Крысолов

Глава 16

Как и было намечено, мы вернулись домой в воскресенье, на электричке, часам к восьми. Дарья посвежела, порозовела и после активного дачного отдыха с такой силой излучала женские флюиды, что попугай учуял их и тут же завопил:

– Прр-любодеяние! Порр-рок! Порр-ка мадонна! – Но бытовые обстоятельства перевесили, и он тут же принялся клянчить: – Жррать! Петрруша хочет жррать! Прр-ровиант! Дай прр-ровиант!

– Скажи: прошу простить покорно, – велел я. – Не то даже банановой шкурки не получишь.

Но Дарья, добрая душа, уже тащила ему бананы, яблоки, булку и чищеные орехи. Затем мы отужинали и сели в гостиной у телевизора. Вернее, сел я, а Дарья устроилась у меня на коленях.

Шел фильм (разумеется, американский) о нежной страсти миллионера и красотки-куртизанки. Собственно, по складу характера куртизанкой она не была: ее толкнули на панель тяжкие жизненные обстоятельства, а также дурной пример подруги. Миллионер был у нее всего лишь пятым или десятым, и к концу фильма они выяснили отношения и собрались пожениться. Затем мы посмотрели новости, и я уже готов был переключить канал, но тут началась петербургская криминальная хроника. Пейзаж оказался до боли знаком: автомобильный мост над Вуоксой, ревущий поток внизу, проломленные перила и битый джип «Чероки», который вытягивали на мост подъемным краном. Дарья, разглядев джип, ахнула:

– Димочка! Это же тот катафалк, который Паша обогнал! Помнишь? Или не тот? Наверное, есть и другие такие машины? Как ты думаешь?

Я думал, что, конечно же, есть – город большой, богатых много. А диктор тем временем вещал:

– В ночь с четверга на пятницу, в районе станции Лосево, автомобиль с тремя пассажирами пробил заграждение и рухнул с моста в реку. Все пассажиры мертвы и сильно искалечены. Среди погибших опознан Клим Таценко, криминальный авторитет по кличке Танцор, рецидивист, неоднократно отбывавший наказание в местах лишения свободы; по мнению сотрудников УБОП, он возглавлял купчинскую группировку. Двое остальных – шофер и личный телохранитель Таценко. Начато следствие. Наиболее вероятная версия, что в данном случае правоохранительные органы столкнулись не с результатом разборки между мафиозными структурами, а с трагической случайностью. В крови всех трех погибших обнаружен алкоголь; это дает основание предполагать, что нетрезвый водитель не справился с управлением, и машина на большой скорости врезалась в ограждающие мост перила. Возможно также, что…

Обещал мормоныш позаботиться о «союзниках» – и позаботился, промелькнуло у меня в голове. Дал хлебнуть для бодрости и спустил с моста в речку… Ну, что ж, Сергей был отомщен, а я мог приплюсовать три трупа к той рамочке на своей схеме, где фигурировали гаммики. Как говорится, их дружный коллектив понес невосполнимые утраты… Однако не по моей вине.

Мы легли спать, а утром Дарья ушла в одиннадцать, чмокнув меня в щеку и предупредив, что вернется поздно: у нее намечались переговоры с немцами, а после них – фуршет. Я позавтракал, сунул в клетку Петруши банан, перебрался в свою квартиру, выглянул в окошко и выяснил, что сегодня дежурят Джеймс Бонд и Итальянец. Затем натянул свитер (погода стояла прохладная), взял сумку и совсем уж собрался отправиться в институт, в родимый свой Промат, да призадумался.

После произошедших событий сейф в Промате уже не казался мне идеальным тайником. Пусть команда бета до него не доберется, рассуждал я, равно как и лишенные руководства гаммики; но можно ли считать, что сейф недоступен сотрудникам ФСБ? Разумеется, нет. Остроносый Иван Иванович – человек неглупый и быстро сообразит, где спрятаны объекты государственной важности. Собственно, таких мест всего лишь три: мое жилище, моя фазенда и моя работа. Фазенда сгорела: кто-то (люди Скуратова?.. вряд ли Танцор с мормонышем…) учинил квалицифированный обыск и разыскал коробку. Может быть, и в квартире искали, в моей и в Дарьиной, да ничего не нашли. Значит, остается работа. Есть, разумеется, и другие варианты, но этот явно обладает приоритетом. Пошарят опытные умельцы в моей проматовской лаборатории – и амулеты будут найдены, а мне предъявят обвинение и закатают в Соловки. Ну, не в Соловки, так в другое место… куда там сейчас закатывают всяких неблагонадежных типов…

Отсюда следовал вывод, что гипноглифы лучше всего держать при себе – как средство защиты и как товар для возможных переговоров с достижением взаимного консенсуса. Консенсус, правда, оставался под вопросом, а вот оборонительная функция была вполне очевидной. Пусть я не знал, не ведал, на что годится черный амулет, пусть я лишился белого, зато приобрел красный, превращавший меня в супермена, что являлось определенной гарантией безопасности. Если успею взглянуть на него… Серж, например, не успел…

Надо успеть! Насколько я помнил, действие всех гипноглифов было стремительным и необоримым, но лезть в карман за патрончиком, открывать его, вытряхивать гипноглиф на ладонь – слишком длительный процесс, чреватый потерей темпа. Я представил его во всех подробностях и сморщился от досады: за это время меня могли раз десять пристрелить и раз пять повязать. Требовалось что-то иное, какой-то другой способ, сравнимый с той скоростью, с которой палец давит на спуск, а кулак бьет в челюсть.

К счастью, я вспомнил, что алый амулет имеет форму диска, и тут же полез в письменный стол, разыскал старые часы на металлическом браслете, разобрал их, вытряхнул механизм и сунул вместо него гипноглиф. Затем катализатор ярости устроился на моей руке, надежно скрытый под рукавом свитера – готовое к бою оружие, которым можно воспользоваться за полсекунды. Ощутив себя в безопасности, я собрался, уложил в сумку бумажник, сигареты, пустой футляр из-под алого гипноглифа и пару нечитанных газет, спустился по лестнице, бросил призывный взор на Джеймса Бонда с Итальянцем и неторопливо зашагал к метро.

По дороге в институт мысли мои кружились вокруг загадочных свойств черного амулета. Желтый и золотистый исчезли, но пять остальных были испытаны, вольно или невольно, на собственной шкуре. Полученный опыт служил необходимой пищей для анализа, для генерации гипотез и всевозможных любопытных выводов; размышляя на эти темы, я ощущал себя котом, который резвится в стайке разноцветных мышек. Четыре уже пойманы, две убежали, а вот пятая, черненькая, никак не давалась в лапы… Если верить Косталевскому, эта мышка была опасной – может, не мышкой вообще, а дьяволом, принявшим облик маленького хвостатого зверька. Патрон Сергея говорил: не открывайте красного и черного футляров… Я убедился, что его предупреждение – отнюдь не пустой звук: ведь алый катализатор ярости, увиденный несколькими людьми, привел бы к неизбежному побоищу. А черный? Может быть, посмотрев на него, я овладел каким-то неведомым даром? Скажем, гипнотизировать на расстоянии?

Чуть-чуть повернув голову, я уставился на Джеймса Бонда и Итальянца, маячивших в пестрой толпе пассажиров, и приказал им спустить штаны. Дохлый номер! Оба и бровью не повели. Тогда я начал внушать полной даме средних лет, сидевшей рядом, что у нее расстегнулся ремешок на босоножке. Дама поднялась, наступила мне на ногу, отдавив ее своим немалым весом, и гордо выплыла в дверь на остановке «Горьковская». Я, прихрамывая, юркнул за ней: мне тоже полагалось выходить, так как Промат находится неподалеку, на улице Мира, справа от Австрийской площади.

Добираясь туда, я думал уже о Косталевском. Воображаемый белый лист с квадратиками и овалами мерцал передо мной компьютерным дисплеем, будто предлагая изобразить новые линии, стрелочки, пунктиры, а над центральной рамкой с фамилией Косталевского торчала голова – лысая, с мощным академическим лбом и и маленькими хитрющими глазками. Голова подмигивала мне, ухмылялась и беззвучно шевелила губами, как бы спрашивая: ну, догадался, крысолов? Допер, чем мы повязаны? Все еще нет? Ну, так шевели рогами, недоумок!

Я шевелил, и постепенно в конце тоннеля моих рассуждений начала брезжить истина. Вероятная истина, поскольку абсолютной не существует, а в трансцендентную я, как праведный атеист, не верю. Итак, предположим, что Косталевский скрывается и делает это гораздо успешней, чем Серж Арнатов; его, конечно, ищут – ищут всеми силами команды альфа, однако профессор неуловим. О причинах неуловимости Косталевского тоже стоило поразмышлять, но не сейчас, потом; главное – ищут и не могут найти. Он тоже ищет – ищет амулеты, оставшиеся у Сергея; цель поисков – неясная, однако след привел ко мне. И было сказано: никому не отдавайте!.. Ждите и не волнуйтесь!.. Я вас навещу…

Навещу! Не в этом ли суть вопроса? Иными словами, кто же такой Дмитрий Григорьевич Хорошев? Последняя надежда ФСБ, луч света в темном лабиринте и путеводная ниточка к профессору Косталевскому… Не так уж мало, но и не так уж много… Зато профессор – это дичь! Во всех отношениях крупная и подходящая для высших чинов ФСБ.

Но почему он с ними не поладил? В конце концов, Федеральная служба безопасности – не мятежное графство Тулузское в средневековом французском королевстве; ФСБ – одна из государственных структур, над ней – правительство и президент, а сбоку тоже всякого понаверчено, от Думы до генеральной прокуратуры. Не поладил с ФСБ – значит, не поладил с властью. Отчего? По каким таким соображениям?

Оставив этот вопрос без ответа, я нырнул в проматовскую проходную, миновал в надлежащей очередности первый, второй и третий посты и добрался до своей лаборатории. Там оставалось все по-прежнему: Борис Николаевич, мой шеф и начальник, играл с компьютером в шахматы, зевал и пробавлялся крепким чайком. Увидев меня, он энергично помахал рукой:

– Дмитрий!.. Что-то вы к нам зачастили… Когда же я вас видел? Вроде бы и трех недель не прошло?

– Ровно двадцать дней, – сказал я.

– Непогрешим и точен, как настоящий математик… Но я ошибся на день, то есть в пределах квадратичной погрешности. Ну, неважно. Двадцать дней или двадцать один – какая разница? Ничего не изменилось.

«Борис, ты не прав», – мысленно возразил я. Восприятие времени субъективно, и если ничего не изменилось для тебя, то всяких прочих двуногих разумных смололи жернова судьбы или осыпал дарами капризный рок. Кто-то умер и кто-то родился, кто-то погиб под пулями, кто-то взошел на вершины власти, а кто-то сверзился вниз, кто-то женился, кто-то развелся, кто-то уверовал в бога, а кто-то предался дьяволу. Со мной провидение тоже наигралось всласть. Кто я был? Крысолов с компьютером вместо волшебной дудочки. А кем я стал? Надеждой ФСБ, хранителем секретных государственных объектов. Вот извлеку их сейчас из сейфа…

В сейфе, кстати, тоже ничего не изменилось – сейф, как и Борис Николаевич, был неподвержен влиянию времени. В дальнем его углу валялась старая мыльница, а на полке лежал абсолютно секретный отчет о Чернобыльской катастрофе. Гипноглифы, к счастью, были на месте. Я, не глядя, перебазировал амулет любви в красный футлярчик и бросил его в сумку, на самое дно, под газеты; черный спрятал в карман, а пустой голубой оставил в мыльнице, на память будущим поколениям.

– Чайку хотите, Дмитрий? – предложил Борис Николаевич. – «Липтон», с яблочным ароматом… Заодно и в шахматы сыграем.

Мы выпили чаю, сыграли в шахматы, и я отправился домой, но, выйдя на Австрийскую площадь, вспомнил о завтрашнем семейном торжестве. В прежние времена я, случалось, проскакивал площадь, не озираясь и не оглядываясь, а между тем тут было несколько шикарных магазинов – парфюмерный, компьютерный, галантерейный и что-то еще, с двумя просторными витринами, где за стеклом сверкали яркие пестрые краски тропической флоры. Я сунулся к ним; как оказалось, то был салон с вычурным названием «Орхидиана. Экзотические цветы». За прилавком – две миленькие девушки, брюнетка и блондинка, а вокруг – горшки и кадки, букеты и гирлянды, а также воздух, сдобренный такими ароматами, что кружится голова и начинается дрожь в коленках. От цен, кстати, тоже.

Если не считать меня, посетителей в этой лавке не имелось. Я начал озираться по сторонам, задумчиво морщить лоб, чесать затылок, не забывая поглядывать на Джеймса Бонда с Итальянцем. Они остались на улице, у витрины; их фигуры смутно маячили сквозь плотный полог зелени, но все же можно было разобрать, что они с восторгом изучают какой-то кактус. Девушки-продавщицы ринулись ко мне, но тут вошел еще один потенциальный покупатель, рослый мужчина в пиджаке и с сумкой через плечо. Пиджак был из натуральной кожи, и блондинка (она казалась пошустрей и постройней) бросилась к рослому на всех парах. Ну а мне досталась брюнетка.

– Могу я вам чем-то помочь?

– Разумеется, моя милая. Как обстоят дела с экзотикой?

Она улыбнулась, кокетливо стреляя глазками.

– Превосходно. Наш магазин как раз для таких мужчин, как вы.

– А я какой?

– Ну-у… – она изобразила в воздухе параболу, – вы тоже экзотический. И хотите купить букет для экзотической женщины.

– Да вы просто прелесть! – с энтузиазмом воскликнул я. – Прямо как в воду глядели… Так что тут у нас самое экзотическое?

– «Одонтоглоссум гранде», «дендробиум нобиль» и «катлея лабиата», – доложила моя брюнеточка.

О, польза чтения словарей! О, тайный клад энциклопедий! Я с изяществом повел бровями, бросил взгляд на второго клиента (он, похоже, интересовался не цветочками, а блондинкой) и небрежно произнес:

– «Катлея лабиата»? А «брассокатлеи» у вас не найдется? Я люблю сорт «олимпия альба». Такая, знаете ли, нежная, беленькая, с резными лепестками и с желтоватым нацветом внутри. Из бразильских орхидей.

Брюнеточка была потрясена, но, к великому несчастью, «олимпии альбы» у нее не оказалось. Зато была «голубая луна» – только для вас, монсеньор, только для истинных знатоков, для ценителей и фанатов! Прямо из Англии, в кувшинчике с питательным раствором и в герметичной упаковке. Каждый цветок – по отдельности, каждый – по сорок долларов, и всего их осталось пять. Не плебейские орхидеи, а уникальные розы потрясающей красоты! Нет, здесь мы их не держим, прошу вас в служебное помещение… Сами понимаете, редкий товар…

Меня повели к служебной дверце, что вела в темноватую комнатку. Мужчина, флиртовавший с блондинкой, вдруг встрепенулся и сказал, поворачиваясь ко мне:

– Вам покажут что-то особенное? Не возражаете, если я тоже взгляну?

Он пристроился за мной в кильватер, да так ловко, что блондиночка отпала сразу, а брюнетка оказалась впереди. В дверях я почувствовал, как его дыхание греет мое ухо. Затем раздался шепот:

– Из этой комнаты есть выход во двор, Гудмен. Там стоит голубой «БМВ». Садитесь и ни о чем не беспокойтесь. Отвезут туда, где вас рады видеть.

Мои губы чуть заметно шевельнулись:

– Я не один.

– Знаю. Я же сказал, не беспокойтесь!

«Голубая луна» была изумительна: рядом с ней обычные розы казались посудомойками, коих не пристало сравнивать с принцессой. Изящный цветок, в общем-то, белый, но с несомненным налетом голубизны: небольшой, довольно плоский и в самом деле похожий на луну, мерцающую за голубыми облаками. Края лепестков имели более интенсивный, почти сиреневый оттенок, а сердцевина сияла снежной белизной. Очень загадочно и романтично! Я забрал все розы, а вместе с ними – массу улыбок и комплиментов темноволосой продавщицы.

Мой спутник тоже даром времени не тратил и из мужчины в пиджаке преобразился в мужчину в свитере. Пиджак отправился в сумку, откуда перед тем был извлечен свитер, а сумка повешена за спину – точь-в-точь как у меня. Вдобавок этот тип не уступал мне ростом, и свитер вроде был похож, и брюки, и эта самая сумка, и башмаки, не говоря уж о волосах; завершив метаморфозу, он кивнул, вернулся в зал и, встав спиной к окну, продолжил флирт с блондинкой.

Не мешкая, я подхватил свои розы в кувшинчиках и выскочил во двор. Любопытство терзало меня: голубой «БМВ», подпольная кличка Гудмен и таинственность обстановки распаляли воображение. Юркнув в машину, я посмотрел на часы (было 14. 10), бросил водителю: «Едем!» – но он не торопился, внимательно оглядел меня и спросил:

– Вы – Хорошев? Дмитрий Григорьевич Хорошев? Он же – Гудмен?

– Нет, великий дух Маниту!

Кажется, пароль был правильным; рявкнул двигатель, и мы дворами выползли на Каменноостровский проспект. Дорога была недолгой, зато извилистой; минут пятнадцать мы петляли по узким и разбитым улочкам Петроградской стороны, потом проехали под древней аркой и остановились во дворе-колодце у единственного подъезда. Дом был самым обычным – четырехэтажным, столетней постройки, с трещинами на грязно-розовых стенах и осыпающейся штукатуркой. Двор тоже был не в лучшем состоянии. Вход в подъезд закрывала массивная дверь, вероятно дубовая, окрашенная в мрачный черный цвет.

– Поднимайтесь на четвертый этаж, – сказал водитель. – Вас ждут.

– А что на первых трех? – с невинным видом поинтересовался я.

– Школа стриптиза для начинающих, – раздалось в ответ. – Хотите записаться?

Мысленно поаплодировав, я вылез из машины и потащился на самый верх, бережно придерживая пакет с розами и кувшинчиками. На площадке второго этажа притормозил, ощупал правое запястье – невидимый гипноглиф-берсерк был там, прятался под толстой тканью свитера. Это придавало мне уверенности. В конце концов, что могут сделать с благородным боярином? Вздернуть на дыбу? Посадить на кол? Я сам их вздерну и посажу! Все три команды! Как советовал Мартьянов – выпрыгнуть из-за прилавка, словно как тигр из зарослей, и сразу бить на поражение!

При мысли о Мартьянове я еще больше взбодрился и стал напевать:

– Три короля из трех сторон решили заодно: ты должен сгинуть, юный Джон Ячменное Зерно! Погибни, Джон, – в дыму, в пыли, твоя судьба темна! И вот взрывают короли могилу для зерна…

На четвертом этаже была только одна дверь, распахнутая в ожидании дорогого гостя. На пороге стоял мормоныш с белой нашлепкой на темени.

– Как голова? Не болит? – спросил я.

Он лишь поморщился и махнул рукой – не задавай, мол, глупых вопросов, а проходи скорее в нашу конспиративную квартиру. Она оказалась большой, ухоженной, но без излишней роскоши – никаких евростандартов, венецианских зеркал и мебели маркетри. Из холла, оклеенного светлыми обоями в васильках и маргаритках, мы попали в просторную комнату, где на обоях зеленели ветви шиповника с нежными розовыми цветами. Еще тут обнаружился массивный круглый стол с отполированной до блеска столешницей, два мягких кожаных диванчика у стен, плотно закрытый шкаф, камин и кресла. В одном из них сидел мой старый чернокожий друг из Таскалусы. Челюсти его мерно шевелились, перетирая жвачку.

– Какой приятный сюрприз! Дик Бартон, страховой агент, если не ошибаюсь? – Я перешел на английский и подмигнул ему с оттенком интимности.

– Увы, Гудмен, ошибаешься! Дик Долби, коммерсант. Интересуюсь закупками рашен пива. – Он вытянул из кармана смятую бумажку и прочитал по слогам: – Стэ-панс Рэй-зенс.

– Не стоит, – посоветовал я, усаживаясь в кресло. – Лучше «Балтика». Особенно рекомендую четвертый номер. Но третий тоже хорош.

– Моча, – угрюмо буркнул мормоныш и плюхнулся на диван. – Скунсовая моча плюс керосин из енотовой задницы.

Я обиделся. Этому заокеанскому хмырю не стоило критиковать чужое пиво. Тем более что в их Заокеании не умеют делать даже приличные сухие вина. Их белое калифорнийское – вот это моча!

– Ну, к делу, – произнес Бартон-Долби, который явно был тут за старшего. – К делу, джентльмены! Время – деньги… – Он повернулся ко мне, оглядел пакет с кувшинчиками и розами, который я поставил на пол, и спросил: – Так чем порадуешь, Гудмен?

– Чем-нибудь порадую. Но прежде хотелось бы справочку… такую маленькую справочку… Кажется, в ЦРУ нет воинских званий? А что там есть? Младший полевой агент, старший полевой агент, ведущий и так далее, вплоть до самого главного?

Зулус прекратил жевать и недоуменно моргнул.

– Зачем это тебе, Гудмен?

– Для расширения кругозора. Вот он, – я ткнул пальцем в мормоныша, – кто он такой? Рядовой незримого фронта? Обычный агент?

– Примерно так, – согласился Бартон-Долби.

– А ты, друг мой, в каком же чине?

– Тоже агент, но ответственный, специальный и полномочный. Это все, что ты хотел узнать?

– Все. Теперь мы можем урегулировать один небольшой инцидент, как подобает джентльменам. – Я грозно нахмурился и заявил: – Требую сатисфакции и извинений! Желаю, чтобы ответственный и полномочный агент сделал выговор просто агенту. Строгий выговор, с занесением в личный файл, за некорректные действия в прошлый четверг. Пусть просто агент топит в Вуоксе гангстеров сотнями, это его проблемы, но я контактировать с данной публикой не собираюсь. И не хочу, чтобы меня беспокоили, равно как в моей городской резиденции, так и в загородном поместье. Это нарушение договора, сэр! Очень серьезное нарушение!

Согласно кивнув, Бартон-Долби сделал знак мормонышу, и тот нехотя поднялся с дивана.

– Я вроде бы и так наказан, – пробормотал Джек-Джон-Джим, дотронувшись до нашлепки на голове.

– Но не по административной линии, – возразил я, развалился в кресле, закинул ногу на ногу и закурил. Полномочный агент принялся выговаривать просто агенту, но выглядел выговор жидковатым – английский лишен тех красочных эпитетов и сравнений, с какими положено мылить шею подчиненному. Тем не менее пришлось дослушать до конца. Потом зулус сказал:

– Все, Гудмен? Ты доволен?

– Не совсем. Бизнес есть бизнес, и если одна сторона нарушила соглашение, должны последовать штрафные санкции. Все-таки я понес моральный ущерб. Мне угрожали ножом и пистолетом и говорили нехорошие слова… Думаю, что штраф в десять тысяч долларов будет вполне уместным. На мой счет в банке «Хоттингер и Ги».

– Ты деловой человек, – произнес мой чернокожий приятель с уважением. – Ты прав, бизнес есть бизнес. И я согласен с твоей претензией, если наш договор состоится не только де-юре, но и де-факто. Поэтому вернемся к вопросу: чем порадуешь, Гудмен?

– Вот этим, – сказал я, раскрыл сумку и выложил на стол красный футлярчик с амулетом любви.

Бартон-Долби встрепенулся и бросил взгляд на мормоныша:

– Тот самый?

– Да, сэр. Мне его показывали наши… гм… покойные компаньоны. Разумеется, в закрытом виде. Изъят у Арнатова после смерти. К счастью, он тоже не успел открыть футляр.

– Показывали? – переспросил я. – А зачем? С какой целью?

Зулус и мормоныш обменялись взглядами, затем чернокожий кивнул, будто разрешая говорить.

– С целью продажи, – пояснил Джек-Джон-Джим.

– Подробнее!

– Ну, если хотите… Ваш друг Арнатов пользовал клиентов на дому. Один из них, некто Танцор, сделал ему предложение. Ну, вы понимаете… наладить совместный бизнес под прочной «крышей», доходы – пополам. Арнатов отказался, но и свою настоящую «крышу» не проинформировал – видимо, его домашние эксперименты не слишком поощрялись. Затем что-то произошло, Арнатов спрятался на вашей даче, но люди Танцора шли за ним след в след, и вам известно, чем это кончилось. После визита к вам и убийства Арнатова я разыскал Танцора по своим каналам и заплатил ему за информацию. Но все эти сведения нуждались в проверке. Вот это, – мормоныш кивнул на красный футляр, – это – факт. Факт, но еще не доказательство. А остальное – просто слова. Вот если б мы нашли на вашей даче что-то интересное…

Я мог поздравить себя с успехом – кажется, все обстояло так, как мне удалось смоделировать. Лишь одного я не предвидел – что векторы двух команд, беты и гаммы, пересекутся, образовав могильный крестик. Но он уже торчал над троицей покойников, и, значит, гамма, лишенная вождя, закончила игру. Иными словами, выпала в осадок.

– Вы разыскали Танцора, заплатили, – медленно произнес я, – и оставили у него футлярчик? Как-то не верится, брат во Христе.

– Я платил за информацию. А что касается футляра… В цене мы сошлись, но были сомнения, насколько эффективен спрятанный в нем объект. Тут тоже требовалась проверка. Вы понимаете, мафиози – это такой ненадежный народец…

– Понимаю. Я гораздо надежнее. Те раритеты, которые вы получите от меня, будут испытаны и снабжены сертификатами. Вот этот, – я постучал ногтем по алой крышечке, – формирует психологию идеального бойца. Прилив сил, потрясающая скорость реакции, уверенность в себе, отвага, презрение к смерти… – Я широко улыбнулся Долби-Бартону. – Твой подчиненный все это видел не далее как в четверг. Можешь лично проверить.

– Проверю, – пообещал зулус, – проверю незамедлительно и дам команду об оплате. Десять тысяч плюс штрафные санкции плюс, возможно, премиальные… Но что ты скажешь, Гудмен, насчет его головы? – Плавный жест в сторону мормоныша. – Похоже, ты в четверг перестарался и нанес ему определенный ущерб. Он ведь просил отдать футлярчик, а ты не отдал. Отчего же?

– Оттого, что я – человек образованный и предпочитаю вести дела не с простыми агентами, а с полномочными и специальными. Из них можно выжать побольше. А образованные люди, как ты понимаешь, очень нуждаются в деньгах. Не век же мне крыс ловить и делать вешалки.

Зулус уставился мне в глаза, будто пытался измерить всю глубину моего морального падения. Но увидел он то, что хотел увидеть: как в бездне моей души полыхает костер стяжательства. Я знал, как это изобразить. Приглашали меня на всякие презентации липовых снадобий и подозрительных «пирамид», и помнилось мне, как пляшут перед толпой клиентов-кретинов их отцы-основатели: рожи перекошены, зенки выпучены и с клыков капает слюна. Слюна у меня не капала, но насчет алчной рожи и зенок я постарался на совесть.

Бартон-Долби кивнул, довольный осмотром.

– Ладно! Будем считать, что договор вступил в силу, и мы разберемся и с магией, и с вичфобией, и с прочим колдовством. Сколько еще раритетов ты сможешь нам предложить?

Я пожал плечами.

– А что, двух недостаточно? Один у тебя уже есть – от Боба, торговца фруктами… Как его в бассейн занесло, бедолагу! Приступ веселья, что ли? Но «веселушка» – то у тебя? Не затонула в испанских водах?

– Не затонула, – подтвердил зулус, разом поскучнев, – но копии не сделать. Пытались, не получается! Вообще непонятно, как эти штучки устроены. Формула нужна, технология, спецификации, и все такое… Ведь в них ни чипов, ни шестеренок, ни батарей… Однако работают! Дьявольщина, да и только!

– Русский ум изобретателен к зависти Европы, – сказал я и после паузы добавил: – Значит, копии не сделать? Тогда за формулу, приятель, оплата по двойному тарифу. Договорились?

– Ну, ты и жук! – вскинулся Долби-Бартон.

– Я – крысолов. Так как, по рукам?

Он потеребил отвислую нижнюю губу, кивнул, поднялся, сгреб футляр с любовным амулетом, открыл шкаф и выудил из него радиотелефон.

– Вот, возьми… Аппарат самый обычный, но, если трижды нажать клавишу «pause», сигнал уйдет на мой пейджер. Понятно?

– Чего ж не понять, – сказал я, вставая. – Мы не только по крысам специалисты.

– Не сомневаюсь. Иди вниз, машина доставит тебя к метро. К этой…

– … к Черной Речке, – услужливо подсказал мормоныш.

На пороге я обернулся и напомнил:

– Товар не забудь проверить. Лучше один погляди. Так безопаснее. И надежнее.

Лестница загудела под моими ногами, розы запрыгали в своих горшочках, когда я ринулся во двор. Бежал и думал: сейчас он достает футляр… касается крышки… открывает… вытряхивает на ладонь… глядит, окутанный голубым сиянием… Что же дальше?

А собственно, что? Девушек в этой конспиративной квартире не имелось, зато был мормоныш.