Л. И. Брежнев: Материалы к биографии

Рой Медведев Во втором эшелоне

В мае 1981 года на склонах Днепра в Киеве был торжественно открыт громадный мемориальный комплекс по истории Великой Отечественной войны 1941–1945 годов. На большом митинге по случаю открытия комплекса выступил специально прибывший по этому поводу в Киев Л. И. Брежнев. Среди множества сооружений и залов мемориала особое внимание привлекли мраморные доски, на которых, по примеру Георгиевского зала в Кремле, были высечены имена 11 613 воинов и 201 работника тыла, в годы войны удостоенных почетных званий Героя Советского Союза и Героя Социалистического Труда.

Среди гостей Киева в эти дни было немало ветеранов, которые находили на мраморных плитах и свои имена. Один из них, рассказывая мне о событиях тех дней, не скрыл и своего возмущения. Он с трудом отыскал на мраморных плитах имена многих прославленных полководцев, которые только один раз удостоились звания Героя Советского Союза. Имя Верховного Главнокомандующего Генералиссимуса Сталина как Героя Советского Союза и Героя Социалистического Труда стояло на 98-м месте. Были выбиты имена трижды Героев — знаменитых летчиков А. Покрышкина и И. Кожедуба. Возглавляли же список два четырежды Героя Советского Союза — маршал Г. К. Жуков и Леонид Ильич Брежнев, который, тоже согласно алфавиту, стоял первым. Однако знакомый мне ветеран хорошо знал, что если Г. К. Жуков получил четвертое звание Героя уже после войны, но все же за военные заслуги, то Брежнев все свои почетные звания Героя Советского Союза получил спустя много лет после войны, так же как и орден «Победа» и даже Почетное оружие — награду, принятую главным образом в годы гражданской, а не Отечественной войны. К тому же все ветераны знали достаточно хорошо, что Брежнев в годы войны ничем, в сущности, не отличился.

Как известно, первый период Отечественной войны сложился для СССР неудачно. Германское наступление развивалось быстро на всех фронтах. Уже в начале июля немецкая авиация начала бомбардировки Днепропетровска. Через город и область шла эвакуация населения и предприятий из западных областей Украины.

Вскоре началась и эвакуация главных предприятий самого Днепропетровска. Л. И. Брежнев имел военную специальность и просил отправить его на фронт. В середине июля 1941 года он был направлен в распоряжение штаба Южного фронта. Леонид Ильич назначается заместителем начальника Политуправления этого фронта. В его состав входили 9-я и 18-я армии и 9-й отдельный стрелковый корпус. И командование фронта, и военная обстановка быстро менялись, однако в первые месяцы войны Южный фронт оборонялся успешно и стойко, и войска здесь отходили на восток с боями медленнее, чем на других направлениях. Немецких дивизий тут было немного. Только к концу июля 1941 года войска Южного фронта отошли за Днестр, а к концу августа — за Днепр. Немцы рвались вперед, стремясь выйти к Кавказу. На короткое время им удалось захватить Ростов, но в ходе контрнаступательной операции, одной из первых в Отечественной войне, войска Южного фронта под командованием генерал-полковника Я. Т. Черевиченко сумели нанести поражение ударной группе немецких армий и освободить Ростов. Фашисты были отброшены на 60–80 километров от города, на несколько месяцев бои приняли затяжной позиционный характер.

Какое-то участие во всех этих событиях принимал и Л. И. Брежнев, получивший при переходе на военную службу довольно высокий по тем временам чин или, вернее, звание — бригадного комиссара. На его петлицах в то время один ромб. Мы можем видеть это и на фотографии, опубликованной в пятом томе «Истории второй мировой войны». Именно Брежнев вместе с Грушевым руководили эвакуацией основных военно-промышленных объектов Днепропетровска. Часть объектов, в том числе и мост через Днепр, нужно было взорвать, но этого не удалось сделать, что имело как для Брежнева, так и для Грушевого негативные последствия.

В начале 1942 года Сталин приказал Советской Армии перейти в наступление на всех фронтах. Такой приказ получили и измотанные в осенне-зимних боях войска Южного фронта. У них не было преимущества перед немцами ни в численности войск, ни в вооружениях, однако наши части были все же лучше подготовлены к войне в зимних условиях и они вели бои на советской территории. Южным фронтом командовал в январе-феврале 1942 года Р. Я. Малиновский. В это время он хорошо знал, естественно, командующих армиями, но не был знаком с Л. И. Брежневым.

Главной операцией фронта была тогда так называемая Барвенково-Лозовская, проведенная совместно с частями Юго-Западного фронта. Наши войска прорвали оборону противника, продвинулись вперед на 90-100 километров и захватили оперативные плацдармы, с которых можно было наносить удары в тыл и во фланги донбасской и харьковской группировкам противника. Хотя Южный фронт и не выполнил всех поставленных перед ним задач, проведенные им операции были оценены Ставкой положительно. Многие командиры, солдаты и политработники награждены. Именно за участие в Барвенково-Лозовской операции Брежнев награждается первым орденом — орденом Красного Знамени.

Однако боевое счастье переменчиво. После короткого затишья в боях войска Южного и Юго-Западного фронтов получили приказ провести новую наступательную операцию с целью освобождения Харькова и создания условий для дальнейшего наступления на Днепропетровск. Эта операция закончилась полной неудачей. Немецким дивизиям удалось зайти в тыл ударной группировке Юго-Западного фронта и окружить ее. После ожесточенных боев из окружения смогли вырваться лишь около 22 тысяч человек.

Мы не знаем, где находился и что делал в эти тревожные месяцы поражений и отступлений Брежнев. Многие из причастных к неудачной Харьковской операции были понижены в должности. Р. Я. Малиновский стал командовать 66-й армией, и только в феврале 1943 года он снова назначается командующим Южным фронтом. 18-я армия передается в состав Северо-Кавказского фронта, и Брежнева переводят на Кавказ и назначают заместителем начальника Политуправления Черноморской группы войск Закавказского фронта, которая участвовала в сражении за Туапсе, а также Новороссийск.

В начале 1943 года, когда в армии вводились новые единые звания, бригадный комиссар мог получить звание генерал-майора или полковника. Л. И. Брежнев, как известно, стал полковником, что явно свидетельствует не о самом лучшем мнении о нем военного или военно-политического руководства. Одновременно Брежнев понижен в должности — он стал начальником политотдела 18-й армии и в этой должности провел практически всю оставшуюся часть войны. По свидетельству Д. А. Волкогонова, полковой комиссар ПУ РККА Верхорубов, проверяя политработу 18-й армии, отметил не только верность бригадного комиссара Брежнева партии Ленина-Сталина, но и написал в составленной им характеристике: «Черновой работы чурается. Военные знания т. Брежнева — весьма слабые. Многие вопросы решает как хозяйственник, а не как политработник. К людям относится не одинаково ровно, склонен иметь любимчиков».

Если судить по официальной биографии Брежнева, то можно было бы сделать вывод, что начальник политотдела всегда был вторым человеком в армии. Это не так. Формы политического управления в Красной Армии в первый год войны несколько раз подвергались значительным перестройкам, но уже к концу 1942 года они приобрели устойчивый характер, сохранившийся до конца войны. Главным политическим руководителем в составе армии и в составе фронта был член Военного совета, который утверждался непосредственно в ЦК ВКП(б) и считался главным представителем партии в военном руководстве. Командующий армией, начальник штаба и член Военного совета принимали все важнейшие решения и отвечали за судьбу армии или фронта. Член Военного совета — политработник считался вторым человеком в армии, он обязательно участвовал в разработке оперативных планов и иногда назывался «первый член Военного совета». Так, в 1943–1945 годах членом Военного совета 18-й армии был генерал-майор С. Е. Колонин, которому и подчинялся непосредственно полковник Л. И. Брежнев. Кроме этих лиц, в работе Военного совета принимали участие заместители командующего, командующие родами войск, но не начальник политотдела.

Политотделы армий руководили работой партийных и комсомольских организаций, агитационно-пропагандистской работой, армейской печатью, подготовкой наградных документов и др. В разработке военных планов политотдел не участвовал. В своей работе политотдел армии отчитывался перед Военным советом армии и перед Политуправлением фронта, а также перед командующим армией. Под руководством политотделов проводились партийные и комсомольские собрания в частях армии, а также прием новых членов партии. Нередко Брежнев лично вручал партийные билеты принятым в партию солдатам и офицерам.

Вообще судьба Брежнева как начальника политотдела 18-й армии была не слишком обычной. Его «забывали» не только по части новых назначений и чинов, но и по части наград. Когда работники политотделов готовили наградные списки, они не обходили вниманием и политических работников армии. Не был исключением в этом отношении и политотдел 18-й армии. Но кто-то в более высоких инстанциях постоянно вычеркивал из списков на повышение в чине и в наградных списках имя Брежнева, и это больно задевало его самолюбие. Кроме ордена Красного Знамени, о котором мы уже говорили, в оставшиеся три года войны Брежнев получил всего три ордена — еще один Красного Знамени, орден Красной Звезды и орден Богдана Хмельницкого, введенный в 1943 году по предложению Н. С. Хрущева для участников освобождения Украины. Во время Парада Победы в июне 1945 года, когда генерал-майор Л. И. Брежнев шел вместе с командующими во главе сводной колонны своего фронта, на груди его сверкали только четыре ордена и две медали — гораздо меньше, чем у любого другого генерала, прошедшего от начала до конца всю войну.

Но вернемся к судьбе 18-й армии. После окончания войны и особенно в 70-е годы об этой армии говорили и писали в советской печати больше, чем о любой другой. Были оставлены в тени боевые подвиги многих славных армий, в том числе и тех, которые еще во время войны получили почетное звание гвардейских. В нескольких городах страны были даже открыты музеи, посвященные исключительно 18-й армии. Первая экспозиция появилась в Баку. Инициатором создания такого музея выступил Гейдар Алиев, возглавлявший в 70-е годы компартию республики…

В течение почти всего 1943 года 18-я армия вела бои в составе Северо-Кавказского фронта.

При подготовке Краснодарской операции командование фронта решило провести важный отвлекающий маневр. В то время как главные силы готовились к наступлению на Краснодар, Черноморский флот в ночь на 4 февраля и затем 5–9 февраля высадил южнее Новороссийска в районе Мысхако более 15 тысяч бойцов с артиллерией и танками. Они захватили небольшой плацдарм, создав немалые трудности для противника. Однако дальнейшие события развивались не по плану, предусмотренному командованием фронта и Ставкой. Наступление основных наших сил было остановлено, а затем и надолго отложено. Плацдарм на Мысхако оказался изолированным.

Попытки немцев сбросить десант в море были отбиты. На «Малой земле» наши войска создали крепкую оборону и сумели сохранить плацдарм до начала (в сентябре 1943 года) так называемой Новороссийско-Таманской наступательной операции.

В масштабе Отечественной войны оборонительные бои на «Малой земле» стали только одной из многих тысяч подобных операций. Ни в ее планировании, ни в проведении начальник политотдела Л. И. Брежнев не принимал никакого участия. В его официальной биографии говорится, что он «часто бывал здесь (на «Малой земле»), причем, как правило, в моменты, когда обстановка становилась особенно сложной, а бои достигали высокого накала… В трудные дни боев Л. И. Брежнев делил с малоземельцами все горести и радости, тяготы и опасности фронтовых будней. Его оптимизм, бьющая ключом энергия и бодрость заставляли бойцов подтягиваться, расправлять плечи. Десантники знали его в лицо, в шуме и грохоте боя не раз слышался его спокойный голос».

Однако для начальника политотдела армии участие в боях не только не обязанность — оно считалось ненужным, а часто даже вредным, так как его присутствие в «гуще боя» могло мешать строевым командирам. В действительности все 225 дней боев на «Малой земле» как штаб 18-й армии, так и ее политотдел находились на Большой земле в относительной безопасности. Как можно судить и по небольшой книжке «воспоминаний» Брежнева «Малая земля», он прибывал на плацдарм два раза — один раз с бригадой ЦК партии, другой раз для вручения партийных билетов и наград солдатам и офицерам. В большой документальной повести Георгия Соколова «Малая земля», автор которой, как говорится в предисловии, все «семь долгих месяцев находился в гуще боев на «Малой земле», мы можем найти два упоминания о Брежневе — «худом полковнике с большими черными бровями». Разумеется, даже и редкие поездки на «Малую землю» были сопряжены с немалой опасностью. Как рассказывал еще в 1958 году бывший военный корреспондент С. А. Борзенко, «однажды сейнер, на котором плыл Брежнев, напоролся на мину, полковника выбросило в море, и там его в бессознательном состоянии подобрали матросы».

В последующие годы даже этот эпизод стал претерпевать весьма странные метаморфозы. В публикациях о боях на «Малой земле» исчез вначале тот факт, что Брежнева подобрали и подняли на сейнер в бессознательном состоянии. Еще позже можно было прочесть, что Брежнев не только сам выбрался из трудной ситуации, но и помог подняться на борт нескольким ослабевшим матросам.

Ветеран 18-й армии А. Никулин не так давно писал: «Мне как ветерану 18-й армии, малоземельцу с 14 февраля по 28 апреля 1943 года, до недавних пор постоянно задавали вопрос, видел ли я на «Малой земле» Л. И. Брежнева. Нет, о том, что он был у нас начальником политотдела, я узнал только в 1957 году. В книжке «Малая земля» многое описано правильно, но есть и досадные исключения.

Рассказывается, что к любому подразделению можно было пройти по ходам сообщения. Может быть, Л. И. Брежнева и водили по ходам, а мы ползали по поверхности, используя для укрытия складки местности и воронки от авиабомб и крупнокалиберных снарядов, недостатка в которых, к сожалению, не было. В них оборудовали огневые позиции и окопы для связистов. Прорыть же ход сообщения от орудия до окопа связиста ни малой, ни большой саперной лопатой в скалистом грунте было невозможно, а другого шанцевого инструмента у нас не имелось. Переползая, я и был контужен взрывной волной от разорвавшегося крупнокалиберного снаряда и стал пожизненно инвалидом II группы.

Далее. В книжке описывается, что быт малоземельцев был налажен и даже была баня, в которой якобы мылся Л. И. Брежнев. За все время пребывания на «Малой земле» мы мылись только под ливневыми дождями и купались в море при высадке, да когда доставали с затонувшего корабля рисовый концентрат. Им и питались, так как теплоход с продовольствием был подбит немцами и затонул метрах в 150 от берега. Это было в марте, три недели мы не получали никаких продуктов вообще.

И последнее: от ветеранов 18-й армии я узнал, что Л. И. Брежнев встречался только с политработниками, другие, как и я, офицеры (а что уж говорить о солдатах), в глаза его не видели.

Сейчас на «Малой земле», да и в других местах, где проходила 18-я армия, убирают все, что связано с именем Л. И. Брежнева. Заодно разрушают и то, что дорого сердцу каждого воина этой армии. Зачем же понадобилось зачеркивать массовые героические подвиги тысяч малоземельцев, отдавших свои жизни за Родину, оставшихся инвалидами? — справедливо спрашивает А. Никулин. — Пошли разговоры, что Новороссийску незаслуженно присвоили звание города-героя, что десант не сыграл никакой роли в Великой Отечественной войне. А ведь это не так. Наш десант держал этот важный клочок земли площадью 30 квадратных километров в течение 225 дней, приковывая к себе значительные силы фашистов, которые в противном случае использовались бы на других участках фронта. И наконец, надо же понять, что высадку десанта планировал не Брежнев».

Конечно, вполне понятна досада ветеранов боев на «Малой земле». Но можно понять недовольство и других ветеранов — в 70-е годы о боях на этом небольшом плацдарме в нашей печати вспоминали едва ли не чаще, чем о боях под Сталинградом, Курском, Ленинградом, Москвой, и уж гораздо чаще, чем о героической обороне Одессы, Бреста, Севастополя.

В результате приписывания Брежневу разных заслуг, которых у него не было, и родилась, вероятно, язвительная шутка, что Верховный Главнокомандующий Сталин, выслушав доклад своего заместителя Жукова или начальника Генерального штаба о планах очередной крупной операции, неизменно спрашивал: а согласован ли этот план с полковником Л. И. Брежневым?

…Условия для возобновления наступательных действий на Северном Кавказе сложились только к осени 1943 года. Лишь в сентябре 1943 года Северо-Кавказский фронт подготовился к проведению окончательной операции по освобождению Северного Кавказа от фашистских войск. В ходе продолжавшихся больше месяца тяжелых боев советские войска полностью очистили Таманский полуостров и освободили Новороссийск. За участие во всех этих операциях многие армии и дивизии получили почетные наименования. Медаль «За оборону Кавказа» и еще один боевой орден получил и полковник Л. И. Брежнев.

Фронтовые встречи были короткими, но запоминающимися. Можно предположить, что именно в 1943 году Брежнев познакомился с М. А. Сусловым, секретарем Ставропольского крайкома партии, который в 1943 году возглавил краевой штаб партизанского движения и был также членом Военного совета Северной группы войск Закавказского фронта. Вероятно, еще на Украине Брежнев познакомился с А. П. Кириленко, который в 1940–1941 годах был вторым секретарем Запорожского обкома партии, а в 1941–1942 годах — членом Военного совета 18-й армии. Военные дороги 1942–1943 годов, несомненно, сталкивали Брежнева с будущим адмиралом С. Г. Горшковым — командиром бригады крейсеров Черноморского флота, командующим Азовской военной флотилией.

В конце 1943 года 18-я армия была выведена из состава Северо-Кавказского фронта и переброшена на 1-й Украинский фронт. Командовал этим фронтом генерал Н. Ф. Ватутин. Членом Военного совета фронта, которому отныне подчинялся и Л. И. Брежнев, был Н. С. Хрущев. Фронт лишь недавно освободил столицу Украины Киев и теперь готовился не только к отражению немецкого контрудара, но и к возобновлению наступления на запад.

Когда идет война, все ее участники, хотя и в разной степени, подвергают свою жизнь опасности. На Украине погиб смертельно раненный командующий фронтом генерал армии Н. Ф. Ватутин. После тяжелой болезни умер командующий 18-й армией генерал-полковник К. Н. Леселидзе. Его заменил на этом посту генерал-лейтенант Е. П. Журавлев, а того — генерал-майор А. И. Гастилович. В опасные переделки попадал иногда и Л. И. Брежнев. Однажды рядом с ним был убит стрелок. В другой раз во время контратаки противника группа немецких войск прорвалась к Киевскому шоссе, и в отражении этого прорыва пришлось принять участие работникам политотдела, включая и самого Брежнева. Гораздо позднее Леонид Ильич писал: «Не теряя драгоценных секунд, я бросился к пулемету. Весь мир для меня сузился тогда до узкой полоски земли, по которой бежали фашисты. Не помню, как долго все длилось. Только одна мысль владела всем существом: остановить!»

Свидетелей этого подвига начальника политотдела так и не нашлось, да и вряд ли сам Брежнев написал своей рукой приведенные выше строчки. Тем не менее на предполагаемом месте этого короткого боя через десятки лет было решено возвести огромный монумент. Его возвели на окраине села Ставище Коростышевского района Житомирской области. На монументе надпись: «Здесь в ночь с 11 на 12 декабря 1943 г. начальник политотдела 18-й армии Л. И. Брежнев вел пулеметный огонь, отражая атаку противника». Я не хочу оспаривать сам факт ночного боя, таких эпизодов на фронте было немало и с генералами, а не только с полковниками. Однако фраза о том, что Брежнев не только редактировал армейскую газету, но «с автоматом в руках штурмовал немецкие казармы», которую можно найти даже в изданной в ФРГ биографии Брежнева, — явное преувеличение. В любом случае Брежневу повезло: за всю войну он не получил ни одного ранения.

В ходе общего наступления на Украине Красная Армия вышла к предгорью Карпат, и для наступления через Карпаты, которое требовало специальной подготовки, был создан новый, 4-й Украинский фронт. 18-я армия вошла в состав этого фронта. Бои в Карпатах были исключительно тяжелыми, но советские войска сумели одолеть врага и выйти на территорию Чехословакии. Рядом с 18-й армией сражался и Чехословацкий корпус под командованием генерала Людвика Свободы. Между советскими и чехословацкими офицерами состоялось несколько дружеских встреч, на которых познакомились также Брежнев и Свобода.

Не раз встречался Брежнев и с будущим диссидентом — подполковником, затем и полковником П. Г. Григоренко, начальником штаба одной из дивизий 18-й армии. Григоренко, вспоминая об этих встречах, не слишком лестно отзывается о Брежневе, хотя, как и почти во всяких мемуарах, и на воспоминаниях П. Григоренко лежит печать субъективизма.

За участие в боях за освобождение Украины Брежнев был награжден орденом Богдана Хмельницкого. В конце ноября 1944 года ему было присвоено звание генерал-майора. Войска фронта с января по май 1945 года провели ряд крупных боевых операций по освобождению Словакии и южных районов Польши, Моравско-Остравского промышленного района. Вместе с войсками 1-го и 2-го Украинских фронтов 4-й Украинский участвовал в завершающей войну Пражской операции 1945 года. Здесь, в Праге, и встретил генерал-майор Брежнев конец войны. Здесь же в середине мая 1945 года он был назначен начальником Политуправления 4-го Украинского фронта.

Сразу после окончания войны началось сокращение армии и демобилизация старших возрастов и части офицеров, в том числе и политработников. Брежнев, однако, был оставлен в армии еще на год. Вскоре после Парада Победы началась и реорганизация недавних фронтов в военные округа. На базе 4-го Украинского фронта был образован Прикарпатский военный округ, в котором Л. И. Брежнев стал начальником Политуправления.

В августе 1946 года он был направлен в распоряжение ЦК КП(б) Украины, возглавлявшегося тогда Н. С. Хрущевым, а там было решено поставить его во главе Запорожского обкома партии. Москва утвердила это назначение. В ноябре 1947 года Брежнева переводят на ту же должность в Днепропетровск, а в июле 1950-го — в Молдавию. Там он пробыл чуть больше двух лет, и уже в октябре 1952 года, на XIX съезде КПСС, он избирается в ЦК, затем становится кандидатом в члены Президиума и одним из секретарей ЦК КПСС.

После смерти Сталина Брежнев оказывается вне реорганизованных Президиума и Секретариата ЦК. Но 26 июня 1953 года, будучи заместителем начальника Главного политического управления Советской Армии и Военно-Морского Флота, он принимает участие в аресте Берии. А в начале 1954-го оказывается в Казахстане.

В «Воспоминаниях» Брежнева можно прочесть: «Целина прочно вошла в мою жизнь. А началось все в морозный московский день 1954 года, в конце января, когда меня вызвали в ЦК КПСС. Сама проблема была знакома, о целине узнал в тот день не впервые, и новостью было то, что массовый подъем целины хотят поручить именно мне. Начать его в Казахстане надо ближайшей весной, сроки самые сжатые, работа будет трудная — этого не стали скрывать. Но добавили, что нет в данный момент более ответственного задания партии, чем это. Центральный Комитет считает нужным направить туда нас с П. К. Пономаренко».

В этом отрывке Брежнев не скрывает, что новое поручение было для него полной неожиданностью. Но он не пишет, что вызвал его в ЦК КПСС именно Н. С. Хрущев и что вся упомянутая здесь беседа происходила у него с Хрущевым. Брежнева не спрашивали о согласии, это был приказ, и он должен был его выполнять.

Главным, конечно, был вначале П. К. Пономаренко, тогда еще кандидат в члены Президиума ЦК КПСС. Это был очень умный, деятельный и жесткий партийный работник, типичный для высшего эшелона сталинского аппарата.

После недолгих сборов 52-летний Пономаренко и 47-летний Брежнев вылетели в Алма-Ату. В сущности, у них не было ни времени, ни возможности познакомиться с республикой, ее проблемами и кадрами, так как уже в самом начале февраля 1954 года в Алма-Ате состоялся пленум ЦК Компартии Казахстана. Ни Пономаренко, ни Брежнев не выступали на этом пленуме, но именно они по рекомендации ЦК КПСС были избраны соответственно первым и вторым секретарями ЦК КП Казахстана.

Всякие люди ехали на целину. По путевкам комсомола прибывали десятки тысяч комсомольцев. Партия направляла сюда организаторов, и некоторые из председателей колхозов Кубани быстро становились там секретарями обкомов партии. Но тянулись туда и эшелоны с недавними уголовниками; для тех, кто уже отбыл большую часть срока заключения и давал согласие работать на целине, была объявлена амнистия. Из разных районов страны в северные области Казахстана переводили ссыльных немцев Поволжья; это были, вероятно, лучшие работники целины, из них сложились постепенно главные кадры механизаторов.

Уже в 1954 году в Казахстане было распахано 8,5 миллиона гектаров целины. Но распашка в большинстве случаев еще не сопровождалась посевами, которые проводились в первый год только на ограниченных площадях. Земли распахивались под посевы будущего года. В 1955 году в Казахстане было распахано еще 9,5 миллиона гектаров. При этом большинство из них было засеяно яровой пшеницей. Однако как раз на востоке страны 1955 год был засушливым, и почти все посевы яровой пшеницы в Казахстане погибли. Это было огромным разочарованием и для Хрущева, и для Брежнева.

Если судить по «мемуарам» Брежнева, то не только в ЦК КП Казахстана все были уверены в больших перспективах целины, но и в ЦК КПСС Брежнев находил всегда поддержку и помощь. Не называя никаких имен, Брежнев пишет: «Хочу сказать самые теплые слова в адрес членов Политбюро и секретарей ЦК КПСС, которые много сделали в те годы, чтобы как можно быстрее и успешнее были освоены целинные земли. Я не раз встречался и советовался с ними и всегда получал точные, конкретные ответы на поставленные вопросы, твердую партийную и добрую моральную поддержку».

Если верить Брежневу, то только один из членов Политбюро не оказывал ему моральной поддержки, но лишь подрывал твердую уверенность Брежнева в важности целины. Это был якобы Хрущев. «…В тот бедственный год, — читаем мы в «мемуарах», — нам, верившим до конца в успех, было порой трудно доказать свою правоту. Когда на одном из больших совещаний в присутствии Н. С. Хрущева я заявил, что целина еще себя покажет, он довольно круто оборвал: — Из ваших обещаний пирогов не напечешь! — Но я имел все основания твердо возразить ему: — И все же мы верим: скоро, очень скоро будет и на целине большой хлеб!»

Но кто же из членов Президиума (Политбюро) поддерживал его в 1955 году? Может быть, Маленков, Молотов или Каганович, которые и раньше выступали против целины, а теперь усиливали свою критику экономической политики Хрущева? Ворошилов также с сомнением относился тогда к целине. Неудачи 1955 года осложнили положение Хрущева и усилили скрытую, но острую борьбу внутри партийно-государственного руководства. Можно поэтому понять вспышки раздражения Хрущева. Но именно он был в те трудные для Казахстана времена главной опорой Брежнева, человеком, у которого Брежнев в первую очередь и находил «твердую партийную и добрую моральную поддержку».

В феврале 1955 года Маленков потерял пост Председателя Совета Министров СССР, хотя и остался одним из первых заместителей Председателя СМ СССР и членом Политбюро. Ослабление Маленкова привело и к ослаблению позиций Пономаренко в Казахстане.

Верный своему стилю, Брежнев не конфликтовал с Пономаренко. Но для Хрущева его присутствие в Алма-Ате и в Президиуме ЦК было уже неприемлемо. Неожиданно Пономаренко был освобожден с поста первого секретаря ЦК КП Казахстана и назначен послом за границу.

Состоявшийся в августе 1955 года пленум ЦК Компартии Казахстана избрал первым секретарем ЦК КП Казахской ССР Л. И. Брежнева. Разумеется, главной заботой Брежнева и после этого нового назначения оставалась целина. Распашка новых земель резко сократилась, но на уже распаханных 20 миллионах гектаров шла напряженная подготовка к посевным работам 1956 года. Пережить новую неудачу на целине и Брежневу, и тем более Хрущеву было бы очень трудно.

Наиболее близким для Брежнева человеком, личным другом становится в это время Динмухамед Ахмедович Кунаев, Председатель Совета Министров Казахской ССР. Вместе с ним Брежнев в феврале 1956 года возглавил группу делегатов от Казахской ССР на XX съезде КПСС, который резко изменил не только политическую атмосферу в стране и партии и состав ЦК КПСС, но и личную судьбу Брежнева.

Он выступал на четвертом заседании съезда как партийный руководитель Казахстана. Брежнев активно поддержал все начинания ЦК КПСС и лично Н. С. Хрущева, особенно отметив укрепление в стране «государственной социалистической законности, которая была, как известно, ослаблена, а в некоторых звеньях подорвана врагами партии и народа». И обещал довести производство зерна в республике до 1 миллиарда 400 миллионов пудов уже в 1956 году и затем увеличивать его по мере роста урожайности.

Целина действительно порадовала всю страну осенью 1956 года небывалым урожаем. Но Брежнев находился в это время уже не в Казахстане. На первом после съезда Пленуме ЦК КПСС он был избран кандидатом в члены Президиума и одним из секретарей ЦК. Он остался в Москве, и его новая работа была мало связана с проблемами сельского хозяйства.

Теперь он должен был контролировать развитие тяжелой промышленности, капитального строительства, космонавтики, работу оборонной промышленности.

Как и целина, космонавтика стала одним из главных пристрастий Н. С. Хрущева. Он лично занимался всеми ее главными и многими мелкими проблемами и принимал здесь все наиболее важные решения. Но Хрущев был главой государства и партии, и для повседневной работы в новой области ему нужен был верный и послушный помощник. Неудивительно, что после целинной эпопеи выбор Хрущева пал на Л. И. Брежнева.

Бурные события 1956 года: волнения в Грузии, волнения рабочих в Польше, восстание в Будапеште, война за обладание Суэцким каналом между Англией и Францией с одной стороны и Египтом — с другой и другие — мало затронули внимание и время Брежнева. Но ему приходилось нередко заменять Хрущева при решении не только сложных проблем промышленности, но и сельскохозяйственных, в частности целинных, проблем. С большим напряжением шли работы и по созданию нового поколения советских ракет, способных как запускать в космос мирные спутники, так и нести через моря и океаны ядерные заряды.

В своих воспоминаниях, рассказывая о развертывании космонавтики, Брежнев упоминает о множестве людей и событий, но ни разу не называет имени Н. С. Хрущева. Создается впечатление, что в 1956–1960 годах все главные решения по линии ЦК КПСС в области космонавтики принимались в кремлевском кабинете Брежнева. Несомненно, Брежнев во многих отношениях помог в эти годы развитию космонавтики. Но не следует и преувеличивать его действительной роли и реального вклада.

В 1957 году обстановка внутри Президиума ЦК КПСС обострилась, и все новые предположения Хрущева, и в первую очередь о реорганизации управления народным хозяйством, встречали сопротивление и критику. Постепенно противники Хрущева объединились и, наконец, бросили ему вызов на заседании Президиума ЦК 18 июня 1957 года. Хрущев оказался в меньшинстве. Но почти все кандидаты в члены Президиума, и в том числе Брежнев, твердо стояли на его стороне.

Брежнев не привык к подобного рода острым столкновениям, он временами казался растерянным, и, как рассказывают, после одной из грубых выходок Кагановича у него случился обморок. Но в итоге Хрущев одержал полную победу. А Брежнев стал членом обновленного Президиума ЦК.

1958 и 1959 годы прошли для Брежнева в основном спокойно, и его восхваления Н. С. Хрущева на внеочередном, XXI съезде КПСС были искренними. В эти годы Брежнев несколько раз выезжал за границу, главным образом на съезды коммунистических партий некоторых стран. Влияние его росло, и вряд ли можно считать случайным, что как раз в 1956–1960 годах некоторые из его прежних близких соратников из Молдавии, Украины и Казахстана стали перебираться на работу в Москву.

Еще раньше — в 1956 году — переехал из Кишинева в Москву К. У. Черненко. Непосредственно в аппарате Брежнева для Черненко не было подходящей должности, и он стал работать в одном из секторов Отдела пропаганды ЦК КПСС, а также в редакционной коллегии журнала «Агитатор». Инструктором Отдела агитации и пропаганды ЦК КПСС стал работать и приехавший в Москву С. П. Трапезников. Разумеется, Брежнев нередко встречался и укреплял связи с теми из своих друзей, сокурсников, сотрудников, товарищей военной поры, которые уже раньше работали в Москве в самых различных учреждениях. Мы имеем в виду таких людей, как генерал Г. К. Цинев, с 1953 года работавший в КГБ, Н. А. Тихонов, который, еще в 1950 году стал начальником одного из управлений в Министерстве черной металлургии, а в 1957 году возглавил Днепропетровский совнархоз. На ответственных постах в Москве продолжали работать и такие друзья Брежнева, как К. С. Грушевой и П. Н. Алферов. Брежнев любил приглашать всех этих людей по разным поводам в свою большую квартиру в доме № 26 на Кутузовском проспекте.

В западных биографиях и аналитических статьях новая важная перемена в политической карьере Брежнева — назначение его Председателем Президиума Верховного Совета СССР в 1960 году — рассматривается обычно как «понижение», «первое падение», «ослабление позиций в составе власти» и т. п. Я думаю, что для таких оценок нет никаких оснований. Хотя Председатель Президиума Верховного Совета СССР был в то время не фактическим, а формальным главой Советского государства, он мог обладать немалым влиянием в стране. Во всяком случае, и для Шверника в 1946-м, и для Ворошилова в 1953 году, да и для «всесоюзного старосты» Калинина назначение на этот пост было явным повышением. Не было новое назначение и понижением или «падением» и для Брежнева. И он сам, и его ближайшие друзья всегда рассматривали это назначение как новый важный шаг вперед в его политической карьере.

Брежнев никогда не был и не хотел быть руководителем с «твердой» или «жесткой» рукой. Он не имел ни сильного характера, ни выдающегося интеллекта, но именно это обстоятельство нередко привлекало к нему больше сторонников и делало его позиции более прочными и надежными, а его связи — более крепкими, чем у таких «твердых» и «жестких» членов Президиума ЦК, как Ф. Р. Козлов, заменивший Брежнева в 1960 году на посту секретаря ЦК, или как Г. И. Воронов, который вскоре занял пост заместителя председателя Бюро ЦК КПСС по РСФСР. Надо отметить, что не только Президиум, но и Бюро ЦК по РСФСР, а также Секретариат ЦК КПСС не имели при Хрущеве устойчивой структуры и устойчивого состава. Почти никто из политиков, окружавших Хрущева, не смог проработать в Секретариате ЦК больше четырех-пяти лет.

В такой обстановке назначение Л. И. Брежнева Председателем Президиума Верховного Совета СССР было для него большим и важным продвижением вперед. Брежнев получал не только устойчивый и престижный пост, который хорошо соответствовал его стилю и методам работы, — и внутри страны, и за ее пределами Брежнев становился наиболее известным политическим деятелем после самого Хрущева. Его имя почти каждый день появлялось на страницах советских газета или под Указами Президиума Верховного Совета СССР, или в приветствиях зарубежных государственных и общественных деятелей, в «трудовых рапортах» республик и областей. Мы видим Брежнева все чаще и чаще и на фотографиях в газетах — вместе с Хрущевым или отдельно. Брежнев должен был принимать, пусть только для протокола, большинство зарубежных политиков и глав государств, приезжавших в СССР Он и сам все чаще и чаще выезжает с визитами за границу, и эти поездки широко освещаются в советской и иностранной печати.

За границей Брежнева принимали как главу государства, оказывая ему большие формальные почести. Брежнев охотно откликался почти на все приглашения, и за четыре года работы в Президиуме Верховного Совета он 15 раз побывал с визитами за границей. Конечно, поездки Брежнева мало напоминали поездки Хрущева, и не только по важности решаемых проблем, но и по стилю и манерам поведения. Брежнев всегда был очень осторожен и даже скован в своих действиях и речах. И если западная печать выделяла его из числа других высших советских руководителей, то главным образом из-за его хорошо сшитых костюмов.

На новом посту, как и раньше, главным помощником Брежнева оставался Г. Э. Цуканов. На работу в Президиум Верховного Совета СССР перешел из журнала «Агитатор» и К. У. Черненко. Он стал теперь начальником канцелярии Президиума. Брежнев приобрел еще одного, на этот раз действительно ценного сотрудника. При подготовке и проведении многочисленных зарубежных поездок Брежневу с 1961 года стал помогать А. М. Александров-Агентов, которого позднее называли иногда в западной прессе «советским Киссинджером». Новый референт Брежнева работал раньше в аппарате ТАСС и МИД. Он был не только хорошим специалистом по германскому вопросу, но очень хорошо разбирался в международных проблемах, свободно владел немецким и английским языками.

Когда в 1963 году тяжело заболел и вышел из строя Ф. Р. Козлов, Хрущев не видел в своем окружении фигуры, равной ему, то есть человека, способного в нужных ситуациях заменять самого Хрущева.

Не без колебаний он остановился все же на Брежневе. У него просто не оставалось другой подходящей, по его мнению, кандидатуры. Хрущев ценил Брежнева прежде всего за его полную лояльность, но считал человеком крайне нерешительным, вспоминая старое прозвище Брежнева — «Балерина», которое тот получил еще со времен работы в Днепропетровске. Главный смысл этого прозвища состоял в том, что Брежневым может крутить всякий, кто хочет.

Заняв снова пост секретаря ЦК КПСС, Брежнев расширил свои полномочия по сравнению с 1957–1960 годами, ибо отвечал теперь не только за оборонную промышленность. И хотя переход на роль второго лица в ЦК КПСС рассматривался всеми как повышение, сам он воспринял его весьма болезненно и был этим решением Хрущева явно недоволен. Представительская работа, частые приемы и поездки за границу, мишура и блеск, связанные с титулом формального главы государства, сменялись теперь работой весьма трудной, разгребанием грязи и разбором всякого рода конфликтов. При этом имя Брежнева теперь почти перестало упоминаться в печати.

Таким образом, в 1963 году Брежнев, судя по всему, не стремился к полной власти в партии, его вполне удовлетворяло положение главы Президиума Верховного Совета. И хотя именно в 1963 году в кругах ЦК начала зреть мысль о смещении Хрущева, Брежнев вовсе не возглавлял этой группы его тайных недоброжелателей. Поэтому недавние утверждения о том, что именно Брежнев с самого начала возглавлял «заговор» против Хрущева, мы считаем ошибочными.

В центре возникшей оппозиционной группы были член Президиума ЦК КПСС М. А. Суслов и секретарь ЦК КПСС А. Н. Шелепин. Важную роль в практической подготовке смещения играли Председатель Президиума Верховного Совета РСФСР Н. Г. Игнатов и Председатель КГБ В. Е. Семичастный. Ни Брежнев, ни Косыгин не участвовали в подготовительной и организационной работе, но они, несомненно, знали о ней и одобряли ее. Согласие было получено и от министра обороны СССР Р. Я. Малиновского. При обсуждениях вопрос должен был идти не только о смещении Хрущева, но также и о его преемнике или преемниках, так как было решено разделить посты Первого секретаря ЦК КПСС и Председателя Совета Министров СССР. Не было никаких сомнений в том, что новым Председателем Совета Министров СССР должен стать А. Н. Косыгин, который уже и без того выполнял всю главную работу по линии Совета Министров СССР. Большую роль в управлении народным хозяйством страны играл и Д. Ф. Устинов, занимавший пост председателя Высшего совета народного хозяйства СССР. Но Косыгин имел также немалый опыт в международных делах, он пользовался большой известностью и авторитетом среди хозяйственных и политических руководителей, тогда как Устинов в 1964 году не входил даже в состав Президиума ЦК КПСС.

Вряд ли какие-либо споры велись и о кандидатуре нового Первого секретаря ЦК. И в Президиуме, и в Секретариате ЦК КПСС было тогда немало честолюбивых политиков, и главным среди них был, по-видимому, Л. Н. Шелепин. Но он в то время еще не входил в Президиум ЦК КПСС, и, кроме того, этот «железный Шурик» должен был вызывать немало сомнений и опасений среди членов ЦК, уставших от бесчисленных перемещений и реорганизаций. Реальные шансы имелись, конечно, у М. А. Суслова, хотя догматизм и аскетизм этого человека, его замкнутость никогда не способствовали его популярности. Надо полагать, что он и сам не предлагал собеседникам собственной кандидатуры. Никто из членов Президиума ЦК в 1964 году не пользовался такой поддержкой аппарата, как спокойный и доброжелательный Брежнев.

В первой декаде октября 1964 года Брежнев находился в ГДР на праздновании 15-летия со дня создания этого государства. Он вернулся в Москву досрочно и с 12 октября 1964 года возглавил подготовку октябрьского Пленума ЦК КПСС. Именно Брежнев позвонил утром 13 октября Хрущеву, который отдыхал на юге, и попросил его вернуться в Москву для участия в неожиданно и впервые без ведома Хрущева созываемом Пленуме ЦК КПСС.

Уже в качестве Первого секретаря ЦК КПСС Л. И. Брежнев произнес краткую речь, обещая постепенно исправить запутанное положение в партийном, государственном и хозяйственном руководстве. Он рекомендовал не проводить по партийным организациям подробного обсуждения ошибок или злоупотреблений Хрущева, а ограничиться краткой информацией.

Утром 16 октября 1964 года для всех советских людей было большой неожиданностью узнать из сообщений печати и радио о переменах в советском и партийном руководстве. У большинства людей эти сообщения не вызвали ни радости, ни возмущения, ни особых ожиданий. Перемены были встречены на редкость спокойно, хотя, конечно, с интересом.

^{Неделя. 1990. № 11. С. 14–15; № 13. С. 16–17}

Николай Кирсанов Не особенно церемонясь с фактами

^{Военная биография Л. И. Брежнева в исторической литературе}

Первый раз об Л. И. Брежневе историки написали в 1959 году, в новом учебнике по истории партии, подготовленном сотрудниками Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС под руководством Б. Н. Пономарева — в то время заведующего отделом ЦК партии. Этот авторский коллектив положил начало той фальсифицированной военной биографии, которая стала органической частью идеологического мифотворчества эпохи застоя. В мае 1976 года Л. И. Брежневу было присвоено высшее воинское звание Маршала Советского Союза, четыре раза ему вручались золотые звезды Героя Советского Союза (1966, 1976, 1978, 1981 гг.) и однажды — Героя Социалистического Труда (1961 г.). Он был награжден высшим военным орденом «Победа» (20 февраля 1978 г.). Почти каждое присвоение звания или награждение сопровождались ссылкой на «большой вклад в победу советского народа и его Вооруженных Сил в Великой Отечественной войне».

Организаторы этих мероприятий, конечно, знали, что звание Маршала Советского Союза присваивается «за выдающиеся заслуги в деле руководства войсками», а орденом «Победа», в соответствии с его статутом, «награждаются лица высшего командного состава Советской Армии за успешное проведение таких боевых операций в масштабе нескольких или одного фронта, в результате которых в корне меняется обстановка в пользу Советской Армии». Но все это не принималось в расчет. Да и такая высшая степень отличия, как присвоение звания Героя Советского Союза, всякий раз увязывалась с выдающимися заслугами Л. И. Брежнева в Великой Отечественной войне почему-то в пору юбилеев — 60-, 70- и 75-летиями генсека, а не Победы советского народа.

В действительности военная биография Л. И. Брежнева была скромной. После краткосрочной службы в должности политрука танковой роты (1935 г.) он надел военную форму уже в июле 1941 года. Как секретарю Днепропетровского обкома партии по оборонной промышленности, ему было присвоено воинское звание бригадного комиссара. Отсутствие какого-либо серьезного опыта партийно-политической работы в армии сочеталось у него со слабой осведомленностью в военных делах. Поэтому в течение трех месяцев с начала войны он состоял в группе особого назначения при Политическом управлении Южного фронта.

Как ни странно, но именно служба Л. И. Брежнева в этой должности тщательно обходится во всех биографических справочниках. Лишь в октябре 1941 года Брежнев стал заместителем начальника Политического управления Южного (затем — Северо-Кавказского) фронта, а потом Черноморской группы войск. В начале 1943 года его назначили начальником политического отдела 18-й армии. Это было понижением в должности. Уже после войны, а не в ходе ее, как пишется в официальных биографических справочниках, он стал начальником Политического управления 4-го Украинского фронта.

Биография как биография. Никакой карьеры. Звезд с неба, как говорится, не хватал. Начал войну в звании бригадного комиссара (промежуточное звание между полковником и генерал-майором), получил при аттестации полковника, закончил войну генерал-майором. На знаменитом Параде Победы 24 июня 1945 года участвовал в качестве комиссара сводного полка 4-го Украинского фронта.

По какой-то пока неясной причине военная биография Л. И. Брежнева стала объектом безудержного возвеличения, даже прямой фальсификации в истории Великой Отечественной войны уже вскоре после XX съезда КПСС, положившего начало развенчанию культа личности Сталина. Может быть, сказался пример Н. С. Хрущева? Ведь за десять лет пребывания в должности Первого секретаря ЦК КПСС он удостоился трех золотых звезд Героя Социалистического Труда (1954, 1957, 1961 гг.) и одной — Героя Советского Союза (1964 г.). Сначала звезды героя ему вручали через каждые три года за «большой личный вклад в неуклонный подъем» народного, особенно сельского, хозяйства, а когда «поднимать» стало нечего, удостоили звания героя уже за Великую Отечественную войну. Выдающийся вклад Н. С. Хрущева в Победу советского народа над германским фашизмом обнаружили почему-то почти через двадцать лет после войны, накануне его 70-летия.

Так не тогда ли стали приспосабливать историю Великой Отечественной войны в «поле славы» вождей, мало способных проявить себя в реальных делах современного хозяйствования, общественного развития, международных отношений?

«История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941–1945» в шести томах выходила с 1960 по 1965 год. Едва ли не главнодействующей ее личностью стал Первый секретарь ЦК КПСС Н. С. Хрущев, который во время войны был членом военных советов ряда фронтов, а также членом Политбюро ЦК ВКП(б), первым секретарем ЦК Компартии Украины, Председателем Совета Народных Комиссаров Украинской ССР. В первом томе его имя упомянули 29 раз, во втором — 30, в третьем — 39, четвертом — 15, пятом — 16 раз. Последний том увидел свет, когда Хрущев стал «пенсионером союзного значения». Поэтому о нем уже ничего не говорилось.

В шеститомной истории Великой Отечественной войны на фоне безмерной славы Н. С. Хрущева фигура Л. И. Брежнева выглядела малоприметно. Во втором томе его упомянули один раз, в третьем — два, в пятом — один. И все же никакой другой начальник политотдела армии такой чести не удостоился.

Но вернемся к учебнику истории КПСС, изданному в 1959 году. Ведь именно он задавал методологию освещения роли Л. И. Брежнева в Великой Отечественной войне. Для начала приведем две цитаты. Первая: «На руководящую работу в армии были направлены видные деятели партии: К. Е. Ворошилов, А. А. Жданов, Д. З. Мануильский, Н. С. Хрущев, А. С. Щербаков». Вторая цитата: «Созданы были военные советы фронтов и армий. В состав военных советов входили опытные партийные работники — члены и кандидаты в члены ЦК партии, секретари коммунистических партий союзных республик, крайкомов и обкомов партии: Л. И. Брежнев, Н. А. Булганин, Н. Г. Игнатов, Я. Э. Калнберзин, А. И. Кириченко, А. А. Кузнецов, В. П. Мжаванадзе, М. А. Суслов и другие».

Во время подготовки этого учебника не было в живых А. А. Жданова, А. С. Щербакова, А. А. Кузнецова. Остальные еще здравствовали, и все, кроме Д. З. Мануильского, были членами или кандидатами в члены Президиума ЦК КПСС. Видимо, по этой причине не нашлось места мобилизованным в армию другим первым секретарям обкомов и крайкомов партии, первым секретарям Центральных Комитетов компартий союзных республик, членам ЦК ВКП(б).

Перечень «опытных партийных работников», как видно из второй цитаты, дан в нарочито расплывчатой редакции. Это позволило как бы незаметно поднять довоенный статус Брежнева, Игнатова, Мжаванадзе, которые не были ни членами, ни кандидатами в члены ЦК ВКП(б) или Центральных Комитетов компартий союзных республик. Авторы учебника также знали, что накануне войны Брежнев и Игнатов были отраслевыми секретарями обкомов партии, а Мжаванадзе пребывал в должности политработника войскового соединения.

Когда вышло третье издание учебника истории КПСС, Л. И. Брежнев был Первым (Генеральным) секретарем ЦК. С учетом этого в главе, посвященной истории Великой Отечественной войны, появилась редакционная поправка, сравнимая разве что с фокусом. Теперь обе приведенные выше цитаты соединились. В перечне имен учли происшедшие в Политбюро ЦК КПСС кадровые изменения, внесли небольшие уточнения, и в результате Л. И. Брежнев оказался во главе выдающейся когорты. «Почти треть состава ЦК партии, — говорилось в третьем издании учебника, — а также многие секретари ЦК компартий союзных республик, крайкомов и обкомов партии, опытные партийные работники находились на фронте. Среди них были Л. И. Брежнев, К. Е. Ворошилов, А. А. Жданов, Н. Г. Игнатов, Я. Э. Калнберзин, А. А. Кузнецов, Д. 3. Мануильский, В. П. Мжаванадзе, П. К. Пономаренко, А. Ю. Снечкус, М. А. Суслов, Н. С. Хрущев, А. С. Щербаков и другие».

В такой редакции этот текст сохранялся во всех последующих изданиях. Изменения касались только отдельных лиц. Но место Л. И. Брежнева в ряду видных деятелей партии того предвоенного времени оставалось по-прежнему первым. Оценки официального учебника истории партии стали своего рода эталонными для других изданий, особенно в соединении с упоминавшейся выше шеститомной историей Великой Отечественной войны.

Например, в ее втором томе (1961 г.) о Л. И. Брежневе сказано как о работнике неопределенно крупного масштаба, мобилизованного в армию в числе таких же, как и он, значительных деятелей. «Среди них, — говорилось в книге, — были такие видные партийные и государственные деятели, как К. Е. Ворошилов, А. А. Жданов, Д. З. Мануильский, Н. С. Хрущев, А. С. Щербаков, а также руководители республиканских и областных партийных организаций — Л. И. Брежнев, М. А. Бурмистенко, Н. Г. Игнатов, Я. Э. Калнберзин, А. А. Кузнецов, В. П. Мжаванадзе, М. А. Суслов и многие другие».

Роль Л. И. Брежнева как организатора политической работы в 18-й армии освещалась в третьем томе. О нем здесь были написаны строки, пожалуй, более всего переполненные романтикой: «Вся страна с гордостью и волнением следила за событиями на «Малой земле»… Душой обороны «Малой земли» был мужественный коллектив коммунистов-политработников 18-й армии, возглавляемый начальником политического отдела армии полковником Л. И. Брежневым. Каждый солдат и офицер хорошо знал его. Когда Брежнев приходил в землянки или траншеи, вокруг него тотчас собирались бойцы и начиналась дружеская беседа. Несколько раз побывал Л. И. Брежнев на «Малой земле», хотя каждый рейс был связан с огромной опасностью».

К апрелю 1943 года, когда Л. И. Брежнев был назначен начальником политического отдела 18-й армии, он успел освоиться со спецификой партийно-политической работы в войсках, в целом умело выполнял свои обязанности. И вполне понятно, что в шеститомной истории Великой Отечественной войны нашлось место, чтобы отметить его работу. Но справедливость требовала сказать и о работе начальников политических отделов других армий. Однако авторы шеститомного труда не сделали этого.

Свою лепту в прославление воинских подвигов генсека внесла первая книга пятого тома «Истории Коммунистической партии Советского Союза», посвященная деятельности партии накануне и в годы Великой Отечественной войны. Она вышла в 1970 году и сполна отдала дань своему времени.

Логическим завершением многих усилий, рассчитанных на возвеличение роли Л. И. Брежнева в Великой Отечественной войне, стала книга «Партия и армия». Она была написана группой видных военных авторов и издана в 1977 году под редакцией начальника Главного политического управления Советской Армии и Военно-Морского Флота генерала армии А. А. Епишева. «Велики заслуги в организации защиты социалистического Отечества, — отмечалось в книге, — А. А. Андреева, Л. И. Брежнева, Н. А. Вознесенского, К. Е. Ворошилова, А. А. Жданова, М. И. Калинина, А. Н. Косыгина, М. А. Суслова, Н. М. Шверника и других деятелей партии». Вот так, в сущности, неприметная личность была вознесена едва ли не на самый высокий исторический пьедестал.

Не особенно церемонясь с фактами, авторы объявили Л. И. Брежнева начальником Политического управления 4-го Украинского фронта, хотя и редактору книги, и ее авторам был хорошо известен генерал, который до конца войны действительно возглавлял Политуправление этого фронта — генерал-лейтенант М. М. Пронин. И видимо, по этой же причине в исторической литературе никогда не называется первый секретарь Днепропетровского обкома партии — С. Б. Задионченко.

Большинство авторов книги «Партия и армия» имели прямое отношение к подготовке «Истории второй мировой войны 1939–1945», двенадцать томов которой увидели свет в 1973–1982 годах. Ничего удивительного, что в этом большом труде Л. И. Брежнев предстал как одна из поистине центральных фигур второй мировой войны. Его имя упоминается здесь 97 раз. Уж не этот ли выдающийся труд дал основание присвоить Л. И. Брежневу звание Маршала Советского Союза, обсыпать золотыми звездами, наградить высшим полководческим орденом?

Родилось едва ли не государственно-политическое направление, прославлявшее роль Брежнева в Великой Отечественной войне, строительстве Вооруженных Сил СССР. Тон задавался на самом высоком уровне, особенно отличились в этом министры обороны А. А. Гречко и Д. Ф. Устинов. От авторов требовалось обязательное цитирование и славословие генсека, что расценивалось как проявление высокой идейности.

Однажды в журнале «Вопросы истории КПСС» (1976. № 12) была опубликована статья, автор которой— Г. С. Акопян — задался целью «показать… некоторые стороны в деятельности политического отдела 18-й армии и его начальника Л. И. Брежнева». Слов нет, надо изучать опыт партийно-политической работы в Красной Армии в годы войны, о чем, кстати сказать, написано немало. Но статья в действительности служила другой задаче: она была явно комплиментарной. Утверждение же автора о том, что Л. И. Брежнев «высоко поднял звание политработника и уровень руководства партийно-политической работой в армии», не подтверждалось соответствующим материалом. Из приведенных в статье фактов следовало, что начальник политотдела 18-й армии в соответствии с общими установками партии и правительства вел свою работу и ничем выдающимся как личность не отличался от своих коллег.

Но не все в ту брежневскую эпоху можно было публиковать, особенно то, что касалось недостатков самого Л. И. Брежнева. Лишь недавно Д. А. Волкогонов в своей книге «Триумф и трагедия. Политический портрет И. В. Сталина» привел факт, который в период Брежнева не мог попасть ни в одну книгу, ни в одну статью. «Лектор ГлавПУРККА полковой комиссар Синявский, — пишет Д. А. Волкогонов, — выезжавший в августе 1942 года в 18-ю армию с проверкой хода выполнения приказа № 227, в частности, писал заместителю начальника Главного политуправления РККА Шикину: работники политуправления (очевидно, Северо-Кавказского фронта. — Н.К.) Емельянов, Брежнев (подчеркнуто нами. — Н.К.), Рыбанин, Башилов «не способны обеспечить соответствующий перелом к лучшему в настроениях и поведении (на работе и в быту) у работников Политуправления фронта… По словам полкового комиссара тов. Крутикова и старшего батальонного комиссара тов. Москвина, и другие работники подвержены в своей значительной части беспечности, самоуспокоенности, панибратству, круговой поруке, пьянке и т. д.».

Речь, разумеется, не о том, чтобы принизить деятельность Брежнева в годы войны. Необходимо восстановление исторической справедливости. В то время, когда раздувались боевые заслуги Брежнева, не принято было писать о политических работниках, которые своими деловыми качествами и результатами своей работы могли затмить его «славу».

Именно в ту пору, когда Брежнев стал Первым (Генеральным) секретарем ЦК КПСС, произошло пагубное для исторической науки ужесточение цензуры. Доступ исследователей в архивы ограничивался, устанавливался строгий контроль за использованием архивных источников, особенно Центрального архива Министерства обороны СССР. В отделе печати Главного политического управления Советской Армии и Военно-Морского Флота просматривались все мемуарные рукописи советских военачальников. В результате мемуары как исторические источники и свидетели живой истории искажались.

История страны стала подделываться под Брежнева, как в прошлом — под Сталина, под Хрущева. Прежняя «методология истории», развенчанная после XX съезда партии в связи с разоблачением культа личности Сталина, при Брежневе почти полностью возродилась. В исторических трудах ссылки на него стали обязательными.

Когда Л. И. Брежнев умер, в Институте военной истории Министерства обороны СССР спохватились: ведь в двенадцатитомной истории второй мировой войны, последний том которой вышел в год смерти Брежнева, не оказалось ни одного упоминания о Ю. В. Андропове — новом Генеральном секретаре ЦК КПСС. Выход из положения нашли простой. Коллектив авторов спешно подготовил и издал монографию «Карельский фронт в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.». Новый генсек (в годы войны — первый секретарь ЦК ЛКСМ Карело-Финской ССР) здесь упомянут 17 раз — чаще, чем любой военачальник, включая командующего фронтом и командующих армиями.

Военная слава Ю. В. Андропова была недолгой. В феврале 1984 года на должности Генерального секретаря ЦК КПСС оказался К. У. Черненко. И как уже догадался читатель, военную историю страны стали тотчас подделывать под Черненко. Если в «Военном энциклопедическом словаре», изданном в 1983 году, его назвали «видным советским партийным и государственным деятелем», который «в 1930-33 служил в пограничных войсках», то уже в энциклопедии «Великая Отечественная война 1941–1945», изданной в 1985 году, его военная биография представлялась почти блистательной. О нем говорилось: «…выдающийся деятель КПСС, Советского государства, международного коммунистического и рабочего движения… В 1930 пошел добровольцем в Красную Армию, был секретарем партийной организации пограничной заставы… В 1941-43 секретарь Красноярского крайкома ВКП(б). В годы войны К. У. Черненко вел большую работу по мобилизации тружеников края на оказание всемерной помощи и поддержки фронту, по патриотическому воспитанию советских людей. Личным примером, страстным партийным словом он помогал ковать нашу великую победу над фашизмом».

Такая вот, с позволения сказать, методология словно в насмешку называлась марксистско-ленинской. На страже ее чистоты, идейно-теоретической выдержанности стояла огромная армия приспособленцев. Особо ретивые из них, когда К. У. Черненко стал Генеральным секретарем, например, искали ту станцию, куда однажды из Красноярска он сопроводил идущий к фронту поезд с подарками. Помнится, как в одном центральном издательстве выходила моя монография. Уже была верстка, когда по указанию свыше потребовали заменить ссылку на Андропова ссылкой на Черненко.

Под гнетом таких требований находились многие авторы, по существу, вся советская история, все обществоведение. Беда была, разумеется, невеликой, если дело было в замене цитат. Худо, когда под кого-то переписывали нашу историю.

^{Комсомольская правда. 1990. 3 июня}

Дмитрий Табачник Запятая в биографии генсека

Удивительное изобретение письменности — запятая! Такой маленький, незаметный значок, а как много может. С помощью запятой можно перечислять, потихоньку присоединяя к тому, что было, то, чего никогда не было, — и звучит ненавязчиво, с паузой и заминкой, и «прицеплено» более чем прочно. С помощью запятой или, как говорят, через запятую можно разделять и противопоставлять, можно сталкивать подобное и соединять несовместимое. Необыкновенно удобный знак, особенно необходимый при мифотворчестве, легкой и изящной подмене понятий и фактов. Например, при написании хвалебной биографии политического деятеля, когда фактов и заслуг явно недостает для придания фигуре необходимых размеров и масштабности, приходится прибегать и к помощи маленького, но многозначительного знака пунктуации.

Так было и при написании в недавнем прошлом монументальной биографии Л. И. Брежнева, призванной, по мысли ее создателей и вдохновителей, «еще более укрепить» авторитет дряхлеющего лидера.

…Именно с появления в 1976 году этой биографии, безудержно апологетической, написанной в духе лубочных дореволюционных «житий святых», и начался период наибольшего возвеличивания Брежнева, раздувания его биографии до размеров народного эпоса. Но дело не только в этом. Возникновение и нарастание мифов вокруг фигуры Брежнева, его деятельности привело к тому, что в ход пошла даже прямая фальсификация.

Одним из важнейших направлений мифологизации жизни и выдуманных заслуг стала военная часть его биографии, превращенная из более чем скромного участия в Великой Отечественной войне в «летопись славных деяний выдающегося полководца». Причем военные заслуги Брежнева росли прямо пропорционально удалению от нас событий Великой Отечественной — что-то услужливо «припоминалось» к 25-летию Победы, что-то к 30-летию, очередная порция «подробностей» и «подлинных случаев» участия Леонида Ильича в войне появилась и к 35-летию Победы. Выплывал то новый эпизод боев на «Малой земле», то «подвиг», связанный с личным участием Брежнева в отражении атаки на Житомирщине, когда «полководец» якобы лег за пулемет и лично сдерживал врага до подхода резервов… Солистами его восхваления по части «военных подвигов» оказались военные историки, начавшие «подправлять» историю Великой Отечественной войны при создании нового многотомника и наловчившиеся «испекать» пухлые монографии о боевом пути 18-й армии, о тех «судьбоносных» для страны операциях, в которых принимал участие «лично» Леонид Ильич.

Возникает резонный вопрос — почему именно военная биография Брежнева столь целенаправленно и активно «подправлялась», лакировалась и дописывалась? Ответ на него, на мой взгляд, достаточно прост. Сусловскому идеологическому аппарату было хорошо известно, с каким огромным, неподдельным уважением, с какой искренней любовью относится наш народ к героям и активным участникам Великой Отечественной войны, кровью и жизнью своей добывавшим нашу великую и многотрудную победу над фашизмом. И это народное доверие, народное уважение беззастенчиво использовалось на «всю катушку». Была у трубадуров нового культа и еще одна весьма веская, если не решающая причина.

Военный период — наиболее выгодный этап биографии Брежнева, позволявший хоть как-то выделить его из общей массы чиновников того поколения, придать его личности некую ауру подлинного «вождя». Но ведь, если разобраться, Л. И. Брежнев был типичным выдвиженцем недоброй памяти конца 30-х годов. Он, как и многие другие, сделал головокружительную карьеру во время сталинских массовых репрессий. Судите сами: начало массовых репрессий — это весна тридцать седьмого. В мае арестованы члены Политбюро ЦК КП(б)У И. Э. Якир, Н. Н. Попов, И. С. Шелехес, В. А. Балицкий, К. В. Сухомлин, десятки членов ЦК, сотни крупных советских, хозяйственных, партийных и военных руководителей — и именно в мае 1937 года инженер Днепродзержинского металлургического завода становится заместителем председателя исполкома Днепродзержинского горсовета.

В начале 1938 года, после ареста в Москве С. В. Косиора, по Украине прокатилась вторая волна кровавых репрессий — выискивали, выдумывали и разоблачали «косиоровскую агентуру» — людей, которые хотя бы косвенно контактировали с бывшим Генеральным секретарем ЦК КП(б)У, его друзьями, выдвиженцами, подчиненными. Счет вновь пошел на тысячи — и именно в мае 1938 года Л. И. Брежнев получает пост заведующего отделом советской торговли Днепропетровского обкома КП(б)У, а уже в феврале следующего, 1939 года становится секретарем этого обкома. Разве не возникший огромный кадровый дефицит, настоящий кадровый голод плюс умелое приспособленчество способствовали такому молниеносному взлету?

Затем была война, а после нее вновь ничем особо героическим не отличавшаяся функционерская карьера — со ступени на ступень, все выше и выше. Но материалов для каких-то особых черт лидера партии и страны такая карьера в руки биографов не давала. Так что единственной, пожалуй, козырной картой и были события Великой Отечественной войны. Их разыгрывали и «обыгрывали». Да так активно, что не остановились перед прямой фальсификацией.

И в книгах о Брежневе, и в статьях о нем, и в справках в энциклопедиях — одним словом, везде сообщалось, что в дни Великой Отечественной Леонид Ильич занимал ряд видных постов, в том числе и достаточно высокий военный пост начальника Политического управления 4-го Украинского фронта.

Все энциклопедии, изданные в период брежневского правления, подчеркивают, что именно в ходе Великой Отечественной войны Леонид Ильич ВОЗГЛАВЛЯЛ Политическое управление 4-го Украинского фронта и лишь таким образом был или хотя бы мог быть причастен к разработке стратегических, то есть фронтового уровня, планов и операций. Должность эта хоть и косвенно, но позволяла утверждать, что Леонид Ильич входил во фронтовое командование, а следовательно, через тридцать лет этот факт хоть как-то обосновывал и брежневские амбиции на полководческую славу, и золотые звезды Героя Советского Союза, и орден «Победа», и маршальский мундир.

Но дело-то в том, что никогда, ни единого часа в дни войны Брежнев не занимал этой должности. Ни единого дня, пока шла Великая Отечественная!

Был, конечно, настоящий начальник Политуправления, у которого и «позаимствовали», а попросту сперли часть фронтовой биографии, а самого вымарали из истории Великой Отечественной войны.

Начальником Политического управления Южного, преобразованного затем (20 октября 1943 года) в 4-й Украинский, фронта был с 7 февраля 1943 года и по 11 мая 1945 года без перерыва хотя бы на один день довольно известный в военных кругах профессиональный политработник, участник гражданской войны, член партии с 1919 года генерал-лейтенант Михаил Михайлович Пронин (умер в 1967 г.). Он действительно, будучи кадровым военным политработником, еще в 1941-м имел высокое звание дивизионного комиссара, первые годы Великой Отечественной работал в Главном политическом управлении Красной Армии, где возглавлял один из важнейших отделов — организационно-инструкторский, неоднократно просился на фронт.

И когда в начале февраля 1943 года началось большое наступление советских войск, именно ему было доверено руководить Политуправлением одного из самых крупных фронтов. С порученным делом Пронин успешно справлялся до конца Великой Отечественной — его знания, большой опыт, такт и умение трудиться от зари до зари помогли Михаилу Михайловичу уверенно работать при пяти разных командующих войсками фронта, успешно сотрудничать с часто менявшимися членами Военного совета. А среди тех и других были люди весьма нелегкого и крутого характера, как, например, А. И. Еременко, Л. З. Мехлис, Е. А. Щаденко. И лишь начальник Политуправления фронта не менялся почти два с половиной года. К концу войны Пронин, в числе немногих политработников, был отмечен и высокими полководческими наградами, которые получали лишь командующие армиями и фронтами, среди них орденом Кутузова 1-й степени.

Раскрыть обман брежневских летописцев мне довелось совершенно случайно: работая в Центральном архиве Министерства обороны СССР, я знакомился с документами Политуправления 4-го Украинского фронта, его директивами политотделам армий, перепиской и т. д. Добрался уже почти до конца войны, а подпись на всех распоряжениях и приказах, на директивах и ответах в Москву одна и та же — «Пронин». Как же так, думаю, а где же Леонид Ильич? Нет и нет Леонида Ильича. Может, подумалось, документы с его подписью забрали в Центральный партийный архив на хранение? Дошел до 9 мая 1945 года. Все победные приказы по фронту также подписаны вместе командующим генералом армии А. И. Еременко, членом Военного совета генерал-полковником Л. З. Мехлисом, начальником штаба фронта генерал-полковником Л. М. Сандаловым и начальником Политуправления фронта генерал-лейтенантом М. М. Прониным. И только 12 мая Михаил Михайлович убыл к новому месту службы — начальником Политуправления Группы советских войск в Германии. А 4-й Украинский фронт решено было основательно сократить по численности, перевести из Чехословакии на Украину и преобразовать в Прикарпатский военный округ. Вот именно тогда-то, в мирные уже дни, и становится начальником Политуправления генерал-майор Л. И. Брежнев, которому, конечно же, вряд ли бы поручили руководить Политуправлением фронта в ходе боевых действий как человеку, не имевшему ни специального военного образования, ни опыта подобной по масштабам работы. А после войны, зная, что фронт на днях должен быть расформирован, бои полностью завершены, командование сочло возможным поместить на эту должность Брежнева. Ну а бланки, отпечатанные про запас, долго оставались. Вот и продолжал Леонид Ильич в июле и даже в августе сорок пятого подписываться как начальник Политуправления несуществующего фронта (ведь еще в июле 1945 г. Ставка ВГК превратила фронт специальным приказом в Прикарпатский военный округ), но Брежневу больше нравилось возглавлять Политуправление фронта. А документы эти позволили затем услужливым людям «поправить» его биографию и дописать через запятую, что в дни Великой Отечественной он был весьма силен в военном деле и руководил Политическим управлением фронта. Запятая, конечно, очень выручила… И это, к сожалению, не единственный пример мифологизации Брежнева, которая, думаю, ему очень нравилась и в которой он сам и его окружение принимали непосредственное участие.

В книге «Малая земля», претендовавшей на роль военных мемуаров генсека, ни разу не названы даже фамилии людей, командовавших 18-й армией в боях за освобождение Украины, Чехословакии, талантливых генералов Евгения Петровича Журавлева и Антона Иосифовича Гастиловича. Очевидно, им не могли простить того, что в своих мемуарах, изданных ранее, они не показали его «выдающуюся» роль, не рассказали, как «помогал им командовать армией» полковник Брежнев…

Вообще мифологизация темы «Брежнев и армия» не знала границ. Не так давно капитан М. Толпегин, служащий в Забайкальском военном округе, поведал, что в бытность Леонида Ильича партийным и государственным лидером абсолютно незначительный факт его службы курсантом-одногодичником в Забайкалье в 30-е годы был раздут до абсурда и превращен в событие, превосходящее крупные победы Красной Армии.

«Это обстоятельство, — пишет офицер, — играло главенствующую роль в воспитательной работе с воинами не только этой учебной части, но и всего Забайкальского военного округа… Увы, в последнем издании книги по истории округа страниц, посвященных приезду высокого руководителя в Читу весной 1978 года, больше, чем страниц о сражениях на… Халхин-Голе. Солдатам и офицерам тогда объясняли, что следует гордиться службой за Байкалом по той причине, что здесь служил будущий маршал. Хотя никто, конечно, толком не мог объяснить, в чем выдающиеся заслуги курсанта Брежнева перед всем округом и что он успел сделать за тот год…»

Война, экстремальные условия, высвечивающие истинные черты и ценности личности, оказались для Брежнева невзятым барьером — в военных условиях его карьера вначале забуксовала, затем дала сбой, задний ход и лишь на волне успешных операций и победного завершения Великой Отечественной ему удалось восстановить то положение, с которым он начинал войну, и в звании, и в должности. За войну Брежнев не преуспел. И здесь нельзя не согласиться с историком Р. Медведевым, который пишет, что в годы Великой Отечественной войны у Брежнева не было сильной протекции, поэтому он продвинулся мало. Начав войну в звании полковника, закончил он ее в звании генерал-майора (вырос только на один чин).

…Брежнев начал войну в звании бригадного комиссара, то есть носил в петлицах по одному ромбу, и был назначен на должность заместителя начальника Политуправления Южного фронта летом 1941 года. Звание бригадного комиссара — это военно-политическое звание, соответствующее общеармейскому званию генерал-майора. И когда в конце 1942 — начале 1943 года началась переаттестация политработников в общеармейские звания, большинство бригадных комиссаров стало генерал-майорами. А некоторые, не проявившие себя достаточно в ходе боевых действий или занимавшие не генеральские должности, — лишь полковниками. Оказался полковником и Леонид Ильич, поскольку к тому времени он был понижен на одну ступень — до начальника политотдела армии. И только в конце войны — 2 ноября 1944 года — Брежневу фактически вновь было присвоено звание генерал-майора (к тому времени должность начальника политотдела армии считалась уже генеральской). А в должности Леонид Ильич был повышен, как мы знаем, уже после окончания Великой Отечественной войны, то есть фактически сумел восстановить то, что ему было дано авансом летом 1941 года, лишь к лету 1945 года. Какая уж тут карьера! Скорее, бег на месте.

Но почти через тридцать лет эти факты стали явно не устраивать летописцев брежневских эпосов — не укладывались в сталинскую еще схему о том, что «вождь» должен быть самым умным, уметь лучше всех делать любое дело, справляться с любым поручением, а значит, и преуспевать на любом посту. А тут, понимаешь, понизили (хоть и путем переаттестации) в звании, понизили в должности. Тогда-то и пошли в ход запятые — «запятые» в биографии генсека. Мифическое руководство Политуправлением фронта в годы войны позволяло обосновывать «большой вклад в победу советского народа», узаконить, хотя бы косвенно, и право на орден «Победа», и претензии на все новые золотые звезды. Как же, человек был среди руководителей крупнейшего фронта, участвовал в проведении важнейших операций и сражений! А генерал Пронин, лишенный части своей подлинной биографии, не попал в военные энциклопедии, поскольку при описании его жизненного пути могли возникнуть непреодолимые сложности. Ведь в самом деле: не могло же быть на одном фронте два Политуправления или у одного Политуправления два начальника…

^{Труд. 1990. 24 нюня}

Юрий Аксютин Октябрь 1964 года: «в Москве хорошая погода»

Со времени октябрьского Пленума 1964 года минуло более четверти века. Но до последнего времени о том, что происходило тогда в Кремле, широкой публике ничего не было известно. Нам объявили только, что сняли Никиту Сергеевича за «субъективизм» и «волюнтаризм». В последние два-три года занавес молчания приподнялся. Журналисты и историки изложили нам ряд версий, поведали кое-какие подробности. А самое главное, заговорили активные участники тех событий. И благодаря им мы теперь лучше представляем себе причины, вызвавшие эти события, их ход, кто и как их готовил. И тем не менее вопросов и споров еще очень и очень много…

Вот хотя бы один из них: был ли это «переворот»? Нет, категорически отвечают некоторые. О каком перевороте может идти речь, когда войска продолжали оставаться в казармах и даже Кремль был открыт для свободного посещения? У нас нет оснований не верить категорическим утверждениям на этот счет тогдашнего председателя КГБ СССР В. Е. Семичастного. И все же мы сомневаемся, что Московский гарнизон и тем более кремлевская охрана находились в обычном положении, а не в состоянии боевой готовности.

О каком перевороте может идти речь, продолжают нам внушать, если вопрос о персональных перемещениях в высшем руководстве решался вполне демократически и в соответствии с Уставом КПСС и Конституцией СССР? Да, внешне вроде бы все так и обстояло. Но чтобы создать этот демократический и правовой декорум, пришлось, как признавал позже Л. И. Брежнев, «хорошо поработать».

Все началось с того, что Председатель Президиума Верховного Совета СССР Л. И. Брежнев привлек на свою сторону Н. В. Подгорного, которого Хрущев в июле 1963 года вызвал с Украины и назначил вторым секретарем вместо заболевшего Ф. Р. Козлова. Произошло это, вероятнее всего, еще во второй половине 1963 года. Им обоим и принадлежала от начала и до конца решающая роль в подготовке смещения Хрущева.

Делали они это весьма осторожно и не сразу раскрывали свои карты. Поначалу обменивались мнениями о вопросах, обсуждавшихся в Президиуме ЦК КПСС, делились впечатлениями о том, кто, что и как при этом говорил, выражали недовольство тем, что Никита Сергеевич мало считается с ними, часто пренебрегает их суждениями и вообще становится все грубее и заносчивее. Если собеседник сочувственно встречал их сетования и, мало того, поддакивал, соглашался, поворачивали разговор на то, что, вот-де, неплохо бы было остановить Никиту, одернуть его, сделать ему коллективное внушение, может быть, даже пригрозить… Но как это лучше сделать?

— А что, если ты, Петр Ефимович, созовешь у себя в Киеве пленум республиканского ЦК, позовешь на него Хрущева. И вы ему там все выскажете… — говорили, например, тогдашнему кандидату в члены Президиума ЦК, первому секретарю ЦК Компартии Украины Шелесту.

— Да, нашли дурака, — резко отвечал тот. — Так он вам и примчится по первому свистку… А если еще узнает зачем, посыплются с нас пух и перья!

Разговор тот, состоявшийся еще в сентябре 1963 года в Крыму, где они отдыхали, вроде бы ни к чему конкретному не приводил. Но тем не менее еще один человек превращался в соучастника, был в курсе их ближайших намерений, поддерживал их и, мало того, сам проводил соответствующую работу, регулярно докладывая в Москву о ее результатах. Тот же Шелест сагитировал таким образом 31 из 34 членов и кандидатов в члены ЦК и членов ЦРК от Украины.

В Российской Федерации такую роль в известной мере взял на себя бывший член Президиума ЦК КПСС и Председатель Президиума Верховного Совета РСФСР Н. Г. Игнатов.

Да, недовольных Хрущевым в партийном, советском и хозяйственном аппарате, среди членов Центрального Комитета насчитывалось тогда немало. Однако если бы Брежнев и Подгорный ограничились только тем, что подспудно формировали среди них большинство…

Нет, они не были такими наивными простаками, знали, что осуществить задуманное можно, лишь опираясь на конкретную силу. Эту опору они обеспечили прежде всего тем, что привлекли на свою сторону секретаря ЦК КПСС, заместителя Председателя Совета Министров СССР и председателя Комитета партийно-государственного контроля А. Н. Шелепина, а вместе с ним и председателя Комитета государственной безопасности В. Е. Семичастного. Теперь можно было почти не опасаться нежелательной утечки информации. Щит, вроде бы, налицо… А как насчет меча? Может быть, воспользоваться и им?

И вот Л. И. Брежнев выясняет у В. Е. Семичастного возможность физического устранения «первого».

— Что вы имеете в виду, Леонид Ильич? — спрашивает пораженный глава госбезопасности.

— Ну там, что-нибудь такое-эдакое…

— Яд, например, или пуля?..

— Да не мне вас учить, Владимир Ефимович…

— А как вы представляете себе все это? Кто будет организовывать и исполнять? Лично я понятия не имею, как за подобное дело взяться. Значит, надо кому-то поручить. Причем, наверное, не одному человеку. Вы можете дать гарантию, что тайна, которой владеют столько людей, останется тайной?

Брежнев явно разочарован.

— А я-то думал, что одной из важнейших задач вашей службы и является обеспечение тайны…

— Да, но любая тайна рано или поздно перестает быть таковой. В каком виде мы будем выглядеть в глазах наших потомков?

Полагая, что ему удалось отговорить своего собеседника от такой рискованной авантюры, Семичастный направляется к выходу, но Брежнев останавливает его:

— Неужто так и нельзя ничего сделать?.. Вот, например, Н. С. собирается с официальным визитом в Швецию… Может быть, арестовать его, когда будет оттуда возвращаться, где-то на подходе к Москве?

Семичастный категорически запротестовал:

— Мы не заговорщики, и надо решать этот вопрос законным путем.

Узнав, о чем именно беседовал Брежнев с Семичастным, Подгорный поддержал позицию последнего.

О каком визите в Швецию шла речь? Об официальном визите Н. С. Хрущева в скандинавские страны, который начался в июне 1964 года. Заметьте: в июне! Все тогда обошлось для Никиты Сергеевича благополучно. 5 июля он сошел с трапа теплохода «Башкирия» в порту Балтийск (Калининградская область), где его встречали командующий Балтийским флотом адмирал А. Е. Орел и командующий Прибалтийским военным округом генерал-полковник Г. И. Хетагуров, а также находившийся здесь на отдыхе министр обороны СССР маршал Р. Я. Малиновский.

Были ли они уже тогда на стороне заговорщиков? Если были, то что помешало им привести в исполнение план, которым Брежнев делился, очевидно, не с одним Семичастным? Судя по всему, Малиновский, хотя и узнал о намерениях Брежнева и Подгорного, в отличие от своего первого заместителя маршала С. С. Бирюзова полагал, что не дело армии — участвовать в таких сомнительных мероприятиях, как арест главы партии и правительства…

Вернувшись из Швеции, Хрущев в июле выступает на Пленуме ЦК КПСС с неожиданной для всех речью. Он дает понять, что на следующем пленуме, в ноябре, будет предложена еще одна реорганизация сельского хозяйства, а также реформы в области науки. Затем докладывает на Конституционной комиссии о том, как идет работа над проектом новой Конституции, высказывает ряд «предварительных замечаний» о принципах, которые должны быть заложены в основу проекта. И наконец, выступая 24 июля на расширенном заседании Президиума Совета Министров СССР, требует пересмотреть главное направление и задачи планирования на ближайший перйод (1966–1970 гг.). По его мнению, уж коль Программа партии предусматривает в ближайшем будущем построение коммунизма, необходимо взять решительный курс на то, чтобы благосостояние народа росло как можно быстрее. А для этого следует быстрее развивать производство средств потребления, не забывая, конечно, при этом о должном уровне обороны.

Поднялся всеобщий ропот… Одни стонали от того, что «пошли под хвост» плоды долгой и упорной работы по составлению народнохозяйственных планов и балансов. Других пугали «идеологические» аспекты грядущей государственной реформы. Третьи со страхом ждали обещанной «перетряски» кадров. Эта атмосфера недовольства, тревоги и неуверенности способствовала тому, что ряды «заговорщиков» стали быстро пополняться… А Никита Сергеевич тем временем разъезжал по стране, собирая материал для доклада, который он намеревался сделать на предстоящем Пленуме ЦК партии. Посетил Поволжье, Северный Кавказ, Казахстан и Киргизию. Едва вернулся в Москву, вынужден был срочно вылететь в Крым, чтобы навестить там внезапно заболевшего Генсека Итальянской компартии П. Тольятти. Но не успел: когда он, Косыгин и Подгорный примчались в пионерский лагерь «Артек», им сообщили, что Тольятти умер 40 минут назад. Когда провожали тело покойного в Симферополь, загорелась машина с гробом:

— Не к добру это, — качали головами старики.

Хрущев едет в Чехословакию, а вернувшись, посещает выставки, осматривает новые виды оружия и ракетной техники, встречается с иностранными премьер-министрами, президентами, парламентариями. Выступает на Всемирном форуме молодежи и студентов. Наведаться же в Центральный Комитет времени совсем нет. Да и зачем? Ведь там Брежнев и Подгорный вроде бы со всем справляются…

А последние между тем продолжали забрасывать свою сеть, извлекая из нее то большую рыбу, то маленькую. Им так удалось поссорить с «первым» Г. И. Воронова — человека очень принципиального и сугубо делового, — что тот «созрел». 15 августа его пригласили в Завидово на открытие охотничьего сезона, поохотились там, а на обратной дороге Брежнев и Андропов посвятили Воронова в свои планы.

Расстояние от Завидово до Москвы даже на правительственной «Чайке» не преодолеть менее чем за полтора часа. От «новообращенного» Воронова теперь скрывать было нечего, и у него из обрывочных фраз и реплик, которыми обменивались в его присутствии секретарь ЦК и заведующий отделом ЦК, сложилось впечатление, что Андропов исполняет в затеянной игре отнюдь не второстепенную роль. Он вынимал из папки и показывал Леониду Ильичу какие-то бумажки. Тот их читал и с удовлетворением говорил:

— Никуда он теперь от нас не денется.

Что это были за бумаги? Компромат?..

Правда, не все у противников Хрущева шло гладко. Случалась и утечка информации. Доходило кое-что и до Никиты Сергеевича.

От своего сына Сергея он узнал (а тому эту информацию передал бывший охранник) о подозрительных беседах Игнатова один на один с секретарями обкомов, о частых звонках с недомолвками и намеками Брежневу, Подгорному, Кириленко, об упоминаниях о ноябре как о сроке, к которому что-то должно быть сделано.

— Нет, невероятно, — реагировал Хрущев на это сообщение. — Не может этого быть… Игнатов — еще возможно: он очень мною недоволен и вообще нехороший человек. Но что у него общего с Брежневым, Подгорным и Шелепиным?

И все же Никита Сергеевич обеспокоился и на заседании Президиума ЦК 1 октября 1964 года, обращаясь к Микояну, проговорил:

— Давай-ка, Анастас Иванович, займись этим делом, постарайся выяснить, что это за мышиная возня.

Накануне этого заседания Л. И. Брежнев позвонил Н. Г. Егорычеву и попросил срочно зайти к нему, а когда тот явился, шепотом сообщил:

— Коля, все пропало. Хрущеву все известно в подробностях.

Был он необычайно бледен, руки его дрожали.

— Ну и что? Что тут незаконного? Подготовка к Пленуму ЦК не противоречит Уставу.

— Ты его плохо знаешь, он нас всех расстреляет!

Совсем расквасившись, Брежнев аж заплакал. Егорычев вынужден был подвести его к умывальнику в задней комнате и заставить умыться.

— Ничего непартийного в нашем поведении нет, — убеждал он. — Сейчас другие, не сталинские времена. Надо отстаивать линию XX съезда, свои убеждения, а не дрожать за свое положение и личное благополучие.

— Ты, конечно, можешь ползти к нему на коленях, надеясь вымолить себе пощаду, — увещевал Брежнева и Подгорный. — Ну, а о других людях ты подумал: о тех, которых мы с тобой — ты в первую очередь — вовлекли в свое дело? Ты покаешься первым и останешься как бы ни при чем, а они? Что будет с ними?

Но все обошлось. Хрущев уже 2 октября был на юге…

Микоян не проявил особой прыти в расследовании. Ограничившись беседой с информатором Сергея Хрущева, он улетел в Пицунду, где присоединился к уже начавшему свой отдых Никите Сергеевичу.

Зато остальные члены Президиума ЦК были встревожены серьезно, и страх заставил их задуматься над ускорением событий. Подгорный поручил помощникам готовить доклад с перечислением всех «грехов» Хрущева. Усиленно шла вербовка оставшихся неохваченными членов ЦК. Состоялся разговор с членом Президиума ЦК КПСС и первым заместителем Председателя Совета Министров СССР А. Н. Косыгиным. Когда стали выяснять его позицию, он сразу же спросил:

— А с кем армия и госбезопасность?

— Малиновский и Семичастный в курсе дела, — заверили его.

— Я согласен.

Поддержка Косыгина весьма способствовала привлечению других членов ЦК: он пользовался большим авторитетом (особенно среди хозяйственников), и на него противники Хрущева не уставали ссылаться.

Первый заместитель Председателя Совета Министров СССР Д. Ф. Устинов и его заместитель по Высшему совету народного хозяйства А. М. Тарасов пригласили к себе министра В. Н. Новикова и с места в карьер предложили ему подготовить тексты двух выступлений на Пленуме ЦК, который состоится в ближайшее время:

— Надо показать руководящему составу партии все безобразия, которые вытворяет Хрущев. Ты много лет проработал в Госплане, и у тебя должно быть материалов предостаточно.

— Что, Хрущева снимать собираются?

Устинов подтвердил.

— А как к этому относятся военные и КГБ?

— Тут все в порядке. Будет полная поддержка.

Тогда Новиков согласился.

Пока Первый готовил в Пицунде с помощью Микояна материалы к предстоящему пленуму (между прочим, уже после его снятия среди них был обнаружен список — судя по всему, его соображения о новом составе Президиума ЦК, из старых его членов в нем значились только двое — сам Хрущев и Микоян…), Брежнев отмечал 15-летие ГДР в Берлине, Подгорный — 40-летие Советской Молдавии в Кишиневе, Кириленко отдыхал в Кисловодске; в Москве же на партийном «хозяйстве» оставался Полянский. И вот, по его словам, в воскресенье, 11 октября 1964 года, ближе к вечеру ему звонит Хрущев, ругается, намекает на какие-то интриги против него и, обещав показать кузькину мать, объявляет, что через три-четыре дня вернется в столицу.

— Будем рады, Никита Сергеевич, — выдавливает из себя Полянский.

— Так-таки рады? — переспрашивает Хрущев, и в голосе его чудится не только недоверие, но и угроза.

Полянский тут же обзванивает всех членов Президиума ЦК. Никак только не удавалось переговорить с Брежневым. Его помощник каждый раз отвечал:

— Леонид Ильич занят и не может подойти к телефону.

Наконец потеряв терпение, Полянский просит помощника:

— Передай Леониду Ильичу слово в слово, не перепутай: в Москве хорошая погода, через три-четыре дня Никита Сергеевич возвращается в Москву!

«В Москве хорошая погода!» — до Брежнева сразу же дошло тревожное значение этого пароля, и через несколько минут он сообщал Полянскому:

— Митя, все понял, выезжаю на аэродром, дал команду подготовить самолет к срочному вылету. Через пару часов буду с вами.

И вот они вместе. Последние совещания, последний подсчет сил. И на следующий день порешили: будем вызывать Хрущева на заседание Президиума ЦК, предъявим ему список обвинений и вынудим подать в отставку. Но кто будет звонить в Пицунду?

— Коля, — назвал Брежнев имя Подгорного, — ведь он тут, пока Никиты и меня не было, председательствовал.

— Но что я ему скажу? — возразил тот. — Ведь я только вчера разговаривал с ним, сказал, что все у нас идет нормально, никаких проблем не возникает. «Что там у вас вдруг произошло?» — спросит он… Пусть лучше говорит Леня. Тем более что ему надо передать личный привет от товарищей Ульбрихта и Штофа.

Все согласились. Но Брежнев уперся. Еле уговорили его и чуть ли не силой притащили к телефону. Дрожащим голосом тот сообщает Хрущеву:

— Завтра заседание Президиума… Хотим обсудить некоторые вопросы. Надо срочно прилететь.

— Не понимаю, какие вопросы? Решайте без меня…

— Нельзя. Есть серьезные нестыковки по проекту семилетнего плана…

— Я же отдыхаю. Что может быть такого срочного? Вернусь, тогда и разберемся…

— Но ряд республик и областей выдвигают некоторые требования… по сельскому хозяйству. Мы тут все собрались… А без вашего участия обсуждать их не беремся. Просим, — упорно настаивал Брежнев.

— Ну хорошо, — сдается Хрущев, — подумаю.

И повесил трубку. Делать нечего. Разъехались. Через каждый час Брежнев звонил Семичастному и спрашивал:

— Ну как?

И только после полуночи тот позвонил сам:

— Леонид Ильич, только что сообщили из «девятки» (управление КГБ, ответственное за охрану руководителей партии и правительства. — Ю.А.): самолет в Пицунду заказан на 6 утра. С Н. С. полетит Микоян.

А в Пицунде в это время Хрущев делился своими мыслями с Микояном:

— Знаешь, Анастас, нет у них никаких неотложных дел. Думаю, что этот звонок связан с тем, что нам говорил Сергей…

Наступило утро 13 октября 1964 года. Семичастный звонит Брежневу:

— Кто поедет встречать?

— Никто, — отвечает тот. — Ты сам встречай. В такой обстановке зачем же всем ехать?

Внуково-2. С трапа самолета сходят Хрущев и Микоян.

— С благополучным прибытием, Никита Сергеевич, — подходит и здоровается с ним Семичастный, вежливо, но сдержанно.

— А где остальные?

— Они собрались в Кремле. Ждут вас…

Хрущев и Микоян садятся в длинный «ЗИЛ-111», Семичастный — в свою «Чайку» и из нее звонит охране:

— Едем в Кремль…

Приезжают. Хрущев направляется в свой кремлевский кабинет, где его уже ждут члены и кандидаты в члены Президиума, а также секретари ЦК КПСС. Семичастный вместе с начальником «девятки» Чекаловым заменяет охрану в приемной, а затем дома (на Ленинских горах) и на даче (в Петрово-Дальнем). Заместителю же начальника личной охраны Хрущева (ее непосредственный начальник Литовченко был в отпуске) приказывает:

— Ни одной команды, ни одного распоряжения без моего ведома не давать. Запрещаю. Таково указание руководства ЦК.

А в это время на заседании Президиума ЦК КПСС Хрущеву предъявляли счет его грехов: «Ты развалил сельское хозяйство! В результате мы вынуждены закупать зерно за рубежом. Созданные тобой совнархозы себя не оправдали! Управление через них ведет к ослаблению оборонной мощи страны. Ты необоснованно снимал многих руководителей, тебе неугодных. Причем решал эти вопросы единолично, а нас, членов Президиума, делал бессловесными исполнителями твоей воли. Лишь в этом году в печати опубликовано более тысячи твоих фотографий. Разве это не утверждает новый культ личности? А разделение партии на городскую и деревенскую? Ведь это же политическая безграмотность! Ты попал в лапы подхалимов и наушников, и их мнение для тебя значит больше мнения членов Президиума! А подарки зарубежным деятелям? Во сколько сотен тысяч рублей они обошлись государству? И разве ты лично не присваивал себе кое-каких подарков, полученных за границей?»

Наибольшую активность проявили Шелепин и Шелест. Очень резко, не сдерживаясь в выражениях, говорил Воронов. Остальные выступали более сдержанно. Главные же зачинщики — Брежнев и Подгорный, а также Косыгин — вообще молчали.

Хрущев, оглушенный и подавленный, все же пытался возражать. Но его плохо слушали, грубо перебивали.

— Друзья мои! — чуть ли не взмолился он.

— У вас здесь нет друзей! — отрезал Воронов.

— Вы не правы, Геннадий Иванович, — возразил ему председатель ВЦСПС В. В. Гришин, — мы здесь все друзья Никиты Сергеевича.

Но к объективности взывал один лишь Микоян.

— Деятельность Хрущева, — заявил он, — это большой политический капитал партии.

Около восьми часов вечера решили прервать заседание и собраться назавтра с утра. Хрущев сразу же встал и вышел. Остальные договорились:

— К телефону сегодня не подходить! Вдруг он начнет нас обзванивать, и ему удастся склонить кого-нибудь на свою сторону.

Однако когда у Микояна раздался телефонный звонок, он поднял трубку и действительно услышал голос Хрущева:

— Я уже стар и устал. Пусть теперь справляются сами. Главное я сделал… Разве кому-нибудь могло пригрезиться, что мы можем сказать Сталину, что он нас не устраивает, и предложить ему уйти в отставку? От нас бы мокрого места не осталось. Теперь все иначе. Исчез страх, и разговор идет на равных. В этом моя заслуга. А бороться я не буду.

Когда утром 14 октября заседание Президиума ЦК КПСС возобновилось, эти слова Никиты Сергеевича, несомненно, были уже известны его оппонентам. Хрущев поблагодарил за то, что все же кое-что положительное было отмечено в его деятельности, и сказал:

— Рад за Президиум в целом, за его зрелость. В формировании этой зрелости есть и крупинка моей работы… Я уйду и драться не буду.

Он попросил извинения, если кого обидел, допустил грубость — «в работе все могло быть». Однако ряд предъявленных ему обвинений им был категорически отвергнут.

— Меня обвиняют в совмещении постов Первого секретаря ЦК и Председателя Совмина. Но ведь я сам этого не добивался. Этот вопрос решался коллективно, а некоторые из вас, в том числе и Брежнев, даже настаивали на этом.

Главным своим недостатком Хрущев назвал доброту и доверчивость, а также, может быть, то, что сам не замечал своих недостатков.

— Но вы все, здесь присутствующие, открыто и откровенно мне о моих недостатках никогда не говорили и всегда поддакивали… С вашей стороны отсутствовала принципиальность и смелость.

Далее он коснулся внешней политики, приводил аргументы в защиту предпринятых в свое время мер во время карибского кризиса, в отношениях с Китаем, — ведь все эти вопросы решались коллективно…

— Я понимаю, что это последняя моя политическая речь, как бы сказать, лебединая песня. На пленуме я выступать не буду. Но хотя бы обратиться к пленуму с просьбой…

— Этого не будет, — поспешил категорически прервать его Брежнев.

— Да, да, — поддержал Суслов.

У Хрущева на глазах появились слезы.

— Ну что ж, — нашел он в себе силы закончить, — я готов ко всему… Прошу написать заявление о моей отставке, я подпишу… Если вам нужно, уеду из Москвы.

— Зачем это делать? — подал кто-то голос.

Все поддержали.

Объявили перерыв на обед. Хрущев отказался там присутствовать, и его не задерживали. Он уехал домой. Уже без него обсуждали другие вопросы. Кого рекомендовать пленуму новым первым секретарем, а кого — главой правительства? Решили — Л. И. Брежнева и А. Н. Косыгина. А кто зачитает доклад на пленуме?

Брежнев отказался:

— Мне как-то неудобно, раз вы выдвигаете мою кандидатуру на пост Первого…

Категорически отказался и Подгорный. Тогда поручили М. А. Суслову.

Пока утрясали все эти и другие детали, не раз звонил Семичастный:

— Леонид Ильич, вы дозаседаетесь до того, что к вам пойдут делегации членов ЦК для поддержки вас или для защиты Хрущева. Еле отбиваюсь от звонков…

— Успокой всех. В 18 часов — пленум.

Однако сам Брежнев до конца спокоен не был. Он позвонил Егорычеву и сказал:

— Мы тут посоветовались и думаем, что прения открывать не следует. Хрущев заявление подал. Что же мы его будем добивать? Лучше потом, на очередных пленумах, обстоятельно обсудим все вопросы…

— Ну хорошо, — согласился глава столичной парторганизации. — Пусть будет так, однако если потребуется, я к выступлению готов.

Свой доклад на пленуме «О ненормальном положении, сложившемся в Президиуме ЦК в связи с неправильными действиями Хрущева» Суслов начал с того, что ему поручено изложить единодушное мнение членов и кандидатов в члены Президиума, а также секретарей ЦК. В том, что он зачитал, не было глубокого анализа положения дел в партии и обществе, не было речи и о конкретной программе действий. Зато много говорилось о «некоторых» лицах, близко стоявших к Хрущеву и якобы плохо влиявших на него. Особенно досталось зятю Никиты Сергеевича А. И. Аджубею за его зарубежные поездки.

— Позор! — разражался то и дело возгласами зал.

— Исключить его из партии, отдать под суд! — кричали самые рьяные из обиженных и подхалимов.

Но многие сидели спокойно.

Суслов сообщил, что Хрущев в ходе заседания Президиума подавал неправильные-де реплики, фактически отрицал критику.

— Однако напор многих членов Президиума был настолько силен, что товарищ Хрущев вынужден был перейти к обороне, а потом прекратил сопротивление, признал правильность критики в свой адрес и попросил разрешения не выступать на пленуме.

Заканчивая свой доклад, Суслов сказал.

— Товарищ Хрущев признал, что состояние здоровья не позволяет ему выполнять возложенные на него обязанности, и потому просит освободить его от занимаемых им постов.

И тут же зачитал письменное заявление Н. С. Хрущева на имя пленума. Никита Сергеевич все это время сидел в президиуме на крайнем стуле. Обхватил руками голову и ни разу не поднял ее, не взглянул в зал. Брежнев спросил:

— Нужно ли открывать прения?

— Нет! — отвечали ему из зала.

— Тогда проголосуем постановление, подтверждающее решение Президиума.

После голосования Хрущев встал и направился в заднюю комнату, Брежнев же не без пафоса подвел итог:

— Вот Никита Сергеевич развенчал культ Сталина после его смерти, мы развенчиваем культ Хрущева при его жизни…

Сейчас, по прошествии лет, участники тех событий по-разному их оценивают. «Вполне логичным и обоснованным» считает принятое тогда решение Н. Г. Егорычев. С ним согласен В. Е. Семичастный:

— В конечном итоге Хрущев завел дело в тупик. Добавлю к тому же неуправляемость.

Но в то же время он делает существенную оговорку:

— Если бы в Президиуме была коллегиальность, если бы и ЦК проявил свой характер, высказав свое мнение, думаю, что все было бы по-другому.

— Ошибок у него было немало, но их должны были разделить и другие руководители, работавшие с ним рядом, — полагает П. Е. Шелест.

Он теперь уверен, что объективной необходимости заменять Хрущева Брежневым не было:

— Это мое твердое убеждение, хотя и сам принимал участие в случившемся. Сейчас сам себя критикую и искренне сожалею о том.

Подобного же мнения придерживается и Г. И. Воронов.

— Даже явные ошибки Хрущева весят гораздо меньше того главного, что он сделал… Мотивы у участников пленума были разные, а ошибка общая: вместо того чтобы поправить одну яркую личность, мы сделали ставку на другую, куда менее яркую. Подобные ошибки неизбежны, когда нет механизма критики руководства, исправления его ошибок, а когда надо, его замены.

Что ж, с этим замечанием, кажется, трудно не согласиться. И учитывая наш общий опыт, включающий в себя как достижения, так и утраты, потери на пути к реальному народовластию, надо помнить, не забывать главного: чтобы вскрываемые сегодня вчерашние ошибки не повторились завтра, надо покончить с командно-административной системой, сделать всех нас подлинными хозяевами — всюду, где мы работаем и живем. И чтобы любое решение от нашего имени не принималось без нас, без нашего участия, не считаясь с нами, с нашими интересами.

^{Труд. 1989. 26 ноября}