Кукушонок

24

В последние дни мы почти непрерывно говорили о Биргит и Мануэле. Патрик с трудом мог представить, что его сын-подросток спал со своей учительницей. Он не сомневался, что инициатива исходила от нее, на что я возражала, что Биргит была ответственным педагогом, и большинство ее друзей и возлюбленных были старше ее самой, у меня не поднималась рука заподозрить ее в педофильских наклонностях. При этом я помалкивала о том, как Биргит несколько лет назад в игривом отпускном настроении утверждала, что иностранный язык лучше всего усваивается в постели.

— Надо было мне самой давать Мануэлю репетиторские уроки! — сокрушалась я. — И зачем только я порекомендовала тебе мою коллегу, ведь и в этом пункте опять виноватой оказываюсь я! Меа culpa, mea maxima culpa![15]

— Поздно нести эту латинскую околесицу, — сказал Патрик, — ребенок уже родился.

— Франсуаза этим гордится, ведь именно она отговорила Биргит от аборта.

— Через десять дней возвращается Мануэль, правда, приедет он поздно вечером, — сказал Патрик и, погруженный в свои мысли, посмотрел на часы. — Конечно, ему захочется о многом рассказать, а потом непременно навестить свою Сару или Юлиана. Как ты считаешь, не лучше ли будет, если мы пропустим день его приезда и потом дадим ему выспаться?

— Вообще-то, это твое дело, — сказала я.

— Аня, мне бы хотелось, чтобы ты присутствовала при этом неприятном разговоре, — попросил он. — У меня такие чувство, что в противном случае я все сделаю неправильно.

— Радость моя, это не мой сын, кроме того, ты чуточку старше и опытнее меня. Но если ты непременно хочешь, я сяду в уголке как беспристрастный свидетель и буду слушать. Если прольется кровь, я принесу перевязочный материал.

— Или, может, попросить о помощи какого-нибудь психолога?

— А лучше сразу до кучи еще пастора и Пижона!

Видимо, наш разговор стал слишком громким, мы оба нервничали, и Виктор отозвался на это недовольными криками.

— Кстати, — поучающим тоном сказала я Патрику, — недавно у меня на родительском часе была одна школьница со своей матерью. И эта женщина прямо в присутствии дочери говорила о ее недостатках, в данном случае о лени. Ожидалось, что я буду поддакивать, чего я, разумеется, не сделала. Еще во время учебы я усвоила, что в присутствии детей нельзя их обсуждать. И вообще, никогда не следует воображать, будто они ничего не понимают, даже у самых маленьких хорошие антенны. Мы должны принимать во внимание Виктора, кажется, он моментально чует, когда в атмосфере возникает напряжение.

— Так точно, баба Аня, — сказал Патрик.

— Что это было, предложение руки и сердца, дедуля? — спросила я, и мы оба расхохотались.

Виктор прекратил свои жалобные вопли, посмотрел на одного и другого и закряхтел с облегчением. Я наморщила нос, поскольку его недовольство было скорее всего связано с пищеварением.

Каждое утро мы заглядываем в почтовый ящик, но в настоящий момент почта приходит нерегулярно, поскольку и у почтальонов сейчас тоже время летних отпусков. Хотя мы вообще-то знаем, что для новостей из лаборатории еще рановато, но все равно ждем с нетерпением. Ведь может быть и так, что наши подозрения совершенно беспочвенны, и вопрос о неведомом отце останется открытым.

На сей раз в ящике оказалось множество почтовых открыток: друзья и коллеги слали приветы из разных стран мира. Мануэль с матерью тоже выбрали открытку с видом их импозантного круизного корабля и добавили пару слов.

— У него даже почерк еще детский, — пролепетал Патрик и ждал, что я его поддержу.

— Нет, это скорее уже небрежные каракули взрослого, такие бывают у врачей, — возразила я. — Последнюю фразу я даже разобрать не могу.

— «Передайте привет моей маленькой Улитке», — прочитал вслух Патрик, качая головой. — Он имеет в виду свою подружку?

— Сара наверняка получает от него длинные любовные письма, — возразила я. — Ты называешь малыша Виктора в основном Медвежонком, а твой сын окрестил его Улиткой. Странно, что в виде ласкательных имен всегда используют животных.

— Лено была Мышка, — сказал Патрик.

Когда он вспоминал умершую дочку, в его голосе слышалась печаль. Новой Мышке в семье он, наверное, радовался бы больше, чем своему Медвежонку, надеялась я, а то, чего нет, еще ведь может случиться. Завтра я собиралась купить в аптеке тест, который — в виде исключения — на сей раз должен послужить не для выяснения отцовства.

— Пойду в парикмахерскую, отрежу свой конский хвост, — объявила я, поскольку надо было что-то изменить в жизни. — Может быть, короткая стрижка возвестит новое начало.

— Делай что считаешь нужным, — сказал Патрик, — а я снова отпущу волосы, для домохозяина коса — самое правильное. Согласна со мной?

Мне его слова показались пророческими. У Патрика почти на каждом пальце по кольцу, а я чураюсь броских украшений. Мы давно уже поменялись ролями — я зарабатываю деньги, он берет на себя заботы о домашнем хозяйстве и потомстве. Изадора тоже ежемесячно переводит свой взнос.

Тест на беременность оказался положительным, но я пока молчу как могила и не осмеливаюсь издавать вопли радости. Во-первых, этот промежуточный результат пока ненадежен, во-вторых, я хочу подождать, когда мы будем знать правду о происхождении Виктора.

Странным образом я испытывала жгучую потребность позвонить маме и поделиться новостью, но вдруг пару недель спустя мне придется ее разочаровать? И все равно в какой-то момент я не выдержала.

— Мама, у меня новость, — начала я.

— Ты беременна, — ответила она.

Я была настолько озадачена ее ответом, что онемела от неожиданности.

— Я слышу это по твоему голосу, — объяснила она, — но наверняка еще рано, чтобы передавать эту радостную весть тете Нелли. А что думает на этот счет Патрик?

— Он не знает, — сказала я, — у врача я пока еще не была. Но мне необходимо было поговорить хоть с одной живой душой…

— И эта душа — твоя мать, — торжественно возвестила она. — Со дня твоего окончания школы ты не делала меня такой счастливой! Все мои подруги уже имеют внучат.

Затем она расплакалась, и я с ней попрощалась. Интересно, бросилась ли она тут же покупать игрушки или позволила себе бокал шампанского?

Мануэль уже вернулся, а письмо, которого мы так ждали, все не приходило. Разумеется, я знала, что лаборатории требуется больше времени, если им присылают другой материал, а не привычные ватные палочки. Это и дороже, но мне по карману. Патрик встретил сына на вокзале, я тем временем накрыла стол и меняла Виктору подгузник.

Поезд, кажется, прибыл вовремя — Патрик с Мануэлем выгрузили из машины багаж и подходили к двери дома. Мальчик выглядел очень хорошо, окрепнув и загорев на морском воздухе. Я покинула свой наблюдательный пост, и Мануэль сердечно приветствовал меня.

— А где Улитка? — первым делом спросил он, побежал в гостиную и обнял малыша.

Патрик бросил в мою сторону многозначительный взгляд. Мы оба в два недреманых ока присматривались, нельзя ли сделать какие-то выводы из этой встречи. Затем мы собрались все вместе, включая Виктора-Августа-Медвежонка-Улитку, которого теперь уже можно было иногда сажать в высокий стульчик. Мы хлебали знаменитое морковное рагу Патрика и слушали, что нам рассказывал наш кругосветный путешественник.

— За нашим столом была одна женщина, которая за свою жизнь оставила позади себя больше морских миль, чем капитан, — рассказывал Мануэль. — Хм, да это в тысячу раз вкуснее, чем склизкие устрицы, которых мне навязывала Иза. К счастью, за первым же обедом я познакомился с хорошенькой девушкой, а то было бы ужасно boring[16]. Мы с Кристиной были единственными школьниками на борту.

— Как часто маме приходилось выступать? — спросил Патрик.

— За все время четыре раза. Ночами никогда не было темно, — продолжал взахлеб рассказывать Мануэль. — В Рейкьявике мы купались в горячих источниках и…

— Кто «мы»? — спросила я.

— Моя подруга Кристина и я, — простодушно ответил Мануэль. Патрик снова бросил на меня многозначительный взгляд. Да его сын — просто Казанова! А что скажет на все это Сара? Мануэль болтал, уплетал за обе щеки, запивал красным вином, а на десерт хотел показать нам свою фотодобычу. Пока Патрик кормил своего Медвежонка из бутылочки, я убрала со стола, и Мануэль загрузил снимки своего круиза по северным странам в ноутбук отца.

Колонии морских птиц на острове Гримсей вгоняли нас в скуку не меньше десяти минут. Мануэль показывал нам трехпалых чаек, тупиков, береговых ласточек и буревестников. Но если ты сам не участвовал в поездке, гораздо интереснее разглядывать людей. Пассажиры были в возрасте моей мамы, а экипаж судна, напротив, молодой и динамичный. Наконец-то появилось фото, которого мы с таким напряжением ждали: рыжей девочки-подростка.

— Бойкий жучок, — сказал Патрик.

Мануэль быстренько кликнул следующий снимок, на котором нас должен был удивить могучий водопад.

— Дошло ли у вас дело до постели? — спросил Патрик совершенно недипломатично, и я вздрогнула.

Однако сын не позволил ему так запросто заглядывать в свои карты.

— Да где бы нам удалось? Ведь я же делил каюту с матерью, — сказал он и без перехода рассказал смешную историю о троллях и исландском пиве. Потом вдруг заторопился и остаток фотографий быстро промотал до конца. Мануэль покинул нас на своем мопеде, прихватив с собой ноутбук.

— Это была обязательная программа, — сказал Патрик. — Произвольную он, видимо, приберег для Сары и Юлиана. Ты не возьмешь Медвежонка с собой наверх? Мануэль придет поздно и наверняка захочет как следует выспаться.

У Патрика явно была такая же потребность, тогда как то, что мне придется встать рано, все считали само собой разумеющимся. Но как будущая мать я не стала ворчать, а подхватила упитанного Виктора и потащила его по лестнице наверх.

Если мы и впрямь в будущем году станем семьей с двумя малышами, дом надо будет поделить по-другому. В любом случае я больше не хочу спать отдельно от Патрика. Оба малыша должны занять одну детскую, и тогда пусть Мануэль в самую рань дает бутылочку своей прожорливой Улитке… С такими мыслями я уснула, и разбудил меня Виктор только в восемь утра. Кажется, он больше не испытывал потребности так часто наполнять свой кругленький животик, потому что выдержал почти десять часов ночного покоя. Но едва его сон успеет окончательно установиться, как новый крикун начнет поднимать меня с постели ни свет ни заря.

Как почти всегда, мой первый кофе я выпиваю без Патрика, просматриваю газету, приглядывая за малышом, который играет своими погремушками, и почти случайно замечаю, что почтальон на удивление рано уже совершает свой обход. Почтальонов можно не стесняться, они — как и врачи — видят свою клиентуру во всех возможных жизненных положениях. И я прямо в пижаме слетела по лестнице вниз и перехватила его у садовых ворот. Долгожданный конверт с пометкой «Совершенно секретно» наконец-то прибыл.

Хотя письмо адресовано Патрику, я тут же открыла его без малейших колебаний. Этого результата я и боялась: 99,99 процента, что Мануэль — отец Виктора. Итак, сегодня день, когда мы непременно возьмем в оборот моего несовершеннолетнего ученика, даже если он по божьему благословению проспит еще сто лет, словно Спящая красавица.

Затишье перед бурей скоро кончится, вон и Патрик уже топает по лестнице вверх. От него приятно пахнет вербеной, он приветствует меня и Виктора поцелуем и говорит:

— Как это не удивительно, но Мануэль уже стоит под душем. Я быстренько сбегаю за булочками. А что это у тебя такое озабоченное лицо?

Я протянула ему этот важный документ, он прочитал и сглотнул:

— Разве можно положиться на эту цифру стопроцентно?

— Да поверь уже наконец! Сомнение может возникнуть лишь в том случае, если на роль отца претендуют однояйцевые близнецы.

— Значит, все-таки он. Ну погоди, негодник, сейчас тебе будет!

— Нет, — сказала я. — Возможно, мамин маленький Мани окажется еще беспомощнее, чем ты.

— А тебе его еще и жалко? Но если хорошенько подумать…

— … то вся ответственность целиком лежит только на Биргит, — сказала я. — А теперь отправляйся к булочнику, а я тем временем сделаю завтрак.

После бранча — ибо так, пожалуй, следовало бы назвать наш пир — он посерьезнел. Виктор задремал, со стола было убрано, не оставалось никаких причин и дальше болтать про норвежские фьорды. По нашему указанию Мануэль последовал за нами в гостиную и выжидательно посмотрел на отца. Он был в отличном настроении и, возможно, ожидал увеличения нормы своих карманных денег, в конце концов, ему уже недавно исполнилось шестнадцать.

— То, что мы должны сейчас обсудить, очень важно, — начал Патрик, и сына это заинтриговало.

— Давай, выкладывай, пап. — Мануэль скинул резиновые шлепанцы и развалился на софе.

Вообще-то он вел себя как взрослый и называл отца по имени, но сегодня он снова чувствовал себя в родительском доме как ребенок. Я сидела очень прямо, словно окаменев, на стуле с высокой спинкой и наблюдала за обвиняемым. Недоставало только мантии судьи.

— Ты спал со своей учительницей французского языка? — спросил Патрик.

Мануэль вздрогнул и побледнел, но для начала попробовал валять дурака.

— Французский нам преподает некий господин Шустер, — сказал он.

У Патрика лопнуло терпение.

— Черт побери, ты прекрасно знаешь, что я имею в виду эту Биргит Тухер! — взревел он. — Врать, кстати, не имеет смысла!

— А если и так, — запротестовал Мануэль, — вам-то какое дело!

Патрик достал из кармана брюк лабораторный анализ и протянул своему отпрыску.

Мануэль прочитал и вообще ничего не понял.

Тут к разговору подключилась я.

— Мануэль, ты приходишься Виктору отцом, — сказала я.

— Я в это не верю, — негодующе воскликнул он. — Этого не может быть от одного раза!

Вот и выпустили кота из мешка, ведь это высказывание было признанием. Патрик ужасно разволновался.

— Тебе еще не было и пятнадцати! — кричал он. — Почему ты мне ничего не сказал! Я же ни о чем не догадывался!

Мануэль тоже был не намного дипломатичнее отца.

Он процитировал фразу, которую, наверное, услышал на борту от какого-нибудь старого миллионера:

— Кавалер наслаждается и помалкивает.

Я не смогла достаточно быстро вмешаться, наш мягкий Патрик влепил сыну звонкую пощечину. Мануэль, правда, не выбежал вон, как я боялась, но дулся какое-то время, как маленький ребенок. В конце концов, мы получили заикающийся рассказ о том, как между учительницей и школьником дошло до греха.

Биргит Тухер наладила контакт с учеником, он сравнительно быстро делал успехи, и после занятий они часто пили вместе чай, ели печенье «мадлен», и учительница рекомендовала ему читать Марселя Пруста и Виктора Гюго. Однажды Мануэль рассказал ей о своей матери, которая как раз пела Дорабеллу в любимой опере Биргит «Cos fan tutte», и на Биргит это произвело сильное впечатление. Но что толку от знаменитой матери, которая больше не живет дома? Мануэль и мне намекал на свое отчаяние, которое испытывал, когда несколько лет назад умерла маленькая сестра и мама после этого уехала. Биргит оказалась настолько чуткой и сострадательной, что он все больше и больше рассказывал ей о своих израненных чувствах и в конце концов расплакался.

Тут ей опять же стало стыдно, что она ввергла своего ученика в такое уязвимое состояние, она обняла его, приласкала и поцеловала. Может, она не знала другого способа, как утешить несчастного мужчину, может, сработал глубоко спрятанный материнский инстинкт, который ею руководил.

Во всяком случае, в какой-то момент залитый слезами Мануэль начал отвечать на ее ласки, и софа в гостиной Тухеров стала сценой столь же бурного, сколь и незапланированного слияния.

— Если бы это выплыло наружу, — прошептал Мануэль, — ее бы посадили в тюрьму. Я поклялся, что никогда в жизни никому не скажу!

Дело явно ограничилось этим единственным случаем. Биргит боялась, что ее проступок может обнаружиться, и решительно воспротивилась повторению. Она письменно сообщила ученику, что он больше не нуждается в дополнительных занятиях, поскольку коллега Ансельм Шустер не мог нахвалиться успехами Мануэля.

— Мы больше ни разу не виделись с глазу на глаз, — сказал он. — К тому же вскоре начались летние каникулы.

Внезапно Мануэль вскочил, и мы тоже с тревогой бросились за ним. Он подбежал к спящему Виктору, выхватил его из кроватки и прижал к себе. Когда его сонливая Улитка начала вякать, он снова положил ее на место, сел рядом и стал неотрывно смотреть на ребенка. Мы с Патриком переглянулись и грустно улыбнулись друг другу, все мы были совершенно вымотаны.