Крутоярская царевна

XXXIX

Нилочка встала и двинулась. Неплюев, несколько угрюмый, последовал за девушкой. Пройдя гостиные и обе залы, они поднялись в следующий этаж и скоро были у двери горницы, где уже давно жила безвыходно сумасшедшая.

Дверь оказалась запертой снаружи.

Нилочка позвала горничную из соседней комнаты.

— Ты, Саша, теперь дежурная? — спросила она.

— Точно так-с.

— С каких пор?

— С утра. Я днем дежурю, а Маланья по ночам. Так завсегда-с.

— Когда ты входила к Марьяне Игнатьевне?

— Раз десять была и в сумерки была, — солгала Саша.

— Что она?.. Как сегодня?..

— Ничего-с… Все так же-с…

— Тиха?.. Молчит?..

— Да-с. Как завсегда… Будто все спят. Покушают и опять лягут и глаза закроют. И лежат… Редко когда Бориса Андреевича кличут. Иногда, бывает, вас тоже поминают… А то вот их… Больше никого…

— Меня? — чуть не вскрикнул Никифор.

— Да-с, вас, — ответила Саша.

Никифор вдруг стал еще угрюмее и наконец вымолвил, обращаясь к Нилочке:

— Право, не знаю, Неонила Аркадьевна, зачем вам желательно… Пожалуй, она признает меня… А ведь она не любила меня. Будет ей, пожалуй, неприятно увидеть.

— Где же ей вас узнать, Никифор Петрович, — заметила горничная. — Она никого как есть не признает.

— Ну, извольте… — вздохнув, сказал Неплюев.

Горничная отомкнула замок. Никифор вошел в комнату, а Нилочка осталась за дверью, судорожным движением замкнула замок и припала головой к дверям, трепетно прислушиваясь.

Лицо девушки сразу побледнело, грудь высоко вздымалась, и сердце стучало молотом.

«Господи! На что я иду, на какое дело!» — думалось ей.

В горнице безумной была полная тишина.

«А если ничего не будет?..» — мысленно ужаснулась девушка, прислушиваясь и трепетно ожидая.

В дверь сильно толкнули.

— Пустите!.. — раздался громкий голос Никифора.

И он стал кулаком стучать в дверь.

— Пустите! Неонила Аркадьевна! — крикнул Никифор. — Не глупите! Даром не сойдет. Я понял… Вижу… Что ж? Я ее зарежу — вот и все… Отворите… Отворите…

— Барышня, слышите… — испугалась горничная.

Нилочка дрожала всем телом, но глаза ее сияли страшным блеском. И ужас, и радость вместе дико оживили ее красивый взгляд…

В горнице поднялся шум… Завязалась, очевидно, борьба… Никифор крикнул еще раз: «Отворите!» — но сдавленным от усилий голосом… Он отбился…

Вместе с тем у самой двери стал ясно слышаться и другой голос, страшный, хрипливый, шипящий, бормотавший бессвязные слова.

Горничная в испуге бросилась бежать от дверей, а Нилочка ничего уже не слышала от ужаса, который проник в нее. Ее надежда сбывалась. Он не уйдет от нее!.. Он силен, но она, от безумья и жажды мести, еще сильнее.

Девушка знала, что делала и в чем была ее последняя надежда на спасенье от брака с безродным негодяем, ненавистным ей.

Она знала, что у Марьяны Игнатьевны давно уже одна утеха: иметь большой ножик под подушкой… Когда-то ей не давали его, несмотря на слезные просьбы, но затем, по приказанию Мрацкого, дали, и женщина успокоилась… Она забавлялась ножиком по целым дням, гладила его, целовала и называла по имени Мрацкого и Неплюева.

Нилочка вынула ключ из замка, спрятала себе за пазуху и, боясь лишиться чувств от леденящего ее ужаса, отошла от дверей горницы, но тотчас же она опустилась на пол без сил и почти без сознания…

Об дверь бились… В горнице происходила яростная дикая борьба… Наконец раздался сильный, отчаянный вопль… То был голос Никифора.