«Царство свободы» на крови. «Кончилось ваше время!»

ГЛАВА 5 Сибирская республика

Левинзон отнюдь не был глуп. Если в начале он не обратил внимания на убийства, вернее, никак не связал их с собственной персоной, то после гибели Горликова почувствовал — следующим в списке жертв наверняка станет он.

Что тут неясного? Контрреволюция явно перешла к террору, и чем бы ни руководствовались ее представители в выборе, они явно начали с участников погони за Покровским.

Еще с юношеских лет, с времен первой далекой революции, в которой довелось участвовать юным студентом, Левинзон усвоил главное — нет такого человека, которого бы при желании нельзя убить. Вопрос лишь в цене попытки.

Нынешние остатки былого отребья не бросали бомб, совершали преступления тихо, но ведь и объекты нападения были выбраны так, что охрана кому-либо из них не полагалась. Даже комиссару. И что теперь делать?

Самое простое — находиться всегда на людях. Не гражданских, чем помогут обыватели, а у себя, в воинской части. Сюда без боя посторонние не проникнут, а они явно не желают нести потери ради выполнения надуманных и абсурдных приговоров.

Нет у бывших сатрапов жертвенного порыва, каков в избытке имелся у революционеров далекой эпохи! Кишка тонка, потому обречены на проигрыш. Хотя при обреченности могут натворить немало дел.

Пополнять собой списки жертв не хотелось. Пусть Левинзон не достиг каких-то вершин, но как раз сейчас замаячили возможности большой карьеры. Начальство намекнуло на повышение в самом ближайшем будущем. В отличие от старого строя, новый позволял добиться многого. Был бы талант, желание и преданность идеалам революции. Да и вообще, дышалось сейчас намного лучше. Одно слово — свобода.

Вот только разобраться бы побыстрее со всеми, кто мешает нормальным людям жить!

Список почему-то получался настолько велик, что поневоле охватывала злость на страну, где подавляющая часть населения не понимает собственного счастья. Бунтуют, уходят в леса, активно и пассивно выступают против любых партий, не желают платить налоги, даже, страшно сказать, с непонятной тоской вспоминают века угнетения, словно тогда жилось счастливее.

Куда смотрят соответствующие структуры? Не век же прятаться в казармах!

На всякий случай комиссар проверил револьвер, тщательно почистил его, зарядил. Подумал — и добавил к нему «браунинг». Пусть неведомые враги косятся на кобуру, а тем временем кое-что поместится в кармане.

Мелькнула мысль — попросить у командира несколько вооруженных солдат, так ведь не поймут, поднимут на смех. Да и сколько тех солдат нужно для надежной охраны? Полдюжины? Дюжина? Уж пара явно не сделает погоды. Неведомые террористы явно не действуют в одиночку. Тут не обычные пехотинцы нужны, Левинзон знал подготовку бойцов в части, а специалисты своего дела. Кто-нибудь из Совета по борьбе с контрреволюцией, на худой конец — милиция. У нее тоже имеется кое-какой опыт схваток посреди улиц. И охранять они привыкли. В соответствии со своим назначением.

А тут еще какие-то сообщения о демонстрации рабочих. Наверняка вновь происки контриков, старательно баламутящих народ. Того и гляди, придется идти разгонять толпу смутьянов.

Но нет, кажется, обошлось. Никто не беспокоил, не вызывал пехотных солдат по тревоге. Промчался слух, будто туда направилась часть специального назначения, но и только. Видно, шествие горожан так и осталось просто шествием и не переросло в уличные беспорядки. Хорошо. Но что плохо — ближе к вечеру в часть дозвонилась супруга и поинтересовалась — муженек что, так и не собирается домой? И не надо отговариваться дежурствами и делами — она беседовала с начальством и точно знает — сегодня Левинзон абсолютно свободен.

Вот и поговорили! Надо было договориться заранее, упросить командира, чтобы навесил на женины ушки лапшу о важных мероприятиях, невозможных без ее супруга. Теперь-то уже поздно.

— Товарищ комиссар! Вас там на контрольном пункте спрашивают! — прозвучал голос посыльного. — Говорят, из милиции.

Надо же!

По ту сторону ворот чуть в стороне отдыхала тройка запряженных в сани лошадей. Рядышком медленно прогуливалось двое мужчин, еще один так и застыл на козлах.

Судя по коням — зря плачутся милиционеры на бедность. Такую тройку еще поискать.

Завидев вышедшего на улицу комиссара, мужчины шагнули навстречу.

— Здравствуйте. Вы — Левинзон? — спросил один из них, с птичьим носом. И, дождавшись утвердительного кивка, продолжил: — Мы из управления милиции. Видите ли, после убийства Горликова возникло предположение — банда злоумышленников вполне может избрать следующей жертвой вас. Они явно стараются убрать всех, замешанных в погоне за Покровским. Начальство приказало обеспечить вам охрану на то время, которое понадобится для нейтрализации преступников.

Сказанное настолько совпадало с собственными мыслями, что Левинзон невольно похвалил себя за трезвость рассуждений. А славную милицию — за здравый смысл и предусмотрительность. Остается надеяться — вычислить преступников они сумеют так же быстро, как и понять направление следующей их акции.

— Вынужден согласиться с доводами, — ломаться и возражать комиссар не стал. Мол, раз так требуется революции — какой может быть разговор?

— Надеюсь, вы уже освободились? Мы бы прямо сейчас вас и довезли. Заодно сразу наметим, как лучше организовать поручение. Вдруг придется затребовать еще пару-тройку человек?

— Думаете, настолько серьезно?

— В зависимости от расположения домов, подходов и прочего, — пожал плечами милиционер с птичьим носом. — Просто имеет прямой смысл в случае появления банды взять их прямо на месте. По нашим данным, на дело идет не больше четырех человек, перестрелять из засады такое количество — плевое дело.

— Хоть выяснили, кто стоит за этим? — уже направляясь к саням, спросил Левинзон.

Вряд ли имя могло ему что-нибудь поведать, но хочется же убедиться в компетенции соответствующих служб!

— Разумеется. Покровский, — небрежно обронил птиценосый, усаживаясь рядом. — Поехали, Иван!

Сани лихо взяли с места, понеслись по заснеженной улице и на повороте едва не столкнулись со встречными, гораздо более спокойно ковыляющими по направлению к части.

— Нам требуется комиссар Левинзон, — оповестил часового выпрыгнувший оттуда мужчина. — Я из милиции, старший следователь Николаев.

— Так он только что с вашими уехал. — На протянутые бумаги солдат даже не взглянул. — Вон, видите тройку?

Видеть было поздно, тройка уже скрылась в изгибах улиц, но память услужливо подсказала встреченный минуту назад экипаж.

— С какими нашими?

— Из милиции, — охотно пояснил дежурный. — Они его тут дожидались. Тоже документы показывали…

Дослушивать Николаев не стал.

— Лука Степанович, что? — Суханов с удивлением смотрел на вернувшегося в два прыжка начальника.

— Опередили! На минуту опередили! Да что сидишь! Гони! — Следователь ударил в спину возничего. — За теми санями, помнишь, что только что отъехали?

— Вы меня не поняли. Я — Покровский, — спокойно пояснил птиценосый.

— Что? — не понял Левинзон.

— Странно. Комиссары представлялись мне понятливее. Стоило столько искать, а при встрече — не признавать, — Покровский вроде говорил с иронией, но взгляд у него оставался холодным и пристальным.

И только тут до Левинзона дошло.

Увы, запоздалое прозрение уже ничего не могло изменить в его судьбе. До сулящих относительную безопасность казарм было уже далеко, гораздо дальше, чем для двоих контрреволюционеров, сидевших по обе стороны от комиссара. Причем второй был настолько крупным и здоровым, что справиться с ним было навряд ли возможно даже в самой благоприятной обстановке. А уж в санях да на ходу…

— Вот именно, — словно бы ответил на промелькнувшие мысли Покровский. — Сидите, господин комиссар, и без глупостей. Кстати, домой к вам мы не поедем. Зачем травмировать вашу супругу? Мы же не звери, в отличие от вас женщин и детей не трогаем.

Лапать кобуру явно не стоило. Кто ж будет наблюдать, как предполагаемая жертва извлекает табельный револьвер? Правда, сами преступники оружия на виду тоже не держали, но Покровский сидел вполоборота, и рука в кармане явно сжимала не поддельный документ. А второй бандит вообще чисто по-дружески возложил на плечо комиссару солидную ручищу. Сожмет — мало не покажется.

Но мысль работала, оказаться бараном на бойне не хотелось, да и были же припасены на подобный случай сюрпризы.

— Хоть закурить разрешите? — как мог спокойнее осведомился Левинзон.

— Курите, — равнодушно согласился Покровский.

Комиссар снял рукавицы и запустил правую руку в карман. Металл пистолета был холоден, хотя сколько владелец «браунинга» был на свежем воздухе? Всего ничего.

Патрон был в стволе, на это ума хватило. Оставалось снять с предохранителя, а дальше…

В кого, кстати, стрелять первым? Надо бы — в Покровского. Амбал амбалом, но бывший царский офицер — гораздо более серьезный враг. Таких требуется уничтожать без суда.

С другой стороны, в сидящего слева — удобнее. Только хватит ли ему одной пули, и как потом извернуться против главаря? Или — сразу после выстрелов пихнуть Покровского изо всех сил? Комплекция у офицерика сравнительно хрупкая, вдруг вывалится из саней? А там уже — в спину вознице, и следующие — в валяющегося бандита.

Но удастся ли? Не такой Покровский и мальчик, попробуй его спихни!

В кого же? Медлить дальше нельзя. Все-таки в главаря. Вдруг последний выстрел?

Холодные глаза Покровского оставались такими же, когда Левинзон вначале медленно потянул руку из кармана, затем рывком завершил движение.

Почти завершил. Спустить курок ему было не дано. Огромная лапища соседа вдруг дернула комиссарскую голову, и только хрустнули позвонки. Едва-едва слышно за шелестом полозьев и перестуком копыт.

— Откомиссарился, — пожал плечами Покровский. — Кстати, господа, за нами, кажется, погоня. Ну, Иван, теперь твоя работа!

А тот был лишь рад, и тройка рванула так, что дома замелькали по сторонам, шарахнулись в стороны пешеходы, и преследующие сани сразу исчезли где-то позади…

— Гони, Глебушка!

Мороз никуда не пропал, по-прежнему господствуя на оледенелых заснеженных улицах, но Николаеву было жарко. Он не чувствовал дующего в лицо ветра, напротив, был рад ему — свидетелю скорости.

Дома проносились мимо. Следователь не обращал на них внимания. Сейчас в мире существовали лишь летящие впереди сани, и больше ничего.

Нет, сознание вскользь отметило — неплохо бы перекрыть улицу, только как сообщить своим о новом преступлении? А без сообщения никто никого задерживать не станет. Несутся сани, так пусть. Кому какое дело? Порою кое-кто из богатеев носится в разгуле, а попробуй остановить — надавят на начальство, сам виноватым окажешься.

— Давай, Глеб! — проорал Суханов.

Ему полностью передалось возбуждение непосредственного начальства. Даже револьвер извлек. Сам-то Николаев не торопился с этим. На сто шагов из «нагана» стрелять, да в движении — лишь ворон смешить. Да и примут еще за налетчика. Следователь — не та птица, чтобы многие граждане знали в лицо.

Глеб давал. Он встал на козлах, погоняя лошадей, только было их две, да и породою против уносящейся тройки не вышли. Странно, что вообще удержались позади на какое-то время. Увы, слишком малое.

Еще бы знать, куда направляются беглецы, можно было бы попробовать промчаться в объезд, перехватить их где-нибудь, а догнать никаких шансов от начала погони фактически не было.

Сани преступников свернули на проспект Свободы, пронеслись по нему, исчезая вдали, и там, едва видимые, куда-то лихо свернули.

Нет, куда — заметили, догнать не смогли, тем более дальше беглецы начали петлять, хоть всех прохожих опрашивай, куда умчалась тройка великолепных лошадей? Да еще перед одним из поворотов демонстративно сбросили прямо на дорогу безжизненное тело комиссара. С характерно переломанной шеей.

— Ушли, гады!

— Значит, вы фактически держали бандитов в руках и дали им скрыться? — Тон начальника не обещал ничего хорошего. Как и его обращение на «вы».

— У них кони были лучше. Наши — откровенные клячи. Вам ли не знать? — Николаев отвечал твердо, хотя какое-то подспудное чувство призывало пониже опустить голову и спрятать глаза. Но это было недостойно. Виноват, чего уж там, значит, надо ответ держать.

— Кони… А найти тех коней нельзя? Или вам все говорить надо? Вряд ли хорошие, по вашим словам, кони неизвестны в городе.

— Почему же? Это… Известны. Из конюшни Селиванова. Взяты сегодня утром напрокат под залог в шестьдесят тысяч сибирских рублей. Возвращены даже раньше времени. Целые и невредимые. — Все-таки следователь был профессионалом. Вернее, стал им за последние годы. — Брал и возвращал один и тот же человек. Представился приезжим из Иркутска. Одет был весьма прилично, в лисью шубу. По виду — купец. Глаза серые, нос прямой, борода русая, особых примет не имеет. Все — по словам приказчика. Отказать не было причины. Сами знаете, Селиванов охотно сдает скакунов на время. А тут — даже торговаться не стали.

— Но хоть паспорт спросил? — В голосе начальника прорезалась надежда.

— Говорит, не было необходимости, так как заказчик сразу внес залог. Да и спросил бы, толку? Наверняка у преступников, это… имеются фальшивые документы. С их-то деньгами купить можно все. Да еще не придерешься.

— Надо разослать ориентировку на этого…

— Уже. Но не думаю, что будет толк. Тем более раз уж они с такой наглостью избавились от тела прямо посреди города, должны предполагать, что мы станем искать арендатора тройки. Или заляжет на дно, или изменит внешность. Бороду сбреет, покрасится, это… еще не знаю что. А то и вообще покинет город на некоторое время. Если уже не покинул. Мы, конечно, передали на станции о розыске, но…

— Все у вас — но. Между прочим, с самого верха звонили. Интересовались результатами. А что я скажу? Что число жертв растет и к иностранцам стали добавляться наши? Вряд ли нас погладят по головке.

— Наши были и раньше, — справедливости ради заметил Николаев. — Больно уж характерен почерк. Я имею в виду сворачивание голов. Надо передавать дело политическим. Как действия, это… контрреволюционной банды. Уголовщиной здесь не пахнет, а государственной безопасностью ведаем не мы.

Ему действительно очень хотелось передать дело кому угодно. Лишь бы не продолжать его самому. Все равно, кто бы то ни был, неведомые мстители, бунтари, сам Покровский, просто так их не поймаешь. Один раз чуть не столкнулись, но вряд ли такая же удача улыбнется во второй раз. В первый-то толку никакого не было.

Начальник недовольно скривился. Он сам хотел того же. Только забрать-то заберут, но и накажут — раз сам не сумел раскрыть и предотвратить. И не столько за своих, сколько за американца. Будто кто-то отдавал приказ охранять иностранных граждан. Вот уж действительно своих дел не стало! Тут преступность никак не желает спадать, при прошлой власти такого не было, и за все ты в ответе. И черт дернул согласиться на должность! Лучше бы заведовал, скажем, культурой, а то и просто заделался бы лектором. Байки рассказывать — оно намного спокойнее. А лучше оставаться в городском Совете. Тихо, спокойно, сиди себе, ничего не делай. Благодарность людей не знает границ, когда им требуется получить какое-нибудь разрешение. На то ли, на это…

— Они сами возьмут, — наконец изрек начальник. — Когда посчитают нужным. Лишь бы нас при том не взяли — как соучастников. Знаешь же, Лука, имеются там граждане, которым повсюду контрреволюция мерещится. Как угодим с тобой в замес… Сколько помню, ты вообще бывший офицер. А ваш брат у них на особом счету.

— Я — офицер военного времени. Был направлен в школу прапорщиков, как имеющий образовательный ценз, — отмел косвенное обвинение Николаев. — Не война, и это… жил бы мирно. А тогда всех призывали. Но у одних имелись возможности и связи устроиться в земгусары, а у других — нет.

На самом деле желание поступить Николаев высказал сам под влиянием охватившего всю страну патриотизма. Еще переживал, что война закончится без него. А оно все повернулось…

Но воевал честно, как сейчас честно пытался бороться с преступниками. Оставался в полку едва не до последнего, когда все уже развалилось и никакого смысла оставаться не было.

Не слишком приятно вспоминать последние армейские дни. Толпы солдат, сегодня решающих одно, завтра — другое, демократизация, полковые комитеты, выборность начальства…

Даже замаячила перспектива карьеры — поручик Николаев большинством голосов был выбран вначале командиром батальона, затем — полка, разве что полк уже представлял собой одно название. Да и отношение выборщиков могло поменяться в любой момент. Не угодишь — пойдешь в кашевары. Если просто не шлепнут, пользуясь полной безнаказанностью. Но тут большинством голосов полк был вообще упразднен, имеющиеся денежные суммы и имущество поделены, а дальше — возвращение в родную Сибирь, весьма скоро ставшую независимым государством. Оказалось: без императора империя существовать не может. Или ставший первым и последним президентом России Чернов обладал редким даром разваливать все, что только сохранилось в течение долгого — целый год — бардака.

Многое ли сохранилось? Ни армии, ни промышленности, сплошная говорильня да несметные толпы недавних защитников родины, вооруженных, злых, не ввергнувших страну в гражданскую войну по единственной причине: главаря не нашлось. Постреляли, побуйствовали, да потихоньку успокоились. Относительно, и все же…

Мыканье без работы, мелочная торговля ради куска хлеба, и уж потом волею капризной судьбы — предложение пойти в народную милицию. Там требовались грамотные люди. Почему было не пойти? Когда вокруг безработица, даже не слишком большое жалованье — дар небес.

Только работы чересчур много, и не похоже, чтобы ее когда-нибудь стало меньше. Даже удивляешься порою — жили же как-то раньше. Нет, и воровали, и убивали, но меньше настолько…

— Это не мне доказывай, — вздохнул начальник.

Сам он спокойненько отсиделся в тылу, зато резко выдвинулся в революцию. Не на первые роли, которых на всех не хватает, но даже нынешняя должность начальника милиции, по старорежимному — обер-полицмейстера, настолько высока для человека, бывшего во времена оны всего лишь товарищем присяжного поверенного…

Но было ясно — на сей раз шишки достанутся ему. Товарищи по партии наверняка пропасть не дадут, а вот с хлебной должностью, возможно, придется расстаться.

— Ты уж поищи душегубов, будь добр, — с несвойственными ему просительными нотками вымолвил начальник. — У нас еще сутки есть с небольшим. Вдруг да найдешь?

— Поищу, конечно, — отозвался Николаев.

Только уверенности у него почему-то не было.