Крыса в чужом подвале

12

На этот раз Венсона принесло к замку не свет не заря. Может специально выбирал момент, когда капитан объявится на стене. Как и положено заявился в сопровождении герольда, знаменосца и трубача. Доместикий чуть отстал, ожесточенно отмахиваясь от мошки. Рейнх дошел до моста, затем перепрыгивая через дыры в настиле и рискуя свалиться, добрался до середины. Белесые протуберанцы завились вокруг его ног, словно ощупывая.

− Руджери, рад тебя видеть в здравии. Как твоя рука? Не желаешь пофехтовать? Ты ведь не плохой поединщик! Видел как ты распотрошил Мурра. Будь у меня дар слогания, описал бы поединок в книге по мечному бою.

− Чего тебе? — высунулся капитан. Не ответить он не мог. Требовал закон.

− Желаю лицезреть мою суженную. Справится, как ей почивалось одной одинешенькой.

— Бэну Эйрис еще отдыхает.

− Вот увидишь, когда нас обвенчают, она не будет спать так долго. Я вообще ей спать не дам, − Венсон прибывал в хорошем настроении. А с чему быть ему плохим. Рейнху понятно, три дня и стена замка вывалится. Конечно хозяйству поруха, зато и ждать не так долго.

− Прошлый раз бэну Эйрис ясно выразилась, она не желает тебя видеть.

Венсон его не слушал. Рейнх махнул рукой.

− Эй, парни! Вам еще не надоело сидеть в этом древнем клоповнике? Приходите к нам, попьем пива, девки в обозе есть. Настоящие, городские, сисястые. Ух! Кровь с молоком. И здоровые. Сам всех проверил, каждый подол задрал.

Венсон до колик смеялся над собственной шуткой. Те, кто слушал его речь, мрачнели.

− Что молчите? Наверное, надеетесь на помощь болотных тварей, что сказывают, здесь водились, − Венсон театрально поглядел по стонам. − Не видать. Сдохли должно быть от древности.

Знаменосец захыкал вслед своему хозяину. Весело…

− Неужто нельзя эту сволочь приласкать? А кир, капитан? Хоть попужать? Увидеть, как его красная морда с испуга перекосится, − кипел декарх. Харт слыл человеком деятельным и авантюрным.

− Нельзя, − сквозь зубы процедил Руджери. — Ни стрелой, ни копьем нельзя.

− Что ему сделается за двадцать шагов. Латы вона какие, децимийские.

− Руджери! — не унимался Венсон. − У моей возлюбленной дурная привычка опаздывать.

− Она не придет.

− Э, бросьте! Не придет… Придет! Не в её положение и возрасте отказываться от свидания.

− Кир Венсон! — рыкнул возмущенный Руджери.

− Я самый и есть. Если хочешь спуститься… Прошу!

Бэну Эйрис как и утверждал рейнх пришла. Закутанная с головы до пять в черный плащ, она напоминала плакальщицу. Лицо усталое и бледное.

− Ваша строгая красота лишает меня сна и покоя, − вздохнул Венсон, посылая воздушный поцелуй. — Увы, вы, как и все красавицы жестокосердечны. Вам еще не приелись поминальные звоны? Пусть лучше мир вздрогнет от свадебного набата!

− Кир, вы знаете мой ответ.

− Знаю. Как и знаю, недалек тот день, когда ваши губки скажут да!

− Вы тешите себя несбыточными надеждами.

− Надежды рано или поздно сбываются. Так говорит Создатель! И я ему вторю.

Эйрис ничего не ответила рейнху.

− Бэну Эйрис, с завтрашнего дня я буду приходить дважды. Нам стоит привыкать друг к другу, узнавать привычки. Я вот не люблю свинины. Знаете почему? Однажды мой папаша скормил борову своего капитана. Нет-нет Руджери не подумайте, я ни на что не намекаю. Это просто фамильное придание. Так вот, он скормил своего капитана свиньям из-за пустяка. Его парни плохо смотрелись на парадной выездке, когда к нам в гости заехал император. Так-то. А чего не любите вы? Только не говорите, что меня! Умоляю!

− Какое вам дело?

− Сейчас никакого. Но потом… потом, я хочу знать все о вас. О каждой вашей морщиной, о каждом волосе, каждой складочки.

− Кир, вы переходите границы!

− Еще нет. Но когда я войду в эти развалины. Границы мне дозволенного, будут необъятны.

Эйрис по-мужски скрипнула зубами, развернулась и ушла. Мягкопопый паж еле успевал за ней следом.

Венсон тоже ушел из-под стены. Капитан проводил его долгим взглядом. Казалось, он вот-вот лопнет от обиды и ненависти. И еще рука. Рана мешала не то, что меч держать, двигаться спокойно не позволяла.

Костас подошел к капитану. Руджери не был настроен выслушивать ни птоха, ни кого-либо еще.

− Надо чтобы он подошел поближе. Пусть фрайха кинет ему что-нибудь, − постарался внятно проговорить Костас.

Капитан сперва удивленно воззрился, потом налился праведным гневом.

− Ты что несешь?

Не будь он ранен, двинул бы в зубы поганому птоху.

− Пусть бросит то, что просит. Я его достану.

− Ты…, − капитан осекся не договорив. Если бы он не видел бросок, сразивший быка, и не наблюдал за Костасом во время боя, не принял бы даже во внимание. Но тут поверил, сможет! Этот сможет.

− Как? — произнес в полголоса капитан, словно боялся, что Венсон услышат.

− Внизу спрячусь. Он подойдет поймать, отвлечется. — Костас с трудом подбирал необходимые слова, старался говорить без акцента. Потому речь его казалась замедленной и косноязычной.

Руджери еще злее глянул на Костаса. Думаешь, о чем говоришь?

− Через два дня они будут здесь, − озвучил очевидное Костас.

Не успел рейнх скрыться из виду, по стенам ударила баллиста. Необычный снаряд, бочка с дерьмом, размазал по стене содержимое. В лагере Венсона гогот до колик.

Декарх Гукко, вытирая брызги с лица, проскрипел.

− Я из них паскуд…

− Самим же лезть, − утешил начальника карнах. Но лучше бы промолчал, остался бы с зубами.

Следом за бочкой о стену шмякнулся скрученный связанный человек. Кровь брызнула во все стороны. Точно такой же заряд перелетел в замок и упал на площадку в лужу перед колодцем. Кто-то из защитников воспринял случившееся спокойно, кто-то озлился без меры, кто-то попросту испугался.

Венсон в атаку сразу никого не послал. Баллисты работали в полную нагрузку. Их поддерживали бриколи. Стрелы не уступающие толщине копья сыпали с неба. От них не спасал и добрый щит. Декарха пришпилило к полу как жука. Пробило и щит, и добротный доспех. Другого, вздев как на вилку, снесло со стены. Особенно удачный выстрел одним снарядом снял с лестницы сразу троих. Ворота теперь напоминали подушку для иголок у хорошей швеи. Все утыканы.

Двинулись черепахи, выкатили осадную башню, к ней вторую. Запрыгали под топочущими ногами мостки, взметнулись вверх лестницы. Не чета прежним. Широкие. Двое поместятся.

С бастиды ударили лучники. Так стелили — головы не поднять.

Керны лезут первыми. За ними гэллогласы, раттлеры им на пятки наступают. Спафарии последние. Не много их, но уж лучше вовсе не было.

Сошлись на вершине стены. Зазвенело оружие, разнеслась ругань и рык, послышались стоны… Чуть замерла атака, да и опять вперед пошла, что бурный поток через упавшее дерево. Побурлил, пеной подернулся и перетек верхом.

− Давай туда! Давай туда! − надрывался декарх, бросаясь останавливать стальную волну. За ним последовали человек двадцать карнахов. Декарха подмяли, его вояк порубили. За карнахами, торквесы. Их черед.

Дёгг сунулся поперек всех, попробовал преградить атакующим путь, встав в центре защиты. Его отжали и сбросили с парапета. Сарду повезло, он тяжело упал на кучу обрушенного лестничного пролета. Кусок деревяшки насквозь пробил ему ляжку.

− Ворота держите! — приказал Руджери Берту. Сам повел встречную атаку. Как не болела рана, а пришлось. Иначе все. Падай ниц, проси милости у победителей.

Шаг за шагом гэллогласы теснили капитана. Увеличивая брешь в обороне. Вот уже размахивают тяжелыми цепами, ломят раттлеры, вот уже мелькают блестящие кирасы спафариев. Тревожно завывает рожок портария, призывая подмогу. По лестницам башен застучали подошвы торквесов. Эх, гвардия! Одно слово. Вооружены получше, доспех понадежней, да мечом махать научены как положено.

Торквесы подперли капитана и стражу, кое-где встали в первые ряды. Звенит голосистый горн рейнха Венсона. При полном параде, с барабанным боем вышли к мосту герольды. Частая дробь подбадривала − вперед! Только вперед! На стенах начался ад! Мечи в мечи, щиты в щиты ярость на ярость! Дождем льется кровь людская, звериным криком надрываются глотки взалкавших смерти.

Схватка каталась по стене, что шарик в желобе. Перемолоты, перекрошены гэллогласами оставшиеся птохи, падают под их поступью карнахи, отчаянно бьются торквесы. Золотоплечие сцепились со спафариями, уподобившись охотничьему псу с медведем, умирает, но не сдается. Руджери трижды бросался в драку. Потерял верного оруженосца, прикрывшего его от ланжа[86], потерял пажа сопливого, мнившего себя героем, потерял декархию отнятую у тяжелораненого Гукко. Все впустую! Потерял шлем. Удар двуручника столь селен, лопнул кожаный ремешок. Благо голова со шлемом не отлетела.

В суматохе не уследили, шустрый керн, зацепив веревку за перила, соскользнул в низ. Перила подломились не выдержав рывка и керн неудобно упал на дощатый навес. Строение зашаталось. Керн попробовал вскочить и вновь упал. Навес осыпался под ним дранкой, досками и лагами. Керн еле поднялся.

− Флагшток! Флагшток берегите, − завыл кто-то. — Срубит!

Керн, должно быть, услышав крик, заковылял к замковому штандарту. Во след ему полетели редкие стрелы. Одна чиркнула по капелине[87], другая застряла в набедреннике. Керн пригнулся, но не остановился.

Костас заметив беглеца, выдернул из тела убитого декарха вражескую сандедею, массивный кинжал с широким лезвием. Далековато… Сандедея ударила керна в шею, почти перерубив её. Сраженный, он еще пробежал шагов пять и зарылся мордой в лужу.

− Лихо, − присвистнул рядом с Костасом крепкий воин. Звали его кажется Харди. Широкоплеч, массивен и неимоверно силен. Своим мечом больше напоминающим лом он орудовал весьма успешно. Все свое умение фехтовать он вкладывал в один чудовищный удар. Как правило в голову. Ни блок, ни шлем такого не выдерживали. Если нападающему везло и у него оказывался щит, то бедняга отделывался переломами руки. Закрыться от чудовищного меча не лучшая мысль. Но нашли управу на силушку. Попал карнах под топор гэллогласа, только головенка полетела, разбрызгивая кровь.

С кернами защитники управились. Порубили, посбрасывали со стены, прорвавшихся загнали в караулку и заперли. Одолеть гэллогласов сложнее. От карнахов едва три полных десятка осталось, но не уступают, на характере держатся. Тут уж бой до конца. Торквесы и с гэллогласами бьются и спафариев держат, пока с другой стороны их золотоплечие метелят. Метелят то метелят, да кто кого! Спафарии бойцы знатные. Покойников напластали, парапет в два слоя завален.

Довелось и Костасу сойтись с ними. Одного убрал, как и привык, отвлек яри и метнул рондел. Второго в короткой жаркой схватке. Поддел подтоком в пах и кончился боец. Замер от боли, отдернул руку. Тычковым ударом, яри рассекло шею. Рана открылась до позвонков, булькая кровью. И опять их с Йоуном захлестнул бой. Теперь каждого порознь. Дважды Костас помогал мечнику отбиться, дважды самого чуть не поднимали на клинки. Вывернулся, выскользнул, помогли свои. В первый раз. Во второй уже никого не было. Бой такой, что и Берту пришлось повоевать. Мало, но пришлось. Разделали его, что быка на бойне. Голова отдельно, кишки вывернули, задняя часть отсекли.

Костас ощущал бой, чувствовал его. От первого минуты и до того мгновения, когда неведомая дикая ярость взрывом ожгла кровь. И все! Плещет, буйствует в сердце, в венах, в голове, что чернила в чернильнице. Мир словно серым шелком затянуло. Краски померкли, звуки приглушились. Из груди рык рвется наружу. Яри срывается в бешенный круг, ускоряется в смертельное кружево из серых всполохов стали, брызжет серой кровью, вскрывает серые срезы костей…

Капитан двинул в бой резерв, джиллильсов[88] − вооруженных замковых слуг. Резерв смех один! не мечами так хоть видом своим, глотками орущими поддержат.

Кому Руджери молился, к кому взывал в столь тяжкие испытания, какие посулы рассыпал, не помнил и сам. Нету сил прорваться, нету сил держать оборону. Рубится ратный люд. Свою жизнь сберегает, чужой откупается. Оно так. Но кто откупится, а кто ляжет на влажный скользкий настил, под полуразрушенные стены замка Морт, сгинет в Вороньей топи, канет в безвестность в несерьезной Брачной войне.

Все кончилось разом. Воет, надрываясь, труба и срывается в плач. Уходят от моста герольды, уносят знаменосцы гордое знамя Венсона, где скалится золотой лев. Враг отступает… На донжоне долбят в гонг…

Мертвяков стаскивали все жители замка. Кого сразу в болото скинули и возится нечего, золотоплечих рубак сложили в церкви, отпевать. Много их, скамьи вынесли, пол устлали, ноге негде ступить.

Руджери долго не уходил со стены. Бродил, что слепой. То на перила наткнется, то станет перед дверью в башню и стоит. Вроде как заблудился. В эти минуты, когда тишина выматывает едва ли не более чем ор боя, он честно признал − защищать замок некому. Выстави всех, пригони слуг, кухарей, сапожников, инвалидов, стариков, малых детей всех дыр не закроешь.

Костас сидит на чурке, скинув безрукавку, стянув с себя бригандину. Снял и сапоги. Едкий прелый запах неприятен. Ноги черны от грязи. Но он не обращает внимания. Над его головой, на ветке хилого клена свистит синичка. Посвистит, перепрыгнет, посвистит, перепрыгнет. Беззаботная птаха крутит головой, то так на него посмотрит, то эдак. Не обидит ли?

Из кузни вышел Тод. Из под руки глянул в высь. В вечернем небе полно низких туч. Нет-нет полыхнет молния и прилетит дальний отголосок грома. Оружейник покачал головой. Наделает грязи. Еще эта не просохла!

Тод недовольно покосился на Костаса. Еще бы штаны снял! Расселся…

− Сделал, − протягивает он заказ Костасу.

Тот не спеша берет арарэ в руки, рассматривает, словно ищет изъян, взвешивает в руке не легок ли?

Оружие без изъяна. Все как и оговорено. Удлиненный баллок с железным шаром вместо гарды. На острие клинка серо-черный наконечник. Костас трет наконечник. Металл приобретает черный лоснящийся оттенок.

− Хорошая работа, − кивает он. — Сколько должен?

− Потом поглядим, − ответил оружейник и ушел к себе.

Никто не знает, что стоило капитану уговорить бэну Эйрис, согласится бросить рейнху строфиум. Говорил он много и долго. Пытаясь красноречием втемяшить в голову фрайхи единственность выхода из создавшейся ситуации. Поняла она или нет, но просила один день. Один день.

Закончилась встреча скандалом. Сдернула Эйрис ди Бортэ в гневе со стола скатерть. Дорогой фарфор в дребезги, серебро раскатилось по углам, кубок золотой смяла ножкой. Хлопнула дверью, во всем доме услышали.

Поздно вечером Руджери нашел Костаса сообщить.

− Она сделает.

Капитана самого от ярости колотит. Почернел от злости, что головешка горелая.

Вся недосказанность осталась за словами. Понять их не сложно.

Костас дождался пока капитан уйдет и отправился в казарму. Отыскал здоровяка Миба.

− Заработать хочешь?

− Скока? — оторвался тот от поглощения сыра. Ел без хлеба, через силу, впрок.

Миб славный придурковатый парень, но имел два недостатка. Жаден до еды и до денег. Первый еще можно оправдать, в детстве много голодал и побирался. Случалось, воровал. За что был клеймен. Несмотря на малолетство, лет десять ему было, клеймо ножом по живому срезал. А вот второй? Непросто жаден! Трясучка одолевает при виде самой завалящей монетки. Медный фолл в чужих руках вызывает в нем жгучую зависть. Заполучив же денежку, он сияет и радуется. Чуть ли не разговаривает с ней.

− Триенс получишь, − пообещал Костас.

− А чего делать? − озирается Миб. Предложи Костас свернуть шею Руджери или прикончить фрайху, пойдет. Они платят ему только пятьдесят фоллов в неделю.

Костас объяснил, что от него требуется. Миб сообразил быстро. Насчет денег он соображал как надо.

− А не обманешь?

− Деньги при мне будут, − сказал ему Костас. — Сразу отдам.

Миб кивнул. Да за свои, он кого хочешь голыми руками удавит.

Костас вышел из казармы. Он так и не смог себя заставить, хотя в общем-то и не заставлял жить в них. Теперь же когда три четверти лежанок пустовало и вовсе не имело смысла, там находится. Такое ощущение, что в камере смертников оказался и твоя очередь ныне идти в расход чуть ли не первым.

Постояв на крыльце, спустился во двор. Куда пойти? На стену. Куда еще. Его странную прихоть приняли спокойно. Нервы у человека. Кто жрет без меры страх заедает, кто пьет до беспамятства, а этот на стене судьбу свою караулит.

Из темноты к нему метнулась девичья силуэт. Он узнал прачку. Девушка схватила его за руку и потянула за собой. Прижалась спиной к стене.

− Ты чего такой осторожный? Думаешь, я с Керстеном путаюсь? Нужен он мне! Один раз только и потанцевали.

Её теплые руки скользнули ему под куртку, губы потянулись поцеловать. Костас ответил поцелуем за мочку уха.

− Меня Иера зовут. Я у фрайхи в доме. Прачкой, — тяжело задышала она. — А тебя? Тебя как?

Костас хотел ответить, но осекся. В кровь черным ядом сочилось забытое прошлое. Чернее этой беспокойной холодной ночи накрывшей замок.

− Ну, что ты миленький? Что ты?

Рука Иеры сунулась за пояс, за вязки брагетта. Не ощущая твердости, прерывисто заговорила.

− Я помогу… Помогу…, - и опустилась вниз.

Костас подхватил её.

− Потом… не сейчас… нельзя… сейчас…

Жарко поцеловал в губы, чувствуя, как она дрожит от желания. Затем развернулся и пошел прочь. Сердце громко стучало, дышал часто, очищая кровь, проясняя сознание.

Всю ночь дул сильный ветер, не позволив дождю добраться до замка.

Утро выдалось погожим. Солнце вставало за лесом, золотило крышу донжона, зубцы стены и башен, прибивало туман к поверхности болота. В разрывах тумана блестят полыньи черной не живой грязи. Люди радовались солнышку и хорошему деньку. Чего не порадоваться. Вдруг он последний в твоей и без того не долгой жизни. И склюют тебя вороны. Или вон вонючая топь сожрет.

Было у людей хорошее настроение, но при виде поднимавшейся по лестнице фрайхи, пропало. Личико у бедняжки?!! У императорского палача приветливей. В сжатых пальцах стиснут строфиум, белая плотная лента в жемчужной вышивке оберегов-символов.

В лагере движение. В сопровождение герольда, трубача, знаменосца и доместикия, рейнх Венсон выступил к замку принимать сдачу. Из далека углядел фрайху Эйрис на галереи надвратной башни. Молодым козликом проскакал рейнх по доскам и подбоченись, встал под башней. Улыбался. Ну, разве можно его не любить?!

− Рад видеть вас дорогуша, − Венсон отвесил поклон.

Что-либо сказать в ответ нет возможности. Скулы фрайхи свело судорогой. От ярости, от унижения, от сдерживаемого негодования к этому молодому попрыгунчику.

− Не будьте букой! Я вижу у вас кое-что для меня! Обещаю вам столько же рубинов в свадебном колье сколько жемчуга на вашем строфиуме.

Эйрис как во сне протянула руку за стену. Пальцы не разжимались, окаменели.

− Бросайте? Ну же! − подбадривал Венсон её и, позабыв осторожность, подошел на пару шагов ближе. Под самую галерею. — Я не упущу. Разве можно упустить счастье!

Пальцы не слушались Эйрис ди Бортэ. Он не поймает! Нет! Позволит строфиуму упасть в грязь. Он унизит её! И будет смеяться!

− Бросай, − зашипел капитан, сжав Эйрис локоть.

Фрайха вздрогнула, глянула на Руджери. Не долго осталось ему капитанствовать.

Доместикий приготовил доску с прикрепленной бумагой, макнул перо в чернильницу и размашисто написал.

«Властью данной Нобилиссимом Экбольмом Первым − свидетельствую! В лето девять тысяч сто шестое, в пятый день месяца лойос[89], в день недели пемти[90]…»

Доместикий макнул перо еще раз, глянул на кончик, не много ли чернил. Растекутся, потом переписывай. Морока лишняя.

Строфиум выпал из разжатых пальцев. Рейнх задрал руки, подхватить.

Белая тень шевельнулась в зеве ворот. Отмах руки с придыхом.

Венсон вздрогнул от удара. Длинный клинок арарэ, пробив роскошный доспех, прошел солнечное сплетение и раздробил позвоночник. Не пойманный строфиум змеей сложился у его ног. Венсон схватился за металлический шар. Потянул, сдерживая дыхание. Когда захотел вздохнуть уже не смог. Упал на колени, стал заваливаться, оперся на руку. Жидкая глина полезла между пальцев.

− Киииир!!!! — всполошился герольд.

Знаменосец оставил знамя, бросится на помощь сюзерену, поскользнулся и свалился в ров. Он ненадолго пережил хозяина.

Отчаянный взгляд Венсона искал убийцу, но не находил. Но вот в дыру потолка воротного тоннеля упал веревка. Угасающим слухом рейнх услышал короткое:

− Тяни!

Мутное пятно взвилось вверх и пропало.

В глазах Венсона поплыли тени. Рука подломилась. Рейнх, накрыв собой строфиум, ткнулся в грязь.