Крылатый воин

6

131

Как только наладил сексуальную жизнь, тут же потянуло на творчество. Вдобавок литературный агент Арнольд Гинзбург постоянно напоминал, что пора бы мне, ведущему его автору, чем-нибудь разродиться, а то он совсем на мели. Я написал две часовые радиопьесы о детективе Рэймонде Уилкинсе и заодно на их основе киносценарий. За первые мне отстегнули по полторы тысячи долларов, а за последний — пять тысяч. Это при том, что по инструкции киностудии «РКО Пикчерс» сценарий не должен превышать три процента от бюджета фильма, который для фильмов категории Б не превышал сто пятьдесят тысяч долларов. В итоге литературный агент приподнялся на тысячу двести долларов и на время оставил меня в покое.

Дела на заводе тоже шли хорошо. К концу года мы показали прибыль более двадцати процентов, что для компании «Доу кэмикал» после войны стало приятной неожиданностью. Остальные их предприятия приносили от силы десять-двенадцать процентов. Думаю, причина была в плохо налаженном сбыте продукции. Уиллард Доубольше времени и внимания уделял научным разработкам и их внедрению, а не продаже изготовленного. Навестив Фрипорт в январе, он приказал Альфреду Голландцу выделить «Доу полиэтилен» еще один участок земли и кредит на постройку второй линии по переработке природного газа в этилен и еще двух по изготовлению трехслойного полиэтилена, спрос на который рос стремительно, несмотря на повышение цены.

Кстати, Уиллард Дой прилетел к нам на пассажирском самолете представительского класса «Дуглас-дс3».

— Боюсь летать, но трястись в поезде два дня еще хуже. Перед каждой поездкой сюда несколько дней настраиваю себя, — признался он.

— Это надежный самолет, на нем трудно разбиться, — попробовал я успокоить, хотя прекрасно знал, что это не лечится.

— Трудно не значит невозможно! В нашей семье умеют преодолевать трудности! — шутливо произнес он.

Весной во время полета на «Техасце» увидел в прерии огромный табун лошадей и опустился ниже, чтобы получше разглядеть их. Самолет испугал животных, шуганулись в разные стороны. Я совершил несколько маневров, опять согнав их в один табун. Эти действия подвигли меня написать еще один вестерн под названием «По следам табуна», в котором бледнолицые нападают на индейцев, заподозрив в угоне лошадей, а потом вместе ищут и находят настоящих грабителей. Альберт Гинзбург продал его «РКО Пикчерс» за пять с половиной тысяч долларов и только после того, как пригрозил уйти в другую киностудию.

Изложив все это мне по телефону, литературный агент предложил:

— Напиши кинокомедию. Попробую продать ее киностудии «Коламбия пикчерс». Они специализируются на этом жанре.

Я пообещал и забыл, потому что как раз в это время случилась свадьба Бориса Штейна и Сары Зимерманн. Как-то незаметно девушка перебралась на жительство в его дом в Кемп кэмикал и отжала машину, уезжая на ней по утрам на работу в Хьюстон и возвращаясь вечером. В итоге Боре, как предсказала Нора Падмор, удалось использовать свой шанс — обрюхатил девушку. Ее родители, ортодоксальные иудеи, решили, что это божья воля, смирились с зятем, который был всего на несколько лет моложе. Зато не такой бедный, как они. В семье Зимерманн семеро детей, и папа, владелец небольшого магазинчика, с трудом вытягивал их в люди. Сара, старшая дочь, попала в Техасский университете, благодаря квоте для окончивших школу в этом штате с отличными оценками, и умудрилась выбить стипендию. Следовавшие за ней два брата окончили школу средненько, поэтому помогали отцу в магазине. Глядишь, зять пристроит кого-нибудь из шуринов и своячениц в стремительно развивающуюся компанию «Доу полиэтилен».

Свадьба была в Галвестоне, чтобы не тратить деньги на поездку большой семьи в Фрипорт. Борис Штейн снял на день ресторан семьи Падморов и отметил событие чисто по-русски — с пьянкой, обжорством и мордобоем в конце. Брат невесты подрался с одним из гостей, другом ее одноклассницы, который тонко прошелся по вздутому животу новобрачной. На следующий день молодожены улетели на самолете в медовую неделю в Нью-Йорк. Сара теперь уже Штейн с детства мечтала побывать в этом городе.

Как это обычно бывает, мечта сильно разочаровала ее. Манеры, которые в Техасе считались приличными, в Нью-Йорке вызвали насмешку и наоборот. По приезду Сара на каждой совместной посиделке рассказывала нам, какие тупые, смешные ньюйоркцы. Мне они такими не казались, зато смешило ее восприятие их. Так и появился киносценарий комедии «Девушка из Техаса», в которой я использовал вечный сюжет, обыграв все штампы, которые к началу двадцать первого века накопятся о дочерях этого штата. Девушка из техасской глубинки, не знакомая со светскими манерами, простодушная, резкая, трудолюбивая и упрямая, попадает в Нью-Йорк, устраивается домработницей в богатую семью и в конечном итоге строит всех, заставляет вести простой, праведный образ жизни. Заканчивается фильм фразой, модной в двадцать первом веке, которую произносит смирившийся глава семьи, миллионер: «Можно вывезти девушку из Техаса, но нельзя вывезти Техас из девушки».

Литературный агент Альберт Гинзбург позвонит мне и сообщит:

— Ты в очередной раз рассмешил мою секретаршу, поэтому предложу сценарий «Коламбия пикчерс»!

Комедия была продана за семь с половиной тысяч долларов. Ее снимут в следующем году и в начале апреля выпустят на экраны. Меня пригласят и на съемку, и на премьеру в Сан-Франциско. В то время мне будет не до фильмов. К тому же, не видел его в будущем и ничего не слышал. Значит, забудут. Останется только последняя фраза. Автор жив, пока его читают, смотрят или хотя бы цитируют.

132

Уиллард Доу решил, что компании «Доу кэмикал» пора стать публичной, и продал часть ее акций. Сперва их распространили между сотрудниками по стабильной цене, чтобы были заинтересованы в прибыльности, работали лучше. Я не устоял и прибрел на пятнадцать тысяч долларов, скопившихся к тому времени на моем счете. С денег, потраченных на покупку акций, не надо платить налоги. Считай, сэкономил двадцать пять процентов. Теперь я владел малюсенькой частью компании, которая является основным акционером «Доу полиэтилен». Остальные акции были проданы на нью-йоркской бирже, вызвав ажиотаж. В первый день торгов цена на них подскочила на восемнадцать процентов. Многие уже поняли, что будущее за химическими продуктами, и поспешили вложиться в прибыльную, растущую компанию. Заодно подорожали и купленные мной акции. Чем больше у тебя становится денег, тем быстрее к ним липнут другие.

В конце лета мы запустили четвертую линию по производству трехслойного полиэтилена. Завод вышел на полную мощность, удвоив производство продукции. Рынок был не насыщен, клиенты сами искали нас. Пользуясь этим, повышали цену и увеличивали прибыль. Она вся уходила на погашение кредитов. До конца года умудрились вернуть две трети долга. Если ничего не случится, то за первый квартал добьем последнюю треть. После чего будем думать, расширяться дальше, или выплачивать дивиденды, или совместить оба процесса.

— Когда был жив дедушка, он часто говорил мне, что наступит время, и треть химического завода станет моей, поэтому мне надо будет получить диплом инженера-химика. Остальные две трети принадлежали моим тетям, сестрам отца. Его пророчество сбылось, но странным образом. Я теперь владею долей химического завода в Америке, но так и не получил диплом, — как-то рассказал Боря Штейн.

— Твой сын получит вместо тебя, — подсказал я.

Сара Штейн в конце августа родила мальчика, которого назвали Иосифом в честь ее деда, эмигрировавшего в начале века в США из Германии, потому что, как младшему сыну, ему запрещено было заводить семью. Теперь она жила в большом доме с тремя спальнями, ездила на новом навороченном «додже» модели этого года ценой в две тысячи долларов и помыкала мужем, как хотела. Боря получил то, за что боролся. Впрочем, он всю жизнь с небольшими перерывами был подкаблучником. Менялись только названия и формы каблуков.

Нору Падмор замуж никто (не будем показывать пальцем на этого негодяя) не позвал, поэтому, получив вместе с подругой диплом врача общей практики, продолжила стажироваться одна, чтобы стать психиатром. Выходные проводила у меня, иногда приезжая и среди недели. Я предлагал ей перебраться ко мне, чтобы не платить за жилье в Хьюстоне, но это было не то предложение, которое ждала.

Заниматься наукой я забросил. Пять патентов позволили мне получить степень доктора философии и были куплены только компанией «Доу кэмикал», став частью моего взноса в уставной капитал «Доу полиэтилен». Был уверен, что больше никто ими не заинтересуется, а тратить время впустую не имело смысла, хватало других забот. После нового года была опубликована годовая отчетность «Доу кэмикал» и ее дочерних компаний, включая руководимую мной, из которого следовало, что прибыль у «Доу полиэтилен» составляла почти двадцать два процента. Это при том, что в США был промышленный спад.

Конкуренты тут же засуетились, выяснили, на чем мы делаем большую часть денег, и мне с разницей в несколько дней поступили предложения продать права на трехслойный полиэтилен, включая наполнение мелом, и линию по его производству от нашего главного конкурента «Дюпон», более мелких «Филлипс кэмикал», построившей завод на судоходном канале, ведущем к Хьюстону, и «Юнион карбид энд карбон» из Коннектикута и «Дженерал электрик», одного из наших главных покупателей, который для сокращения издержек решил обеспечивать себя сам. Я прекрасно понимал, что продажа прав на патенты сильно ударит по «Доу полиэтилен», но мне уже надоело управлять заводом. Более того, мне осточертело жить в США. Война закончилась почти четыре года назад, так что можно перебираться в Европу. Я заломил непотребную цену в сто тысяч долларов за три патента. Если купят, уеду сразу, если нет, поживу еще немного в Фрипорте, раскручу завод, продам свою долю и двинусь в путь. Покупателям мое требование показалось слишком высоким, начали торг.

133

Наверное, сделки бы сорвались из-за моего желания получить побольше, если бы не случилась авиационная катастрофа, в которой погибли Уиллард Доу и его супруга. Они летели к сыну, который учился на противоположном, канадском берегу озера Гурон в городе Лондон. У последнего названия дурная карма, даже в Америке. Президентом стал Лиланд Доан по кличке Ли, шурин погибшего, который до этого был вице-президентом. Ему пятьдесят пять лет. Среднего роста и сложения. Лысый ушастый носатый очкарик с квадратным подбородком. Ходит в строгих черных костюмах. Это его я принял за могильщика во время первого визита в «Доу кэмикал». Слушает и отслеживает мимику внимательно. Чувствуешь себя, как на допросе у следователя.

Разговор со мной он начал с похвалы:

— Руководимая тобой компания самая прибыльная в холдинге. Как ты сумел этого добиться?

— Подбором персонала, — коротко ответил я.

— В других тоже работают хорошие специалисты, но показатели намного хуже, — возразил он.

— Не во всех подразделениях. Я заметил, что у вас плохо с реализацией продукции, а у меня толковый директор по сбыту Борис Штейн, бывший полковник. Покупатели стоят в очереди, цену диктуем мы, — рассказал я.

— Да, со сбытом у нас плохо. Уиллард считал это направление деятельности неизбежным злом, больше уделял времени науке и производству, — согласился со мной новый президент компании «Доу кэмикал».

— И зря. Умение продавать намного важнее умения производить. Часто вижу, как посредственный товар продают дорого, а качественный — дешево. У вас именно такой случай, берете оборотом, а не умением биться за цену, — подсказал я.

— Я вот подумал поглотить твою компанию. Заплатим обыкновенными акциями по хорошему курсу. Ты станешь вице-президентом по производству, а твой директор — по продажам, — предложил он.

— Если цена будет приемлемой, почему нет? — произнес я. — Только я вам не нужен. Любой толковый управленец справится не хуже меня. Производство налажено, надо только поддерживать его. Мне надоел бизнес, скучно. Займусь наукой. Назначайте Бориса Штейна вице-президентом по сбыту, дайте ему время — и прибыль компании резко вырастет. Он ведь тоже совладелец «Доу полиэтилен» и будет владеть маленьким пакетом акций «Доу кэмикал» после поглощения.

— Ты действительно хочешь уйти из бизнеса⁈ — не поверил Лиланд Доан.

— Да. Я теперь богатый человек, займусь чем-нибудь интересным для меня. Собирался летом подыскать место профессора в каком-нибудь университете, — сказал я полуправду.

— Хорошо, я дам распоряжение, чтобы подготовили договор о поглощении. После подписания его передашь руководство завода назначенному мной человеку, а твой директор по сбыту перейдет работать в головной офис в Мидленд, — согласился президент компании «Доу кэмикал».

Когда он ушел, я вызвал Борю и рассказал о грядущих переменах в его и моей жизни.

— Ты это серьезно⁈ Меня, неуча, назначат вице-президентом⁈ — не поверил он.

— Да запросто! Для янки дипломы ничто, если даешь результат. Повысишь процентов на пять доходы от продаж — и всем будет плевать, учился ты где-то маркетингу или нет. На всякий случай почитай книги, выучи умные слова, — подсказал я.

— Читал, — признался он. — Там такая фигня!

— Твои подчиненные, скорее всего, действуют строго по ним. Научи их торговать, как на Привозе, — посоветовал я.

На следующий день я заказал загранпаспорт и вернулся к торгу с компаниями, заинтересовавшимися моими патентами, сбавив цену сразу на четверть. «Дюпон» продавила меня до шестидесяти пяти тысяч, а «Дженерал электрик» — до пятидесяти семи с половиной, и обе расплатились своими обыкновенными акциями. С «Юнион карбид энд карбон» содрал всего тридцать пять тысяч наличными, а с расположенной по соседству «Филлипс кэмикал» — сорок тысяч. Про первые две компании я знал, что дотянут до начала двадцать первого века и станут очень дорогими, поэтому взял акциями, а о последних двух ничего в то время не слышал, так что только деньги.

134

Из США до Европы можно добраться на судне или самолете. Опыт показал, что оба вида транспорта могут сгодиться для перемещения меня в следующую эпоху. Статистики по разбившимся самолетам у меня не было, а вот про все случаи крушений крупных пассажирских лайнеров я знал. Английский «Королева Елизавета», самый большой в двадцатом веке, в этот список не входил. Он утонет после пожара на рейде Гонконга, когда будет списан, превращен в морской университет. Место упокоения в бухте Виктория будет отмечено на морских картах, как опасное для постановки на якорь. Злые языки утверждали, что подожгли его по приказу нового хозяина, потому что «игрушка» оказалась слишком разорительной. Основания для такого предположения были: пожар начался сразу в нескольких каютах на одной палубе. Длина «Королевы Виктории» триста четырнадцать метров, ширина — тридцать шесть, высота — семьдесят один, осадка — двенадцать, водоизмещение — восемьдесят три тысячи шестьсот семьдесят три тонны, мощность четырех двигателей — двести тысяч лошадиных сил, скорость — до двадцати восьми с половиной узлов. Экипаж тысяча человек, пассажиров берет две тысячи двести восемьдесят три в семьсот шестьдесят одну каюту. Сейчас лайнер работает на линии Саутгемптон-Шербур-Нью-Йорк.

Я купил билет до Шербура пятого мая за три часа до отправления лайнера в одноместную каюту второго класса «S-14» без окна, внутреннюю, на Солнечной палубе за двести десять долларов. Номер бо́льшего размера с гостиной и окном на этой палубе стоит двести шестьдесят. На главной каюты первого класса по четыреста пятьдесят. Они все уже были заняты. Оставалась только эта, самая дешевая. Типа второй класс для миллионера-голодранца. Не ожидал, что в США так много богатых людей, шляющихся по морям. Еще семьдесят пять долларов доплатил за перевозку своего автомобиля на палубе перед настройкой. Меня заверили, что будет там не одна, что все машины тщательно укроют брезентом и закрепят, что водой заливать ее не будет, что раньше претензий не было… Хотелось верить.

Пока занимался передачей дел на заводе и прочей предотъездной суетой, продал старую машину и купил новую. Точнее, старая по дешевке пошла в оплату новой. В США цены на подержанные машины смехотворные, несмотря на то, что мой «паккард» был в очень хорошем состоянии. Взамен купил за три тысячи двести тридцать восемь топовую модель этого года — черный «линкольн космополитен спорт седан». Простенькие модели начинаются от тысячи двухсот долларов. Кузов с «вытянутым» задом, где вместительный багажник с запасным колесом. Задние колеса наполовину закрыты. Лобовое стекло монолитное, выгнутое. Кормовое из трех частей. Фары и задние фонари утопленные. Четыре двери, причем задние открываются назад. На передних дверцах электроподъемники на стеклах. Двигатель позаимствован с модернизацией у грузовиков «форд». Объем пять с половиной литров, мощность сто пятьдесят две лошадиные силы. Уверяют, что жрет всего пятнадцать литров на сто километров, но, уверен, скромничают. Коробка передач автоматическая гидравлическая трехступенчатая. Прекрасная шумо- и виброизоляция, даже в сравнение с довольно тихим «паккардом». Передняя подвеска независимая пружинная, задняя — зависимая на двух продольных рессорах. Небольшие ямы «глотает», не поперхнувшись. Диваны, потолок и частично дверцы изнутри обтянуты темно-коричневой кожей. Передний сплошной, можно сидеть втроем. Везде хромированные детали. Радио с антенной, печка, кондиционер.

Погрузка началась за два с половиной часа до отправления. Я приехал, наверное, первым, отправившись на причал сразу из кассы, если можно так назвать большое помещение, где каждого обслуживали за отдельным столиком. Таможенник обошел мой автомобиль, заглянул в багажник, где лежали два чемодана с моим барахлом, коробка с книгами, саквояж и печатная машинка в твердом кожаном чехле. В вещах рыться не стал, махнул грузчикам: грузите. Я забрал из багажника один из чемоданов, проследил, как завели стропы со специальными мягкими накладками, подняли краном и переместили мою машину на палубу в носовой части лайнера.

Молодой пограничник, явно фронтовик, сравнив фото с оригиналом, молча шлепнул штамп в паспорте с темно-синей обложкой. Молодая улыбчивая блондинка в голубой морской форме — жакет, юбка и белая рубашка с красно-синим галстуком — отбилась от стайки таких же, поприветствовала с сильным британским акцентом, посмотрела билет, поблагодарила за то, что выбрал именно их лайнер и повела на него.

— Осторожно, здесь крутые ступеньки! — предупредила стюардесса, подойдя к трапу.

— Давай пойду первым, чтобы подстраховали меня, если упаду, — серьезным тоном предложил я.

Она повелась и пропустила меня, а потом пыталась не отстать. Наверху я подал руку, помогая ей, запыхавшейся, преодолеть последние ступеньки.

— Благодарю, мистер Вудворд! — смущенно произнесла она, высвободив свою маленькую теплую кисть из моей, и решилась спросить: — Не первое плавание?

— И даже не второе, — признался я.

Номер был не супер, без душа и туалета. Односпальная кровать, столик с прикрученным намертво телефоном и одним табуретом с мягким сиденьем, рундук. Поверх темно-коричневого одеяла лежал светло-кремовый махровый халат и рядом на красно-желтом ковре стояли черные кожаные тапочки без задников, на любой размер. Как сказала девушка, оформлявшая билет, на лайнере четыре мили ковров. Она назвала много других цифр, но мне запала только эта, потому что никогда не приходило в голову измерять ковры милями. Забыл уточнить, морскими или сухопутными? Несмотря на включенный свет, каюта казалась темноватой.

— На этой палубе всегда много солнца, — угадав мои мысли, утешила стюардесса.

— Мне приходилось жить и в менее удобных местах, — признался я. — Здесь, по крайней мере, никто не будет мне мешать.

— После отплытия принесут маленькую бутылку вина. Корзину с фруктами надо заказывать отдельно, — предупредила она.

— Пока не надо, — отказался я, после чего раздал ей и носильщику по квотеру.

Чаевые за подобные услуги сейчас колеблются от десяти до двадцати пяти центов, хотя пассажиры люксов ценой в полторы тысячи могут и по доллару дать.

В половину четвертого два буксира помогли лайнеру развернуться и выйти из порта. Я наблюдал за этим со своей палубы, не подходя к фальшбортам на всякий случай. Мало ли, вдруг вывалюсь — и опять все сначала! До ужина гулял по судну, изучая его. На отделку не пожалели денег, особенно в первом классе. Такое впечатление, что использовали всю известную редкую древесину. Оформлением занимались отличные специалисты, скорее всего, не англичане, склонные к тяжеловесности. У каждого из трех классов свои салоны отдыха, рестораны, бары и курительные комнаты. Для первых двух есть бассейн и спортзал. Общие только прогулочные палубы, магазины сувениров, кинотеатр, лазарет и гриль-веранда, на которой за дополнительную плату можно отведать кусок размороженного и запеченного мяса или рыбы.

В ресторане для второго класса столики на четыре и шесть персон. Меня подсадили к семье Квинси из Колумбуса, Огайо. Сорокадвухлетний папаша, жизнерадостный колобок, едущий заключить договора на поставки французского вина, прихватил с собой жену, высохшую, наверное, из-за его тупых шуток, и младшую четырнадцатилетнюю дочь, такую же круглую непоседу. Старший сын учится в колледже бизнеса в Кливлендском университете, поэтому знали, кто такой доктор философии, как представился я. В меню по три-четыре блюда в каждом разделе. Кухня американо-английская, то есть тяжелая и не слишком вкусная, чтобы не обжирались. Я заметил, что семейство приходит в ресторан одними из первых, поэтому появлялся намного позже, сокращая время общения с ними. Говорил, что зачитался. В общем, не врал, потому что набрал с собой в дорогу книг по машиностроению, геологии, сельскому хозяйству. Меня часто можно было видеть читающим в шезлонге на прогулочной палубе.

Ежедневно посещал спортзал, где пока нет засилья тренажеров, но можно отработать каты, побить боксерские груши разной формы и размера, «потягать железо»… По вечерам ходил в кинотеатр на триста тридцать мест и садился с краю, чтобы без лишнего шума уйти. В таком случае заходил в бар и выпивал на сон грядущий бокал красного французского вина, сидя за стойкой. Если переместиться за столик, обязательно кто-нибудь захочет пообщаться. У пиндосов плохое чувство уместности их присутствия.

135

Это благостное времяпровождение закончилось в воскресенье восьмого мая. С утра из динамиков, которые есть в каждой каюте и каждом обществом месте, зазвучали приглашения на мероприятие по случаю победы во Второй мировой войне, которое начнется в полдень на прогулочной палубе. Всем ветеранам предлагали прийти в форме. Вернувшись с завтрака, я застал в своей каюте горничную, молодую симпатичную валлийку из Ливерпуля, которая пришла делать уборку, и сказал, что мне надо прогладить форму перед мероприятием. Я захватил парадный мундир. Иногда он помогает решить вопросы с чиновниками разных стран. Офицер — человек системы — вызывает у бюрократов больше доверия.

— Давай ее, мистер, я отнесу в гладильню, — радостно согласилась она, надеясь на чаевые.

Я сменил костюм на серые хлопчатобумажные брюки и бледно-голубую рубашку с коротким рукавом, потому что солнце припекало по-летнему, взял книгу и занял место в шезлонге. Минут через пятнадцать меня нашла там горничная.

— Я повесила мундир в шкафу, сэр, — доложила она, повысив меня из мистеров, и, увидев, что я полез в карман за квотером, отказалась от чаевых: — Не надо! Сегодня твой день, сэр!

Жаль, что только день, я бы с удовольствием провел с ней ночь, но обслуживающему персоналу строго-настрого запрещено иметь сексуальные контакты с пассажирами.

Мероприятие проходило в кормовой части лайнера. На Солнечной палубе сделали трибуну, повернутую к корме. Места возле нее предназначались для пассажиров первого класса. Прогулочная палуба была длиннее. В кормовой ее части, открытой сверху, откуда была видна трибуна, собрались пассажиры второго и третьего класса. Я вышел при полном параде на Солнечную палубу, собираясь пройти на Прогулочную. У меня теперь на одну награду больше. Два года назад прислали с курьером «Медаль победы во Второй мировой войне». Это бронзовый кружок с женской фигурой, которая держит в руках две части сломанного меча и правой ногой стоит на шлеме бога войны. По одну стороны женщины надпись «Мировая», по вторую — «война II». На реверсе по кругу на краю «Соединенные штаты Америки 1941–1945», а в центре «Свобода от страха и нужды» и «Свобода слова и религии». Насколько я знаю, на свободу религии Гитлер не покушался, а с нуждой тоже боролся, как умел, но победители сами решают, за что они воевали.

На траверзе трибуны меня перехватил судовой офицер в белом кителе и фуражке, третий помощник, судя по золотым нашивкам на черных погонах:

— Сэр, капитан желает познакомиться с тобой.

Я видел капитана раньше. У него были соломенные брови, как по цвету, так и по толщине, и красно-синий, мясистый, пористый нос, который можно нажить, только выдувая пинту виски в день.

— Капитан корабля Блэкмор, — козырнув, представился он.

— Капитан ВВС в отставке Вудворд, — козырнув, представился я.

— За что у тебя британский Военный крест? — спросил он.

— За участие в боях в составе австралийской пехотной роты на острове Новая Гвинея. Сел рядом с ними на вынужденную, — коротко ответил я.

— Жаль, что не в Европе воевал! — огорченно произнес он. — Ладно, ты все равно участник войны, герой, награжден нашим крестом. Будешь стоять рядом со мной на трибуне.

Тон был безапелляционный, как у адмирала королевского военно-морского флота. Делать нечего, я отстоял на трибуне, пока четыре болтуна — два англичанина и два янки — по очереди хвастались, как они совместными усилиями победили Германию. О решающей роли СССР скромно умолчали. Да, где-то там на востоке сопротивлялись русские, но основной вклад в победу внесли массированные бомбардировки жилых кварталов немецких городов. Именно убийство союзниками гражданского населения заставило Гитлера застрелиться. К счастью, мне слово не давали, конфуза не случилось.

После мероприятия был обед, во время которого я сидел за восьмиместным капитанским столом в ресторане первого класса. Там я и познакомился с восходящей звездой американского кинематографа, видимо, так и не добравшейся до зенита, потому что имя Джулия Рейкс ничего мне не говорило. Впрочем, я не киновед. Это была яркая блондинка с, мягко выражаясь, мужским характером.

— Она сыграла главную роль в комедии «Девушка из Техаса», — представил ее капитан. — Сегодня вечером фильм покажут в нашем кинотеатре, приходи.

Я кивнул, не проявив рвения, что не осталось без внимания актрисы.

— Он, наверное, уже видел, — предположило ущемленное самолюбие Джулии Рейкс.

— Более того, я даже написал сценарий, — ляпнуло мое хвастовство.

— Так ты тот самый Алекс Блэкброу⁈ — воскликнула она.

— Видимо, да, — скромно подтвердил я.

В итоге мне опять пришлось стоять рядом и слушать, только на этот раз на сцене кинотеатра, и речь толкала Джулия Рейкс. От нее я узнал, что, благодаря мне, стала известна всей Америке и даже Соединенному королевству, куда едет на съемки совместного фильма.

Потом мы с ней сели в последнем ряду. Джулия Рейкс смеялась вместе со всеми зрителями, особенно над теми шутками, которые произносила сама, и в напряженные моменты хватала меня за руку, как будто понятия не имела, чем все закончится. После фильма раздала пару сотен автографов, приказав мне дожидаться ее.

— Пойдем ко мне, выпьем шампанского, — освободившись, приказал она.

Каюта была раз в пять больше моей. Спальня в отдельной комнате. Туалет, душ, холодильник, сейф, личный камердинер. Оплачивал каюту британский продюсер, который путешествовал в соседней.

— Он такой зануда! — пожаловалась Джулия Рейкс. — Зато не жадный.

Щедрость искупает любой мужской недостаток, но не долго.

Шампанское было французским сладким. Как мне рассказал месье Тома, США стали основным местом сбыта этого напитка после исчезновения Российской империи. Ничего, лет через пятьдесят мы отобьем утерянные позиции.

Выпив, актриса пожаловалась:

— Когда смотрю фильм со своим участием, замечаю недостатки. Вот тут могла бы сыграть лучше, там чуть не дожала, а там перестаралась.

Обычное нытье в оправдание отсутствия таланта. Как сыграла, так и смогла бы и наоборот. Другое дело, что ей играть не надо было. Джулия Рейкс являлась истинной дочерью Техаса. Есть роли, когда надо всего лишь оставаться самим собой. Большая часть американских актеров обоего пола именно из этой категории. Им подбирают роли, в которых не надо играть, только светить красивой мордой или уродливым личиком. В Голливуде уже создана хорошая школа ассистентов по актерам, почти всегда угадывающих в десятку, и есть сценаристы, которые пишут главные роли под определенные типажи.

— Недостатки — это продолжение наших достоинств. Красота без них холодна. Небольшие щербинки вызывают сочувствие и симпатию, — сказал я в утешение. — Фильм зашел, значит, ты всё сделала правильно.

— Это самое умное и приятное, что мне сказали по поводу этой роли! — объявила она и посмотрела на меня так, что я понял: или целую ее, или буду убит беспощадно и несколько раз.

Жизнь дороже. Впрочем, и девица была на высоте, что мордашкой, что фигурой, а такие классные сиськи попадались мне, дай бог памяти, эпохи три или четыре назад. Их стоило бы отрезать и выставить в музее, чтобы развивать в людях чувство прекрасного. Я по наитию больно прикусил розовый сосок — и почувствовал, как в девушке полыхнул импульс удовольствия. Я уже знал, как чередовать боль и наслаждение. В этом плане Джулия Рейкс была нежнее Жаклин Беннет, что меня порадовало. Я не против острых приправ в разумных дозах. В итоге довел ее ласками и укусами до состояния жалобного поскуливания, после чего овладел грубо, жестко. Судя по тому, как она стонала и царапалась, это было именно то, о чем мечтала. Во время оргазма наоборот напряглась, замерла и крепко сжала зубы, заскрипев ими. Дальше просто лежала и ждала отстраненно, когда я отстреляюсь, как будто это не ее тело.

Когда я лег рядом, произнесла весело:

— Твоя мать, как же здорово! — и захихикала, словно малолетняя дурочка, которой показали палец.

136

Все члены экипажа при обращении ко мне говорят «сэр», а не «мистер», как было до восьмого мая. Для одних я герой войны, награжденный британским Военным крестом, для других киносценарист, для третьих два в одном. Мне даже предложили питаться в ресторане первого класса без доплаты, но я отказался. Должно быть хоть одно место, где я мог бы недолго отдохнуть от Джулии Рейкс. Ей заходить в ресторан второго класса не позволяет статус известной американской актрисы. Такие есть везде. Другое дело, что иногда сталкиваются две или более американских актрис и выясняется, что одна или сразу все не очень. Поэтому пасутся они поодиночке, встречаясь только на съемочной площадке или на мероприятиях типа вручения «Оскара».

Джулия Рейкс решила, что я достоин быть глубоко вовлеченным в ее личную жизнь, и показала сценарий фильма, в котором должна сыграть главную роль. Знатный англичанин едет в США, там знакомится с девушкой, привозит ее к родителям, собираясь жениться. Родители, как положено, против, но любовь побеждает. Написал известный английский драматург преклонных лет. Это сказалось на качестве.

— Что-то мне в сценарии не нравится, не знаю, что именно. Ты профессионал, может, поймешь, — сказала актриса.

Уж кем-кем, а профессиональным кинодраматургом я себя не считал, но обращение понравилось. Прочитал я этот шедевр, судя по цене, эквивалентной десяти тысячам долларов, и вздохнул печально.

— Что не так? — спросила Джулия, которая внимательно наблюдала за мной все время, пока я читал, даже позабыла о коктейле, который приготовил по моему рецепту камердинер.

— Тебе нечего здесь играть, — ответил я коротко.

На самом деле играть там есть что. Только вот она не вытянет. Точнее, ее затмит актриса второго плана, сценарная свекровь. Автор отлично прописал свою ровесницу и ее мужа, а молодые главные герои остались на обочине.

— Так я и знала! — радостно воскликнула она и поинтересовалась: — Ты сможешь переделать под меня?

— Один раз у меня уже получилось! — пошутил я.

— Значит, и второй раз получится, — на полном серьезе решила актриса.

— Это не так просто, как тебе кажется. Во-первых, есть авторское право, согласно которому никто не смеет что-либо менять. Можно попасть на большие деньги. Во-вторых, бесплатно я писать не буду. Там половину надо переделать, а это еще пять тысяч долларов. Боюсь, что твой продюсер убьет нас обоих за такие деньги, — сказал я, не желая заниматься этим сценарием, потому что мне легче, быстрее написать новый, чем переделывать чужой.

Джулия Рейкс в техасской манере высказалась, что она думает об авторском праве, сценаристе, продюсере и даже о деньгах.

— Мы сейчас пойдем к этому зануде, и я не уйду из его каюты, пока он не согласится! — потребовала она.

— Нет-нет, иди одна! Мне становится дурно при виде крови! — пошутил я.

Она удивленно посмотрела на меня, а потом догнала и произнесла:

— Никак не привыкну к твоим шуткам. Во время съемок тоже не всегда понимала, почему смеются, только, когда увидела на экране.

Джулия Рекс пошла к продюсеру одна, а я зашел в свою каюту, взял книгу и занял привычное место в шезлонге на Солнечной палубе. Кто меня заставлял надевать парадный мундир⁈ Доплыл бы до Шербура тихо и спокойно.

Продюсер Стивен Сэмпсон появился через полчаса. Лицо было красное, будто его отхлестали по щекам. Хотя и такой вариант возможен, когда имеешь дело с девушкой из Техаса. Ему сорок один. Тучен, спокоен, надменен. На всех смотрит, как на прислугу. Он опустился в соседний шезлонг, вздохнул тяжело.

— Погода сегодня не очень, — по английской манере закинул продюсер.

— Да, могла быть и лучше, — согласился я.

— Что читаешь? — полюбопытствовал он.

— Теорию тектонических плит, — ответил я, чтобы сбить его с толку.

— Ты за фиксистов или мобилистов? — спросил он.

Удивляться пришлось мне.

— За вторых, — ответил я и поинтересовался шутливо: — Откуда такие глубинные познания в геологии?

— Закончил два курса университета. Теперь жалею, что бросил, променял на кино, — рассказал он и перешел к делу: — Джулия сказала, что ты хочешь переписать сценарий.

— Это она хочет, а мне легче написать новый, — уточнил я.

— Что тебе не нравится в этом? — задал он вопрос.

Я рассказал все, о чем умолчал Джулии Рейкс.

— Я был уверен, что она переборет. Девушка яркая, сильная, — поделился Стивен Сэмпсон.

— На этом ее и поймает опытная актриса, и расплющит, — подсказал я. — Наверняка пригласите старую театральную кобру, которая уже столько начинающих актрис погубила, что Джулию задушит мимоходом.

— Не ожидал, что ты так глубоко в этом бизнесе, — теперь уже удивился он. — Сколько тебе потребуется времени, чтобы переделать сценарий?

— Неделя, может, две. Все будет зависеть от мотивации, — ответил я.

— Тысяча фунтов стерлингов (примерно пять тысяч долларов) помогут тебе справиться за неделю? — спросил он.

— Вполне, — согласился я.

— Мне надо сперва договориться с автором. Где тебя можно будет найти в ближайшие пару недель? — задал он вопрос.

— Буду в Париже в отеле «Риц». Если куда-то перееду, предупрежу их, — поделился я своими планами.

— Отель с хорошими традициями, — похвалил продюсер. — Всегда в нем останавливаюсь.

137

В Шербур мы прибыли рано утром, хотя могли бы и на половину суток раньше. Я заметил, что сбросили ход перед проливом Ла-Манш. Расписание нарушать нельзя. Около семи утра лайнер уже стоял, ошвартованный левым бортом к причалу, матросы оборудовали трап. Пассажирам предложили позавтракать и убыть или сразу спуститься на берег. К моему удивлению, большая часть забила на халявную кормежку. На пассажирском лайнере у многих появляется чувство, будто находишься в тюрьме, пусть и комфортабельной. Мне спешить было некуда, потому что портовые грузчики начинают работать в восемь. Когда я спустился на причал в начале девятого, там уже было пусто. Седой носатый пограничник спросил на очень посредственном английском о цели визита. Я ответил на французском, что бизнес, и получил штамп в паспорт. Отношение к янки пока благожелательное. Их считают дурачками, которые должны воевать вместо французов и покупать дорогие французские товары.

Машину опустили на сушу очень аккуратно. Ни вмятины, ни царапины. Вещи в багажнике на месте. Добавил к ним чемодан. Никто меня не досматривал. Медленно выехал за территорию порта, миновав на припортовой площади очередь из такси разной степени убитости, «пежо» и немного «ситроенов». Ни одной свежей машины.

В городе все еще есть руины. Во время высадки союзников здесь шли бои. По пути попался банк «Креди Агриколь» по кличке Зеленый, потому что предпочитает работать в сельской местности с фермерами. Охраны нет. Три кассовых окошка, но только за одним сидел пожилой усатый мужчина. Наверное, всю жизнь приходил сюда шесть раз в неделю, кроме короткого ежегодного двухнедельного отпуска. Я бы так, наверное, не смог, хотя в таких случаях мы сильно недооцениваем себя.

Курс французского франка был, конечно, фантастический — двести восемьдесят за один доллар. Это с учетом банковской комиссии. Я обменял всего десять долларов, потому что в Париже курс наверняка будет лучше, получив купюрами в тысячу, пятьсот и сто франков и монетами в десять и ниже, и попросил показать купюры других номиналов. Старик посмотрел на меня подозрительно, однако показал пяти- и десятитысячную. Прям пахнуло лихими российскими девяностыми. Видимо, слишком много французов мечтало стать миллионерами, а мечты сбываются, но ехидно.

На противоположной стороне улицы располагалось маленькое кафе. За стойкой протирала белой салфеткой чистые бокалы рыжая толстушка с длинными волосами, как бы небрежно торчащими ниже красного головного убора, похожего на сильно укороченный чепчик. Когда бармену делать нечего, он трет бокалы. Я заказал сидр. Захотелось почувствовать на вкус, что я в Нормандии, где надо пить именно этот напиток.

— Месье с «Королевы Елизаветы»? — полюбопытствовала она, налив мне пахнущий яблоками зеленовато-золотистый сидр.

Обычно его делают из четырех специальных мелких сортов яблок, отличающихся кислотой и сладостью/горькостью. У каждого производителя свое соотношение их. Некоторые добавляют груши и/или айву. Так что на вкус и цвет у сидра товарищей нет. Неизменно одно — аромат яблок.

— Да. Богатый американский бездельник, — подтвердил я.

Она улыбнулась и сказала:

— Месье не похож на бездельника.

— Это меня и спасает, — отшутился я.

Неспешно осушив бокал, положил на стойку монету в десять франков, из которой полтора — чаевые. С полным карманом (чековой книжкой) долларов жизнь во Франции кажется сказочно дешевой.

В книжном магазине, разбудив дремавшего продавца — седобородого старика с пенсне на шнурке, упавшем на грудь — я купил за сто пятьдесят франков атлас дорог Франции и Бельгии и поехал по автостраде в Париж. Мне надо было преодолеть триста семьдесят километров. В инструкции к автомобилю написано, что «линкольн космополитен» разгоняется до ста пятидесяти километров. Это, наверное, на американских дорогах. На французской выдал сто шестьдесят пять. Правда, ехал я с такой скоростью недолго, чтобы не угодить в аварию. Здесь все еще не устранили последствия боев. Иногда на обочинах попадались руины, а на дороге — большие ямы, засыпанные щебнем.

Франция сейчас медленно выползает из послевоенного кризиса. Немцы основательно ограбили страну за пять лет, репарации не возместили ущерба. До позапрошлого года у власти были коммунисты, которые в силу завистливой натуры лодырей национализировали пятую часть всей промышленности страны. Разумно управлять сложнее, чем отнять и поделить, поэтому дела пошли еще хуже. Тогда пролетариев вернули в стойло и обратились за помощью к американцам, которые сразу влили в страну миллионы долларов. Не бесплатно, конечно, но и три шкуры не драли, хотя могли бы.

Через пять часов я остановился перед отелем «Риц». Мне показалось, что он совсем не изменился. Именно таким снился мне, когда спал в советских бараках и американской палатке в джунглях. Может быть, какие-то внешние детали стали другими, но дух был прежний — всё для богатых клиентов.

— Какую комнату желает снять месье? — спросил сладко-улыбчивый портье, очень похожий на одного из тех, кто работал здесь лет тридцать назад или ранее.

— Спальня и рабочий кабинет с окнами на площадь, — ответил я.

— Вы уже останавливались у нас? — поинтересовался он.

Да, и много раз, но вслух произнес:

— Нет, знакомый рекомендовал.

— У нашего отеля безупречная репутация, — важно заверил портье, как будто «Риц» был его собственностью, а не наоборот.

138

Париж поразил меня своей убогостью. Оккупация сильно надломила французов, вышибла из них петушиный задор. Сейчас они больше напоминали кур, которые жалобно кудахчут, вспоминая налет орла. Днем толпами сидели, как на насестах, на летних террасах забегаловок за одной чашкой кофе и делали вид, что все хорошо, напоминая больных, которые после продолжительного лечения вышли впервые на прогулку. Много нищих. Еще больше проституток разного пола и возраста, начиная с подростков. Стоило мне где-либо остановиться, как собиралась толпа зевак посмотреть на дорогую американскую машину, а заодно нищие и дамы без какой-либо социальной ответственности пытались раскрутить богатого янки. Я делал вид, что не понимаю их ломаный английский. Пройдет несколько лет и, несмотря на поражения в Индокитае и Алжире, французы под крылом пиндосов опять возомнят себя бойцовыми петухами, хотя на самом деле будут соответствовать тому смыслу, который для этой птицы предусмотрен в российских тюрьмах. Их будет иметь «старший брат» и за это позволит ставить раком тех, кто еще слабее.

Мне стало грустно. Духовное возвращение в предыдущую эпоху не состоялось, несмотря на то, что от нее отделяло всего двадцать четыре года. Дело было даже не в изнасилованной Франции. Для нее это не впервой, переживет. Поменялся культурный код. Это были те же декорации, но, за редким исключением, заполненные совершенно другими персонажами. Следующая подобная перемена случится в начале двухтысячных, когда Францию заполнят толпы мусульман.

Я попал на растяжку. Возвращаться в Пиндостан не хотелось и оставаться в Европе тоже. Решил прокатиться по местам личной боевой славы в разные эпохи, если узнаю их, благо из-за постоянно слабеющего франка это сейчас очень дешевое удовольствие. Покатаюсь по Европе, проведу лето богатым бездельником, а потом буду решать, где и чем заняться. Для американцев визы не нужны, кроме стран, пораженных социализмом, но я и сам туда не сунусь.

Задержал меня в столице Франции звонок из Лондона. Стивен Сэмпсон договорился с автором сценария на доработку.

— Есть один нюанс: он хочет, чтобы в титрах было только его имя, — сообщил продюсер. — Дополнительные сто фунтов стерлингов смогут решить эту проблему?

— Сто нет, но двести справятся, — выдвинул я условие.

— Хорошо. Сейчас вышлю тебе сценарий, — согласился он и напомнил: — Я уже начал подготовительный период, так что у тебя неделя, а лучше быстрее.

Не стал говорить заносчивому англичанину, что я не сомневался в способности девушки из Техаса добиваться поставленных целей, поэтому почти сразу начал работу над изменениями в сценарии. Отдельные сцены уже были написаны от руки. Оставалось только отпечатать и вставить вместо тех, что я счел ненужными.

Сценарий прибыл через день. Еще два дня мне потребовалось на то, чтобы переработать его, и три на то, чтобы продюсер не решил, что заплатил слишком много. Я читал книги или часами ездил по Парижу. На окраинах были места, напомнившие мне Молдаванку тысяча девятьсот двадцать пятого года. Публика там была соответствующая, поэтому надолго не задерживался и далеко от машины не уходил. Оружия с собой у меня не было. Легальное продал, а револьвер оставил на хранение у Бори Штейна, который покинул Фрипорт вслед за мной. Теперь он вице-президент «Доу кэмикал» по сбыту. Я бы на его месте обязательно съездил в нью-йоркский аэропорт и пообщался с теми, кто его чморил года три назад.

Несколько раз я наведывался в отделения разных банков, выписывая и обналичивая чеки американского «Сити-банка». Брали их с удовольствием. Заодно приглядывался, прикидывал, нет ли возможности посетить финансовое заведение ночью? Варианты были, но в одиночку не справлюсь, а связываться с местным криминалом не хотелось. Во Франции во все времена была хорошо развита сеть стукачей.

Стивен Сэмпсон позвонил сразу по получению сценария:

— Молодец, что сделал быстро. Я прочитал. Кое с чем не согласен, но это пусть режиссер решает. Ты уж не обижайся, если он сделает что-то не по-твоему.

— Меня это не интересует, — признался я. — Присылай чек и делай со сценарием, что хочешь.

— Возможен такой вариант, что ты напишешь сценарий, а в титрах будет другое имя? — закинул он пробный камень.

— Это вопрос денег, — ответил я.

— Буду иметь тебя в виду, — пообещал продюсер. — Какой жанр ты предпочитаешь?

— Любой, кроме ужасов, хотя от черной комедии не откажусь, и в мелодрамах я не силен, только подправить могу, — признался я.

— Сообщи мне, как с тобой связаться, когда осядешь где-нибудь, — попросил он.

Где-то через час, когда я собирался идти в ресторан на ужин, позвонила Джулия Рейкс. Вместе со сценарием я передал письмо и для нее, где разжевал, что и как надо сыграть в тех сценах, которые изменил.

— Я так и знала, что выручишь меня! — радостно прокричала она в трубку. — Теперь я поняла, что и как надо сыграть!

Сомневаюсь я, однако.

— Я уже познакомилась с режиссером. Он сначала был такой заторможенный, слова не выдавишь, но теперь мы с ним друзья, — продолжила она.

Так ему и надо!

— С актрисой, которая будет играть мою свекровь, тоже познакомилась. Такая милая старушка! — восхищенно поделилась она.

— Вот на этот счет я и хотел тебя предупредить. Учти, чем слаще улыбается тебе старая актриса, подавая бокал с любым напитком, тем больше в нем будет яда, — поделился я жизненным опытом.

— Думаешь, она будет делать мне гадости? — не поверила Джулия Рейкс.

— Она сделает всё, чтобы в фильме запомнили ее, а не тебя. Поэтому постоянно контролируй ее, не давай говорить и делать то, чего нет в сценарии, особенно, если она уговорит режиссера, что так будет лучше для фильма и тебя. Как только она «позаботится» о тебе, знай, в бокале яд, — проинструктировал я.

— Ты смотри, всё прямо, как в калифорнийской киношколе! — раздраженно воскликнула актриса. — Ничего, я быстро отучу ее делать подлости!

— Именно на это она и будет тебя провоцировать, поняв, что ты неопытная и эмоциональная. В итоге ты окажешься виноватой во всем. Поэтому будь милашкой и возвращай ей все те комплименты, которая она насвистит тебе, слово в слово, и при этом стой на своем. Сыграй милую талантливую актрису, на которую нападет бездарная старуха. Если сумеешь, станешь звездой, — подсказал я.

Она тяжело вздохнула и выдала печально:

— Мне так не хватает тебя. Тут даже поговорить просто так не с кем. Ты не можешь приехать?

— В ближайшее время буду занят. У меня наклевывается удачный совместный проект. Завтра поеду смотреть площадку под строительство, — соврал я.

На лайнере наплел ей, что вместе с компаньонами хочу построить во Франции завод по производству полиэтилена, занять пустующую нишу, потому что этот бизнес прибыльнее, чем киносценарии. Джулия Рейкс отнеслась с понимаем: деньги превыше всего.

139

У меня не было конкретного плана, куда поеду. Мысль наведаться в Женеву к родственникам отбросил сразу. Еще одно разочарование добьет меня. Решил прокатиться до Средиземного моря на востоке Франции, у Апеннинского полуострова. Может быть, загляну в Италию, посмотрю, как сейчас поживает Вечный Рим. Затем поехать с остановками в понравившихся местах вдоль берега на запад, наведаться к баскам на холодный вишневый суп и кальмаров в их чернилах, затариться хорошим вином в Бордо, проглотить устриц в Ла-Рошели, съесть гречневые блины-крепы с соленой сливочной карамелью в Нанте и добраться до Шербура, откуда ближайшим рейсом отправиться в США. Там найду смазливую девицу, не страдающую феминизмом, а такие изредка встречаются, куплю дом в тихом, приятном месте и в собственной лаборатории займусь химическими исследованиями, время от времени кропая радиопьесы и киносценарии.

Не спеша, останавливаясь, где захочу, обедая в придорожных ресторанах и ужиная и ночуя в отелях, миновал Лион, Гренобль. После Экс-ан-Прованса свернул на дорогу по краю гор, ведущую на восток. Собирался добраться до Сан-Ремо. Там в годы моей юности итальянцы проводили ежегодно песенные конкурсы, и финалистов показывали советским гражданам по телевизору. Эдакий глоток заграницы. Подозреваю, что городишко никакой, но когда-то, лет через двадцать пять, мне хотелось побывать в нем.

Путь мой пролегал через Монако. Правда, я не сразу понял, что на время покинул пределы Франции. Никаких указателей, пограничных постов. Еду и вдруг вижу справа парковую зону с двумя прудами и фонтанами и в конце нее старинный архитектурный ансамбль, центр которого — двухэтажное здание с башенками слева и справа от главного входа. В обоих большие круглые часы с позолоченными стрелками. Самое интересное, время они показывали одинаковое — пятнадцать пятьдесят три. К трем дверям вела широкая лестница в восемь ступеней, разделенная перилами на три трети. Средняя выстелена красным ковром. Над каждой нависала на цепи массивная лампа из надраенной бронзы и стекла. Это было казино «Монте-Карло». Я столько читал о нем, что было бы преступлением не заглянуть чисто из любопытства. Заодно и переночую здесь.

Повернув направо, проехал мимо тыльной стороны четырехэтажного здания с мансардой и увидел впереди за небольшой парковой зоной с пальмами трехэтажный обшарпанный отель «Эрмитаж». У входа стоял в красно-черном мундире высокий кряжистый старик с пышными седыми усами и бакенбардами, какие я последний раз видел в Российской империи.

Выйдя из машины, я спросил швейцара на русском языке:

— Здесь машину можно будет на ночь оставить?

— Да, месье, — ответил он на французском, приоткрыл дверь и позвал подростка-носильщика.

Пареньку было лет четырнадцать. Мой чемодан был для него тяжеловат, но не сдавался. Швейцар придержал дверь, пропуская нас. Я подумал, что им бы поменяться местами: с дверью парнишка справился бы запросто.

Портье тоже был не молод, но смуглокож и гладко выбрит.

— У нас есть свободные номера люкс по тысяче франков за ночь… — начал он штыбовать.

— Я на одну ночь. Загляну вечером в казино и утром поеду дальше. Хватит недорогого номера со всеми удобствами, — перебил я.

— У нас все с удобствами, — проинформировал он. — Могу предложить за четыреста франков номер на третьем этаже с окном в сторону парка.

— Сойдет, — согласился я и положил на стойку американский паспорт.

Портье взял его, как святыню. Наверное, в молодости мечтал свалить за океан. А кто из бедных не мечтал⁈

Вернув паспорт и дав ключи от номера подростку-носильщику, он предупредил меня:

— В казино пускают только во фраках или смокингах.

Я был в бело-зеленой клетчатой рубашке с коротким рукавом и светло-коричневых хлопчатобумажных брюках.

— Благодарю за информацию! — сказал я и сам спросил: — Можете связать меня по телефону с портье отеля «Риц» минут через пятнадцать?

— Конечно, месье, — заверил он.

— У вас тут французские франки принимают? — спросил я подростка, когда поднимались в лифте.

— Да, можно платить и нашими, и французскими, курс один, — просветил он.

— Где тут поблизости можно купить новый галстук? — спросил я.

— Как выйдете, поверните в сторону моря. Там напротив отеля «Париж» торговый центр с таким же названием, — рассказал он.

Номер был не ахти, но все удобства имелись. Я дал носильщику мятую купюру в пятьдесят франков. Это где-то около семнадцати центов американских. Пацан от счастья кланялся, пока я не закрыл за ним дверь.

Телефон зазвонил ровно через пятнадцать минут, когда я вышел из душа. Меня тут же соединили с парижским отелем «Риц».

— Была ли почта для месье Вудворд? — спросил я.

— Нет, месье, но вам звонила… — послышался шелест бумаги, — … мадмуазель Джулия Рейкс, просила перезвонить ей в Лондон, — сообщил портье, голос которого показался мне знакомым, но никак не мог вспомнить, кому именно принадлежал.

Слушать нытье актрисы у меня не было желания, поэтому попросил:

— Будьте добры, положите записку на место и забудьте, что я звонил.

— Понял, месье! — тоном заговорщика молвил он.

140

Не верю я в «стерпится-слюбится». Только с первого взгляда. Раз — и вы оба поняли, что это она (он). У нее были темно-русые волосы длиной до плеч, завитые внизу, славянский овал лица, бирюзовые глаза в обрамление длинных ресниц, натуральных, вроде бы, и сочные губы, подкрашенные алой помадой. В ушах маленькие сережки из желтого металла с маленькими красными камушками. При длинной шее смотрелись они не очень. Одета в скромную белую блузку с коротким рукавом, обтягивающую не маленькие груди, и серую юбку, придерживаемую в узкой талии черным кожаным ремешком, а на шее яркий красно-золотой шейный платок. Длинные стройные ноги обуты в темно-серые туфли на высоком по нынешним меркам каблуке. Она была продавцом в отделе галстуков.

— Какой посоветуете к темно-серому костюму? — спросил я на русском языке.

Окинув меня взглядом, обратив внимание на скромную одежду, и просчитав до сантима финансовое положение такого голодранца, девушка произнесла смущенно на французском:

— Дальше по этой улице есть еще один магазин. Там все намного дешевле.

Это меня позабавило и раззадорило, поэтому включил дурака и выдал на русском:

— Я не для себя. Работаю шофером у богатого американца. Босс приказал купить новый галстук. Ему некогда, и он считает, что вкус у меня лучше.

— Тогда другое дело! — поверив, радостно произнесла она на французском, запнулась и после паузы удивленно поинтересовалась на русском языке: — Месье русский?

— Американец. Мама была русской из Одессы. Перед войной погибла в автомобильной катастрофе, — продолжил я сочинять на ходу.

— Примите мои соболезнования! — произнесла она и сообщила: — Мои дедушки и бабушки и родители тоже русские. Эмигрировали сюда после революции.

— Это заметно. Такими красивыми могут быть только русские девушки, — выдал я комплимент, от которого у нее заблестели глаза, и предложил, представившись: — Давай перейдем на «ты».

— Алис Леруа, — назвала она свое имя.

— Алиса, — поправил я.

— Да, так меня называют родители и наши русские знакомые, а фамилия раньше была Леронова. Сократили на французский манер, чтобы удобнее было, — сообщила девушка и поспросила: — Нам положено обращаться к клиентам только на «вы». Можешь ко мне на «ты», а я буду на «вы». Какие цвета предпочитает ваш босс, «холодные» или «горячие»?

— Он и сам не знает. Какой-нибудь к темно-серому костюму, в котором он пойдет вечером в казино, — ответил я. — Мы оба надеемся на твой вкус.

— Сейчас подберем что-нибудь, — решила она. — Нам недавно привезли партию из Италии.

Галстук мы выбирали очень долго, потому что оба думали о другом. Точнее, вряд ли мы думали. Оба говорили что-то, а что именно — не вспомнишь. Важнее было каждое случайное соприкосновение рук, встреча взглядами, когда замирали от нахлынувших чувств. Когда все галстуки были пересмотрены и оставалось сделать выбор, взял пару, что оказалась под рукой. Я сходил к кассе, за которой сидела важная дама лет сорока с собранными в башню черными волосами, которая внимательно следила за нами, и заплатил за оба двести семьдесят французских франков, после чего с чеком вернулся к девушке.

— Когда заканчивается твоя смена? — задал я вопрос, который от меня ждали.

— В восемь, — ответила Алиса.

— Я к восьми отвезу босса в казино и буду ждать тебя у входа в большой черной машине. Съездим поужинаем, а потом сходим в кино или куда хочешь. Отказы не принимаются, — поставил я в известность.

— Мне надо заехать домой, переодеться… — начала она.

— Ты и в этом выглядишь великолепно, — прервал я и, чтобы не сказала лишнее, сразу пошел к выходу.

Спиной чувствовал ее взгляд, счастливый и тревожный одновременно.

141

В девятнадцать пятьдесят пять моя машина стояла напротив входа в торговый центр «Париж». На переднем сиденье справа лежал букет алых роз, завернутых в газету «Ницца-мате». Другой оберточной бумаги, не говоря уже о целлофане, здесь нет, даже для богатых.

Ровно в восемь я вышел из машины и встал на тротуаре возле правой передней дверцы. Продавцы начали выходить минут через пять. В основном это были девушки и молодые женщины. Заметив меня, тихо обменивались мнениями и хихикали. Как предполагаю, я не первый на этом боевом посту и не последний. Алиса Леруа вышла вместе с тремя ровесницами, наверное, подружками. Они обязаны были увидеть ее триумф.

Я открыл правую переднюю дверцу, взял с сиденья букет роз, вручил молча.

— Ах, какая прелесть! — воскликнула восхищенно Алиса и повернулась так, чтобы подружки и все-все-все оценили подарок.

Если тебе не завидуют, ты никто и даже ничто.

Закрыв за ней правую дверцу, я сел за руль и спросил:

— Куда поедем ужинать?

— Я знаю хороший ресторанчик в Ларвотто. Там вкусно и недорого, — ответила она и взяла на себя роль навигатора.

Ехать надо было минут пять на малой скорости. Чем хорошо или плохо Монако, так это своим мизерными размерами — километра три в длину и полтора в ширину. В какую сторону ни пойди, самое большее через полчаса окажешься заграницей. Как мне рассказал портье, сейчас страна делится на три части: Монако (Старый город) на скале, где находятся дворец князя Ренье Третьего из рода Гримальди, занявшего престол девятого мая этого года, правительственные учреждения и дома местной элиты; Монте-Карло с казино, кормящем всех восемнадцать с чем-то тысяч подданных, оперным театром, кварталами местного среднего класса и понаехавших богачей и единственным пляжем; Ла-Кондамин, район порта, для сами понимаете кого. Насколько я помню, лет через пятьдесят в последнем районе будут жить вшивые миллионеры, а в двух первых — мультимиллионеры и миллиардеры. Во время Второй мировой войны здесь был всеевпропейский черный рынок. Мошенники и спекулянты всех мастей и национальностей заключали здесь сделки на поставки товаров между воющими странами. После войны все сгинули, и Монако сильно просело экономически. Сейчас здесь бедненько, скромно, цены ниже, чем в Париже и других крупных французских городах. Везде растут оливы, миндаль и цитрусовые. На улицах попадаются нищие.

Ресторанчик был с открытой деревянной верандой на краю обрыва. В зале заправляла полная белолицая черноусая дама лет пятидесяти, которой помогал худощавый юноша с тщательно выбритым смуглым лицом. Она поздоровалась с Алисой, спросила, как поживает мама.

— Мы иногда приходим сюда всей семьей, — рассказала девушка.

Я бы удивился, если бы все постоянные жители Монако не знали друг друга.

Нам предложили суп из мидий с вермишелью и зеленью. Основными блюдами были рагу из шести сортов рыбы и моллюсков и треугольные кармашки из теста, начиненные цуккини (маленькие кабачки) с яйцами или рисом. На десерт взяли лесную землянику в красном вине и фокаччу — сладкую лепешку с апельсинами, миндалем, изюмом и анисом. Вино было местное, как догадываюсь, с французских виноградников по соседству, но очень даже приличное. Разливали его из бочек и подавали в керамических кувшинчиках емкостью с пол-литра, как раз на двух человек. Я заметил, что аборигены, как и французы, в одиночку не едят.

Вино помогло нам справиться с эмоциональным штормом, точнее, разогнать его на полную, после чего уже не смущались, не боялись ляпнуть или сделать что-либо не то. Мы оба налегли на еду, а за десертом обменялись досье.

— Мой босс собирается поселиться здесь, чтобы не платить налоги, хотя до конца еще не решил. Сейчас подбирает дом. Пока ничего интересного не попалось, — продолжил я сочинять легенду о бедном шофере.

— Если он передумает, ты тоже уедешь? — огорченно спросила Алиса.

— Теперь уже нет. Разве что ты меня прогонишь, — успокоил я, заставив ее заулыбаться радостно.

— У нас тут плохо с работой. Многие во Францию ездят, — сообщила она.

— Найду что-нибудь. Я разносторонняя личность, — успокоил ее. — К тому же, в Ницце есть аэродром, а я в авиации служил во время войны.

— Ты был на войне? — заинтересовалась она.

— Меньше года на острове Новая Гвинея в Тихом океане, — признался я, не уточнив кем, и рассказал несколько баек о дивной дикой территории.

— Мои дедушки и бабушки оказались здесь после революции. Папины жили в Москве, а мамины в Воронеже. Они вместе эвакуировались из Крыма в Турцию, а потом большой группой перебрались в Монако. Папиным повезло. Вскоре по приезду сюда умер его дедушка, а по закону, если тут похоронен кто-то из родственников, его наследники получают гражданство. Мамины ждали десять лет. Папа закончил Марсельский университет по специальности инженер. Он был заместителем начальника железнодорожной станции. Погиб второго сентября сорок четвертого во время бомбежки, за день до освобождения. Мама учитель младших классов. У меня еще есть старший брат Николя. Он сейчас учится в Марселе на инженера. Мы с мамой и бабушками помогаем ему. Через год закончит, и поеду учиться я, — рассказал она о своей семье и поправилась: — Мы так планировали раньше.

— Поедем вместе в Марсель, — предложил я.

— Вот будет здорово! — обрадовалась она.

Мы покинули ресторанчик около десяти вечера. В кино идти было поздно.

Прокатиться за город Алиса не захотела:

— Я через коллегу-подружку передала маме, что вернусь поздно, но она все равно будет волноваться, потому что не знает, с кем я.

— Познакомь нас, — предложил я.

— Пока рано. Ее надо подготовить, — отказалась девушка.

И заезжать во двор ее пятиэтажки запретила. Зато не сопротивлялась, когда наклонился и поцеловал ее. Губы были мягкие, податливые.

— Завтра в восемь, — напомнил я.

— Угу! — радостно промычала она, словно боялась растерять вкус поцелуя, если разожмет губы.

Я проводил ее взглядом. Поворачивая за угол дома, Алиса Леруа обернулась и послала мне воздушный поцелуй. Она уже не совсем русская. Я в ответ по-американски блымнул фарами.

142

На следующий день после завтрака в отельном ресторане, я подошел к ресепшену и договорился с переездом в другой номер, в котором есть еще и кабинет. Выбрал на втором этаже, потому что на третьем, последнем, ночью было душно. За день низкое чердачное помещение нагревалось и до утра отдавало тепло. Молотивший без остановки вентилятор с тремя белыми деревянными лопастями, укрепленный под белым потолком, со своими обязанностями не справлялся, только мешал спать, скрипя.

— У меня появились здесь дела, задержусь на неопределенный срок, — объяснил я и приказал перенести все мои вещи из багажника машины в номер.

Этот был больше, мебель и сантехника новее и у телефона нитяная оплетка шнура не бахромилась. Я позвонил портье, заказал два междугородних разговора. Первый с отелем «Риц». На этот раз голос был незнакомый. Я представился, попросил прочитать оставленную для меня записку, после чего сообщил, куда (Монако, отель «Эрмитаж») перенаправлять звонки и почту, если таковые будут. Второй был с Лондоном. Джулии Рейкс не оказалось в номере отеля «Клариджес». Я оставил ей записку со своими координатами. Если нужен, позвонит. Мне от нее ничего уже не надо.

Затем прогулялся до отделения английского банка «Барклайс». Он был минутах в десяти ходьбы, по другую сторону парковой зоны казино «Монте-Карло». Довольно стильное белое трехэтажное здание с балконами и двумя лестницами, сходящимися с противоположных сторон перед главным входом на втором этаже, над которым полукруглый белый тряпичный навес и выше черный баннер с синими эмблемой в виде орла с повернутой влево головой и надписью «БАРКЛАЙС частный банк». Еще два таких орла в виде барельефов, покрытых золотой краской, на стене по обе стороны от входной двери.

Внутри у входа швейцар, услужливо открывший дверь передо мной. Операционный зал средний, со старой мебелью. В Англии называется традицией использование мебели до тех пор, пока не развалится. В кассе, отгороженной барьером из красного дерева и толстым стеклом с узорной решеткой, всего два окошка и один пожилой кассир с закрученными усами, как у немецкого кайзера, но в зале два молодых, немного за двадцать, менеджера. Оба рыжие, конопатые и нагло-самоуверенные, поэтому казались мне близнецами, хотя один был длиннее на полголовы.

— Доброе утро, месье! — поприветствовали они хором на довольно поганом французском языке.

Не знаю, кто из них начал первым, но так, как англичане коверкают французский язык, только французы обращаются с английским. Я поприветствовал их на приличном, по моему мнению, английском, вызвав облегченные улыбки.

— Хочу открыть у вас счета в фунтах стерлингах и долларах, — сообщил я цель визита. — Надо будет два или можно их объединить?

— Хватит одного. Можем даже на три валюты — еще и монакский франк, — объяснил коротышка.

— Тогда лучше добавим французский франк, — решил я и дал им американский паспорт, чек на тысячу двести фунтов стерлингов, присланный Стивеном Сэмпсоном, второй на сто долларов и купюру в пятьсот французских франков, чтобы наполнить счета.

Пока коротышка заполнял договор, я спросил длинного:

— У вас есть отделение в Марселе?

— Конечно, мистер Вудворд. На улице Рима, девяносто, — ответил он. — Все марсельские таксисты знают его.

Я рад за марсельских таксистов.

Вернувшись к отелю «Эрмитаж», я сел за руль своей машины и поехал колесить по стране Монако, которая заканчивалась раньше, чем я додавливал педаль газа до пола. Смотрел, где бы я хотел поселиться и что есть на продажу. В восточной части страны на полуострове наткнулся на первой линии на двухэтажный особняк с красновато-коричневой черепичной крышей, огражденный каменным забором высотой метра два с половиной, что здесь большая редкость. В окне второго этажа изнутри была прислонена картонка с надписью «Аренда» и номером телефона. В Монако нет телефонных будок. В маленьком ресторанчике и магазинчиках по соседству телефонов не было. Наверное, в Монако проще высунуться из окна и докричаться до нужного абонента. Пришлось ехать до ближнего большого ресторана. Звонок по телефону на столе метрдотеля стоил десять франков, деньги вперед.

Ответил старческий голос на французском с русским акцентом:

— Полковник де Базиль.

— Добрый день, господин полковник! — поприветствовал я на русском. — Увидел объявление в окне дома, что он сдается, и этот номер телефона…

— Только на продолжительный срок, — сердито прервал он.

— Я не собираюсь арендовать, — поставил его в известность. — Меня интересует, не продаете ли его и. если да, то за сколько?

— За три миллиона. У вас столько нет, — ответил он.

Это примерно десять тысяч долларов. В США столько стоит двухэтажный особняк в Сан-Франциско неподалеку от моря. Я еще думал, не купить ли такой и не перебраться ли поближе к Голливуду? Для Монако, конечно, дороговато.

— Если дом потянет на три миллиона, может, и наскребу, — сказал я. — Сначала надо посмотреть его, а потом будем говорить о цене.

— Молодой человек, вы точно серьезный покупатель, а не морочите мне голову? — произнес он. — Мне трудно ходить по такой жаре.

— Обратно довезу вас на машине, — заверил я.

Видимо, наличие машины убедило его, что я не любопытный балабол, потому что произнес:

— Буду через четверть часа.

Ему было под шестьдесят. Военная выправка, но выбритое вытянутое лицо скорее интеллигентное. Очки в оправе из желтого металла. Одет в поношенный белый костюм-тройку, несмотря на жару, и соломенную шляпу с черной лентой на тулье, которую приподнял, приветствуя меня, и продемонстрировал зализанные назад, редкие, светло-русые волосы.

— Вы русский? — первым делом спросил он.

— Американец. Мама была русской, — соврал я.

Достав из кармана большой ключ, он открыл калитку в ржавых железных воротах. Дом был больше, чем казалось с улицы, потому что выходил на нее торцом. На первом этаже вестибюль и санузел с раздельными туалетом и душем и налево, в сторону ворот, анфиладой столовая и большая кухня и направо гостиная и библиотека. Правая половины дома была на постепенно повышающемся фундаменте, в котором находились винный погреб и лёдник, сейчас пустой и сухой. Вход в них был из вестибюля. Наверх вела однопролетная широкая мраморная лестница, пространство под которой занимал треугольный шкаф с раздвижными дверцами. Наверху была еще одна передняя со вторым санузлом, копией первого, и влево-вправо анфиладой уходили по три спальни. Высокие арочные окна закрыты плотными темно-вишневыми шторами. Пол во всех помещениях и стены на кухне, в душевой и туалете из итальянского серого мрамора. Мебель накрыта пыльными простынями. Комнаты наполнены запахом сухой древесины. Здесь давненько никто не жил.

Напротив находилось длинное одноэтажное задние с конюшней, каретным сараем и жилым отсеком для слуг. Ниже были две террасы с фруктовыми деревьями, и дальше вырубленная в скале лестница вела к берегу моря, где имелся галечный пляжик метро двенадцать квадратных и в море уходил каменный пирс длиной метров десять и шириной около двух с тремя каменными кнехтами.

— Дому требуется капитальный ремонт. Это миллион и даже все два, — сделал я вывод.

— И что⁈ Я продаю в два раза дешевле, чем заплатил за него! — сердито возразил он.

— Вижу, что вы человек широкой души, могли и в три раза дороже заплатить, — сказал я. — Это не значит, что и я должен переплачивать. Дам полтора миллиона.

— Два, — твердо произнес он и сжал зубы, готовясь стоять на своем до последнего.

— Вы, действительно, полковник? — спросил я, потому что российскому офицеру, тем более старшему, торговаться не положено.

— Так точно! Воевал на турецком фронте в Первую мировую, — с вызовом ответил он. — А вы, голубчик, порох нюхали?

— Не приходилось. Воевал летчиком, а в кабину пороховые газы не попадают, — шутливо ответил я.

— В армии какой страны и в каких чинах? — уже спокойно, чисто из любопытства задал он вопрос.

— В американской. Пока командовал эскадрильей, имел временное звание майор, а после отставки вернулся в капитаны. Такой порядок у янки, — рассказал я и назвал свою цену: — Миллион семьсот пятьдесят тысяч — и сразу заключаем договор.

— Сразу видно, что американец. Умеете вы ободрать человека, — с нотками презрения молвил он.

— Бедные и несчастные не продают такие дорогие дома. Вам этих денег хватит до конца жизни, если не продуете в казино, — уколол я в ответ.

— Я потрачу их на искусство. Я всемирно известный импресарио «Оригинального русского балета», — с вызовом заявил полковник Базиль.

— Значит, я из другого мира, потому что не знаю вас и не являюсь поклонником этого вида спорта под музыку. Предпочел бы потратить деньги на приют для животных, — приземлил его, посмотрел ожидающе, не услышал подтверждения сделки или продолжения торга, пожал плечами и предложил: — Пойдемте, подвезу вас до дома.

Он закрыл за нами калитку в воротах, сел на пассажирское сиденье и, глядя в лобовое стекло, произнес решительно:

— Хорошо, я согласен на один миллион семьсот пятьдесят тысяч франков. Заедем ко мне, возьму документы и отправимся к нотариусу.

В Монако и Франции сделки по продаже недвижимости совершает нотариус, получая установленную пошлину, которая пропорциональна сумме сделки, но не плавно, а скачками.

— Деньги отдадите наличными, — потребовал он.

— Носить такую сумму опасно, — возразил я. — Поедем в английский банк «Барклайс». Я выпишу чек в долларах. Его акцептируют и зачислят деньги на ваш счет.

— Да, так даже лучше. Я поеду собирать труппу в Лондон, — согласился он.

Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы на свои деньги.

143

В отеле «Эрмитаж» на ресепшене был тот же портье, что поселял меня вчера. Никак не пойму, какой у них график, меняются в самое неожиданное время. Видимо, он уже знал, что я переселился в более дорогой номер, потому что улыбался благожелательнее.

— Месье, вам дважды звонила мадмуазель… — он глянул на листок бумаги, взятый из ячейки вместе с моим ключом, — … Джулия Рейкс. Потребовала, чтобы вы обязательно перезвонили ей, когда придете. Очень эмоциональная мадмуазель.

Последняя фраза позабавила меня, поэтому предположил:

— Давайте угадаю! Она обозвала вас старым кретином, потому что плохо понимаете по-английски?

— Да, что-то в этом роде… — смущенно признался он.

— Это знаменитая американская киноактриса, так что относитесь к ее словам, как к награде, как это делаю я, — шутливо посоветовал ему.

— В каких фильмах она снималась? — поинтересовался портье, которого явно попустило.

Кино — это сейчас святое, поэтому актрисам прощается всё и даже чуть больше.

— Самый известный ее фильм — комедия «Девушка из Техаса», — ответил я, умолчав, что пока и единственный.

— Где-то я видел афишу с таким названием. Надо будет посмотреть, кто удостоил меня такой чести, — с юмором произнес он и полюбопытствовал: — Месье тоже имеет отношение к кино?

— Изредка пишу сценарии, но ваших гостей не буду терроризировать печатной машинкой, — скромно признался я.

— Это не проблема. Мы им объясним, они поймут, — заверил портье.

— Минут через десять соедините меня с мадмуазель Рейкс, — попросил я.

Сперва надо остынуть под холодным душем, смыть с тела жару, а то не выдержу одновременно две пытки, тела и мозга.

— Где ты пропадаешь целый день⁈ Я несколько раз звонила тебе! — начала Джулия Рейкс с упреков.

— У тебя такой красивый голос, — бархатным тоном молвил я.

И попробуй уличи меня, что соврал. Мы понятия не имеем, какой у нас голос, потому что тот, что звучит в записи явно не наш.

Услышал, как в ее голове щелкнул тумблер, или это помехи на линии, после чего актриса похвалила радостно:

— Ты всегда такой милашка! Не то, что эти надутые англичане! — после чего перешла к главной теме: — Я почему звоню тебе. Здесь начали показывать «Девушку из Техаса». Теперь меня узнают на улицах, просят автограф!

Ради этого стоило напрягать меня.

— Наслаждайся, пока есть возможность. Поклонники такие ветреные, — посоветовал я и поменял тему разговора: — Как проходят съемки?

— Я справилась с этой гадиной. Она больше не спорит со мной, делает все, как в сценарии, — сообщила Джулия Рейкс.

— Значит, ты делаешь то, что ей надо, — сделал я вывод. — Вспомни, какие были изменения во время съемок за последнее время? Сценарий переделывали?

— Нет, все по-прежнему, — ответила она.

— Вспоминай. Любые изменения, — потребовал я.

— Да не было никаких, — заверила она. — Только оператор начал снимать меня снизу, чтобы выглядела выше.

— И комичнее или уродливее, — подсказал я.

— Почему? — не поняла она.

— Люди при виде снизу выглядят иначе, не обязательно хуже, но чаще кажутся карикатурнее, смешнее. Можешь проверить. Ляг на колени кому-нибудь и посмотри на него снизу. Ты увидишь совершенно другого человека, — предложил я.

— Подожди, — сказала актриса, положила трубку на стол, после чего я услышал приглушенное: — Эй, ты, иди сюда! Садись на диван! — через какое-то время трубку опять взяли, и раздался яростный вопль Джулии Рейкс: — Вот сукин сын! Я ему камеру на голове разобью!

Камеры сейчас тяжеленные, не получится. Хотя разъяренная красавица способна на невероятное.

— Оператор делал это из лучших побуждений. Его заверили, что так будет лучше, — объяснил я. — Угадай с трех раз, кто убедил его?

— Старая сука! — попала она с первой попытки.

— Вот именно, — согласился я. — Поэтому оставь парня в покое, займись ею. Только не ввязывайся в драку, будь умнее. Сделай так, чтобы она выглядела в кадре дурой или неумехой, и заверь всех, что так лучше для фильма.

— Как это сделать? — спросила она.

— Не знаю, — честно признался я. — Это ты должна почувствовать во время съемок и сымпровизировать. Поступи с ней так же, как она с тобой: представь, как бы ты не хотела выглядеть на экране, и макни в это положение соперницу.

— Я поняла тебя! — радостно сообщила она. — Обязательно позвоню, если получится, что задумала!

Не похвастался — считай, ничего не сделал.

144

В восемь вечера я ждал Алису Леруа возле торгового центра «Париж». На этот раз она вышла последней, чтобы все остальные успели оценить меня и позавидовать ей или наоборот. На девушке была блузка кремового цвета и расклешенная клетчатая зелено-коричневая юбка. На шее бусы из крупных коричневых деревянных шариков, покрытых лаком. В руке темно-коричневая сумка, в которой, наверное, рабочая одежда. Я вручил Алисе коробку шоколадных конфет «Фемина» швейцарской компании «Кайле». Их обожала моя жена Моник. Может, до сих пор в восторге. Если жива, то ей сейчас всего-то шестьдесят.

Мы поехали в тот же скромный ресторанчик на краю обрыва. На этот раз заказали тапенад (тапен — каперс по-провансальски) — пюре из каперсов, маслин и анчоусов с оливковым маслом, густой фасолевый суп писту с добавлением картофеля, помидор, кабачков, базилика, чеснока, оливкового масла, мидий и тертого сыра пармезан, поркетту — молочного поросенка, фаршированного ароматными травами, козий сыр пикадон — кругляши диаметром сантиметров семь и толщиной около трех, покрытые голубоватой плесенью и желтоватого оттенка внутри и имеющие солено-сладко-кисловатый вкус, и сокка — бобовые лепешки.

— Если быстро поедим, успеем на девятичасовый сеанс. В кинотеатре «Синема» новая американская комедия «Девушка из Техаса». Говорят, умрешь со смеху, — сказала Алиса.

— Смотрел ее, — сообщил я.

— И как? — поинтересовалась она.

— Тебе понравится, — ответил я.

— Если говорят «тебе понравится», значит, считают неразборчивой дурочкой, — вымученно улыбаясь, произнесла она.

— Сама придумала или кто-то подсказал? — полюбопытствовал я.

— Подружка на работе, — призналась Алиса.

— Видимо, у нее проблемы с самооценкой, — сделал я вывод. — Мне фильм тоже понравился, хотя не без замечаний.

— Ты бывал в Техасе? — поменяла она тему разговора.

— Шесть лет там прожил, — ответил я и упредил ее следующий вопрос: — Здесь лучше.

— У нас тут так скучно, я так хочу уехать куда-нибудь, — поведала она.

— Нормальное желание в молодости. Побываешь в других местах и захочешь вернуться сюда, а потом опять уехать и вернуться — и так без конца. Лучше ездить в отпуск в другие страны, а остальное время жить в своей, — поделился я жизненным опытом. — В конце лета переберемся в Марсель. Ты поступишь в университет, будешь учиться. Выбрала, на кого?

— Хочу заниматься дизайном одежды, но в Марсельском университете такому не учат. Стану, как мама, преподавателем, — поделилась она. — А ты на кого хочешь учиться?

— Мне уже поздно, — сказал я.

— Почему⁈ Ты еще не старый, — удивилась она.

— Пока ты будешь учиться, я буду деньги зарабатывать для нашей семьи, — шутливо произнес я.

— Мы еще не семья! — лукаво молвила она.

— Нам что-то мешает⁈ — задал я вопрос.

Алиса Леруа посмотрела на меня со смесью радости и испуга. Наверное, не ожидала, что вот так быстро будут развиваться события.

— Нам надо узнать получше друг друга… — попробовала она притормозить меня.

— Мы знаем самое главное — что любим друг друга, а остальное ерунда, как-нибудь одолеем вместе, — ломанулся я напролом и положил свою ладонь на нее, мягкую, податливую.

— Это всё так неожиданно… — залепетала она, глядя на меня счастливыми, влюбленными глазами.

Тут к нам подошла хозяйка ресторана с полным подносом и начала переставлять кувшинчик с вином и блюда с едой на столик. Она почувствовала, что у нас напряженный момент, сделала это быстро и молча и сразу удалилась. Алиса ждала продолжения, развития темы, но я решил, что сказал всё, что надо, и переключился на еду.

В кино мы опоздали, прокатились по городу, побывав недолго заграницей, то есть на территорию Франции. Подъехав к ее дому, поцеловались на прощанье. Девушка была готова к продолжению, а я не спешил. Первый раз у нас будет не в машине. Я все-таки не американец и она, к счастью, тоже.

145

Утром я поехал к своему новому жилью — старому дому на мысе в северо-восточной части страны. Там меня ждал директор небольшой строительной фирмы. В Монако большим фирмам нечего делать. Это был невысокий плотный смуглый черноволосый монегаск тридцати семи лет, похожий на мальтийца. У обоих народов предками были финикийцы. Его сопровождала секретарша, тоже монегаска, женщина лет тридцати, страшненькая, с вытянутым туловищем и короткими ногами. Вели себя сдержанно, соблюдая деловую этику, но меня не покидало чувство, что они или родственники, или любовники. Я изложил, что надо переделать. Во-первых, облицевать заново все здания и забор. Во-вторых, капитальный ремонт помещений первого этажа, переделав библиотеку в кабинет и установив сейф, который я сам подберу, и подвала, где бывший ледник переоборудовать в сухую кладовую. В-третьих, на втором этаже слева дальнюю комнату оставить без изменений, а две другие сделать изолированными с коридором у южной стены, а справа из трех сделать две изолированные побольше, добавить просторную ванную комнату и расширить душ, оборудовав просторную стеклянную кабинку, и туалет, установив в нем еще и напольное биде. В-четвертых, кондиционеры для охлаждения всех комнат. В-пятых, переделать конюшню и каретную в гараж на две машины и лабораторию. В-шестых, расчистить и вскопать сад, удалив старые, бесплодные деревья и кусты и подготовив ямы для посадки осенью молодых. В-седьмых, подновить лестницу, ведущую к пляжу, и пирс, поставив в начале него столб с фонарем, соорудить навес над большей частью пляжика и построить на склоне косой сарайчик-кладовую для лодочно-яхтенного инвентаря. Бассейн я решил не делать. До моря идти не намного дольше, вода в нем всё время свежая и пляж изолирован, незваные гости по суше не припрутся.

Секретарша старательно записывала все мои требования и замечания своего директора, который делал их на монегаском языке — смеси лигурийского и генуэзского диалектов итальянского языка и южно-французского диалекта окси. Поскольку знал в разной степени все три, я понимал, если не всё, то суть того, что говорил монегаск. Замечания были дельные, жадность разумная.

— Что будем делать с мебелью? — спросил он. — Мы можем завтра утром организовать аукцион. Это покроет часть расходов.

Я собирался выкинуть ее, но это будет не по-французски и не по-монегаски, поэтому согласился на аукцион.

— Наш бухгалтер подсчитает смету, и я вам позвоню во второй половине дня, сообщу сумму, — пообещал директор строительной фирмы.

— Меня может не быть в номере. Я вам сам позвоню, когда освобожусь, — предложил я.

Мы договорились с Алисой Леруа сходить на городской пляж. Насвистел ей, что сегодня утром мой босс улетает на самолете в Лондон на несколько дней, а я вместе с машиной остаюсь здесь. Отвезу его на аэродром в Ниццу, после чего заеду за ней.

Она вышла в соломенной шляпке с широкими полями с красной лентой на тулье, белых в красный цветочек блузке и юбке и босоножках на низком каблуке. В руке соломенная сумка, набитая до отказа.

— Ты сразу со всем приданым⁈ — шутливо задал я вопрос, чем сильно смутил девушку.

— Там покрывало для пляжа, полотенца, купальник и термос с холодной водой с лимонным соком, — перечислила Алиса.

— Могли бы купить лимонад со льдом на месте, — сказал я.

— Мало ли из чего у них сделан, а это домашний, — возразила она. — И деньги сэкономим.

Если женщина начала экономить твои деньги, значит, они уже не твои.

Во время войны Монако был недолго оккупирован итальянцами, которые настроили на пляже защитные укрепления. Гитлер прогнал своих союзников. Не по доброте душевной, а потому, что ему нужна была нейтральная страна с портом, из которого удобно доставлять нужные товары, купленные у врага, вглубь Германии. Колючую проволоку убрали, окопы засыпали, но часть сооружений и столбов оставили. Теперь это все служило в мирных целях: под деревянными навесами и брезентовыми, натянутыми между столбами, отдыхали на берегу моря жители государства. В Монако, как нигде, правительство заботилось о своих гражданах. Особенно о монегасках, которые и только они имеют право избирать Национальный совет, первыми получают должности в государственных структурах и работу на предприятиях, не платят никаких налогов, арендуют муниципальное жилье вдвое дешевле понаехавших. Остальные, ставшие гражданами в результате натурализации, платят мизерные налоги на собственность и доходы и не ропщут. Основной кормилец страны — казино «Монте-Карло». Еще немного приносят туристы и совсем мало мелкие предприятия.

Мы расположились под брезентовым навесом, ветхим, дырявым. После войны доходы страны резко упали, ремонтировать общественное достояние не на что. Я постелил отельное покрывало, поверх которого легло привезенное девушкой. Она ушла переодеваться в зеленую деревянную кабинку, которых было восемь штук в ряд. Процесс занял минут десять, В таких случаях я подозреваю, что расчесывают волосины на лобке, чтобы ни одна не топорщилась. Купальник был черно-красный и закрытый. Что-то типа гимнастического трико для девочек с короткими штанинами. На мужчинах длинные трусы со шнуром в поясе, хотя старики ходят примерно в том же, что и дамы.

Вода была приятная, освежающая и очень соленая, пощипывала кожу. Может, с непривычки. В этом году купался впервые. Как-то у меня разладились дела с морем в последние эпохи. Алиса плавать не умела, поэтому осталась у берега. Я отмахал кролем, а потом вернулся брасом.

— Научи меня плавать, — попросила она.

Я объяснил теорию, перешли к практике. Чтобы не утонула, поддерживал ее тело снизу, время от времени хватая за интересные места. Обоим это нравилось. Давно я не был таким невинным.

Мы вышли из воды, я обернулся, предлагая ей руку помощи. Черно-красный купальник плотно прилип к телу девушки, стали заметны соски и лобок с ложбинкой, напоминающий голову рыбки с приоткрытым ртом. Меня так вставило! Алиса почувствовала это, сперва напряглась, а затем расслабилась, заулыбалась краешками губ и даже распрямила плечи, чтобы груди выпирали заметнее. Наверное, каждая женщина мечтает, чтобы любимый мужчина смотрел на нее так, а некоторые — чтобы любой.

Добравшись до подстилки, я упал на живот, чтобы незаметны были мои выпирающие желания. Алиса легла рядом на спину и положила свою ладонь на мою. Мне показалось, что почувствовал, как моя энергия перетекает через руки в нее.

— Поехали ко мне? — предложил я.

— Схожу переоденусь, — после паузы произнесла она.

Портье, выдавая мне ключ, в упор не видел девушку, хотя такую красотку трудно не заметить. В лифте мы поцеловались жарко и по коридору шли на автопилоте. В номере уже сделали уборку, было свежо, пахло чем-то гигиеническим.

— Какой у тебя большой номер! — удивилась Алиса.

— Мой босс щедрый, — произнес я и легонько подтолкнул ее в сторону спальни.

Зайдя туда, девушка обернулась и посмотрела на меня, как победительница, словно это она привела меня в свой номер, а не наоборот. Мы опять поцеловались и я расстегнул беленькие пуговки ее блузки. Лифчика не было. Красивые, налитые сиськи со вздернутыми, напряженными, розовыми сосками как бы вырвались на свободу, немного раздвинувшись. Я сдавил рукой левую, упругую, а потом наклонился и поцеловал сосок правой, медленно сцедив его губами. Алиса вздрогнула от удовольствия. Я расстегнул слева пуговицу на юбке, дал ей упасть на пол. Трусиков тоже не было. Светлые волосы на лобке спутались. Мигом скинув с себя одежду и обувь, положил руку девушки на негнущийся член, заставил сжать его, чтобы почувствовала, что это такое, исполнила еще одну свою сокровенную мечту, и поцеловал горячо в губы. Как-то вдруг мы оказались на не расстеленной двуспальной кровати. Я поцелуями и руками завел Алису, после чего вошел в нее. Упругая препона вначале влагалища ненадолго задержала меня. Догадывался, что Алиса девственница, но полной уверенности не было. Ей уже восемнадцать, что сейчас для француженок из приличных семей среднее время старта.

146

Алиса Леруа работает по двенадцать часов два дня через два. Зарплата тринадцать тысяч франков в месяц. Это пока что немного более сорока долларов, но франк не дремлет, слабеет стремительно. В США ее коллега получает столько в неделю. В рабочие дни я встречаю ее по вечерам и везу ужинать, а потом в отель, в выходные варианты разные.

Заодно по ее рабочим дням и сам занимаюсь делом — новым домом, который постепенно превращается в то, что мне хотелось бы иметь. Работы идут одновременно снаружи, внутри, в саду и на берегу моря. Строительная фирма получит премию, если уложится до конца лета, поэтому наняла субподрядчиков. Иногда там столько рабочих, что я мешаю им.

Однажды мы отдыхали утром на пляже. Я, уплыв далеко, развернулся и увидел, что возле Алисы остановился какой-то тип в очках, черной шляпе и светло-сером костюме, несмотря на жару. Обычно так ходят чиновники, но попадаются и просто придурки. Видимо, поэтому мне сразу не понравился. Вдобавок Алиса встала и, судя по жестам, разговор перешел в обмен любезностями. Я поплыл быстрее. Когда уже брел по мелководью, тип глянул в мою сторону и быстро ретировался.

Алиса Леруа сидела на подстилке, обхвати колени руками, и пыталась улыбаться, будто ничего не произошло.

— Кто это такой? — спросил я, остановившись перед ней.

Если ответы не понравятся мне, догоню и потолкую с типом в черной шляпе, который шел, оглядываясь, в сторону казино. В Монако это заведения считается центром страны во всех смыслах слова.

— Луи, одноклассник моего брата. Вместе учатся в Марсельском университете на разных факультетах, — выпалила она.

Я молча смотрел ей в глаза.

— Мы встречались с ним, предлагал жениться, когда закончит университет, но… — она запнулась, подбирая нужную формулировку, и нашлась: — … я ждала тебя. В смысле, не знала, что именно тебя, но не его… Совсем запуталась!

Я сел рядом, положил левую руку на ее левое плечо, теплое, с тонкими костями, и сказал:

— Всё в порядке. Просто надо было раньше предупредить меня.

— Я забыла о нем. Для меня он теперь никто, — призналась Алиса, но не удержалась и рассказала подробнее: — Нас познакомил брат. И маме нравился, она учила Луи в младших классах. Говорила, что старательный, усидчивый, многого добьется. Он еще и монегаск, дети будут полноправными гражданами. Мы ходили с ним в кино, на танцы. Одну меня мама не отпускала. Он такой стеснительный! Первое время боялся даже за руку взять!

Я называю таких «запасной игрок». Держат на коротком поводке на тот случай, если не получится выйти замуж по любви или хотя бы по расчету.

История имела продолжения вечером. Я, как обычно, заехал за Алисой, чтобы отправиться в ресторан на ужин. Заметил, что она не в духе.

В машине откровенничать не захотела, но, выпив вина за ужином, раскололась:

— Луи нажаловался маме на меня.

— Она разве не знала обо мне⁈ — удивился я.

— Знала, но думала, что это несерьезно, заполняю время, пока Луи нет, — ответила она. — Ей не нравится, что такого перспективного жениха променяла на какого-то шофера… Ой, это она сказала, я так не думаю!

Мне и самому надоела эта затянувшаяся шутка, из-за которой возникают ненужные ситуации, поэтому сказал:

— Я не совсем шофер…

— Да, я знаю, ты еще на аэродроме можешь работать, — перебила она. — Для меня это неважно. Это мама так думает.

Я понял, что с этой стороны достучаться будет трудно, зашел с другой:

— Если маме не нравится, значит, я именно тот, кто тебе нужен. Пора мне познакомиться с ней.

— Ты так думаешь⁈ — с ноткой тревоги задала она вопрос.

Как догадываюсь, Алисе хотелось оттянуть принятие непростого решения в надежде, что проблема как-нибудь сама рассосется.

— Рано или поздно тебе придется делать выбор между мной и мамой, — ответил я.

— Я уже сделала! — счастливо улыбнувшись, призналась она.

Таков закон природы. А мамы — это инструмент естественного отбора, чтобы пробился самый настырный.

147

Семейство Леруа жило неподалеку от порта в пятиэтажке, которая ночью смотрелась хорошо, а в солнечном свете обшарпанной. Переехали сюда после того, как сын Серж поступил в университет. Раньше, когда был жив отец, снимали в более престижном районе. Теперь по карману только этот. Во дворе ни одной легковой машины, несмотря на то, что воскресенье. Когда я припарковался около второго подъезда, сразу набежала детвора. Как догадываюсь, автомобили во дворе — большая редкость, а дорогие — и подавно. Я выхожу, надеваю поверх белой рубашки с длинным рукавом пиджак светло-коричневого цвета, который лежал на пассажирском сиденье, чтобы не помялся, поправляю узел шелкового желтого в косую широкую белую и узкую черную полоску галстука, купленного в день знакомства с Алисой, забираю с заднего сиденья большой букет красных роз и две бутылки полусладкого шампанского с желтой этикеткой «Вдова Клико».

Подъезд заполнен гастрономическими ароматами, из каждой квартиры свой. Время ужина. Лестница крутая чугунная с толстыми деревянными ступенями, которые поскрипывали, вызывая недобрые предчувствия. Стены обшарпанные, побелка во многих местах обвалилась, и с короткой, нашкрябанной информацией: имена, кого любят, а кого наоборот. Алиса в списках не значилась. Наверное, потому, что перебрались сюда, когда была в старших классах. На площадке четвертого этажа три квартиры. Меня ждали, потому что дверь открылась за миг до того, как я постучал, так и замер с поднятым кулаком.

Алиса была в расклешенном красном платье с раскиданными по всему полю красновато-белыми букетиками, перетянутом в талии красным узким матерчатым поясом, завязанном замысловато на левом боку. На ногах белые босоножки. Сережки прежние, а вот на шее тонкая золотая цепочка с крестиком, которую раньше не видел. Губы накрашены немного ярче, чем платье. Взгляд такой, будто увидела не того, кого заждалась. В приличном костюме я выгляжу не таким раздолбаем, как в рубашке с коротким рукавом и мятых штанах.

— Слишком шикарно для шофера? — подковырнул я.

— Ага! — согласилась она и произнесла явно не радостным тоном: — Ты так сильно изменился…

Я чмокнул ее в щеку, чтобы не размазать губную помаду, вручил букет и следом, достав из кармана пиджака, темно-зеленую бархатную коробочку:

— Эти больше подойдут к твоей длинной шее.

Внутри лежали золотые сережки-висюльки с изумрудами.

— Где ты их взял? — спросила испуганно девушка.

— Я рад, что ты такого хорошего мнения обо мне, но должен тебя разочаровать: купил их в твоем торговом центре. Завтра сходишь в ювелирный отдел, проверишь, — ответил я.

Алиса уставилась на меня с приоткрытым ротиком, пытаясь разгадать ребус, откуда у простого американского шоферюги деньги на такие дорогие подарки⁈

— Нас ждут, — напомнил я.

Квартира была маленькая: гостиная, спальня, кухня-пенал и рядом тесный санузел. Посреди первой комнаты стоял овальный стол, сервированный на семь персон. Кроме пополневшей, но еще привлекательной мамы Елены и длинного худого сына Сержа с угрюмым лицом, не похожего на нее, видать, в папу пошел, присутствовали две пухлые бабушки с остатками былой красоты, Таисия и Евдокия, и довольно бодрый дедок Антуан Фурье с чувственной физиономией гедониста, сожитель первой, которого, как догадываюсь, позвали на всякий случай для физической поддержки. Все были заранее настроены враждебно ко мне, поэтому, после того, как я на отменном французском языке поздоровался и представился, с ними, кроме, может быть, деда, случился когнитивный диссонанс. Видимо, я слишком не похож на тупых американских шоферюг, какими они представляли себе этих типов, ни разу, наверное, не видев.

Принесенное вино я отдал Антуану Фурье, который воскликнул восхищенно:

— О-о, «Вдова Клико»! Прекрасный выбор!

— Взял полусладкое для дам, хотя, по моему мнению, брют лучше, — сказал я.

— Я с вами полностью согласен, молодой человек! Дамы всегда правы! — объявил он, после чего начал перечислять преимущества брюта так подробно, как это делают сомелье.

Поняв, что вот прямо сразу скандала не будет, Алиса ушла с букетом и темно-красной вазой из толстого стекла на кухню. Вернулась еще и в новых сережках, которыми похвасталась, молча крутанувшись перед матерью, когда ставила вазу посередине стола.

— Пора начинать, — подсказала бабушка Таисия и предложила своей дочери Елене: — Помогу тебе накрыть на стол.

Они ушли на кухоньку, и я, несмотря на громкое бухтение Антуана Фурье, услышал шепот первой:

— Он точно шофер⁈

— Откуда я знаю⁈ Эта дурочка так сказала! — ответила вторая.

Дамы принесли тарелки с салатами и главное блюдо — картофельное пюре с котлетами. Монегаская кухня в эту ячейку общества явно не вписалась. У меня появилось подозрение, что оказался в СССР конца шестидесятых.

— Это оливье? — на всякий случай уточнил я об одном из салатов.

— Да, — подтвердила бабушка Дуня, которая, наверное, приготовила его, и спросила удивленно: — Его едят в Америке⁈

— Большая часть американцев даже не догадывается о его существовании, но моя мама готовила по праздникам, — ответил я, набрав себе значительное количество и умяв очень быстро, потому что соскучился по этому блюду.

Подзадоренная моим вниманием к приготовленному ею блюду, бабуля закинула как бы между прочим:

— Алиса сказала, что вы работаете шофером у богатого американца.

— Это был розыгрыш. Машина моя собственная, — признался я и рассказал, почему так сделал, рассмешив слушателей. — Позже пытался сказать правду, но она перебивала: «Это не важно. Я тебе сейчас такое расскажу — и ла-ла-ла-ла-ла…». И я махнул рукой. Все-таки не бедный шофер, который выдает себя за богатого. Обратное как-нибудь простят.

— Надо было остановить меня и досказать! — обиженно заявила Алиса.

— А такое возможно⁈ — шутливо изобразил я удивление.

Сидевшие за столом посмеялись, после чего бабушка Дуня продолжила допрос:

— Алиса говорила, что вы воевали, как-то связаны с авиацией.

— Можно и так сказать, — согласился я. — Пилот пикирующего бомбардировщика. Капитан ВВС. Перед увольнением командовал эскадрильей. Сейчас у меня американская гражданская лицензия без ограничений. Могу быть первым пилотом на самолете любого типа.

— Я мечтал в молодости быть летчиком, но в то время они часто погибали, — вставил Антуан Фурье.

— Сможете и во Франции работать пилотом? — спросила напрямую мама Лена, которую сильно попустило: зять пилот — это намного лучше зятя-шофера.

— Я подрабатывал летчиком по выходным, когда учился в Техасском университете. Могу и здесь, но зачем⁈ — ответил ей.

— Я так и подумала, что у него высшее образование, — вставила бабушка Таисия.

— Более того, являюсь доктор философии по химии и теоретической механике, — сообщил я, чтобы сократить допрос.

Наступила пауза, которую прервал Серж:

— Самые ненавистные для меня предметы.

— Перепутать доктора наук с шофером — это надо суметь! — язвительно заявила бабушка Таисия.

Все, включая Алису, дружно захохотали.

— Простите нас, что встретили холодно! — сказала повеселевшая мама Елена. — Поймите меня правильно. Что я, как мать, должна была делать, когда приходит дочь и заявляет, что связалась с каким-то шофером-американцем, который сегодня здесь, а завтра черт знает где!

— Все мамы одинаковые, — поделился я жизненным опытом и уколол в ответ: — Моя тоже постоянного говорила, что, если буду плохо учиться, женюсь на продавщице. Как в воду глядела.

На этот раз смеялся только Серж, а у его сестры порозовели от смущения щечки.

Я сделал вид, что не заметил это, рассказал, как руководил компанией по производству полиэтилена, как стал акционером «Доу кэмикал», «Дюпон» и «Дженерал электрик» и отправился путешествовать по миру.

— Встретив Алису, решил поселиться в Монако и купил дом у некоего полковника де Базиля. Сейчас там делают ремонт, — закончил я.

— Так вы тот самый сумасшедший американец, который купил дом за три миллиона⁈ — воскликнул Антуан Фурье.

— Намного дешевле, но вместе с ремонтом и мебелью будет почти три миллиона, — подтвердил я.

Дамы обменялись многозначительными взглядами.

— У этого дома дурная слава? Кто-то покончил там жизнь самоубийством? — предположил я.

— Говорят, что он приносит счастье только талантливым людям. Полковник де Базель поэтому и купил его и вскоре разорился, — ответила бабушка Дуня.

— Потому что он всего лишь импресарио, к таланту имеет отношение в роли эксплуататора, — сделал я вывод и добавил нескромно: — А я талантливый ученый и в придачу в свободное время пишу радиопьесы и киносценарии. По одному из них снята комедия «Девушка из Техаса», которая сейчас идет в ваших кинотеатрах. Алиса пыталась затянуть на просмотр этого фильма, а меня уже тошнит от него

Наступило гробовое молчание. Я понял, что переборщил, что надо было тормознуться на докторе наук или хотя бы на покупке дома, а остальное выдать позже. Алиса и вовсе поникла. Простой шофер вдруг превратился в недосягаемую мечту миллионов девушек. Зачем ему нищая продавщица⁈

— Раз уж собрались все родственники, ставлю вас в известность, что мы с Алисой решили создать семью. Тянуть дальше нет времени. Ей надо домом заниматься и в конце лета ехать учиться в Марсель. В ближайшие дни сходим в мэрию, подадим заявление. Как я слышал, надо подождать десять дней. Так что где-то в конце июля или начале августа сыграем свадьбу, — объявил я.

Вообще-то о женитьбе у нас даже речи не было, но Алиса, судя по тому, как покраснела от счастья, простит мне самоуправство.

148

Поскольку мы были помолвлены, Алиса Леруа перебралась жить ко мне в отель «Эрмитаж» в номер «люкс», который мне пришлось снять. Из универмага она уволилась, отработав последние две смены. За это время ей нашли замену. Точнее, в ее отдел перешла опытная молодая сотрудница, на место которой взяли новенькую. В «мужских» отделах торгового центра «Париж» девушки готовы работать чуть ли не бесплатно в надежде подцепить богатого мужа. Вот Алиса Леруа из отдела галстуков сумела, о чем теперь знает всё княжество.

Невеста была занята подвенечным платьем и прочими аксессуарами, необходимыми для бракосочетания. В швейную мастерскую ходила, как на работу, каждый день. Предполагаю, что портнихи, завидев ее, прятались. Вторым ее развлечением была рассылка приглашений на свадьбу. Это специальные открытки, на которые надо ответить, чтобы устроители свадьбы точно знали, сколько будет гостей. Здесь, как и во Франции, варианты про запас не канают. Сколько ответит, столько и примут. Алиса собиралась затащить на свадьбу весь свой класс, но я угомонил. Только несколько близких одноклассников обоего пола и родственники.

Уставшая от этих важных забот, она отправлялась на прогулку по магазинам подбирать обои, шторы, мебель в комнаты ремонтируемого дома. Работы там шли полным ходом, но до окончания было все еще далеко. Я оплачивал покупки, а будущая хозяйка втолковывала хозяину строительной фирмы, где и что из покупок должно будет стоять, висеть или лежать. Его секретарша старательно все записывала, потому что понимала, насколько это важнее, чем сделать хороший ремонт.

Я тем временем решил использовать собственный жизненный опыт и написал комедию «Личный шофер» сперва в варианте двухчасовой радиопьесы, а потом и киносценария. Случившееся со мной перенес на американскую почву, добавив несколько моментов, свойственных только этой стране. Рукописи отослал авиапочтой Арнольду Гинзбургу. Ответ получил за два дня до свадьбы. Поскольку из-за моего исчезновения на мне уже поставили крест, литературный агент подробно описал, как рад моему возвращению под его крыло, поздравил с грядущей свадьбой и мимоходом сообщил, что его секретарша смеялась не только при перепечатывании радиопьесы, но и киносценария, а это очень хорошая примета, к деньгам. Если в ближайшее время будут ответы от радиостанции или киностудии, он напишет мне на адрес отеля «Риц» в Париже, куда, как я известил его, поеду в свадебное путешествие.

За неделю до свадьбы мне позвонила Джулия Рейкс. В это время мы с Алисой собирались на ужин. Трубку подняла она.

— Тебе звонит из Лондона Джулия Рейкс, — испуганно произнесла моя будущая жена и передала телефонную трубку, как бокал с отравой.

Обменявшись приветствиями, актриса похвасталась окончанием съемок фильма и тем, что отомстила старой суке.

— Я тебе расскажу, как это сделала, когда приеду, — пообещала она.

— Куда приедешь? — не сразу догнал я.

— К тебе в Монако. Куда же еще⁈ — удивилась Джулия Рейкс.

— Видишь ли, я женюсь на днях, и твой приезд может оказаться очень некстати, — выдавил я.

— Как женишься⁈ На ком⁈ — воскликнула она недоуменно, после паузы добавила зло: — Какой же ты негодяй! — и бросила трубку.

Я осторожно положил свою на аппарат, после чего вытер пот со лба. Проблемы выскочила из неоткуда и туда же улетучилась.

— У тебя было что-то с ней? — строго спросила Алиса, которая слышала весь разговор, что было не трудно, потому что Джулия Рейкс орала, как техасский фермер через долину своему соседу.

— Мы с ней на лайнере позанимались несколько раз любовью по ее инициативе. Я ничего не обещал и был уверен, что я один из многих для нее. Зуб даю, что в Лондоне у нее были интрижки. Она очень любвеобильная дама. Не понимаю, почему вдруг решила, что именно я должен жениться на ней⁈ Пусть найдет другого дурака и отращивает рога ему, — честно признался я и добавил: — Теперь будешь хвастаться, что отбила парня у девушки из Техаса.

Алиса Леруа аж ротик приоткрыла от восторга. Это будет самая крутая летняя новость в Монако. Все подружки вымрут от зависти, как мухи зимой.

Браки в Монако регистрируют, если хотя бы один из супругов имеет гражданство. Заполняете в мэрии анкеты, после чего вывешивают объявление на стенде у входа, чтобы откликнулись те, кто имеет информацию против мероприятия. Сразу выбираете дату не ранее, чем через десять дней, в любой рабочий или в субботу до обеда. Гражданская процедура дает разрешение на церковный брак, но только католический. Все остальные религии не канают. Мы остановились на ближнем выходном. Браков в стране заключается мало, очередей нет. Перед началом процедуры обе стороны подписывают брачный договор, составленный специальным юристом, где оговариваются все мелочи. В нашем было восемь страниц. В случае развода по моей инициативе жена получала хорошее содержание, по ее — скромное, а по причине супружеской неверности — ноль. Сама процедура скучная, но не долгая. Чиновник зачитал типичную для всех стран нотацию, после чего мы обменялись золотыми кольцами и расписались на отдельном бланке и в толстом талмуде, где, как догадываюсь, учтены все браки со времен возникновения княжества в конце тринадцатого века. Свидетелем с моей стороны стал Антуан Фурье, поскольку не знаю здесь больше никого, кроме отельной обслуги. После этого вышли в общий зал, где невеста села на стул, я снял с ее правой ноги немного выше колена новую голубую — знак невинности! — подвязку, свернул и швырнул в сторону холостых гостей. Кто поймает, тот следующий в кабалу. Особого ажиотажа не было. По традиции должна быть и вторая повязка выше первой, которую жених снимает перед тем, как лишит жену невинности, но я попросил не смешить меня. С крыльца мэрии невеста швырнула букет свидетельницам. Вот тут был спорт высоких достижений в прямом смысле слова. Смеха, правда, тоже хватало.

После этого отправились мы на машине, а гости на арендованном автобусе в ресторан над обрывом, потому что мы там «сблизили позиции». Всех угостили шампанским «Вдова Клико». По французской традиции вечером должен быть банкет, но в США такого нет. Как и традиции дарить подарки новобрачным, так что для гостей было то на то. Невеста заехала домой, сменила подвенечное платье на дорожное, и молодожены отправились в свадебное путешествие в Париж.

149

Первую остановку мы сделали в Марселе, преодолев двести двадцать километров. Заночевали в отеле «Марижьё», построенном всего-то лет тридцать назад, что гарантировало наличие приличного санузла, спланированного изначально, а не выгороженного из комнаты, как это бывает в более старых французских зданиях. К тому же, он расположен рядом с Департаментом документации Марсельского университета. Алиса утром отправилась туда, чтобы подать документы на отделение французского языка и литературы. Так, по ее мнению, будет ближе к искусству и, как следствие, ко мне. Подозреваю, что в итоге станет преподавателем в школе, как мама, только не в младших классах, а в старших.

Я отправился в основной корпус, расположенный на холме, где раньше была крепость, а потом бастион, защищавший вход в порт. Там все еще остались стены с бойницами, по которым бегали юркие ящерицы, зеленые и серые с черными пятнами. Это было двухэтажное здание с мансардой, двумя трехэтажными с полуподвалами крыльями по бокам и красно-коричневой черепичной крышей. Внутри было не так жарко, как снаружи, благодаря толстым стенам, и пусто. Тишина такая, что гул моих шагов навевал мысль о пришествии Командора. Одна из массивных дубовых дверей открылась и в коридор вышел длиннобородый лохматый тип, одетый настолько неряшливо, будто решил стать антиподом французским франтам. Я сразу понял, что это профессор.

— Извините, месье, с кем мне поговорить на счет работы в университете? — задал я вопрос.

— Сейчас все в отпусках, — буркнул он, а потом спросил, как предполагаю, чисто из любопытства: — А вы на какую должность претендуете?

— Я доктор философии по химии и теоретической механике, — ответил я,

Он аж дернулся от удивления и уставился на меня, как на непревзойденного лжеца:

— Теоретической механики⁈ И где вы получили докторскую степень⁈

— В Техасском университете, США, — ответил я.

— А-а, такое возможно. Говорите без акцента, вот я и подумал, что вы француз, а я знаю всех, кто за последние… семнадцать лет получил степень доктора по теоретической механике, поскольку сам ее преподаю, — сказал он и поинтересовался: — Не подскажите тему вашей диссертации?

Я сообщил ее и номера «Журнала Американского химического общества», где были опубликованы мои статьи.

— Надо будет посмотреть, — произнес профессор теоретической механики без энтузиазма и посоветовал по-дружески: — Не тратьте время понапрасну. В нашем университете все профессорские кафедры заняты и очередь по несколько человек на каждую. Моей смерти ждут сразу четверо.

Резко развернувшись, он исчез за дверью, из которой вышел, так и не представившись. Наверное, считал, что уж это я обязан знать, если претендую на его место. Ничего нового он мне не сообщил. Во Франции система высшего образования похожа на ту, что была в Российской империи. Последняя многое позаимствовала у первой. Разница была в том, что здесь надо защитить всего одну диссертацию, чтобы стать доктором наук, поэтому претендентов на должность профессора с приличной по местным меркам зарплатой в разы больше. Чужие здесь не ходят, а если ходят, то на цыпочках.

Я прошелся по вершине холма. С него открывался прекрасный вид на город. Вспомнил, когда бывал здесь раньше, нашел знакомые места. Марсель, конечно, изменился, разросся сильно, однако старая часть сохранилась сравнительно неплохо. Определил место, где лучше поселиться, чтобы и район был приличный, и корпус, где будет учиться моя жена, находился рядом. Здания Марсельского университета раскиданы по всему городу. Студенты из разных его подразделений или, как иногда называют, институтов, а их пять — права и политологии, экономики, медицины, технических и гуманитарных наук, порой понятия не имеют, что учатся в одном учебном заведении, встречаются только на редких официальных мероприятиях или в общежитиях.

Алиса ждала меня на крытой террасе кафе возле отеля. К ней клеился тип с соседнего столика, довольно потрепанный дон-жуан. Увидев мою машину, тут же ретировался, оставив деньги под блюдцем. Со мной он бы потягался, а с такой крутой тачкой — нет. Я сделал неожиданный для этих мест заказ — чашку сладкого чая с лимоном и кусок соленого пирога писсаладьер с оливками, анчоусами и зеленью, но пожилой официант даже глазом не моргнул. Француза не удивишь никакими экстравагантными гастрономическими предпочтениями, разве что полным отсутствием их.

— Я подала документы. Их приняла студентка, которая подрабатывает там летом. Она спросила, не родственник ли мне Серж Леруа? Узнав, что это мой брат, подсказала, что и как лучше написать в анкете. Когда я сообщила, что общежития не надо, что снимем с мужем квартиру, когда вернемся из свадебного путешествия, поздравила и заверила, что меня уж точно примут. У них квота на иностранных студентов постоянно не выбрана, — рассказала Алиса.

В будущем всё станет наоборот. За редким исключением, высшее образование будут получать иностранцы или дети эмигрантов первого, редко второго поколений, а французы — зарабатывать деньги сразу после окончания профессионального лицея. Кстати, классы в школах нумеруются в обратном порядке, от большей цифры к меньшей, и первый в лицее носит гордое название Выпускной.

150

Сразу по приезду в Париж я получил заказную бандероль от своего литературного агента с договорами с радиостанцией «NBC» и киностудией «Коламбия пикчерс». Первая готова была отстегнуть три с половиной тысячи долларов за двухчасовую радиопьесу «Личный шофер», а из второй мой агент выдоил десять тысяч за сценарий комедии с таким же названием. Я подписал договора и отправил авиапочтой Арнольду Гинсбургу. Через девять дней пришли чеки на две тысячи девятьсот семьдесят пять и восемь с половиной тысяч долларов. Увидев суммы на чеках, Алиса окончательно поверила, что вышла замуж за богатого. При нынешнем курсе слабеющего французского франка это намного больше, чем я потратил на покупку, ремонт и обстановку дома в Монако. Так что примета, связанная с ним, работает, и я действительно талантлив. Может быть, все мои скитания по эпохам именно для того, чтобы я понял это и как-то использовал?

Парижское отделение банка «Барклайс» с удовольствием акцептировало оба чека, добавив доллары на мой счет. Кстати, расположено оно на бульваре Фридланд, названном так в честь победы Наполеона над российской армией возле одноименного населенного пункта в Восточной Пруссии, которая три года назад стала Калининградской областью. Видать, у Наполеона плохая карма.

Дальше началась трата полученных гонораров. У всех дам, которых я привозил в Париж, совпадали маршруты. Первым делом магазины с тряпками, затем посещение всех мест, обозначенных, как алтари культуры, хотя в большинстве из них ни культуры, ни даже алтарей, а чистая рубка бабла. В прогулки по магазинам я отпускаю Алису одну, вручив определенную сумму денег. Если дать много, вернется быстро и потребует еще, а если мало, тебя надолго оставят в покое. Все это время женщина будет существовать на разрыв, но вернется удовлетворенная, потому что купит только то, что ей действительно надо.

В театры на оперы и балеты мы ходили, так сказать, в полуторном составе. Я старался взять места с краю и во время представления уходил якобы в туалет. На самом деле забирался в буфет. В антракте зрители спешат, хватают все подряд и получают, что заслужили, а во время представления я единственный клиент. Официант и буфетчик души во мне не чают, потому что помогаю им убить время до безумной пятнадцатиминутки, подают все самое лучшее, иногда болтают со мной, рассказывают театральные анекдоты, порой смешные, но чаще грустные. В театрах больше сумасшедших, чем в специальных медицинских заведениях.

Единственное место, которое посещаю с удовольствием — это Лувр. Был в нем так часто, что не нуждаюсь в экскурсоводах, кроме залов с современными картинами. Я не считаю их произведениями искусства, а им плевать на мое мнение. В музей мы пошли вдвоем. Начали с залов Древнего Востока, Египта, Греции, Этрурии, Рима. Я заменял экскурсовода. Рассказывал жене, кого или что изображают статуи, мозаики, рисунки и надписи на посуде и оружии, какую роль они выполняли, как проходили обряды, для чего служили те или иные предметы, чем отличаются стили искусства разных стран и эпох. В отличие от экскурсоводов, которые повторяли чушь, придуманную нынешними историками, я делился собственными жизненными наблюдениями. Видимо, это почувствовали другие посетители музея, потому что как-то незаметно количество слушателей начало увеличиваться, к нам пристроились даже две группы с экскурсоводами, которые внимали с не меньшим интересом. В итоге в залы Позднего Средневековья я притянул целую толпу, где и закончил выступление, заявив, что устал. На самом деле дальше появлялось слишком много имен и творений, которые я знал плохо.

— Это лучшая экскурсия в моей жизни! — заявила одна из экскурсоводш, щупленькая пожилая дама с очками на тонком крючковатом носу. — Вы, наверное, историк, специалист по Древнему миру?

— Не, что вы! — отмахнулся я. — Всего лишь дилетант, который много читал и самостоятельно анализировал информацию.

— Мой муж доктор философии по химии и теоретической механике, — вставила Алиса.

— Который никому не нужен, — добавил я шутливо. — Если дела пойдут плохо, устроюсь экскурсоводом в Лувр.

— Мы будем вам рады, — серьезно отнеслась к моим словам щупленькая экскурсоводша.

В книжные магазины я ходил один и зависал там подолгу. Только раз Алиса присоединилась ко мне, потому что отправился на бульвар Сен-Жермен в магазин «Пена страниц», который располагался на так называемом «Пятачке писателей», потому что в трех кафе по соседству, «Флоре», «Липп» и «Два волшебника», тусовались графоманы, к которым изредка присоединялся Жан-Поль Сартр — прекрасный писатель, не сумевший сотворить ничего значительного. Пока я ковырялся в книгах, она пила кофе и рассказывала всем, что имеет моральное право быть здесь, потому что ее муж — американский радиодраматург и киносценарист.

Она искренне уверена, что обязана это делать. В отеле «Риц», где мы снимаем номер с гостиной, кабинетом и спальней с видом на площадь, обслуга уже знает, что я киносценарист, что фильм «Девушка из Техаса», который недавно прошел в кинотеатрах Парижа — моих рук дело. Портье тут же вспомнили, как мне звонила Джулия Рейкс, и подтвердили слова Алисы. Я теперь в списке почетных гостей отеля. Во Франции обожают талантливых людей, даже до похорон.

151

По возвращению из свадебного путешествия Алиса поучила письмо из университета с сообщением, что зачислена на факультет французского языка и литературы, а я подал документы на гражданство Монако. Для этого надо было всего лишь заполнить специальную анкету-заявление и предоставить нотариально заверенные копии американского паспорта и свидетельства о браке с гражданкой страны. Через пять лет, если буду постоянно проживать в стране, получу гражданство. Меня предупредили, что Монако не признает двойное гражданство и что на это никто не обращает внимания, особенно, если первое (второе) дружественных стран: американское, французское, английское, швейцарское, итальянское, немецкое…

Перепланировку и ремонт жилого дома уже закончили, занимались внутренней отделкой и расстановкой мебели. Последним процессом руководили Алиса. Заканчивали переоборудование конюшни и каретной и строительство сарая и навеса на берегу моря. Я выдал хозяину строительный фирмы вторую часть оплаты, после чего темп ускорился. Видимо, рабочим пообещали часть премии за своевременное окончание объекта.

За пять дней до начала учебы мы поехали в Марсель, поселились в том же отеле, что и в предыдущий раз, и занялись поиском жилья. Местная ежедневная газета «Провансалец» была заполнена объявлениями с самыми разными вариантами. В основном предлагались небольшие квартиры или дома с несколькими маленькими комнатами, которые студенты снимали вскладчину. Мне нужен был дом с внутренним двориком для машины. Оставлять ее на ночь на улице была неразумно. Марсель — не Монако. Здесь в одном квартале живет больше людей, причем не всегда законопослушных.

Выбрав интересные мне объявления, созвонился с хозяевами и объехал несколько домов. Как обычно, действительность сильно отличалась от описания в газете. Светлые просторные комнаты оказывались темными чуланами, новые — слегка освеженными старыми, большой двор — пятачком для мотоцикла… Наверное, надеялись, что после продолжительных безуспешных поисков согласятся и на такое. Мне спешить было некуда. Поживем и в отеле, пока не найдем подходящий вариант.

Он появился пятого сентября, в понедельник, когда рано утром мы с Алисой приехали из Монако. Я высадил жену возле ее учебного корпуса, а сам купил свежий выпуск газеты «Провансалец», расположился на крытой террасе кафе «Лаванда», заказав чашку сладкого чая с пирогом писсаладьер.

Кстати, по всему Провансу поля с этим растением — длинные ровные ряды шириной и высотой около метра из кустов, которые при цветении от белого через синий до густо-фиолетового цвета. Завораживающее зрелище. Из лаванды давят масло, которое используют в медицине, парфюмерии, кулинарии (мороженое), или сушат и добавляют в чай.

Выбрав три объявления о сдаче жилья, которых стало значительно меньше, связался из кафе, заплатив за каждый телефонный звонок по пять франков, после чего отправился по этим адресам. Первые два были из тех, что для отчаявшихся лохов, а последнее показалось мне достойным внимания. Это был двухэтажный дом на пологом склоне холма, причем ближние две трети второго этажа располагались над первым, а дальняя треть была на уровне земли. Внизу находилась маленькие кухня, столовая и что-то типа спальни или комнаты отдыха, кабинка с унитазом и вторая с душем и умывальником, а наверху — большая гостиная и по спальне по обе стороны ее. Окна, выходившие на улицу, были с вертикальными железными прутьями, недавно покрашенными в черный цвет, и деревянными темно-красными двустворчатыми ставнями-жалюзи. Въезд во двор был через двустворчатые деревянные ворота с облупившейся местами черной краской и калиткой в левой. Машина помещалась свободно, не загораживая проход к темно-красной тяжелой дубовой двери с зеленоватой от патины бронзовой мордой льва, который держал в зубах кольцо, более светлое, захватанное руками. Стучите — и вам откроют.

Хозяином дома был суетливый смуглокожий коротышка лет тридцати двух с головой, похожей на черный одуванчик из-за густой копны вьющихся черных волос. Видимо, в роду были негры. Судя по напряжению в глазах, дает объявление не первый раз, а толку все нет и, скорее всего, не будет, потому что хочет столько, сколько могут потянуть только с десяток студентов, а разместиться им всем здесь негде.

Он начал с попытки надавить на меня:

— Давайте быстренько посмотрим, а то скоро должны подойти другие арендаторы.

— Не буду им мешать. У меня еще семь объектов. Объеду их и, если ничего не подойдет, вернусь, — сказал я.

— Нет-нет, другие подождут, давайте смотреть, — тут же отыграл он.

Обошли, посмотрели. Судя по запаху, какой появляется, когда в доме не живут долго, пустовал он явно не с конца предыдущего учебного года, а, как минимум, с января. Во Франции тот, кто является арендатором на первое января, должен заплатить налог за жилье за весь предыдущий год. Это может потянуть на плату за несколько месяцев. Поэтому договора расторгаются до этой даты и возобновляются через какое-то время после нее, если нет пункта о взаимозачете.

Меня увиденное не впечатлило. За двадцать тысяч франков в месяц можно жить в отеле, о чем и сказал хозяину дома.

— Цена не окончательная. Если снимите на год или дольше, сбавлю, — сообщил он.

— Мне надо почти на два года с возможным продлением, — сказал я.

Во Франции многоуровневая система высшего образования. За два года можно получить диплом для лодырей — об общем высшем образованием с указанием специализации. С ним уже можно устраиваться на работу, но на нижние должности и со слабой перспективой продвижения по служебной лестнице, особенно в государственных учреждениях, где деловые качества не так важны. Такой получила мама Алисы, поэтому до сих пор работает учителем в младших классах. Второй этап — еще от двух до четырех лет — дает диплом магистра в данной области. Это считается полным высшим образованием. Для некоторых специальностей, например, инженеров, врачей, является единственно возможным. Третий этап — как российская аспирантура, после которой сразу получаешь статус типа кандидата наук и возможность защитить докторскую диссертацию. На сколько этапов хватит Алисы, я не знал, поэтому пока планировал на два года.

Мы сошлись на пятнадцати тысячах в месяц без права повышать арендную плату с заключением договора до первого июля тысяча девятьсот пятьдесят первого года. В случае досрочного расторжения договора виновная стороны должна будет заплатить неустойку за два месяца.

— Налог на жилье будет вычитаться из арендной платы, — потребовал я, когда шли к моей машине, чтобы доехать до нотариуса.

Обычно такие договора составляются от руки и подписываются обеими сторонами без свидетелей, но я понял, с кем имею дело, и решил потратить тысячу франков на надежный документ.

— Нет, это цена без вычетов! Я и так сильно сбавил! — попробовал он во второй раз продавить.

— Тогда поищи дурака, — перейдя на «ты», посоветовал я.

Больше он не брыкался. Без возражений подписав документ, получил свой экземпляр и деньги за первые четыре месяца вместо обычных шести, потому что остальные пойдут на налог за жилье, отдал мне два комплекта ключей и пообещал, что придет первого февраля за платой за март.

Я вернулся к арендованному жилью.

Когда вышел из машины, женщина лет сорока с плоским смуглым лицом, коротконогая, с опущенной задницей и жилистыми, мужскими руками, одетая в черную блузку с коротким рукавом и черную длинную юбку и стоявшая у двери в глухой стене дома напротив, полюбопытствовала:

— Месье будет здесь жить?

— Да, с женой студенткой, — ответил я, упреждая еще следующий вопрос.

— Вы люди состоятельные, вам прислуга нужна. Возьмите меня за шестьсот франков в день, а в выходные за тысячу, — предложила она.

— Нам нужна только уборщица два раза в неделю. Допустим, во вторник и пятницу, — сказал я.

— Можно и так, — согласилась она и назвала свое имя: — Жаннет Дюбуа.

Я представился и дал ей тысячу пятьсот франков и ключи и приказал:

— Найди еще кого-нибудь, и сделайте генеральную уборку в доме. Мы с женой приедем после обеда.

— Я дочку возьму, мы быстро управимся, — радостно заверила она.

С работой в Марселе проблемы. Неподалеку от нашего отеля есть место, где собираются по утрам мужчины и женщины. Туда приезжают фермеры и нанимают на день или больший срок. Многие уходят ни с чем. Такая же ситуация почти по всей Западной Европе. Пройдет несколько десятков лет, западноевропейцы оклемаются и позабудут причинно-следственную связь, что начались их беды после того, как объявили Россию врагом.

152

Утром я отвозил Алису на занятия, возвращался домой и маялся дурью. Надо было бы написать киносценарий или радиопьесу, но не хватало интересной идеи и, как следствие, вдохновения. Накупил посуды и инструментов для химических опытов, но тоже никак не мог решить, чем заняться. Полиэтилен надоел, а ничего другого не приходило в голову. В итоге я заплатил две с половиной тысячи франков за охотничью лицензию на год и купил двухстволку-вертикалку модели «Фалько» фирмы «Манюфранс», верхний двенадцатого калибра, а нижний под пулю. С оружием в руках всегда есть, чем заняться, и время пролетает незаметно.

Французская революция дала право на охоту каждому гражданину. Раньше оно было только у дворян. Во время сезона, который длится по многим видам дичи с начала сентября и до конца февраля, шесть дней в неделю, исключая воскресенья, тот, кто имеет лицензию или не имеет, но уверен, что не попадется егерям, может стрелять везде, кроме населенных пунктов и некоторых, не всех, заповедников.

В основном я ездил на расположенное неподалеку, километрах в тридцати, большое озеро Бер стрелять уток, сезон на которых открыт с начала сентября и до конца января. В будние дни охотников там было мало, только богатые бездельники вроде меня. Со временем примелькался, со мной начали здороваться. Собаки у меня нет, а лезть в воду порой не хотелось, поэтому большая часть добычи доставалась другим охотникам или обитателям озера. Иногда готовил уток сам, но чаще завозил хозяину ресторана «Две вдовы», расположенного в начале нашей улицы, чтобы приготовили для нас с женой на ужин. Это был упитанный жизнерадостной тип, ходячая реклама заведения, доставшегося по наследству. Как мне сказали, он был сыном одной из вдов и наследником обеих или наоборот.

На берегу озера Бер я нашел заброшенный аэродром. В конце войны немцы основательно разбомбили его, чтобы союзники не могли использовать. Денег на восстановление пока нет, но я улечу оттуда, из международного аэропорта, в будущем, когда сменюсь в морском порту Марсель. Вид его натолкнул меня на мысль полетать на самолете. Оказалось, что это не так уж и просто. Ближний действующий аэродром был в ста шестидесяти километрах от Марселя, между Каннами и Мандельё.

Возле ближнего к Марселю южного берега озера в городке Ла Мед находился большой нефтеперерабатывающий завод «Французской нефтяной компании». В Техасе таких по дюжине на каждый округ. Меня удивили огромные шламы-отстойники, доверху заполненные черными, густыми отходами производства. В США их обычно выжигали, если завод был вдали от городов, и загрязняли сажей все вокруг, или захоранивали в пустыне, или, что очень редко, пускали на вторичную переработку. Привыкшему, что в двадцать первом веке французы будут чуть ли не лидерами в борьбе за экологию, увидеть подобное было в диковинку.

Я ради интереса взял пробы из разных шламов с разной глубины, сделал их анализ. Это был кислый гудрон, который образуется при получении моторных масел, когда их очищают концентрированной серной кислотой.

Что такое обычный гудрон я знал с детства. В СССР жевательная резинка числилась в разряде буржуазных предрассудков и потому отсутствовала. В сельской местности ее заменяла вишневая смола или, на худой конец, сосновая, а в городах был пролетарский, суровый, твердый, черный, поблескивающий гудрон. Его использовали на стройках для изоляции от влаги, в первую очередь на крышах под черепицей, и при укладке асфальта. Эдакий черный паралепипед с зализанными углами и прилипшей бумажной упаковкой. Рабочие разводили огонь в передвижном котле, разбивали гудрон на куски, которые плавили, чтобы потом разлить в нужном месте с помощью металлического ковша на длинной деревянной ручке. Был он дешев, остатки не забирали. Впрочем, работяги не возникали, даже когда во время производственного процесса подходила детвора и отламывала кусочки. Они ведь тоже были из советского детства. Гудрон надо было сперва разжевать, чтобы зубы не застревали в нем. Зато дальше можно было наслаждаться долго. Мне ни разу не сподобилось пережевать гудрон настолько, чтобы он, как бывало с жевательной резинкой, превратился в кашицу. Жевательные мышцы сдавались раньше. В гудроне была собрана, наверное, вся таблица Менделеева. Что-либо более ядовитое для приема внутрь трудно придумать. Вдобавок он был другом советских стоматологов, потому что советские зубные пломбы выдергивал запросто. Родители, само собой, запрещали употреблять эту гадость, но кто и когда их слушал⁈

В разных пробах, из верхних слоев меньше, из нижних больше, содержание серной кислоты в прудах-отстойниках было от восемнадцати до шестидесяти шести процентов. Это показалось мне форменным расточительством и навело на мысль сделать источником дохода. Оставалось только найти дешевый способ извлечения серной кислоты и других компонентов, пригодных для вторичного использования. Чем я и занялся.

Первым делом записался в университетскую библиотеку. Помог диплом доктора философии. Среди библиотекарей нашлась пожилая дама, знающая английский язык, которая когда-то до войны видела похожий. Я заплатил за год, как студент, тысячу двести франков, после чего получил доступ к научной литературе по химии. Меня интересовало всё, что касалось переработки кислого гудрона. Информации было мало. Нашел упоминания высокотемпературного метода разложения кислого гудрона, довольно затратного, и низкотемпературного с добавлением углеводородов, который был намного дешевле, но переработка была не полная. В одной статьей прочитал о разложении горячей водой и паром с получением разбавленной серной кислоты и нефтепродуктов, но при этом образовалось много трудноразделимых эмульсий и кислота крепостью тридцать-сорок процентов была слишком коррозионно-активная, разъедала даже свинец.

Я подумал и заказал небольшой перегонный куб со свинцовой камерой и стальными обогревательными змеевиками, по которым шел горячий пар, установил его во дворе и начал экспериментировать, нагревая в нем кислый гудрон. При температуре около ста двадцати градусов через пять-семь часов он начинал разжижаться и расслаиваться: внизу была кислота крепостью до семидесяти пяти процентов, которая при такой концентрации отказывалась реагировать не только со свинцом, но даже со сталью, посередине были смолистые органические соединения и на самом верху тонкий слой моторного масла, «недожатого» при очистке. Я слил моторное масло и кислоту, закрепив ее олеумом (раствор серного ангидрита в серной кислоте) до девяносто трех процентов, после чего повысил температуру до двухсот градусов. В итоге в камере образовался сернистый ангидрид, из которого можно получить жидкую серную кислоту, и пек — исходный материал для кокса, который я использовал в дальнейшем для нагрева воды.

Подсчитав примерную себестоимость получаемых продуктов, я пришел к выводу, что дело может оказаться очень прибыльным, особенно, если получать кислый гудрон бесплатно или даже с небольшой доплатой. После чего разработал линию из нескольких агрегатов с полным циклом переработки кислого гудрона в концентрированную кислоту, моторное масло и кокс. Я самостоятельно составил письменную часть, а опытный чертежник за скромную по американским меркам плату помог мне сделать чертежи. После этого отправил полный пакет заявки и чек авиапочтой в далласскую фирму, помогающую с регистрацией патентов, с которой на всякий случай договорился до отъезда.

Во Франции получение патента слишком суровое. Во-первых, для иностранцев только через поверенного. Во-вторых, сперва отправляешь и оплачиваешь короткую заявку, ее долго рассматривают и, если не сочтут негодной, сообщают об этом, после чего надо подать полный пакет и оплатить научное изучение его. В-третьих, занимает это все года полтора-два, но можно доплатить и ускорить месяца на три. В-четвертых, после получения патента в течение двадцати лет, на которые он выдается, причем отсчет идет с момента подачи полного пакета, надо доплачивать за поддержание его, иначе будет аннулирован. А я был уверен, что только в России борются с собственными изобретателями.

В начале декабря, когда из США пришло подтверждение, что заявка принята, послал статьи об этом изобретении в «Журнал Американского химического общества» и, указав на всякий случай, что являюсь доктором философии по химии и теоретической механике, французский «Анналы химии», предупредив, что возможна публикация на разных языках в обоих, если не против. Первым пришел ответ из Вашингтона, в котором главный редактор поздравил с наступающим Рождеством, похвалил за то, что продолжаю заниматься наукой, и сообщил, что статья слишком большая, поэтому выйдет только в июньском номере, раньше нет места, и что ему плевать, опубликуют «лягушатники» или нет, все равно их никто не читает в США. Примерно через неделю, в канун праздника, разродился ответом и французский журнал, сообщивший, что статья интересная, ее рассмотрит научный совет и сообщит решение.

153

Зимние каникулы мы провели в своем доме в Монако. Во время нашего отсутствия там жила теща Елена Леруа. Кто-то ведь должен присматривать за домом, контролировать приходящую прислугу, а ей экономия на квартирной плате. Само собой, католическое Рождество мы не отмечали. Зато собрались на Новый год всей семьей, включая Антуана Фурье и Жюли Кастиён, подружку Сержа Леруа. Мне показалось, что девушка обратила внимание на этого рохлю потому, что я его зять. Наверное, хочет сниматься в кино. А кто не хочет, кроме меня⁈ Впрочем, шурин смазлив, не откажешь, особенно, когда забывают про угрюмость. В холле стояла высокая елка, украшенная игрушками, разноцветными лентами, мишурой. Под ней лежали подарки, которые выбрала Алиса. Мне досталась чернильная ручка «Патриций» с золотым пером. Типа с намеком — пиши больше. Что подарила себе от моего имени, я так и не понял. Наверное, что-то очень дорогое, потому что не признавалась, хотя обычно выбалтывает любые тайны на раз-два.

Весь вечер в доме звучала музыка. Большой радиограмм, как называют янки смесь радиоприемника с проигрывателем (граммофоном), крутил пластинки, накупленные Алисой в Париже. Они в основном изготовлены из индийского шеллака — природной смолы, выделяемой насекомыми, поэтому бьются запросто. Виниловые, небьющиеся, появились в США в прошлом году и только-только добрались до Европы. Скорость вращения семьдесят восемь оборотов в минуту. Основные диаметры — десять и двенадцать дюймов. В Марселе есть еще один радиограмм, поэтому Алиса возит большую коробку с пластинками туда-сюда.

В США уже есть телевизоры в свободной продаже. Это уродство с маленьким экранчиком стоило перед моим отъездом четыреста сорок девять долларов — половина цены нового бюджетного автомобиля «форд». Сразу вспомнил первый компьютер «IBM-286S» с черно-белым тринадцатидюймовым экраном, на котором я работал в тысяча девятьсот девяносто третьем году. Он тоже стоил, как половина нового российского автомобиля. Во Франции телевизоры в продаже пока не видел, но и не искал. Для меня это «ящик для идиотов». К тому же, смотреть сейчас в Европе нечего, телевещание не развито. Осталось всего несколько лет спокойной, счастливой жизни без него. Скоро телевизоры подешевеют, станут достояниям среднего класса, а потом и бедняков — и начнется массовое оболванивание.

Как я помню, в начале шестидесятых телевизор уже был в нашей семье. Мы жили в городе, родители хорошо зарабатывали, так что могли себе позволить дорогой аппарат. Когда летом приехали во время отпуска в деревню, в которой родился и вырос мой отец, там имелся всего один на всех. Вечером, когда показывали художественный фильм, хозяева открывали окно и выставляли телевизор на подоконнике, чтобы видно было со двора. Зрители — большая часть деревенских — размещались на принесенных с собой лавках, стульях, табуреточках или просто на земле. Подглядывание, которое лежит в основе кинематографа — один из самых завлекательных процессов.

На православное Рождество я отвез женщин в Ниццу. Там еще до революции на месте смерти от болезни цесаревича Николая, сына Александра Второго, был построен из коричневого кирпича пятиглавый собор в старом русском стиле. Довольно оригинальное, красивое, культовое сооружение. На меня прямо таки пахнуло дореволюционной Россией. Старушки расчувствовались, всплакнули. Для них посещение собора — это еще и как бы возвращение в счастливое детство. После революции в этих краях осело много русских и набилось в собор столько, что не протиснешься, поэтому не посмотрел, что там внутри. Предполагаю, что не сильно отличается от других. Говорят, там хранится архив эмигрантов: документы, дневники, воспоминания… В общем, историкам будет из чего выкроить диссертацию.

Пока они потребляли религиозный опиум, я смотался на аэродром километрах в пяти западнее Канн. Туда изредка прилетали самолеты из Парижа, Берна, Лондона. Пока что кинофестиваль в Каннах проходит не каждый год и того значения, как в конце двадцатого века, не имеет. Авиашколы там тоже не было. Для Франции это пока что слишком дорогое удовольствие.

Возвращаться в Марсель Алиса не спешила. У нее сильно притупилось острое желание получить высшее образование. Когда подавала документы в Марсельский университет, поговаривала, что хотела бы стать, как я, доктором философии. После первого же семестра мечта сократилась до полного высшего образования и разговоров о том, что может хватить и общего, как у мамы.

Не спешил и я, ждал ответ на деловое предложение компании «Доу кэмикал». Я написал и президенту Лиланду Доану, и Боре Штейну, чтобы сообщил внутреннюю информацию по этому вопросу. Мы с ним переписываемся, хотя и не часто. Бывший командир авиационного полка отлично справляется со своими обязанностями и ждет пополнение в семействе. С такой зарплатой, как у него, можно позволить даже двух детей. Когда будет еще богаче, придется поставить на этом крест, потому что многодетность — удел голодранцев и причина их неприличного статуса.

154

Мишелю Гарнье, директору завода «Французской нефтяной компании» в Ла Мед, пятьдесят четыре года. Он окончил Высшую политехническую школу — ведущий технический вуз страны — по специальности инженер-химик. Среднего роста, склонен к полноте, но еще не растекся. Густая волнистая черная с сединой шевелюра зачесана назад, открывая высокий морщинистый лоб. Нос мощный, а под ним широкие усы. Выпирающий прямоугольный подбородок выбрит, как и щеки, до синевы. Он слушает меня внимательно, потому что заранее проинформирован, что я доктор философии по химии, обладатель нескольких патентов, бывший его коллега и миноритарный акционер компании «Доу кэмикал», однако меня не покидает чувство, что параллельно анализирует или просчитывает еще что-то.

— Вы отдаете мне в аренду эти пруды-отстойники на двадцать пять лет с условием, что они будут осушены. При этом я буду забирать у вас бесплатно весь кислый гудрон. В итоге вы избавитесь от большой проблемы, не потратив ни франка, — заканчиваю я свою речь.

— Что будет на месте этих прудов? — задал он вопрос.

— Новые цеха по переработке кислого гудрона, или склады, или цистерны для хранения нефти, нефтепродуктов, которые буду сдавать вам в аренду. Пока еще не знаю точно, вариантов много, — подробно отвечаю я.

— Как бы там не появилось что-нибудь опасное для моего завода, — сказал он.

— Это можно прописать в договоре. У меня нет желания зарезать корову, которую буду доить, — шутливо произнес я.

— Вы не сомневаетесь, что ваше изобретения поможет получать прибыль при переработке кислого гудрона. Я правильно понял? — сказал Мишель Гарнье.

— Совершенно верно, — подтвердил я. — У меня уже есть опыт внедрения своего предыдущего изобретения в жизнь, который сделал меня богатым. Иначе бы я не стал рисковать своими деньгами.

— Почему вы расстались с «Доу кэмикал»? — поинтересовался он.

— Мы не расстались, поддерживаем отношения. Я пригласил их стать акционерами в этом предприятии, ждут вашего ответа, — сообщил я. — Просто мне неинтересно заниматься бизнесом только ради денег. Наверное, я не стопроцентный американец, потому что не готов умереть на скучной работе.

— Судя по великолепному французскому языку, вы ближе к нам! — улыбнувшись, сделал комплимент директор завода.

Я сказал ему, что моя мама была француженкой.

— Сколько вы и «Доу кэмикал» готовы вложить в это дело? — спросил он.

— Акционерный капитал будет двести тысяч долларов, из которых они внесут сто тысяч наличными, а я шестьдесят тысяч и патент. В итоге у меня будет пятьдесят процентов плюс одна акция. На случай непредвиденных расходов предусмотрена их кредитная линия до полумиллиона долларов под семь с половиной процентов, — проинформировал я.

— Серьезные предприниматели, — сделал вывод Мишель Гарнье и поинтересовался: — Возможен вариант вхождения «Французской нефтяной компании» в акционерный капитал, но не деньгами, с этим у нас проблемы, а землями, не только теми, что занимают пруды, но и теми, что дальше, пока чистые? Нам было бы интересно, чтобы там построили новые резервуары, которые будем арендовать, а со временем выкупим. Заводу надо расширяться, но в другие стороны уже некуда. Надо выкупать сельскохозяйственные поля или жилье у горожан, а это дорого.

— В принципе возможен, дело только, как обычно, в деталях, в цене участков. Как не трудно догадаться, я не юрист, не оценщик и даже не специалист по заключению договоров, так что придется решать этот вопрос с «Доу кэмикал». Я могу сообщить им ваше предложение. Если заинтересуются, свяжутся с вами, — предложил я.

— Сделайте это, а я пока обсужу вопрос с генеральным директором нашей компании Виктором де Мецем. Без его согласия нам все равно не обойтись, — попросил Мишель Гарнье.

Мне спешить было некуда, потому что патент еще не получил, а без этого начать тратить деньги было рискованно. Черт его знает, может, какой-нибудь пиндос уже додумался до того же, что и я⁈

К моему удивлению, обычно тормозные французы на этот раз проявили рвение. Возможность приподняться за счет американского капитала заставила их действовать быстро. Вскоре во Францию прилетела делегация специалистов разного профиля из компании «Доу кэмикал». Одни провели переговоры в Париже с президентом «Французской нефтяной компании», другие посетили Ла Мер, осмотрели земли, которые французы собиралась внести в уставной капитал, выслушав мои замечания о местных ценах и условиях жизни. Затем было второго совещание, на котором выработали основные пункты соглашения. Дальше за дело взялись юристы. Как написал мне Боря Штейн, согласование через океан шло почти по каждому пункту. За это время я стал обладателем американского патента на линию по переработке кислого гудрона. В итоге французы получили девять целых две десятых процента акций за счет уменьшения долей остальных акционеров. Как догадываюсь, для них важна была не только и не столько финансовая часть сделки, сколько возможность изнутри контролировать деятельность компании «Химический завод Ла Мед». Я лишился контрольного пакета, что было не очень важно для меня, потому что с «Доу кэмикал» мне, как акционеру ее, будет договориться легче, чем французам. Зато новая компания получила несколько гектаров земли, что освобождало от неопределенности по окончанию срока аренды ее. Договор подписали тридцатого мая в штаб-квартире «Французской нефтяной компании» в Курбевуа, небольшом городке у северо-западной окраины Парижа.

Я смотался туда один на машине, потому что Алиса готовилась и сдавала экзамены. Учиться в университете оказалось тяжелее, чем продавать галстуки. После официальной части, довольно короткой, я бы даже сказал, будничной, был довольно таки праздничный обед в банкетном зале местного ресторана. Начали с устриц и шампанского, плавно перейдя к петуху в вине и закончив яблочным пирогом тарт-татеном. Судя по меню, хозяева остались довольны договором.

155

В июне Алиса сдавала сессию, а я занимался строительством нового завода. Пока на приобретенной, не загаженной части территории возводили корпуса, я разместил заказы на оборудование и трубы, часть которых подсоединим к тем, по которым сливали кислый гудрон в отстойники. Когда запустим завод, эти отходы будут напрямую поступать в перегонные кубы на переработку, а по другим будем отправлять в обратную сторону восстановленную серную кислоту для вторичного использования. Она ничем, кроме более темного цвета, не отличается от новой, но при одинаковой цене большая экономия на логистике: перекачивать будем бесплатно, не придется гонять вагоны-цистерны через полстраны. Точнее, со временем небольшую часть концентрированной серной кислоты все-таки будут закупать, потому что потери неизбежны.

Разобравшись с главными задачами, решил, что на стройку можно наведываться один-два раза в неделю, без меня отлично справляются, и вместе с женой перебрался в наш дом в Монако. Там и кондиционеры, и нет такой суеты, как в Марселе, и море прямо у дома, только спустись по лестнице. У пирса стоит двухвесельный ял. Рыбачу с него или путешествуем с женой вдоль берега рано утро или сразу после захода солнца, когда не очень жарко. Решил не рисковать, не отплывать далеко, чтобы не переместиться. Мне здесь понравилось, я остаюсь. Понимаю, что пробуду в этой эпохе не более восьми лет, потому что приближается день, когда появлюсь на свет далеко отсюда. Мне даже интересно, как я туда попаду, и случится ли это вообще, замкнется ли круг, или замысловатая кривая наконец-то закончится? Перестал уже верить, что могу умереть. Прямо таки детская инфантильность: буду жить вечно!

В середине июля мне позвонил английский продюсер Стивен Сэмпсон. Фильм с Джулией Рейкс имел слабые сборы в Соединенном королевстве и других странах Западной Европы, но неплохо нагреб в США. Продюсер решил, что все дело в том, что я, как американец, добавил в сценарий то, что нравится моим соплеменникам. Не стал ему говорить, что причина в чем-то другом, потому что я русский, а соплеменники пиндосов в овраге лошадь доедают. Поскольку рынок США богаче, доходнее, Стивен Сэмпсон предложил мне довести до ума еще один сценарий того же драматурга. У этого типа было раскрученное имя, подтвержденное последним фильмом, под него давали деньги, но талант, если и был, истерся. Остался профессионализм, на котором далеко не уедешь. Мне предложили еще раз побыть литературным рабом за тысячу двести фунтов стерлингов.

Я сталкивался с этим явлением в России. Появившиеся в начал перестройки писатели быстро вырабатывались, но успевали сделать имя, после чего только редактировали созданное литературными рабами, которых подгоняло издательство. Им присылали сотни рукописей, порой дельных. Редактора отклоняли, говорили, что требуется большая доработка, и предлагали продать в таком виде вместе с правами за приличный гонорар. С деньгами тогда было туго, поэтому многие соглашались. Одна очень известная российская графоманка умудрялась таким способом выпускать по детективному роману в неделю. Плодовитый Жорж Сименон тихо курил в сторонке.

Меня не мучили авторские амбиции, а своих идей не было из-за того, что голова занята заводом, поэтому согласился, только потребовал увеличить гонорар до полутора тысяч. В сентябре прошлого года английский фунт стерлингов девальвировали на двадцать процентов, и американский доллар теперь справлялся с ним не впятером, а вчетвером. Продюсер согласился и прислал сценарий. У английского драматурга тоже были проблемы с идеями. Он всего лишь поменял национальности главных героев. Тема зашла, эксплуатируем ее дальше. На этот раз знатная молодая англичанка привезла в поместье обнищавших родителей богатого американца. Роли стариков были выписаны более-менее, а вот молодежь, что свою, что иностранную, автор изготовил с помощью лекал из своей юности. Я ради хохмы взял и изобразил главных героев такими, какими будут их дети или внуки: английскую девушку пропитой черноротой мужичкой, а парня подсевшей на депрессанты лесбиянкой. Их столкновения с патриархальной Британией получились смешными.

Стивен Сэмпсон не уважал телефон, поэтому ответ пришлось ждать долго. В письме был чек и подробное описание ужаса, который произвел сценарий на тех, кто собирался вложиться в фильм. Продюсер даже не сразу решился показать им. Чрезмерно бурная реакция и повлияла на принятие решения. Степенные люди, имеющие прибацанных детей и внуков, с которыми постоянно были в контрах, решили, что по принципу «Что нам смерть, то им в кайф» именно такой фильм должен зайти молодежи, которая приносит основной доход кинотеатрам.

Разогнавшись на чужом сценарии, я за шесть дней отстучал на пишущей машинке свой — вестерн под названием «Одинокий волк», в котором показал столкновение западноевропейской и индейской культур. Раненого бледнолицего преступника спасают краснокожие. В итоге он становится посредником и помогает мирно решить проблемы. Для американского общества это пока что слишком смело. По нынешнему шаблону индейцы должны быть тупыми вонючими бандитами, которых надо уничтожать под корень. Отправляя рукопись литературном агенту Арнольду Гинзбургу, я не питал особых надежд. Не понравится сейчас, оставлю наследникам. Может, лет через двадцать зайдет.

В середине августа пришла телеграмма от агента с текстом «Коламбия двенадцать». Это значило, что киностудия «Коламбия пикчерс» готова купить сценарий за двенадцать тысяч долларов. «Согласен» — полетело в ответ. Через неделю прибыла авиапочтой бандероль с договором в трех экземплярах. Я подписал его и отправил в Даллас.