Квант удачи

Дело #20 — Нир

«Просветление — это когда волна осознаёт, что она — океан»

Тич Нат Хан

Мусорог опустел.

Никто не восседал в уютных стульях-креслах вокруг овального стола; не бродил задумчиво меж неладно скроенных металлических полок в поисках более-менее подходящей для него еды; не смеялся за горячим чаем, кофе или шпуней вприкуску с лакомствами разных планет; и даже не читал биржевые сводки. Тележки не суетились в залах и не проносились по тоннелям, словно крошечные поезда, бренча металлокерамическими телами; не толклись в рабочей зоне, перебирая мусор, не задевали друг друга — и не обсуждали это вежливо или грубо, делая вид, что они разумные существа.

Истощённая Чернушка не резвилась по всему Мусорогу, хлопая пространством туда-сюда и возникая в самых неожиданных местах, никого не клевала, а медитировала, словно лежачая статуя из чёрного обсидиана. Даже панель управления, которая так любила подмигнуть капитану россыпью разноцветных огоньков, теперь молчала и не отсвечивала. А древний корабль из тёмного и гладкого стекла прятался под слоем обшивки за Мусорной горой — и спал, как миллионы лет до того, ожидая своего часа.

Просторы баржи захватили сумрак и тишина.

Только шикарисы фырчали в заболоченном зале и тёрлись о шерстяные бока друг друга, обмениваясь спорами мерцающей тли, которая делала их длинные космы такими блестящими, переливчатыми и шикарными. В двойном бронированном контейнере, тщательно закреплённом на стене капитанской рубки, тускло переливалась сотней тончайших нитей ненавистная сердцу хозяина Stellaris Variola Ultima, убийственно-редкая тварь. И напротив неё, в силовом гамаке, билось сердце Мусорога — изнывающий от скуки Одиссей Фокс.

— Да блин! — сказал он недовольно. — Когда все вернутся?

— Не так уж и скоро, — сочувственно ответил Гамма. — У Трайбера с Аной продолжается оружейный марафон. Демонстрация, примерка, испытание и подгонка новых боевых систем заняли больше времени, чем планировалось, и продлятся ещё пять-шесть сегментов.

— Ничего себе. Тогда им проще переночевать в техно-комплексе «Межзвёздных войн».

— Любезное предложение об этом уже поступило от продавца, ужин и завтрак включены. К тому же, за солидные суммы покупок им сделают бесплатную синхронизацию.

— Надеюсь, боевые штуковины того стоят.

— Судя по ценам, определённо.

Пятьдесят миллионов Трайбера, как и все их заработки, решили поделить пополам. Двадцать пять достались сияющему от предвкушения Фазилю, который пустился азартно вкладывать их в виртуальные и реальные активы — список у него был уже давно. Примерно пять миллионов ушли на выплаты долгов и самые обычные корабельные расходы: квантовая очистка внутренних помещений, реатмосфера, тотальная дезинфекция и пополнение множества категорий запасов. А оставшиеся двадцать миллионов инвестировали в долгожданную закупку боевой экипировки.

Потому что опасно странникам, бороздящим просторы высокотехнологичной галактики, вести со случайными противниками неравный бой, сражаясь в исподнем. Ана с Одиссеем летали в одном гражданском поле на двоих, категории всего лишь «А». Да и Трайбер дрался в чём мать родила, а отец проапгрейдил.

В общем, улучшить боеспособность и выживаемость было для команды Мусорога первейшим приоритетом. Но Фокс уже слишком привык быть не один, стоять в реке на пересечении сразу нескольких живых потоков и чувствовать, как они бурлят вокруг, каждый по-своему. Поэтому, проведя почти сутки без новых дел, без интригующих тайн мироздания, без объятий Аны и препираний с Бекки, капитан баржи слегка загрустил.

— А Фазиль с тележками? — зевнул детектив. — Когда они вернутся?

— Они купили и погрузили партию редкопланетных минералов, но их не выпустили из доков и отправили на геосканирование. Которое продлится до утра.

— Блин, — повторил Одиссей. — И чем мне всё это время заниматься?

Панель управления пискнула и воссияла маленьким синим огоньком, рядом с которым кратко мигали парный жёлтый и зелёный.

— Слава Древним! — обрадовался межпланетный сыщик.

Он ловко вынырнул из гамака, ведь эта кодировка значила, что поступил новый заказ, что он срочный, а планета находится совсем рядом, и доступ на поверхность уже разрешён.

— Ну-ка, посмотрим!

Фокс развернул визиограмму: сейчас прочитает все вводные, и пока ждёт Ану, уже придумает, как там всё было. А когда она вернётся, эффектно раскроет дело за пять минут. Хе-хе.

Через две строчки азартная улыбка поблекла, расслабленное лицо отвердело, и детектив дочитал информацию в полной тишине. Закашлялся, резко стукнул кулаком по груди. Молча ответил страховой компании, что принимает дело.

— Гамма, вызывай флаер, — сказал он.

✦

Планета была невзрачная, материк аккуратный, город разбух от тесноты — а кварталы стелились впритык, налезая один на другой. Снижаясь к месту убийства, Одиссей падал из макро в микро, невольно препарируя этот мир. Флаер летел по вектору вращения планеты и ненадолго обогнал восход.

Район надвинулся, как тусклый предрассветный зевок. Квартальный кластер — два длинных дома, которые держались друг за друга, как две каменных руки с сотней сплетённых пальцев и прожилками зелени между бледно-серых суставов. Многоуровневые площадки уходили под землю, панели сменной функциональности стояли боком и напоминали стопки коржей. Каждый метр пространства использовался как минимум двумя способами. Ранние рабочие, в квартирах которых не было личной кухни, слаженно завтракали в общественных ячейках, где часом позже будут играть дети.

Инспектор Клеасса ждала его рядом со своим крошечным трейсером, припаркованным вертикально. Над ним нос к носу висела машина побольше — полицейская. Не было никакого оцепления, потому что убийство произошло внутри дома, в одной из квартир.

Старший инспектор дистрикта была из расы птюрс: карликовый около-гуманоид на птичьих ногах с цепкими когтями, почти вся покрыта рудиментарным оперением, а крылья уже пару миллионов лет как усохли в жилистые руки с почти человеческой кистью. Нос и рот у неё остались частями одного целого, они заострялись и торчали, защищённые лёгким окостенелым наростом, но уже давно не способные клевать. Она больше напоминала карлика в карнавальной маске, чем птицу.

Птюрсы преобладали на планете, хотя родились в другом, более причудливом мире. Но этот квартал-кластер был заселён строго людьми. Увидев детектива, инспектор приветственно сложила кончики пальцев аркой над головой, секунду молча держала, расцепила и перешла к делу:

— Рин Шеллер, человек, возраст…

— Я видел данные. Но там не было способа убийства. Экспертиза готова?

— Только закончили, они дважды перепроверяли, — кивнула Клеасса, семеня короткими шажками сбоку от Фокса и на полкоготка впереди, одновременно указывая путь и не опережая гостя. — Крайне необычный способ, первый такой случай в галактике. Но это точно убийство: все веньеры выкручены на максимум, на всех приборах. Случайно такого быть не могло, и жертва не способна сделать это сама.

Узкий коридор плавно потянулся вверх, а стены утекли вниз и стали боками, превращая коридор в помост. Их подняло на третий этаж, а взгляду открылись другие помосты-трансформеры этого блока: они опускали рабочих, спешивших на утреннюю смену.

Фокс догадался, что ближе к поверхности в доме-кластере живут те, кто немного богаче. Значит, убийство ждёт их не в комнатушке полного функционала, а в одной из почти полноценных квартир. Инспектор о чём-то задумалась и молчала, не развивая мысль.

— Я без нейра, — бесстрастно напомнил человек.

— Ах, да. Извините. Смерть в результате эмоционального шока. Перегрузка нервной системы и летальная психосоматическая реакция, в том числе, остановка сердца и кровоизлияние в мозг. Рин Шеллер умерла от переживаний крайней степени интенсивности, транслированных ей аппаратурой.

— Каких именно переживаний?

— Это сложный вопрос. Вам нужно увидеть место преступления. Там стоят варианты ответа, и наша с вами задача… вычислить верный.

Двери в квартиру были открыты, в коридоре на полу сидел худой мужчина со впалыми щеками и неловкими клочками волос на голове. Колени упёрты в подбородок, руки обнимают ноги, отсутствующий взгляд мимо. Над ним висел маленький контролирующий дроид в полицейской раскраске, чтобы подозреваемый не сбежал.

— Отец убитой, Вернер Шеллер, — не понижая голоса, пояснила Клеасса.

Она не была флегматичной и не казалась равнодушной, может, просто ставила рабочие обязанности выше сопереживания и такта. Шеллер не отреагировал на эти слова и даже не заметил Фокса, который невольно почти задел его, протискиваясь внутрь.

Довольно крупная комната, одновременно зал и общая спальня, четыре кровати по углам, три из них убраны вверх и служат визо-панелями вместо окон. За этими «окнами» раскинулись манящие луга, поля. В комнате невообразимое количество вещей, но царит маниакальный порядок: всё в контейнерах, на своих местах, большинство предметов складные, вот семейный стол так и не вынули из пола. Сегодня Шеллерам не до завтрака, у них испортилось завтра.

На последней, почти застеленной кровати беззвучно рыдала женщина, вцепившись руками себе в лицо, будто хотела содрать его. У стены обнималась с подушкой странная девочка лет семи-восьми, кажется, у неё что-то с головой, одна из форм цефалии? Уставилась на вошедших, нервно сглотнула, в возбуждённых глазах горело непонимание, её пугали чужаки. Девочка очень хотела к маме, но, скорее всего, мать только что в бессильной истерике отбросила её прочь, потому что сейчас не могла утешать. Когда умирает твой ребёнок, в первый момент ты можешь быть только наедине с горем, всё остальное кажется чужеродным. Одиссей знал, каково это.

— Мать убитой, Нора Шеллер, — доложила инспектор. — Её младшая сестра Илли.

Девочка громко всхлипнула и спряталась за маму. А та ничего не слышала, над ней висел контролирующий дроид, и Одиссей наконец понял, что стражи блокируют звук. Вот почему Клеасса была так прямолинейна: она знала, что подозреваемые не услышат.

Птюрс семенила вперёд. Короткий коридор, слева кухонный блок, справа стирально-душевой, а дальше раскрылась большая, чистая и просторная комната, которая разительно отличалась от всего переполненного и тесного, что Фокс увидел на этой планете.

Комната была почти пуста, визиостены переполнял простор — нейтрально-зелёные поля под сдержанно-утренним небом, без яркого солнца, чтобы не отвлекать. Мягкий светлый пол, как будто мнёшь подошвой облако. Три необычных объекта в центре похожи на старинные астролябии: простая ножка, на ней хрустальная сфера, окружённая множеством мелких ажурных конструкций, которые можно вращать. Две сферы погасли, отключённые, а центральная едва заметно дышала в спящем режиме. Сбоку неприметная ниша-полка, в ней тоже стояли сферы, малых и средних размеров, будто коллекция прозрачных глобусов.

Позади у стены бледнели два поднятых высокотехнологичных кресла с узкими спинками, похожих на медицинские, и незнакомая Одиссею компактная техника — небольшая часть задвинута в углы, но остальная столпилась у кресел, открытая, словно ей только что пользовались. Всё оборудование казалось неподходящим для этого дома-кластера, слишком дорогим. Как и вообще эта комната — королевское расточительство полезного пространства в муравейнике.

Один из приборов лежал на полу, и его фасеточные ячейки, напоминавшие фары машин, треснули и разбились. Повсюду валялось стекло, как осколки разбитой души вокруг тела.

Тела.

Подогнутые босые ноги, футболка выбилась из шорт, одна рука почти сжимает собственную шею, другая тянется в сторону; длинные волосы рассыпались, как посветлевшие колосья, усыпанные колючим блеском осколков.

Судя по цвету кожи, она умерла не больше трёх часов назад. Потемневшие губы остались открыты, словно хотели что-то сказать, а лицо было полностью обессилевшим от напряжения. Обычно после смерти черты разглаживаются, когда исчезает тонус мышц — но в этом случае он ещё остался. Переживания, убившие Рин Шеллер, были слишком сильны.

Одиссей смотрел на девочку, которой не исполнится пятнадцать лет, и чувствовал непонимание. В сравнении с лежащей на полу Рин Шеллер всё вокруг казалось не очень настоящим; детективу хотелось наклониться, встряхнуть её за плечи и потребовать: «Вставай!» Как будто птичка колибри порхала так быстро, что стала не видна, но ещё пряталась где-то рядом. Или уже нет? Одиссею было трудно поверить, что она точно мертва.

Поэтому он вздрогнул, когда другая Рин Шеллер выскочила из-за кресла, шагнула к ним, возмущённо взмахнула руками и пронзительно выкрикнула:

— Наконец-то! Сколько же можно ждать⁈

Спохватилась и сжалась перед взрослыми.

— Простите… Но ведь я…

Рука неловко, против воли указала на мёртвую Рин, а живое, полное эмоций лицо скривилось. В глазах кувыркался один и тот же вопрос: «Как же так? Как же так?» Девочка проглотила рыдания и тихо позвала:

— Ну пожалуйста… Помогите.

— Это цифровой оттиск убитой, — сухо, всё так же по делу пояснила Клеасса. — Её личный интос полностью копировал хозяйку. По сути, в нашем распоряжении её вирп.

— Я понял, — хрипло ответил Фокс.

Взгляд детектива вцепился в живую ненастоящую Рин, с трудом оставил её и вернулся к бездвижной, но снова метнулся к «живой». Они были словно два отражения, бледное и цветное, застывшее и трепетное. Фокс давно не ощущал такой вкрадчивой пустоты в груди.

— Расскажи, кто убил твой оригинал, — инспектор продолжала быть последовательной и обстоятельной.

— Не знаю! — дрожа от волнения, выпалила Рин, вцепившись в края футболки и переводя беспомощный взгляд с одного взрослого на другого. — Думаю, думаю, а понять не могу!

Она невнятно всхлипнула.

— Пожалуйста, найдите, кто? И почему?.. Я должна знать.

— Следует понимать, — заметила Клеасса, — Что настройки вирпа замкнуты на нейр убитой. И до окончания процедурной части мы не можем его открыть, чтобы отключить эту чрезвычайно эмоциональную личностную составляющую. Так что реакции оттиска будут копировать поведение живой девочки. Непрактично и неудобно…

— Но правильно, — не глядя на неё, прервал Одиссей.

И, помолчав, добавил:

— Мне впервые выпала возможность расследовать убийство вместе с жертвой.

✦

— Расскажи о себе?

— Я эмфари, — выпалила девочка, не успев подумать. — То есть, Рин, ученица всепланетного конгломерата. Но это правда не важно, главное, я создаю эфиограмы. А потом уже Рин и всё остальное.

Её глаза расширились, их по-прежнему заполняло горе и непонимание, но пробудилось и что-то ещё: любимое и большое.

— Это такое хобби? — с интересом спросил Фокс, боясь спугнуть.

— Нет! Это настоящее дело, — Рин смотрела с недоумением. — Ну эмфари. Вы совсем не знаете?.. Ну вы и…

Она не успела выговорить «необразованный», Клеасса перебила:

— Эмпатографика, создание художественных произведений из чужих переживаний. Творец снимает эмоции доноров, синтезирует, проводя через себя, и запечатлевает в эфиограм : итоговый предмет искусства.

Её рука с заострёнными, почти птичьими пальцами указывала на кресла у стены и прильнувшие к ним приборы. А вторая на три сферы посреди комнаты. Вот, значит, что это за обманчиво-пустые хрустальные сферы. Эфиограмы.

— Зритель входит с объектом в связь, чтобы испытать всю палитру заложенных чувств, — продолжала инспектор. — Заряд эмоций часто сопровождает звук, запах, визуализация. В общем, это комплексное арт-творчество, в основе которого лежит эмпатовязь.

— Хм. Популярное?

Одиссей знал эмо-картины, которые реагируют на впечатления и меняются — искусство вступает со зрителем в немой, но завораживающий диалог. Во многих кинартах есть эмо-дорожка, чтобы усилить погружение и эффект: в драме рыдай от горя, в мелодраме млей от любви. Фолловеры внутреннего круга ныряют в эмоции любимой звезды, начиная путать их со своими, что приводит к массе забавных (и не очень) коллизий.

Но первое и второе лишь эмуляции, а третье — сопереживание в режиме реального времени. Эмфари было чем-то иным. Оперировать чувствами, будто они материальны, и не просто каким-то образом снять их с донора, но и сохранить в постоянный объект? С таким Фокс ещё не сталкивался.

— Нет, — отрезала Клеасса. — Это искусство нишевое и малоизвестное. Творцов с предрасположенностью к эмпатографии немного, им требуется не только дар эмпатии, но и много других талантов: креативность, созерцательность, артистизм, синкретичный синтез, чувство ритма и так далее. Технологический процесс требует ценной аппаратуры, которой нужно уметь управлять. После всех этих сложностей работы стоят неразумно дорого.

Инспектор развела руками.

— А из-за их комплексности, использовать эфиограмы могут далеко не все расы. Людям приходится творить для людей, фахнам для фахнов и так далее. В итоге круг покупателей вдвойне ограничен.

— Так не обязательно продавать, — тихонько возразила Рин. — Я устроила выставку в школе, было очень много зрителей, и почти все…

— Эксперт спросил не о том, нравится ли эмфари людям, — строго возразила инспектор, подняв руку с пальцами, сложенными в щепоть. Фокс отметил, как девочка с привычной послушностью смолкла. — Конечно нравится, это ведь уникальный опыт. Но твои зрители не смогли бы получить доступ к эфиограмам обычным путём, это слишком дорого для нашей планеты. Сначала у твоих работ нашлись инвесторы, и только потому ты получила билет в творчество. Большинству не светит удача, которая выпала тебе.

Она повернулась к Фоксу:

— В общем, эмфари редки.

Одиссей промолчал очевидное: «удача» Рин Шеллер только что убила её. Девочка не нашлась, что ответить, и опустила голову, волосы свесились, защищая лицо.

— Как это делается? — мягко спросил детектив. — Покажи мне процесс.

И повторил жест Клеассы: поднял руку щепотью, только уже для неё. Птюрса поспешно захлопнула остренький рот, впрочем, без тени раздражения — она была в высшей степени деловым существом без лишних эмоций.

Рин смотрела на эксперта, не уверенная, что важный чужой человек действительно хочет слушать её болтовню и разбираться в том, что ей дорого.

— Мне правда интересно.

Измученное лицо девочки как будто медленно осветилось изнутри, её руки взлетели, собрав вуаль волос в тугой хвост, непонимание и горе сменилось целеустремлённостью. Наконец-то она могла что-то сделать, приблизить ответ на мучавший её вопрос.

— Сначала инокция, надо заразить донора нужным чувством, зажечь его посильнее. Вон через тот инактор.

Рин подбежала к прибору на ножке, который напоминал торшер-клетку на гнутой шее, и показала, как влезать корпусом в легко расходящиеся спицы с мягкими загнутыми концами, которые облегали донора словно сотней фортепианных молоточков. Штука слегка напоминала массажного робота, поэтому сразу понравилась Одиссею.

— Через эти дрожащие молоточки ты приводишь человека в нужное состояние чувств?

— В любое, — Рин не смогла сдержать эту фразу, в ней звучала не гордость, а радость, что так можно. — В какое хотите.

Глаза детектива загорелись точно как у девчонки напротив.

— Удиви меня.

Рин опешила, как испуганный зверёк. Но Фокс видел, что ей по душе эта идея: вернуться к знакомым приборам, ощутить прилив чужих чувств вместо мучительных своих, раствориться в них, забыть о боли и смерти.

— Ладно, — прошептала девочка. — Только вам сначала надо эксацию! Забрать лишние чувства, чтоб не мешали. Вот этим эксатором.

— Забрать?

— Ну да.

Рин спрятала глаза: не хотела говорить, что если он нормальный человек, то сейчас переживает о ней, убитой. И эти чувства нужно убрать. Детектив сдержанно выдохнул.

— Эмфари не копирует эмоции, а забирает у донора, вы и этого не знали? — девочка почти рассмеялась, противоречивые чувства толкались в ней, сбивая с толку, движения были порывисты и неровны.

— Мои эмоции мешают расследованию, — серьёзно кивнул Фокс. — Так что забирай.

Эксатор стоял на одной ножке и венчался съёмным раздвижным шлемом, а сбоку торчали восемь… вакуумных колб со спиралями внутри? К этому великолепию прилагался тактильный экран из микрощупов для тончайшей настройки.

— Шлем универсальный, — стесняясь, доложила девочка, — Для любых доноров примерно нашей биологии.

Инспектор смотрела на это молча и держала себя в аккуратно оперённых руках. Перед экспертом такой важной инстанции, как Секторальный Страховой Банк, всё должно быть чётко и без жалоб. Но всё же птюрса неизбежно задалась вопросом: а точно ли это настоящий, опытный детектив, а не беспечный мальчишка? Хмм.

Конечно, оперативная группа собрала с места преступления все данные, какие только могла собрать. Комнату прошерстили на микроуровне и кое-что нашли, скоро будет полный отчёт. Все улики уже зафиксированы в сканах, фигурируют в сводке анализов, прячутся в спектрограмме, зажаты в малюсеньких лапках нано-проб. Теперь хоть топчись, хоть лей шампанское, хоть жги костры, следствию уже не навредишь.

Просто Клеассе было ново и непривычно желание сыщика выйти за рамки действий типичного представителя Страховой. Другие эксперты вели себя нормально: сухо, по делу, без лишних сущностей. Ведь его задача была подтвердить факт убийства и невиновность получателя страховки. А этот детектив, похоже, решил раскрыть дело. Зачем? Это же не его задача. Но он полез испытывать оборудование эмфари и с головой погрузился в процесс. В буквальном смысле.

Рин опустила кресло, усадила Фокса, закрепила подлокотники пошире и мигом подогнала шлем под встрёпанную экспертную голову. На сосредоточенном лице девочки мрачная темнота отступила назад, сейчас её вели инстинкты опытной плетущей.

Она была удивительно живая и настоящая для ненастоящей и неживой.

— Удивить? — переспросила Рин, усевшись напротив и взяв тактильную панель.

— Ага.

— Откиньтесь назад… ладно? Расслабьте руки и ноги… пожалуйста.

Он подчёркнуто-послушно кивнул.

— Постарайтесь ни о чём не думать, — голос Рин осмелел, стал отрывистым и сильным.

Шлем замкнулся, и сенсорная депривация грубо схватила Фокса. Техника оборвала все ощущения разом и оставила лишь немой внутренний ритм: дыхание, как базис неотключаемых чувств. Мгновением позже к нему добавился мирный, успокаивающий поток особой тишины, которая на самом деле является звуком. Он заполнял голову, чтобы не было резкой неприятной глухоты.

Одиссей видел полумрак и ощущал только лёгкое напряжение ожидания, но затем, незаметно, чувства внутри него начали разрастаться, заполняя сознание целиком. Печаль, горечь, жалость, вблизи они оказались остры, как ножи. Как ни пытайся держать их под контролем, нутро Одиссея не смирилось с реальностью. Неприятие мёртвой девочки было слишком велико. И теперь, в пустоте сенсорной депривации, оно заменило все чувства, выросло в несколько раз.

Это было болезненное, обречённое ощущение, как будто мыслям стало нечем дышать.

Но внезапно оно ушло.

Как лёгкий перезвон, радужный перелив гипера, край изнанки, сознание дрогнуло внутри человека… и перезагрузилось.

— Как вы? — спросила Рин, стаскивая шлем. Её глаза смотрели со страхом, а руки были невесомы и быстры. Она боялась гораздо сильнее, чем раньше. Что случилось?

— Нормально, — подумав и сдержав испуг, сказал Фокс и не узнал свой голос.

Мир неуловимо и поразительно изменился.

Ведь Одиссей больше не чувствовал боли.

Бездна, как странно было не чувствовать боль.

Он жил с ней сотни лет и не знал об этом, настолько свыкся с напряжением постоянной легчайшей боли, что принял за дыхание своего существа. За неотъемлемый базис жизни, на котором построил всё остальное — и прекрасно функционировал, да что там, лучше всех! Сражался, открывал и разгадывал, обжигался о выпады врагов, побеждал испытания, ныл от ломящей спины, нежился в колыбели сна, пил искрящуюся газировку, любил. Приняв боль, как данность, Одиссей Фокс научился с ней жить и получал звёздное море удовольствия от каждого дня своей непутёвой жизни.

Но сейчас боль исчезла. Одиссей обхватил себя за плечи, чтобы сдержать дрожь. По всему телу проступила испарина. Он ощущал… блаженство?

— С вами всё в порядке? — обеспокоенно спросила Клеасса, заглядывая ему в глаза и сканируя полицейским чипом. Резко побледневший эксперт напряг её куда сильнее, чем трагедия семьи Шеллеров.

— В полном, — ответил Фокс, отпуская себя.

Он медленно поднялся и уставился на такую же бледную Рин.

— У вас было больше эмоций, чем я думала, — пискнула девочка. — Честно говоря, я ни разу столько не видела, обычно хватает одной лампочки.

Её рука коснулась вакуумных колб на боку эксатора: пять из восьми были заполнены тёмным переливчатым дымом, который ускользал от взгляда, то ли есть, то ли нет.

— Там ваши чувства, — торопливо кивнула Рин. — То ли вы самый ужасный человек на свете, то ли ужасно несчастный. Брр.

Она попыталась улыбнуться, но шутка не располагала к смеху.

— Не бойтесь, они постепенно вернутся, ведь я забрала только сами переживания, а их причины… никуда не делись. А если захотите вернуть досрочно, то всегда можно использовать инвертор!

— Я понял, — детектив успокаивающе поднял руку. — Слушай, это же было очень сложно сделать, да? Незнакомый человек, необычное состояние, слишком много эмоций, куда больше нормы, но ты справилась. Ты смогла не только захватить их все, но и удержать, и распределить поток эксации, чтобы она шла ровно. Верно?

— Верно, — зачарованно ответила Рин.

— Но как ты так научилась? В четырнадцать лет?

Она хотела что-то сказать, но с первого раза не смогла.

— Потому что мы были… Я… — мотнула головой, отгоняя неправильное слово. — Она была гением эмфари. Может, лучшей из всех.

Девочка выпрямилась и смотрела на Клеассу с вызовом, яркий лучик, слепящий в глаза системы.

— Пришли данные всех анализов, отчёт готов, — сухо сказала инспектор. — Как я и думала, это был отец. Ведь это почти всегда отец.