Кукла колдуна

Глава 5 — История — наука о настоящем

Оказалось, что мы за пределами города. Здесь было ветрено, просторно и безумно живописно. На какое-то время я даже забыла о теме нашего диалога, просто любовалась и дышала воздухом свободы.

Герцог медленно повел меня по тропинке вдоль обрыва. Оказалось, внизу плескались волны безымянного озера, поигрывая солнечными лучами.

— Интересно, это похоже на море?

— На море может быть и похоже, но совсем не напоминает океан.

Я вскинула голову. Герцог по-особенному таинственно и блаженно улыбался.

— Океан он такой, другой, его ни с чем не спутаешь, если увидишь однажды. И ни за что не представишь, если не видел никогда.

— А что же в нем такого, особенного?

— Сила, энергия воды. Перед ней чувствуешь себя одновременно и маленькой песчинкой и самым всесильным властелином.

— Какое же чувство вас манит туда больше? — задала я вопрос, не сомневаясь, что речь идет о власти.

— Вы спрашивали меня про родных, так вот, я не знаю, есть ли они у меня, — снова «ловко» перевел тему герцог.

— Как такое может быть? Вы никогда не знали своих близких?

— Почему же, знал и жил с ними какое-то время, но теперь не имею представления, что с ними сталось.

— С ними что-то произошло и вы тоже ничего не смогли узнать?

— Нет, я забыл о них. Но, пожалуй, пора вернуть вас домой, пока уже ваши родные не потеряли вас. Я просто хотел показать вам это место, вы казались совсем опустошенной. Надеюсь, я хоть немного заполнил эту бездну.

«Бездна — какое же правильно слово, у моего состояния сейчас и правда не было дна, от которого можно было хотя бы оттолкнуться».

Оказалось, что наша поездка заняла не более двух часов и меня не особенно успели хватиться дома. Только под вечер, лежа в своей кровати, я все обдумывала и обдумывала историю, рассказанную этим человеком на обратном пути. И никак не могла понять, он вызывает во мне сочувствие или пугает своим безразличием.

Описание первых лет его жизни пронзили каждую клеточку души жалостью. И ужасом такой же силы оказался пропитан конец истории. Я никак не могла понять, как, имея все возможности, не вспомнить о своих близких и не помочь им. Почему, разбогатев и устроив свою жизнь, лорд Дартмут не пожелал облегчить участь своих родных. Больше того, когда я задала этот вопрос, он с полным спокойствием пояснил, что невмешательство — благо с его стороны. Благо! Благо оставить родных умирать в нищете, даже не узнав, требуется ли им помощь. Его логика была извращена до невозможности. Она была просто безумна. Тем страшнее делалось оттого, как свято он в нее верил.

«— Понимаешь, они не умеют жить иначе и деньги погубят их. Они лишатся единственного смысла жизни — выживать, но выучиться иному смыслу — жить, уже не смогут. Бедные люди глубоко несчастны внутри, но они все свое счастье помещают в деньги. Дать им деньги — равносильно отнять их же. Когда они начнут тратить, сначала прийдет эйфория, потом пресыщение, потом запой. Все новые и новые покупки больше не подарят так ожидаемых эмоций. На этом либо заканчиваются средства, либо фантазия. Люди понимают, что их обманули. Деньги есть — а счастья все еще нет. Его стало даже меньше, чем было, потому что теперь не ясно, чего желать, о чем грезить. Тут еще и общество может добавить, мол «С жиру бесишься, пока другие голодают». А ты и рад бы не беситься, но пустота внутренняя все никак не заполняется. Потому что это не коробка, а сквозная дыра — сколько не сыпь в нее, она не будет наполнена. Ее надо сначала зашить.

— Не понимаю, так что же, вас их совсем не жаль?

— Я не хочу становиться причиной их саморазрушений. Пусть это останется их выбором или роком. Вот как вы думаете, что будет делать моя мать, если узнает, что ей больше никогда не надо будет думать о деньгах: вставать до рассвета, чтобы собрать белье соседей, которое она стирает, ходить на другой конец города и торговаться до хрипоты за мешок картошки на несколько пенни дешевле, думать, как половчее перешить ношеный уже тремя детьми пиджак, чтобы еще четвертый мог немного поносить, прятать скопленные монеты от старших братьев, чтобы они не пропили или не проиграли их в ближайшей забегаловке. Что ей делать, если все заботы, которые составляют ее жизнь — вдруг исчезнут? Только зачахнуть от своей неприкаянности и умереть. Поэтому пусть лучше она будет жить своей тяжелой жизнью, но имеющий смысл в ее глазах.»

Как не было велико мое желание понять этого странного человека — я не могла разделить его мыслей. Оказавшись на его месте, первым делом я бы отыскала родных, привезла к себе и сама завалила подарками. Показала бы им, как прекрасна жизнь и сколько таит она интересного, например…например, книги, да! Хотя, люди этого сословия скорее всего не умеют читать. Значит музыка! Театр! А точно ли они сумели бы его понять? Церковные службы? Пожалуй, они тоже выбирались туда, просто с не таким комфортом. Путешествия? Да, возможно, только куда они могли пожелать поехать, если вряд ли знали что-то далее двух дневных переходов. Прожить жизнь в мире размером в несколько десятков километров…Так ли прекрасна ее собственная жизнь, ведь только недавно она поняла, что ей в ней тоже совершенно нечем заняться?

***В эту безлунную ночь Аарону тоже не спалось. Воспоминания о семье, которые казалось он похоронил уже давно и надежно, все равно поселили сумятицу в его душе. В целом было как-то маетно, неуютно. Вся затея с этой прогулкой оказалась не такой, как он ее себе загадал неделю назад.

Приняв непростое решение — временно отказаться от своей единственной любимой деятельности, он обнаружил, что в днях помещено слишком много лишних часов. Стало абсолютно непонятно, чем заняться в доме, где все твои потребности давно закрываются сами собой. Когда-то он потратил немало времени, выстраивая систему, позволявшую работать без оглядки на бытовые мелочи. А теперь эта система работала против него.

Просыпался он сам, так рано, как поздно он лег до этого. Его всегда уже ждал начищенный и наглаженный костюм, только что приготовленный завтрак и абсолютная тишина в доме. Комнаты убирались сами собой, аналогично в дом попадали продукты, предметы гардероба и быта. Для закупок — нужно было всего лишь написать список, а для получения чистой одежды — оставить ее на ближайшем к кровати кресле.

У него было все и не было ничего. Окончательно замаявшись на третий день своего безделья, Аарон вернулся к загадке так поразивших его цветов. Ирис, посаженный леди Чатэм какое-то время еще радовал его, а потом слился с остальными собратьями. В конце концов возникла гипотеза, что дело было не в самих цветах, хоть и таких уникальных, а в девушке, которая держала их в руках. Заботилась о них, обменивалась жизненной энергией, чувствовала. Ее страстные переживания о сестре были настолько ярким пятном в его выверенной жизни, что он просто отсоединил их от своих воспоминаний, выбросил из головы. А вот когда вернул…понял, что это было как раз то самое, что ему нужно.

Там была воля, жизнь. Оставалось только понять, как это открытие использовать. Самым простым решением показалось познакомиться с девушкой поближе, изучить спектр ее эмоций, разобрать на составляющие. Тем более, повод судьба принесла ему сама. Только вот при встрече обнаружилось, что за прошедшее время Валенсия стала более заторможенной, ее чувства, раньше напоминавшие порывы штормового ветра, сейчас ощущались легким бризом, только щекочущем волоски на коже. Этого было совершенно недостаточно. Хотелось как-то вернуть ее в то возбужденное состояние, в котором он видел ее прежде. Возможно, поэтому он заговорил о своей семье. Тема оказалась благодатной, а экспромт удачным. Только, он никак не ожидал от себя, что прошедший разговор заденет и его самого. Пусть версия для девушки была гораздо короче и «чище» реальной, но даже в таком усеченном виде он никогда и никому не рассказывал историю своей жизни. В моменте даже увлекся, раскрыв причины своего бездействия. Когда тебя слушают — это оказывается приятно. А когда не понимают — болезненно, хотя, а когда его кто-то понимал? Кроме хозяина…