Цзяо Тай внезапно проснулся. Нос щекотал странный, резкий запах. За год службы в городе в качестве помощника судьи он не утратил навыков, приобретенных в свою бытность «вольным стрелком» Он чихнул и тут же подумал о пожаре и о том, что гостиница построена из досок. Он вскочил, схватил Ди и толкнул дверь — все почти одновременно. Дверь распахнулась и, таща за собой судью, Цзяо вывалился в узкий коридор, в темноте он натолкнулся на что-то скользкое, попытался схватить, но промахнулся. Кто-то с грохотом покатился вниз по лестнице, и снизу донеслись стоны. Цзяо Тая охватил приступ удушья:
— Поднимайтесь! — закричал он, кашляя. — Пожар! — И, обращаясь к судье, прохрипел: — Быстро вниз!
Началось столпотворение. Пока полуодетые люди с проклятьями выбегали из своих комнат, Цзяо Тай и судья успели спуститься вниз. У подножья лестницы Цзяо Тай споткнулся о чье-то тело, вскочил и ударил ногой в дверь, ведущую в зал. Он набрал в легкие побольше воздуха и, продолжая чихать, добрался до прилавка, нащупал трут и зажег свечу.
Судья Ди выскочил на улицу и, прокашлявшись, почувствовал себя лучше. Он взглянул вверх, на второй этаж, но там никакого пламени не было. «Значит, это не пожар», — подумал Ди и тотчас понял, что произошло. Когда он вернулся в зал, встрепанный прислужник зажигал свечи.
Глазам судьи представилась странная картина. Абсолютно голый, похожий на огромную, волосатую обезьяну Капрал и Лысач стояли возле скорчившейся на полу фигуры. Существо держалось за лодыжку и жалобно стонало. Трое игроков, одетые кое-как, ошалело глядели друг на друга слезящимися глазами. Тут же находилась и обнаженная девушка. Прикрываясь какой-то тряпицей, она с ужасом взирала на корчившегося у ее ног человека. Единственными полностью одетыми в этой компании оказались Цзяо Тай и судья. Ди наклонился и подобрал бамбуковую трубку не более двух чи длиной. К одному ее концу была присоединена небольшая тыквенная бутылочка. Судья наспех осмотрел ее и грозно пророкотал:
— А ну отвечай, что за яд ты напустил нам в комнату?
— Это не яд, это всего лишь снотворное! — простонал Гунь Шань. — Я никому не хотел причинить вреда! У меня сломана нога!
— Я тебе сейчас все остальные кости переломаю! — рявкнул Капрал и изо всех сил пнул его под ребра. — Ты думал, тебе это сойдет с рук, собачий сын?
— Он собирался меня обокрасть, — вмешался Ди и многозначительно посмотрел на Цзяо Тая, который обыскивал сброшенную у двери одежду.
— Дверь можно закрыть, — сказал судья. — Одурманивающий порошок, который этот мерзавец вдул в помещение, уже наверняка осел. Смотри-ка, Капрал, поганец сначала скинул одежду и натерся маслом, чтобы его было не ухватить. Хотел сграбастать все и дать тягу.
— Тогда решим по-простому, — отозвался Капрал. — Вообще-то я против убийств, но есть правило: тот, кто крадет у своих же, заслуживает смерти. Мы его прикончим — и вся недолга! Но ты, брат, сперва попытай-ка его, твое право — первое.
Он дал знак своим людям, и они тотчас распластали Гунь Шаня, став на его ладони и ноги. Когда лысый опустил ногу на поврежденную лодыжку, тот взвыл от боли, но Капрал снова ударил его.
Судья Ди предупреждающе поднял руку. Он с любопытством разглядывал пригвожденного к полу человека. Его донельзя исхудалое тело сплошь было покрыто продолговатыми, глубокими шрамами, напоминавшими ожоги. Цзяо Тай подошел к Ди и вручил ему два свертка, найденных им среди одежды Гунь Шаня. Тот, что потяжелее, судья вернул своему помощнику, второй, более легкий, развернул. В нем оказалась явно побывавшая в воде записная книжка.
— Откуда она у тебя? — спросил он Гунь Шаня.
— Нашел! — провыл лежащий.
— Правду говори!
— Это чистая правда!
— Нагреби в печке совок углей погорячее, да прихвати из кухни щипцы! — приказал Капрал слуге. — Подбросим ему парочку угольев на пузо для начала. Повоняет чуток, но тут уж ничего не поделаешь.
— Нет! Только не это! — отчаянно крикнул Гунь Шань. — Клянусь, я действительно ее нашел!
— Где? — рявкнул судья.
— Здесь! Прошлой ночью я обшарил комнаты, пока все спали, и нашел книжку вот у нее за кроватью!
Ди быстро взглянул на Гвоздику. Она все еще стояла рядом, прикрывая одной рукой обнаженную грудь, и при последних словах вора едва удержала готовый сорваться с губ крик. Глаза ее молили о пощаде. В это мгновение Ди понял все. Он обернулся к Капралу.
— Бесполезно. Он продолжает врать, — торопливо сказал судья. — Переправим-ка мы его с дружком в тихое место, а там уж поговорим по-свойски. Без криков не обойтись и совсем не обязательно оповещать всю округу о том, что здесь происходит. Возьмем его на болото.
— Не надо! Нет! — раздался вопль.
— Ты, песья башка, еще и нашу девушку оговариваешь! — рыкнул Капрал и снова пнул его ногой.
— Я правду сказал! — завопил Гунь Шань. — Я вырвал пару страниц и положил ее на прежнее место, а сегодня...
Судья скинул с ноги войлочную туфлю и запихнул ее в разинутый рот лежащего человека.
— Не торопись, скоро наговоришься у меня вволю! — сказал он и затем, показывая Капралу бамбуковую трубку, стал объяснять: — Видишь — снотворный порошок был в этой бутылочке. Можно выдуть его, скажем, под дверь, и люди в комнате тут же заснут. Только этому мерзавцу крупно не повезло: мой приятель спал на полу головой к двери, и порошок сразу попал ему в нос. Он чихнул и, прежде чем порошок успел рассеяться по помещению, распахнул дверь, и мы выскочили. Еще вечером я срезал бумагу с окна, и потому сразу же сквозняком все вытянуло. Не случись этого, вы бы все заснули надолго, а мы с дружком, похоже, навсегда. С перерезанным от уха до уха горлом. Это ведь ты устроил так, чтобы окошко не открылось?
Гунь Шань только кивнул, безуспешно пытаясь вытолкнуть изо рта туфлю.
— Прикажи залепить ему рот, — продолжал Ди. — И пусть соорудят из двух шестов носилки. Мы завернем его в одеяло и понесем. Если встретим ночную стражу, скажем, что несем к лекарю заразного больного.
— Убери с него ногу, Лысач! — гаркнул Капрал. — Не видишь, что ли, он и так не может ходить.
Затем, обращаясь к судье, спросил:
— Инструмент тебе нужен?
— Не учи ученого, я как-никак был начальником стражи, — проворчал Ди. — Дай только нож.
— Ладно, — отозвался Капрал. — Кстати, принеси мне его пальцы и уши. Разошлю их кое-кому из несговорчивых, чтобы не забывали, с кем имеют дело. Завернешь в промасленную бумагу и принесешь, договорились? А куда тело денете?
— В трясину опустим, там его никто не отыщет.
— Ну и хорошо. Вообще-то не люблю убивать, но уж если это делать, то надо, чтобы все было чисто.
От боли и ужаса Гунь Шань совсем обезумел. Казалось, глаза его вот-вот вылезут из орбит. Пригвожденный к полу, он извивался словно уж. Когда Лысач вынул кляп, он забормотал что-то нечленораздельное, но рот ему тут же заклеили, и звуки прекратились. Капрал лично связал его по рукам и ногам тонкой и прочной веревкой. Двое принесли импровизированные носилки, перекатили на них Гунь Шаня и привязали его тело к палкам.
Появился Студент.
— Что тут происходит? — спросил он, изумленно глядя на мужчин и обнаженную девушку.
— Не твое дело, молокосос! — отрезал Капрал, и сказал, обращаясь к Ди: — Ночью на болоте никого не бывает, так что можете заниматься с ним в свое удовольствие. Этому гаду я никогда не доверял — и правильно делал!
Ди и Цзяо Тай со своей ношей вышли в переулок. Вокруг было тихо. Если кто-то и слышал шум, то, видимо, почел за лучшее не вмешиваться.
Через две улицы им встретился ночной дозор, и тоном, не допускающим возражений, Ди приказал им нести носилки прямо к зданию суда.
— Это опасный преступник, — добавил он, и двое могучих мужчин тут же приняли ношу.
У главного входа судья передал заспанному стражнику свою визитную карточку с указанием немедленно разбудить советника Баня. Ночные сторожа оставили носилки и удалились. Вскоре появился стражник с фонарем. За ним в домашней одежде вышел и Бань. Он стал засыпать их вопросами, но Ди сразу же его прервал.
— Это Гунь Шань, — сказал он. — Прикажите людям перенести его в свой кабинет и разбудите Дэна, объясню все позже!
Когда носилки опустили на пол, Ди велел принести кувшин подогретого вина. Вдвоем с Цзяо Таем они разрезали ножом Капрала веревки и усадили Гунь Шаня в кресло лицом к стене. Тот попытался освободить рот, но не смог: от тугих веревок у него онемели руки. Вор начал глухо стонать. Свет единственной свечи падал прямо на его искаженное болью лицо и на истощенное, все в шрамах тело. Лодыжка у него распухла, а ступня была неестественно вывернута.
— Его нога навела меня на любопытную идею, — сказал Цзяо Тай. — Что, если он и есть тот поганец, который подглядывал за парочкой? Возможно, он тогда просто прикинулся хромым. Отличный трюк, чтобы сбить всех с толку. Остальные приметы тоже сходятся: он высокий, худой...
Ди вдруг резко обернулся и впился глазами в своего помощника.
Цзяо Тай смешался.
— Это всего лишь мое предположение, — робко произнес он, — я вовсе не хотел...
— Замолчи! — прикрикнул на него судья и стал быстро ходить взад и вперед, сердито бормоча что-то себе под нос.
Цзяо Тай опасливо посматривал на него. Он не мог взять в толк, чем так разгневал судью.
Наконец Ди остановился и с чувством произнес:
— Спасибо тебе, Цзяо Тай. Твое замечание помогло мне докопаться до истины. Я был полным дураком, я слепо ухватился за одну-единственную версию... Что ж, теперь мне все ясно.
Услышав приближающиеся шаги, он сделал знак помощнику остаться, а сам поспешно вышел в коридор. Судья Дэн, как и Бань, был в домашнем платье с опухшими со сна глазами. Он попытался о чем-то спросить, но Ди приглушенным голосом сказал:
— Отошлите своего советника.
Дэн сделал знак Баню удалиться, и судья продолжал:
— Завтра ваша честь выслушает показания обвиняемого в суде. Закон запрещает судье проводить допрос приватно, однако на меня это правило не распространяется, и я его допрошу сейчас. Вы встанете за его креслом так, чтобы он вас не видел.
Появился стражник с подносом, на котором стояли две чашки и кувшинчик с вином. Ди взял у него поднос и вернулся в кабинет. Дэн и Цзяо Тай встали возле стола. По знаку судьи Цзяо Тай запер дверь, и тогда Ди освободил пленнику рот. Едва шевеля вспухшими губами, Гунь Шань пролепетал:
— Не надо! Не надо!
— Никто не собирается тебя пытать, я тебе это обещаю, — мягко, но убедительно произнес судья Ди. — Я — агент, занимающийся важными уголовными делами, Гунь Шань, и это я спас тебя от злых людей, там, в гостинице. На-ка вот, выпей!
С этими словами он поднес носик кувшинчика ко рту Гунь Шаня. Пока тот судорожно глотал вино, Ди снял с шеи шарф и укрыл им колени Гунь Шаня.
— Чуть позже я велю дать тебе чистое платье и попрошу врача заняться твоей ногой, а потом ты сможешь хорошенько выспаться. Ты ведь очень устал, и лодыжка, верно, очень болит, не так ли?
После грубого избиения в гостинице внезапный переход к нормальному, человеческому обращению окончательно сломил Гунь Шаня. Он стал тихо всхлипывать, и по его впалым щекам потекли слезы.
Ди извлек из складок своей одежды продолговатый пакет, развернул его и, показывая Гунь Шаню старинный кинжал, ровным голосом задал свой первый вопрос:
— Этот кинжал висел возле туалетного столика?
— Нет, рядом с лютней, у кровати, — ответил Гунь Шань.
Судья дал ему еще вина.
— Лодыжка болит! Мочи нет терпеть! — простонал пленник.
— Не тревожься, мы ее полечим и тебе станет легче. Я же обещал, тебя не будут пытать. Ты ведь когда-то уже через это прошел?
— Они прижигали мне тело каленым железом! — вскрикнул Гунь Шань. — Я совершенно ни в чем не был виноват, их позвала та женщина!
— Это было давно, Гунь Шань. Теперь же ты совершил убийство и будешь предан казни, но это будет легкая смерть. Говорю еще раз: тебя не станут мучить, никто и пальцем до тебя не дотронется.
— Развратница! Она сама меня соблазнила, клянусь вам, совсем как та, из-за которой меня пытали! Вы только взгляните на мои ужасные шрамы!
— За что они тебя так, Гунь Шань?
— Я молодой еще был, мальчик совсем. Проходил мимо дома. Она мне улыбнулась из окна и сама меня поманила, а когда я вошел, стала насмехаться над моим безобразным лицом... Я ее захотел, она заверещала, я схватил ее за горло... И тогда она ударила меня по лицу кувшином. Он разбился, рассек мне щеку, и у меня вытек глаз. Посмотрите — видите, какой шрам? А после сбежались мужчины, и она стала вопить, будто я хотел ее изнасиловать. Тогда они повалили меня на пол и стали прижигать каленым железом. Когда они побежали за стражниками, мне удалось скрыться.
Гунь Шань зашелся плачем. Ди молча дал ему выпить еще вина. Человека в кресле колотила такая дрожь, что зубы громко стучали.
— Все эти годы я ни разу... не прикасался к женщине до той поры, пока... пока эта, другая, не соблазнила меня. Я хотел только одного — денег, клянусь вам! Поверьте мне, умоляю!
— До того случая ты бывал в доме у судьи Дэна?
— Только раз, после полудня, пока все спали. Это самое удобное время, потому что по ночам ходит стража. Я проник через запасной вход, тогда она сидела в библиотеке, и спальня была пуста. Я обыскал комнату, нашел за туалетным столом потайной ящик, и тут услышал чьи-то шаги. Я выбежал в сад, вскочил на крышу, а оттуда спустился на тихую улицу позади дома.
— А во второй раз как вошел?
— По крыше и через внутренний сад. Я вдунул под дверь сонный порошок и стал ждать. Когда вошел, то служанка уже заснула. Тогда я проник в спальню, чтобы добраться до сейфа, и тут увидел ее, тоже спящую. Она лежала совсем голая, шлюха поганая! Я не хотел этого делать, но... меня будто кто-то подтолкнул. Зачем она выставила себя напоказ, как уличная девка? Почему не прикрылась? Она сама виновата, это она меня совратила. Безмятежный вид... Эти ее закрытые глаза... Я схватил кинжал и всадил в ее поганое сердце. Мне хотелось раскромсать на куски, уничтожить ее, похотливую, злобную...
Гунь Шань вдруг замолк. Пот заливал его изможденное лицо и струйками сбегал по натертой маслом груди. Устремив на судью горящий безумием глаз, он тихо продолжал:
— Тут я услышал, как где-то в доме открывают дверь, и быстро вышел в гардеробную. Служанка спала, но в коридоре раздавались шаги. Я выдул в коридор остатки порошка и выскользнул в сад. Потом стал карабкаться по крышам до чайной и только тогда спустился. Было еще рано, и терраса оказалась пустой. Подавальщику я сказал, что мне нехорошо, присел на стул и после нескольких чашек чая пришел в себя. Тут я понял, что пришло время убраться из этого проклятого места, из города, где надо мной надругались, где меня осквернили. Надо было как можно скорее вытянуть деньги из Лэн Цзяня, чтобы уехать далеко-далеко, чтобы вернуть себе чистоту... Я видел, как вы оба вошли, а когда вы отправились куда-то один, стал следить за вашим спутником. Потом вы вернулись, и я опять за вами наблюдал и решил, что вы сумеете заставить Лэна отдать деньги. Потом я шел за вами до гостиницы. Потом...
— Дальше мне все известно, — прервал его Ди. — Я даже знаю, откуда у тебя записная книжка, ты нашел ее у Гвоздики в комнате. Сначала выдрал оттуда только несколько листков, а стащил сегодня. Все это теперь уже неважно. Сейчас нам нужно думать только об одном — чтобы тебя больше никто не истязал. Знаешь, что мы сделаем? Мы представим дело так, будто это было простое убийство с целью ограбления. Если ты признаешься, что еще и изнасиловал ее, твоя смерть будет долгой и мучительной. Ты же знаешь, как действует при этом палач? Он начнет срезать полоски мяса сначала с твоей груди, потом...
— Нет! — завопил Гунь Шань. — Я на все согласен, только помоги!
— Хорошо, я помогу. Только ты должен выслушать меня внимательно и сделать все так, как я скажу. Ты заявишь, что знал о том, что госпожа Дэн часто навещает старшую сестру, дом которой находится за Северными воротами. Через малый сад ты вошел в спальню госпожи Дэн и заявил, что сестра просит ее приехать немедленно по тайному, не терпящему отлагательств семейному делу, что она просит захватить с собой десять ямбов и никому, даже мужу, не сообщать о своем к ней визите. Госпожа Дэн тебе поверила. Вы вышли через потайную дверь. В полуденный час улица была пустынной, и ты спокойно вывел ее на болото. Тут ты потребовал, чтобы она отдала тебе все деньги и украшения. Она хотела позвать на помощь. Ты испугался, велел ей молчать и пригрозил кинжалом. Она попыталась вырвать его из твоих рук, и ты с перепугу ее нечаянно заколол. Потом вырвал из ее ушей серьги, взял браслеты и сверток с золотом. Деньги ты успел потратить, но побрякушки продавать побоялся.
Вот эти вещи. Они будут представлены как вещественные доказательства во время суда.
Ди вынул из рукава драгоценности, дал Гунь Шаню их разглядеть и продолжал:
— Ты расскажешь все, как я велел, Гунь Шань, и тогда я обещаю, что тебя не будут мучить, не станут бить, и ты умрешь быстро. И тогда все твои страхи останутся позади, всем страданиям наступит конец. Ты наконец-то отдохнешь, и тебе не нужно будет ни от кого больше прятаться. А сейчас тебя уложат в постель, доктор осмотрит ногу, и ты сможешь уснуть.
Исхудалый человек не отвечал. Его голова свесилась на грудь. Последние силы оставили его. Судья Ди встал.
— Позови охранников, — тихо сказал он Цзяо Таю. — Пусть его сопроводят в камеру. Проследи, чтобы лекарь занялся его лодыжкой и дал ему успокоительное.
Судья подал знак Дэну, и вместе они покинули кабинет. Дэн был смертельно бледен. Он стал было бормотать слова благодарности, но Ди нетерпеливо отмахнулся:
— Надеюсь, вы позволите нам сегодня расположиться в гостевых покоях здания суда?
— О чем речь, Ди! Я готов сделать все, что захотите, — проговорил Дэн.
Они вышли во внутренний двор.
— Я... у меня просто нет слов, Ди! — с запинкой сказал Дэн.
— Еще бы! — сухо бросил судья. — Будьте любезны распорядиться, чтобы под начало моего помощника Цзяо Тая дали двенадцать человек стражников. Нужно произвести задержание главы здешних уголовников по кличке Капрал и молодого бандита, который именует себя Студентом.
— Да, да, разумеется!
Дэн хлопнул в ладоши. Явившемуся на его зов испуганному Баню он велел приготовить комнаты для почетных гостей и предпринять все, что нужно для ареста двух человек.
— Если вы пробудете у нас еще какое-то время, Ди, то боюсь, что в нашей тюрьме не останется ни одного свободного места, — с бледной улыбкой заметил Дэн.
— Завтра утром нам предстоит слушать показания обвиняемых, — бесстрастно сказал Ди. — Попрошу вас перед открытием сессии объявить меня исполняющим обязанности вашего помощника, чтобы я смог принять личное участие в допросе в качестве официального лица. Спокойной ночи!
Он дал Баню и Цзяо Таю подробные инструкции относительно арестов, и затем слуга провел его в комнаты для гостей позади зала заседаний.
Гостиная оказалась обширным, уютно обставленным помещением. Ди опустился в кресло. Рассеянным взглядом он следил за тем, как двое слуг зажигают большой подсвечник на высоком столе у стены и раздвигают шелковый полог кровати розового дерева. Вошел старик с подносом, на котором стояли чайник и тарелочки с холодными закусками, за ним появилась заспанная служанка. Она повесила на красную лакированную спинку кровати чистое ночное платье. Старик разлил чай, зажег ароматические палочки перед висящим на стене большим свитком с изображением пейзажа, затем с пожеланиями добрых сновидений и бесконечными поклонами удалился. Медленно прихлебывая чай, Ди откинулся на спинку кресла. Усталым жестом он приподнял левую руку, достал из рукава бамбуковую трубку и положил ее перед собой на стол.
Да, ему следовало бы с самого начала догадаться о возможности подобного приема. Спящая служанка, которую не разбудил даже грохот разбитой Дэном вазы, безмятежное выражение лица убитой — все это должно было навести его на мысль о том, что их обеих усыпили. Никакого необычайного стечения обстоятельств не произошло, и у судьи Дэна не было приступа внезапного помешательства, просто он тоже стал жертвой дозы снотворного порошка, которую Гунь Шань вдул в гардеробную, прежде чем сбежать.
К тому моменту, когда Дэн, войдя в гардеробную, смотрел сквозь полуоткрытую дверь на свою жену, та была уже мертвой.
Издалека донесся звук деревянной колотушки — мимо здания суда прошел ночной дозор. Через несколько часов наступит рассвет, а поспать так и не удалось.
Его взгляд упал на изящный книжный шкафчик из бамбука, стоявший в углу. Судья встал и взял томик в роскошном парчовом переплете. Открыв его, он обнаружил, что это специальное издание сочинений Дэна, выполненное на ценнейшей, светящейся, словно белая яшма, бумаге. С сердитым восклицанием Ди вернул томик на прежнее место и взял наугад другой. Это оказался буддийский трактат. Он задумчиво прочел вслух первые его строки:
В муках и слезах рождаемся мы,
В муках и слезах проходит жизнь наша.
Умереть и более не рождаться на свет —
Вот единственный путь избавления
От мучений и горя.
Ди закрыл книгу. Будучи последователем Конфуция, он не разделял взгляды буддистов, однако же прочитанное им удивительным образом совпадало с его нынешним настроением.
Он так и уснул, сидя в кресле с книгой на коленях.