Кто сильней - боксёр или самбист? Часть 2

Глава 2 Фуражка

Дрезденский гарнизон состоял из танкового полка, мотострелкового полка и полка связи, медсанбата и госпиталя, штаба 1-й Гвардейской танковой армии и приданного к нему батальона охраны и обеспечения штаба. Большую территорию в городе занимали армейские бронетанковые, вещевые и продовольственные склады и полевой армейский хлебозавод (ПАХ). Была своя комендатура и гауптвахта. Куда же без них? Ближайшим полигоном к Дрездену было войсковое стрельбище Помсен, где стреляли все воинские части гарнизона и сдавались итоговые проверки.

Тимур Кантемиров после трёх лет службы в Советской Армии (один год рядовым и два года прапорщиком) стал вполне зрелым человеком. Когда в двадцать лет получаешь в командование войсковое стрельбище мотострелкового полка и отвечаешь за дисциплину, быт и здоровье более двадцати солдат, то, хочешь — не хочешь, взрослеешь быстрее своих гражданских сверстников. И когда в двадцать два года тебя изолируют на сутки от приличного общества в камере гарнизонной гауптвахты — у тебя появляется время поразмыслить над вечными вопросами: «Кто виноват?» и «Что делать?».

И если ты избегаешь реального срока уголовного наказания и начинаешь работать на особый отдел — к тебе, как ни крути Уголовный Кодекс, приходит полезный жизненный опыт. А если тобой вдруг заинтересовались сотрудники КГБ, то сам бог подсказал (или аллах надоумил) применять свой приобретённый опыт каждый божий день. Молодой человек научился заранее продумывать и контролировать свои действия и по службе, и по своим личным делам. Да ещё прибавились дела контрразведчиков полка и штаба армии. При этом прапорщик старался не афишировать свой спортивный статус, в гарнизоне мало кто знал о его боксёрском прошлом. Спортсмену уже хватило и на гражданке, и в армии этих «боксёрских штучек».

Бокс, как вид спорта, предъявляет высокие требования к психике спортсмена, и с этим у Тимура был полный порядок. И боксёр, по мере возможности, постоянно поддерживал свой уровень физической и моральной подготовки. Понятное дело, что для ринга надо было бы заниматься буквально каждый день. То есть, как пианисту надо ежедневно играть, а мотострелку постоянно стрелять. Но, со спортивной карьерой молодой человек распрощался ещё в спортроте танкового училища, а сейчас занимался просто для своего здоровья и для души.

Служба на стрельбище Помсен шла полным ходом. Впрочем, как всегда. Сразу после окончания проверки в рабочий период пригнали грейдер и бульдозер, а в землянках разместили взвод сборной рабочей команды из пехоты, которые поднимали и засыпали разбитые дорожки для стрельбы из орудия БМП с ходу. Полигонная команда в это время занималась заменой всех подъёмников и пусковых установок лебёдок больших мишеней. Операторы и пехота работали в поле с раннего утра и до наступления темноты, благо погода стояла солнечная, тёплая и сухая. Начальник стрельбища работал наравне со всеми, приходилось самому рассчитывать мощности силовых кабелей, проверять схемы подсоединения новых подъёмников и пультов управления.

Солдаты работали охотно и с огоньком, так как сам командир полка, подполковник Григорьев пообещал в случае успешной сдачи осенней проверки отличившимся солдатам предоставить краткосрочный отпуск на Родину. После предыдущей проверки из состава полигонной команды четверо бойцов побывали дома. Операторы уже знали, что комполка слов на ветер не бросает, и трудились на совесть. Повсюду слышался смех и мат — верный признак здоровой армии.

В один из таких дней прапорщик Кантемиров зашёл во двор казармы для выдачи со склада партии новых лёгких подъёмников. Навстречу выбежал дежурный по стрельбищу с ключами в руках и, взглянув на своего командира, весело доложил:

— Товарищ прапорщик, а вы снова без фуражки!

Кантемиров провёл рукой по голове:

— Вот блин... Опять! Вставай на тумбочку и пошли дневального на четвёртое направление, стрельба со снайперской винтовки СВД, рубеж восемьсот метров, там, наверное, и оставил.

У дежурного и дневальных по стрельбищу была обязанность, не прописанная ни в уставе, ни в инструкции по стрельбищу — следить за наличием фуражки на голове своего непосредственного командира. Не сказать, что Тимур был рассеянным человеком. Нет, даже наоборот. Начальник стрельбища, хотя и не был кадровым военным, хорошо помня заветы армейских спортсменов, всегда следил за своей формой: постоянно стирал, гладил и подшивал ХБ и ПШ. А в чём ещё постоянно ходить по полигону?

После двух лет сверхсрочной службы начальник стрельбища сшил себе на заказ всю форму, а изготовленную для него фуражку (аэродром!) привёз ему из Москвы его друг старший лейтенант Чубарев. Это был предмет постоянной зависти всех прапорщиков полка. И эти фуражки, особенно полевые, держались на голове Кантемирова недолго. Да и причёска у военнослужащего, мягко скажем, была не очень уставная, за что он постоянно получал лёгкий втык от командиров при каждом прибытии в полк. А на полигоне всё сходило с рук, вернее с головы. Стоило молодому человеку остановиться на рубеже стрельбы, присесть около подъёмника или распределительного щитка и положить рядом свою фуражку, всё — кранты! Тимур уходил без головного убора, но со светлыми мыслями в голове, так как оставлял он свои фуражки без злого умысла.

Обычно фуражки находились, но бывали и бесследные пропажи. Не просто было найти летом полевую фуражку зелёного цвета на поле огромного полигона. И тут начальника стрельбища всегда выручал, конечно, за пузырь «Кёрна», его дружок, начальник вещевого склада, прапорщик Анатолий Тоцкий. А вот зимние шапки стойко держались на голове военнослужащего, так как зимой даже в «солнечной» Саксонии голова без шапки мёрзла. Бойцов, нашедших головной убор своего командира, Кантемиров постоянно награждал чем-то, так по мелочи: то молоком с булочками угостит в чипке соседнего батальона, то в город с собой возьмёт, пока остальные бойцы получали бельё и продукты на полковых складах. В общем: «Приз — в студию!».

Однажды прапорщик посеял новую, сшитую на заказ фуражку. Искали долго, надо было срочно ехать в полк, получать продукты и менять бельё. Начальник стрельбища поднял по боевой тревоге практически весь личный состав полигонной команды, так как машина ждать не могла. А куда поедешь без фуражки? Это нарушение формы одежды! Командование боевого мотострелкового полка отнесётся к такой вольности, мягко говоря, с непониманием.

И тут молодой боец по имени Сергей Клейнос (коренной москвич, между прочим), радостно улыбаясь и бережно прижимая к груди «аэродром» своего командира, появляется из пилорамы стрельбища. Кантемиров в запарке успел забыть, что давал там размеры новых мишеней и как обычно снял и положил фуражку рядом. Гвардии рядовой Клейнос служил на стрельбище первые дни после учебки в Союзе. На радостях и в благодарность прапорщик приказал расторопному бойцу быстро переодеться в парадку и прыгать в машину. По прибытии в полк оставил повара с каптёром и с двумя молодыми бойцами получать продукты и менять бельё. Солдаты сами чётко знали, что и где получать, а с начальниками складов налажены самые дружественные и взаимовыгодные отношения.

Спешить теперь некуда, появилась пара свободных часов. И надо было эти драгоценные свободные часы и минуты провести с толком и расстановкой. То есть прогуляться по городу, на девчонок немецких посмотреть, да и себя показать. И по ходу этого лёгкого променада сделать некоторые полезные покупки, благо у прапорщика в то время с дензнаками было уже очень даже ничего. И, если имеются марки в кармане, то это не так уж и плохо на сегодняшний день...

Даже можно было аккуратно заскочить в какой-нибудь гаштет и употребить во время служебного дня немецкое пиво. Но, во-первых, Тимур был не один, а со своим молодым солдатом. Какой пример подаст начальник войскового стрельбища Помсен? А, во-вторых, гвардии прапорщик Кантемиров не любил пиво. Совсем. Абсолютно. Ни немецкое, ни чешское, ни тем более — советское. Из лёгких алкогольных напитков больше предпочитал вино.

И больше всего молодого человека удивлял сам факт непонятной жажды офицеров и прапорщиков при возвращении из СССР в ГДР. После отпусков, при пересечении польско-немецкой границы (по территории Польши поезд практически не останавливался, и выходить советским военнослужащим было категорически запрещено) вся мужская часть пассажиров поезда «Брест-Дрезден» на первой же немецкой станции тут же устремлялась на перрон и оккупировала привокзальный гаштет. В вагонах оставались только женщины и дети, да и редкие парни вроде начальника войскового стрельбища Помсен...

А у бойца Серёги произошёл «первый выход в свет». Идут молодой прапорщик со своим довольным солдатом по центру старого саксонского города вниз к набережной реки под названием Эльба. Солнышко светит, рядовой головой крутит, всё ему в новинку и в радость. Прапорщик периодически останавливается и по-местному приветствует симпатичных немо чек. А они в ответ только смеются. Красота! Заграница! Саксония!

Вдруг навстречу комендантский патруль — прапорщик с соседнего танкового полка в сопровождении двух сержантов, да со штык-ножами на ремнях. А Тимур с Серёгой ррраз им так — и честь отдали! Потому что, фуражки на головах! И молодой прапор знакомый оказался. Постояли немного, обменялись свежими впечатлениями о юных немочках вокруг и пошли дальше. Хорошо на душе у Тимура...

Смотрит он на молодого солдата и вспоминает, как первый раз сам сходил в город со старшиной. Впечатлений масса. На всю жизнь запомнил. И захотелось вдруг прапорщику, как-то особенно отблагодарить своего солдата за найденную фуражку. Так, чтобы этот день он надолго запомнил. И вот проходят они мимо парка, и у телефона-автомата начальник стрельбища даёт чёткую команду:

— Стой, солдат! Раз, два. А теперь скажи-ка, братец, номер своего домашнего телефона?

Удивлённый Сергей, родом из города-героя Москвы, чётко и быстро назвал ряд цифр. Начальник стрельбища командует дальше:

— За мной! Шнель, шнель. Шагом марш.

Заходят советские военнослужащие в ближайший немецкий магазин, где Тимур разменял пятьдесят марок на монеты. Вернулись в телефонную будку, улыбающийся прапорщик набрал код Москвы. И боец Серёга, уже запинаясь, повторил домашний номер. Родители оказались дома, первый ответил отец. Слышимость — как будто из соседнего дома звонишь. Начальник стрельбища представился, как положено и войсках, и быстро сказал, какого хорошего сына воспитали родители. А затем командирским голосом сообщил, что командование части решило поощрить отличника боевой и политической подготовки рядового Клейнос пятиминутным разговором с Родиной. И попросил к телефону маму. После чего протянул трубку солдату, а у того уже испарина на лбу и руки трясутся. «Молодой» — чего возьмёшь...

Серёга берёт трубку и… молчит. А телефон глотает марки с периодичностью стрельбы из АГС-17. И пришлось боевому командиру, применив свои спортивные навыки, легонько ткнуть своего бойца левой снизу в печень. И тут Серёга заговорил со скоростью стрельбы из ПКТ. Тимур, дабы не мешать разговору солдата с родителями, культурно вышел из будки и интеллигентно встал рядом.

Вдруг справа от дороги к телефонной будке резко подъехала полицейская машина ВАЗ-2106, из которой выпрыгнули два здоровых немецких полицейских, один быстро подошёл к прапорщику Кантемирову, а второй распахнул дверь кабины. Гвардии рядовой Клейнос, ещё крепче сжимая телефонную трубку, с удивлением смотрел на местного стража порядка и продолжал быстро говорить с Родиной. Даже таким двум здоровякам было бы невозможно в этот момент прекратить разговор советского солдата с мамой.

Тимур спокойно поздоровался на местном наречии и спросил: «В чём дело, камрады?». Видимо, с полицаями на их родном языке, да ещё на саксонском диалекте, разговаривали только представители комендатуры. Поэтому старший наряда тут же радостно воскликнул: «O, Komendatur! Kein problem!» И начал доверительно объяснять молодому офицеру, что у них тут мобильный патруль, так как некоторые недобросовестные советские военнослужащие из нашего гарнизона звонят в Советский Союз с помощью монеты и приклеенной к ней клеем «Рапид» ниткой. Всё гениальное просто! Монета приклеивается к нитке, а нитка наматывается на указательный пальчик, остаётся только чётко один раз в пять секунд подымать и отпускать монету. Экономия социалистической валюты получалось колоссальная...

Тимур знал более радикальный и дешёвый способ общения с некоторыми советскими городами через этот телефон-автомат — с помощью пружины от офицерской фуражки. Пружина от фуражки вставлялась в окно приема денег автомата, и после нехитрых манипуляций совершалось соединение. Правда, после такого общения многие телефонные аппараты просто выходили из строя. Естественно, советский прапорщик не стал выдавать немецким полицейским нашу Большую Военную Тайну. И Кантемиров невозмутимо ответил на приличном немецком: «По приказу коменданта я стою здесь — контролирую». Вот она — армейская смекалка!

Немцы обрадовались ещё больше и доверительно сообщили, что им, офицерам полиции, совместно с офицерами комендатуры будет легче следить за переговорами жителей гарнизона. Старший полицейский добросовестно записал в свой блокнотик со слов младшего офицера его имя и фамилию — Василий Соколов. Служители немецкого правопорядка также слаженно прыгнули в автомобиль советского производства и укатили по своим неотложным полицейским делам.

Гвардии рядовой Клейнос вышел из телефонной будки с блуждающей улыбкой на лице и несколько отрешенным взглядом. В общем и целом, успел он поговорить минут пять, и сдаётся Тимуру, что боец запомнил эти минуты на всю жизнь. Конечно, Сергей рассказал об этом операторам стрельбища, а те — своим землякам в полку, и ещё долго среди солдат ближайших частей ходила байка о новом виде поощрения отличившихся бойцов.

А гвардии прапорщик Кантемиров при возвращении в полк тут же пошёл в семейное общежитие молодых офицеров и прапорщиков на общую кухню, чтобы через этот верный и проверенный источник информации через жён советских военнослужащих предупредить всех жителей нашего гарнизона о коварных немецких засадах у телефона-автомата...