«Агентурно Х»

Глава девятнадцатая Круги от волн Рогервика

1916 год. Октябрь. Рогервик

Балтийский порт постепенно приходил в себя после пиратского набега. Никто не сомкнул глаз этой ночью. С рассветом народ начал выбираться из убежищ. Первыми, конечно, высыпали вездесущие мальчишки. Еще бы, можно было увидеть разбитую снарядом телегу и погибшую лошадь пока не убрали, а лучше всего — найти осколок от этого самого снаряда, да поувесистей. Вот тогда ты кум королю и первый герой среди пацанвы. Петька Ожегов, десятилетний кудлатый отпрыск кухарки из портового трактира для господ офицеров, тоже рванул из дома ни свет ни заря, несмотря на протесты матери. Однако буквально через пятнадцать минут он к ее удивлению заявился снова в сопровождении двоих приятелей и буквально заорал с порога:

– Мамка, там человек на берегу!

– Что ты орешь как оглашенный? Какой человек?

– Синий и голый.

– Господи, что ты городишь-то!

– Правда, побожиться могу!

Петька и приятели начали интенсивно креститься, чего обычно за ними не водилось.

– А ну пойдем, — решительно сказала кухарка, будучи женщиной не робкого десятка.

На берегу и вправду лежал ничком неизвестный светловолосый мужчина в одних подштанниках, которые, впрочем, с него почти сползли.

– Господи, срамно-то как, ужасы какие! — воскликнула женщина и прикрыла утопленника шерстяным платком.

– Спасибо, мадам, — неожиданно произнес утопленник и затих.

– Свят, свят! Ну-ка, Петька, беги в дом, в шкафчике на кухне справа водку найди, возьми одеяло верблюжье с печки и тащи сюда. А вы, архаровцы, бегите за помощью, надо мужиков с телегой, и за фельдшером Зинченко, что в крайнем доме живет, зайдите.

Мальчишек как ветром сдуло.

– А вот за водочку отдельное спасибо, — просипел мужчина.

Женщина невольно улыбнулась.

– Да вы, мужики, и когда при смерти, все о ней думаете.

– Почему же только о ней? Еще о женщинах думаем. Вас как величать?

– Василиса Петровна я.

– Василиса, очень хорошо, просто прелестно! Извините, я в таком виде. Разрешите представиться… — с этими словами мужчина попытался встать хотя бы на четвереньки, но силы оставили его.

Пулей примчался Петька, таща все, что было велено.

Женщина постелила одеяло, и они с сыном кое-как перетащили страдальца на эту подстилку. Потом она начала интенсивно растирать водкой совершенно окоченевшего человека.

Вскоре подъехала телега, появился городовой, а вот фельдшера застать не удалось. Неизвестного в бессознательном состоянии погрузили на повозку и отвезли в госпиталь.

1916 год. Ноябрь. Свинемюнде

В кабинете контр-адмирала Лангемака бушевала буря.

– Вы еще смеете мне что-то пенять? — возмущенно говорил адмирал посетителю сво его кабинета. — Я потерял семь миноносцев в течение суток!

– Так много? — спокойно спросил Николаи.

– Да! Два миноносца по пути к Рогервику и на обратном — еще пять. Вы понимаете, пять! Я сразу был против этой авантюры. Финский залив, как суп с клецками, а клецки — это мины, черт вас побери вместе со всей вашей сухопутной братией. Виттинг после первых двух подрывов дал запрос на прекращение операции. Я готов был отдать такой приказ, но на меня надавили самым беспардонным образом. В результате погибли отличные моряки и образцовые корабли.

– Это говорит только о том, что проход был плохо протрален, а на обратном пути командир флотилии просто запаниковал.

– Не вам судить! Что вы можете понимать в морском деле? — взвился Лангемак. — Вам легко рассуждать, сидя в мягком кресле. Это вам не ночью идти по минам в водах противника. И ради чего? Двух трупов? Можете их забрать.

– Я, собственно, за этим и прибыл. Еще я бы хотел поговорить с Виттингом.

– Ну уж нет, оставьте его в покое. Да вы и не сможете, потому что он уже третьи сутки загружен спиртным, как танкер. И пусть!

– И все-таки я настаиваю.

– Вы настаиваете? Какого черта вы со мной, контр-адмиралом кригсмарине, разговариваете в приказном порядке? Я, знаете ли, моряк, могу и вон выставить. Да-да, я вас не боюсь! У меня заслуг перед Германией на десятерых! Я считаю, что это вы угробили моих людей! И я вам обещаю крупные неприятности, будь вы хоть трижды начальником разведки! — взорвался Лангемак.

– Давайте не будем нагнетать страсти, а попытаемся разобраться в случившемся, — с ледяным спокойствием сказал Николаи. — Пока операция готовилась, я понимал, что сам факт работ по техническому оснащению кораблей скрыть невозможно, поэтому старался сохранить в тайне цель операции, и мне это удалось. Теперь можно приоткрыть завесу. Я, конечно же, ждал не труп, а живого агента, второй был просто перевозчиком. Этот агент обладал феноменальными способностями и уникальными сведениями.

– И в чем же состояла эта феноменальность? — гораздо спокойнее, но все же с некоторым сарказмом спросил адмирал.

– Как бы вы отнеслись к тому, что получили бы возможность читать радиограммы русских?

– Хорошо, конечно! А как к этому можно еще отнестись?

– У этого агента уникальные способности к запоминанию. Он нес в голове все коды и сигналы шифра русского флота.

– Откуда он их знал?

– Это входило в его служебные обязанности. Как вы считаете, адмирал, стоило рискнуть за такой куш?

– Вынужден признать, что риск в такой ситуации оправдан.

– Хорошо. Пойдем дальше. Вы уверены, что проход был очищен от мин достаточно хорошо?

– Полностью уверен! Подводная лодка, охранявшая тральщики, благополучно прошла этим фарватером и никаких признаков мин не обнаружила.

– Так откуда они взялись в таком случае?

– Их поставили снова, — догадался Лангемак.

– Другого объяснения я тоже не вижу. Русские все знали! Причем они знали, куда мы идем, как мы идем и зачем.

– Откуда?

– Предполагаю несколько факторов и источников утечки. И один из них находится здесь.

– На базе не могли знать о готовящемся проходе в минном заграждении.

– Зато могли знать о времени выхода и составе флотилии. Кроме того, есть тральщики и подводная лодка.

– Моряки не предают! — опять начал кипятиться Лангемак.

– Пока трезвые. А шнапс, к сожалению, развязывает языки. Пьяная болтовня зачастую хуже преднамеренного предательства. В сложившейся ситуации я вынужден подозревать всех.

– А может быть, информация просочилась из вашего ведомства? Ведь об истиной цели похода Виттинг узнал непосредственно перед выходом и вряд ли мог передать эти сведения за пределы базы, которую и не покидал. Впрочем, капитан Виттинг глубоко порядочный и преданный Германии офицер, это я знаю совершенно доподлинно.

– Людей из Морского имперского управления и моего ведомства, которые даже косвенно могли знать что-то об операции, сейчас проверяют самым тщательным образом. Однако и ваших людей тоже будут проверять. Теперь вы понимаете, что мне важны показания любого свидетеля, в том числе и командира флотилии? Здесь будут работать два моих офицера. Прошу не чинить им препятствий, а, наоборот, оказать содействие. Тем быстрее они закончат.

– Ладно, — буркнул Лангемак, — надо найти и выдрать эту занозу.

– Совершенно верно. И последнее, поверьте, я искренне переживаю случившуюся трагедию и не снимаю с себя ответственности. Я недооценил нашего противника. Мы почему-то предпочитаем считать их варварами, а это в корне неверно.

– Согласен с вами, должен признать, они и мне не раз утирали нос. Простите мою несдержанность.

– Взаимно. Я тоже не всегда был на высоте. Искренне рад, адмирал, что мы закончили на конструктивной ноте. Не смею вас более отрывать от важных дел.

– Прощайте, полковник.

В душе Николаи был рад, что удалось погасить адмиральский гнев и вновь взять инициативу в свои руки. В противном случае, и он это хорошо почувствовал, могли последовать серьезные разбирательства с малоприятными последствиями. Не то чтобы у Николаи не имелось контраргументов, в конце концов вся деятельность разведки — это сплошное хождение по самому краю, и риск — неотъемлемая часть его работы, но сама необходимость оправдываться вызывала у полковника полное отвращение. К этому Николаи не привык.

1916 год. Ноябрь. Свинемюнде

Этим же вечером приятели Клаус Шварцер и Франц Клюге сидели в офицерском кабаке и нажимали на спиртное, тем более что повод для этого был существенный.

– Ну, Франц, давай за то, что ты выбрался из этой передряги целым и невредимым.

– Прозит.

– Да уж, ночка была та еще, доложу я тебе, — рассказывал изрядно подвыпивший минный офицер с «S‑56». — Мины, кругом мины, мы теряли один корабль за другим. Вообще весь поход был какой-то дьявольски ужасный. Посуди сам, проход, который для нас подготовили, оказался заминирован. В Рогервике мы приняли на борт два трупа, буквально изрешеченных пулеметными очередями. На всем пути мы не встретили ни одного, понимаешь, ни одного вражеского корабля. Всей нашей добычей стал паровой катер. Как такое может быть? Это разве не козни дьявола?

– Не иначе, — согласился Шварцер.

– Вон смотри, Клаус, Виттинга понесли.

Из зала действительно аккуратно выводили вдрызг пьяного неудачливого командира флотилии.

– Я его никогда таким не видел, — удивленно сказал Шварцер.

– Его никто таким не видел! Еще бы не напиться, теперь на него всех собак повесят.

– А зачем вы трупы взяли? — спросил Шварцер.

– Это для меня самая большая загадка. Не понимаю. Может, их должны были подобрать живыми, но зачем нужны мертвые, а, Клаус?

– Ладно, Франц, это война. Пусть начальство головы друг другу сносит, лишь бы до нас не докатилось.

– Это верно, наливай.

1916 год. Ноябрь. Гельсингфорс

Непенин в третий раз перечитал только что расшифрованное донесение по линии «Барон». У него прямо отлегло от сердца, поскольку, несмотря на все заверения Окерлунда, до сего момента он не был уверен, что вражеские агенты пусть израненными, но все-таки живыми не попали на борт немецкого корабля.

1916 год. Ноябрь. Рогервик

После германского набега прошло три недели. Постепенно жизнь в Рогервике вошла в обычное русло, раны города оказались не такими серьезными, как могло показаться после той огненной ночи.

Василиса Петровна тоже погрузилась в круговорот повседневных дел. Тяжело было одной тянуть мальчишку, да еще и в военное время. Муж ее, ходивший боцманом, погиб вместе со своим судном два года назад, подорвавшись на мине.

Как-то, вернувшись с работы и умаявшись настолько, что даже не могла заснуть, она села чинить Петькины штаны и так, за иголкой, вспомнила о давешнем блондине в исподнем, который так забавно пытался заговаривать с ней. «Наверное, из благородных, — подумала она. — Где же он одежу-то потерял?»

В это время в дверь постучали.

– Не заперто, входите, — устало произнесла женщина.

В дверях появился огромный букет цветов, над которым виднелся околыш фуражки.

– Здравствуйте, Василиса Петровна, не узнаете? — произнес букет с легкой хрипотцой.

– Я вас не вижу.

Букет был вручен, а на столе появились шампанское, торт и большой кулек.

– А теперь? — вошедший морской офицер снял фуражку под которой оказалась светлая, почти белая шевелюра.

– Утопленник, — ахнула женщина.

– Он самый, — весело сказал офицер. — И точно был бы утопленником, если бы не вы да сын ваш. Доктор сказал, что привези меня на час позже, мне бы и сам дьявол не помог. И все-таки разрешите представиться, старший лейтенант Окерлунд Рагнар Ансельмович.

– Очень приятно, ваше благородие, — поднимаясь и невольно поправляя прическу, ответствовала женщина.

– Да какое там благородие, это вы мое благородие, ангел-спаситель мой. Давайте шампанского — выпьем за вас.

– Хорошо. Только мне непривычно, — смущенно произнесла женщина.

– Ничего. Давайте фужеры.

Окерлунд с выстрелом открыл бутылку.

– Ой, с пузыриками, как сидр, только кисловатый, — выпив, засмеялась она.

– Вы что же, не пробовали никогда?

– У нас в трактире господа офицеры такое не заказывают, мы и не держим. Они все больше водочку вкушают или коньячок.

– А что же в таком случае заказывают для дам?

– Так сейчас в порт никаких мамзелей не пускают.

– Я обычно тоже водку пользую. Но сегодня случай особенный.

В это время появился Петька и оторопело встал, увидев офицера. Он сразу признал давешнего человека на берегу.

– Здравствуй, Петр, — обратился к нему офицер. — Не бойся, я не привидение, подойди-ка поближе.

Петька не шевельнулся.

– Ну ты, брат, даешь. То с утопленником запросто общался, то теперь робеешь. Не стой столбом, подойди поближе.

– Ничего я не оробел, — буркнул мальчишка и подошел к столу.

В это время Василиса Петровна как бы невзначай вышла.

– Вот и я удивился, парень ты вроде смелый. Вот тебе за храбрость, — с этими словами Окерлунд передал Петьке кулек.

– Чего там?

– А ты разверни.

Петька немедленно сделал это и ахнул. Сверток был полон всевозможных сладостей. Тех самых сладостей из лавки Тикканена, мимо витрины которой мальчишки старались проходить как можно скорее, чтобы не расстраиваться. Однако Петька держал фасон. Он медленно взял только один засахаренный орешек и положил себе в рот.

В это время появилась Василиса Петровна. Она буквально преобразилась, непостижимым образом успев за это короткое время переодеться и навести некий порядок на лице и в прическе. Перед офицером предстала весьма миловидная молодая женщина в полном расцвете своих достоинств.

– Ты поблагодарил господина офицера? — бросила она сыну.

– Спасибо, а фуражку можно надеть? — спросил Петька.

– Можно, — разрешил Окерлунд.

Голова пацана тут же утонула в настоящей морской фуражке.

– Как у моего бати, — восхищенно сказал он, глядя в зеркало, висевшее на стене.

– Ваш муж моряк?

– Подорвался на мине аккурат позавчера два года как, царствие ему небесное, — тихо произнесла Василиса и, повернувшись к образам, перекрестилась.

Мальчишка продолжал крутиться перед зеркалом.

– Забирай, Петр, фуражку дарю.

– Ура! — прокричал тот и запрыгал по комнате.

– Петька, вот что, не балуй. Лучше возьми корзинку и беги к нам в трактир. Попросишь Луидорыча, чтобы сделал там к ужину на двоих. Скажешь, я очень просила. Принесешь, а потом можешь дуть на все четыре стороны.

– А кулек? — надув губу, обиженно спросил мальчишка.

– С конфетами своими, конечно. И не забудь друзей-архаровцев угостить. Ну давай, одна нога здесь, другая там.

– Ага, — радостно пролепетал парнишка и, придерживая фуражку, понесся в заданном направлении.

– Я в трактире «Марсель» работаю. Повар у нас Жан-Луи, имя такое двойное, не из наших он, но готовит — пальчики оближешь. К нам поэтому все благородия и ходят. А я повару нашему в помощницах. Сейчас Петька все доставит, а то я с работы и не готовила еще. Мы же пока выпьем беленькой под грибочки за ваше здоровье.

– И за ваше тоже.

– Благодарствуйте, Рагнар Ансельмович.

Женщина быстро соорудила закуску, и они выпили.

– Вы извините, но вот имя у вас откуда такое?

– Что, слух режет? Да, для русских имя странное и труднопроизносимое. Из скандинавов мы, однако род Окерлундов служит России еще со времен Петра Алексеевича. Предок наш попал в плен после морской баталии. Да так и остался.

– Вот судьба. Прижился, значит. А вы, к примеру, какой веры будете?

– Крестили меня по православному канону.

Василису Петровну почему-то очень порадовал этот факт, и она сама разлила водки.

– Спасибо вам еще раз, Василиса Петровна, за спасение мое.

Они выпили опять.

– Скажите, Рагнар Ансельмович, как же вы оказались на берегу, да еще и в таком виде?

– Нагишом-то? Наш катер «немец» подбил, стали тонуть. Мне повезло, что серьезных увечий не получил, только на некоторое время, видимо, потерял сознание, потом голова сильно гудела. Я прикинул, до берега метров двести будет. Надо плыть, плыть быстро, иначе в такой воде верная смерть. Вот я все лишнее с себя и скинул, все одно сукно и ботинки промокнут да только мешать станут. Как доплыл, не помню. А дальше вы знаете.

– Надо же. И как здоровье-то у вас сейчас?

– Годен к службе без ограничений, — отрапортовал офицер.

В это время вбежал Петька и принес всякой снеди. Он тут же схватил кулек со сладостями и был таков.

– Хороший мальчишка, — произнес ему вслед Окерлунд.

– Хороший, — согласилась женщина. — Но ремня иногда просит, да теперь некому поучить по-мужски.

– Ничего, жизнь научит.

Так за ужином и разговором незаметно прошел вечер. Окерлунд поднялся из-за стола и засобирался.

– Извините, Василиса Петровна, пора и честь знать, завтра убываю к месту службы.

Василиса тоже встала, вплотную подошла к офицеру, провела рукой по его мягким белокурым волосам и тихо произнесла:

– Какая я тебе Петровна, касатик, я ведь не старше тебя буду. Куда же ты на ночь глядя, вот утром позавтракаем, и поедешь с богом.