КВЖД

Глава 17

Событие тридцать восьмое

По улице идут два представителя ночного патруля. Вдруг мимо них пробегает мужик. Один из патрульных вскидывает автомат и короткой очередью снимает мужика. Второй говорит:

– Ты что! Ещё 5 минут до комендантского часа!

– Я его знаю, он далеко живёт – все равно бы за 5 минут не добежал.

Чего там, в стриженых черепушках солдат? Как заглянуть? Судя по радостным улыбам, мысли у них может быть только две. Первая пришла в гипоталамус и не задержалась там. Мысль – отвести пойманного явно без документов русского большого начальника к своему тоже большому пребольшому командиру и заслужить какое никакое поощрение. Чем может поощрить? Завтра не в морду заедет, за опоздание на построение, а только в ухо. Чем ещё, да, может ведь и в увольнительную в деревню завтра отпустить. Базар ведь. Там можно даже купить себе порцию жареной саранчи и похрустеть. Объедение. Вторая мысль первую явно вытеснила, так как рожицы круглые по мере приближения к ним товарища Брехта совсем уж расплылись. Прямо хоть карикатуру рисуй. Мысль читалась крупными буквами на всех трёх лбах. Причём у сержанта она прямо горела на лбу адскими светящимися письменами.

Так бы и отдал рублей десять-двадцать Брехт. Два «но». Обыщут сто процентов. А чего у нас в кармане лежит? В кармане лежит пистолетик немецкий. Вещь редкая и эти улыбчивые точно знают, что такой есть у одного из их офицеров. Даже если сегодня просто отберут, то ведь будет и завтра, и там всё вскроется. Офицер исчез, а пистолет у русского начальника, который тайком гулял за территорией деревни. Всё, котёнок спёкся. Шарик сдох. Второе «но» ничем не лучше. В кармане кителя всё ещё лежало колечко, которое хотел подарить Куй. С зелёным редким гранатом. В тот день как-то не срослось, а вот теперь оно точно станет ему билетом на тот свет. Мало ли, пойдёт русский потом к их начальству и скажет, что у него отобрал патруль кольцо стоимостью в несколько десятков тысяч рублей. Да за такие деньги эти солдатики могут купить себе каждый по несколько деревень. Нет. Однозначно пристрелят и прикопают. А то и просто прикопают.

Всё это Иван Яковлевич в головке своей бедовой, мгновенно освободившейся от водочных паров, скумекал. Значит, либо он их, либо они его. Расстояние сокращалось. Вот десять шагов, вот пять.

– Лубли! – рожица сержанта перестала улыбаться и сосредоточилась. Там в подкорке готовились формулы для подсчёты денежных знаков, – Докумета.

– Есть! Есть лубли, – закивал Брехт и полез в карман. Плохо всё. Пистолетик в кобуре, она хоть и не застёгнута, не предусмотрена в ней эта опция, просто клапаном сверху прикрыта. Но ведь нужно откинуть, вытащить, снять с предохранителя. Уйма времени. Да, ещё у детища сумрачного германского гения страшно тугой спуск.

Повезло немного. Сержант, услышав про рубли, которые «лубли», передал винтовку ближайшему к себе солдату, и тем самым одним движением обезоружил и себя, и солдата. Стрелять, имея в каждой руке по Арисаке, затруднительно. Какое там правило поединка с несколькими противниками? Читал ведь книги. Нужно постараться построить их в одну линию. Да, легче легкого, китайцы и сами почти выстроились. Сержант сделал шаг вперёд и закрыл собой одного из солдат. Брехту оставалось только шагнуть вправо и всё, вот они в одну шеренгу почти идеально стоят. Теперь с улыбкой достать пистолетик. Блин, кобура от слишком резкого движения сначала открылась, а потом снова закрылась. Умильное выражение китайского лица начинает меняться на непонимающее, а когда Ивану Яковлевичу всё же удаётся извлечь пистолет, то сменилась совсем уже улыбающаяся рожица на встревоженную. Понимания, что его сейчас убьют, нет ещё у сержанта. Такого просто не может быть, не будет русский начальник стрелять в патруль, да ещё один против троих.

Дрожащими пальцами Брехт опустил предохранитель и, обхватив Dryese двумя руками, обоими указательными пальцами нажал на спусковой крючок. Бах. Ох, блин, громко-то как. Бах. Вторая пуля летит, в так и не выпустившего обе винтовки, солдата. Тот начинает заваливаться назад. Хресь. Это третий успел вскинуть винтовку с примкнутым штыком – кинжалом и ударить этим штыком в грудь Брехта. Если бы выстрелил, то тут бы попаданцу и конец пришёл, но китаец видимо был учеником самого Суворова. Он точно знал, что «пуля дура, а штык молодец». Увидев движение, Брехт отстранился и штык, пропоров рукав, ничего, во что упереться можно, не нашёл, а потому провалился вперёд. При этом физиономия солдата оказалась на уровне колена Брехта. Инстинктивно это колено и впечаталось в переносицу. Солдат выпустил винтовку и схватился руками за нос, явно сломанный, вон как кровь хлестанула через пальцы. Брехт же упал на колени и протянул руку за выпавшим маленьким пистолетиком, но солдат стал заваливаться и накрыл собой игрушечку убийственную.

Иван Яковлевич попытался оттолкнуть солдата, но только чуть сдвинул его. Да, блин, что не везёт-то так. И тут ему под руку попалась винтовка сержанта. Она была без примкнутого штыка. Схватил, передёрнул затвор, при этом патрон вылетел, то есть, заряжена была, и можно было просто выстрелить. Бах. Пуля вошла китайцу в тело в районе ключицы, и он завалился на бок. Бах. Ну, теперь в грудь. Всё. Кончились враги.

Иван Яковлевич рухнул рядом с мёртвыми. Не простой сегодня денёк получился. И тут мысль прямо подбросила его. Блин блинский, твою ж налево, да он ведь всего в пятистах метрах от железнодорожной станции палил. Сейчас сюда народ набежит. Услышали ведь выстрелы. Что делать-то?

Событие тридцать девятое

Покойника хоронили с музыкой и хором. Найдя последнее излишним, хор откопали.

Ситуация. Столкнулись на улице нос к носу свадьба и похороны. Кто кому должен уступить дорогу? С одной стороны, покойнику уже спешить некуда, а с другой ведь и невеста уже беременная.

Прикрыв на секунду глаза, Иван Яковлевич помолился Будде, Христу и Мухаммеду, чтобы все в Маньчжурии оглохли, и еле живой, от схлынувшего адреналина, на карачках подполз к штабелю ремонтных шпал и выглянул из-за них. Толпы китайцев с мечами наперевес неслись к нему. Или это японцы с мечами? А китайцы с чем? С алебардами? Это наше. Вот, на стенке же у начальника «Департамента Общественной Безопасности» висит. Шангу. Нет. Точно! Шуангоу – это крючковатые мечи с серпообразным лезвием у рукоятки. Красивые. Брехт, каждый раз, бывая в этом кабинете, на них засматривался. Нужно себе такие заказать. Будет, что внукам показать.

На Ивана Яковлевича, размахивая во все стороны шуангоутам этими, летело бесчисленное множество китайцев.

Нет. Ни кого. Словно вымерла Маньчжурия. Может Будда услышал? Или Христос? Подождал пару минут. Нету китайцев. И, слава богу. Брехт оглянулся. На солнышке лежали в живописных позах трое патрульных. Найдут вскоре, по дороге довольно часто ходит патруль, хотя это они и есть патруль. Тем более, не вернутся и хватятся. Что бы такое придумать, чтобы на него точно подозрение не пало. Как там, в «Бриллиантовой руке». «А вот это попробуйте». Крамольная мысль сейчас Ивана Яковлевича посетила. Просто за гранью. Зато, каков будет эффект!

Мысль такая. Хотя, сначала про китайцев. Вот русские люди они верят в приметы и кучу их всяких напридумывали. Баба с пустыми вёдрами. Кот чёрный. Соль просыпанная. Да, много. Целую книгу можно написать. Только это все с комариную струю по сравнению с причудами китайцев. Тут столько примет и всяких страшилок понавыдумывали, что просто просыпаться страшно. И если русские как-то всё же это с юмором воспринимают или на авось надеются, то в Китае с этим не забалуешь. Одна только примета про лапшу чего стоит. Чем длиннее лапша в вашем супе, тем дольше вы проживёте. И главное, когда будете есть лапшу, то нужно её всасывать до конца, а не кусать. Иначе сами себе жизнь сократите.

Чёрт с ней с лапшой. На днях Бич рассказал Брехту про китайских демонов, которые называются – Цзянши, что по-китайски значит «окоченевший труп». В Корее и Японии они тоже есть и почти так же называются. Интернациональные демоны. Считается, что тела цзянши настолько одеревенели, что они не могут сгибать свои конечности, а потому должны передвигаться прыжками с вытянутыми для равновесия руками. Посмотрел Брехт на трупы солдат и решил из них цзянши понаделать. Понятно, что пока не одеревенеет, то стоять и тем более прыгать не будет, но сидеть тут и ждать нельзя, в любую минуту могут люди появиться.

Придумал следующее. Взял рядом со штабелем шпал и в щебёнке вырыл две небольшие ямки. Поднял двух солдат, облокотил их на шпалы и ногами поставил в ямки. После этого засыпал им ноги по щиколотки назад камнями. Получились два полулежащих трупа. Или полустоячих, точнее. Расстегнул им кителя и сунул под мышки им приклады винтовок. Потом приподнял сержанта и попытался нанизать его на штыки. Рухнула вся эта конструкция. Другой бы бросил, да сбежал, но Брехта идея равновесия захватила, и он чуть изменил параметры. Выкопал ямку для сержанта и заделал туда его ноги, потом воткнул в него две винтовки и приподнял. Стоять, один чёрт, товарищ отказывался, пока пробовал запихнуть приклады солдатикам, проклятый сержант соскальзывал. Придумал выход. Продел ему винтовку через китель в штаны и после этого поднял. Теперь закрепил сначала у одного солдата под мышкой приклад и застегнул китель, потом у второго.

Ну, не самая устойчивая конструкция получилась и эффект не тот получился, на который рассчитывал, но один чёрт выглядело это жутко. Стоят два мёртвых солдата с винтовками, а у них на штыках чуть обвис, склонив голову набок, сержант. Сержант прямо весь в крови. Пока его штыками тыкал, порядочно натекло. Сам, между прочим, китель тоже извозил по самое «небалуйся».

Сил наслаждать натюрмортом не было. Глотнув водки добрых два глотка из фляги, и сняв китель, изгвазданный кровью, Иван Яковлевич спокойным (наверное) шагом поплёлся к железнодорожной станции.

Событие сороковое

Бухают три алкаша. Вдруг один из них отключается и падает мордой в грязь. Другой говорит третьему:

– Вот, за что я люблю Леху, так это за то, что он всегда знает, когда остановиться!

Эти метры до станции, как дорога на Голгофу. Иван Яковлевич шёл, чуть покачиваясь, изображая пьяного. Китель свернул так, чтобы не было видно крови, и нёс в руке. Сто метров. Тишина и спокойствие. Жаворонок в небе заливается, ветер трепещет серпастым-молоткастым красным знаменем на крыше железнодорожной станции.

Двести метров. Ни чего не изменилось, разве, стал виден, скрытый раньше мезонином на станции флаг Маньчжоу-го. Ага, вон на лавочке у станции сидит «сидоров кассир». Семечки лузгает. Специально привозят ему время от времени машинисты из Читы. Здесь подсолнухи никто не выращивает. Есть несколько только в палисаднике огромного домины, что достался Брехту от самоубийцы несостоявшегося. Зелёные ещё, маленькие.

Триста метров. На крыльцо станции, не на парадный выход, а сбоку для персонала вышли его родственники и с ними ещё пяток рабочих, но не его встречать вышли. Стоят лицом к железной дороге, а значит к нему почти спиной. На что-то руками показывают. Голосов пока не слышно.

Четыреста метров, теперь уже и голоса слышны. Точно. Блин, сейчас же маневровый должен подойти из Забайкальской. Сегодня должны привести рельсы и долгожданную зарплату. Вот и чудненько, можно нахрен забить на разрешение на выезд со станции. А нет. Не надо так. Нужно, чтобы его пьяным видел начальник Департамента и как можно больше китайцев, а лучше и японцев. Брехт, пока его не заметили, обошёл по дуге здание железнодорожной станции и зашёл с третьего входа, который ведёт в туалет, потом из него можно по коридору попасть в зал ожидания, ну, а там и в административную часть. Зашёл, так никем и не обнаруженный, в туалет и там ещё пару глотков сделал этой гадости, на опарышах настоянной. Чуть осталось, вылил на ладонь и шею, и затылок себе этой «благоухающей» жидкостью смазал.

Прошёл, изображая совсем пьяного, к себе в кабинет. Заперт. Ну, это понятно. Порылся в кармане брюк, открыл. На шум из двери комнаты связистов выглянул Иван Фёдорович – телеграфист. Увидал Брехта покачивающего, и ни как не попадающего ключом в замок, и юркнул назад. Фу. Почти дома.

Иван Яковлевич достал мятый старый китель Терлецкого Иосифа Викторовича. Он, конечно, коротковат будет, зато просторный. В теле был предшественник. Надел, посмотрелся в окно, маленькое зеркальце есть, но в него что увидишь. Ну, третий сорт не брак. Так же демонстративно долго закрывал дверь и вывалился через парадный вход. Народ к нему весь кинулся, но, не добежав пару шагов, встал, учуяв неладное. Так-то никто пьяным увидеть Брехта не ожидал.

– Я в деп… партамммент, – сообщил народу и чуть покачиваясь, главное не переборщить, двинулся в сторону китайской части деревни. Не далеко метров пятьсот идти.

В «Департаменте Общественной Безопасности» (Название громкое, так-то домик небольшой из четырёх комнат и пристройка казармы на десяток патрульных сбоку.) полный штиль царил. Гуанмин Шыэшань, что можно перевести, как – искрящаяся гора, сидел за своим столиком и играл сам с собой в кости. Вот не замечал раньше Иван Яковлевич за ним этого пристрастия, ну, хотя и виделись-то всего несколько раз.

– Пьянь, – констатировал грозный чиновник и сморщил нос.

– Пьянь, – согласился Брехт и сунул «горе сверкающей» червонец.

– Влемя? – червонец исчез.

– Херня вопрос. Успеем, – качнуться надо.

– Позна! – отдёрнулся, чистоплюй.

Ещё пять рублей мятых и дохнуть на Шыэшаня.

– На бумаку! – И отстранился. Хорошо. Запомнит.

– Блыгдарю, – развернулся Брехт и уронил стул. Потом долго ставил на место под завистливые взгляды Гуанмина, или не правильно истолковал это выражение моськи чиновничьей. Мандарин, блин, деревенского разлива.

Всё, теперь отнести пропуск на станцию и можно двигать к Паку. Неужели этот страшный и бесконечный день когда-нибудь закончится? На станции пришлось задержаться. Так-то китаец был прав, время уже обед почти. Куда-то далеко отправлять бригаду ремонтников было не честно по отношению к людям, пришлось вызывать бригадира и искать дела недалеко от станции. И тут проблема возникла. Да, работа есть, но придётся брать шпалы из того штабеля, где Иван Яковлевич инсталляцию из Цзянши устроил. Нет. Такой хоккей нам не нужен. Пусть их свои найдут.

– Терентий, а ты что-то говорил про то, что необходимо шесть шпал поменять, наоборот, в сторону Забайкальской, – и дохнуть обязательно.

Этот точно позавидовал.

– Так там работы всего на пару часов.

– Ну, сегодня зарплату привезут. Пусть у людей будет сокращённый рабочий день.

– Господин назначил меня любимой женой! – Нет. Чуть по-другому, – Мужики, айда быстро на третий километр и потом по домам! Начальник добрый сегодня!

– Ууу!

Вот и чудненько. Все этот день запомнят.

Иван Яковлевич нашёл авоську, сунул в неё порванный и окровавленный китель, и все ещё стараясь изобразить пьяного, поплёлся к Паку.

Дома придуриваться перестал. Мотнул головой Куй, типа, всё в порядке и встретился с чёрными глазами полными слёз.

– Ну, всё нормально, – приобнял девушку. Ладно, попытался приобнять, но та прямо отпрыгнула.

– Пьяный?

– Нет. Это маскировка, хотя чуть выпил. Закусить бы чего и смыть с себя эту вонь.

– Сейчас, – и клубок тряпок укатил во двор домика, где под навесом был очаг. Вода зажурчала, а потом и хворост затрещал.

С дровами в Маньчжурии было плохо. Русским привозили из Читы и этим страшно злили китайцев. Завидовали чёрной завистью и воровали по ночам. Брехт и свои запасы переправил, и товарища Терлецкого сюда, так что у Куй теперь проблем с дровами не было. Вскоре она позвала его мыться. Брехт снял с облегчением чужой китель и следом нательную рубаху и с удовольствием сунул голову в тазик с тёплой водой, а когда стал выпрямляться, то наткнулся спиной на чьё-то голое тело. Прямо в спину упёрлись небольшие, но твёрдые груди.

– Иван Яковлевич! Беда! – донеслось от калитки.

Почему не Куй Пак?