Кукушонок

6

Я знаю много браков, где все происходит так же: один партнер любит порядок, другой — его противоположность. У нас с Гернотом это сказывалось все больше и больше. Я — как избалованный единственный ребенок — была сравнительно неряшлива; Гернот же, напротив, был воспитан очень консервативно, и в своей последней профессии консультанта по налогам ему приходилось быть до крайности педантичным. Поэтому он хотел, чтобы жена освободила его от большей части работы по дому, как это было заведено у его родителей.

Ровно в пять часов мой муж возвращался со службы, первым делом снимал костюм, не глядя, бросал его где придется и надевал что-нибудь удобное домашнее. Поскольку он целый день проводил в сидячем положении, он считал очень важным в хорошую погоду покататься на велосипеде или сделать пробежку. Поначалу он придавал большое значение тому, чтобы я делала то же самое. Я всегда хотела быть хорошей женой, поэтому и бегала, и крутила педали, занималась стиркой и мытьем, содержала в порядке всю домашнюю канцелярию и прибирала все, что он бросал. И хотя мне эта роль не особенно нравилась, поскольку я, в конце концов, сама работаю по специальности, но ради любви я шла на все это, не ропща. Теперь, когда я снова живу одна, я вернулась к той неряшливости, к какой изначально привыкла. Гладит ли теперь рубашки Гернота другая женщина? В шкафу нашей спальни они лежали, тщательно сложенные и накрахмаленные так, как это по силам только прачечной.

Но в одной домашней работе Гернот отличался: он хорошо готовил. Если я упрекала его в мачизме, он мог прекрасно отговориться своими стараниями на кухне. Я же избегала кухни, если не считать приготовления завтрака, у меня не было ни малейшего желания часами стоять у плиты. Если не удавалось отвертеться, я ставила на стол какие-нибудь макароны или салат. Разумеется, сейчас мне не хватает ежедневного горячего ужина, но еще больше мне не хватает самого Гернота.

Если говорить начистоту, я от него еще не отделилась. Ведь обида тем сильнее, чем глубже привязанность. Выходя за него замуж, я была уверена, что нашла мужчину своей жизни — того, на кого я могу положиться. Иногда меня мучают угрызения совести, что я уклонялась от любых споров и выяснения отношений. Не лучше ли было пройти курс у семейного психолога, чтобы по крайней мере расстаться без озлобления? До сих пор я не давала Герноту даже шанса оправдаться — может, потому, что тогда мне пришлось бы разбираться в том, что было не так и с моей стороны. Кроме того, я не вижу в своем окружении ни единой живой души, с которой мне захотелось бы обсудить свои проблемы, и поговорку про то, что разделенная беда — это уже полбеды, я всерьез не воспринимаю.

Мои еще не угасшие чувства к Герноту, увы, не позволяют мне сконцентрироваться заново. Недавно я прочитала в газете короткое объявление: «Вы одиноки? Без пары? Тогда приходите на наши вечера одиночек!»

Пару секунд я и впрямь раздумывала, не сделать ли маме приятное и не осведомиться ли о деталях. Что это за встречи? Может, речь идет только о сексе? Но даже при одной мысли о таком неуклюжем завязывании отношений я содрогнулась. Нет, я не готова к таким — да и вообще к любым новым — отношениям.

Незадолго до своего отъезда Штеффен позвонил попрощаться. И сделал робкую попытку залучить меня в спутницы.

— А нет ли у тебя желания познакомиться с ганзейским городом Ростоком? Если Биргит уехала с Гернотом во Францию, то и мы тоже могли бы, вообще-то…

— Отличная идея, Штеффен, — перебила я его не раздумывая, — но я сейчас по уши занята переездом.

Только потом я задала себе вопрос: что это было — двусмысленное предложение или товарищеская выручка? Но даже если бы у меня и не было никаких других планов и дел, Штеффен в качестве любовника — это последнее, чего бы я себе пожелала, и сама мысль об этом не вызывала у меня никакого аппетита. Хотя он и выглядит гораздо лучше, чем Гернот, но вообще это не мой тип.

При этом мне в голову приходит омерзительная сцена, участницей которой я была много лет назад и о которой предпочла бы никогда больше не вспоминать. Студенткой я хороводилась с неким Эмилем. Вместе с моей подругой Валерией и ее парнем мы весело проводили выходные. Однажды вечером Эмиль выпил лишнего и принялся лапать мою подругу, которая тоже была нетрезвой. Я страшно разозлилась, а парень Валерии оставался довольно-таки безучастным. Все надо мной смеялись — дескать, надутая ливерная колбаса — и предлагали поменяться партнерами, что задевало меня еще больнее. Только потому, что Эмиль и Валерия в этот вечер хотели переспать, мы тоже должны были сделать это и тем самым отпустить им этот грех. Мне и по сей день стыдно, что я в конце концов сделала хорошую мину при плохой игре. Я лежала с доставшимся мне по жребию любовником на колючем сизалевом ковре и слушала вскрики наслаждения Валерии из соседней комнаты, в то время как сама я без малейших ощущений подвергалась постыдному механическому совокуплению. На следующий день я с Эмилем рассталась.

Сегодня я предприняла большую закупку в Доме мебели и чувствую себя совершенно разбитой. Слишком много приходилось раздумывать и колебаться, прежде чем принять решение, потом подсчитывать и платить. Гостиная обошлась мне дороже всего, но получилась невероятно благородной. О просторной софе, чтоб валяться вечером перед телевизором, я мечтала уже давно. Заодно заказала еще и легкое плетеное кресло, и шелковые подушки помпейски багряного цвета с индийской вышивкой. На кухню я собиралась потратить минимум денег, поэтому еще на прошлой неделе откликнулась на одно объявление. Почему бы не унаследовать от чужой бабушки крестьянский буфет, если ее собственный внук предпочитает ему икеевскую кухню?

Хотел он за этот буфет всего лишь пару бутылок просекко, а перевезти мебель этот молодой человек из Оденвальда взялся еще за три бутылки.

— В нашем прицепе много чего поместится, — сказал он. — Может, возьмете за так еще пару старых кухонных стульев в придачу? И стол? Ну, немного испачкан вареньем, да мухи его слегка обсидели!

— Давайте все!

Его поразили мое согласие и готовность на все. Он прокомментировал — ну чисто как мои ученики:

— Ну жесткач!

Завтра он уже все привезет, поэтому мне пораньше нужно закупить просекко, ведь к вечеру мама уже хочет получить свою машину назад. Этот отпуск у меня, похоже, превратится в сплошной стресс, но мне от этого только лучше. По крайней мере, все эти неотложные дела отвлекают от мрачных мыслей.

Пока что я, к сожалению, по-прежнему живу в крысиной норе, которая час от часу становится для меня все нестерпимей. Дело не только в том, что это тесная и темная квартира, ужасно обставленная, но и в самой хозяйке, сдающей ее в аренду. Она выглядит как бойцовая собака, запах ее дешевого лосьона смешивается с вонью ее пота, и все это тянется через лестничную площадку ко мне. Через каждые два-три дня она всовывает мне в дверную щель вырванный из календаря листок с какой-нибудь библейской цитатой. Сегодня она дала мне понять:

К сожалению, невозможно игнорировать и ее музыку, поскольку эта религиозная фанатичка отдает предпочтение не только хоралам, но слушает и грохочущие марши, а то и диско с ухающими басами. Даже в поздние часы мои барабанные перепонки подвергаются вибрациям, которые не вызывают ничего, кроме агрессии. Иногда по ночам я с трудом удерживаюсь, чтобы не вскочить с постели и не спалить весь дом вместе с его мерзкой хозяйкой. К счастью, как раз вовремя я съезжаю с этой квартиры.

В эту ночь я снова была немилосердно вырвана из сна, но на сей раз — в виде исключения — это было только к лучшему. Потому что в том кошмаре, который мне как раз снился, я сама была той одержимой, что ворвалась в класс с автоматом и косила учеников рядами. И как мне могло такое присниться, ломала я голову. С другой стороны, странно уже то, что резню в школах никогда не учиняет учитель, а всегда только ученики. При нынешней ситуации в школе учителя давно могли бы свихнуться.

Почти на каждом уроке стою у доски и в отчаянии спрашиваю себя, какую бы мотивацию придумать для усталого класса. Еще весной я хотела разобрать с ними гетевскую «Пасхальную прогулку» из «Фауста» и столкнулась с полным непониманием. К доске сразу вызвалась девочка, от которой я не ждала ничего хорошего. Лаура — образцовый пример скучающего тинейджера, абсолютный cool, как утверждают ее восхищенные подруги. Худшей попсы, чем строка «Долина зеленеет ожиданьем счастья», ей отродясь не приходилось читать, — с вызовом заявила она. Но это были еще цветочки. Удар следовал за ударом, они, как видно, заранее сговорились разнести в пух и прах нашего короля поэтов. Следующий высмеивал строку «швыряется бессильной ледяной крупой», еще один изгалялся над «веселым челном». Мне не давали и слова сказать. Кидаться мелом, как наш директор, — это не мой стиль, палить из автомата в конечном счете тоже. В отчаянии я стукнула кулаком и продиктовала им в беспощадном темпе особенно трудный диктант. Хотели они того или нет, а им пришлось притихнуть. У Биргит таких поражений, пожалуй, не бывает никогда.

На следующее утро с полным багажником бутылок я покатила из супермаркета прямиком к новой квартире. Не прошло и десяти минут, как у дома остановился трактор, и из него спрыгнул молодой человек. Прицеп он загрузил основательно.

— Надеюсь, ваш муж дома, — сказал он. — Одному мне этот буфет не выгрузить.

— Мой муж похитил нашу общую кухню и сбежал, — сказала я, присматриваясь к привезенному хламу.

Буфет выглядел совсем не так, как я себе представляла. Я рассчитывала на мебель из сосны, желательно с грубой мужицкой резьбой, и никак не ожидала, что этот колосс окажется из трухлявого грушевого дерева.

— Верхнюю и нижнюю части я уже разобрал, — сказал он и заранее вытер пот. — Но каждая сама по себе тяжела как свинец. Зато в него входит все, что нужно для кухни! А не подыскиваете ли вы, случаем, нового мужа? В крестьянском хозяйстве хорошая женщина никогда не помешает…

— …и всегда поможет таскать тяжести? Это вы хотели сказать?

Он оглядел меня и отрицательно покачал головой.

— Я могу пока начать со стульев и стола, — предложил он. — А выдвижные ящики вы могли бы, наверное, взять на себя. Но вот с двумя большими частями буфета нам вдвоем не управиться.

В этот момент из-за угла вывернул велосипедист в красных брюках и желто-черной куртке — ну чисто флаг Германии на колесах, — и мой поставщик не постеснялся его остановить. Незнакомец без всякой охоты принялся помогать. Я подсчитала в уме бутылки просекко, и мне стало боязно, что их может не хватить.

Часа через два моя кухня уже стояла на своих трухлявых ногах. А мы втроем сидели за столом из грязно-желтой древесины лимба, с серо-белой пластиковой столешницей, пили по очереди из горла и братались, стаканов у меня еще не было. Шесть стульев источали запах коровника. Собственно, недоставало только свисающей с потолка липучки для мух, и деревенская идиллия была бы безупречной.

— А что, кухня что надо, — сказал велосипедист и прыснул, едва успев подставить свой велошлем под брызги просекко.

— Неповторимое приобретение, ведь в ящиках все еще хранится королевское столовое серебро, — хвастался крестьянский сын, хихикая от озорства, как двенадцатилетняя девчушка.

Поскольку я собственноручно заносила в дом три выдвижных ящика, я-то знала, что в них хранится на самом деле.

— Дайте глянуть, — попросил велосипедист, и я продемонстрировала ему содержимое: коллекция старых пробок, зубочисток, упаковочных резинок, шпагата для цветов, соломинок для коктейлей и этикеток для консервирования.

— Первосортный товар! Выбирай! — сказала я, и он потянулся к пуговице от национального наряда с выдавленным эдельвейсом. Только теперь я увидела, что эта старинная вещица — и впрямь серебряная.

Я отхлебнула из бутылки еще один изрядный глоток и не знала, то ли мне смеяться, то ли плакать.

В конце концов, мы расстались после крепких объятий, потому что мне надо было срочно в Бад-Дюркхайм отдавать маме машину. Один влез на свой тягач, второй сел на велосипед. Только в машине я сообразила, что не так уж и трезва.

У мамы в гостях оказалась моя кузина с малышом на руках. Я смутно припомнила, что пару месяцев назад получала известие о рождении младенца. Я с подозрением переводила взгляд с одной на другую и чуяла, что здесь какой-то заговор. Мою обывательскую кузину я ни в грош не ставила и никогда не обращала на нее внимания, тем более что та была лет на десять младше меня.

— Ну, разве эта малышка не прелесть? — спросила моя мать. — Возьми же ее на руки! Я хочу вас сфотографировать.

Младенец весил не больше кошки. К моему удивлению, малышка прильнула своей безволосой головенкой к моей груди. Я невольно сглотнула, мне хотелось прижать ее к себе и в то же время отбросить подальше. Я не хотела ее отдавать и вместе с тем не знала, что с ней делать.

— Что это у тебя такое несчастное лицо? — спросила мама. — И головку ей поддерживай получше. Ты как будто никогда не держала в руках младенца…

Но встреча с кузиной оказалась в конце концов кстати, потому что она предложила подвезти меня на своей машине до Мангейма, где я могла пересесть на трамвай. Малышка была уложена в автолюльку для младенца и заснула, как только мы тронулись с места.

— Твоя мать обожает малышей, — сообщила моя кузина. — Говорит, внуки — это награда за то, что ты не задушила собственных детей, когда они были подростками.

Я долго размышляла над этим и ничего ей не сказала.

— А как зовут твою малышку? — спросила я наконец ради приличия.

— Мы окрестили ее Биргит, — сказала кузина. — Хотя это сейчас и не модно, они сейчас все Марии, Софии или Лауры, но Биргит всегда было моим любимым именем. А тебе не кажется, что оно чудесное?

— Нет, как раз наоборот, — с неприязнью ответила я.

После этого моя кузина смолкла. Вот и еще одной симпатии я лишилась.

Вечером из Ростока позвонил Штеффен. Он тянул резину, ходил вокруг да около, вежливо справлялся о моем самочувствии и болтал о достопримечательностях ганзейского города, прежде чем перейти, наконец, к делу:

— Слушай, Аня, мне кажется, нас занесло куда-то не туда. Мы совсем рехнулись. Сегодня был звонок из Франции. У Биргит было прекрасное отпускное настроение, и она была очень нежна и сердечна! В радужных красках живописала мне экскурсии, на которых они с подругой уже побывали. У меня нет душевных сил ее в чем-то подозревать…

— Наверняка все, что она говорит, правда, вот только имя Франсуаза нужно поменять на Гернот, — перебила я.

— Нет, нет, ты ошибаешься! Я ведь сам говорил с Франсуазой, хотя мой французский никуда не годится, как ты, наверное, еще помнишь.

— И что? Что это доказывает? Она попросила свою алиби-подругу об одолжении, для Биргит это совсем не проблема!

— Но ведь я лучше знаю свою жену, — уверял Штеффен, — на такое притворство она совершенно не способна.

Если он не заблуждается.