Наступили сумерки на дворе, и понемногу стемнело совсем. Потемнел и дом. Кое-где в горницах зажгли огоньки…
Огромный барский дом, большой сад, надворные строения, храм за рощицей — все имело свой обыкновенный, давний и всегдашний вид.
Но не так казалось оно двум существам, которые в эти мгновения будто томились под кровлей крутоярских палат, переживая душевные муки.
Нилочка уже часа два не находила себе места. Она двигалась без цели из одной своей горницы в другую или выходила в смежные парадные комнаты, в обе большие залы, угрюмые и пустынные, и бродила по ним, заглядывая в окно. Она озиралась на все, на горницы и на окрестность, тревожно и вопросительно, будто силилась узнать или прочесть где-либо на чем-либо ответ на вопрос: «Что будет?»
В воображении девушки рисовались картины близкого будущего, то отрадные, то ужасные…
Иногда ей представлялось, как она завтра явится сюда с мужем, как она, будучи уже по закону княгиней Льговой, смело и гордо заговорит с Мрацким.
Иногда же непонятный страх овладевал ею, и такая гнетущая тоска врывалась в сердце, как если б она собиралась идти добровольно на смерть.
Когда на больших часах в анненской гостиной пробило пять и по всем пустым горницам дома прозвучало мерно пять медленно звенящих ударов, Нилочка встрепенулась и стала прислушиваться. И каждый удар отзывался у нее в сердце. С рожденья слышала она этот бой, и никогда звуки эти не казались ей такими, как теперь… Это были странные звуки, унылые и зловещие, будто погребальные…
Слезы навернулись на глаза девушки…
— Когда будет бить шесть — что будет? — шепнула она, мысленно обращаясь к этим часам.
В то же время и Борис сидел у себя унылый, хотя с ним была забежавшая к нему Аксюта. Она знала, конечно, через него о сборах для бегства барышни. Девушка тоже была без всякой причины печальна, не имея возможности объяснить себе самой, что именно и почему лежит у нее камень на сердце.
Влюбленные сидели в углу горницы, задумавшись, и давно уже молчали.
Когда начало смеркаться, Борис заволновался. Он отпустил Аксюту и не знал, что ему делать. Идти за Нилочкой было рано, а ждать у себя урочного времени он не мог от волненья.
— Да чего же наконец я боюсь? — спросил он себя. — Не Мрацкого же? Что же он может? Ну, увезли из-под носа опекаемую — и конец! И раз Нилочка обвенчана — ему надо отсюда выбраться с пожитками, а не командовать. А матушка простит. Да и чудна она! Будто знает все. Приказала мне во всем помогать Нилочке, что та попросит, но взяла слово с меня не уезжать из Крутоярска.
Несколько ободрившись, Борис спустился вниз и, проходя через большую залу, увидел в полумраке маленькую фигурку у окна.
— Боринька, ты? — послышался ему голос Нилочки, но настолько изменившийся, что он не сразу признал его.
— Я… К тебе шел… — отозвался он и, приблизившись, прибавил тихо: — Шестой час.
— Скоро половина, — глухо вымолвила Нилочка.
— Что же?
— Что? — тоже вопросом ответила и девушка.
— Ты не знаешь?
— Знаю… Вестимо…
И оба смолкли, стараясь разглядеть друг друга в темноте.
— Оробела? — спросил наконец Борис.
— Нет… А страшно… — прошептала Нилочка. — Не страшно бежать, венчаться… А страшно другое. А что — не знаю.
— И мне как-то. Мрацкого я, вестимо, не боюсь. Что ж он может со мной? Я не крепостной его. На него у меня есть кулак и шпага, смотря по обстоятельствам… А я боюсь… чего — сам не знаю.
— Вот… Да… Как же, Боринька? Решаться ли? Не отложить ли?
— Пожалуй…
Нилочка схватила Бориса за руку, сильно дернула и произнесла с укором:
— Стыдно! А еще капрал столичный! Оставайся. Я одна добегу до калитки.
— Что ты… Что?.. Ты же говоришь — боюсь.
— Я тебя пытала… Ничего я не боюсь. Да и нечего бояться. А что у меня на сердце жутко, так понятное дело… Ведь мне под венец — на всю жизнь! А вот чего ты трусишь — этого уж никому не понять. Оставайся…
И Нилочка быстро двинулась чрез залу, но Борис бросился за ней.
— Я тебя одну не пущу! — воскликнул он. — Я буду здесь ждать. Одевайся и выходи.
Девушка ушла к себе в горницы; Щепин быстро сбегал к себе, вернулся вниз в плаще и в шляпе и стал ждать Нилочку у двери на маленькую лестницу, которая вела к выходу в сад.
В это же самое время к саду крутоярской усадьбы подъехали сани тройкой и стали, укрытые кустами ельника, в поле.
Из них вышел князь Льгов, прошел калитку и стал медленно ходить вдоль забора сада.
За полчаса до появленья князя здесь же, в самой чаще кустов сирени и акации, среди глубоких сугробов тихо и безмолвно сидели, укрываясь, человек двадцать дворовых людей, присланных сюда барином-опекуном под начальством его любимца лакея Герасима.
Дворня знала лишь наполовину, зачем ее отрядили. Было приказано повиноваться во всем Герасиму в деле препятствования уехать из вотчины.
Но куда и зачем собирается их помещица и истинная владелица — никто не знал. Шагах в полутораста правее от спрятанной в засаде дворни, тоже в кустах, притаился один человек, пришедший сюда прежде всех. Это был Никифор.
Он стал, пригнувшись и совершенно укрытый отовсюду. Пред ним было ружье, уже положенное на здоровый сук и верно направленное, как бы с подставки, на дорожку, по которой взад и вперед медленно и задумчиво шагал прибывший князь.
Если Льгов не подозревал, что в полумраке в сотне шагов от него скрыто две засады, то и дворня, видящая его, не знала, что поблизости от нее спрятался человек, который также следит за князем лихорадочным взором.
Благодаря звездному небу Никифор мог хорошо видеть Льгова. Уже два раза принимался он, брался за ружье, прикладывался с прицела к тихо движущейся фигуре и слегка трогал пальцем собачку… Стоило двинуть пальцем сильнее, и остро отточенный кремень, свежий порох на полке и жеребье, т. е. продолговатая свинцовая пуля, которую он чрез силу вколотил в ствол ружья — сделали бы вмиг свое страшное дело.
Но Никифор, два раза нацелившись в князя, оба раза усмехнулся. Он только пробу делал: достаточно ли видна мушка на стволе и можно ли хорошо направить дуло прямо в грудь.
«Умный человек эту штуку выдумал», — думал он, глядя на ружье.
Вдруг Никифор слегка вздрогнул, и его сердце застучало сильнее.
«Вот!» — будто сказал кто-то ему на ухо.
— Да. Ну так что же? — прошептал он как бы в ответ. — Что же? Что же? — повторил он. — Сейчас — и готово все будет…
В полумраке налево выделились две фигуры, мужская и женская, и поспешно приближались… Князь увидел их тоже и двинулся навстречу. Они сошлись вместе. Князь взял девушку за руки, как бы благодаря за решимость и сдержанное слово…
Борис стоял около них вплотную, но, перемолвившись, все трое двинулись к калитке, и Щепин отделился, идя последним…
В кустах зашумели… Послышался шелест и хряст, затем и голоса… Дворня из засады двинулась сразу…
— Лови, ребята! — крикнул Герасим.
Беглецы стали как вкопанные. Нилочка схватилась за князя, который обнял ее одной рукой. Щепин выступил вперед…
В то же мгновение гулко грянул выстрел. Борис ахнул, схватился за грудь и повалился на снег…
Дворня окружила беглецов, но все до единого человека, молча, озирались друг на друга с недоумением, будто спрашивая:
«Что это?.. Кто?!»
— Ребята? Кто же это? — раздался голос Герасима.
Чрез мгновенье все были заняты упавшим… Нилочка была на коленях около него. Князь тоже нагнулся, как бы забыв о бегстве и о нежданно явившейся толпе.
— Боринька? Боринька? — плакала девушка. — Что же это такое! Господи!
— Я… это знал… — прошептал Борис… — Конец… Скажи…
Но он не кончил и тяжело вздохнул.
— Как смели это! — с рыданием вскрикнула Нилочка на толпу, и, поднявшись, она грозно замахнулась на всех.
— Это не мы, барышня! — отозвался Герасим. — Бог весть кто! Непонятно. Пожалуйте скорее домой. А барина мы донесем. Берите, ребята…
Щепина подняли на руки. И все двинулись к дому. Нилочка пошла тоже, не думая ни о чем… И только пройдя несколько шагов, она стала вдруг озираться, будто искала кого глазами. Она искала князя. Но его не было с ней.