Кукушонок

18

Сотрудница полиции позвонила нам по телефону сообщить, что во второй половине дня она будет в доме Тухеров и лично проследит за тем, чтобы нам вручили все необходимое для Виктора. Поскольку мне нужно было на учительскую конференцию, поехать к Тухерам намеревался Патрик, а Мануэль в это время должен был присмотреть за Виктором.

На обратном пути из школы мне примерещился запах мочи моей бабушки, больной сахарным диабетом. Это был неприятный обман чувств, поскольку через открытое окно веяло ароматом цветущих лип, который я всегда так любила. Мне вспомнилось чудесное стихотворение Ины Зайдель под названием «Отрада», мама часто читала его наизусть.

В наши дни поэтесса почти забыта. Не разобрать ли эти строки на каком-нибудь уроке? Пожалуй, не стоит, ведь поэтесса своей роковой близостью к Третьему рейху стала персоной нон грата. Учительница литературы всегда остается учительницей литературы, корю я себя. А ведь в жизни, пожалуй, важнее совсем другие вещи. Чем я повелеваю? Что от меня зависит? Если у меня не будет потомства, то и после моей смерти не останется никакого следа…

Вернувшись домой, я обнаружила в прихожей добротную, дорогую детскую коляску. Судя по всему, Патрик все сумел запихнуть в свою машину, только кроватку в течение дня доставят на «черном воронке». Кроватке мы радуемся больше всего, потому что Виктор уже почти не умещается в бельевой корзине. Я глазам не могу поверить — столько пакетов с детскими вещами громоздится в спальне Патрика! Что ж он сразу не прихватил целиком весь пеленальный комод?

— У меня было не так много времени, можно было только быстро похватать все вперемешку в детской комнате, при этом полицейская дама не отступала от меня ни на шаг. Правда, она притащила мне из ванной пластиковую ванночку для купания. Уходя, я видел, что в кухне собрался целый наряд полиции, и фотограф, и женщина в белой защитной спецодежде. Во всей сцене было что-то нереальное, почти как в фильме. Три патрульные машины с синими мигалками на улице, и по всему периметру дома натянута красно-белая пластиковая лента, на которой написано ПОЛИЦЕЙСКОЕ ОГРАЖДЕНИЕ, — жуть берет.

— Они не сообщили ничего нового?

— Разумеется, нет. А впрочем, полицейская сказала, что теперь развернется самая большая поисковая операция, потому что была найдена машина Биргит.

— Что значит «самая большая»? — спросила я.

Патрик и сам не знал. Может, со служебными собаками, предположил он. Ему казалось, что Биргит давно уже нет в живых. И он считал, что нам пора подумать о том, хотим ли мы оставить Виктора у себя навсегда. Он смотрел на меня вопросительно.

— А ты разве этого хочешь? Чисто теоретически это возможно, — сказала я, несколько растягивая слова, — если его родные не предъявят на него права и если один из нас какое-то время не будет ходить на работу.

— Разумеется, — сказал Патрик, — это очевидно. У тебя, в отличие от меня, работа надежная.

Сегодня облачно и, несмотря на это, жарко как в инкубаторе, в воздухе нависла гроза. Может, поэтому у меня неустойчивое давление и глаза на мокром месте. Я поглядываю в небо и надеюсь на дождь, уповаю на небесные потоки.

— Я всегда хотела ребенка, — сказала я после долгой паузы, — но своего!

— Да ради бога! В этом доме хватит места на всех, — сказал Патрик и обнял меня.

Несколько секунд у меня было только ощущение защищенности и чистого счастья.

Несмотря на это, ночью меня мучили кошмары. Мне точно в сказке явилась Биргит и спросила: «Как там мое дитя, как там мой олененок?» Я проснулась, и подушка моя была мокрой от слез. Она умерла, и это на моей совести. Если бы я то и дело не донимала Штеффена и если бы не ткнула его носом в генетический тест, она была бы жива и здорова.

Кстати, о доказательстве отцовства. Не обнаружили ли полицейские при обыске и письмо из лаборатории? Штеффен наверняка сохранил его где-нибудь в ящике стола. Тогда, выходит, полиции уже известно, что он не является отцом ребенка.

Когда в тот же вечер полицейский завез нам детскую кроватку, он протянул нам еще и желтую тетрадь, в которой отмечались прививки Виктора и сроки профилактических осмотров у врача, — скоро уже предстоял очередной осмотр. И это доказывало, что обыскали они все основательно.

Невыспавшаяся и изможденная, я отправилась в школу. Единственное утешение, что завтра начинаются каникулы. В учительской царило веселое оживление, все что-то возбужденно обсуждали, и несколько коллег накинулись на меня: почему я никому не сказала, что ребенок Биргит находится на моем попечении? И хотя было непонятно, откуда они об этом узнали, деваться некуда, пришлось рассказать правду.

По случайности учитель математики увидел в Интернете объявление региональной полиции о розыске и распечатал эту страницу. Тут постепенно выяснилось, что и другие коллеги — так же, как и я, — были допрошены в полиции. Просто они не хотели трещать об этом на каждом углу.

— Они называют это опросом социального окружения, — просвещал нас стажер.

— «По состоянию розысков на сегодняшний день…» — прочитал вслух Ансельм Шустер.

Я вырвала газету у него из рук.

«Фамилия: Тухер

Имя: Биргит Маргарете

Возраст: 38 лет

Разыскивается с: 4 июня 2007 г.

Цвет глаз: зеленый

Цвет волос: каштановый

Одежда в день исчезновения: джинсы и черная майка

Курит голубой «Голуаз» без фильтра

Обширные поисковые мероприятия до сих пор не дали результата. Легковой автомобиль пропавшей 23 июля был извлечен водолазами из Альгейского озера. Следы крови в настоящий момент еще исследуются. Можно предположить, что Биргит Тухер стала жертвой уголовного преступления. Ее муж лежит в реанимации после автомобильной катастрофы с тяжелой черепно-мозговой травмой в состоянии искусственной комы».

У меня закружилась голова, буквы поплыли у меня перед глазами, я уже не могла разглядеть, как называется специальная комиссия, которая занимается расследованием.

Мать Природа усадила меня на стул.

— Черт возьми! Девушка в обмороке! — ахнула она и приказала остальным: — Скорее стакан воды для Ани!

От волнения она чуть не назвала меня на «ты».

Прозвенел уже второй звонок, и она спросила:

— Ну как, уже лучше?

Я кивнула.

— Мне пора в класс, — сказала Мать Природа. — А вы пока немного посидите. Кстати, я навещала коллегу Тухер, когда младенцу было около двух недель. Для меня было полной неожиданностью, что она уже снова курит! И она не показалась мне такой уж счастливой матерью, производила впечатление скорее павшей духом. Правда, у нее как раз начинался жуткий грипп, возможно, это и было причиной. Надеюсь, с вами дела не так плохи! Сегодня же сходите к врачу!

Разумеется, я и двух минут не оставалась в учительской, а пошла, повинуясь долгу, к ученикам: сегодня я должна была раздать табели с оценками и попрощаться, потому что в следующем году я уже не буду их классным руководителем.

Когда я с деланой бойкостью вошла в класс, Мануэль бросил на меня понимающий взгляд. Должно быть, понял, что я вот-вот разревусь. Но я мужественно держалась, пока не отпустила своих учеников на каникулы, а потом — совершенно подавленная — направилась к парковке.

К моему удивлению, передо мной внезапно возник Юлиан, староста класса.

— Госпожа Рейнольд, — проговорил он сочувственно, не давая мне сесть в машину. — Не горюйте так! Для нас вы — лучшая в мире учительница литературы. А после каникул вы будете зато нашей француженкой! Так что прощанье — не навсегда!

Внезапно со всех сторон набежали ученики моего класса.

— Сюрприз! — крикнул Мануэль.

И только после того, как каждый протянул мне по цветку, я дала волю слезам.

Видимо, это Ансельм Шустер отрепетировал с ними песню. Немного не в лад, но зато с полной страстью они грянули: «Belle qui tiens ma vie captive dans tes yeux…»[11]

Они пропели даже вторую строфу, хотя уже начинал накрапывать дождь, в конце концов все мы промокли и поспешили по домам.

Патрик был не в своей квартире, а валялся вместе с Виктором на моем просторном диване.

— Смешная у тебя софа, — сказал он. — Не это ли называют оттоманкой, госпожа учительница? У моей бабушки была кушетка, но выглядела она по-другому. А какие у тебя планы на маленькую комнату? Я имею в виду ту, где стены выкрашены в оранжевый цвет?

— А что?

— А ты не догадываешься?

Конечно же, я догадывалась. В мою будущую библиотеку придется поставить детскую кроватку, а скоро и манеж.

— Виктор тебе надоел?

— Ну да, — сказал Патрик. — Раз уж у тебя теперь каникулы, хотелось бы разок-другой выспаться.

Маленький ребенок еще как может помешать в интимные часы. Когда я лежу у Патрика в спальне, Виктор — постоянный свидетель нашей любви. А если Патрик у меня наверху, то его терзает тревога, услышит ли он в случае чего крики Виктора, поэтому спим мы отдельно.

Раньше в первый день каникул я долго валялась в постели, а теперь пришлось проснуться уже в четыре утра. К счастью, Патрик научил меня заготавливать бутылочку еще с вечера. Сонная, я выбралась из-под одеяла, включила электроподогреватель и призадумалась: а так ли уж мне хочется иметь собственного ребенка?

С пяти до девяти царила тишина, потом Виктор снова напомнил о своих правах.

Патрик, кажется, упивался долгим сном без помех, с нижнего этажа не доносилось ни звука — ни от отца, ни от сына.

Когда Виктор — сытый и в свежем подгузнике — снова лежал в кроватке, я сварила себе кофе и принесла газету. Прямо на первой полосе я увидела небольшое фото мамы Виктора: «Видел ли кто-нибудь Биргит Тухер после 4 июня? Подробнее об этом читайте на 9-й странице».

На девятой странице было опубликовано фото крупнее, и я лихорадочно продолжила чтение: «Пользующаяся всеобщей любовью учительница Вайнхаймской гимназии имени Генриха Хюбша пропала с 4 июня…»

Это я давно знала и потому пропустила половину статьи.

«Вокруг Альгейского озера, в котором был найден легковой автомобиль пропавшей, до сих пор не смогли обнаружить никаких дополнительных следов. Рыбоводческие пруды и заводи в окрестностях были обысканы при помощи лесников и егерей. Планируется операция дежурных полицейских отрядов в составе ста пятидесяти человек с несколькими собаками-ищейками, натасканными на обнаружение трупов…

На банковском счете госпожи Т. с тех пор также не было никаких изменений…

…Разосланы телеграммы по всем полицейским участкам, а также в Федеральную криминальную службу…

…Тех, кто владеет какой-либо дополнительной информацией в связи с этим делом, настоятельно просим обратиться в ближайшее отделение полиции. Абсолютная секретность гарантируется».

Мне бросилось в глаза, что ни Виктор, ни — в первую очередь — Штеффен не были упомянуты ни словом. Продолжает ли он лежать в искусственной коме? Ясно, что он является главным подозреваемым. С другой стороны, ведь могло быть и так, что Биргит, ослепленная страхом, ринулась на машине прочь — и среди ночи у нее кончился бензин. Допустим, денег у нее при себе не было, тогда она, может быть, приткнулась на придорожной площадке, чтобы подремать в машине. И там на нее напал какой-нибудь серийный убийца, убил и увез на своей машине.

Или даже — а вдруг? — Биргит до сих пор жива? Что, если она уничтожила следы, чтобы где-то в другом месте начать новую жизнь? С французским любовником, например, где ребенок был бы для нее помехой? Мне трудно это представить, как все матери, она была привязана к малышу всем сердцем, неважно, кто был его отцом — Штеффен или кто-то другой.

Неважно? А если Виктор был плодом изнасилования?

Можно ли вообще любить такое дитя? Я читала, что многие боснийские женщины, которые забеременели в результате изнасилования военными и не имели возможности сделать аборт, после родов отказывались от этих детей и не хотели их никогда больше видеть.

Независимо от того, был ли убийцей муж Биргит или нет, больше всего меня волновало, что будет с Виктором. Официально его отец Штеффен, и родительские права у него.

После того как я трижды перечитала эту статью и подробно разглядела фото Биргит — снимок был сделан наверняка еще до беременности, — у меня зазвонил телефон. Это был Гернот. Он звонил из своего офиса.

— Ты уже читала газету? — нетерпеливо спросил он.

— Как раз читаю, — сказала я. — Мне хотелось бы сразу спросить тебя об одной вещи: тебя уже допросили в полиции?

— Давно уже, — сказал он. — Но я даже не заикнулся там о твоем абсурдном подозрении. Я не отец этого ребенка, и баста.

Это же написано у меня черным по белому, но я не выдала себя.

— Гернот, я никогда не сомневалась в твоих словах. Но знают ли уже полицейские, что ты прошлым летом ездил с Биргит во Францию?

— Стану я им об этом сообщать, как же, — сказал он. — И очень надеюсь, что ты тоже меня не подставила.

Насчет этого он мог быть спокоен. Но какой ему видится роль Штеффена во всем этом спектакле?

— Аня, слово «спектакль» тут совершенно неуместно. Тут разыгралась трагедия. Теперь, задним числом, я признаю твою правоту: Штеффен, вероятно, хотел меня убить, когда в тот вечер принес ребенка тебе.

Судя по всему, он уверен, что убийца — Штеффен. Мы распрощались на сей раз дружелюбнее и пообещав держать друг друга в курсе происходящего.

В одиннадцать утра Патрик наконец объявился у меня, все еще в пижаме и небритый. Чмокнул меня на ходу, спросил, как я провела ночь, и самодовольно улыбнулся, когда я демонстративно зевнула.

Виктор валялся на шкуре белого медведя, доставшейся мне от матери, и тут же потянулся ручками к главному персонажу своей жизни. Я протянула надувшемуся от важности Патрику газету и поставила воду для кофе.

С младенцем на руках Патрик читал новости и внимательно разглядывал фотографию Биргит.

— Не могу вспомнить, как выглядела репетиторша Мануэля, — сказал он. — Мне кажется, я видел ее только раз. Действительно хорошенькая женщина, но наш Виктор в любом случае гораздо красивее ее.

Я ощутила легкий укол: вот еще один, кому Биргит кажется особенно привлекательной. Я в сравнении с ней чувствую себя синим чулком. Вдобавок ко всему я сегодня — из страха, что Виктор меня перепачкает, — надела свой старый серый пуловер. И — как в каждые каникулы — на лбу у меня вскочил прыщ в связи с критическими днями.

— Что-то у тебя в последнее время глаза на мокром месте, — заметил этот засоня, протягивая мне чашку. — Наверное, пару дней отпуска тебе все-таки нужно дать.

Разумеется, поездка в отпуск была бы самой желанной. Но с младенцем, которому нужно давать бутылочку в четыре часа утра, ночлег в отеле превратится в поездку ужаса. Я бросила косой взгляд на нашего зеницу ока, который с ангельской миной невинности пускал слюну на мой диван.

— У него, наверное, режутся зубы, хотя ему еще рановато, — извинился Патрик за малыша, посадил его верхом на колено и стал его подбрасывать, насвистывая мотивчик из телесериала Бонанца.

— Кстати, надо принести из чулана лошадку-качалку и привести ее в порядок. На ней качался в детстве еще я сам. Лено, наверное, выросла бы настоящей всадницей, потому что она часами не слезала с этого деревянного коня и называла его Гоппо-попо.

Иногда не так просто любить мужчину с прошлым, но я питала надежду, что когда-нибудь Леноре его сердца найдется замена.