Крутоярская царевна

XVI

Через два дня праздно-скучная жизнь в Крутоярске была прервана неожиданной новостью, почти целым событием для всех обитателей. Около десяти часов утра влетела во двор взмыленная тройка ямских лошадей, и из небольшого тарантаса вышел на главный подъезд никому не знакомый гость, в не виданном еще мундире.

Люди, находившиеся в передней, не могли сразу узнать прибывшего, но вскоре затем некоторые весело выскочили на двор вынимать вещи из экипажа, другие же стремглав пустились во все края дома вестниками радостного происшествия. Прибывший был всеми любимый Борис Андреевич. Трое из людей бросились наперегонки, смеясь и задерживая друг друга, чтобы известить прежде всего Марьяну Игнатьевну, так как Щепина давно обещала целковый тому, кто первый объявит ей о приезде ее Бориньки.

Люди, ворвавшиеся вместе в горницы главной мамушки, застали Марьяну Игнатьевну в сердечной и тихой беседе с барышней.

— Борис Андреевич! — вскрикнули они в один голос.

Марьяна Игнатьевна вскочила, слегка изменилась в лице и быстро двинулась, а затем уже почти побежала на главную парадную лестницу. Вслед за ней полетела и Нилочка.

Навстречу обеим по лестнице поднимался стройный молодой человек в красивом мундире. Марьяна Игнатьевна вскрикнула, всплеснула руками и со слезами стала обнимать бросившегося к ней сына.

Через несколько мгновений она отстранила его от себя, присмотрелась к нему и расплакалась еще сильнее. Если бы Щепина не была предупреждена, то она положительно не узнала бы родного сына, которого не видала немного более двух лет, — настолько изменился молодой человек.

Стоявшая за своей мамушкой Нилочка тоже удивленно смотрела на молодого капрала и не верила глазам: это ли тот Боринька, с которым она провела все детство.

Наконец семеновский капрал, снова расцеловавшись с матерью, вскрикнул:

— Нилочка!

И он кинулся обнять и расцеловаться с подругой детства, но девушка, смущаясь и закрасневшись, как-то сухо поздоровалась с ним.

Через несколько минут Борис сидел, однако, в горницах, занимаемых Нилочкой, как если бы был в действительности ее родной брат. И мать, и подруга детства забрасывали его вопросами о столице, службе и о всех мелочах полковой жизни. Борис отвечал, рассказывал, рассуждал… И обе женщины, любившие его, все более удивлялись, насколько может перемениться человек за такой сравнительно все-таки короткий срок времени. Давно ли — казалось, только несколько недель назад, по милости однообразной жизни Крутоярска, — проводили они по дороге в Самару скромного и отчасти робкого юношу, который горько плакал, отправляясь в Петербург, представлявшийся ему хуже Сибири. Юноша, воспитанный под крылышком любящей матери, около не менее любящей его полусестры, — теперь был совсем молодчина капрал. Он вырос, вошел в тело, казался плечистее и мужественнее, а лицо слегка будто похудело: юношеская опухлость или кругловатость щек и скул исчезла, и оно стало более сухо и более осмысленно. Вместе с тем и голос, и ухватки Бориса были другие. Он выражался резче и громче. Изредка отвечая матери, он как бы отчасти лукаво усмехался. Он чувствовал, что и ему теперь заметна и забавна перемена, происшедшая в нем. Но он впервые увидел или заметил это только теперь здесь, в Крутоярске. В Петербурге это и на ум не приходило.

— Как ты переменилась, Нилочка, — вымолвил он, ласково глядя на девушку.

— А ты-то… ты! — отозвалась Нилочка. — Узнать нельзя.

— Ты похорошела… Совсем барышня, не девочка.

— И ты тоже… Тоже…

Но Нилочка не знала, как выразить свою мысль. Борис Щепин казался ей именно мужественным, более мужчиной, нежели когда поехал на службу.

— Ты, Боринька, совсем офицер, а не мальчуган, — сказала мать.

— Ну, до офицерского-то чина еще далеко, — ответил Борис. — Ну, что у вас, как… Что Мрацкие, Жданов, Никифор?..

И Щепин, в свою очередь, расспросил все обо всех обитателях Крутоярска, но получил от матери и Кошевой один и тот же ответ: «Все по-старому!»…

— Одна только новость у нас, — странно выговорила Марьяна Игнатьевна. — Князь один самарский за Нилочку сватается. Очень ему ее поместья и вотчины по душе пришлись.

Девушка слегка смутилась, но не покраснела, а лицо ее стало серьезнее, и она с упреком взглянула на мамушку.

— Что же, давай бог… Пора ей замуж, — воскликнул Борис. — Скорей опеку долой!

Но, присмотревшись к лицу матери, Борис прибавил:

— Неподходящ? Дурной разве человек?

— Напротив… Очень хороший… — вымолвила сухо Нилочка.

— Что же мы знаем о нем? На девичьи глаза хорош, потому что хват и речист, — раздражительно произнесла Щепина. — А больше мы ничего не знаем.

— Ну, что же? Узнайте… Я вам все разузнаю… Коли дурная слава о нем в Самаре — в один день узнается. А если человек хороший, то надо Нилочке за него. Княгиней будет. Как его фамилия?

— Князь Льгов, — вымолвила девушка.

— Льгов! — воскликнул Борис.

— А ты его знаешь? — удивилась Нилочка.

— Нет… Но… Нет…

И Борис замялся.

— Ты этого князя Льгова знаешь, — сухо произнесла Щепина. — Почему же ты заикаешься… Что-нибудь худое знаешь о нем, чего сказать не хочешь… или ты не можешь сказать при Нилочке? Так после мне скажешь…

— Князь Льгов, матушка, про коего я думаю, очень хороший человек. Такой добрый малый, каких на свете мало водится. Но тот ли это? Моего зовут Николаем, и он офицер Измайловского полка.

Щепина насупилась, а Нилочка улыбнулась и выговорила весело:

— Этот самый и есть. Этого зовут Николай Николаевич, и он этого полка, как ты говоришь.

— Отличный малый. Давай бог тебе за него замуж выйти, — воскликнул Борис. — Да он совсем-таки взаправду сватается или это одни ваши деревенские толки? У вас тут…

— Ах, полно, пожалуйста! — прервала Щепина. — Не успел приехать и уж меня сердишь. Ты, выходит, лицом только стал мужчина, а разумом-то все еще малолеток. По чему такому этот князь диво дивное? Скажи. Докажи. Что он дивного сделал в Питере? Ведь зря болтаешь…

— Его все хвалят, матушка, в Измайловском полку. Товарищи жалеют, что он ушел…

— Не с кем им, что ли, безобразничать теперь? Коновода нет?

Борис удивленно взглянул на мать.

— Да вы-то что худого об нем знаете? — спросил он наконец.

— Ничего, Боря. Ничего! — холодно ответила Нилочка. — Это наши крутоярские переплеты… Вот поживешь — увидишь, но ничего не узнаешь и не поймешь. Почему Маяня не хочет, чтобы я выходила за князя замуж, — она не говорит. А все только сказывает, что князь худой человек. Сказать же про него худого ничего не имеет. И выходят это — крутоярские переплеты… И чем все это кончится — я уж не знаю! — грустно добавила Нилочка.

Наступило молчанье.

Марьяна Игнатьевна сидела сумрачная и опустив глаза. Борис смотрел на мать с недоумением. Наконец Щепина поднялась и вымолвила, вздохнув:

— Ну, там видно будет… что и как… А пока, Боринь-ка, пойдем в твои горницы… Уберешься с дороги, поди к Сергею Сергеевичу и к Петру Ивановичу.

— Да. Надо сейчас же… Обидятся… Я только переоденусь…

И молодой человек поднялся и пошел вслед за матерью, но у дверей он обернулся, поглядел на Нилочку и радостно улыбнулся. При этом он сделал едва заметный жест рукой, указывая на мать. Нилочка усмехнулась, и лицо ее, за минуту скучное, оживилось. Она увидела нечто давнишнее, знакомое, что вызвало в ней старые воспоминания детства. Бывало, когда Марьяна Игнатьевна сердилась на них, на нее и на Бориса, то они имели обыкновение друг дружке показывать так на нее украдкой, как бы говоря:

«Ничего! Пройдет!»

Этот жест за спиной Марьяны Игнатьевны был одною из их детских тайн, и теперь Борис нарочно напомнил своему другу и полусестре одну из этих невинных выходок детства.

Но когда Кошевая осталась одна, она снова задумалась глубоко.

Тогда все были шутки, думалось ей. А теперь подошло время тяжелое. Тогда были у нее враги, но было одно верное прибежище — Маяня. Заступница против всех. Теперь же эта мамушка и вторая мать против нее тоже. И она окончательно сиротой, одна-одинехонька. И люди совсем чужие становятся ближе близких. Чужой человек Зверев стал сразу близким и ратует за нее. А чужой человек князь Льгов стал чем-то… особливым для нее. За него она готова на все… на всякие подвиги. Откуда смелость берется, которой прежде не бывало? Что же с ней приключилось? Какая-то перемена в мыслях и в чувствах… Это — любовь!

И крутоярская царевна, еще недавно спрашивавшая тайком у горничных девушек, кто из них кого любит, за кого метит выйти замуж, добивавшаяся из разговоров с ними уразуметь, что это за чувство такое ими движет, заставляет их радоваться и горевать несказанно, теперь сама, сразу, неожиданно очутилась под властью такого же именно чувства.

Но в ней любовь проснулась по-своему… Чувство в самый краткий промежуток времени выросло, окрепло и овладело настолько всем ее существом, что все мысли были вытеснены из головы одной мыслью о князе Льгове.

Между тем, пока Нилочка сидела задумавшись у себя, а затем, достав письмо Зверева, которое она уже знала наизусть, начала снова перечитывать его, Щепина с сыном уже успели переговорить о князе.

Марьяна Игнатьевна, введя сына в его горницы, тотчас же строго спросила:

— Ты знаешь хорошо этого князя?

— Знаю, матушка, — ответил Борис, смущаясь. — Знаю мало, видел два раза… Но должен его любить и быть ему вовеки благодарным. Да и вы тоже… Он меня чуть не от смерти спас.

— Как от смерти? — воскликнула Щепина.

— Да, матушка, не хотелось мне это вам рассказывать. Думалось, не придется… Но если ныне дело пойдет на то, что вы против него стоите, то я вам все скажу… Но теперь увольте. Только что приехал. А это длинно рассказывать. Ну, завтра, что ли…

— Когда же? Когда же он тебя спас? Когда это было?

— Да только что я в Питер приехал; месяцев шесть еще не прошло.

— Да что же именно? Скажи хоть слово.

— Меня, матушка, могли убить… А князь Льгов заступился… Потерпите до завтра! — усмехнулся Борис.

Щепина опустила голову, и видно было, что она поражена признанием сына.

— Да ведь это, может, пустое и глупое приключение, — произнесла она. — И он вовсе не благодетель тебе какой. Услуга товарищеская в пустом деле. Пустяки.

— Нет. Не пустяки. И я у него в долгу. Мы в долгу. И вам против него грех идти — в чем бы то ни было, не только в таком важном деле, как сватовство. Коли он сватается, то, стало, любит Нилочку истинно. Он не такой, чтобы закидывать глаза завидущие на ее вотчины и деньги. А мне так даже и бог велел ему быть теперь в помощь. Надо отплатить добром за добро. Обратится он ко мне теперь, я за него горой стану против Мрацких и других.

— И против меня, матери родной? — вскрикнула Марьяна Игнатьевна.

— Что вы, матушка… Зачем… Да и вы за князя будете стараться.

— Я?.. Я, глупый! Я буду Нилочку прочить за Льгова?! Помогать ему, когда Нилочка должна быть женою другого, мною ей в мужья нареченного уже лет с десять?!

— А у вас, стало, есть свой жених для Нилочки?

— Вестимо, есть.

— Да коли она его не захочет, вашего-то…

— Захочет… Я заставлю…

— И ваш-то этот любит Нилочку?

— Любит.

— Да стоит ли он князя-то?

— Стоит. Нилочкин жених, мною нареченный ей, — ты.

Борис вскочил с места, стал пред матерью как вкопанный и, широко раскрыв глаза, глядел на нее с бессмысленным выражением в лице.

— Что вы, матушка? — выговорил он наконец тихо.

— Коли ты малоумок, то у матери за тебя разум был и теперь будет, — глухо проговорила Щепина. — Да, Нилочка должна быть твоей женой. Тебе должно быть в этом доме хозяином, крутоярским помещиком, а мне быть не мамкой Неонилы Кошевой, а свекровью.

— Этого никогда не будет, матушка.

— Что?!

— Не будет. И Нилочка не захочет меня в мужья. Да и я… тоже.

— Не захочешь ее в жены?

— Какая же она мне супруга? Она мне что сестра.

— Все это вранье крутоярское… Сестра?! Заладили дураки — сестра да сестра. Ну, и любитесь как брат с сестрой, — повенчаться это не помехой.

— Нет, я на это не пойду. Нилочка меня не захочет в мужья, а насильно венчаться я с ней не стану.

— Так ты мне тогда не сын! Я от тебя откажуся… Я… я тебя тогда… прокляну! Да! — глухо и меняясь в лице, произнесла Щепина.