Лабух

Глава 21

Кто-то из классиков писал, что если человек — дурак, то это надолго! И представителя древнего рода Болховских сие касалось в полной мере. Полез без подготовки на охраняемую территорию и попался. Сидит теперь в кутузке и молчит как рыба об лёд. Что ещё хуже, навёл на некоторые подозрения Могилевского.

— Интересно, зачем он полез в лабазы? — спросил Дмитрий, как только узнал о похождениях нашего белогвардейца.

— А мне почём знать? Это ты должен был за ним следить.

— Я был с Котовым.

— Совет да любовь!

— Что?!

— Да по хрен, если честно! Артузову будешь рассказывать, что вы там с ним делали. Меня это вообще никак не колышет. А если нашего горе-администратора посадят на пару-тройку лет, я только рад буду!

— Вон оно что, — сообразил чекист. — Ну да, он на нары, Машка с тобой, а то, что важнейшая операция может провалиться, тебе и горя мало!

— Примерно так. Но, если хочешь всё исправить, то проблем ноль. Пойди к начальнику милиции и посвети корочкой.

— Чего освятить?!

— Мандат, говорю, покажи!

— Нельзя мне себя раскрывать, — покачал головой сотрудник ГПУ. — Слушай, может, через твоего друга будённовца действовать?

— Попробуй…

— Коля, — пристально посмотрел на меня Могилевский, — выручай! Надо, понимаешь?

— Для Советской власти?

— И Мировой революции!

— Ладно, посмотрю, что можно сделать. Завтра. Прямо с утра…

— Сейчас!

— С хрена ли?

— Чтобы остальные не узнали.

— Ты издеваешься? Менты тоже люди и по ночам спать хотят.

— Какое-то у тебя, товарищ Семёнов, превратное представление о сотрудниках советской милиции.

— Чёрт с тобой!

В чем-то чекист оказался прав. Василий действительно не спал и находился на дежурстве. Правда, на сей раз не шлялся по прилегающей к вокзалу территории, а сидел у себя в отделении и скрипел пером.

— Вам чего, гражданин? — строго поинтересовался из-за перегородки дежурный.

— Мне бы товарища Строгова.

— А зачем он вам?

— Очень нужен.

— Чего тут? — вышел к нам милиционер, с досадой поглядывая на пальцы перепачканные чернилами.

— Да вот, гражданин интересуется…

— Николай? — улыбнулся, узнав меня, однополчанин и тут же встревожено спросил. — Случилось чего?

— Можно и так сказать.

— Ладно, пойдём, потолкуем. Хоть отдохну от писанины, будь она неладна.

Выслушав меня, бывший будённовец, на минуту задумался.

— Какой чёрт его туда понес?

— Самому интересно.

— Пьяный?

— Наверное.

— Так и пёс с ним! Переночует в отделении, проспится, а утром его выставят.

— Думаешь?

— Ежели он ничего не украл и не набезобразничал, то и думать нечего. В крайнем случае, штраф выпишут. Оплатите и вся недолга!

— Понимаешь, тут такое дело. В общем, жена у него артистка. Солистка наша. Она пока не в курсе, но если узнает, то начнёт нервничать, может голос потерять. Тогда все наши гастроли медным тазом накроются. С грохотом!

— Дела! — покачал головой Василий. — Ладно. Пошли, может, и помогу твоему горю!

Начальник отделения, куда угодил незадачливый шпион, принял нас без особой радости. Понять его можно, человек уже вернулся домой, к семье, а тут пришёл какой-то непонятный тип и что-то хочет…

— Удивляюсь тебе, Строгов! — раздражённо заявил он Василию. — Неужели такому опытному сотруднику нужно объяснять про порядок?

— Я всё понимаю, товарищ Фокин, но тут случай особый…

— Да какой ещё особый! Ты, как погляжу, совсем бдительность потерял! За нэпманов ходатайствуешь…

— Я не нэпман! — пришлось возмутиться.

— Факт! — подтвердил уже жалевший, что связался со мной однополчанин. — Музыкант.

— А какая разница?

— Юра, что тут у вас происходит? — вышла на шум супруга начальника отделения — довольно миловидная женщина, в халате и с папильотками на голове, выглядевшая минимум на двенадцать лет младше своего мужа.

— Зося, я же просил не вмешиваться в мои дела! — раздраженно буркнул ей в ответ милиционер, но она не обратила на его слова ни малейшего внимания.

— Простите, — с обезоруживающей непосредственностью поинтересовалась у меня дама. — Ваше лицо кажется мне знакомым, но никак не могу припомнить…

— Вы, вероятно, побывали на нашем концерте…

— Не может быть, — взвизгнула та и едва не запрыгала от восторга по прихожей. — Вы — Николай Северный?!

— Увы, — изобразил легкий поклон и постарался улыбнуться. Кажется, получилось. Ибо новая знакомая едва не упала в обморок от счастья.

— Товарищи, что всё это значит? — растерялся никак не ожидавший подобного начальник отделения.

— Да ты что, — напустилась на своего необразованного супруга Зося. — Это же самый гениальный музыкант и исполнитель во всей России!

— Неужели? — не смог скрыть скепсиса милиционер.

— Ты мне не веришь?!

— Кстати, Софья, как вас? — снова переключил внимание на себя.

— Пална, — почти простонала, снова услышав мой голос дама.

— Софья Павловна. Голубушка. Безмерно рад счастливой возможности пригласить вас и вашего уважаемого супруга на наш концерт! Не часто, знаете ли, встречаются истинные любители музыки.

— Нас? — все ещё слабым голосом переспросила женщина.

— Вас! — подтвердил я, всем своим видом показывая, что именно её и никого более.

— Котик, ты слышал? Нас пригласили на концерт…

— Зося, я же просил, не называй меня так на людях!

— Товарищ Фокин, вы тоже непременно должны быть!

— Вот же чёрт! Ладно, буду….

— Правда, для организации концерта нам совершенно необходим наш коллега…

— О чём речь? — снова навострила уши поклонница моего таланта.

— Да так, сидит у нас один…

— Котик, ты арестовал музыканта?!

— Зося!

Правду говорят — любовь зла! Видимо строгий товарищ Фокин питал к своей молодой супруге самые искренние чувства, поскольку решил не расстраивать её более и, взяв в руки карандаш и листок бумаги, коротко набросал на нём распоряжение освободить задержанного Болховского. Потом многообещающе посмотрел на Строгова, очевидно полагая именно его главным виновником свалившихся проблем. Но как бы то ни было, мы сумели получить заветный мандат с размашистой надписью — «категорически приказываю отпустить музыканта Болховского на поруки гражданина Северного! Фокин».

— Семёнова же? — вопросительно посмотрел я на Василия.

— Пошли уже, — поторопил меня однополчанин. — Никто не будет придираться.

Бывший будённовец оказался прав. Ознакомившийся с запиской мрачный дежурный, ни слова не говоря, послал за арестованным администратором и ещё через пару минут помятый Жорж предстал предо мной.

— Вы? — удивился он.

— Не ожидали?

— Говоря по чести, нет.

— Ну и ладно. Пойдёмте, извозчик ждёт.

— Как вы узнали о моем… положении? — задал явно интересовавший его вопрос Болховский, как только коляска тронулась.

— Случайно.

— И всё-таки?

— Послушайте, Жорж. Пока вы шлялись неизвестно где, я отработал два концерта и чертовски устал. Но вместо того, чтобы отдыхать, отправился вам на выручку.

— Моя благодарность не знает пределов, но…

— Да засуньте свою благодарность себе… в панталоны! Я сделал это не для вас, а для Маши. Поэтому будьте любезны, ведите себя как можно естественней и, ради всего святого, не посвящайте её в ваши шашни.

— Шашни? Вы что, всерьёз думаете, что я был с дамой?

— Ну, что вы! — мой голос просто сочился сарказмом. — Ваше благородие навещали свою любимую тетушку! Бросьте валять дурака. Эта часть города, где вас взяли за филей, вплотную примыкает к нахаловке, «славящийся» легкостью нравов её обитательниц.

— Вы правы, — вздохнул бывший офицер, пришедший после недолгих размышлений к выводу, что эта легенда подходит ему наилучшим образом. — Могу я рассчитывать на вашу скромность?

— Честное благородное слово!

Судя по всему, Болховский не слишком верил в возвышенные чувства красных конников. Но, если подумать, никакого другого выхода не оставалось.

Единственным кто по настоящему был рад возвращению Жоржа, оказалась, конечно же, Куницына! Барышня ещё не ложилась и, увидев возникшего на пороге номера возлюбленного, бросилась ему на шею. Потом дверь за ними закрылась, а ваш покорный слуга поплелся к себе. Оба моих соседа, как ни в чём не бывало, дрыхли, причем Котов ещё и храпел. Ей богу, хотелось разбудить этих двух хмырей, наорать, после чего спросить, кто, собственно говоря, здесь агент, я или они? Увы, нельзя было позволить себе даже такой малости…

Утро возвестило о себе яркими солнечными лучами, падающими через лишенное занавесок окно прямо на мою физиономию. Пока пытался отвернуться и накрыться одеялом сон окончательно пропал. Соседи тоже испарились, и я остался наедине со своими мыслями и скверным от бессонницы настроением.

— Где все? — поинтересовался у встреченного внизу музыканта. Кажется, его зовут Лёва. Трубач он, прямо скажем, весьма посредственный. Зато всегда всё и про всех знает, причём с удовольствием делится этой информацией со всеми кому «повезло» встретиться на его пути. Иначе говоря, жуткий сплетник.

— Юрий Андреевич с Марией Георгиевной отправились на прогулку. Господин Котов тоже куда-то ушёл, а вслед за ним Могилевский. Остальные на месте. Пока.

— Трезвые?

— Конечно!

— Ладно, отдыхайте раз есть время.

— Николай Афанасьевич, давно хотел с вами переговорить, — не желал отстать от меня добровольный информатор. — Позволите буквально пару слов?

— Чего тебе?

— Видите ли, для меня большая честь работать с вами! Наш коллектив создан совсем недавно, но я успел очень многому научиться. Иногда даже кажется, что мы всю жизнь работали вместе.

— Устал что ли?

— Э… нет, конечно. Скажу больше, мне хотелось бы и дальше работать с вами!

— Только тебе или ещё есть желающие?

— Конечно! Весь джаз банд просто мечтает об этом, но… Николай Афанасьевич, вы позволите быть откровенным?

— Валяй!

— Маэстро! — прочувствованным голосом начал Лёва, — разве это музыканты? Нет, конечно, кое-что могут и они, но это же ни разу не ваш уровень! Рядом с вами должны быть настоящие профессионалы…

— Такие, как ты?

— Я ещё учусь, — дипломатично ответил не совсем ещё потерявший совесть интриган. — Но есть те, кто гораздо не хуже… то есть я хотел сказать…

— Лёва, вы тратите моё время и нервы! — спародировал акцент свойственный некоторым его соплеменникам. — Если у вас есть что предложить, так не томите! Хотел уже сказать, становитесь на колени и гоните кольцо, но таки вспомнил о своем поле…

— Вы всё шутите.

— Смелее, тореадор!

— Например, есть Яша Рубинштейн — прекрасный пианист. Или Соломон Гершевич, который играет, может быть чуточку хуже самого Паганини!

— Они твои родственники?

— Нет. То есть, я хотел сказать, весьма дальние. А как вы догадались?

— Знаешь, Лёва. Давно хотел спросить. Обычно еврейских мальчиков учат играть на скрипках или пианино. А почему ты стал трубачом?

— Это всё моя мама. Она считала, что я слишком много разговариваю, поэтому нашла инструмент, при игре на котором у меня закрыт рот.

— Боже, какая умная женщина! Если она будет искать место, дай мне знать. Тут же возьму её администратором!

— Правда?

— Ну конечно!

Беспризорники, как и следовало ожидать, расположились в чаянии заработка неподалеку от заведения мадам Субботиной и ждали выхода спонсора. То есть меня. Зубарик при этом меланхолично что-то напевал, шмыгая в такт носом, а пригревшийся на солнышке Муха дремал, надвинув на глаза некогда принадлежавшую мне кепку.

Однако стоило вашему покорному слуге выйти из калитки, молодые люди сбросили с себя апатию и с независимым видом двинулись вслед за мной. Пройдя несколько кварталов, я остановил разносчика с пирожками и приобрел парочку.

— Держите, — протянул сверток.

— Благодарствуйте, гражданин-товарищ-барин, — скороговоркой ответили мальчишки и вцепились зубами в угощение.

— Шамайте, бродяги, — добродушно усмехнулся, глядя, как они уминают угощение.

— Кусно! — облизал давно немытые пальцы Зубарик и с сожалением посмотрел вслед торговцу.

— Работа есть? — без обиняков спросил Муха.

— А то, как же. Например, надо было проследить за…

— Офицериком с барышней? Я за ними Дохлого послал!

— А…

— А за фраерами Сяпу.

— Молодец!

— Молодцы на конюшне стоят!

— Не хами. А сам тогда зачем тут трёшься?

— Ты же вчера просил показать, где те лабазы?

— Точно! Совсем забыл. Далеко это?

— Не. За час дойдём.

— Вот еще, ноги бить. Извозчик!

До места мы добрались с комфортом. То есть, я на диване в пролетке, а молодые люди, прицепившись сзади, но, как говорится — плохо ехать лучше, чем хорошо идти!

— Вот тут, — шмыгнул носом Зубарик, показывая на большие склады.

Судя по всему, покойный дядюшка Болховского при жизни был человеком весьма основательным. Сложенный из кирпича лабаз, крытая тесом крыша, окованные железом ворота. Впрочем, кое-где и на нём лежала печать разрухи. Стёкла на маленьких оконцах выбиты, трава вокруг здания не кошена, а на стенах следы пуль.

— Это что?

— Не знаю. С Гражданской, должно, осталось.

— Понятно. Что-то охраны не видно.

— Так её днём и нету. По ночам только…

— Господи, и этот идиот ухитрился попасться! Кстати, где это случилось?

— Вон там. Замок ломал, его и услышали.

— Тьфу!

— Ага. Дурик!

Амбарный замок, висевший на воротах, и впрямь внушал. Несмотря на царапины оставленные незадачливым взломщиком он не сдался и сохранил внутренние помещения в неприкосновенности.

— А кому это все сейчас принадлежит?

— Чёрт его знает, дяденька. Вон там контора есть. Может они знают?

Велев мальчишкам спрятаться, чтобы не мозолить глаза возможным свидетелям, я решил навестить местную администрацию.

— Лабаз купца Пестрякова? — почесал голову сидевший за столом служащий, узнав чем я интересуюсь. — Сейчас свободен. А вам он, извиняюсь, на какой предмет?

— Арендовать хочу на некоторый срок. А что?

— Надолго?

— Пока на месяц, а там как пойдёт.

— Даже не знаю, — задумался тот. — Приходил один гражданин тоже интересовался, но денег при себе не имел. Обещался сегодня зайти, но пока не появился.

— И как он выглядел?

— Обыкновенно, — пожал плечами молодой человек и после некоторого раздумья описал кого-то весьма похожего на Болховского.

— Может вам другой склад предложить? Есть не хуже и к пристани поближе…

— Мне нужен либо этот, либо никакой.

— А, допустим, средства у вас имеются?

— Ну разумеется!