Купель Шантунга

Глава 11. Черные корабли. Третье пришествие

Токийский залив, Токио февраль 1905 года.

Облачная пелена на востоке начала слегка сереть. Светает… Като Шиба вздохнул. Он заступил на пост три с половиной часа назад. Скоро ему предстояло сменяться. Дождевик вполне сносно держал влагу, винтовку он укрыл полой, так что особо тщательно чистить не придется. Но эта вселенская сырость все-таки доставала…

Солдат Империи. Нет, сейчас — часовой. Затянув поплотнее капюшон, Като время от времени посматривая вокруг себя, неторопливо промерял шагами границы своего поста. Сто двадцать шагов вдоль бруствера в одну сторону. Поворот. Сто двадцать в другую. Поворот. Три 280-миллиметровых гаубицы под бесформенными брезентовыми чехлами впереди. Поворот. Три гаубицы позади… Бетон потерны и бруствера. Темная, почти черная вода внизу. Плеск волн. Шум ветра. Шорох дождя… Ползущий по часовой стрелке молочный, перечеркнутый строчками летящих капель конус прожектора ближнего обзора. Где-то там, метрах в пятистах, маленькие серебристые гребешки волн в бледном пятне… Желтые лампы по сторонам внутренней пристани. Красный фонарь на конце волнолома…

Зимой или в плохую погоду капитан Вакабэ менял караульных каждые 4 часа, дабы не вредить здоровью солдат, а главное, чтобы ощущение дискомфорта от холода и сырости не отвлекало их внимания, притупляя бдительность. Хотя, если честно говорить, эти самые внимание и бдительность притупились уже достаточно давно: их усиленная охранная рота несла караул на Форту Дайити уже больше года. Их вместе с пулеметной командой перевели сюда еще в декабре 1903 года. Вначале было трудно — самим пришлось вместе с наемными рабочими строить себе казарму, поскольку жилые помещения искусственного острова были рассчитаны на размещение полного штата артиллерийской прислуги, минеров и всего лишь взвода пехоты.

Однако, слава богам, все трудности были преодолены успешно. С офицерами им повезло: что капитан Вакабэ, что оба лейтенанта — Хиро и Танигучи, были вполне спокойными людьми, лишенными излишнего снобизма или бессмысленной злобности. Муштрой не доставали. А то, что регулярно заставляли практиковаться в стрельбе, знании помещений и вооружения форта, а так же силуэтов военных судов, как своих, так и неприятельских, так на то и война. Одним словом, рядовой Като был вполне доволен как начальством, так и течением своей службы. Размеренным и спокойным. Что не могло не радовать, особенно после того, как из Маньчжурии стали приходить все более печальные вести о больших потерях в армиях маршала Оямы.

Но, несмотря ни на что, уверенность в победе над северными варварами прочно обосновалась в дружном коллективе его 2-й роты 4-го охранного полка. Артиллеристы, их соседи по форту, а фактически его полноправные хозяева, в большинстве своем так же разделяли мнение пехотных. Как и минеры. Но только до того черного дня, когда до них дошло известие о страшном разгроме японского флота.

Вначале было объявлено, что было морское сражение, в котором обе стороны имели потери. Японцы — незначительные, а русские потеряли несколько больших кораблей. Сперва все радовались. Потом… Потом, дней через шесть или семь это было: вернулся на катере из Йокосуки артиллерийский подполковник Хонда, заместитель коменданта форта. Офицеры затворились у себя и очень долго не выходили. Шумели и спорили о чем то… С солдатами взвода Като даже не провели тогда положенное занятие по стрельбе. Вечером же, когда офицеры уже много выпили, стоявший на посту у бруствера над внутренней пристанью форта Като, оказался свидетелем неожиданного происшествия. Расположенная неподалеку стальная дверь в цоколе потерны вдруг распахнулась и из нее выскочил лейтенант Арима, командовавший крупнокалиберными гаубицами. Вид у него был сумасшедший. Он кинулся к себе, где, как потом говорили, хотел сделать сеппуку офицерским мечем. Но другие офицеры успели вовремя. Его скрутили и посадили на время под арест.

С того вечера, среди солдат стали ходить разные мрачные слухи. Которые и обрели под собой вполне конкретные основания, когда капрал Овада вернувшись из увольнения привез с собой переписанную статью из запрещенной газеты. Под большим секретом он показал ее и кое-кому из рядовых. Из статьи под названием "Гибель морского дракона" следовало, что их Соединенный флот не просто потерпел поражение, а наголову разгромлен. Япония потеряла практически все свои лучшие корабли, погибли три адмирала и с ними около шести тысяч человек моряков…

Вскоре Оваду разжаловали в рядовые. Лейтенант Хиро, зачитавший приказ и лично сорвавший лычки с формы капрала, разъяснил солдатам, что несмотря на поражение флота, потери его будут в ближайшее время восполнены, а на боеспособности армии и неприступности береговой обороны они и вовсе никак не сказались. Поэтому за распространение паникерских настроений приказано предавать военнослужащих военно-полевому суду, и что Оваде еще зачли его былые заслуги…

Конечно, старого товарища было жаль. Тем более, что вскоре его списали с форта. И по намекам офицеров можно было понять, что дальнейшая служба тому предстояла в Маньчжурии или Корее. Печально. Там он мог погибнуть…

Но, что бы, кто бы не говорил, Като был твердо уверен в том, что война закончится победой его страны. Просто достичь ее будет труднее, продлится это испытание дольше и жизней японцам придется отдать больше, но на то воля богов… Как уверен он был и в неприступности их крепости "Токио", защищенной могучими береговыми батареями и минными полями. Ведь на некоторых из этих батарей стояли пушки много более мощные, даже чем грозные 280-ти миллиметровые гаубицы их форта…

Занятый своими мыслями Като неторопливо вышагивал вдоль бетонного парапета, когда нечто неожиданное привлекло его внимание.

Интересно… Что это там на верху… Ага, прожектористы чего-то закопошились. Куда поворачивают… Ясно: в сторону залива. В сторону столицы, стало быть… Зачем? Так… Похоже у нас сегодня гости прямо с утра. Кого это принесли морские демоны в такую рань…

Като во все глаза смотрел, как из темноты за входным брекватером неспешно материализуясь из бесформенной темной массы проявился контур миноносца…

Большой миноносец. Французского типа. Вот прожектор зацепил его. Вернулся… Осветил… Да, похоже точно, поворачивает к нам.

Прожектор скользит дальше — там еще один. Иероглифы на борту пока не разобрать. Дождь смазывает картинку… Так-так… Сверху застучал сигнальный ратьер. Значит моряки запрашивают порзывные. Непонятно только, что это они, к нам и вправду швартоваться собрались? Ну, дела! Вместо второго миноносца семафор заморгал откуда-то из темноты много правее первого. Значит их даже не два…

Прожектор метнулся в темноту, нащупывая источник морзянки. И в этот момент Като увидел внизу, прямо под собой подходящий к стенке пристани прямой как топор нос миноносца. Вот он уже весь тут, на виду… На его борту несколько человек в морской форме деловито возились со швартовными концами.

— Стойте! Кто вы такие? — выкрикнул сверху Като.

— Доложи командиру, часовой, что швартуется 14-й дивизион миноносцев! Мы простоим у вас до одиннадцати часов утра. А потом уйдем на сопровождение армейских транспортов в Корею. Они задержались с выходом из Токио. Что то еще догружают. Если спросит кто командир, передай: капитан второго ранга Окуномия. Твой командир должен меня знать! У меня для него даже есть прекрасное саке, скажи, что мы его приглашаем к нам, на миноносец… — на мостике кораблика раздался негромкий смех нескольких человек.

Като переваривал услышанное, силясь сообразить, что же ему нужно делать? Узнать у прибывших морских офицеров, именно ли к капитану Вакабэ ему следует бежать, или их предложение касается самого полковника — каменданта форта. Или… Немедленно выстрелить в воздух и заорать "Тревога!" Как того требует устав и наставления при нарушении границы поста…

Наверху у прожектористов тоже возникла какая-то непонятная суета. Кто-то бежал вниз по лестнице… Луч прожектора начал быстро опускаться вниз, прямо на швартующийся миноносец, но до него так и не дошел…

Пока Като слушал, что кричали ему снизу моряки, их корабль успел продвинуться вдоль пристани почти на корпус и притерся к кранцам бортом. Выскочившие на стенку матросы ловко опутывали кнехты швартовными концами. А сзади, из темноты и дождя за его кормой уже показался нос второго миноносца…

И вдруг на палубе первого миноносца, позади мостика на котором стояли офицеры, там, где горбатились укрытые чехлами минные аппараты, возникло какое то неуловимое движение, а затем сразу в нескольких местах вспыхнули несколько малиновых огоньков. Раздались негромкие, похожие на отрывистый кашель хлопки. В воздухе что то сверкнуло. Сзади сверху раздались дробные удары, звон разбитого стекла. Прожектор внезапно погас. Кто-то хрипло вскрикнул… И в тот же момент, даже долей секунды раньше, безжалостный двойной удар в плечо и в лоб отбросил рядового Като от парапета…

Тело часового еще не успело смачно плюхнуться в лужу на бетоне, как из под откинутых брезентов на палубах миноносцев выплеснулись несколько десятков фигур в черной одежде. Чем то неуловимо напоминающих небезизвестных воинов ночи — нидзя. У тех, кто был впереди в руках были пистолеты Браунинга, но с каким то необычно длинным, массивным стволом. На боку у них были закреплены большие кобуры Маузеров. У остальной группы были так же отнюдь не привычного вида винтовки. Только взгляд профессионала смог бы мгновенно узнать автоматические ружья системы Мадсена.

Второй часовой, чей пост располагался значительно дальше от пристани, уже вскидывал свою винтовку для предупредительного выстрела, когда пуля снайпера, выпущенная из любовно оттюнингованного карабина Манлихера, так же как и пистолеты Браунинга, снабженного глушителем, заставила его выронить оружие и безжизненным кулем поползти вниз по парапету. И только третий, самый дальний часовой, убедившись, что происходит что-то непонятное и зловещее, преодолев неизбежную секундную растерянность при виде своего коллеги, только что стоявшего под фонарем, разделяющим границы постов, а теперь безжизненно сползающего по бетону бруствера с ритмично бьющей из простреленной головы темной струей, вскинул к плечу винтовку и с криком "Тревога" нажал на курок.

Между его выстрелом и смертью рядового Като Шиба прошли 9 секунд… Выстрелил он в тот самый момент, когда ловкая рука, одетая в черную перчатку у которой почему то отсутствовали три пальца — большой, безымянный и указательный, легла на ручку двери караулки, напрямую сообщавшейся с казармой охранной роты…

Второй раз выстрелить он уже не успел. Тяжелая, тупая и длинная пуля, выпущенная из карабина снайпера, вошла ему в переносицу. Прямо между глаз…

— Ох, сплоховал же я, робяты. Успел шмальнуть чертяга! — выразил вслух недовольство собой бывший сибирский охотник, затем казак, а сейчас унтер-офицер спецназа Российского Императорского флота Кондрат Медведский.

— Не жури себя, Медведушка! Василий Александрович с первой ротой уже наверху. Значит все в порядке. Времени у япошек уже не осталось, щас и мы подсобим! — весело крикнул другу тащивший вместе со вторым номером своего "Максима" Зиновий Храмов, так же бывший казачий подъесаул и кавалер двух "Георгиев".

Спустя пару секунд со стороны потерны глухо заухали взрывы гранат, и раздались чьи-то отчаянные вопли. Визг… Затем затрещали автоматические Маузеры, Ударили короткими очередями Мадсены, звел свое монотонное ту-ду-ду-ду станковый пулемет. Тем временем к борту первого миноносца уже швартовался еще один. Новые фигуры в странной черной одежде вспархивали по ступеням на верк батареи форта Љ1…

"Варяг" и "Светлана" уровняв скорости шли метрах в двадцати друг от друга. Руднев, переговаривавшийся с Великим князем Александром Михайловичем, окинул взглядом горизонт. Дождь постепенно слабел. Тумана уже не было, поэтому видимость составляла порядка четырех с половиной миль. Впереди начала смутно угадываться темная полоса побережья. Со стороны суши тянул ровный и совсем не холодный ветер, подгоняя длинную пологую волну. Полтора балла — относительно спокойно для этого времени года. Как верно только что подметил Коробицын: "Нужно ловить момент".

— …С подветренного борта посадка людей и выгрузка лошадей вообще не должна вызвать вопросов. Скорее готовьтесь к постановке, Александр Михайлович, итак почти на час отстаем от графика. А мы побежим вперед, посмотрим, что у нас на берегу…

"Варяг" дав двадцатиузловый ход быстро отдалялся от "Светланы". Слева, постепенно уходили за корму громады вспомогательных крейсеров-лайнеров. Понтоны на бортах спущены почти до самой воды, якоря вытравлены из клюзов к постановке, такелаж грузовых кранов уже обтянут, значит первые грузы уже застроплены, вывалены за борт шлюпбалки с плашкоутами и катерами. На палубах в новой полевой форме цвета хаки толпятся офицеры и рядовые первой волны десанта. Все с выкладкой и при оружии. Офицеры отдают честь, солдаты машут касками…

Вот транспорта с кавалерией. Казаки сводной Донской дивизии тоже готовятся. По четыре сотни от 19, 20, 22, 24, 25 и 26 полков, под общим командованием Телешова. С ним полковник Медведев, войсковые старшины Багаев, Пахомов, Попов. Артиллеристы 2-й, 3-й и 4-й Донских казачьих батарей. Там же и три новых батареи укомплектованных сибирскими казаками-охотниками из артиллеристов с нашими пушками Барановского.

Трюмы вскрыты, слышно ржание: лошади почуяли близость берега. Или просто им передалось деловитое напряжение окружающих людей. Ну, да, наверное: ведь седла подвязали уже. Где то там оглаживает, успокаивает своего гнедого молодой казак 2-ой сотни 26 полка Семен Буденный, уже получивший своего первого "Егория" в Маньчжурии… Плашкоуты для перевозки коней на воде, ведут за собой на буксире. Кстати, на некоторые тачанки уже сгрузили. Интересно, когда они успели? Стало быть одесситов не зря у Щербачева выпросил…

И все же казаки народ особый, лихой… Руднев улыбнулся в усы, вспомнив ту обструкцию, которую устроили было ему казачьи командиры сразу по прибытии во Владивосток. С фронта, видишь ли их сорвал! Супостата рубить не даю! Так и пришлось Медведеву под страхом божьей и царевой кары рассказать КУДА идем. С той минуты порядок в обучении и погрузке на транспорта у них был идеальный. Посмотрим как в деле… Не перегнули бы палку. Широкая добродушная улыбка Попова и его заверение "Казаки с гражданскими не воюют. Ну, можь, разок нагаечкой, коль шибко непонятливые…" врезалась в память. "А ручища у самого почти с мою голову, блин. Нагаечкой…"

На фалах под фор-стеньгой "Варяга" развеваются на ветру флаги сигнала: "Россия ждет Победы! С нами Бог!"

"Почему молчит Василий? Почему молчит? Чьи были телеграммы полчаса назад и кто их глушил? Господи, сколько же здоровья на все это надо…"

Руднев нервно измерял шагами верхний мостик. Сигнал с "Сунгари" получен уже сорок минут как. Просто три семерки. Без позывных, без адресата. Никто не забил. И все — маховик операции запущен, а от Балка пока — ни ответа ни привета. Как? Что? Но пока там, у залива, да и в самом заливе все как вымерло. Тишина. Никто не стреляет. Никто больше не телеграфирует… Может быть, все-таки нужно бежать туда?

— Всеволод Федорович! Посмотрите, пожалуйста… Сдается мне, что это первый наш факелок мерцает… — оторвался от бинокля старший офицер крейсера кавторанг Зарубаев.

— Так, минуточку… Да. Сомнений нет. Горит хорошо. Смотрите в оба, господа. Где второй? Я не вижу пока.

— Вон! Вон он, просто "Николай" от нас его корпусом перекрывал. Смотрите туда! — Беренс биноклем указал куда-то влево, за корму броненосца.

— Ага. Вижу, Евгений Андреевич. Горит. А этот пароход справа… Судя по всему наша "Сунгари" отгребает. Значит экипажи брандеров Капитонов уже забрал. Молодца, однако… Да — вон у него под кормой катера… Все в порядке господа. Сигнал Великому князю: "Румб к весту. Начать высадку согласно плану". Фелькерзаму — "Подойти к берегу на полторы мили". Видимость не ахти. Пусть Дмитрий Густавович ставит своих на прямую наводку, если кто вдруг палить оттуда сподобится. На "Сунгари" ратьер — "Помогите высадке десанта плавсредствами". Что-ж шести катерам простаивать. И на "Николая" еще: "Ухожу к заливу, командование высадкой и огневой поддержкой принять Михаилу Александровичу". Все здесь пока. Понеслись к мысу Кен!

— Есть!

— Всеволод Федорович! Слышите? Там…

— Да… Вот теперь слышу, блин. Это из залива, однозначно… Понеслось дерьмо по трубам… Почему Балк не телеграфирует, Бог ты мой… Вася, где же ты, епт… Заколебал в конец уже! Держать полный…

— Телеграмма с "Изумруда": "Атаковали стоянку транспортов. Более десяти. Канонерка. Веду бой. Ферзен".

— Так…

— Телеграмма от десантной группы спецназначения!

— Ну! Не томи же, ешкин кот!

— "Форт взял. Готовлю к взрыву. Мины обесточил. Извините задержку. Балк".

— Уфф… Слава тебе Господи, вот теперь все правильно. Молодец Вася! Опять записал себя в летописи, кровопивушка… Свершилось значит… Так! А это что? Слушайте… Опаньки! Слышите: теперь по-полной началось. Успеть бы нам…

Со стороны Токийского залива раздавался уже не гром отдельных выстрелов и взрывов, а какой-то мрачный разнотонный рев. И с каждым проносящимся за бортом гребнем волны, рев этот становился громче и отчетливей…

— Телеграмма! Три единицы от Безобразова, Всеволод Федорович! Ведут бой…

— Понял…

— Три единицы от Иессена!

— Все, господа. Начали перекрестясь. Как сказал однажды один великий человек: "Наше дело правое, враг будет разбит, Победа будет за нами!" Жаль, Степана Осиповича с нами нет. Хотя… Как сказать "нет"? Кабы не он — нас бы тут не было…

Дай Бог — в добрый час…

После серии мощных взрывов на Форту Љ1, в дело вступила артиллерия русского флота. Меньше часа потребовалось русским броненосным эскадрам, чтобы привести к почти полному молчанию грозные береговые батареи на мысе Каннон. Первыми обрушились на них русские крейсера. Маневрируя на высокой скорости они открыли беспокоящий огонь уже от мыса Миогане, вызвав японских артиллеристов на ответную стрельбу. Определив по залпам и падениям позиции наиболее боеспособных орудий французской системы Шнейдера, русские крейсерские отряды быстро пристрелялись и засыпали артиллеристов мыса Каннон шестидюймовыми фугасами и шрапнелями, в течение пятнадцати минут практически подавив поначалу частый ответный огонь. Японские артиллеристы просто вынуждены были укрыться под бетон капониров, погребов и потерн так как находиться у пушек в открытых орудийных двориках под градом шрапнели, осколков снарядов, бетона и камней было физически не возможно.

Однако героизм и самопожертвование японцев в бою есть вещи общеизвестные. Игра не шла в одни ворота. Кроме нескольких снарядов среднего калибра попавших в русские корабли, но не причинивших серьезных повреждений (подбитая баковая шестидюймовка на "Памяти Азова", две умолкшие трехдюймовки и разбитый катер на "Олеге" — не в счет), в них за полчаса перестрелки угодили еще 4 240-мм снаряда и 1 270-миллиметровый. Причем три 240-миллиметровых досталось опять-таки "Памяти Азова". Крейсер под флагом контр-адмирала Бэра был первым русским большим кораблем, миновавшим "огненный" мыс Каннон. Первым он "поймал" и японский снаряд крупного калибра, попавший в основание грот-мачты и срезавший ее как ножом. Кроме этого через десять минут крейсер лишился одного шестидюймового орудия неподбойного борта, фатально поврежденного крупными осколками такого же снаряда. Погибли и были ранены более тридцати моряков. Третий аналогичный "гостинец" попал в бортовую броню практически под средней трубой. Пояс выдержал попадание фугаса, хотя надводный борт и был изрядно посечен.

Еще один снаряд того же калибра поразил флагман Грамматчикова "Аскольд". Он взорвался пробив наружный борт прямо под первым шестидюймовым орудием левого борта. Площадь пробоины в борту составила более 4-х квадратных метров. Шестидюймовка была полностью выведена из строя. Ее расчет погиб. Как и у находившейся дальше в нос трехдюймовки. К переднему 152-миллиметровому орудию пришлось организовывать подачу боеприпасов в ручную. Однако бронепалуба внизу несмотря на локальные деформации, выдержала. На большом ходу вода захлестывала в пробоину и аварийные партии делали все возможное, дабы предотвратить возможные затопления.

270-ти миллиметровый снаряд попал в носовую надстройку "Очакова" практически на уровне палубы полубака. Было разрушено левое крыло мостика. Возникший серьезный пожар даже заставил на некоторое время эвакуироваться из боевой рубки командира и офицеров крейсера. Однако вскоре он был потушен.

Пока крейсера выполняли свою рискованную работу, последовательно приведя в расстройство и временно подавив организованный огонь артиллеристов групп Каннон и Йокосука, броненосцы поотрядно занимали зоны огневого маневрирования, определенные им планом. Корабли Безобразова вышли на прямую наводку против батареи на мысе Футтсу. Ее орудия и верки были прекрасно видны, поэтому борьба с ней была вполне по силам прекрасно подготовленным для такого рода задач трем броненосцам береговой обороны, прошедшим к тому же школу Осакской побудки. А уж при дружеском участии еще и трех мощных эскадренных броненосцев…

Батарее хватило получаса. За это время ее снаряды поразили лишь два русских корабля. Три шестидюймовых подарка попали во флагман Беклемишева — "Адмирал Ушаков". Корабль принял около 300-т тонн воды через полуподводную пробоину позади правого клюза и потерял верхнюю треть задней трубы. Третий снаряд срикошетировал от брони кормовой башни и улетел в море без взрыва.

Вторым "объектом интереса" японских артиллеристов закономерно оказался "Князь Потемкин-Таврический", пораженный крупным снарядом в броневую плиту первого каземата нижней батареи на правом борту. Практически на верхнем краю амбразуры. Весь форс осколков ушел в каземат. Итог — выведенная из строя шестидюймовка, семь убитых и тяжело раненых моряков. Пожара в каземате не произошло. Еще один снаряд — шестидюймовый — ударил прямо в фор-марс. Это попадание стоило жизни двум дальномерщикам, сигнальному кондуктору и ранений еще четырем морякам. Офицеры штаба эскадры и корабля, находившиеся в боевой рубке броненосца, не пострадали. Больше со стороны орудий с мыса Футтсу, или того, что от них осталось, неприятностей у тихоокеанцев не было.

Между тем, во время боя с этой батареей артиллеристы русских кораблей успевали еще и обстреливать трехдюймовками и средним калибром остров Перри, помогая своим крейсерам шрапнельными снарядами сгонять его пушкарей с верков.

Тем временем пять "бородинцев" и "Цесаревич", распределив цели на мысу Каннон, безжалостно обрушились на подавленные крейсерами, но далеко еще не выведенные до конца из строя батареи. Пока корабли Беклемишева скрошив пушкарей на мысу Футтсу начинали "разборку" с артиллеристами острова Перри, броненосцы Иессена спокойно пристрелявшись запустили свою смертоносную "рулетку". Четыре часа они методично, с точностью метронома, вгоняли в позиции своих противников на мысу Каннон двенадцатидюймовые фугасы. Добиваясь того самого предела "насыщения снарядами площадной цели", при котором она с вероятностью стремящейся к единице целью быть переставала. В первые двадцать минут этого безжалостного обстрела в ответ с мыса нет-нет да и прилетали японские снаряды. В три русских броненосца были даже попадания, не причинившие однако серьезного вреда. Затем вместо термина "обстрел" уместнее было бы употребить понятие "расстрел"…

Восьми сотен двенадцатидюймовых и трех тысяч шестидюймовых фугасных снарядов для японских береговых батарей группы "Каннон" оказалось вполне достаточно. Как теоретически, так и практически. Представшее потом глазам очевидцев зрелище шокировало даже видавших виды. Достаточно сказать, что после взрыва артпогребов на двух батареях, некоторые из крупнокалиберных орудий были фактически погребены под щебнем, булыжниками и ломанной арматурой… В мире Петровича название такому придумали много позже. Но здесь, в начале двадцатого века понятие "лунный пейзаж" вошло в обиход именно в связи с мученичеством артиллеристов мыса Каннон.

"Черные корабли"… Японцы назвали их так за окраску бортов и мрачный дым над трубами… В июле 1853 году 4 военных корабля, из которых два были пароходами, под командованием коммодора флота североамериканских Соединенных Штатов Мэтью Перри вошли в гавань Ураги. Где коммодор под угрозой своих орудий передал ультимативное требование американского правительства к сегуну с требованием "открытия" страны для САСШ, а именно — выделения портов для угольных станций, гарантии безопасности своих граждан на японской территории и заключения торгового договора. Японцы взяли полгода на "подумать".

В феврале следующего года коммодор вернулся уже с семью вымпелами. Второе пришествие "черных кораблей" было куда более грозным. Перри прошел прямо в глубь залива Эдо, встал на якоря против столицы сегуна и высадил полутысячный десант под прикрытием своих корабельных орудий. Правители Японии вынуждены были уступить. Страна была окончательно "открыта" для западной цивилизации…

И вот, спустя полвека, "черные корабли" пришли вновь. Пришли, несмотря на то, что сам Император заверил своих подданных, что повторения жгучего национального позора, ставшего отправной точкой в последовавшем падении сегуната и реставрации Мейдзи, позора, когда враждебный иноземный флот позволяет себе нагло войти в Токийский залив, наводя свои пушки на столицу и издеваясь над бессилием властей страны, не повторится больше никогда. Они пришли, несмотря на огромные затраты сил и средств, вложенные в обустройство береговой обороны и постройку собственных боевых кораблей… Они пришли! Темно серые, почти черные. Хищные силуэты, дым из многочисленных труб, грохот сотен орудий… Они пришли сея разрушение и смерть. Пришли, безжалостные и неотвратимые как божественная кара. Как суровое воздаяние за дерзость и гордыню.

Черные корабли под Андреевскими флагами вошли в Токийский залив на рассвете того рокового дня, когда совет Гэнро в присутствии Императора должен был обсудить смысл дальнейшего ведения войны, в свете произошедшей всего несколько часов назад информации о трагедии в Сасэбо, где русские быстроходные катера вооруженные минами Уайтхеда причинили жестокие, и теперь уже окончательно невосполнимые потери Соединенному флоту. Вернее бывшему Соединенному флоту…

Уже к трем часам по полудни собравшимся на совет во дворце было известно, что береговой обороны Токийского залива больше нет. Русская армия занимает полуостров Миура. В горящем порту Йокосуки до последнего еще сражаются моряки и остатки гарнизонных частей, но против вооруженных до зубов, закаленных в боях русских гвардейцев, чью численность лазутчики оценивают от сорока до пятидесяти с лишним тысяч штыков, шансов у них, конечно, никаких. Русские крейсера и миноносцы разгромили порт Йокогамы, а их броненосцы частью сил поддерживают продвижение своей армии, а частью…

Вот они! В приличный бинокль их можно увидеть даже с верхних этажей Императорского замка Кюдзе. И Божественный Тенно, потомок светлоликой Аматерасу не приминул сделать это лично… Да, пока они не приближаются к Токио вплотную. Только дым и мачты на горизонте. Однако в городе уже свирепствует паника. Слухи… Слухи… Расстрел наших батарей и Йокосуки… Дым и огонь над Йокогамой… Идут, разоряя все на своем пути, страшные северные варвары, скачут на своих лохматых конях их дикие казаки…

Люди бегут захватив с собой лишь то, что способны унести. И детей. Давка, крики, плачь… Бегут посольские, дипломаты — опасаясь, якобы, бомбардировки с моря. Последних полицейских пришлось отправить к ним, так как может статься, что разгневанные люди тоже причислят их к "варварам".

Порядок в столице наводить больше почти некому. Людям заранее никто ничего не объяснял на ТАКОЙ случай. А если кто то решит поджечь уходя свою лачугу? Чтоб врагу ничего не оставлять? Ведь может же сгореть весь город! Без единого вражеского солдата в нем и даже без единого выстрела по нему!

Охранная дивизия и сводный полицейский полк выдвигаются к Йокогаме. На подходе еще несколько подразделений. Но когда точно они прибудут в столицу? Гвардия занимает укрепления и роет окопы в пригородах, но… Что Токио может противопоставить безжалостным пушкам "черных кораблей"? Конечно, искать мира нужно было сразу после гибели флота в Желтом море… На что после этого надеялись наши военные? А сегодня, лучшее, что они смогли предложить своему Императору, так это немедленно покинуть Токио и выехать из города под охраной гвардейской роты… Бежать… Куда? Куда подальше!? Все. Довоевались…

— Я выслушал вас всех, господа… И весьма благодарен вам… Теперь для нас, как бы ни было горько, пришло время проститься с призрачными надеждами. Иллюзии должно отбросить. Сегодня нам никто кроме нас самих уже не поможет. Соединенный флот в одночасье не поднимится со дна Желтого моря, не возродится из пепла подобно сказочной птице Пын…

Не кинутся нас защищать и наши английские союзники… Союзники ли? Они ведь могли это сделать сразу. Могли, когда стала ясна мрачная перспектива нашей дальнейшей борьбы после гибели флота… Что вместо этого мы получили — еще несколько стальных посудин в кредит?! Но кто вернет из морской пучины наших моряков, способных превратить их в корабли. Флот создается и учится воевать годами… А мы… Мы поторопились недоучившись начинать эту войну.

Я почти благодарен русским за то, что они сделали в Сасэбо! Они не оставили у меня иллюзий! Помните, что написано в трактатах великого Сунь Цзы? "Если не можешь быстро выиграть войну, остается лишь быстро ее проиграть"!

Сегодня мы должны… Нет. Мы просто обязаны во имя жизни и благоденствия нашего народа… вынести вместе с ним невыносимое… Мы будем просить русского Царя Николая о мире…

Подождите, — Император властным жестом руки остановил привставших было со своих мест Ояму и начальника генштаба Ямагату.

— Иного выхода я не вижу… Император не видит… В противном случае мы можем окончательно погубить Японию, завалив страну трупами ее жителей.

Вы были правы тогда, маркиз… Мне жаль. Прошу Вас, озаботьтесь заключением перемирия. И как можно скорее… Наделяю Вас правами премьер-министра. На все формальности у нас нет времени, но лорд-хранитель печати составит вместе с Вами нужный документ.

— Но, Ваше Величество, мы…

— Что — НО? Маршал!? У ваших воинов в Маньчжурии отрасли крылья? И они уже летят сюда? Или Вы хотите чтобы в Токио вступили вражеские войска? Войска страны, на которую МЫ вероломно напали? Войска жаждущие мщения. Вы ЭТОГО желаете всем, кто не сможет покинуть город?

Или Вы все еще надеетесь на Божественный Ветер, который вот-вот в мановение ока сдунет с моря вражеский флот? Или полагаете, что после Йокогамского и Осакского погрома еще останутся владельцы нейтральных пароходов, готовые везти нам военное снабжение? Еще после нападения на Осаку котировки наших ценных бумаг упали ниже уровня, позволяюшего нам вести войну, не говоря уже о стоимости фрахта и страхования грузов. Что произойдет сейчас? Не только армия в Корее, но и вся страна окажется на грани голода…

Все! Прекратим бессмысленное дальнейшее обсуждение… Заканчивать нужно было когда русские присылали посла! Решение принято.

— Ваше Величество… Прошу Вашего соизволения позволить мне, ввиду тяжести моей вины перед Вами и страной…

— Дозволяю… Мной Вы прощены, мой дорогой маршал… Возьмите, Ивао-сама… Он принадлежал самому Такэда Сингэну…

Портовый паровой катер изрядно качало. На его единственной мачте полоскался по ветру флаг. Флаг цвета смерти и отчаяния… Белый.

Хоть эта старая, немилосердно дымящая калоша и была довольно большой, маркизу Ито от этого легче не становилось. Можно сказать, что ему было совсем не по себе. Мало было этих ужасных, бросающих в холод переживаний. Так еще и взбесившийся желудок периодически пытается найти выход своему содержимому через гортань. Но нужно терпеть. В конце концов он сам настоял на том, что выйдет на встречу русским на катере, решительно отвергнув предложения адмиралов Ямамото и Кобаяма, предлагавших воспользоваться стоявшим в токийской гавани авизо. Морякам он объяснил, что лучше при выполнении такой миссии не демонстрировать своей воинственности. Хотя в душе, признаваясь только себе, маркиз просто опасался, что русские потопят военный корабль до того, как поймут, что перед ними парламентер. Тем более, что военные отказались догововариваться о его миссии по телеграфу…

Что ж. Он, как опытный и реалистичный политик, сделал все что мог для того, чтобы этот день не наступил. Но увы, даже когда судьба дала неожиданный последний шанс в лице русского посланника капитана Русина, привезшего от Царя предложение более чем достойного мира, господа военные посчитали это признаком российской неуверенности и слабости. А затем… Затем все произошло очень быстро. Какие-то сутки… И от этого еще более страшно и даже как то нереально.

Еще до этого, когда стало окончательно ясно, что в Маньчжурии японские войска разбиты и могут сейчас лишь попытаться не пустить генерала Гриппенберга в Корею, оседлав горные перевалы, члены тайного совета пожелали заслушать маршала Ояму. Когда положение на материке несколько стабилизировалось, Император потребовал от маршала немедленного прибытия для личного доклада. Вчера поздно вечером он, наконец, добрался до Токио. А сегодня, когда все приглашенные Императором еще только съезжались, с юга, обогнав маршала буквально в воротах дворца, пришла трагическая весть о том, что русские сумели уничтожить лучшую часть наших вновь закупленных кораблей прямо на рейдах Сасебо…

Но Совет Гэнро даже не успел начать обсуждать сложившуюся удручающую картину, когда разразилась окончательная катастрофа. Русский флот, пользуясь своим подавляющим преимуществом, появился у Токийского залива, и…

Ито тяжело вздохнул, взглянув вперед. Там, справа, сливаясь с мрачным вечерним небом, прямо над гребешком поднимающейся из-под носа катера волны, с полгоризонта было закрыто мрачной черной тучей, снизу подсвеченной трепещущими отблесками пламени пожаров. Это горели портовые сооружения, склады и корабли в Йокогаме и Йокосуке. Наши береговые батареи не смогли остановить врага, и теперь русский флот в заливе стал полным хозяином. Как и русская десантная армия, находящаяся сейчас от столицы менее чем в суточном переходе.

Затем, переведя взгляд влево, маркиз увидел их… Черные корабли. Они уже здесь… Так близко! Казалось, что они идут прямо на него с намерением раздвавить, сокрушить, втоптать в воду до самого мрачного дна залива… Две угрюмых стальных колонны. В правой крейсера. Слева, ближе к курсу катера, мрачные громады новейших броненосцев. Заваленные борта, высокие мостики, броневые башни ощетинившиеся длинными хоботами орудий. Вот на ближайшем корабле зашевелилась передняя бортовая башня. Качнулся вниз ствол. Выплюнул белый комок дыма, и тут же метрах в ста впереди катера взлетел к небу с тугим, звонким ударом столб воды. Рассыпался мириадами брызг и водяной пыли. Рухнул в клокочущий пенный гейзер…

— Стоп машина! Лечь в дрейф! Право на борт! — засуетился капитан…

— Не волнуйтесь Вы так. Мы парламентеры. В нас они стрелять не будут, — успокаивая старого моряка проговорил маркиз обреченно вздохнув: "Как сказал Император? Вынести невыносимое… Может быть было бы лучше для меня… Если б сейчас русские моряки взяли прицел чуть повыше…"

Впереди, откуда то из-за спин своих больших братьев стремительно выскочил накренившись в повороте низкий, стремительный силуэт. Вокруг носа то вздымается, то опадает взмет белой пены. Стелится над самой водой срываясь с верхушек труб дымная полоса… Дестроер. Идет сюда. Возле наведенных прямо на катер пушек замерли моряки. Приближается… Замедляет ход…

— Шигеру-сан, возьмите рупор. Предупредите их, пожалуйста, что мы парламентеры…

— Но, господин маркиз, матрос-сигнальщик ведь уже отсемафорил…

— Я хочу, чтобы они услышали это по-русски. Вы разбираете морской семафор?

— Нет…

— Увы, я тоже. Наши военные ВСЕ что могли сделать, уже сделали. От маршала до матроса, — Ито скользнул ледяным взглядом по напряженным лицам сопровождавших его офицеров — полковника генерального штаба Хата и каперанга Цуномия, — Довольно уже. Хватит. Теперь вновь пришло время дипломатов. А нам лишние недоразумения совсем ни к чему. Кстати, господа офицеры, не забудьте повязать на рукав белые повязки…

Спустя десять минут премьер-министр Японии Ито Хиробуми в сопровождении трех его спутников поднялся на слегка подрагивающую палубу русского эсминца. Вокруг царило напряженное молчание. У матросов караула поблескивали за спиной вороненые стволы винтовок с примкнутыми штыками…

Наконец русские моряки расступились, и к прибывшим неторопливо подошел спустившийся с мостика плотный человек в длинной шинели с погонами капитана 2-го ранга на плечах…

Спокойный, бесстрасный взгляд холодных серых глаз… Короткий взлет руки к козырьку фуражки:

— Римский-Корсаков. Командир контрминоносца "Беспощадный" Российского Императорского флота в Тихом океане. Кто вы? И какова цель вашего прибытия?

"Беспощадный"… Как символично"… — маркиз Ито вымученно улыбнулся.

— Иными словами, Вы предлагаете не входить в город, а обойти его, встретить и разбить подходящие японские войска фланговым ударом?

— Совершенно верно. Воспользоваться тем, что подходят они отдельными подразделениями, и ни окопов, ни люнетов за спиной у них пока нет. Самоубийцы просто… Тем более, что после атаки ваших крейсеров порт Йокогамы уже горит, и по сведениям моей разведки практически брошен. А в предместье, для минимизации наших потерь, можно было бы задействовать и ваши большие пушки. Ведь по городу стрелять флоту категорически запрещено… — Щербачев чуть заметно вздохнул, и заложив ногу за ногу откинулся на спинку кресла.

"Вот и пойми его. Одобряем мы или осуждаем, что не велено долбать по городищу главным калибром… Но каков типаж! То ли Лановой его видел и "срисовал" для своего кинообраза все это: манеры, тембр голоса, взгляд… Посадку головы, разворот плеч? То ли… Нет. Решительно не возможно! Это порода. Это в генах, в традициях… Такое скопировать не реально. Но как же они похожи, господи Боже мой!" — Петрович невольно любовался гвардейским генералом. Между тем Щербачев продолжал развивать свою мысль:

— Я бы предложил Вам, чтобы не терять темпа операции, не медля высадить там десант моряков, прямо на пирсы, во главе с Василием Александровичем. Они быстро закончат эту работу. В Йокогаме, по правде сказать, и так не много чего палить осталось. Собственно говоря, поэтому я и попросил Вас его сейчас пригласить. С корабля на бал, как говорится.

— Что скажете, господа офицеры?

— Всеволод Федорович… Извиняюсь за каламбурчик, но порт, это не форт. Размер имеет значение… И элементом внезапности здесь не пахнет. Разведка, это хорошо, но гарантий отсутствия теплой встречи нам никто не даст. Подставиться дуриком под случайные пулеметы или шрапнель при высадке? Потерять подготовленных, обстрелянных людей? По-моему риск не стоит свеч…

Давайте так… Я прошу час на обдумывание плана. И прошу Михаила Александровича, от гвардейцев, мне помочь. Мы все взвесим и доложим вам испрашиваемый для этого дела наряд сил и средств. После — решайте.

— Добро, Базиль-Хан, — Щербачев чуть заметно, самыми краешками губ улыбнулся, — У вас с Великим князем полчаса. Время не ждет, однако…

— Согласен. Ступайте, господа, прикиньте: что да как… А глазки то как у него загорелись… Иди уж, кровопивец! — Руднев рассмеялся в след поднимающемуся со своего кресла Балку.

— А к Вам, Всеволод Федорович, у меня еще интересный вопрос: если все так пошло, давайте транспорта Александра Михайловича никуда не гонять, — продолжил Щербачев, — Моих сил вполне будет достаточно. А уходить будем прямо из Токио — основные силы корпуса, и от Ураги. Оттуда части, оставшиеся смотреть "за порядком" на полуострове Миура.

Кстати, вынужден огорчить. Тот крейсер, что стоял в урагском доке, они таки взорвали. В отличие от больших кораблей стоящих в Йокосуке, с которых выгрузили для переснаряжения боезапас. На этом не успели. Ну, и…

— Поврежден сильно?

— Не то слово. И выгорел в добавок. Так что о бронепалубнике забудьте. Я уже дал приказ подорвать его дополнительно, а потом и батопорт дока.

— Обидно, однако. Но не будем жадничать. Хоть с броненосными подвезло. Я ведь думал, что их они рванут в первую очередь, потому как…

— Господа! Простите, но это срочно! — с грохотом распахиваемой двери в салон "Варяга" вихрем влетел старший офицер крейсера Зарубаев.

— Что у Вас там еще стряслось, Господи?

— Всеволод Федорович! Телеграма от Иессена! "Беспощадный" идет к нам, на борту имеет делегацию японцев с просьбой о перемирии…

— Что? Вот так сразу! Неужто хватило…

— Ос-с-с… - не удержался от не вполне парламентского жеста Балк, еще не успевший выйти из салона.

— Что-ж. Сколько веревочка не вейся… Кто у них главный?

— Лично премьер-министр маркиз Ито!

— Ито Хиробуми? Премьер-министр? Опять!? Вот как Микадо решает проблемы… Русина сюда немедленно! Со всеми его бумагами по переговорам. Так… И Семенова со "Светлейшего", будет официальным переводчиком, благо сейчас от нас недалеко…

— Господа, похоже выгорело, да? Быстрее даже чем мы ожидали… Дай бы Бог…

— Пусть сюда срочно прибудут Александр Михайлович, Безобразов и… Да, собственно, и все. Остальные, кто нужен, у нас на флагмане. Так… Приводим себя в порядок. Ордена и так далее… Дело то политическое!

Экипаж по местам. Подвахте не толпиться! Все чинно и строго. Ничего еще не решено. С чем японцы к нам жалуют нам пока не известно. Так что никаких расслаблений, веселий или поблажек. Может у них задача время потянуть… Чтоб Его Величество Божественный Тенно с чады, домочадцы да пожитками отбыть в Киото без проблем смогли… Щ-щас-с!

Однако Иессену передайте: обстрел старых фортов в заливе Эдо пока отменяется. К столице не подходить. Ждать моих дополнительных распоряжений…

Пока все идет своим чередом. Василий Александрович! Мы через двадцать пять минут ждем ваших с Михаилом Александровичем предложений по Йокогамскому порту, не забыли?

— За сим позвольте откланяться, многоуважаемый маркиз, прошу Вас. Капитан Римский-Корсаков доставит Вас прямо к порту Токио, где, как я понимаю, не доходя до старых островов — фортов, Вас встретит японское судно или катер. Подтверждение с гарантиями безопасности его корабля мы только что получили телеграфом за подписями генерала Ямагата и вице-адмирала Кобаяма. Перемирие продлится еще 14 часов. В его продолжении ни наши ни ваши сухопутные войска не двинутся с места.

— Спасибо, капитан.

— Прошу Вас, поспешите, милостивый государь. И не расстраивайтесь так. Всеволод Федорович ведь сразу предупредил, что сегодня мы готовы обсуждать лишь порядок и способы исполнения наших требований. Как Вы помните, два месяца назад они несколько отличались от тех, с которыми Вам пришлось столкнуться сегодня. Но в одну и ту же воду не войдешь дважды. Не так ли?

— Конечно, помню, мой дорогой капитан, но я ведь предупреждал Вас, что не все от меня зависит. Заканчивать со всем этим нужно было даже раньше той нашей встречи… О чем еще говорить! Ваши предложения понятны. Мне осталось лишь доложить их Императору и членам госсовета. Надеюсь в отсутствие грома орудий им будет проще советовать. Но то, что требуете Вы от нас сейчас… Тем более требование заключения договора без участия международных посредников… Вы понимаете, что согласиться с такими условиями — это чрезвычайно трудное решение?

— Почему? Особенно если иметь ввиду возможную альтернативу? В конце концов признайте, уважаемый маркиз, что разгром и минирование ВСЕХ крупных внешнеторговых портов, не говоря уж о потере Хоккайдо, были бы для Японии куда более жестоким ударом. А к занятию этого острова мы, как Вы имели возможность убедиться, уже практически готовы, — Русин поклонился премьер-министру Японии, приглашая того жестом руки ступить на трап, — погрузка гвардии на корабли в порту Йокосуки займет не более 6-ти часов. Флота у Вас, простите меня великодушно, больше нет. Так что занятие этого острова, как образно выражается Всеволод Федорович Руднев — уже дело техники.

Вы ведь в курсе, конечно, как тяжко живется коренному народу Хоккайдо, айнам? Газеты Вы, как и члены госсовета, читаете? Берлинские и Венские… Да и Вашингтонские, кстати? В Петербурге их тоже внимательно читают. Так что наш Император, судя по всему, готов предпринять определенные шаги, дабы положить конец этой многовековой несправедливости. И эта готовность может с часу на час перерости в непреклонную решимость. В случае, если наши предложения в замке Кюдзе вновь не будут восприняты со всей серьезностью.

Но, как мне представляется, уважаемый маркиз, само Ваше назначение говорит о многом. Если я верно понимаю суть момента, Император Муцухито принял наконец решение руководствоваться в дальнейших внешнеполитических шагах сложившимися на данный момент реалиями. Поэтому и назначил на столь ответственный пост реалистично смотрящего на вещи политика.

Кстати говоря, именно сознавая такой поворот событий, с нашей стороны и выставлены далеко не самые жесткие условия. В частности в корейском вопросе. Или по поводу репараций, давайте уж называть вещи своими именами…

Я ведь уже говорил Вам, что в Петербурге Японию ни в коем случае не рассматривают как своего паталогического врага, и мы абсолютно не намерены влезать в ваши внутренние дела. Нам вместе давно пора перевернуть эту печальную страницу совместной истории. В конце концов одно из главных составляющих искусства внешней политики — это умение ПРАВИЛЬНО выбирать друзей. Разве не так?

Ито промолчал. Да, он читал газеты. И прекрасно отдавал себе отчет в том, что описанный Рудневым членам японской делегации сценарий, вполне может быть русскими осуществлен. А вся эта, безусловно инспирированная из Петербурга, газетная компания — вполне подходящий предлог. В том же, что после русской высадки среди местных аборигенов найдутся те, кто с пеной у рта будут доказывать журналистам как им плохо жилось до этого под игом японцев, сомневаться не приходилось… Приподняв цилиндр маркиз коротко поклонился и ступил на верхнюю ступеньку трапа.

Но в этот момент Русин чуть придержал японского премьера за руку:

— Простите, Хиробуми-Сама, я чуть не забыл озвучить Вам один весьма конфиденциальный момент: новый премьер-министр России Петр Аркадьевич Столыпин просил меня приватно кланяться Вам, и пригласить на личную встречу — он в скором времени собирается прибыть на Дальний Восток. После заключения мирного договора, конечно…

— Спасибо… Полагаю, что это может быть весьма полезным. Спасибо!

Пожелав премьер-министру Японии доброго пути и удачи, Русин откозырял следовавшим за ним с непроницаемыми лицами японским офицерам. После них по трапу слегка пошатываясь спустился МИДовский чиновник, и в ту же минуту, когда он с помощью фалрепных оказался, наконец, на палубе "Беспощадного", истребитель дал ход, окатив волной кормовую часть подветренного борта "Варяга". Крейсер немного раскачало…

— Отвалил Римский-Корсаков?

— Так точно, Ваше превосходительство!

— Хорошо. Прикажите по флоту: ночью верхние вахты — полуторные. Смотреть в оба! Сети ставить всем, кто не на ходу…

Итак, господа, теперь, как говорится, шар на их стороне. Ну и как, по вашему мнению, паршивые из нас переговорщики, или завтра самураи пойдут на мировую? Какие будут мнения? Что думает штаб флота?

— Давайте сначала, с Вашего позволения, Русина дождемся. Все-таки роль доброго следователя сейчас играл он, да и наверняка переговорил с Ито о чем то еще перед расставанием…

Что же до Ваших персональных способностей дипломата, Всеволод Федорович, то… Ну, я даже не знаю… Как то уж слишком, по моему… — Молас с задумчивым видом взял театральную паузу глядя куда-то вверх…

— Что "даже не знаю"? Крутить изволите, милостивый государь? В "немогузнайство" играем? Что Вы там на потолке интересного увидели? — чувствуя подвох взвился с полоборота Руднев, — И ЧТО такого было слишком?

Вопрос его так и остался висеть в воздухе. Молас продолжая изучать матовое стекло плафона с деланной серьезностью собирался с мыслями для ответа. Общество безмолствовало… Но очевидно сдерживалось из последних сил… Чем разнутряло Петровича еще больше. В конце концов он и не выдержал первым.

— Что Вам не так?! Да, я настаивал на ста пятидесяти миллионах чистоганом! А чем они круче турок, а? Те, между прочим, без объявления войны на нас не напали! А в Сан-Стефано быстренько подписали сто сорок… Понимали, что нам до их столицы — один переход. А эти чем лучше? Да и "рояль нейви" за спиной не наблюдается пока… И если бы не Русин с его инструкциями по зачетам… Какие зачеты!? Сахалин — наш. Курилы — и так заберем, пусть попробуют заартачится… Зачеты! В Питере, дают…

— Всеволод Федорович, ну, ведь в этом вопросе в Зимнем, наверное, все не раз взвесили. Причем с учетом наших подробных донесений. И у турок, кстати, тоже был частичный зачет. Кроме того…

— Знаю, знаю все, что скажете. Было согласовано заранее. Но мы ведь их разложили как в первую брачную ночь! Куда им деваться то было…

Ух, как хотелось с косоглазых содрать по-полной! Чтоб на всю жизнь запомнили, как нам "побудки" устраивать!

— И все-таки, Всеволод Федорович… Буква в дипломатии важна, спору нет, но форма… А для японцев — тем более. Нужно было как то… Ну, по мягче, что ли. А Вы, простите…

— Да! Я им трижды объяснил сколько у меня двенадцатидюймовок… Справочно. Чтоб в буквах и цифрах не путались! А то может с первого раза не дошло?

И их несогласие по поводу Цусимы на 50 лет порекомендовал в зад их мартышкин засунуть только потому, что нельзя же все вокруг да около! Торжище устроить нам тут задумали! Или я не доходчиво им втолковал — не хотите по доброму, так мы завтра по утру организуем непонятливым коллективное промывание мозгов и прогревание организмов одновременно…

— И после всего этого Вам не совестно Василия Александровича, добрейшего и милейшего человека кровопивушкой называть, Всеволод Федорович? — из последних сил пытаясь сохранить подобие спокойного выражения лица негромко, с напускной укоризной проговорил Щербачев.

— Мне стыдно?! С какого, простите, рожна мне должно быть стыдно?! Да я…

На этом самом месте самооправдательную тираду раскрасневшегося от возмущения Петровича-Руднева прервал взрыв безудержного, гомерического хохота. Ржали даже вестовые за дверью. Даже часовой у кормового флага — световые люки в салоне и кают-компании были открыты…