Кто сильней - боксёр или самбист? Часть 2

Глава 4 Разведчик Патя

Внимательно наблюдая за зигзагами воинской службы гвардии прапорщика Кантемирова, мы совсем забыли про его однополчанина, гвардии рядового Патрикеева, стрелка ручного пулемёта мотострелкового полка. А мы своих — не бросаем! И тем более — однополчан...

Шесть месяцев в армейском госпитале Группы Советских войск в Германии в городе Тойпиц для Кузьмы пролетели как одно мгновение весны. После визита нашего разведчика со шпионским псевдонимом «Патя» в американское посольство в Восточном Берлине по иронии судьбы он оказался прямиком в этом медицинском учреждении со специализированным уклоном. Рядовому Советской Армии после положенной бани выдали госпитальный халат и штаны, но мотострелок тут же потребовал родной комплект армейской формы с красными погонами и петлицами. Патя даже был готов рассекретить и выдать место схрона своей формы в немецком лесу недалеко от расположения гвардейского 67 мотострелкового полка. Суровые медбратья не вняли голосу разума и решили сами переодеть непокорного пехотинца. Кузьма и так от природы был сильным деревенским парнем, а тут ещё полгода службы в пехоте и факт разведки в тылу вероятного противника не прошли даром.

Из рядового Патрикеева стал получаться отличный и волевой солдат. Патя легко раскидал и затем скрутил обоих сотрудников медицинского учреждения с таким навязчивым сервисом. На шум прибежали медсестрички и растопили лёд в сердце Кузьмы. Патя тяготел к прекрасному полу… А вдали от Родины все свои девчата были как никогда красивыми и такими родными. Солдат успокоился, дал себя переодеть и накормить, за что и получил обещанный поцелуй в щёчку. Жизнь наладилась...

Армейский госпиталь Тойпиц начал готовиться к глобальной московской итоговой осенней проверке. Командование медицинской войсковой части решило не ударить в грязь лицом перед москвичами, и во всех корпусах шёл ремонт, переустановка оборудования и перепланировка палат. Поэтому рядовой Патрикеев оказался к этому событию как нельзя кстати. И если в полку солдат чётко и быстро выполнял приказы командиров типа: «копать» или «не копать»; то здесь, в госпитале, нашего пехотинца тут же загрузили командами типа: «таскать» или «не таскать».

До этого рядовой Патрикеев легко и непринуждённо таскал свой ручной пулемёт Калашникова туда и обратно за одиннадцать километров на войсковое стрельбище Помсен, а тут только территория госпиталя, лёгкая поклажа по сравнению с пехотным снаряжением и улыбчивые медсёстры вокруг. У старшин различных отделений госпиталя этот новичок-мотострелок стал пользоваться большим спросом, как верблюд в пустыне. Патя начал потихоньку забывать свою родную часть. О диагнозе солдата тоже пока подзабыли, только выписали витамины и успокоительные таблетки. Впереди маячила итоговая московская проверка...

И совершенно случайно у солдата кроме возможности проникновения во вражеские посольства открылся ещё один талант. Кузьма с детства любил рисовать гражданские самолёты…

И, может быть, если бы рядового Патрикеева научили, он бы в лётчики пошёл. Тягу к небу в виде рисунка с ТУ-154 заметил местный дембель, фельдшер стоматологического отделения по имени Василий. А мы все знаем, что на любом дембельском чемодане каждого уважающего себя дембеля ГСВГ важным элементом является рисунок гражданского самолёта с поясняющей крупной надписью: «DDR — SSSR», который и перенесёт этого дембеля с земли германской на Родину-мать. И чем этот самолёт нарисован красивей и изящней, тем быстрее отслуживший своё боец окажется дома. Вася сравнил творение Кузьмы с рисунком местного художника на своём дембельском чемодане и загрустил. На самолёте мотострелка фельдшер уже давно был бы дома и кушал мамины пирожки.

Дантист Вася был человеком предприимчивым и быстро переговорил с фельдшерами психиатрического отделения. Согласно договорённости, рядовому Патрикееву выделили уголок с настольной лампой в каптёрке отделения, а дембель Василий снабдил самородка карандашами, кисточкой, латексной краской и лаком. И потянулись томными вечерами к новому художнику госпиталя истинные ценители прекрасного с дембельскими чемоданами в руках.

Информация о новом художественном таланте дошла и до замполитов госпиталя. Пациента лёгкого психиатрического отделения (были ещё и тяжёлые больные) решили переключить с неквалифицированного труда носильщика на более прогрессивный и нужный госпиталю — покраску стен. Но Патя, как человек творческий, имел очень узкую специализацию, он мог рисовать только самолёты. После осмотра сюрреалистических работ новоиспечённого маляра на стенах палаты замполиты приняли твёрдое решение свернуть малярные работы этого мастера и вернуть пациента старшинам отделений.

Мы не знаем цены Патиных творений за вычетом доли фельдшеров отделения и Василия, но на походы в солдатскую чайную госпиталя рядовому вполне хватало. Даже хватило на свой личный дембельский чемодан и альбом. Практически все эти полгода Кузьма протаскал строительные материалы и рисовал самолёты старослужащим госпиталя. Поэтому обследовать и комиссовать рядового Патрикеева до осенней проверки никто в воинской медицинской части не торопился. Нужным человеком и в нужном месте в очередной раз после американского посольства оказался Кузьма Фёдорович...

Как уже было сказано, гвардии рядовой Патрикеев тяготел к прекрасному полу. И если в голове парня чего-то вроде бы как не хватало, то с остальным делом у солдата всё было в порядке. Патя имел очень даже правильно ориентированный организм и развитый инстинкт продолжения рода своего. Кузьма был воспитан в деревенских традициях, поэтому чтил народные манеры и начал ухаживать за несколькими медсёстрами одновременно. Благо они постоянно менялись согласно графику дежурств.

Юный разведчик, как настоящий рыцарь плаща и кинжала, первым делом привёл в порядок свой внешний вид: подстригся в настоящей парикмахерской госпиталя за три марки, состриг ногти, стал бриться дважды в день и купил себе в солдатском магазине одеколон «Тет-а-тет», а не какой-нибудь там «Шипр» или «Тройной одеколон». Срок службы рядового Патрикеева подходил к логическому году и солдат решил соответствовать своему будущему рангу «Черпак Советской Армии». Старания пехотинца не прошли даром. Вдобавок к внештатным обязанностям носильщика и художника Патю назначили старшиной отделения, в обязанность которого входило получать на складе табачное довольствие на всё родное отделение.

И как мы знаем, рядовой Патрикеев придерживался здорового образа жизни — не курил, а из алкоголя за последний год выпил только виски «Bourbon Jim Beam» в американском посольстве Восточного Берлина, который ему не очень то и понравился. Кузьма был равнодушен к спиртному и с детства рос справедливым пацаном. Поэтому мотострелок ещё на складе потребовал, чтобы для его отделения выдавали только сухие сигареты. В ответ на смех местных солдат-кладовщиков родом из солнечного Еревана Патя просто перекатил огромную бочку из угла склада в проём входной двери. Бойцам из Армении пришлось вызывать ещё двух земляков, чтобы вчетвером перекатить эту бочку обратно на место. Таким образом, вопрос о качестве сигарет для лёгкого психиатрического отделения был снят с повестки дня. Ещё оставался животрепещущий вопрос о дедовщине в родном отделении Кузьмы...

В отделении лёгкой психиатрии армейского госпиталя Тойпиц проходили обследование трое старослужащих с танкового полка в городе Риза. Попали они в госпиталь после залёта по самоволке и неудачной попытки коллективного суицида. Один из них, главарь танкистской шайки-лейки по имени Коля, смог пронести в камеру местной гауптвахты, служившей ещё вытрезвителем части, лезвие бритвы «Спутник». Коля по пьяни уже не помнил, как этот «Спутник» оказался у него в кармане, но после того, как в камеру неразлучной троицы добавили ведро воды с хлоркой для скорейшего отрезвления и осознания сути их проступка, вожак предложил жёстко наказать своих отцов-командиров и для этой мести всем разом уйти в мир иной.

В самоволке отчаянные танкисты, совсем не чтившие воинские уставы и своё командование, смогли купить в немецком хозяйственном магазине две бутылки «бремспирта» за три марки литр и успели до своей поимки нажраться дёшево и сердито. В камере гауптвахты пары хозяйственного немецкого спирта для розжига брикетов перемешались с ароматом русской хлорки и ударили в неокрепшие умы юных бойцов. Лютая обида на своих сослуживцев и командиров, а также отчаяние от безысходности своего жалкого существования в этой камере с хлоркой полностью завладели тройкой лихих ребят.

Губари встали в кружок, и каждый из них по очереди полоснул себя бритвой по венам левой руки. Понятно, что это был первый опыт добровольного ухода из жизни, и как бы не старались совмещённые пары немецкого спирта и русской хлорки в мозгах самоубийц, инстинкт самосохранения в этот раз победил. Вожак Коля первым стал цепляться за жизнь и дубасить в дверь камеры. Первым прибежал начкар и от увиденной картины маслом после сдачи караула сам ушёл в суточный запой. Командование части с пониманием отнеслись к душевным переживаниям офицера, а сплочённую совместным суицидом тройку солдат Советской Армии быстро решили отправить от греха подальше в специализированным армейский госпиталь Тойпиц.

Танкисты во главе с Колей появились в госпитале за месяц до прибытия мотострелка Кузьмы, быстро освоились, и так как они были единственными солдатами четвёртого периода, с первых же дней в отделении лёгкой психиатрии установили твёрдую дедовщину. По большому счёту эти трое солдат с одной части были самыми здоровыми в отделении и в психическом, и в физическом плане. Главаря старослужащих Колю практически с первых дней назначили старшиной отделения. Неудавшимся самоубийцам повезло и здесь. Земляком одного из танкистов оказался местный фельдшер, недоучившийся студент ростовского медицинского института по имени Руслан.

Будущий психиатр был отчислен с престижного института после практики на третьем курсе, где его поймали за махинации со специальными медикаментами. Благодаря стараниям родителей уголовное дело удалось замять, а сыночка быстро отправили защищать Родину-мать на самых дальних рубежах отчизны. Фельдшер-земеля недаром грыз гранит психиатрической науки и за долю малую в виде сигарет и бутербродов с маслом постоянно консультировал старослужащих пациентов по поводу симптомов специфических заболеваний своего отделения.

Три танкиста, три весёлых друга прекрасно зажили в армейском медицинском учреждении. Солдат лежит в госпитале, а служба идёт! Мысли о мести офицерам и загробной жизни больше не посещали просветлённые головы бойцов. Они даже немного выпивали периодически по ночам вместе с дежурными медсёстрами, а потом самоутверждались поздними построениями «духов» и «молодых» отделениях. Всё же пребывать в госпитале было намного интересней, чем танки водить, уголь разгружать, да и танкодром выстилать бетонными шпалами. Танкисты свято поверили в народную мудрость о том что: «Всё что не делается, всё к лучшему!»

Вера старослужащих отделения лёгкой психиатрии развеялась с появлением новичка, гвардии рядового Патрикеева Кузьмы Фёдоровича. И если танкистов и остальных пациентов госпиталя доставляли в сопровождении медицинских работников своей части; то этот пехотинец прибыл в сопровождении двух особистов: особиста мотострелкового полка и особиста госпиталя. Личное дело пациента Патрикеева под грифом «секретно» хранилось у самого начальника госпиталя. Шлейф таинственности и секретности так и витал над головой странного мотострелка. А после того, как фельдшер-земляк поделился с танкистами о случае с переодеванием в больничный халат этого новичка, старослужащие отделения посовещались и насторожились...

Да и между пациентами всего отделения зрело недовольство установленной диктатурой танкистов. Ладно бы ночные построения и вождения, молодые солдаты и не такое видели в своих частях. Старшина отделения Коля постоянно зажимал табачное довольствие раза в два. Пациентам доставались только «Гуцульские» (Смерть в горах) и «Донские» (Смерть в степи), да и то пачки были обычно сырыми. Своим сослуживцам и фельдшеру старшина всегда оставлял «Охотничьи» или «Северные», вроде того же класса и той же фабрики, но всё же табак был намного качественней.

Сигареты были включены в довольствие каждого солдата ГСВГ. Некурящим было положено 750гр. сахара-рафинад в месяц. Некурящие в отделении своей доли положенного сахара не видели вообще. Многие ранее некурящие втягивались в это не совсем здоровое дело именно в армии, даже в медицинских частях. В магазинах и чайных, на территории частей и гарнизонов, и в госпитале тоже, можно было купить практически любые ходовые советские сигареты и папиросы, которые часто продавали поштучно. Цена была в среднем от полутора марок за пачку. В общем и целом, в глубине лёгкого психиатрического отделения армейского госпиталя Тойпиц стихийно возник и потихоньку зрел табачно-сахарный бунт. Для активных действий не хватало только лидера. Как там, у Владимира Высоцкого: «Настоящих буйных мало, вот и нету вожаков…»

Появление нового пациента не на шутку взволновало «молодых» и «духов» отделения лёгкой психиатрии армейского госпиталя Тойпиц. Сопровождение двух особистов и конфликт с медбратьями подняли рейтинг новичка на высоту старослужащих, которые уже достали не только всё отделение, но и старшую медицинскую сестру по имени Оксана. Старшая медсестра отделения оказалась очень эффектной блондинкой, высокой со стройной фигурой, с красивыми утончёнными чертами лица и с огромными синими глазами, которые смотрели на всех, моргая длинными густыми ресницами. Как с обложки французского журнала. Многие в отделении, и пациенты, и медперсонал, пытались ей понравиться и познакомиться с ней поближе, но напрасно. Она не оставляла никому ни единого шанса, была со всеми в меру строга и сурова. Красивая девушка тут же тактично и умело отрезала любой намёк на флирт.

Кузьма по своей натуре и так был влюбчивым молодым человеком, а тут, как истинный ценитель женской красоты, просто влюбился в Оксану с первого взгляда. Как впрочем, и во всех медсестёр отделения. Но, в старшую медсестру больше остальных. Девушка почувствовала страсть солдата, не стала его быстро разочаровывать и к ревности всего отделения, особенно старослужащих пациентов, с благодарностью приняла от Кузьмы листок с рисунком самолёта ТУ-154.

Старшая медсестра профессионально заметила изменения в характере и внешнем виде гвардии рядового Патрикеева и выделила для себя его выздоровление из числа остальных, обычно неряшливых пациентов своего отделения. И однажды после очередной жалобы молодых солдат на нехватку табачного довольствия сама назначила Кузьму новым старшиной отделения взамен танкиста Коли. В отделении возник серьёзный конфликт интересов...

Танкисты решили посоветоваться со своим приятелем фельдшером Русланом. Медбрат-земляк, уже имея печальный опыт соприкосновения с уголовным кодексом, принял благоразумное решение остаться в стороне от этих разборок с непонятным пехотинцем и посоветовал старослужащим оставить рядового в покое и спокойно дослуживать в госпитале. Деды Советской Армии не вняли жизненному опыту земляка и принялись разрабатывать план мести. Первым делом решили вбить клин между мотострелком и старшей медсестрой. Ревность затмила глаза танкистам...

Каждому солдату ГСВГ были положены восемнадцать пачек сигарет в месяц, выдавались два раза по девять пачек. Это были сигареты самого низкого класса, в основном четырех марок, «Северные», «Донские», «Охотничьи» и «Гуцульские». При таком выборе лучшими казались «Северные» и «Охотничьи», а «Гуцульские» были самыми термоядерными. И после положенного по довольствию курева, купленные поштучно в чипке госпиталя сигареты цивильного «Беломорканал» за пять фенюшек (пачка «Беломорканал» стоила одну марку двадцать пфеннигов) или «Столичные» и «Ява-дукат» по десять фенюшек — уже казались сигаретами с ментолом.

Ещё солдату были положены два коробка спичек в месяц, которые были в постоянном дефиците и выдавались через раз, а то и через два. После того, как Кузьма в первый раз своего старшинства раздал положенные по довольствию сигареты, все благодарные пациенты отделения собрались в курилке. Курящие разом затянулись, некурящие просто стояли за компанию, благо осенний день выдался тёплым и солнечным.

Старослужащие танкисты по заранее подготовленному сценарию стали между собой громко обсуждать свои ночные посиделки с медсёстрами особенно — якобы со старшей медсестрой Оксаной. Представители бронетанковых войск так увлеклись своими любовными фантазиями, что не заметили, как всё больше и больше багровеет лицо старшины отделения, гвардии рядового Патрикеева. Откуда этим танкистам было знать, что однажды однополчане Кузьмы, тоже дедушки Советской Армии, как-то раз уже пытались подшутить над романтическими чувствами молодого солдата. Тот печальный случай закончился двумя разбитыми в щепки армейскими табуретами.

В этот раз Патя просто подошёл к вожаку старослужащих и с резонным вопросом: «Коля, ты дурак?» и просто опустил кулак на голову танкиста. Удар получился как молотом по наковальне. Сослуживцы Николая успели подхватить обмякшее тело оглушённого бойца и потащили его к беседке в глубине парка госпиталя. Как назло, за всей этой сценой наблюдал из окна своего кабинета дежурный доктор, который и сообщил об этом ЧП начальнику отделения, майору Корнееву.

Хотя рядовой Патрикеев успел показать себя с наилучшей стороны за время своего пребывания в госпитале, драки в психиатрическом отделении всегда пресекались со всей строгостью. Как не пытались выяснить военные доктора отделения причину столь неожиданного и агрессивного проступка Кузьмы, так и не смогли докопаться до истинной сути произошедшего. Солдат был наказан тремя нарядами вне очереди, и начал стойко переносить тяготы и лишения воинской службы.

Бывший разведчик (а мы все знаем, что бывших разведчиков не бывает) Патя молчал как партизан. Молодой человек из своего жизненного и армейского опыта хорошо понимал, что здесь замешана женщина, и он будет последнее ЧМО, если расскажет офицерам отделения о своих истинных чувствах к Оксане. Старшая медсестра сама провела своё дознание и вытянула из пациентов все нюансы конфликта старшины отделения со старослужащими. Затем в своё дежурство поздно вечером вызвала тройку танкистов к себе в кабинет, где солдаты впервые увидели свою медсестру в неподдельном гневе и услышали о себе много нового на исконно русском языке. Мат Оксаны разносился по всему отделению, и практически все пациенты, со всеми своими отклонениями, именно в этот вечер глубоко осознали одну простую, но очень важную истину — что никогда, даже в мыслях, не надо флиртовать со старшей медсестрой по имени Оксана.

Армейский госпиталь Тойпиц представлял собой несколько красивых зданий с элементами готики и с привлекательными сказочными башенками. В центре госпиталя красовалась самая высокая башня. Пациент госпиталя Патрикеев уже знал, что подвалы всех отделений и административных зданий госпиталя всегда закрыты на замок. А в его родном отделении, в подвале под лестницей был железный люк, который запирался на огромный засов. Рядовой слышал рассказы от фельдшеров и медсестёр о том, что все здания госпиталя соединены подземными ходами между собой и через которые можно было выйти далеко в город, за несколько километров.

Кузьма стоял в наряде дневальным около тумбочки с телефоном у окна и любовался архитектурой зданий госпиталя, когда к нему с улыбкой подошла старшая медсестра отделения:

— Что, Кузьма, домики наши нравятся?

Дневальный только печально кивнул головой. Какой бы не был солдат по своему развитию, но он уже понимал, что вся эта красота закончится, когда его комиссуют и отправят в Союз. Оксана, да и другие медсёстры отделения прониклись к Кузьме уважением, угощали сладким, иногда делали поблажки и освобождали его от тихого часа или отбоя. Робость молодого человека прошла, он подружился с Оксаной, но уже чувствовал себя с ней как брат со старшей сестрой. Кузьма был единственным поздним сыном в семье, вырос с тремя старшими сёстрами и сейчас с медицинскими сёстрами отделения вёл себя довольно уверенно. Старшая медсестра подошла к окну:

— Кузьма, а ты знаешь, что наш госпиталь во время войны входил в ставку самого Гитлера? И сейчас под нашими ногами большая сеть подземных ходов и помещений?

Рядовому Патрикееву стоять дневальным было очень скучно, и он с удовольствием начал слушать рассказ Оксаны об истории этого госпиталя ГСВГ, которую она услышала от знакомых офицеров из комендатуры. Например, что было ЧП в каком-то году. Караул подняли в ружьё, так как в этих потайных ходах и комнатах не с того и не с сего вдруг загорелся свет сразу в разных зданиях и на чердаке. Туда тоже из подвала можно было только попасть по тайной лестнице, как и на вышку, которая примыкала к зданию отделения. Попытались выключить свет. Не получилось, провода терялись где-то в бесконечных ходах подземелья, куда можно было попасть, спустившись в подвал. А там ходов море... Попасть можно было опять только через подвал подземелья, а помещения находились на втором и третьем этажах. Из здания не попадёшь и не догадаешься, что рядом находится потайная комната. Вокруг дверей нет, разве что окно на улицу, вход только с подземелья по крутой лестнице.

Старшая медсестра показала дневальному пару комнат из окна мансарды. Рассказывали, что подземные ходы выходили за территорию леса, к реке и в другие районы города, и даже возможно, в другой ближайший город. Что полностью все ходы даже не обследовали из-за сложности и опасности, так как после бомбёжек многие проходы завалило, только где-то остались узкие проёмы, по которым можно было передвигаться только ползком. Комендатура в целях безопасности некоторые коридоры и проходы закрыла решетками, где-то даже замуровали. А подвалы всех отделений и зданий приказали закрыть на замок, чтоб наши солдаты в самоволку не бегали. Ну и диверсий западных немцев тоже опасались. Оксана рассказывала очень убедительно, а у впечатлительного и расчётливого Кузьмы именно в этот момент созрел план мести старослужащим-танкистам…

Мы все помним, что гвардии рядовой Патрикеев мотострелкового полка ГСВГ в некоторых житейских вопросах был как ребёнок, а в некоторых делах — хитрован ещё тот. Патя по-простому, по-деревенски решил сдать танкистов-старослужащих особому отделу госпиталя. Кузьма ещё с детства знал, что закладывать своих — это совсем не по-октябрятски и не по-пионерски. Но, после того как старослужащие перешли красную черту и стали прилюдно насмехаться над старшей медсестрой, мотострелок логично перевёл танкистов в стан своих личных врагов. А тут уже было не до деревенских понятий. В армии — как в армии! На войне — как на войне!

И хотя Оксана сама быстро и беспощадно разобралась с наглецами отделения, Кузьма уже не раз слышал от пациентов об истинном здоровье танкистов, тем более они сами постоянно хвастались своим знакомством с фельдшером Русланом и его консультациями. Молодой солдат принял волевое решение наказать негодяев и навсегда избавить своё отделение от этих старослужащих-симулянтов. Ещё по прибытии в госпиталь, особист мотострелкового полка представил гвардии рядового Патрикеева особисту медицинской части, который уже слышал историю о проникновении в американское посольство в Восточном Берлине и с интересом познакомился с легендарным разведчиком. Новый особист-майор предложил Пате по всем вопросам обращаться к нему напрямую, и если солдат не желает встречаться с ним прилюдно, то можно оставить записочку в специальном почтовом ящике у двери солдатского магазина.

И если разведчик Патрикеев проник однажды к американцам в Восточном Берлине без особого плана, надеясь на авось и удачу; то сейчас хитрован Патя решил тщательно подготовиться к проведению секретной операции, которую сам и обозначил кодовым словом «Бункер Гитлера». Во-первых, Кузьма в свой ночной наряд дневальным отделения тщательно изучил засов от металлического люка в стене подвала здания и понял, что он легко взломает хлипкий замок засова. Дело только оставалось за инструментом в виде фомки. Во-вторых, на полученные марки от художественных работ пехотинец купил себе длинный немецкий фонарь на пять батареек. И, в-третьих, на продовольственном складе старшина отделения лёгкой психиатрии купил у кладовщиков-армян две банки тушёнки по три марки за штуку. Ради общего дела пришлось идти на финансовые затраты. В следующее ночное дежурство Кузьма аккуратно взломал висячий замок арматуриной, капнул на дужку замка клеем «Рапид» и вернул обратно. Первая часть подготовки к сверхсекретной операции «Бункер Гитлера» была завершена.

Вечером, после просмотра программы «Время», молодой мотострелок подошёл к старослужащим танкистам в угол палаты, где они обычно кучковались до поверки. Деды Советской Армии насторожились. Но, Кузьма, широко улыбаясь, вытащил из своих госпитальных штанин три пачки «Охотничьих» из своей доли табачного довольствия, протянул коллегам по отделению и предложил:

— Разговор есть. Секретный. Только не здесь.

В последнее время у старослужащих лафа с никотином резко закончилась, и танкисты опустились до того, что в тяжелые дни перед выдачей очередных пачек сигарет сами постоянно стреляли покурить и даже тайком собирали бычки. Заинтригованные оппоненты потянулись за пехотинцем на лестничную площадку, где одновременно закурили и уставились на молодого. И только теперь танкисты обратили внимание, что старшина отделения что-то прячет и прижимает рукой под халатом. На всякий случай Коля со товарищи спустились на ступеньку вниз по лестнице. Кузьма заулыбался и с ловкостью фокусника вынул из кармана халата банку тушёнки:

— Не ссыте, пацаны! Махаться не будем. Предлагаю мировую.

Предложение было щедрым и неопасным, танкисты вновь приблизились к пехотинцу.

— Берите, пацаны, не жалко! У меня сейчас этого добра до хрена: и тушёнки, и сгущёнки. Вот только я один не смогу всё вытащить.

— Ты что, склад грабанул? — восхитился вожак старослужащих.

— Какой склад? Да у нас сейчас под ногами этого добра хоть жопой ешь, — Кузьма постепенно подводил старослужащих к основной идее своей секретной операции. — Никто не знает, а я знаю. Пошли за мной!

Все вчетвером спустились к загадочной стене подвала. Рядовой Патрикеев с хитрым выражением своего веснушчатого лица вытащил из-под мышки новый фонарик и протянул одному из танкистов:

— Посвети.

Кузьма ловко открыл замок, тихонько опустил засов и со скрипом открыл широкий люк в стене. Из проёма резко пахнуло сыростью, холодом и приключениями на свою жопу. А перед юными искателями возник чёрный туннель, уходящий в темноту. Ватага, затаив дыхание, перешагнула люк, немного спустилась по ступенькам из жжёного кирпича и попыталась разглядеть, что творится в конце туннеля. Даже свет мощного фонарика не смог пробить плотную пелену сплошной темноты, уходящую вниз. Мотострелок махнул рукой танкистам:

— Возвращаемся. Я там уже был. Метров через пятьсот будет огромный продсклад. Видимо, ещё с войны остался.

— Да ты пиздишь, пехота! — не поверил Коля.

Но, по глазам представителей бронетанковых войск уже было видно, что им всем очень хочется верить в огромный продовольственный склад под землёй со сгущёнкой и тушёнкой. Про который, никто, кроме одного пехотинца и трёх танкистов, не знает. Рядовой Патрикеев, закрывая круглую дверь стены и устанавливая замок на место, резонно заметил сомневающемуся старослужащему:

— Коля, а ты посмотри на дату банки внимательно.

Троица дедов Советской Армии сгрудились вокруг тушёнки. Патя подсветил банку. Вожак воскликнул:

— Ну, ни хрена себе! 1945 год.

Довольный Кузьма подвёл свою логическую цепь к завершающей фазе:

— А я что вам говорил! Так, пацаны, никому о нашем деле не звездим. Сами знаете, сколько стукачей вокруг и на молодых надежды нет. Тут же заложат офицерам. Надо достать вещмешков побольше и масла машинного, эту дверь смазать. Ещё один фонарик надо будет купить. Там темно. Вытаскивать будем постепенно. Я работал у немцев и знаю, что банка тушёнки стоит пять марок, а банка сгущёнки — три марки. А я даже не знаю, сколько ящиков этого добра осталось под землёй.

В темноте подвала глаза искателей продовольственных сокровищ вспыхнули так, что и без фонариков были готовы освещать путь к быстрому обогащению перед самым дембелем. А как мы все знаем: «Дембель был неизбежен, как крах капитализма!» В головах танкистов постоянно защёлкали цифры стоимости тушёнки и сгущёнки в банках, потом — в ящиках, а потом — в штабелях этих ящиков в огромном подземном складе. Головы новоявленных коммерсантов от открывшихся в темноте подземелья перспектив пошли кругом...

Компания поисковиков возвратилась из подземелья в отделение, и уже перед палатой Кузьма, хорошо зная, что аппетит приходит во время еды, всучил танкистам ещё одну банку тушёнки. Мол, всё равно под землёй этого добра навалом, зачем экономить? Хавать — так хавать! Завтра будет ещё больше. Дедушки Советской Армии с воодушевлением приняли тонкий намёк на тесное сотрудничество по поиску тайных схронов и дальнейшей реализации находок. В недалёком светлом будущем трое танкистов видели себя крутыми диггерами. Впрочем, этого слова они ещё не знали, но уже мнили себя тёртыми исследователями подземных объектов и, следовательно — состоятельными дембелями ГСВГ.

Первый акт секретной операции «Бункер Гитлера» был сыгран рядовым Патрикеевым чисто и безупречно. Помог опыт разведки в американском посольстве. Разведчик Патя начал подготовку ко второй части своего марлезонского балета, который был гораздо сложнее пройденного этапа. Кузьме не давал покоя единственный вопрос — как подставить старослужащих под выписку из госпиталя, а самому остаться в стороне? С этой глубокой по содержанию мыслью и от пережитых сегодня эмоций старшина отделения лёгкой психиатрии быстро уснул.

Утро оказалось мудренее вечера. Рядовому Патрикееву приснился яркий и запоминающийся сон. Как будто, он с танкистами спустился в подвал отделения и через тайный подземный ход вдруг вышел наверх в американском посольстве Восточного Берлина. Уже знакомые американцы очень обрадовались неожиданному появлению разведчика Пати, но настороженно отнеслись к незнакомым танкистам. Кузьма через переводчика объяснил, что эти солдаты свои, буржуинские, и очень хотят бочку варенья и коробку печенья, и ещё хотят виски с кока-колой. Самый главный американец через переводчика задал гвардии рядовому Советской Армии резонный вопрос с тонким намёком: «А не хотят ли эти товарищи свою Родину продать?» Разведчик Патя хотел объяснить всем присутствующим, что: «Тамбовский волк товарищ этим танкистам», но не успел и проснулся от волненья. И спросонья даже не мог понять, где он находится, и где американцы с танкистами?

Тут в голове старшины отделения лёгкой психиатрии что-то щёлкнуло, и сложился чёткий план дальнейших действий. Рядовой быстро привёл себя порядок, присел на своей кровати у тумбочки и, сделав вид, что рисует очередной самолёт, стал писать донос в особый отдел госпиталя. Разведчик Патя, чтобы не оставлять отпечатков своих пальцев, хотел было натянуть медицинские перчатки, хранившиеся у него в тумбочке на всякий случай, но вовремя догадался, что перчатки вызовут нездоровое внимание не совсем здоровых соседей по палате. Кузьма прикрыл лист бумаги правой рукой и начал писать левой, чтобы изменить свой и так всем непонятный почерк. Опыт разведчика не пропьёшь! Тем более с виски «Bourbon Jim Beam».

Мотострелок успел написать свою кляузу до завтрака, аккуратно сложил листок в новый почтовый конверт с рисунком «Белки и Стрелки» и для ценности послания подписал: «тАварищу Асабисту».

Всё же в своё время школьник Кузя не особо жаловал уроки русского языка. Даже за то, что на нём разговаривал сам Ленин Владимир Ильич. Сейчас, в непростой разведческой обстановке наверстывать упущенное было просто некогда. Рядовой Патрикеев хорошо помнил из разговора с особистом госпиталя, что все послания из специального ящика доставляют ему каждый вечер. В запасе ещё был целый день, но и дел у разведчика было более чем достаточно. И все дела приходилось делать самому...

На завтраке три танкиста тайно переглянулись сокровенными взглядами со своим подельником пехотинцем, но не стали садиться за один стол, чтобы лишний раз не будоражить общественность отделения лёгкой психиатрии. После завтрака в курилке Патя с танкистами отошли в сторонку, и старшина отделения для усиления установившегося контакта вновь повторил процедуру вознаграждения страждущих своими пачками сигарет. Благодарные старослужащие с удовольствием затянулись и приготовились внимательно слушать нового командира. Патя оглядел свою команду подземных поисковиков и строго спросил:

— Никому не пизданули про наше дело?

Три товарища одновременно завертели головой; мол, нам лишние дольщики не нужны, сами всё вытащим, продадим и поделим по-братски. Командир отряда распределил задачу на сегодняшний день:

— Достаньте сегодня вещмешки, хотя бы по одному на каждого. Больше за раз не утащим, консервы тяжёлые.

— Так давай пару раз сходим! — воодушевился танкист Коля.

— А складывать консервы у себя под кроватью будешь? И нам ещё немца надо найти, чтобы постоянно у нас покупал, — остудил Кузьма подельника.

Тройка согласно закивала головой. Жадность фраера погубит! Надо всё делать осторожно и аккуратно. Как в разведке! Старшина отделения закончил свой развод:

— Встречаемся после ужина в подвале. Вы ищете мешки, а я попробую добыть второй фонарик.

Танкисты докурили, переглянулись и пошли осмысливать поставленную мудреную задачу. Рядовой Патрикеев пересчитал свою наличность — в заначке осталось одиннадцать марок с фенюшками. Нелегальные дела требовали постоянных финансовых вливаний. Патя вздохнул, подошёл к старшей медсестре и отпросился сходить на продсклад, якобы для согласования для выдачи следующего табачного довольствия. Девушка спокойно отпустила своего любимчика отделения. Если бы Оксана знала, какие волнения кипят сейчас в душе солдата и к чему всё это приведёт в итоге, старшая медсестра сама бы тут же заперла своего пациента в палате и никуда бы не отпустила.

Но, Кузьма был спокоен как опытный разведчик-нелегал, а сердце девичье даже не ёкнуло. На продскладе знакомые кладовщики-армяне сразу заулыбались своему постоянному клиенту. Патя сходу предложил тыловикам продать ему оптом пять банок тушёнки за десять марок, то есть уже по две марки за банку. Коренные жители солнечного Еревана долго не думали: «Две марки пятьдесят фенюшек!» Старшина отделения лёгкой психиатрии повернулся и сделал вид, что уходит. Кладовщики загалдели разом:

— Падажди дарагой! Какой ты горячий человек, а? Тебе как другу — забирай свои пять банок за десять марок, а?

И тут взгляд опытного разведчика упал на полку рядом с пожарным щитом, где за стеклом лежали аптечка и фонарик. Патя указал пальцем на полку:

— За десять марок четыре банки тушёнки и этот фонарик.

Предложение озадачило представителей тыловой службы госпиталя, но терять постоянного клиента им не хотелось. Дерзить тоже не хотелось после той истории с бочкой на складе. И тем более все успели перезнакомиться, и были почти друзьями. Даже земляками... Главный кладовщик по имени Серик опять заулыбался:

— Зачем тебэ этот фонарь. Там батарэйки давно сдохли. Что мы своему прапору скажем?

Кузьма решил не отвечать на риторический вопрос и резко поднял ставки:

— Одиннадцать марок за четыре тушёнки и фонарь. Или я ухожу!

Это было предложение, от которого благоразумные торговцы никогда не отказываются. Сделка состоялась. И как постоянному и желанному клиенту благодарные тыловики подарили Кузьме старый солдатский вещмешок, куда с дежурной улыбкой сложили все покупки. Сервис на продскладе армейского госпиталя Тойпиц вполне соответствовал мировым стандартам. На обратном пути старшина отделения зашёл в предбанник солдатского магазина, который был закрыт и работал только с обеда. Но, секретный почтовый ящик был на месте, куда Патя и скинул своё тайное послание секретной службе госпиталя. Полдела было сделано!

На входе своего отделения, разведчик внимательно огляделся, быстро спустился в подвал и спрятал свои покупки в нише стены. Затем поднялся на свой этаж, отметился у старшей медсестры и начал ждать обеда. За эти полдня разведчик выполнил намеченные цели и нагулял отличный аппетит. За обедом танкист Коля тайно показал Кузьме большой палец правой руки. Остальные танкисты просто заулыбались. Дело сделано, товарищ!

После обеда все опять собрались недалеко от курилки. Колян с загадочным видом вытащил из-за пазухи госпитального халата небольшой свёрток, развернул и гордо продемонстрировал Кузьме два огромных картофельных мешка. Патя опешил:

— Меньше не было? Договорились же о солдатских вещмешках с лямками. Как потащим?

— Нас же четверо! Один мешок на двоих, в эти мешки войдёт больше, чем в солдатский рюкзак, парировал танкист.

Крыть было нечем, да и незачем. Командир тайного подразделения только вздохнул и начал инструктировать дальше:

— Я добыл второй фонарь. После ужина я поговорю с Оксаной и заберу вас на уборку территории, собирать листья с газонов. Быстро сходим, притащим и спрячем мешки в этих же листьях.

План был простой как солдатский сапог. Да и осенние деньки стояли тёплые и солнечные, убирать опавшие листья было одно удовольствие, и многие пациенты отделения стремились попасть в команду старшины. А тут получилось совместить приятное с полезным: и консервы притащить с подземного продсклада, и вечер провести под солнышком в предвкушении большого куша. Танкисты заулыбались, а командир тайного отряда строго добавил:

— И перед подземельем обязательно накуритесь. Спички и сигареты сдадите мне. Про газ — метан слышали? Ещё кому-нибудь там закурить вдруг захочется. Бабахнет так, что и от госпиталя ничего не останется.

Замечание было справедливым. Перед самым дембелем и внезапным обогащением никто не хотел умирать. Да и вообще уходить в мир иной этим бывшим самоубийцам уже очень не хотелось. А хотелось быть просто молодыми, здоровыми и богатыми. И каждый из старослужащих твёрдо верил в своё недалёкое светлое будущее. Впереди маячил богатый дембель.

Перед положенным послеобеденным отдыхом Кузьма подошёл к Оксане и попросил освободить его от этого пустого времяпровождения. Мол, просто посижу в Ленкомнате, письма домой напишу и самолёты порисую. Ничего не подозревающая старшая медсестра спокойно согласилась. Разведчик Патя засунул в карман один из своих карандашей, захватил из бытовки катушку ниток и спустился в подвал. Клей «Рапид», флакончик машинного масла и фонарик уже были с собой. Первым делом кладоискатель смазал засов люка, затем аккуратно открыл замок, захватил свой заныканный вещмешок и, закрыв за собой люк, спустился в подземелье. Под светом работающего фонаря привязал нитку к люку, воткнул в катушку карандаш, вздохнул и нырнул в глубокую темноту туннеля.

Кузьма шёл медленно, освещая себе путь под ногами и разматывая катушку. Дошёл до первого поворота и оставил там банку тушёнки. На четвёртом повороте тушёнка закончилась, и Патя решил, что пройденного расстояния будет вполне достаточно. Самим танкистам в этой кромешной темноте уже никогда не повторить этот замысловатый путь: один поворот направо и три налево. Над последней банкой, на стене, примерно на высоте своей груди пехотинец закрепил карандаш с ниткой, аккуратно захватил нитку в ладонь, выключил фонарь и попробовал повторить свой путь в темноте по проложенной нитке.

Обратная дорога домой увенчалась успехом. С помощью клея замок вернулся на место, а опустевший вещмешок с неработающим фонариком был вновь заныкан в стене подвала. После ужина искатели продовольственных сокровищ традиционно собрались возле курилки. Танкисты выкурили по две сигареты и спокойно отдали пачки и спички мотострелку. Что там какие-то «Охотничьи», если уже совсем скоро каждый из них будет курить только «Кабинет». В подвале к удивлению подельников Патя вытащил из ниши стены свой вещмешок с фонариком с продсклада. В вещмешок сложили картофельные мешки и закинули за спину одному из танкистов. Второй фонарь пехотинец протянул Коле:

— Засунь в карман. Будет запасным, когда консервы грузить начнём.

Хозяйственная хватка командира приятно удивила подельников, и великолепная четверка смельчаков спустилась в подземелье. Пока первым шёл вожак диггеров. Луч фонарика выхватил отсвечивающую банку тушёнки на бетонном полу.

— Опаньки, тушёнка! — радостно воскликнул Колян и вырвался вперёд.

— Это я обронил, когда обратно шёл. Сдуру захватил штук десять банок и ронял по дороге. Три штуки только донёс. Одну сам съел и две вам отдал, — спокойно объяснил находку Патя и добавил. — Там по дороге ещё должны валяться.

Азарт собирательства полностью захватил старослужащих. Каждая найденная банка тушёнки оповещалась криком и всё больше и больше приближала их к заветной цели. Танкисты вырвались вперёд. Предводитель поисков шёл последним и освещал всем путь. На четвёртой банке рядовой Патрикеев аккуратно снял со стены карандаш с ниткой и выключил свой фонарь. Внезапно упавшая кромешная темнота разом пригнула танкистов к полу.

— Кузьма, ёшкин-кот, ты чего? — воскликнул из наступившего мрака танкист Коля.

— Да чего-то фонарь забарахлил, — спокойно ответил разведчик Патя, двигаясь назад по нитке, и добавил вслед. — Колян, попробуй свой включить.

Пока танкист вытаскивал свой фонарь из кармана и искал в темноте кнопку включения, мотострелок уже прошёл первый поворот в обратную сторону. Когда танкисты включили запасной фонарь, то поняли, что этим лучом света можно было разглядеть только свою ладонь, приблизив её вплотную к стеклу осветительного прибора. Через минуту этот луч надежды окончательно погас и неудачливые искатели приключений на свою жопу остались в густой темноте. Пациенты отделения лёгкой психиатрии запаниковали. Навсегда оставаться глубоко под германской землёй никому не хотелось. Хотелось домой, на дембель.

Кузьма уже прошёл последний правый поворот, включил свой фонарь, открыл люк и выбрался наружу. За всё про всё финал секретной операции под кодовым названием «Бункер Гитлера» занял всего пятнадцать минут. Дело оставалось за особым отделом госпиталя. Разведчик Патя, уничтожая следы операции, выбросил карандаш, моток ниток, сигареты и спички танкистов в урну, а свой фонарь спрятал глубоко под входной лестницей отделения. Старшина отделения вышел на свежий воздух и принялся добросовестно убирать листья под окнами своей палаты, чтобы больше свидетелей зафиксировали его старания.

В это время на стол начальника особого отдела госпиталя, майора Скворцова, легло письмо анонима. Где-то уже майор видел эту надпись «таварищу асабисту», но вспоминать было некогда, так как из тайного послания следовало, что трое пациентов отделения лёгкой психиатрии, находясь в сговоре с фельдшером отделения по имени Руслан, симулируют свои болезни с единственной целью — покинуть сегодня вечером госпиталь через подземный ход и удрать в ФРГ. Особист с трудом разобрал каракули доносчика и понял, что побег зреет давно, а беглецы уже запаслись сухпаем на дорогу в виде четырёх банок тушёнки. Скворцову сразу стало понятно, что вот оно — конкретное оперативное донесение, которое срочно следует реализовать в оперативное дело. Майору светило очередное звание только через год, но начальнику особого отдела госпиталя Тойпиц вдруг почудилось, как в тёмном углу его кабинета мелькнула внеочередная звезда на его погон.

Майор Скворцов слышал историю про то, как якобы в давние времена по подземному ходу в госпиталь пробрались диверсанты и убили всех пациентов отделения лёгкой психиатрии ударом шомпола в ухо. И якобы, в живых осталась одна санитарка, которая в это время спала в подсобке. И когда она проснулась, то от увиденного сразу поседела и сошла с ума. Но, контрразведчик особо не верил в эту легенду ГСВГ. Хотя и не исключал, что такие факты могли быть сразу после войны.

Раздумывать было некогда. Особист доложил коменданту гарнизона, вызвал дежурную группу с караула и проверил фонарик с дежурки. Фонарь еле горел. Майор Скворцов был решительным офицером, быстро сбегал в солдатский магазин и купил самый большой фонарь с запасным комплектом батареек. Контрразведчикам, как и разведчикам, иногда приходилось идти на личные финансовые траты ради общего дела. Позднее майор компенсирует свою наличность из оперативных расходов, чего не скажешь о разведчике Пате.

Летучий отряд в составе свободного караула, начкара и во главе с начальником особого отдела, гремя пристёгнутыми к автоматам штык-ножами, галопом пронеслись мимо рядового Патрикеева с листопёром в руках. Майора на бегу кольнула какая-то мимолетная догадка от вида этого особого пациента, но размышлять было совсем некогда, оперативный азарт полностью завладел старшим офицером. И в награду всему отряду был первый приз — сломанный и лежащий на полу замок от входного люка в тоннель. А дальше было всё делом техники. Напуганные танкисты так орали на всё подземелье, что эхо от этих криков отчаянья доносилось до самой границы с Западной Германией. И было непонятно, кто больше обрадовался поимке танкистов - охотники или сами беглецы?

В армейском госпитале Тойпиц не было своей гауптвахты. Злостных нарушителей воинской дисциплины и всяких там «бурых» и «отрицал» обычно отправляли в ближайший мотострелковый полк, где госпитальные губари под чутким руководством местных караульных азиатов и кавказцев в полной мере испытывали на себе все тяготы и лишения воинской службы. И желающих на вторую ходку к соседям в это армейское пенитенциарное учреждение обычно не находилось. Для осмысления своего неправильного поведения и укрепления внутренней дисциплины солдата вполне хватало первой отсидки.

Перед неудавшимися беглецами замаячила перспектива вновь очутиться в тесных стенах с ненавязчивым сервисом, но уже не в своём полку, а в гостях у мотострелков. Об условиях губы в пехоте наши танкисты были наслышаны, в негостеприимные камеры не хотели и с удовольствием начали сотрудничать с армейским дознанием в виде начальника особого отдела госпиталя майором Скворцовым и его замом капитаном Орловым. Вы не подумайте, что в особый отдел госпиталя офицеров отбирали строго по птичьим фамилиям. Нет, конечно! Просто так совпало у майора с капитаном по времени и в пространстве. Беглецов распределили по разным углам штаба госпиталя и приставили охрану.

Намётанным взглядом майор чётко определил вожака этой кодлы и вызвал к себе в кабинет. Остальных оставил капитану. Танкист Коля всё ещё дрожал от холода каземата, страха и неизвестности. Впервые его допрашивал оперативный сотрудник особого отдела. Скворцов ласково посмотрел на испуганного бойца:

— Присаживайтесь. Товарищ солдат желает что-то мне сообщить? — особист вдруг резко перешёл на «ты» и добавил строго: — А, может быть, ты мне вообще и не товарищ совсем? Родину-мать решил покинуть?

Танкисту Коле в этот момент очень захотелось стать не только верным товарищем этому майору, но и добросовестным гражданином своей родины. Задержанный вскочил со стула:

— Товарищ майор, это всё Кузьма придумал!

— Сидеть, солдат! Кто такой Кузьма?

— Наш старшина отделения, с пехоты он, фамилия Патрикеев.

В голове начальника особого отдела сразу сложились все пазлы мозаики этого непростого вечера. Майор приказал вывести задержанного к капитану и взять с него показания. Затем вытащил из сейфа недавно полученное письмо и поднялся в кабинет секретной части штаба госпиталя. В секретке получил под роспись личное дело гвардии рядового Патрикеева, тут же полистал и нашёл листки лично написанного объяснения особистам мотострелкового полка. На каждом листке бумаги сверху было старательно выведено: «таварищу асабисту». И ещё майор Скворцов заметил, что рядовой Патрикеев очень увлечён знаком препинания в виде точки с запятой. Видимо школьнику Кузьме на уроках русского языка больше всех понравился именно этот отделительный непарный знак препинания. Точка с запятой присутствовала в каждом предложении пехотинца, даже в коротком из двух слов.

Вообще рядовой Патрикеев не любил сложные предложения, а вот точку с запятой, как знак препинания, очень уважал и ставил её везде, где мог. Начальнику особого отдела госпиталя Тойпиц даже не надо было назначать и проводить почерковедческую экспертизу. Автором сегодняшнего секретного сообщения был не кто иной, как боец 67 мотострелкового полка гвардии рядовой Патрикеев, больше известный из личного дела, как «разведчик Патя». Особист крепко задумался. Дело принимало неожиданный секретный оборот.

После посещения этим разведчиком Патей американского посольства в Восточном Берлине рядового Патрикеева изолировали от нормального армейского общества и оставили под надзор особого отдела госпиталя. Майор Скворцов лично принял под роспись и свою ответственность из рук в руки этого рядового от своего коллеги пехотинца. А сейчас получается, что этот поднадзорник разрабатывает и проводит целые оперативные операции прямо под носом у контрразведчиков госпиталя. Тут было о чём подумать... Майор Скворцов вначале решил по нормальному поговорить с рядовым Патрикеевым. Да и вообще, чем-то этот непростой солдат импонировал офицеру. Поэтому начальник особого отдела сам отправился в отделение лёгкой психиатрии.

Хотя время уже приближалось к отбою, всё отделение находилось в радостном, но нездоровом возбуждении. Конец дедовщине! Медсёстры тщетно пытались утихомирить своих пациентов успокаивающими таблетками и уговорами готовиться ко сну. Да куда там... Такие события, как побег старослужащих через подземелье и стремительный захват беглецов не каждый день возбуждали и так не совсем здоровую психику постояльцев этой лечебницы.

Один только старшина отделения был совершенно спокоен, и совсем не удивился, когда в палату зашла старшая медсестра Оксана в сопровождении начальника особого отдела госпиталя. Авторитет старшей медсестры был гораздо выше положения особиста в этом непростом обществе, и после её короткой команды: «Отбой» все разбрелись по кроватям. Особист только добавил к приказу старшей медсестры:

— А вас, Патрикеев, я попрошу остаться и пройти с нами.

В кабинете старшей медсестры контрразведчик вначале поинтересовался, не будет ли Кузьма против, если Оксана Олеговна изволит присутствовать при их разговоре. Рядовой с благодарностью взглянул на свою возлюбленную и согласно закивал головой. И тут майор Скворцов задал конкретный вопрос:

— Кузьма, и какой чёрт тебя понёс с танкистами в этот гитлеровский бункер?

Разведчик Патя сразу догадался, что от особого отдела госпиталя ничего не скрыть. Даже кодовое название своей сверхсекретной операции: «Бункер Гитлера». Вот так майор, совершенно не подозревая, попал прямо в глубину непростого подсознания юного разведчика. Гвардии рядовой Патрикеев всхлипнул, ещё раз посмотрел на старшую медсестру и принялся изливать душу матёрому контрразведчику. Вот только Кузьма ничего не сказал о своих чувствах к Оксане Олеговне и, как бы его не спрашивал особист госпиталя, рядовой так и не выдал место получения четырёх банок тушёнки.

Кузьма никогда не стучал на своих и умел хранить чужие тайны. Да и майор Скворцов особо не настаивал. Картина неудавшегося побега и так прояснилась. И ещё начальник особого отдела госпиталя ГСВГ окончательно убедился, что кроме него и начальника спецлечебницы никто не знает о прошлом разведчика Пати. Гвардии рядовой Патрикеев никому, даже Оксане, не выдал государственную тайну.

Особист ещё больше зауважал солдата и начал просчитывать дальнейший ход событий.

Дело в том, что как раз в эти дни в Особом отделе штаба армии проводилась московская проверка. И это оперативное дело с попыткой побега из части через фашистское подземелье было как нельзя кстати. Майор Скворцов был обязан доложить об этом ЧП своим командирам, и тем более одним из фигурантов оказался тот самый боец, посетивший американское посольство в Восточном Берлине. Ну что ещё можно было продемонстрировать московским проверяющим? И начальник Особого отдела штаба армии в это время ждал звонка и отмашку майора на завтрашнее прибытие в госпиталь вместе с проверяющими. Контрразведчик принял волевое решение и задал рядовому ещё один конкретный вопрос:

— Кузьма, а сам-то чего хочешь?

Ответ был продуманным и быстрым:

— Хочу, чтобы меня не комиссовали как дурачка, а оставили служить. Мне ещё один год остался.

— Кузя, ты же сам понимаешь, что это невозможно, — мягко ответила старшая медсестра Оксана Олеговна, взглянула на особиста своими синими глазищами и добавила: — А может быть, мы с товарищем майором что-то другое сможем придумать?

Хотя майор Скворцов и был женатым человеком и очень любил свою жену, но, как все нормальные мужики госпиталя всё же был немножко влюблён в красавицу Оксану, поэтому с готовностью окунулся в её глаза и поддержал разговор:

— Если медицина нам поможет, то и мы поддержим все начинания.

Старшая медсестра задумчиво продолжила:

—У рядового можно легко обнаружить плоскостопие и просто отправить его в запас как ограниченно годного к воинской службе. Тем более, Кузьма уже год прослужил.

Начальник особого отдела задумался:

— Оксана Олеговна, если вы не возражаете, я заберу у вас пациента к себе. Попробуем решить этот вопрос с начальником госпиталя.

Из-за чрезвычайных событий и по настойчивой просьбе особистов части командование госпиталя были все на местах. Кто же, находясь в своём уме и добром здравии, откажет особому отделу в такой милой просьбе? Потенциальных перебежчиков на запад успели накормить и держали пока под надзором в предбаннике дежурной части. Первый испуг от заточения в каземате уже прошёл, танкисты очистили душу письменными показаниями и терпеливо ждали финала своей судьбы в армейском госпитале Тойпиц.

В это время капитан Орлов вёл плотный разговор под запись с фельдшером Русланом, который уже давал объяснения не только про себя, но и про всех своих коллег в госпитале. Беседа получилась содержательной и долгой, так как, учитывая неординарность событий, Русланчик принял единственное верное для себя решение — топить вокруг всех, чтобы выплыть самому. И если надо было сказать, что его земляк-танкист вместе со своими друзьями решили дёрнуть на Запад, то фельдшер вдруг вспомнил такие подробности предательских намерений своих друзей, что даже особист удивился и предупредил говоруна об уголовной ответственности за дачу ложных показаний. Под занавес этого рандеву капитан вытащил из сейфа специальные бланки вербовки и незатейливо сделал фельдшеру такое предложение, от которого Руслан ну никак не мог отказаться и подписал все документы. Вот так в воинской медицинской части одним стукачом стало больше. Ничего личного! Только служба...

Майор Скворцов просмотрел всю работу своего зама, удовлетворительно хмыкнул, попросил рядового Патрикеева подождать в коридоре, а сам вместе с капитаном Орловым и личным делом солдата зашёл в кабинет начальника госпиталя. Офицеры совещались недолго. Всем было понятно, что оставлять этого «разведчика Патю» в госпитале никак нельзя, если он уже смог попасть в американское посольство в Берлине и провести успешную операцию по отстранению своих конкурентов по отделению в фашистском подземелье, то логически следовало ждать от этого солдата всё, что угодно.

Кузьма с таким же успехом мог вполне собрать и летучий отряд из своего отделения лёгкой психиатрии и отправиться через уже знакомые подземные ходы партизанить в Западную Германию. И опять же особисты и начальник госпиталя хорошо понимали, что всё же гвардии рядовой Патрикеев в доску свой, советский человек, который только думает и действует не совсем ординарно. Нормальные взрослые мужики начали искать выход из этой ситуёвины.

Вскоре рядового вызвали в кабинет. Седой полковник медицинской службы вышел из-за стола и пожал руку рядовому и по-отечески спросил, как он себя чувствует. Кузьма чувствовал себя не очень-то и хорошо, молодой солдат сильно волновался и понимал, что именно сейчас решается его судьба, и не знал, что ответить военному доктору. На помощь пришёл майор Скворцов:

— Кузьма, скажу прямо — мы посовещались и решили, что есть возможность не комиссовать тебя, а отправить в запас в виду обострения твоего плоскостопия. — Голос особиста затвердел. — Но, и от тебя, гвардии рядовой Патрикеев, требуется никогда и никому не говорить о том, что случилось в американском посольстве и в нашем госпитале. Ты всё понял?

— Товарищ майор, это же военная тайна! Как я могу рассказать и выдать тайну? — удивился советский солдат и тем самым ещё раз закрепил верное решение своих офицеров.

— Это правильный ответ, — задумчиво произнёс полковник медицинской службы и добавил: — Рядовой Патрикеев, можете быть свободным.

Солдат вышел. А полковник, майор и капитан принялись решать судьбы трёх танкистов, трёх весёлых друзей. Из показаний фельдшера Руслана выяснилось, что эти пациенты всех водили за нос, пока весь госпиталь готовился к московской проверке. Сейчас проверка прошла успешно, медицинская воинская часть выдохнула и пришла пора заняться текущими делами. Офицеры приняли решение — завтра прямо с утра быстро собрать консилиум, коллективно проверить танкистов на симптомы предполагаемых заболеваний и отправить всех троих дослуживать в родную часть: водить танки, разгружать уголь и укладывать бетонные шпалы на танкодроме. Отдохнули ребята после неудавшегося суицида, подлечили таблеточками свои слабые нервишки и хватит. Пора и честь знать!

Своим вечерним докладом майор Скворцов вначале немного огорчил начальника особого отдела штаба армии сообщением о том, что никакой попытки побега солдат на Запад не было. Только было несанкционированное проникновение в фашистский подземный ход в поисках несуществующего продовольственного склада. Но, затем особист военно-медицинской части настойчиво порекомендовал своему командиру всё же прибыть завтра вместе с московскими проверяющими в госпиталь и разложил по полочкам программу посещения: во-первых, знакомство с легендой разведки и контрразведки — гвардии рядовым Патрикеевым. Во-вторых, лёгкая экскурсия по немецким катакомбам, где майор сам лично сегодня видел пару барельефов фашистской свастики. В-третьих, капитан Орлов сегодня провёл удачную вербовку по всем правилам и канонам нашей конторы. То есть московским проверяющим у нас есть что показать, и с оперативной документацией в особом отделе госпиталя всегда был порядок.

Начальник особого отдела штаба армии и сам был не прочь взглянуть на легенду ГСВГ, никогда не был в гитлеровском подземелье и ещё слышал про новую офицерскую баню, специально построенную в госпитале для проверяющих. Подполковник знал, что проверка прошла успешно, и баня пока пустует. Майор Скворцов понял тонкий намёк командира и доложил, что к завтрашнему приезду всё будет готово. А кто же из нормальных мужиков, даже московских контрразведчиков, откажется от русской бани после германского подземелья? А в кабинете начальника особого отдела госпиталя, в самом тёмном углу вдруг опять мелькнула внеочередная звезда на погон майора.

Начальник Особого отдела штаба армии подполковник Галкин (так совпало) вместе с проверяющими москвичами прибыли в медицинскую воинскую часть к одиннадцати утра. За это время в госпитале уже успели обследовать танкистов, вынести вердикт о полном соответствии тонкой душевной натуры этих солдат к несению строевой службы и от греха подальше (подальше от московских проверяющих) отправить всех троих в свой танковый полк через гауптвахту мотострелкового полка. Три танкиста были просто ошарашены такой скоростью смены обстановки. Ещё вчера утром они застраивали молодых в своей палате, а вечером гуляли по немецким катакомбам. Сегодняшний вечер они уже проведут в стеснённых условиях гауптвахты пехоты. Жить становилось всё сложней и сложней. Бойцы даже не подозревали, что вся эта оперативность сыграет только в их пользу. При остром желании особисты госпиталя могли спокойно дать ход показаниям фельдшера Руслана, немного поработать с показаниями разведчика Пати, всё согласовать, закрепить вещдоками в виде фонарика и четырёх банок тушёнки и отправить материал проверки в прокуратуру для возбуждения уголовного дела. А там уже — как карта ляжет...

Гвардии рядовой Патрикеев с утра не терял времени даром. Зная, что его вновь вызовут в особый отдел, привёл себя в полный порядок, благоухал ароматом одеколона «Тет-а-тет» и попросил у старшей медсестры новый госпитальный халат, который аккуратно выгладил и подшил. Оксана Олеговна, тоже зная, что прибудут москвичи, решила сама сопроводить пациента в штаб госпиталя. Для чего принесла из дома новый набор французской парфюмерии, купленный у поляков, и принялась наводить боевую раскраску. Именно для таких служебных выходов в свет в шкафчике старшей медсестры хранился специальный импортный медицинский халат, ушитый строго по её стройной фигуре.

Майор Скворцов, после прибытия своего начальника и московских проверяющих в виде полковника и капитана, приступил к первой части своего марлезонского балета и через дежурную часть вызвал рядового Патрикеева в штаб госпиталя. Прибывшие офицеры с нетерпением ждали живую легенду Группы войск, лично побывавшую в самом логове вероятного противника. Когда в кабинет вошли рядовой и сопровождающая его старшая медсестра, живая легенда сразу ушла в тень.

Офицеры при виде девушки все как один быстро вскочили с мест. А всех резвей оказался молодой капитан-москвич. Что опять подтвердило вековую мудрость: «Я человек и ничто человеческое мне не чуждо» По латыни звучит так: «Homo sum, humani nihil a me alienum puto» Особисты тоже были людьми и имели такие же слабости перед женскими чарами, как все нормальные мужики...

Молодой контрразведчик был так сражён красотой внезапно появившейся старшей медицинской сестры отделения лёгкой психиатрии по имени Оксана Олеговна, как не нашёл ничего лучшего, как вдруг заявить девушке:

— А у нас сегодня вечером банька! Вы тоже придёте?

Все офицеры разом повернули головы к приезжему капитану, а в кабинете начальника госпиталя, полковника медицинской службы Кулманова стало слышно только тиканье огромных немецких напольных часов. Оксана взглядом своих глазищ метнула в капитана такую молнию, что тот сразу сник, уселся обратно и опустил голову. Затем внимательно посмотрела по очереди на остальных мужчин и остановилась на начальнике госпиталя:

— Эрнест Эдуардович, пока любители бани поговорят с нашим пациентом; думаю, лучше будет для всех, если я в дежурной части подожду.

Полковник медслужбы только кивнул, а старшая медсестра добила чужого капитана контрольным взглядом, ободряюще улыбнулась Кузьме и вышла из кабинета. Полковник-москвич с удивлением спросил у коллеги:

— Серёга, ты чего? Ты контрразведчик или где?

Капитан всё ещё находился в лёгкой прострации и, вставая, только смог пожать плечами. Сам, мол, не понимаю, как такое отчебучил. Было видно, что молодой офицер искренне переживает за своё предложение здорового образа жизни незнакомой красавице. Только мудрый полковник медицинской службы, психиатр по образованию, всё понял и обратился к капитану Серёге:

— Молодой человек, девушка очень понравилась? Понимаю! Такую, как наша Оксана Олеговна редко встретишь. Между прочим, Оксана с отличием закончила медучилище, затем поступила в медицинский институт, отучилась три курса на отлично, взяла академический отпуск и сама завербовалась в армию, чтобы помочь своей младшей сестре и престарелым родителям. И мы её здесь все очень любим и уважаем, и в обиду никому не дадим. И вдруг полковник Кулманов обратился к рядовому Патрикееву, одиноко стоявшему в центре кабинета:

— Кузьма, я прав?

Разведчик Патя с интересом разглядывал контрразведчика Серёгу. И что удивительно, солдату интуитивно нравился это молодой капитан с лёгкой сединой на голове. Поэтому рядовой с улыбкой ответил начальнику госпиталя:

— Так точно, товарищ полковник! Никому не дадим в обиду. — Затем сделал шаг в сторону капитана. — Товарищ капитан, а наша Оксана очень любит белые розы. Подарите ей сегодня, и она вас простит.

Все офицеры вдруг вспомнили причину сегодняшнего сбора в кабинете начальника госпиталя и пригласили к столу неординарного пациента. Первым протянул руку проштрафившийся капитан:

— Капитан Сергеев! Рядовой, расскажи нам, как ты там американцев с Днём Победы поздравил и сними виски пил?

И если весь путь рядового от своей части в Дрездене и до американского посольства в Восточном Берлине был тщательно отображён в объяснениях Кузьмы и отчётах особого отдела и КГБ; то фактов поздравления с общей Победой и совместного употребления спиртных напитков с вероятным противником в личном деле рядового практически не было. И этот вопрос очень интересовал собравшихся в этом кабинете.

— Это же военная тайна! Я подписку давал, — присаживаясь за огромный стол, удивился разведчик Патя.

— Кузьма, это офицеры контрразведки из Москвы, у них есть допуск к секретным документам, — объяснил майор Скворцов и добавил: — Здесь все свои.

К своим гвардии рядовой Патрикеев проникся доверием, снова встал и начал рассказывать:

— У меня один дед погиб на фронте в Польше, а второй дед пропал без вести.

— Да садись ты, Кузьма, за стол. Здесь все свои и на равных, — перебил рядового майор.

— Товарищ майор, про своих дедов я всегда только стоя рассказываю, — сообщил солдат и добродушно объяснил: — Меня так отец научил.

Офицеры переглянулись за столом, и опытный полковник-психиатр предложил:

— Кузьма, а давай мы про твоих дедов тоже стоя послушаем?

Рядовой не возражал, и внимательные слушатели встали и расположились полукругом. Кузьма продолжил:

— У нас в роте на политзанятиях наш замполит, лейтенант Олейников рассказывал о встрече наших и американцев на реке Эльбе. В ленкомнате замполит большую фотку повесил про эту встречу, у него там дед тоже воевал и его ранили. Около города Торгау. Олейников сам нам рассказал. У американцев я сначала про праздник вспомнил, у нас в полку в праздничные дни всегда добавочное масло дают и два яйца вкрутую. А потом я вспомнил про День Победы и фотку вспомнил на стене ленкомнаты. Вот встал и поздравил их всех с праздником, — Кузьма перевёл дух от нахлынувших воспоминаний и посмотрел на капитана Сергеева. — У американского переводчика, его Майкл зовут, Миша по-нашему, оказалось тоже в эту войну дед погиб. Но, только где-то в Италии, Миша мне сам рассказал, и мы потом ещё с ним виски выпили.

— Кузьма, как тебе виски, понравился? — задал свой вопрос капитан Орлов, который про этот благородный напиток только читал в зарубежных детективах, впрочем, как и все остальные офицеры в этом кабинете.

— Самогонкой воняет, но очень крепкий, зараза!— поделился своими впечатлениями разведчик Патя и добавил: — Американцы в стаканы постоянно лёд добавляют. А лёд — это же вода! Вот дурачки. Мы же самогонку водой не разбавляем? Мне больше у них кока-кола понравилась. Сладкая!

Больше вопросов к рядовому Патрикееву не было, да и наступило время спуститься во вражеское подземелье. Кузьме велели быть проводником и ждать всех около отделения. Начальник особого отдела части с разрешения начальника госпиталя установил около входа в подземелье временный пост караула и договорился с начкаром, поставить туда перед обедом самого толкового бойца. Когда делегация во главе с майором Скворцовым, размахивающим своим длинным фонарём, подошла к отделению лёгкой психиатрии, у дверей здания уже ждал гвардии рядовой Патрикеев с таким же фонарём, как у особиста. Отряд только начал спускаться вниз по лестнице в подвал, как все вдруг услышали снизу из темноты звук передёргивания затвора и резкий окрик часового:

— Вер ист да? (Кто здесь?) Хальт! (Стоять) Ферботен! (Запрещено)

Начальник караула (сосед по лестничной площадке семьи Скворцовых) спускался первым и по заранее разработанному плану остановился, поднял правую руку для остальных и прокричал в темноту:

— Начальник караула, старший лейтенант Обухов.

— Начальник караула ко мне. Остальным оставаться на месте. Стреляю без предупреждения.

На всякий случай автомат этого часового был без патронов. Старлей Обухов по просьбе соседа проверил лично. Начкар спустился, зажёг свет в подвале и пригласил остальных. Последним шёл капитан Сергей Сергеев, который постоянно крутил головой и выискивал взглядом в окнах отделения и на лестничной площадке старшую медсестру отделения по имени Оксана. В этот раз капитану не повезло. Около открытого люка стоял часовой по стойке смирно. Полковник тревожно шепнул майору:

— Он нас обратно выпустит?

— Начкар с нами пойдёт, — успокоил москвича Скворцов.

В тоннеле Кузьма вытащил из кармана катушку ниток и карандаш и уже заученным движением закрепил к люку. Офицеры с удивлением наблюдали за манипуляциями рядового. Солдат встал первым, включил свой фонарь и приказал:

— Двигайтесь за мной. Один поворот направо, и три налево. Только нитку не прицепите. Вдруг фонари погаснут, по нитке и придём к выходу.

Рядовой Патрикеев и майор Скворцов двинулись первыми, освещая путь остальным. И, если рядовой Советской Армии уже в третий раз совершал подземное путешествие, то все офицеры оказались в подземелье впервые в жизни. Подземных туристов ошеломил высокий и длинный тоннель, постепенно уходящий по наклонной вниз. Советские офицеры долго простояли под барельефами фашистской свастики и орла. Когда подошли к уходящей в темноту и отсвечивающей от фонариков глади мутной воды, стало понятно, что дальше пути нет. Майор Скворцов объяснил, что сапёры уже пытались откачать воду, но безрезультатно. Вода прибывала каждый раз. Вроде бы дальше по этому туннелю был подземный завод по изготовлению ракет «ФАУ-1» и «ФАУ-2». И фашисты перед отступлением взорвали и затопили весь завод вместе с пленными рабочими и своими инженерами. После этой небольшой лекции всем стало несколько дискомфортно, и группа выдвинулась обратно.

Под землёй ни один фонарь не погас, часовой по приказу начкара быстро открыл люк и выпустил всех наверх. Под окнами отделения все с удовольствием вдохнули бодрящий воздух, сильно приправленный ароматом созревших каштанов и пожухлой травы. А капитан-москвич всё вертел головой, пока к нему не подошёл старшина отделения и заговорщическим шёпотом не сообщил, что в данный момент Оксана Олеговна находится на процедурах с пациентами в главном корпусе, и что смена у Оксаны заканчивается ровно в 17.00., и она обязательно выйдет с этой лестницы и пойдёт домой. За эту ценную информацию Сергей крепко, по-мужски, пожал ладонь Кузьме.

После обеда москвичи проверили учёт оперативной документации, затем полковник приказал капитану Орлову срочно организовать тайную явку с новым осведомителем, проходящим под кодовым именем «Сорока». Фельдшер Руслан был предупреждён о возможной секретной встрече и, хорошо зная сложные перипетии судьбы своих друзей танкистов, очень не хотел повторить их бесславный армейский путь. Обычно из госпиталя переводили только в пехоту. Поэтому «юный барабанщик» («барабан» — по сленгу оперативных работников — осведомитель на связи) с нетерпением дождался сигнала о встрече, прибыл секунда в секунду и выдал своему куратору вместе с московским полковником всю добытую им за прошедшие сутки информацию о жизни госпиталя. Новости не были полезными для особого отдела, но у свежего стукача было всё ещё впереди. И главное, проверяющий полковник остался доволен секретным рандеву. Из распорядка дня по проводимой проверке оставалась только баня...

Старшая медсестра отделения лёгкой психиатрии армейского специализированного госпиталя ГСВГ под конец рабочего дня тихо грустила в гордом одиночестве у окна своего кабинета. За стеклом начал густо накрапывать саксонский дождь. Делить свою грусть Оксане было не с кем, и её печальный взгляд был просто устремлён вдаль, сквозь стекло и падающие капли. В кои свои девичьи веки ей, можно сказать с первого взгляда, вдруг понравился парень, и тут на тебе — оказался москвичом, да к тому же ещё, судя по его двусмысленному предложению, активным бабником. В баню с собой, видите ли, он пригласил. Ловелас московский! Эххх, показала бы я тебе баньку, останься мы вдвоём в кабинете. Легко отделался, капитан столичный. Но, положа руку на сердце, девушка признавалась сама себе, что и от интимной баньки с этим сероглазым капитаном она бы совсем не отказалась. Тайные девичьи грёзы прервал требовательный стук в дверь. Оксана вздрогнула:

— Войдите!

В дверь просунулась рыжая голова пациента Патрикеева:

— Оксана Олеговна, вас на улице Серёга ждёт!

— Подожди, Кузьма. Какой Серёга?

— Сергеев!

— Кузьма, говори толком!

— Оксана Олеговна, я лучше вам покажу. Пойдёмте со мной.

Заинтригованная старшая медсестра прошла вместе со старшиной отделения в его палату, где уже практически все пациенты повисли на окнах и рассматривали мокнувшего под дождём московского капитана с букетом белых роз в руке. Офицер стоял не шелохнувшись, как оловянный солдат, и его взгляд из-под козырька фуражки был чётко устремлён на выход из здания. Оксана аккуратно выглянула из-за штор, быстро оценила эту картину маслом, которая ей ну очень уж понравилась, и спросила у своего любимчика:

— Кузьма, белые розы ты капитану посоветовал?

— Никак нет! — чётко, по-военному ответил гвардии рядовой, честно глядя в глаза старшему сержанту медицинской сверхсрочной службы.

А девушка усмехнулась и вдруг решила особо не спешить, вернулась к себе, вытащила свой новый парфюмерный набор и уселась перед зеркалом: «Значит Сергей Сергеев. И никуда ты, Серёжа, теперь от меня не денешься...» Но, затем вдруг заторопилась, быстро переоделась, накинула плащ и захватила зонтик. Сбегая вниз, девушка пожалела, что для полной картины не захватила с собой новые туфли. Ладно, и так сойдёт! На выходе Оксана остановилась, перевела дух, спокойно открыла входную дверь и на виду всего отделения подошла к офицеру и укрыла обоих открывшимся зонтом.

Зрители на окнах недовольно загудели, а старшина отделения Патрикеев скомандовал всем пациентам строиться в коридоре. Нечего лишку глазеть на хороших людей. Под зонтом девушка сама приняла букет у впавшего в ступор молодого человека, вздохнула аромат цветов и, хитро улыбаясь, поприветствовала:

— С лёгким паром вас, товарищ капитан!

Капитан Сергеев всё же был боевым офицером, в секунду отошёл от неожиданного девичьего натиска, схватился за зонт, как утопающий за соломинку и принялся исправлять свою оплошность и наводить мосты мира, дружбы и любви:

— Оксана Олеговна, я старый солдат и у меня сейчас в запасе просто нет слов, чтобы выразить вашу красоту и моё восхищение.

— А вы, товарищ капитан, рискните ещё раз и пригласите меня в баньку, — медленно сдавала свои позиции девушка.

— Виноват! И готов искупить свою вину кровью, — пошёл напролом капитан Сергеев.

— А вашей крови мне даром не нужно! Вы, Сергей Сергеев, кроме бани можете ещё куда-нибудь пригласить приличную девушку?

— Оксана Олеговна, откуда вы знаете, как меня зовут? — вначале не въехал москвич, затем вспомнил про рядового Патрикеева, ещё раз мысленно поблагодарил солдата и вздохнул. — Признаюсь честно, свои последние командировочные я потратил на этот букет. И сейчас я гол, как сокол!

— Сергей, а родителям успели купить подарки с заграничной командировки?

— Оксана, какие подарки? Мы так вчера посидели в штабе армии, а затем в каком-то маленьком немецком кафе. Забыл, как называется.

— Гаштет. Товарищ капитан, так вы что — любитель закладывать за воротник? — с усмешкой спросила правильная девушка Оксана.

— Я не любитель пить на халяву, — смущённо ответил правильный парень Сергей и выглянул из-под зонта. — А вот и дождь закончился!

Старший сержант сверхсрочной службы внимательно смотрела в серые глаза капитана и о чём-то напряжённо думала о своём, о девичьем. Офицер выдержал взгляд девушки, терпеливо ждал и просто молчал. Оксана решилась, стряхнула последние капли дождя с зонта и сказала твёрдо:

— Сейчас я вам дам сто марок. Молчать, товарищ капитан! Подарков вам здесь никто делать не собирается. Деньги даю в долг. У меня через две недели отпуск, поеду к сестре в Москву, она там учится в медицинском. Вот и вернёте там должок строго по курсу, получается тридцать три рубля и тридцать три копейки. А долг платежом красен! Вы согласны со мной, нежданный гость столичный?

Капитан Сергеев Сергей Петрович с малых лет вместе с мамой мотался по гарнизонам вслед за новым местом службы своего папы. И только семь лет назад вместе с родителями переехал в столицу нашей необъятной Родины на новое место службы отца, генерал-лейтенанта бронетанковых войск. Из этих семи лет Сергеев успел прослужить два года в Краснознамённом Туркестанском военном округе и ещё два года выполнял свой интернациональный долг в Афганистане. Сергеев имел несколько боевых наград, получил внеочередное звание капитана, был ранен и смог вернуться в строй, но уже только в особый отдел. Поэтому Серёга особо себя москвичом не ощущал, выбора в ответе строгой девушке у него не было, зато появилась возможность приятно провести время с этой красавицей где-нибудь в немецком ресторанчике и затем вновь встретиться в своем городе. Тем более, Оксана сама предоставляет ему такой реальный шанс. Капитан согласно кивнул: — Оксана, будете у нас на Москве-реке, обязательно получите свои деньги, да ещё и с процентами.

— Нет уж, Сергей! Лучше вы к нам, на Эльбу, — рассмеялась Оксана и добавила: — А теперь быстрей в магазин, а то скоро закроется.

— Какой магазин, Оксана?

— А подарки родителям кто покупать будет? — девушка тянула парня за руку в центр города. — А на оставшиеся марки гульнём в айс-баре.

Слово «айс-бар» немного успокоили московского капитана, и он послушно отправился выбирать покупки. Сергей ещё не знал, что после магазина они с Оксаной кутнут на последние марки в обычном кафе-мороженое. По совету девушки выбрали халат для мамы, немного подумали над подарком для папы, и Сергей вдруг вспомнил про немецкий длинный фонарь майора Скворцова и рядового Патрикеева. Очень будет кстати для отца-рыбака. Молодые люди долго не могли наговориться, но так как оба были людьми военными, всё же распрощались и перед расставанием обменялись телефонами и адресами.

Уже в Москве мама капитана Сергеева приятно удивится подарку своего сына. Раньше Сергей особо не баловал своих родителей. Халат окажется впору и очень понравится жене генерала. Ещё больше удивит маму отрешённый взгляд сынишки с какой-то непонятной блуждающей улыбкой на лице. Мудрая женщина догадается, что её сын окончательно отошёл от войны и своих ран, и, наконец-то, влюбился. Мама поделится своими наблюдениями с отцом — генералом. У этой пары не было цели женить своего единственного сына только на генеральской дочке, поэтому оба родителя примутся терпеливо ждать свою будущую невестку. А ждать то осталось всего две недели... И всё будет у Сергея с Оксаной хорошо...

На следующий день по вопросу здоровья гвардии рядового Патрикеева собрался небольшой консилиум. В принципе, все вопросы были решены, оставалось только оформить необходимые документы. После обеда Кузьма получил свой военный билет с надписью о том, что он ограниченно годный к службе в армии на основании определенной военно-медицинской статьи. В мирное время воинская служба гвардии рядового Патрикеева закончилась, и он подлежит теперь очередному призыву только в случае объявления военного положения в стране. Очередной осенний призыв молодых солдат и демобилизация отслуживших свои два года шли полным ходом.

По всем правилам гвардии рядовой Патрикеев мог дембельнуться только со своей части — гвардейского 67 мотострелкового полка. И сопровождать комиссованного до полка, а затем и до военкомата в Союзе был обязан один из офицеров госпиталя. Капитан Орлов, родом из Воронежа, лично вызвался в командировку — проводить рядового Патрикеева к отчему дому через родную воинскую часть. Заодно капитан и к своим родителям успеет заскочить.

У Кузьмы уже были пустой дембельский чемодан и дембельский альбом без фоток. Свои финансовые накопления разведчик потратил на проведённую спецоперацию. Старшая медсестра отделения лёгкой психиатрии армейского специализированного госпиталя ГСВГ, едва взглянув на порожний чемодан своего старшины отделения, отпросилась на час у начальника отделения, сбегала в город и купила точно такой же халат для матери Кузьмы, какой был куплен московскому капитану. В благодарность за Серёжу...

В родном 67 мотострелковом полку, все, кто ранее знал гвардии рядового Патрикеева или слышал о подвиге разведчике Пати, удивились сильно. Даже невооруженным и немедицинским взглядом было видно, что молодой человек изменился. Кузьма уже не был тем отсталым в развитии солдатом, которому в начале службы доверили таскать ручной пулемёт на полигон и колотить мишени. При случайной встрече у продовольственного склада перед начальником войскового стрельбища Помсен стоял вполне обычный боец третьего периода службы — уверенный в себе черпак. Психическое расстройство, которое родители заметили ещё в детстве Кузьмы, отступило со временем службы в армии. Полгода в мотострелковом полку и полгода в специализированном госпитале Тойпиц не прошли мимо этого солдата. И этот случай не был чудесным божественным исцелением молодого советского человека.

Во-первых, отсталый в развитии призывник Патрикеев по ошибке тамбовского военкомата попал служить в нормальную боевую часть Группы Советских войск в Германии, где был сильный офицерский и сержантский состав. А командир полка, подполковник Григорьев был в этой части и царь, и бог, и отец родной. У Кузьмы не было конфликтов ни с сослуживцами, ни с офицерами. Все его понимали и даже сочувствовали. Никто молодого солдата не обижал — ни свой период службы, ни старослужащие. Что поделаешь, раз призвали по ошибке?

Наоборот, все старались поддержать Кузьму. Даже доверили ручной пулемёт Калашникова (РПК). И так оказалось, что в 67-м гвардейском мотострелковом полку у рядового Патрикеева не было проблем по службе, которые могли бы обострить его болезнь.

Во-вторых, молодой человек не по своей воле резко изменил свой деревенский образ жизни. И если в его родной деревне с самого детства могли оскорбить или посмеяться над отсталым пацаном, то в воинской части уже не было никаких условий и отношений, питающих заболевание молодого солдата. Постоянные занятия, марш-броски и стрельбы в сплочённом воинском коллективе сыграли свою роль в адаптации Кузьмы в этом непростом армейском обществе и не вызывали у парня никакого психического напряжения.

Ну и ладно, что рядового Патрикеева отстранили от стрельб на войсковом стрельбище Помсен. Солдату больше нравилось колотить мишени вместе с полигонным пилорамщиком Ромасом, а затем обедать и ужинать в столовой стрельбища. Патя всегда был при общем деле защиты своего Отечества...

И в третьих, самое главное — по сути своей Кузьма Патрикеев всё же совершил свой личный подвиг. Молодой человек искренне желал быть таким, как все солдаты его воинской части. Патя хорошо понимал, что он отличается от бойцов полка, но не хотел этим воспользоваться и быстрей вернуться на гражданку. Наоборот, рядовой мечтал стать разведчиком, и даже смог немного погостить в американском посольстве Восточного Берлина. Кузьма воспользовался своим шансом, который ему дал призыв в армию, и начал восстанавливать свой организм. И результаты были налицо.

Конечно, в выздоровлении рядового приняли активное участие специалисты психиатры армейского госпиталя Тойпиц вместе со старшей медсестрой по имени Оксана. Большую роль в эмоциональном состоянии молодого человека сыграли изображения самолётов на дембельских чемоданах (арт-терапия). И, конечно же, постоянная работа мозга разведчика Пати — вначале при проникновении в американское посольство и затем при проведении спецоперации в фашистском подземелье госпиталя. И так получилось, что все мысли и действия рядового Патрикеева были направлены на излечение, чего он в итоге и почти добился. У каждого человека есть выбор...

К прапорщику и солдатам подошёл незнакомый капитан. Рядовой Патрикеев представил офицеру госпиталя своих коллег по полку:

— Товарищ капитан, это мои друзья с полигона, — и обратился к прапорщику Кантемирову: — Товарищ прапорщик, а меня отправляют в запас.

— Что случилось, рядовой? — задал правильный вопрос начальник стрельбища, так как ни у него, ни у его солдат даже не было тени сомнений по поводу психической полноценности бойца Патрикеева. Кузьма сокрушенно ответил:

— В госпитале у меня обострилось плоскостопие.

— Солдат, сколько раз вам ротный, капитан Фертиков говорил, чтобы вы все берегли ноги? — деланно возмутился прапорщик и взглянул на сопровождающего офицера. Капитан Орлов только согласно кивнул. Ноги пехота должна беречь всегда… Рядовой Патрикеев вздохнул:

—Так точно, товарищ прапорщик. Видимо, не уберёг. Товарищ прапорщик, вы не волнуйтесь, меня опять призовут, если у нас объявят военное положение.

Офицер отвернулся и аккуратно сплюнул через левое плечо. Кантемиров улыбнулся:

— Кузьма, после того, как ты побывал в американском посольстве, думаю, вряд ли кто к нам сунется.

Рядовой и сопровождающий его капитан получили сухпай на дорогу и выдвинулись в сторону штаба — получать причитающую Кузьме зарплату пехотинца за последние шесть месяцев. Специально для рядового Патрикеева был на час раньше открыт солдатский магазин, и вынужденный дембель Патя упаковал свой чемодан, как и подобает старослужащему ГСВГ.

Орлову было необходимо сделать отметки в своём командировочном удостоверении в комендатуре гарнизона. Утром вместе с очередной партией дембелей полка гвардии рядовой Патрикеев в сопровождении особиста госпиталя убыл на пересыльный пункт Темплин. А ещё через сутки уже был на родной тамбовщине.

Примерно через пятилетку судьба вновь сведёт гвардии рядового запаса Кузьму Патрикеева и гвардии прапорщика запаса Тимура Кантемирова в городе Санкт-Петербурге. И в это время термин «тамбовские» только начнёт входить в обиход жителей культурной столицы разваливающейся на куски нашей необъятной Родины…