Условившись с Щепиным и с Неплюевым окончательно в своих действиях — в какой день и час и в каком месте ожидать с тройкой Нилочку, — князь Льгов собрался уезжать.
Когда лошади были уже поданы, а князь спускался по парадной лестнице на подъезд, главная штатная барыня Лукерья Ивановна явилась перед ним и с низким поклоном заявила, что барышня Неонила Аркадьевна покорнейше просит князя остаться кушать.
Не только князь, но и провожавшие его Щепин и Никифор удивились. Борис привык уже удивляться, но Никифору это новое для него положение показалось подозрительным. Ведь он ведет все, у него в руках вожжи от целого шестерика глупых, бойких, но неразумных коней или, вернее, нитки от нескольких глупых деревянных кукол, которых он заставляет ходить, двигаться и прыгать по собственному усмотрению.
Князь остался. Никифор тотчас же отправился к Мрацкому, чтобы узнать, кто пригласил князя или заставил Нилочку пригласить его остаться в Крутоярске. Откушав, князь, конечно, останется на вечер, останется и ночевать. Кто же смеет действовать помимо Никифора, не спросись у него?
К немалому удивлению Никифора, Мрацкий был озадачен известием, а затем через несколько минут в присутствии того же Неплюева старик Герасим доложил барину, что Неонила Аркадьевна просит Сергея Сергеевича с супругой и с семейством откушать сегодня за ее столом в большой зале.
— Видишь сам, что не я ей приказ посылал, — выговорил Мрацкий угрюмо. — Меня самого приглашают. Это, стало быть, Марьяшка хитрит. А зачем — неведомо! Поди-ка лучше к ней, попытай ее.
Никифор отправился было в горницы Марьяны Игнатьевны, но встретил по дороге своего врага, с которым теперь лукавствовал.
Борис, не ожидая вопроса, вымолвил:
— Матушка сердита, страсть как сердита!
И при этом Борис кротко и весело рассмеялся.
— Все порешила сама Нилочка, — продолжал он. — Не сказавши никому, заказала парадный обед, приказала все приготовить в большой зале и послала Лукерью Ивановну приглашать князя, а потом пригласила и всех к столу… Петра Ивановича и всех Мрацких. Совсем как бы именины ее, или рождение, или праздник какой.
— Ай да Неонила Аркадьевна! Молодец! Пора бы ей давно так действовать! — рассмеялся Никифор. — Нам зато можно надеяться, что у нее и впрямь хватит сердца выйти из дому в условный день и час.
В эту самую минуту около двух молодых людей, разговаривавших в коридоре близ большой лестницы, появилась Аксюта и тихо прошла, не поднимая на них глаз и даже слегка опустив голову.
Оба взглянули на нее. Ни тот, ни другой ни слова не сказали девушке, а затем оба глянули друг другу в глаза.
Щепин смущенно взглянул на Никифора, а этот настолько ненавистным взглядом смерил Бориса, что пронизал его насквозь. И тут только впервые стал догадываться наивный Щепин, что имеет в лице Неплюева страшного и даже, пожалуй, опасного врага.
Да, перед ним стоял его смертельный враг — и враг не с нынешнего дня, а давнишний! А между тем он не уберегается нисколько от него, не замечает его, не только не сторонится.
Никифор, уйдя к себе, улыбался отвратительной, злобной усмешкой, исказившей его молодое и все-таки более или менее пригожее лицо.
Борис отправился к Нилочке, но был задумчив, печален. Какое-то странное чувство сжало ему сердце, будто боязнь чего-то… Ему было, в сущности, все равно, — любит ли его или ненавидит приемыш Жданова — побочный сын какой-то татарки или караимки. Но если он прочел в глазах этого безродного головореза такую дикую ненависть к себе, то не следует ли подумать об этом?
— Но что же он может? — выговорил наконец Борис вслух сам себе. — Конечно, ничего!
Борис нашел Нилочку совершенно не такою, какой оставил за несколько минут пред тем.
Девушка, объявившая ему, что сама решила парадный обед с гостем, была тогда очень весела… Ее забавляла мысль, что она бунтует, показывает вдруг свою собственную волю, не стесняясь тем, что скажет или сделает опекун.
Теперь же он нашел девушку в углу ее горницы у окна за пяльцами, но она не шила. Опустив на худенькие руки свою белокурую головку, Нилочка была точно так же в таком же полном забытьи и отрешенная от всего мира, как когда-то недавно сидела Аксюта.
И Борис сделал почти то же. Он постоял немного над девушкой, потом нагнулся, взял ее голову в руки и поцеловал в лоб.
Нилочка вздрогнула, но, отняв руки от лица и увидя Бориса, грустно улыбнулась.
— Испугал ты меня! — прошептала она.
— О чем ты так задумалась и вдруг? Сейчас смеялась, когда я ушел, радовалась, что хозяйничать начала, как если бы и опеки над тобой не было, а теперь сидишь будто пришибленная. Случилось что?
— Ничего.
— Так что же ты приуныла?
— Мысли такие пришли, что сразу меня захватили, — тихо отозвалась Нилочка. — Я так задумалась, что все забыла, не знала где и сижу… Вот что, Боринька, — хотя и не след бы мне об этом говорить тебе, а все-таки надо. Присядь-ка…
Борис сел на диванчик недалеко от друга. Девушка собралась с мыслями и заговорила:
— Слушай-ка, дело простое! Отвечай мне, что я тебя спрошу, а если не знаешь, что отвечать, — подумай, вместе перетолкуем. Слушай, Маяня говорила тебе, что уже давным-давно, много лет, желала, чтобы ты на мне женился, что с этими мыслями она так и жила? Она и не знала, что когда ты будешь большой и военный, то не захочешь сам жениться, не знала, что и я к твоему приезду уже всю душу отдам другому человеку? Ведь не знала она ничего этого?
— Конечно, не знала! — отозвался Борис. — Что ж дальше?
— Скажи, как полагаешь, такой ли человек Маяня… твоя мать, — поправилась Нилочка, — чтобы вдруг, сразу, бросить все свои старые мысли и желания и согласиться на совсем другое? Может ли она желать теперь, чтобы я вышла за князя Льгова?
— Не знаю, — отозвался Борис и протянул свои слова, как бы соображая, что отвечать вместо них.
— Нет, ты знаешь или, подумавши, узнаешь. Так подумай!
— Да, правда твоя, чудно это немножко! — вымолвил Борис. — Матушка не такова, чтобы ныне одного желать, завтра — другого…
— Стало быть, у ней по-прежнему те же мысли: авось ты сдашься и я тоже — и обвенчаемся мы… Ну, хоть не сейчас, хоть через год.
— Да, думаю, что те же.
— Так как же, Боринька, — воскликнула Нилочка, — потакает она нам теперь?! Поясни-ка это! Сказала я ей, что задумала звать князя к столу, а там просить остаться ввечеру… Ведь пойми ты, мне хотелось повидать его, поговорить, хоть два-три слова украдкой сказать, хоть поглядеть на него и глазами ему сказать, что я и люблю его, и на все пойду. Я думала, Маяня… ну, твоя мать… страшно разгневается на все это, а она удивилась, поглядела на меня пристально, а потом стала улыбаться и говорить: «Что ж, хорошее дело! Веселей день проведем! Он речистый, что-нибудь расскажет, позабавит нас…» А затем, Боринька, через несколько минут поглядела я на нее, она сидит, глядит в окно, задумалась, и такое… Ты меня прости, она тебе мать! Такое у нее нехорошее, злое лицо, что у меня сердце екнуло. Что же все это?! Рассуди, Боринька. Ты мать любишь, но ведь и меня любишь. Рассуди по правде, подумай!.. Что же это все?
— Не знаю, Нилочка! Только одно и могу сказать, что она из любви к тебе бросила свои прежние мечтания, а самой все-таки горько. Другого я ничего придумать не могу.
— Ну, а мне, Боринька, сдается совсем не то… Не сердись и не смейся! Мне сдается, что тут все как-то во всем перепутано, ничего нельзя понять… Ну, посуди ты сам, хоть бы одно возьми — из-за чего Никифор бьется как рыба об лед, старается для меня и для князя? Я ему обещание сделала и сдержу его, но ведь это уже после было, когда уж он затеял все. А начало всего от него пошло! А он то и дело бегает к Сергею Сергеевичу, сидит у него иногда по целому часу… О чем они говорят? Я это недавно узнала. Рассуди ты все это и успокой меня, если можешь.
Борис собрался отвечать, но в эту минуту в горницу вошла Марьяна Игнатьевна.
Молодые люди смолкли, но вместе с тем впились глазами в фигуру вошедшей Щепиной.
Лицо ее было угрюмо, темнее ночи, голова опущена, руки скрещены на груди, и она вошла тихими мерными шагами, точно не живой человек, а какое привидение.
Одно это появление, внешний вид Щепиной прямо и отвечали Нилочке на все ее вопросы и сомнения…
Нет, эта женщина не бросила все свои заветные мечтания, не уступила… Она с ними сжилась! А она из тех, которые — когда задумают что, то добьются своего, не останавливаясь ни пред чем.
Молодые люди не знали, что Щепина была теперь мрачна потому, что додумалась до подозрения сына в обмане. Она собиралась приказать ему помогать Нилочке только в деле бегства из дома, но в случае обмана со стороны Неплюева не допускать полного похищения и венчаться… А можно ли теперь ей положиться на сына? А если он продаст ее князю Льгову… Родную мать, обожавшую его всю жизнь?! Да, на это похоже…