Кто сильней - боксёр или самбист? Часть 2

Глава 6 Гауптвахта

Комендатуры ГСВГ, кроме решения обычных военно-полицейских задач, ещё выполняли представительскую функцию — связь с немецкой гражданской администрацией, криминальной и дорожной полицией ГДР и госстрахом. Комендатура проверяла счета, выставленные немецкими предприятиями и гражданами за ДТП, за потравы посевов при выдвижении гусеничной техники на полигоны, за изготовление и опайку цинковых гробов, в которых некоторые советские военнослужащие, не выдержавшие тягот и лишений военной службы на чужбине, возвращались в Союз. Также вели учет и контроль состояния воинских захоронений и захоронений граждан СССР умерших на принудительных работах во время Второй Мировой и участвовали в работе различных охотничьих обществ. Дрезденская комендатура также осуществляла взаимодействие с криминальной полицией в случае совершения советскими военнослужащими уголовных преступлений на территории гарнизона и дезертирства из частей наших солдат с оружием.

Гвардии ефрейторы Эльчиев Эмин и Сергей Толстиков служили водителями-механиками сверхсекретного танка Т-80 в танковом полку дрезденского гарнизона и были не просто друзьями, они были земляками. Оба солдата оказались родом из города Нахичевань, родины Первого Секретаря Компартии Азербайджанской ССР Гейдара Алиева, чем страшно гордились и относились к остальным своим соплеменникам с лёгким презрением. Оба ефрейтора знали и любили технику, поэтому к концу срочной службы совместно приняли волевое решение остаться на сверхсрочную службу и подали документы в школу прапорщиков в Форст-Цинне (нем. Forst-Zinna) на должность командиров танка Т-80.

Вот так и появились два хулигана в дрезденском гарнизоне. В каждом уважающем себя крупном гарнизоне обязательно должны быть свои хулиганы. Противовес сил в природе. Чтобы для комендатуры с гауптвахтой служба мёдом не казалась. Должно же быть какое-то равновесие в этом непростом армейском мире? Без прапорщиков Эльчиева и Толстикова теперь не обходилась ни одна молодецкая драка на танцах в ГДО.

Однажды прапорщики-танкисты не поделили с прапорщиками-мотострелками нехороших немочек. Горячие советские парни выскочили гурьбой на улицу, а прапорщик Толстиков вызвал любого из пехоты один на один прямо в парке, около очага культуры и отдыха советской молодёжи. Вызвался прапорщик Кантемиров, был короткий обмен ударами, прибежали немецкие подружки и помирили гвардейцев различных родов войск Советской Армии. С тех пор прапорщики-танкисты старались больше не враждовать со своим коллегой с войскового стрельбища Помсен, а наоборот — постоянно просили Тимура поучаствовать в своих посиделках в качестве переводчика. Зачем драться ещё раз с боксёром, если вокруг полно прекрасных возможностей биться с менее подготовленными товарищами?

На немецких дискотеках при появлении Эмина и Серёги поляки и кубинцы старались по одному не ходить. А местные немецкие хулиганы тут же покупали в баре бутылку водки для советских прапорщиков, чтобы заручиться поддержкой этих варягов для драки с приезжими немецкими хулиганами. Друзья-земляки благосклонно принимали спиртные дары, но драться с немцами им было неинтересно. То ли дело — с кубинцами или поляками...

Советские военнослужащие драться умели и искренне любили кулачный бой. Земляки прошли суровую школу нахичеванских улиц, затем укрепили свои навыки выживания в Чебаркульской учебке и закрепили волю к победе в школе прапорщиков Форст-Цины. Свежеиспечённые прапорщики не жаждали крови. Нет, конечно! Им был важен сам процесс драки, победа, затем братание и угощение со стороны побеждённых. Круг интернациональных друзей у наших хулиганов постоянно рос.

И ещё гвардии прапорщики Эльчиев и Толстиков любили скорость! Ну, какой же русский с азербайджанцем не любит быстрой езды? На службе эта тяга к впрыску адреналина в кровь вполне компенсировалась на различных танкодромах и учениях вождением своих танков с газотурбинной силовой установкой. А что делать молодым людям со своей страстью в мирное время, в редкие часы армейского досуга? Друзья недолго размышляли над этой проблемой. Земляки нашли выход — они стали угонять немецкие мопеды «Симсон». И угоняли-то не с целью завладения чужим имуществом, а только покататься с ветерком.

Со временем Эмин с Серёгой стали кумирами у нехороших немецких девушек, особенно в первые дни зарплаты. А мы уже знаем, что недостаток красоты и стройности некоторых немочек вполне компенсировала немецкая водка с пивом. Меры в женщинах и в пиве земляки Гейдара Алиева не знали, знать не хотели и угощали своих подруг со всей широтой загадочной русско-азербайджанской души. Бывали случаи, когда простые немецкие девчата даже дрались между собой из-за расположения этих двух «совьетише фройнд». Что ещё больше подымало хулиганский авторитет советских прапорщиков в глазах местного населения...

А для коменданта дрезденского гарнизона эти два прапорщика-танкиста становились бельмом на глазу. Всё чаще и чаще комендатура получала тревожные сигналы от своих немецких коллег по охране правопорядка о драках одних и тех же двух советских военнослужащих по имени Amin und Sergei с немцами, кубинцами и поляками. И что удивительно, число угонов «Симсонов» в эти же дни тоже резко возрастали. Комендант служил третий год на своей должности, на днях получил очередное звание подполковника, сопоставил всю полученную информацию с днями получения заработной платы в частях и принял волевое решение лично выезжать по каждому сигналу о краже мопедов. Подполковник Кузнецов вышел на охоту...

Поимка советских хулиганов стала делом чести комендатуры и была лишь вопросом времени. Пока Эмину и Серёге везло по-крупному. Комендант со своей резиновой палкой, подарком немецких коллег, успевал только на «разбор полётов». Драки уже заканчивались, участники разбегались, а угнанные мопеды находились недалеко от холостяцкого общежития с гордым именем «Ледокол», где жили молодые прапорщики и офицеры. И всё же подполковник вместе с полицейскими скрупулёзно собирал информацию о таинственных русских. Комендант уже знал, что один из них — невысокий плотный блондин, а его товарищ — высокий сухопарый жгучий брюнет.

Все мы знаем, что армейская фортуна — дама непостоянная и рано или поздно капризно повернётся задом. В гости к нашим прапорщикам аккурат после получки приехали из соседней деревни Оттервиш две закадычные подружки по имени Симона и Рената. Девчата были даже симпатичными и в меру стройными, но уже в возрасте, обеим было немного за двадцать. И в отличие от многих нехороших немок эти подружки отличались завидным постоянством. До Эмина с Сергеем немочки длительное время имели отношения с военнослужащими отдельного танкового батальона, стоящего рядом с их деревней. Рената даже успела родить мальчика, что ускорило встречу отца ребёнка со своей Родиной. Советский друг Симоны заменился по истечении трёх лет холостяцкой службы.

Немочки недолго горевали по своим, как бы сейчас сказали, бойфрендам. На горизонте появились два свежих, весёлых, компанейских и нежадных советских прапорщика с танкового полка. Тянуло девчат к танкистам... Рената с Симоной, как более опытные в любовных утехах с русскими, отшили всех молоденьких конкуренток и стали постоянными подружками наших хулиганов. Девчата приехали на мопеде «Симсон», и сама жизненная ситуация подсказывала, что для полного счастья молодым людям не хватает второго мопеда.

У здания молодёжного клуба, где проходила субботняя дискотека, стояли на выбор несколько «Симсонов». И как бы немцы ни старались обезопасить своих железных коней цепями с мощными замками и хитрыми кнопочками зажигания, для двух бывших мехводов и нынешних командиров суперсовременного танка угон мопеда был делом буквально двух минут. Как два пальца «об асфальт»! Джигиты с хохотом оседлали мопед и рванули в ночь догонять своих подруг. Вот оно — эфемерное ощущение свободы, любви и скорости...

На беду нашим хулиганам в этот момент владельцу мопеда приспичило банально поссать. Деревенский парнишка, гулявший на городской дискотеке, не пошёл в туалет, а по привычке решил освежиться прямо на улице и успел увидеть до боли знакомые мерцающие огни задних фонарей своего «Симсона». Ссать тут же перехотелось, и немец рванул к телефону-автомату у входа в клуб. Началась местная полицейская операция «Перехват». Подполковник Кузнецов был прогрессивным офицером, и кроме резиновой дубинки в УАЗике коменданта теперь постоянно работала немецкая полицейская рация. Основы немецкого языка комендант уже знал и тут же подключил к погоне свои оперативные силы.

Друзья догнали своих подружек и предложили продолжить этот по-своему прекрасный вечер на танцах в ГДО. Немочки охотно согласились, но благоразумно не стали пересаживаться по парам на угнанный мопед. Даже нехорошие немецкие девушки, привыкшие к порядку и дисциплине, просто не понимали, как можно взять чужое. Ordnung und Disziplin!

Поэтому мальчики поехали отдельно и быстро, а девочки следом и медленней. В этот раз полиция и комендатура сработали чётко и слаженно. Подполковник Кузнецов верно просчитал возможные варианты мест появления советских угонщиков. Да у них и особого выбора-то не было: ГДО или «Ледокол». Где ещё можно появиться на угнанном немецком мопеде в немецком городе? Разве ещё не сгонять в баню на войсковое стрельбище Помсен к своему товарищу, не самому законопослушному прапорщику Кантемирову?

У входа в ГДО советских военнослужащих уже ждала коварная засада в виде УАЗа комендатуры. Военный автомобиль комендатуры был оборудован спецсигналами, надписями по борту и метко прозван народом «попугайчиком» от производного слова «пугать». Прапорщик Толстиков, сидевший в этот раз за рулем мопеда, гнал во всю мощь и поздно заметил автомобиль стражей армейского правопорядка. Прапорщик Эльчиев при такой скорости вообще старался спрятать свою голову от встречного ветра за спиной товарища.

УАЗ выехал из-за укрытия, и смело перекрыл узкую дорогу. За спиной угонщиков послышалась сирена советского автомобиля ВАЗ-2103 местной полиции. Капкан захлопнулся! Справа немецкие дома, слева ограда крутого спуска к парку, ведущему к Эльбе и госпиталю. Но мы же знаем, что «русские не сдаются!». Тем более, не сдаются советские прапорщики ГСВГ… Серёга на полной скорости делает резкий вираж влево и ныряет по пешеходной каменной лестнице вниз, в парк. Вот тут наших отчаянных парней подвела немецкая техника. «Симсон» от скачков по ступеням с двумя взрослыми пассажирами резко заглох, и движок заклинило. Мопед и ездоки, описав приличную дугу, приземлились в парке врозь. Был бы под прапорами наш мопед «Верховина-Спорт», мечта любого пацана Советского Союза, мы бы ещё посмотрели — кто кого?

Адреналина и алкоголя в крови наших прапорщиков было вполне достаточно для пары кувырков по земле с возгласом: «блядь!» и «ёб!», быстрого осмысления оперативной обстановки вокруг и моментального принятия волевого решения для скрытного побега в темноту леса парковой зоны. Разбитый трофей был оставлен на радость загонщикам.

От советского госпиталя через весь парк вела небольшая народная тропа к холостяцкому общежитию. И комендант дрезденского гарнизона не был бы комендантом, если бы не знал этот секретный путь и не расположил своих сержантов комендантской роты в засаде на выходе из парка. Прапорщики успели умыться и почистить одежду на Эльбе и шли к «Ледоколу», делясь свежими впечатлениями от погони. Сергей радостно докладывал товарищу:

— Бля, лечу как в танке. Тут «попугайчик» прямо передо мной на дорогу выползает. Пиздец! Приплыли! Засада!

Водитель мопеда от возбуждения остановился и начал на руках показывать собрату по погоне всю крутизну заложенного виража и нырок по лестнице в парк. Эмин с восхищением следил за движениями рук земляка:

— Серёга, а я чё-та кемарнул слегка по дороге. Укачало меня, даже голые бабы приснились. Тут удар под жопу, и я лечу! Рядом ты пролетаешь. Ни хрена не понимаю, а где бабы? И по ходу думаю: «Мы же танкисты, а не лётчики». Тут со всей высоты как ёпс об землю! И я проснулся.

Советские прапорщики неконспиративно заржали на весь саксонский парк и продолжили этот нелёгкий путь домой. Вторая засада коменданта увенчалась успехом. Прапорщиков быстро скрутили, и каждый был удостоен чести весьма ощутимого удара резиновой дубинкой по заднице. В недалёком будущем, примерно через пятилетку, эти спецсредства под названием «Аргумент» будут широко применяться у патрульно-постовой службы (ППС) советской милиции. В наше время в дрезденском гарнизоне такая резиновая палка была только у коменданта. И редкие правонарушители гарнизона, перенёсшие эти «эксклюзивные удары от Кузнеца», охотно делились с коллегами по службе непередаваемыми ощущениями после соприкосновений своей пятой точки организма с немецкой резиновой палкой.

Старший офицер мастерски владел данным спецсредством, но применял только в исключительных случаях. Прапорщики Толстиков и Эльчиев относили себя к «бурым» военнослужащим и после стойко перенесённых ударов заявили коменданту:

— Товарищ полковник, а что, в парке уже нельзя погулять в свободное от службы время?

Подполковник Кузнецов, хотя и слыл в гарнизоне суровым офицером, был мужиком отходчивым. Комендант через два года уходил на заслуженный пенсион, поэтому особо не рвал по службе. Кто-то видел подполковника в парадной форме с медалями и орденом Красного Знамени на груди, старший офицер слегка прихрамывал и в особо пасмурную погоду ходил с тростью. И все знали особую лояльность коменданта гарнизона к разведчикам и десантникам. В общем, комендант дрезденского гарнизона оказался нормальным мужиком, обладал хорошим чувством юмора и поэтому деликатно, с улыбкой уточнил:

— Товарищи прапорщики предпочитают ночные прогулки по парку?

Прапорщик Эльчиев, хотя и был по натуре хулиганом, в детстве успел почитать книжки и знал много умных слов:

— Товарищ полковник, мы флору любим, — Эмин немного задумался, вспомнил второе умное слово и добавил: — И фауну очень любим.

Прапорщик Толстиков, хотя и окончил с отличием школу прапорщиков, таких слов не знал и начал судорожно анализировать версию своего товарища. Подсказку прапорщику дал подполковник:

— Так говорите, нравится цветочки по ночам собирать?

— Так точно, товарищ полковник! Решили прогуляться перед сном в парке и букет набрать, — заулыбался жгучий брюнет Эльчиев. Вслед лучезарной улыбкой озарил коменданта блондин Толстиков:

— Товарищ полковник, завтра выходной день, почему бы и не прогуляться перед сном?

Подполковник Кузнецов перестал улыбаться и приказал:

— Так, флористы, руки к осмотру!

Эти руки, руки танкистов, и выдали наших прапорщиков с головой. Ладони и пальцы хотя и были тщательно умыты речной водой, были в свежих кровоподтёках и ссадинах. Взгляд коменданта под светом фонарика опустился ниже на порванные в коленях джинсы друзей. И вся верхняя одежда беглецов пропахла вылившимся из бака мопеда бензином. Доказательств для временного задержания вполне хватало. Оставалось только снять отпечатки пальцев земляков с «Симсона» и допросить подруг угонщиков. Но это была уже работа немецкой полиции. Комендант приказал доставить задержанных в комендатуру для дачи объяснений и оформления под стражу.

Беглецов доставили прямо в кабинет коменданта, где подполковник решил лично допросить прапорщиков. Картина происшествия была ясна как божий день, и доказательств вины вполне хватало. Просто Кузнецова, как нормального мужика, очень интересовал только один риторический вопрос: «Ну, на хрена?» Комендант не стал заморачиваться на ночь отдельными допросами каждого подозреваемого, чтобы потом устроить им очную ставку. Зачем? Итак, всё понятно. Вот только: «На хрена, мопеды угонять?» Симсоны были в свободной продаже и стоили примерно как две месячные зарплаты прапорщика. Покупай, регистрируй в полиции и получай адреналин в кровь, сколько твой организм выдержит.

Но, у наших гвардии прапорщиков была своя внутренняя философия жизни. Так просто жить скучно, они не хотели и не умели. И у Серёги с Эмином уже был опыт дачи показаний в нахичеванской милиции. Поэтому их версия звучала вполне правдоподобно: выпили после тяжёлого трудового дня и пошли освежиться по парку перед сном. Спьяну решили искупаться в Эльбе, стали спускаться к реке, споткнулись в темноте об корни деревьев и кубарем скатились в воду. Отсюда и ссадины на руках. Вот и вся ситуёвина! И за что задержали добросовестных прапорщиков?

Эльчиев и Толстиков давали показания чётко и слаженно, и уже сами начали верить, что, действительно, всё так и было. Вот тут комендант задал коварный вопрос:

— Так, любители ночных прогулок, а почему ваша гражданка вся бензином пропахла? Я бы ещё понимал, если бы товарищи прапорщики решили в своих танкачах (танковые комбинезоны) в речке окунуться.

Товарищи прапорщики мило улыбнулись на этот детский вопрос подполковника. Любитель флоры и фауны Эльчиев к тому же решил стать защитником природы:

— Товарищ полковник, да вы даже не представляете, какая грязная вода в Эльбе! Там же везде по берегу плакаты на немецком и русском: «Купаться запрещено!» А мы-то с дуру и окунулись. Да там вся вода бензином пропахла. Товарищ полковник, надо немедленно сообщать в их «Зеленый патруль».

Кузнецов только расхохотался на всю комендатуру, вытер слёзы от умиления, велел расписаться в протоколах и сообщил, что завтра утром полиция откатает их пальчики и сравнит рисунки с отпечатками на мопеде. А там заодно и поговорим с немцами о загрязнении окружающей среды. И ещё почитаем, что подружки прапорщиков напели полиции. Записки об аресте оформили быстро, и вот так наши любители женщин, свободы и скорости оказались в гостинице с ненавязчивым сервисом под названием: «Гауптвахта»...

Каземат дрезденской гауптвахты был построен в 1900-1904 годах и представлял собой мощное красивое кирпичное здание в несколько этажей. По внешнему виду никогда не подумаешь, что это историческое сооружение было в своё время тюрьмой для всей земли Саксонии. В 1943 году здесь содержался до отправки в Бухенвальд самый известный заключённый нацисткой империи, один из главных политических оппонентов Гитлера, коммунист Эрнст Тельман. После Победы в Великой Отечественной войне советская администрация Дрездена логично переоборудовала здание каземата в гауптвахту. Саксонские архитекторы и строители этого изолятора даже в самом страшном сне не могли представить, что в недалёком будущем однажды в одной из камер их неприступной тюрьмы окажутся одновременно два поддатых советских прапорщика.

Остановимся на особенностях дрезденской гауптвахты, одно крыло которой занимала гарнизонная комендатура. Поэтому жизненный путь арестанта от оформления наказания и до места своего отбытия был как никогда коротким. Оставалось лишь пересечь под конвоем небольшой тюремный дворик. Комендант на тот период времени был офицером суровым, и даже солдаты комендантской роты, чем-то не угодившие своему начальству, могли запросто видеть из зарешечённого окна своё подразделение, идущее строем и с песней на обед в столовую.

Бессменный и опытный начальник губы капитан Аргудаев хотя и был философом по жизни, держал своё хозяйство в ежовых рукавицах. В камерах узницы всегда была чистота, вот только ощущения уюта не было, так как стены были выкрашены давящей серой мышиной краской. Почему? Наверное, интерьер подбирался лично капитаном-философом, чтобы и эта палитра красок помогала встать на путь исправления.

Стол и лавки в номерах были забетонированы в пол на таком расстоянии, что сидеть больше получаса на них было невозможно, так как затекали и ноги, и руки, и спина. Кровати были ещё кайзеровские из откидных металлических рам, к которым каждый вечер перед отбоем выдавались деревянные щиты, которые назывались почему-то «макинтошами». Эти пресловутые «макинтоши» были заботливо сколочены местными умельцами из досок разной толщины, чтобы у постояльцев не возникало ощущения курортного отдыха на лежаках у берега Чёрного моря. Офицерам и прапорщикам, угодившим в эту гостиницу с ненавязчивым сервисом, по велению капитана Аргудаева выдавали матрас и подушку. Во всех номерах всегда был постоянный порядок, малейшее замечание грозило дополнительным наказанием.

Кто хоть раз сидел на гауптвахте, знает, что ГУБА — это такое интересное место, где есть время задуматься о содеянном проступке и почувствовать себя в роли арестанта. Отказ от выполнения требований и приказов конвойных и начальника караула также грозил большими неприятностями вплоть до увеличения срока на одни сутки. Начкар или начгуб своих требований два раза не повторял. Конвойные тоже не церемонились.

В караул на гауптвахту приезжали и заступали бойцы из частей, дислоцировавшихся за Дрезденом, чтобы исключить возможность встречи бывшего заключенного и его охранника, иначе бы встреча была не из самых приятных для караульного. Караул вечно был набран из азиатов и очень злых непонятно на что — то ли на свою судьбу, то ль на службу собачью. Один аллах их знал...

При «посадке» все личные вещи изымались, и, тем не менее, раз в день проводились обыски с полным осмотром камеры. Шмонали всё, вплоть до трусов и кальсон. Во время отсидки на ГУБЕ запрещалось курить, разговаривать и днем спать в камерах. Все передвижения вне помещения камеры только под контролем конвоя, двух автоматчиков. Умывание, приём пищи, туалет осуществлялись под непрерывным контролем конвоиров, что создавало не совсем приятные ощущения постоянного присутствия посторонних людей в твоей личной жизни. Спустя сутки или двое у постояльцев этого казённого дома возникало подавленное состояние. Тоска и отчуждение посещали отступившие души. Хотелось выть и плакать от несправедливости. В горле стоял комок. Ещё очень хотелось немедленно учинить расправу над своим личным врагом — тем, кто, конечно же, несправедливо и влепил эти сутки гауптвахты.

В дрезденском изоляторе были четыре самые холодные камеры, так называемые «холодильники», в которых даже летом было довольно холодно. И чтобы новый губарь почувствовал разницу в арестантской жизни, обычно первые сутки он немного остужал свой пыл в этих прохладных номерах и проникался духом исправления в гордом одиночестве. Если за первые сутки узник не получал никаких замечаний от караула, его переводили в более тёплые места в общие камеры к сотоварищам по несчастью.

И для особо буйных один номер из указанных четырёх был с двойной решёткой, но без стекла. Нары в этой камере были приварены наглухо к стене, стола с лавкой не было в принципе. И каждый вечер перед отбоем для разнообразия тюремного существования наряд выливал на бетонный пол ведро воды с хлоркой...

Хватало максимум двух суток в этом особом номере для полного осознания постояльцем содеянного проступка и объективной оценки своего поведения. Обычно уже следующим утром борзый арестант, дрожа от холода и страха, громко докладывал очередному начальнику караула, какой он плохой солдат и как его необходимо срочно перевоспитать. Зимой шинель на ночь выдавалась по разрешению начкара, и зависело это только от его совести. Например, при вечерней поверке уже порядком уставший офицер пехоты задаёт риторический вопрос арестованным танкистам:

— Почему на петлицах танки смотрят в разные стороны?

Строй загнанных губарей начинает переглядываться и многозначительно молчит. Начкар дружелюбно улыбается:

— Ну что, не знаете? Ответ прост: «По своим не стреляем!» Танкистам шинели не выдавать!

В эту ночь для сугрева страдальцы танковых войск столько не отжимались как за всю свою службу ратную. Были ещё «чудики», в основном с Северного Кавказа, разделяющие армейскую службу на работы «мужскую» и «женскую». Несколько раз по три-четыре часа усиленной строевой подготовки строго по Уставу вперемешку с очисткой канализации гауптвахты, и тендерные стереотипы больше не волновали этих странных детей гор.

Капитан Аргудаев искренне приравнивал строевую подготовку к балету и очень уважал этот вид воинского искусства. Внутренний двор изолятора, который ещё выполнял роль плаца, был из саксонской брусчатки, поэтому каблуков и пяток солдатских там было стерто просто немерено. Начальник гауптвахты философски смотрел на окружающий мир и считал, что солдат на губе — это спасённый от тюрьмы чей-то сын. Армейский философ часто задавал сам себе вопросы, почему плохо спит солдат Советской Армии четвёртого периода службы. Понятно было, что им очень хочется чего-то такого этакого. А о чем солдат мечтает в армии больше всего? Правильно, о двух вещах: о девушках на гражданке, ну и, конечно же, о воле вольной, не подконтрольной армейскому начальству. А где воля, там и пиво с водкой.

Поэтому любимым изречением капитана было: «Водка в Советской Армии пахнет гауптвахтой...» Поэтому арестантские сутки в изоляторе были насыщенными и плотными. Приводим для примера этот здоровый распорядок жизни дрезденской гауптвахты:

06.00 — общий подъём; уборка всей ГУБЬІ и камер;

07.00 — утренние мероприятия (умывание, туалет);

08.00 — приём пищи, завтрак;

09.00-10.00 — изучение Дисциплинарного устава в камере (и не дай Бог закемарить — плюс сутки!);

10.00-13.00 — строевая подготовка на плацу;

14.00 - приём пищи, обед;

15.00-19.00 — различные работы (уборка камеры, помещений гауптвахты, работы по очистке свинарника и канализации гарнизона);

19.00 — общее построение - перекличка;

20.00 — приём пищи, ужин;

21.40 — подготовка к отбою — получение «макинтоша» и шинели (если повезёт);

22.00 — отбой.

Для отдельных личностей с тонкой душевной натурой распорядок дня по велению начкара или начгуба мог легко измениться. И всегда не в лучшую сторону для особого арестанта. В общем приятного было мало, но не критично! Суровую и серую жизнь дрезденской гауптвахты вполне мог разнообразить только арест какого-нибудь пьянющего вдрыбадан майора или подполковника, который орал на всю ГУБУ: «Начкар — пидарас…, ко мне..., строиться!»

Таких буйных офицеров, которые уже перед посадкой успели послать на хрен дежурного по полку, весь штаб и всех рядом стоящих, могли запросто запереть в гарнизонный цугундер. И начкар, как правило, еще только командир взвода, хорошо понимал, что вечером сдаст наряд и будет простым взводным и этого старшего офицера, какого-нибудь комбата, утром один чёрт выпустят. Камеры таким постояльцам не закрывались, и неадекватный арестант блудил всю ночь по этажу под ободряющие снизу крики солдат-губарей и успокаивался только под утро...

Вот теперь мы все представили дрезденскую гауптвахту и понимаем, что два свободолюбивых советских прапорщика просто не могли долго вынести такие стеснённые жизненные условия армейской пенитенциарной системы. И всё же армейская фортуна хоть и повернулась задом к прапорщикам, но всё же не отпускала танкистов и продолжала с ними флиртовать.

Этой поздней осенью начальник гауптвахты капитан Аргудаев вместе с семьёй находился в очередном отпуске. Обязанности начгуба временно исполнял заместитель коменданта гарнизона, старший лейтенант со звучной фамилией Скрипка. Звали молодого офицера Александр Юльевич (папу звали Юлий), он был холостяком, проживал на «Ледоколе» и был не прочь повеселиться на танцах в ГДО и на немецких дискотеках. Старлея Скрипку даже видели в ночных барах Дрездена вместе с прапорщиком Кантемировым. Саня по молодости занимался самбо и даже как-то раз на танцах в ГДО тоже успел подраться с Серёгой Толстиковым из-за местной буфетчицы. Самбист победил. Ревнивцы после драки, конечно же, помирились и напились до положения риз, чем глубоко обидели буфетчицу Светлану. В тот памятный вечер она осталась одна-одинёшенька...

Оставшись одни без караула в кабинете начальника губы, прапорщики и старший лейтенант тепло обнялись. Кто хотя бы раз подерётся, а потом помирится и вместе напьётся, автоматически переходит в разряд братанов и корешей. Офицер предложил друзьям присесть на диване, а сам занял стол начгуба:

— Ну, вы, прапора, отмочили сегодня! Вся комендатура на ушах стоит. Завтра с утра ещё немцы прикатят.

— Пиздярики подкрались незаметно... — вздохнул Серёга и замолчал.

Оба арестанты и надзиратель ушли в себя и задумались о вечном. Потом вернулись в реальный мир и одновременно втроём тяжело вздохнули. Прапор Толстиков посмотрел на старлея Скрипку:

— Санёк, а тебя тут ничего вмазать нет? Нам бы сейчас по стопарю и на боковую. Завтра день тяжёлый будет...

— С собой на службу не ношу. Может у Аргудаева какая нычка осталась? — временно исполняющий должность начальника гауптвахты начал аккуратно и умело шмонать кабинет. — Есть! Капитан бутылку «Кёрна» припрятал.

Старший лейтенант быстро сообразил три стакана и свои бутерброды на стол. Друзья чокнулись и без тоста засадили немецкую пшеничную водку. Задумчиво пожевали закуску. Эмин с Серёгой одновременно посмотрели на бутылку, переглянулись и по глазам друг друга поняли, что пить сегодня больше не надо. Сергей встал и улыбнулся офицеру:

— Всё, гражданин начальник, в хату веди. Спать хочу!

Понятно, что никакого личного досмотра перед посадкой в камеру у задержанных не было. Да и что там было изымать? Брючные ремни и шнурки от кроссовок? Саня точно знал, что Сергей с Эмином явно не страдают депрессией и не склонны к суициду. Если бы прапора были в форме, то их бы обязательно «разоружили» — сняли портупею. Прапорщиков поместили в одну камеру, притащили каждому «макинтош» и выдали матрас с подушкой. Дверь камеры с металлическим лязгом захлопнулась за спиной друзей. Было уже поздно, старший лейтенант принял волевое решение остаться на службе и переночевать на диване в кабинете. Офицер только предупредил дежурного поднять его на полчаса раньше подъёма, чтобы лично разбудить прапорщиков.

У земляков уже был опыт изоляции от общества на трое суток по одному делу на малой Родине. Нахичеванские следователи тогда так и не смогли ничего нарыть на пацанов, и правонарушителей пришлось выпустить. А садиться во второй раз всегда легче, чем в первый. Поэтому серые стены и унылый антураж камеры не произвели никакого впечатления на новых арестантов. Вставать на путь исправления прапорщики явно не стремились. Всё их внимание привлекла решётка на окне.

Эмин, как высокий узник, немного подтянулся и открыл оконную раму. Свежий воздух свободы принёс в узницу запах увядающих каштанов и шум деревьев. Губари вздохнули полной грудью и окончательно осознали, что долго находиться в замкнутом пространстве они не смогут. Прапорщики Эльчиев и Толстиков не страдали клаустрофобией, у них была другая зависимость. Земляки Гейдара Алиева уже не могли жить без свободы передвижения и скорости. Мозги командиров секретного танка, немного подогретые немецкой пшеничной водкой, начали усиленно искать путь к побегу. Цейтнот был жёсткий, в запасе у прапорщиков оставалось всего пять часов до подъёма. До чего же удивительно, как наши военнослужащие в экстремальных ситуациях становятся рационализаторами и рукодельниками.

Один «макинтош» был положен на пол к укреплённому в камере столу в сторону окна, второе спальное место твёрдо закрепилось под углом сорок пять градусов к стене перед решёткой. Вот тебе и первый шаг к свободе. Серёга, как самый сильный из пары, забрался и попробовал расшатать решётку. Уже минуло более восьмидесяти лет после строительства каземата, и историческое время было на стороне беглецов. Металлическая преграда на пути к свободе немного поддалась. Для дальнейших действий нужен был какой-никакой инструмент. Взоры прапорщиков пробежали по камере и остановились на откидных металлических рамах кроватей. Понятно, что даже немузыкальными пальцами механиков-водителей танка такие кровати не разобрать. Друзья попробовали пряжками своих брючных ремней и только выгнули фурнитуру. Были бы в руках солдатские ремни, вопрос в инструменте отпал бы сам собой. Солдатских блях не было, земляки судорожно пошарили в карманах.

Кто был туристом в ГДР должны помнить такие толстенькие тёмные монетки из латуни номиналом в двадцать пфеннигов. Восточные немцы их использовали для телефонов-автоматов, все остальные монеты в ГДР были белого цвета. Советские прапорщики нашли этим двадцатчикам совсем другое применение. Используя металлическую денюшку как отвёртку, губари разобрали одну кровать. И вот в руках рационализаторов два длинных металлических рычага. Осталось только по Архимеду найти точку опоры и перевернуть земной шарик.

Сергей с Эмином не стремились к таким глобальным целям, а просто стали с двух сторон аккуратно расшатывать решётку. Законы физики никто не отменял, и на всякое действие со стороны арестантов было противодействие от стен и решётки, но все мы знаем, что: «вода камень точит». Два часа кропотливой работы и решётка поддалась. И вот металлическая преграда лежит себе смирно рядом с «макинтошем» на полу камеры, а друзья любуются полной луной в свободном проёме окна дрезденской гауптвахты.

Прапорщиков «поселили» на втором этаже каземата, по высоте стены камера беглецов оказалась примерно чуть выше третьего этажа советского панельного дома. Прыгать высоковато! Что делать? Беглецы изучили оставшиеся крюки в стенах от решётки и вновь вспомнили о своих брючных ремнях. Выручай прапорщицкая смекалка! Ремни были связаны между собой и закреплены к одному из «макинтошев». Деревянный настил немного сузили теми же уголками.

Этот переоборудованный «макинтош» вывесили наружу и закрепили за крюк в проёме. Если считать расстояние настила вместе с опущенными вниз ремнями, высота побега сократилась вдвое. Выше, конечно, по сравнению с танком, но прыгать уже можно. Первым попробовал более лёгкий Эмин, который аккуратно сполз вниз по «макинтошу», затем перебирая в руках ремни, свесился на уровне первого этажа гауптвахты, оттолкнулся от стены и прыгнул. Эксперимент повторил Серёга и друзья, как пишут в шпиёнских книжках: «растворились во мраке саксонской ночи…»

Старшего лейтенанта Скрипку разбудили, как он приказал, И офицер решил сам поднять друзей-арестантов пораньше, чтобы они смогли спокойно умыться и привести себя в порядок. Сержант караула открыл дверь камеры прапорщиков, пропустил вперёд и.о. начальника гауптвахты и хотел войти за ним следом, но упёрся в спину офицера...

Александр не вошёл в ступор и его не схватил кондратий. Нет! Старший лейтенант стоял, быстро анализировал пустую камеру, свободное от решётки окно и принимал единственно правильное решение. Ещё вчера вечером из-за молчаливых переглядов прапорщиков он интуитивно почувствовал, что сегодня что-то должно было пойти не так, как надо. Офицер не предполагал, что всё произойдёт так быстро. И вот на тебе — рывок! Саня быстро пробежал глазами по разобранной раме кровати, остаткам «макинтоша» и решётке на полу, обернулся к сержанту и приказал:

— Объявляй тревогу, побег из гауптвахты!

— Да ну нах! — сержант попытался протиснуться мимо офицера и заглянуть в камеру.

— Я сказал — тревога! Бегом марш!

Для ускорения Скрипка просто двинул локтем в грудину сержанта. Сапоги караульного застучали по металлической лестнице вниз. Старший лейтенант быстро приставил оставшийся «макинтош» к проёму окна, выглянул, затащил в камеру сооружение прапорщиков, отстегнул ремни, скрутил и засунул в карманы галифе. Как только и.о. начгуба успел вернуть и обратно закрепить остатки «макинтоша», прибежал заспанный начальник караула, старлей с отдельного противотанкового дивизиона. Александр высунулся из окна по пояс и сделал вид, что осматривает окрестности в поисках беглецов. Затем спрыгнул, отряхнулся, посмотрел на артиллериста и спокойно заявил:

— Пиздец! Ушли.

— Быть не может.

Начкар залез на подставку и для очистки совести тоже внимательно обозрел окрестности. От прапорщиков не осталось и следа... Старший лейтенант Скрипка вздохнул и сообщил собрату по несчастью:

— Пора докладывать, пойду коменданту позвоню.

Оба молодые офицеры хорошо понимали, что виноватыми сегодня окажутся оба. Вот только в какой степени каждый из них? Вот в чём вопрос! И.о. начгуба приказал закрыть камеру, забрал ключи, вернулся в кабинет, быстро вытер ремни прапорщиков от пыли и закинул в сейф. И только затем поднял трубку и приказал соединить его с домашним номером подполковника Кузнецова.

А в это время гвардии прапорщики Эльчиев и Толстиков отсыпались в немецкой электричке «Дрезден-Котбус», которая шла по направлению к немецко-польской границе. И если из ГСВГ бежали в основном на западном направлении, а гвардии рядовой Патрикеев рванул на север, в Западный Берлин; то наши друзья приняли политически верное решение — они двинули строго на восток. Натиск на Восток! (нем. Drang nach Osten!)

План земляков был прост как фуражка прапорщика: пересечь немецко-польскую границу на нашем пассажирском поезде «Дрезден-Брест», который шёл через Котбус, а затем попытаться тайно пробраться в Советский Союз через польско-советскую границу. А там уже — как бог даст или аллах подскажет. Эмин с Сергеем после исторического прыжка успели забежать в общагу, в свою комнату, в которой жили вместе ещё с двумя прапорщиками с танкового полка, родом из Украинской ССР. Пришлось поднять коллег по части и сообщить о побеге с гауптвахты:

— Хлопцы, подъём! Запрягай коней, мы с губы рванули.

— Да ну нах! Скрипка, наверно, выпустил, — один из прапоров сел на кровать и потянулся к столу за пивом. Постояльцы холостяцкого общежития «Ледокол» только что отметили святой армейский праздник — День зарплаты. Второй танкист с интересом разглядывал порванную и грязную одежду соседей по общаге:

— Не. Не похоже! Вы что, братцы, по пьяни в полковой свинарник забрели? Вроде не воняете.

Беглецы быстро переоделись, схватили спортивную сумку и под удивлённые взоры танкистов начали заполнять её пивом и закуской со стола. Эмин обратился к соседям по комнате:

— Пацаны, мы в самом деле сняли решётку с окна гауптвахты, спрыгнули и сдёрнули. Куда поедем дальше, говорить не буду. Уже сегодня вас к особистам вызовут. Лучше не знать, скажите как есть: прибежали, переоделись, схватили сумки и убежали. Парни, нам бы только марок на дорогу добавить. В долг не прошу, сами не знаем, когда отдадим. И сможем ли вообще отдать...

Прапорщики танкового полка были нормальными советскими пацанами, и в нашей стране к сидельцам и беглецам всегда исторически относились с пониманием. Соседи пошарили по карманам, скинулись по сотне, а один из танкистов добавил ещё три червонца, недавно привезённые с отпуска. Серёга порылся в шкафу и вытащил из своих вещей две бутылки армянского коньяка «Арарат»:

— Вот, с Союза привёз, на День танкиста берёг. Одна бутылка ваша, вторую Скрипке втихаря подгоните, только чтобы никто не знал, — прапорщик Толстиков улыбнулся. — А Саня Скрипка — Человек! Так ему и скажите. И пусть не поминает лихом. Нам теперь удача очень нужна.

Товарищи по комнате холостяцкого общежития офицеров и прапорщиков маханули по стопарю «на ход ноги», быстро закусили, тепло обнялись и пожали руки на прощанье. Прапорщики больше никогда не встретятся, останутся нормальными людьми, окажутся в разных государствах и о судьбах друг друга узнают только через четверть века.

Старший лейтенант Скрипка имел опыт общения с особым отделом по поводу его посещений ночных баров Дрездена и ничего хорошего от контрразведчиков не ждал. Офицер хорошо понимал, что, учитывая должности беглецов, командиров секретного танка Т-80, шухер поднимется на всю Группу войск. И обязательно во всей этой ситуёвине найдут самого виноватого, которого и накажут по полной программе. Александр не только занимался самбо в своё время, но и неплохо играл в шахматы. До прихода коменданта старлей начал продумывать дальнейший ход сбора доказательств своей защиты. Первый шаг он уже сделал — закинул в сейф якобы изъятые ремни прапорщиков. Оставался вопрос личных взаимоотношений вне службы офицера с прапорщиками-беглецами. А вопрос наверняка будет: «Не офицер ли помог бежать своим корешам?»

Подполковник Кузнецов появился на гауптвахте уже через полчаса после звонка, хмуро поздоровался со своим замом:

— Давай, Юльич, веди на место преступления. Сам-то, где ночевал?

«Началось!» мелькнуло в голове Скрипки. Старший лейтенант ответил спокойно:

— Пока с задержанными разобрался, поговорили, ремни изъял, то сё, поздно уже было. Решил в кабинете переночевать. Да ещё дежурного предупредил, чтобы пораньше поднял. Вот, прям, товарищ полковник, как в воду глядел!

Комендант вздохнул:

— Да и меня эти прапорщики вчера совсем некстати рассмешили. Ну, надо же! Кто бы мог подумать. Особистам и командиру полка сообщили?

— Так точно! — доложил Скрипка и подумал: «Вот и ещё один виноватый у нас появился…»

Ключи от камеры беглецов сейчас были только у исполняющего обязанности начальника гауптвахты. Комендант внимательно всё осмотрел, выглянул наружу и спросил:

— Может, у прапоров с собой какой инструмент был?

— При личном досмотре не обнаружил.

— Вот так прямо и обыскал? Не звезди, Скрипка! Ты же с ними в одной общаге живёшь? Небось, бухаете вместе и одних и тех же баб ебёте?

— По карманам похлопал, — возразил заместитель и добавил. — Да я с одним из них из-за подруги подрался на танцах в ГДО. С Толстиковым, это который блондинистый.

— Да ну! Бабу не поделили? И кто кого? — искренне заинтересовался вопросом Кузнецов.

— Киданул пару раз прапора через бедро, потом на захват с удушением вышел. Товарищ полковник, вы же знаете, у меня разряд по самбо.

— Молодец! Не подвёл комендатуру. Вот так сегодня и особистам расскажешь. Мол, такие личные неприязненные отношения были с этими прапорщиками, что «кушать не мог». А что ремни изъял, тоже правильно. Надо было ещё шнурки с кроссовок снять. В карманах больше точно ничего не было?

Старший лейтенант отрицательно покачал головой и подумал: «Опыт не пропьёшь! Быстро Кузнец (так назвали между собой шефа в комендатуре) тему просёк». Комендант внимательно посмотрел на своего заместителя и добавил:

— Ещё особистам скажешь, что я сам буквально через пару дней узнал об этой драке в ГДО и наказал тебя за самоуправство. Всё понял?

— Пётр Филиппович, так контрики тогда обязательно спросят: «Как наказал»? — офицер впервые назвал своего шефа по имени-отчеству.

— Хули думать! Скажешь: «Дал разок своей палкой по заднице». Делов-то!

Старший лейтенант Скрипка вскинул свой подбородок и резко взглянул на подполковника, который мягко улыбнулся и спокойно произнёс:

— Саня, я всё понимаю. Но, ты сейчас свою офицерскую гордость себе же в жопу и засунь. Сегодня и завтра твоя судьба будет решаться: в Группе дальше останешься служить и по ночным барам к немкам ходить, или пошлют тебя, такого гордого и красивого, к ебеням дальним нашей необъятной Родины. Усёк?

Александр Юльевич был неглупым человеком и хорошо осознавал всю важность ситуации. Офицер сам решил ковать своё счастье, быстро прикинул что-то про себя и отпросился у шефа сбегать на «Ледокол» и переодеться в чистую форму. Комендант критично осмотрел вымазанные красной кирпичной пылью китель и галифе своего зама и одобрительно кивнул головой:

— Только смотри, сам в ФРГ не сбеги.

— Есть, не сбежать! - улыбнулся старлей и быстрым шагом выдвинулся приводить себя в порядок.

Тут прибежал дежурный сержант и доложил подполковнику, что прибыли криминалисты немецкой полиции. Комендант вздохнул:

— Сегодня только немцев для полного счастья не хватало!

Двое полицейских на улице с удивлением рассматривали окно проёма без решётки и с висевшим до сих пор остатками «макинтоша». Подполковник Кузнецов подошёл с переводчиком и сообщил стражам правопорядка, что из изолятора сбежали те самые угонщики мопеда по имени Amin und Sergei. Один из немцев был вооружён советским фотоаппаратом «Зенит-ЕТ» и попросил разрешения сделать несколько кадров для истории. Второй полицейский через переводчика объяснил коменданту, что за всю историю этой тюрьмы до вчерашней ночи не было совершено ни одного побега. Ни в кайзеровской Германии, ни в фашистской, ни в демократической республике. И сегодня получается исторический день — первый побег за всё существование этой саксонской тюрьмы.

Комендант про себя подумал: «Конечно, нам есть, чем гордится...», но вслух ничего не сказал, только разрешил сфотографировать стены саксонского изолятора и распрощался с немецкими коллегами. Подполковнику надо было готовиться к другим встречам и проводам. Пётр Филиппович понимал, что сегодня, в этот исторический день, его комендатура и гауптвахта побьют все рейтинги славы в дрезденском гарнизоне.

Заместитель коменданта и временно исполняющий обязанности начальника гауптвахты столкнулся на лестнице в общежитии с двумя командирами танков Т-80, соседями беглецов. Один из прапорщиков, увидев офицера, громко воскликнул:

— Здорово, Скрипка! Это ты ночью подогнал нашим корешам батон с напильником?

Видавший виды «Ледокол» вздрогнул от хохота прапорщицкого. А старшему лейтенанту было не до веселья, и уже везде мерещились особисткие уши:

— Здорово, парни! Давай сегодня без подъёбок, меня уже с утра комендант раком поставил. Вот приказал быстро домой сгонять, переодеться. Да и вас сегодня с командиром полка и комбатом обязательно в особый отдел выдернут.

Соседи беглецов смутились. В самом деле, сегодня день непростой намечается. За ними уже посыльный с утра пораньше прибежал с приказом от комбата: «Срочно прибыть в парк боевых машин!» Один из прапоров, который поделился червонцами, передал привет от Эмина с Сергеем:

— Сказали, что ты Человек и просили не поминать лихом. А куда они рванули, даже не спрашивай, сами не знаем.

Второй прапорщик вдруг перешёл на шёпот и сделал предложение, от которого офицеру сложно было отказаться:

— Слышь, Саня, а давай мы особистам скажем, что Толстиков в нашей комнате после побега назвал тебя мудаком и козлом?

Старший лейтенант задумался:

— Было бы неплохо! Парни, если всё пройдёт, с меня пузырь.

В эту рисковую игру с контрразведкой решил подключиться второй командир секретного танка:

— Санёк, а давай скажем, что он тебя пидором обозвал!

И если советский офицер уже смирился с версией коменданта о пропущенном ударе резиновой палкой по своей жопе и готов был согласиться на «мудака» и «козла» ради своей карьеры в ГСВГ; то в подозрении гомосексуальных наклонностей старший лейтенант был категорически против:

— Да ну, на хрен! И «мудака» вполне достаточно будет. Всё, парни, разбежались.

Александр быстро привёл себя в надлежащий вид и для утверждения своего алиби со стороны гражданских лиц забежал в гости с утра пораньше к буфетчице Светлане. Буфет гарнизонного дома офицеров открывался с обеда, поэтому девушка ещё спала и очень удивилась визиту раннего незваного гостя. Да и отношения вольнонаёмной буфетчицы с офицером комендатуры довольно охладились после той обиды на танцах.

Вообще у холостячек вольнонаёмных ГСВГ, а их было подавляющее большинство по сравнению с замужними служащими, в настоящий момент были две цели в жизни: первая и основная — использовать шанс соотношения советских холостых мужчин к женщинам в гарнизонах примерно как десять самцов к одной самке и удачно выскочить замуж. Если повезёт — за офицера, на крайняк — за прапорщика, в самом худшем случае — за сверхсрочника или такого же вольнонаёмного. Но, обязательно вернуться в Союз уважаемой замужней женщиной. Второй целью было приодеться, приобуться, набрать заграничного барахла и подкопить деньжат для дальнейшей счастливой семейной жизни. Поэтому гарнизонные свадьбы были нередким явлением в ГСВГ. В основном пары женились по большой и чистой любви, но были нередки случаи, когда ячейки советского общества создавались банально по залёту.

Буфетчица Светлана была девушкой приличной, начитанной дамскими романами и очень романтичной особой с прекрасным воображением. И по большому счёту Света всегда была рада гостям мужского пола, даже нежданным. Старший лейтенант с порога ошарашил вопросом подругу:

— Тебя в особый отдел не вызывали?

В сферу деятельности особых отделов в ГСВГ входил ещё надзор за торгово-бытовыми предприятиями гарнизонов (ТБП). В частях особисты выполняли роль ОБХСС и следили за растратами и обманом покупателей со стороны продавцов. Поэтому впечатлительная буфетчица даже спросонья искренне испугалась:

— Ой, нет! Саша, а что случилось?

— Серёга Толстиков этой ночью с гауптвахты сбежал, — Александр протиснулся мимо хозяйки в комнату и уселся за стол.

— Ой, а я-то здесь причём? — Светлана от неожиданной новости присела напротив.

— Светик, так он из-за тебя сбежал, — офицер многозначительно посмотрел в глаза буфетчице. — Сам мне ещё вчера при аресте сказал. Люблю Свету, говорит, и жить без неё не могу. Вот и сбежал.

— А за что его арестовали? — работница ТБП была девушкой умной и так просто не поверила в отчаянную любовь прапорщика.

— Так он к тебе и ехал в ГДО на угнанном мопеде.

— Ха! Небось, со своей немкой то и ехал, — не сдавалась гордая советская служащая.

— Нет, Света! С Эльчиевым он ехал, и они оба разобраться со мной хотели. Мы же тогда с Толстиковым из-за тебя подрались.

— Из-за меня? — Светлана резко привстала.

От такого признания её короткий халатик чуточку распахнулся. Приличная девушка была так обескуражена, что ничего и не заметила. Или не захотела замечать. Как же так? Мимо неё проносятся такие события, а она ни сном, ни духом. Всё как в любимых книжках: большая любовь, драка, погоня, арест и побег из тюрьмы. И всё только из-за неё! И она ничего не знала? Света представила себе картину, как она мчит на скором поезде сквозь сибирские морозы к своему любимому Серёже, но тут же отогнала эту глупую мысль. Она что, дура, что ли? Из Саксонии в Сибирь! Когда тут рядом стоит вполне любимый Саша. Девушка вздохнула, и свободная от бюстгальтера упругая грудь так и закачалась под тонкой материей.

Здоровый организм офицера был очень даже правильно ориентирован на подсознательный сигнал почти раздетой молодой женщины. Скрипка интуитивно поднялся и приблизился к подруге:

— Светик, а я тебя всё равно люблю! И драться за тебя буду.

Одна рука молодого человека оказалась чуть ниже талии подруги, вторая рука начала подниматься к груди. Хотя всё происходило не совсем так, как написано в дамских романах, девушка не выдержала такого морального и физического натиска, закатила глазки и прильнула всем телом к мужчине. И дальше всё пошло совсем не по-книжному.

Пылкий офицер развернул подругу к себе спиной, наклонил к столу, задёрнул на спину халатик, сам быстро освободился от нижней части формы и прямо в кителе, с придыханием вошёл в буфетчицу. Ещё никогда в своей жизни старший лейтенант Скрипка не снимал стресс так яростно, и так успешно. Стол выдержал, и для следующего акта этой жизненной пьесы пара всё же перебралась на кровать. Удовлетворённая морально и физически Светлана ещё раз получила от своего любовника подробные инструкции к беседам с особистами и довольная уснула. Старшему лейтенанту покой только снился. Впереди намечался тяжёлый длинный день.

Толпу старших офицеров во главе с командующим 1-й гвардейской танковой армии под уже известным на весь гарнизон окном гауптвахты заместитель коменданта срисовал ещё в начале улицы. Было хорошо слышно, как генерал-лейтенант Потапов отчитывает командира дивизии и командира танкового полка. Поэтому Скрипка благоразумно обогнул немецкие дома и зашёл в комендатуру с другой стороны. Навстречу выбежал дежурный сержант:

— Товарищ старший лейтенант, а вас комендант спрашивал! И в кабинете вместе с ним особисты сидят, с начкаром разговаривают.

«Артиллерист первый под раздачу пошёл» — подумал Александр и постучал в дверь коменданта. Начкара с трёх сторон обрабатывали подполковник и два майора-особиста.

— Явился, не запылился? — Кузнецов встал из-за стола. — Вот товарищи поговорить с тобой очень хотят. Расскажи всё как есть. Юльич, не юли! А я на стрельбище поехал. У Потапова версия, что беглецы могли там спрятаться, у кореша своего — Кантемирова.

Подполковнику быстрей хотелось смыться от всей этой братии проверяющих и особистов на свежий воздух войскового стрельбища Помсен. Опять же имелся разговор давний к прапорщику. Да и душу надо было отвести и пострелять с пистолета в тире. Всяк приятней, чем здесь который раз докладывать одно и то же. Комендант понимал, что начальник стрельбища при особом желании мог запросто спрятать у себя на полигоне роту таких же прапоров, и никто бы не нашел.

Бледному начкару всучили пачку чистой бумаги, велели хорошенько подумать над своей дальнейшей судьбой и писать правду. И только правду! Исполняющего обязанности начальника гауптвахты особисты посадили в центре, а сами уселись с двух сторон. И учитывая, важность момента — бегство с изолятора двух носителей секретной информации — контрразведчики не стали исполнять роли плохого и хорошего следователя. Сегодня они оба были очень плохими сотрудниками особого отдела. Первый майор предложил с ходу:

— Старлей, не будем долго «ебать муму» и отнимать у друг друга время, а быстро расскажем, как ты сегодня ночью помог бежать своим товарищам. Даю слово офицера, в армии останешься, но служить продолжишь далеко за Уралом. Тем более, тебе давно уже пора на севера, учитывая твои походы по ночным барам. Говори!

В отличии от начкара, замкоменданта успел подготовиться и имел кое-какой опыт общения с оперативными сотрудниками этой специфической службы. Старший лейтенант был готов к вопросам и ответам. Тем более по прошлым беседам особисты так ничего не смогли накопать по его несанкционированным посещениям злачных мест Дрездена. Допрашиваемый спокойно возразил:

— Кавказский волк им товарищ, товарищ майор.

Такой каламбур слегка смутил первого майора. Если он и мог считать себя волком, то никак не кавказским. Второй майор усмехнулся:

— Борзый ты, старлей! Так, Скрипка, а теперь подробно с момента доставки задержанных в твой кабинет. И почему ты караул оставил за дверью и о чём вы втроём договорились?

— Караул оставил, так как мог сам с обоими справиться, и не хотел при солдатах прапорщиков обыскивать, всё же в одном общежитии живём. Разговоры потом пойдут...

— Разговоров он испугался! — майор не отставал. — О чём говорили примерно с полчаса? Скрипка, у нас все твои ходы записаны! Сейчас ещё начкар показания добавит. Давай колись, как помог прапорам бежать?

— Разговор у меня к ним был, не спорю. С неделю назад с Толстиковым на танцах в ГДО подрались. Придушил я его слегка. От других прапоров слышал, что оба с Эльчиевым разобраться со мной хотят. Вот и поговорили отдельно и по-мужски.

— Почему подрались? Ты же офицер, целый помощник коменданта, ёшкин-кот!

— Там женщина замешана. Имени не скажу! — вскинул подбородок советский офицер. Конечно, Саня понимал, что обязательно скажет — из-за кого подрался, но немного позже.

— Скажешь! Ты, старлей, нам сегодня всё расскажешь. А мы всё проверим, и даже якобы тобой изъятые ремни соседям по общаге предъявим для опознания. Действительно изъял или туфту тут нам подсунул, — подключился первый особист. Второй быстро спросил:

— Почему шнурки с кроссовок не снял?

— Товарищ майор, вы в самом деле думаете, что беглецы на шнурках спустились? — теперь усмехнулся старший лейтенант.

— Здесь мы вопросы задаём. Отвечай!

— Подумал, что будет лишним. Оба прапорщика явно вешаться не собирались.

Допрос продолжался больше часа, и когда вопросы и ответы пошли по третьему кругу, один из майоров предложил допрашиваемому самому изложить весь ход событий на бумаге. На том и порешили. Майоры спешили в танковый полк, захватили ремни прапорщиков, и один на выходе сказал Александру:

— Пишите, Шура, пишите.

Заместитель коменданта придвинул к себе лист бумаги и задумался... А в это время сам комендант гарнизона всё же решил лично подключиться к поискам беглецов, получил в оружейке пистолет, переобулся в сапоги и выехал на войсковое стрельбище Помсен.

Прапорщик Кантемиров узнал о ночном побеге своих приятелей-прапорщиков танкового полка от старшины стреляющей роты и, хорошо понимая важность сегодняшнего политического момента в жизни дрезденского гарнизона, принял волевое решение — не высовываться со стрельбища. Услышав от дневального о скором приезде коменданта (предупредили по телефону), ещё раз укрепился в своём твёрдом решении — сегодня из полигона ни шагу! Тем более Тимур видел последний раз Кузнецова ещё при майорских погонах. Есть повод. Начальник стрельбища лично встретил коменданта гарнизона у ворот расположения полигонной команды:

— Товарищ подполковник, разрешите от всей души и чистого сердца поздравить вас с очередным воинским званием и пригласить вас на товарищеский обед.

— Не борзей, прапорщик! Не до тебя сейчас. А обед готовь. Водка и патроны есть?

Кантемиров взглянул на кобуру с заметной ручкой ПМ.

— Так точно!

— Это правильный ответ. Пойдём вначале постреляем, разговор к тебе есть.

Тимур отдал распоряжение повару насчёт обеда, захватил из своего домика зелёный лист грудной мишени, пачку патронов из личных запасов и догнал коменданта у тира стрельбища. Прапорщик сам закрепил мишень и выдал патроны. Свежеиспеченный подполковник отстрелялся на отлично. Впрочем, как всегда. У старшего офицера явно был боевой опыт. Где Кузнецов успел повоевать — оставалось загадкой для всех. А сам комендант рассказывать о своих подвигах никому не спешил. Отстреляв пару магазинов, подполковник с прапорщиком рассмотрели мишень. Удовлетворённый старший офицер протянул свой пистолет начальнику стрельбища:

— Стрелять будешь?

— Спасибо, товарищ полковник. Чего-то не хочется сегодня. Нет настроения. Да и вас мне не перестрелять.

— Вот это хорошо. Тогда поговорим, — комендант внимательно посмотрел на начальника стрельбища. — Как там твои дружки поживают?

— Какие дружки? — хотя Тимур сразу догадался, о ком сегодня будет идти речь, но всё же решил потянуть с ответом.

— Кантемиров, да у тебя такие друзья, что можно прямо сейчас вместе с тобой тащить в комендатуру, а оттуда прямиком, без суда и следствия, на гауптвахту. Суток на пять для начала. Один прапорщик Тоцкий чего стоит! Да и сбежавшие Эльчиев с Толстиковым, разве не из одной банды с тобой будут? Где их спрятал?

— Товарищ полковник, однажды я один на один подрался с этим Толстиковым на танцах в ГДО. Ну, какие они мне друзья?

— И ты успел! — Кузнецов был искренне удивлён таким поворотом событий. — И кто кого?

— Боевая ничья, — пожал плечами боксёр. — Да и не успели мы толком помахаться, немки прибежали и разняли нас.

— Вот! И опять немки. Вам что, своих баб мало? — комендант был женатым человеком и воспитывал двух дочерей.

— Товарищ полковник, конечно, мало, — как на духу признался холостяк и добавил: — Если бы не было немок, мы бы все точно передрались между собой. Хотя, этих тоже не всегда хватает...

Комендант решил вернуться к актуальной теме текущих суток:

— Кантемиров, ты точно у себя на стрельбище беглецов не спрятал?

— Никак нет, товарищ полковник, не спрятал. Могу дать честное слово прапорщика ГСВГ.

— И твое слово — кремень? — усмехнулся офицер.

Прапорщик посмотрел на подполковника и на полном серьёзе ответил:

— Товарищ полковник, у нас в гарнизоне вы не найдёте ни одного человека, который бы сказал, что я нарушил своё слово. Ни одного. И если я даю вам своё слово, что не спрятал беглецов у себя на полигоне — значит, не прятал. А если бы и спрятал, то никакого разговора у нас с вами сейчас бы не получилось.

— Да ладно, Кантемиров, успокойся! — Кузнецов перестал улыбаться и посмотрел на парня. — А теперь слушай меня внимательно и мотай на ус. Тебя же Тимур зовут? Так вот, Тимурка, я хорошо помню, как ты со своим другом, прапорщиком Алиевым, недавно своего командира полка прикрыли. И с дисциплиной у твоих бойцов полный порядок. Во всяком случае, пока ни один твой солдат не попался в самоволке, хотя живёте вы тут все одни и практически без особого контроля. И твои шуры-муры с особым отделом меня мало касаются. Но, вот какое дело — слышал о новом директоре Дома советско-германской дружбы в городе?

— Почему слышал? Я с ним знаком — Виктор Викторович. Вместе в спортзал ходим при ГДО. Самбист, мастер спорта.

— Вот видишь, прапорщик! И я с ним знаком. Частенько он к нам в комендатуру по своим делам служебным заглядывает. А знаешь, какие у него дела?

— Догадываюсь, — вздохнул прапорщик.

— И как он тебе?

— Кто?

— Конь в пальто! Знакомец твой из спортзала.

— Да вроде нормальный мужик. Не выёживается своей должностью и званием. Приёмы показывает, броскам учит.

— Тогда почему этот борец о тебе расспрашивает? — комендант пристально смотрел на начальника стрельбища. — Ты хотя бы подумай о том, что с какого это хрена целый комитетчик интересуется простым прапорщиком.

— Не знаю! Товарищ полковник, разрешите вопрос. Хотя, можете и не отвечать.

— Задавай.

— Что вы ему про меня рассказали?

— А про тебя ничего и придумывать не надо, — вновь усмехнулся комендант. — Сказал, что немецким владеешь хорошо. Ещё рассказал про этот случай с твоим командиром полка. Время уже прошло и проблему с немцами решили. Всё равно никто и ничего не докажет. А случай показательный.

— В смысле?

— Ты же не вложил своего командира? И всю вину с Алиевым взяли на себя. Правильный был ход. Да и с БРДМом разведки помог мне тогда на пашне. И только поэтому, Тимур, я с тобой стою здесь и разговариваю. И ещё, прапорщик, если меня кто-то вдруг спросит про сегодняшний разговор с тобой — не было у нас тобой никакого разговора. Да и как может целый подполковник говорить по душам с прапорщиком? Вот не было и всё!

— Товарищ полковник, конечно не было! Я что, похож на идиота? — возмутился целый прапорщик.

— Не похож, Тимур. Поэтому и говорим сейчас тобой. Пойми, я по службе был в таких переделках, в таких джунглях и ебенях, что тебе лучше и не знать. Поверь на слово! Меня уже сложно чем-то напугать, но иметь проблемы с этой конторой я не хочу и тебе, прапорщик, искренне не советую. Тот же Виктор Викторович, если ему будет надо, спокойно пережует тебя, выплюнет и не подавится. Даже не заметит. А потом про тебя и не вспомнит. Потому что – КГБ! Ладно, прапорщик, хватит о грустном. Пойдём обедать, в город пора. Огребать очередных пиздюлей. Рюмку-то нальёшь подполковнику?

Комендант с начальником стрельбища отобедали, чем армейский бог послал на кухню войскового стрельбища Помсен в этот непростой для всех день, маханули для аппетита по рюмке «Кёрна», и больше пить не стали. Офицер с прапорщиком хорошо понимали, что проблемы у обоих только начинаются...

Командир танкового полка, подполковник Фаюстов успел отдать интернациональный долг в Афганистане, был мужиком резким и обычно говорил то, что думает. Поэтому приказ генерал-лейтенанта Потапова с подачи начальника особого отдела о том, чтобы перекрыть бетонными блоками выезды из парка, считал не самым умным. И если командир полка молча выслушал тираду командующего армией под окном гарнизонной гауптвахты, то только из-за личного уважения к генералу Потапову.

Особистов подполковник уважал гораздо меньше, усадил обоих за свой стол, сам встал и произнёс речь, которая вкратце и без лишних слов сводилась к следующему: во-первых, никаких претензий по службе к прапорщикам Эльчиеву и Толстикову у него нет, и не было. Этих прапорщиков он знает ещё по их срочной службе. Во-вторых, он сам по молодости дрался и как-то взял без спроса покататься соседский велик. И это не означает, что его надо было тогда сажать в камеру и ломать судьбу. И в-третьих, Эльчиев и Толстиков, если бы захотели угнать секретный танк на Запад, то они просто ночью завели бы машину и выехали задним ходом сквозь стену бокса прямиком в поле танкодрома. И никакой караул не остановит Т-80. И гоняться за танком весом в сорок две тонны с газотурбинным двигателем — это вам не «Симсон» на «Жигулях» догонять. И искать надо этих распиздяев не на территории парка боевых секретных машин, а в постелях их же подруг. Адреса подружек особисты сами должны знать, если секут свою службу.

Оба майора внимательно выслушали подполковника, поблагодарили за открытость и сотрудничество и попросили доставить им для беседы двух прапорщиков, соседей беглецов по общежитию. В кабине особиста танкового полка для чистоты следственного эксперимента к разложенным ремням беглецов были добавлены брючные ремни майоров и ремень начальника штаба полка, который присутствовал здесь же. В качестве понятых пригласили вольнонаёмных машинисток штаба.

Прапорщиков вызывали по одному, брали объяснение и предъявляли вещдоки для осмотра. Оба командира танка вполне уверенно опознали ремни своих соседей по комнате. Единственно в чём разнились их показания, это в том, что один из прапорщиков сказал, что прапорщик Толстиков обозвал старшего лейтенанта Скрипку «козлом», а второй вспомнил только про «мудака». Впрочем, общую картину показаний эти разногласия не меняли. Время подошло к обеду, особисты решили, совместив приятное с полезным, поговорить с буфетчицей Светой прямо в кафе ГДО. Всё же майоры считали себя профессионалами и раскололи старлея Скрипку по поводу имени и места работы подруги уже на втором витке перекрестного допроса.

Светлана ради любимого была готова к встрече с мущ-щинами из особого отдела. Она была одета в самое лучшее платье с глубоким вырезом и сегодня потратила уйму времени и денег в гарнизонной парикмахерской. И как бы её друг не уговаривал никому не говорить о предстоящей беседе — в кафе, начиная от директрисы и заканчивая уборщицей, все гражданские служащие знали об этой Большой Военной Тайне. Для особистов даже было приготовлено особое меню и зарезервирован особый отдельный столик. Оба ничего не подозревающих майора, как только взглянули на субъект допроса, тут же приняли волевое решение в этот раз быть «хорошими следователями». По большому счёту оба старших офицера были нормальными, здоровыми мужиками и с хорошим аппетитом.

Разговор получился, алиби помощника коменданта о сложных взаимоотношениях со сбежавшими командирами секретных танков подтвердилось полностью. Светлана была в ударе. Это был её звёздный час! Девушка спасла своего любимого. Совсем как в одной недавно прочитанной печальной повести про любовь. Сытые и довольные контрразведчики коротенько взяли объяснение с буфетчицы, расплатились, поблагодарили за прекрасный обед директора кафе, прошли сквозь строй официанток и удалились по своим секретным особым делам.

А виновники всех произошедших событий вокруг дрезденской гауптвахты в это время на вокзале города Котбус вели секретные переговоры с проводницей поезда «Дрезден-Брест››. Случайно встретившись за границей, советские люди первым делом выясняют — кто, откуда родом. Девушка, хотя и оказалась русской по национальности, родилась в Ташкенте и лишь недавно перебралась в Москву. Поэтому переговоры вёл обаятельный блондин Серёга, который аккуратно показал сотруднику железных дорог одну купюру достоинством в сто социалистических марок и с улыбкой попросил подкинуть друзей в Польшу, в Северную Группу войск (СГВ) к своим землякам. Проводница сомневалась, хотя понятие землячество не было для неё пустым звуком. Все сомнения развеял не менее обаятельный Эмин, тоже аккуратно продемонстрировавший девушке бутылку вишнёвого ликёра. Сделка состоялась.

Вот так, в то время, когда все силы дрезденского гарнизона были брошены на перехват беглецов в западном направлении, наши прапорщики под пиво и вагонные разговоры спокойно пересекли государственную немецко-польскую границу. Восточные немцы не стремились бежать на восток, поэтому проверка документов в советских поездах была простой формальностью. Для беглых прапорщиков оставался только Железный Занавес границы Советского Союза.

Комендант со своим заместителем смогли встретиться только вечером. Старший лейтенант успел заскочить в кафе к Светлане, где под многозначительные взгляды директора кафе, официанток и поварих пошептался за столиком с подругой и дал слово офицера заскочить вечером на огонёк. И при слове «огонёк» Саша положил свою руку под столом на коленку девушки и так посмотрел на Свету, что та смогла только ойкнуть. Затем забежал в общагу к командирам танка, где и вручил им договоренную бутылку «Лунникофф» и неожиданно взамен получил бутылку «Арарата 5 звёзд» от Серёги. Невиданную роскошь по тем временам. К такому подарку Скрипка докупил лимон и шоколадку. Вечер с подругой обещался быть просто шикарным…

Коменданта после обеда вызвали в политотдел штаба армии. Ради этого приглашения, от которого было невозможно отказаться, подполковник Кузнецов зашёл по дороге в гарнизонный магазин и купил бутылку водки «Столичная» за восемнадцать марок, что было небывалым расточительством. За эту же сумму можно было легко купить у немцев 0,7 «Кёрна», и ещё бы остались марки на закуску. Два приятеля, подполковники Кузнецов и Лащ, хорошенько посидели и обсудили сложившуюся политическую обстановку в гарнизоне, в ГСВГ и во всём мире в целом. Везде было непросто. Особенно в гарнизоне после побега двух командиров секретного танка. Надо было готовиться к неминуемым санкциям.

В кабинете коменданта его заместитель подробно рассказал шефу о своих показаниях, полностью подтверждённых прапорщиками, соседями беглецов по общежитию. Кузнецов внимательно выслушал и спросил:

— Подругу твою допрашивали по поводу драки в ГДО?

— Конечно, товарищ полковник! Так я к ней ещё утром успел забежать, — старший лейтенант непроизвольно улыбнулся так, что мудрый подполковник всё сразу понял:

— Подожди, подожди, Скрипка! Так получается, что в тот самый момент, когда меня в моём же кабинете генерал со своей свитой ставили раком, заметь старлей, это я образно говорю, а ты в это время с буфетчицей в натуре кувыркался?

— Так получилось само собой. Я не хотел!

— Не хотел он! — от волнения Кузнецов встал и зашагал по кабинету. — И чего же ты, такой ушлый, хотел? Может быть, вместе со мной здесь стоять в разных позах перед толпой проверяющих? Повторюсь, это я образно говорю. Нет, вы только посмотрите: меня здесь генерал…, а он в это время там буфетчицу...

Старший лейтенант вскочил со стула и не мог понять, восхищается им шеф или возмущается? Подполковник остановился:

— Юльич, вот ты мой заместитель, сам-то хотя бы понимаешь, какую душевную рану ты мне сегодня нанёс? Да ты мне всё сердце исполосовал! И этот моральный ущерб я твёрдо оцениваю в одну бутылку «Белого Аиста». Не больше, и не меньше! И даю тебе ровно сутки до завтрашнего вечера для компенсации ущерба моей тонкой душевной натуры.

— Пётр Филиппович, а для вашей тонкой душевной натуры подойдёт «Арарат 5 звёзд»? Прямо здесь и прямо сейчас! У меня ещё лимон с шоколадкой есть.

— Да ну нах! Откуда?

— Товарищ полковник, разрешите не отвечать на этот вопрос.

— Да и хрен с тобой! Тащи свои дары, старлей. Будем залечивать раны душевные.

В этот вечер старший лейтенант Скрипка немного припозднился к буфетчице Светлане. Она его быстро простила и молодые люди долго не могли уснуть...

В тот же вечер беглые командиры секретного танка Т-80 спрыгнули с советского поезда на каком-то польском полустанке недалеко от польско-советской границы. Армейская фортуна улыбнулась беглецам в крайний раз и вывела их к команде советских солдат, разгружающих угольный брикет на станции. Прапорщику, старшему команды, коллеги представились просто:

— Здорово, пехота! Мы прапорщики, танкисты, забухали с вчера, блин, уснули в электричке и уехали не в ту сторону.

Представитель мотострелков Северной Группы войск понимающе улыбнулся:

— С отдельного танкового батальона? Ну, вы, прапора, махнули не глядя! Считай, уже на границе с Союзом оказались. Надо меньше пить.

Словоохотливый коллега скорректировал друзей на местности и показал верное направление к отдельному танковому батальону СГВ. Танкисты угостили мотострелка сигаретами и из-за чисто спортивного интереса заодно поспрашивали про государственную границу Советского Союза. Старший рабочей команды так и не понял, что он курит какие-то не польские сигареты и зачем этим прапорщикам были нужны подробности охраны госграниц. Друзья искренне поблагодарили разговорчивого прапорщика и выдвинулись в городок. Для перехода границы им нужен был инструмент. В этот раз монетками в двадцать фенюшек было не обойтись, нужны были топор и пила.

Государственная граница шла по реке Западный Буг, притоку Вислы. Речка была неширокая, но наши прапорщики Эльчиев и Толстиков, дети Кавказских гор, не умели плавать. Беглецы решили сколотить плот, под покровом ночи переплыть речку и оказаться на родной земле. В Польше наши червонцы ценились как доллары, и друзья спокойно в ближайшем магазине прикупили инструмент, верёвку, вещевой мешок, бутылку польской водки и закуску. Вот только продавец очень удивился этим странным военным — у русских в части уже закончились топоры и пилы?

Прапорщики смогли обойти польские пограничные наряды и контрольные системы, ночью аккуратно соорудили небольшой плот, поверху сложили одежду, зацепились за своё плавсредство с двух сторон и начали вплавь пересекать запретную зону. Речка хотя и была небольшая, но с быстрым течением. Беглецов стало относить на буйки государственной границы. В темноте Эмин принял их за лодки пограничников, попытался спрятаться за плот, окунулся с головой, хлебнул холодной водички, запаниковал и стал звать на помощь. Нарушители государственной границы были уже на советской территории, и пограничный наряд на катере поспешил на задержание. Вот так советские прапорщики оказались на долгожданной Родине.

Толстикова и Эльчиева этапировали в город Потсдам в полевой следственный изолятор, который находился в отдельном специальном крыле на территории Потсдамской гауптвахты, там же в этом комплексе зданий располагались военный суд и прокуратура. Друзьям вменили угон мопеда, оставление части, побег из изолятора и незаконное пересечение государственной границы.

Судили прапорщиков по советским законам, но так как одно из преступлений было совершено против гражданина ГДР, за процессом наблюдал немецкий прокурор и он должен был вместе с потерпевшим согласиться с приговором. Ещё на предварительном следствии по совету адвоката Сергей и Эмин уточнили, что угнали мопед только с целью доехать до ГДО. Затем у следователя и в суде полностью признали свою вину и раскаялись в содеянном. За всё, про всё, им обоим влепили по три года колонии общего режима. Уже бывшие советские прапорщики после вступления приговора в законную силу были отправлены по этапу за Урал, в город Нижний Тагил.

Многие должностные лица дрезденского гарнизона вздохнули с облегчением. Всё же наши прапорщики-хулиганы, хотя и самовольно оставили свою часть, не оказались предателями Родины, не выдали военную тайну и не продались империалистам. Иначе санкции в гарнизоне были бы жестче.

Начальник караула в этот злосчастный день побега, старший лейтенант артиллерии, для дальнейшего несения воинской службы отправился в Забайкальский военный округ. А заместителя коменданта и временно исполняющего обязанности начальника гауптвахты всё же решили оставить в ГСВГ, но придержали получение очередного звания «капитан» до лучших времён.

Командиру танкового полка и коменданту гарнизона влепили по выговору с занесением в личное дело. И чихал подполковник Фаюстов на свой выговор; впрочем, так же, как и комендант дрезденского гарнизона, подполковник Кузнецов. Обоим офицерам до заслуженного пенсиона оставалось всего — ничего...