Крыса в чужом подвале. Часть 2

19

Кэртис вертел головой по сторонам. Того гляди рот откроет от удивления. От самых Свейский ворот он прибывал в эйфории. Сколько всего! Дома − одноэтажные, двухэтажные и трехэтажные; вывески — резные кованые и рисованные; ограды — каменные, решетчатые и живые изгороди; лотки − с хозяйственной мелочевкой, дешевой бижутерией, колбасой остро пахнущей чесноком, белоглазой рыбой, отдающая рекой и тиной, одеждой, ношеной и новой. Все ему интересно. Юноша постоянно отставал, бросался нагонять товарищей, опять удивленно таращился и замедлял шаг.

Когда его окатила грязью из лужи проезжавшая повозка, он не расстроился. В повозке сидела обворожительная особа. И пусть её взгляд уничижителен, а грум чуть не съездил по морде хлыстом — не путайся под ногами! все равно и грязь, и взгляд, и хлыст настроения Кэртису не испортили.

− Запустили щучку в пруд к карасям, − подхихикивал над юношей Стур.

− Как же щучку, − хмыкнул Лигом и толкнул в бок товарища, смотри!

Двое громил внимательно приглядывали за улицей. Цепкие взгляды не упускали ни единой детали. Вот один что-то сказал другому, ответный кивок и оба скользнули в тупичок, вслед за мужиком, тащившим тяжелый мешок.

И Лигом и Стур отвернулись, сделав вид, что ничего не заметили.

Костас несколько раз останавливался спросить направление. Говорить с ним начинали только получив в качестве мзды двойной фолл.

− Совести у народу не много, − бурчал Лигом. Он уже жалел о своем согласии следовать с остальными. В толчие города он чувствовал себя потерянным. Даже меч на поясе не вселял прежней уверенности.

На углу Кунэли и Мустарды к Кэртису прицепилась шлюха.

− Не хочешь славно провести времечко? — промурлыкала она, напирая на юношу грудью. А грудь у нее… Справная грудь.

− Хотелось бы, − покраснел Кэртис, поняв намек.

− Так в чем дело? — расцвела шлюха, подставляя согнутый локоток. Держись и пошли!

− Пужливый он, − отгородил Лигом юношу от девицы.

− Этого что ли боится? — девица задрала подол, продемонстрировав безволосый лобок. — И не заразная.

Девка прогнулась назад и развела ноги в сторону. На коричневых складках чисто. Ни сыпи, ни выделений. Стур загоготал от восхищения. Совсем обестыжила баба!

− Прикройся! Люди смотрят! — пристыдил её Лигом, ошалевший от девкиной выходки.

− А я бесплатно показываю. Деньги только за перепихон беру, − рассмеялась шлюха, опуская подол.

Керны ретировались прочь. Они конечно жизни поведали, но Тайгон!!! Вон оно как оборачивается. Чисто слепые котята по свету блуждали.

Свернули в другую улицу. Поуже и поплоше. Из нее как из трубы несло кислой мочой. Дубильщики где-то рядом, корпят у своих чанов.

Новый поворот. В капилеи буйная драка. Местные завсегдатаи сцепились с заезжими торгашами. Так разошлись − равдухи сбежались. Власть рукоприкладствовала без разбору и горожан и гостей.

Мимо прополз фургон перегруженный горланящими гэллогласами. Вернувшись с пограничья с Пуштой, бравые ребята гуляли вторую неделю, не давая ни сна, ни покоя всей столице.

На Эшафотной не пробиться. Народу тьма! Кайракане и Истинные[67] кучковались всяк к своим, к единоверцам. Помощь духу. Легче смерть смотреть.

Ныне жгли подлых еретиков, публично добиваясь отречения. Способ один. Палач огромным ломом ломал руки и ноги. Особо упорствующим заливали в глотку кипяток и били по животу. Человека рвало кровью с водой. Кто послабей, быстро сдавался, принимая легкую смерть от топора, другие, дойдя до крайности терпения и характера, выли моля о милосердии. Таким вскрывали брюшину и несчастные умирали раньше, чем огонь поглощал их.

На еретика что упорствовал до последнего, озлобились все присутствующие. Ломанный переломанный мужик, виснув на цепях, страшно кричал.

− Тьму вижу! Страх ваш вижу! Смерти ваши вижу!

− Пасть ему затворите! Ломом его! Ломом! Пусть заткнется! — орали из толпы.

Палач месил окровавленные конечности, превращая кости в кашу. Еретик не сдавался. Зайдясь от злобы, палач ударил поперек груди. Ребра, прорвав плоть, торчали клыками. Народ отшатнулся.

Плюясь кровью, еретик выл.

− Уорнеш чтите! Её время! Время гиен!

Последний удар разнес обреченному голову. Занялось пламя и, обвислое тело выгнулось будто погибший хотел о чем то крикнуть, предупредить.

Первые ряды попятились.

− Здесь он! И она здесссссссь……, − слышалось им в треске огня.

Никто конечно толком не понял, но все равно боязно.

Площадь затянуло дымом и вонью горелого мяса. Пламя вскинулось в небо, к облакам и солнцу.

Кэртис запахнулся плащом. Лигом, на что человек бывалый едва не сблевал, так затошнило. Одному Стуру хоть бы хны. Божий знак на себя наложил, да на храм поклонился. Отошли подальше, легче стало.

Нежданно их занесло на кондитерскую улочку. С утра не ели, а уж почитай далеко за полдень. Кишки бузят. Есть охота, сил нету. Не удержались, купили кто ватрушку с повидлом кто маковый рулет. Кэртис потратился больше всех. Купил пирожное с огромной шапкой безе.

− А ты чего? — спросил Лигом Костаса, равнодушно прошедшего мимо угощений. Такие кренделя! Все бы попробовал!

− Ел уже, − отказался он.

Керн пожал плечами, как хочешь. Ел он! Ел-то, ел, да когда?! Вчера вечером.

Угощение проглотили за раз. Кэртис опять учудил. И смешно и грешно. Дитятко великовозрастное морду в безе уделало. Жаль язык короткий, облизнуться до ушей нельзя.

Опять толчея. Думали сызново на казнь подгадали, оказалась ярмарка. Им сказали так короче. Может в будний день идти действительно ловчее, а при таком скоплении народу еле протолкались.

Костас внимателен и осторожен. Дорогу выбирает скорее пройти. Не закружить, не запутаться в рядах, не сбиться в людской толчее. Но много такая внимательность стоит? Словно дразня и насмехаясь, проведение вновь свело его с медноволосой. Он проглядел её, хотя проглядеть такую? Немыслимо! Однако проглядел и столкнулся лицом к лицу. Рыжая испугалась. Костас ясно увидел, встреча повергла девушку в страх. В краткое мгновение, когда рыжая опустила взгляд, он успел стянуть с головы капюшон плаща, шагнуть в толпу и повернуться спиной.

Уходил быстро, подавляя желание оглянуться. Зачем ему оглядываться? Словно в ответ в памяти потянулись липкие нити его видений. Он снова почувствовал холодное дуновение в лицо.

Хаййе…

Нет, так не пойдет!

На крепкого парня Костас налетел умышленно.

− Глаза в жопе что ли? — зарычал обиженный детина ему во след.

Костас вздохнул. Ощущение холода прошло.

Им оставалось пройти набережной Кривого канала (канал прямее натянутой струны), перейти мост, а там по Кривой улице (вот улица зигзаг на зигзаге) к Трапезитову кастрону. Буквально милю они шли мимо сваленных тюков, корзин, ящиков, мешков. Грузы подвозили на лодках, увозили на лодках, перекладывали с повозок на лодки и с лодок на повозки. Грузчики под бдительным присмотром надрывались, таская товары.

Сегодня, с самого утра, на мосту торчали двое. Прохаживались от перил к перилам, оглядывали причалы. Меняясь местами, встречаясь на середине, перебрасывались словом-другим и шли дальше. Почему эти двое здесь и для какого дела, ни купцы, ни карнахи не спрашивали. Оба молодца походили друг на дружку одежкой и наглым спокойствием. А различались цветом волос. Один был чернявым, с торчащими во все сторонами патлами, второй соломенным. Странный цвет больше всего походил на выжженную солнцем солому. Сведущие люди без труда признали бы в них новобранцев Ночных Рыб, но признать еще не значит орать о том во все горло.

Денч, или чернявый, выполнял поручение самого Борга, подсчитывал, сколько лодок пристанет за день. И все? Хитроватым умишком клефт подозревал, ему назначена обычная проверка. Выполнит он задание или, усевшись, где потише и сутолоки меньше, скоротает службу за кружкой пива. Соломенный, он же Бабур, придан Денчу в помощь, и тоже считать лодки.

За полдня занятие обоим обрыдло. И видимо от скуки Денч решил сыграть шутку с появившимися карнахами. Выгорит, при деньге будет, нет, так и убытка никакого.

Денча учили, определи главного и действуй. Прижмешь вожака, остальные превратятся в тявкающих щенков.

«Этот! С копьем!» — верно угадал Денч. Он стал на середине, загораживая проход. Левую руку в бок, вторую на эфес ромфея[68].

− Куда прете? Пошлину платите! Триенс с рыла! — нагло заявил Денч. — Или поворачивайте.

Именно сейчас Костасу меньше всего потребны препирательства, споры и чьи-либо дурацкие шутки. В другое время может и разошлись тихо мирно, но только не нынче. Странное чувство, он не должен задерживаться ни на минуту, подталкивало к быстрым действием. Почему не задерживаться? Почему спешить? Ответы скрывались где-то в памяти, к которой он не рискнул обратиться. Однако Костас твердо верил, сейчас ему надо торопиться.

− Оглох? Кому сказано? — рявкнул Денч, щелкнув замком оружия.

Костас громко стукнул яри в мостовую, и сделал пару шагов, правой сунул кошель. Не ожидавший такой сговорчивости, клефт старался сообразить, почему копье торчит воткнутым, а деньги подают чуть в сторону. Соображал медленней, чем действовал. Потянулся за кошелем. Костас прыгнул вперед, за Денча, сходу, правой, захватил шею. Удушая, резко повалил на спину. Противно хрустнули сломанные позвонки.

Второго Костас поймал за кисть, чуть провел, пригнул и, используя инерцию движения, перебросил через перила. Руку придержал, не выпуская. Клефт взвыл от боли в вывернутом плече и плюхнулся в воду. Он всплыл всего лишь раз, гыркая водой в горле. Те, кто видел, сделались незрячими, те, кто слышал, оглохли, только мелкий человечишка у слухового окна склада сделал пометку и продолжил стоять, где стоял.

Костас подобрал кошель, выдернул яри. Острие подтока не пострадала, угодив в песок между булыжниками.

− Идем! — поторопил он, ничего не понявших спутников.

В Трапезитов кастрон их впустили неохотно. Босяки и при оружии! Что там делать? Только расспросив и разглядев жетон предъявленный Костасом, разрешили пройти.

В квартале спокойно. Народ чинный шествует. У некоторых пузо мешком через ремень виснет. У иных к поясу мошна больше брюха привешена. В такую руку запустишь, жменю возьмешь, и еще на тридцать три раза останется. Видать деньги легко дают, коли не прячут, ворья не боятся, достаток встречным поперечным выказывают.

На всякий случай Костас уточнил у прохожего о лавке Матуша.

− Туда дальше. Дверь стеклянная будет.

− А написано что? — поинтересовался Стур. Глазея по сторонам, прочитывал вывески подряд. Товарищество Беррика, Золотой солид, Удачливый горожанин.

− Шен Матуш написано. Его лавку и так найдете. Тут одна со стеклянной дверью. Другой нет, − снисходительно пояснил прохожий. Да что им объяснять? Провинция, мать-деревня!

Лавку они нашли. Действительно, дверь стеклянная. У двери здоровяк с фальшионом на поясе. По роже убогий немного. Но силищи невпроворот. Плечи под сажень.

− Куда прете? — преградил дорогу страж.

− К Матушу, − ответил за всех Костас.

− Понятно не в мимарий к мокрощелкам. Чего надо?

− Циркач прислал.

Страж недоверчиво оглядел компанию.

− Ты входи, − кивнул он Костасу, очевидно пологая, человек с копьем безопасней мечников. — Эти пока тута обождут.

Костас вошел в лавку, оставив спутников на улице.

Настроение шена Матуша за последнее время не улучшилось нисколько. От стука входной двери, симодарий вздрогнул.

− Чего тебе? — набычился Матуш, завидев посетителя. Нынче не до сторонних дел. Все силы брошены на поиски Гроу, проклятого курьера пропавшего вместе с заказом. Из-за него он уже получил четыре головы своих людей от взбешенной фрайхи. Люди, те, что духом послабей, стали от него отходить. Хорошо если предупредят. А такие, как Студень, по тихому отвалят. Были и нету. Но люди, ладно. Людей найти можно. Поплоше − за дешево, путевых − за дорого. А вот слушок пойдет, а он непременно пойдет, что у него с благородными неприятности, уйдут клиенты. А клиенты это деньги. А деньги это основа основ!

− Циркач сказал, поможешь обосноваться в столице, − сразу ответил Костас.

− Циркач? — оживился Матуш. Может добрые вести принес пришлый?

− Он самый.

− Где виделись?

− В Миране. Он человека искал.

− Нашел?

− Ищет пока.

Матуш скрипнул зубами. Вестей от посыльных в Ирль он ждал и боялся. Что если Гроу умыкнул товар и теперь отсиживается. Но он же не дурак? Не сегодня-завтра найдут. Мысль о завтрашнем дне вогнала симодария в тоску. Заявится бьянка и на прилавок ляжет чья-то голова.

Костасу присматриваться к Матушу незачем. В беспокойстве человек. В большом беспокойстве. Нервные движения, настороженный взгляд, дерганая мимика.

− Нет у меня работы, − отмахнулся Маруш. — Ступай, не до тебя.

Дверь резко распахнулась, хрустнула вывернутыми навесами. Посыпалось стекло. На пол грохнулся Друз. Проехал юзом и остался недвижимым. Вошел Варш, перехватил увесистый мешок и жестом пригласил спутницу. В лавку ступила Кайрин ди Смет.

− Что скажешь? — почти с порога спросила Кайрин, даже не глянув на посетителя. Нищий, бродяга, птох! Таких в столице тысячи тысяч. Они ей напоминали мышей. Такие же пронырливые, противные, наглые, охочие до дармовой жратвы. Только птохам еще и золото подавай.

− Завтра жду, бьянка, − промямлил Маруш. — Мои люди уже в Ирле. Вот человек весть привез.

− Какую? — потребовала Кайрин ответа у Костаса.

Тот едва не рассмеялся. Яростный голубой взгляд он однажды видел. Костаса даже не насторожила мысль, что она может его узнать. Не узнает!

− Пустой номер! — ответил он, сделав вид, что не замечает умоляющих ужимок симодария.

Ложь Матуша вызвала у Кайрин сдержанный вздох.

− С человеком могло что-нибудь случиться. Гроу мог заболеть, его могли ограбить! − запричитал Матуш. −Я верну деньги! Вернул две тысячи! Три тысячи! Как неустойку!

− Выходит ты позарился на деньги, все сделал из рук вон плохо, понадеялся на какого-то болвана?

− Вы сами просили сделать все тихо и незаметно. Я мог бы послать декархию…, − оправдывался симодарий.

Кайрин поманила Варша. Тот грохнул на прилавок мешок, распираемый чем-то круглым. Матуша замутило.

− Я как видишь, держу слово, − спокойно сказала Кайрин. От её спокойствия симодарию сделалось совсем худо.

Варш разрезал веревку стягивающую горловину и поддернул мешок за угол. Из мешка выкатилась голова. Суон?! Племянник жены! За ней вторая. Жердяй! Смотрящий за базаром в Сломанных Мечах!

− Как он выглядел?

− Ккктоо?

− Гроу? Приметы! Особенности?! Кривой, хромой, горбатый?

− У него шрам, − Матуш показал на себе место увечья. — Здесссь.

− Твоего посыльного с ног сбился, ищет катепан Ирля, − звучит тот же спокойный голос.

Лицо Матуша полиняло с красного в белый.

− Не может быть…

− Тогда почему его нет до сих пор? − в голубых глазах столько сдерживаемого гнева, хватит с избытком на всю инквизицию.

Костасу показалось голубоглазая сейчас прибьет симодария. Не прибила.

− Три дня. Последний срок. Деньги вернешь.

Кайрин резко повернулась (каблуки по полу скрипнули) и направилась к выходу.

− Мне заплатишь? — спросил Костас вслед.

− Пошел прочь! − рыкнула Кайрин, не сбавлял шага. — Пока хвост не прищемила!

Костас, извлек илитон.

− Бьянка! — в голос вскрикнули Матуш и Варш.

Кайрин раздраженно обернулась. Что еще?

− Бьянка! Это… это… — задыхался Матуш. Бледное лицо симодария покрылась испариной.

Костас покачал предмет на ладони, наблюдая за девушкой. Расправилась хмурая морщинка на лбу, грозный взгляд потеплел. Горный лед обращался в весеннюю льдинку.

− Дай! — потянулся Матуш и не получил ничего.

− У тебя нет для меня работы, − отказал Костас.

Кайрин так же быстро, как уходила, вернулась.

− За входом посмотри! — приказала она Варшу.

Матуш подался вперед через прилавок, разглядеть предмет своих несчастливых испытаний. Его щеки обрели жизнерадостный румянец, в груди звенело сердце-колокольчик. Все! Все! Все!

− Если именно то, что требуется, ты получишь деньги, − Кайрин в нетерпение протянула руку за илитоном.

Костас отдал. Ему показалось, от радости она готова прижать предмет к груди и закружиться вихрем. Интересно, что же это за штука?

«Клиди!» − кольнула его память. Воспоминание не ассоциировалось с радостным приобретением.

Отступив в сторону (другим не увидеть), Кайрин развернула илитон.

Получая желаемое, ожидаешь обрести большее. То чего нет ни у кого, но будет у тебя. Увесистый предмет, спеленованный серо-желтой кожей и перетянутый проволокой не предполагал у себя наличия уникальных особенностей. Не предполагал, но обладал ими. Потому что являлся ключом, картой, стражем — совокупностью способной открыть путь к Хранилищу Девяти Изначальных Родов Манора. Хранилищу, упрятанному в катакомбах под Тайгоном и вверенному охране рода Хенеке. О катакомбах мало кто знал, о Хранилище знали и того меньше, о клиди ведали единицы, предпочитающие молчать.

Кайрин провела ладонью, погладила кожу. Шершавая мертвая древность. Она тщательно проверила свинцовую печать. Не сорвана ли? Подергала проволоку. Цела ли?

− Как он у тебя оказалась? — впилась девушка взглядом в Костаса. Любопытничал ли он больше положенного?

− По наследству.

Кайрин уловила памятную нотку в голосе. Могла ли она слышать его раньше? Или они встречались? Лицо собеседника показалось знакомым. Некоторые черточки.

Девушка внимательней оценила посетителя Матуша. Для обычного птоха слишком спокоен. Не волнуется ни за жизнь, ни за деньги, ни за то, что могут просто отобрать дорогую вещь. Ничего этого он не позволит.

− Ты, кажется, искал работу? Возьму тебя конюхом, − предложила Кайрин, продолжая присматриваться. Она не сомневалась, когда-то их пути пересеклись.

Нечто подобное Костас ожидал услышать. Что ответить? Его продолжают искать и будут искать еще долго. Он птох, а значит первый на подозрении. К тому же срок действия жетона истекает через два дня и ему следует поторопиться с новой службой. Получается, спешил сюда, наняться к голубоглазой? Нет, что-то другое. Другая причина.

− Я ничего не смыслю в лошадях, − признался он.

− Тогда тебе придется доказать чего ты стоишь, − предупредила Кайрин, решая пригодится ей птох или нет. Возможно, над ней довлеет обычная предосторожность, человека доставившего клиди, первое время лучше не выпускать из вида.

− Доказательства на руках.

− Может ты его украл? — Кайрин бережно завернула клиди обратно в илитон.

− Украсть тоже надо суметь.

− Ты сумел.

Виной ли тому хорошее (отличное!) настроение, или же подозрения по поводу ранешнего знакомства с птохом, или же иные подспудные ощущения, сомнения и желания, но в голове у Кайрин возникла идея. Не очень хорошая, и от того прилипчивая и рискованная. Но как утверждал мэтр Туром, хочешь победить — удиви!

− Меня интересует все твои умения. Докажешь что отменно готовишь, возьму поваром. Мастер обращаться с садовыми ножницами − садовником. Умение определит род занятий.

Всем надо что-то доказывать. Руджери, Хенчу, теперь ей. Хорошо не себе.

Хаййе…

Морозное дуновение…. Замелькали образы и события, коим не могло быть места в его памяти. Костас недоуменно поглядел на Матуша…

Симодарий дождется возвращения Циркача, Белого и Везунчика. Костас мог поклясться, что не слышал двух последних имен, но он их почему-то знал. Более того память четко рисовала ему людей носящие эти имена. Они подкараулят голубоглазую в Старом Городе. Девушка пойдет к старику, понесет книгу. Жизнь Кайрин ди Смет закончится на второй день после того как она попадет им в лапы. Её смерти не позавидует даже те, что сегодня приняли мученичество на Эшафотной площади.

Движение неуловимо. Удар Костаса пришелся в лоб Матуша, поразив тройничный нерв. Симодарий дернулся назад, но усидел на табурете. Внутри Костаса сделалось легко. Вот для чего он здесь!

− Можешь сказать ему что-нибудь. Пока он жив и слышит, − предупредил Костас.

− Его здоровья хватит на троих, − не поверила Кайрин.

Матуш повалился вперед. Голова безвольно стукнулась о прилавок. Щека макнулась в набежавшую из мешка лужу крови.

Варш потрогал его за шею.

− Отжил.

Кайрин недобро сверкнула на Костас глазами. Она не любила своеволия. Это ей привил Бриньяр. Насколько она своевольна вопрос отдельный.

− Нам найдется что обсудить.

− Со мной еще трое.

− Они мне не нужны.

− Я скажу, пусть уходят.

− Уйдем только мы, − Кайрин поманила Варша поближе. − Прибери тут. И тех троих. Надо же кому-то ответить за безобразие.

Костас безразличен к её словам. Наверное, там, в памяти, о кернах тоже есть отметина. Чернильный штрих на белом листе.

Они вдвоем вышли из лавки. Кайрин пересадила Сэма на козлы. Костас пристроился на запятках экипажа. Новый слуга Кайрин ди Смет вряд ли кому-то запомниться.

− Парни давай сюда! — позвал Варш уставших толкаться в безызвестности кернов. — Работы не боитесь?

К вечеру Трапезитский кастрон гудел растревоженным ульем. Трое наемников ворвались в лавку Матуша и искромсали бедолагу на сто кусков. Друз справился с ними, но хитрожопому симодарию от этого не легче. Вдова и сын уже заказали по покойному панихиду. Причин для проистекших трагических событий находили уйму. И месть конкурентов, и разногласия покойного с Ночными Рыбами (в пользу этого говорил обнаруженный мешок с головами), и не исполнения обязательств перед благородными. Имен участников конечно не называли. Называть имена в таком щепетильном деле все одно что сказать привет кладбищенскому сторожу. Пропустит вне очереди. Поскольку гибель Матуша благородных не коснулась, а виновники понесли заслуженное наказание, служба равдухов никакой инициативы больше, чем положено не проявила. Вопрос кто же сядет на табурет шена Матуша муссировался гораздо дольше, чем происшествие в лавке. Многие сходились на том, покуда не вернется Циркач говорить, что-то определенное не приходится. Иные пророчили Носа, некоторые, в основном богатые вдовы и незамужние дочери купцов, склонялись в пользу Белого. Странно, но никто не вспоминал законного наследника Матуша.