«Долина смерти»

От составителя

На русской земле немало мест, политых кровью ее защитников. Еще напоминают о войне полузаросшие траншеи, бомбовые воронки, превратившиеся в круглые озерца, на дне которых лежат останки павших бойцов. Они повсюду — под Москвой и Ленинградом, Смоленском и Ржевом. Мы скорбим обо всех погибших в боях, что шли здесь более полувека назад, и чтим, как умеем, их память.

Однако небольшой деревне под Новгородом, с царских времен носившей название Мясной Бор (здесь разводили скот для пропитания войск), была уготована особенно злая судьба.

24 января 1942 г. войска 2-й ударной армии прорвали у д. Мясной Бор немецкую оборону и устремились к блокированному Ленинграду. Они продвинулись на 75 км к западу, достигнув железнодорожной станции Новинка, и на 40 км к северу, не дойдя 6 км до Любани. Приказ наступать все дальше и дальше, невзирая на фланги, привел к образованию «Любанской бутыли» — территории площадью в 3 тысячи кв. км с узкой горловиной в месте прорыва.

Этот четырехкилометровый «коридор» от деревни Мясной Бор до деревни Кречно — единственный путь, обеспечивавший снабжение наступавших частей, превратился в огнедышащий клапан, который немцы все время пытались захлопнуть, а мы — силами 52-й и 59-й армий — раскрыть. Наши недаром назвали его Долиной смерти, а немцы — «болотным адом». Военные действия пришлось вести в мерзлых снегах, буреломных лесах и непроходимых болотах, эти условия были настолько тяжелы для обеих сторон, что участник этих боев Ф. Хуземан написал после войны: «Из 900 дней, которые провели на Волхове соединения группы войск „Норд“, эти 165 дней, без сомнения, были труднейшими»[1].

Не нам, столько вынесшим от гитлеровского нашествия, жалеть оккупантов. Но и к своим людям, беззаветно сражавшимся в приволховских болотах, замерзавшим и голодавшим, брошенным ранеными и убитыми, мы оказались на редкость безжалостны. Ведь четыре десятилетия после войны бойцы и командиры первого формирования 2-й ударной остерегались признаваться, где они воевали, боясь услышать непереносимо обидное: «А, в той самой, власовской…»

Да, бывший генерал Красной Армии А. А. Власов исполнял обязанности командарма с 20 апреля по 25 июня 1942 г. 12 июля он добровольно сдался в плен и перешел на сторону врага. Но неудача Любанской операции — третьей попытки прорыва блокады Ленинграда — не относится к числу его прегрешений.

В конце апреля судьба голодной, увязшей в болотах, полуокруженной противником армии была печально предрешена. Спасать измотанные войска следовало раньше, в конце февраля — начале марта, когда из-за людских потерь, недостатка боеприпасов и провианта армия уже потеряла способность к дальнейшему наступлению. Тогда еще можно было сохранить войска и технику, отведя их по зимней дороге к Мясному Бору.

В том, что этого не произошло, резонно винить командование Волховского фронта, представителей Ставки Верховного главнокомандования К. Е. Ворошилова и Л. З. Мехлиса и, конечно, первого военного стратега И. В. Сталина.

После войны все мы будем изучать знаменитые десять сталинских ударов. Любанская операция не войдет в их число. Ее спишут на Власова в конце 42-го, когда станет известно об измене генерала. Вот что писала от имени Главного политического управления Красной Армии газета «За Победу!» 6 июля 1943 г.: «…Гитлеровский шпион Власов завел по заданию немцев части нашей Второй ударной армии в немецкое окружение, погубил многих советских людей, а сам перебежал к своим хозяевам-немцам».

И спустя 40 лет после гибели армии нас убеждали: «Бездействие и измена Родине и воинскому долгу бывшего командующего генерал-лейтенанта А. А. Власова являются одной из самых важных причин того, что армия оказалась в окружении и понесла огромные потери»[2].

Не будь Власова, этой подходящей мишени для оправдания просчетов высшего командования, Любанскую операцию, скорее всего, просто замолчали бы, уделив ей строчку в энциклопедии Великой Отечественной войны, как это произошло с Синявинской, Усть-Тосненской, Красноборской, Мгинской — со всеми наступательными операциями, не увенчавшимися успехом.

Однако подобное отражение событий не только безнравственно по отношению ко всем павшим и плененным в этих сражениях, оно еще и недальновидно: не изучив ошибок прошлого, мы повторяем их в настоящем. Ведь Великая Отечественная, увы, не стала для нашей страны последней войной…

Как же все происходило в действительности?

8 сентября немцы взяли Шлиссельбург, замкнув кольцо блокады вокруг Ленинграда. 54-я армия Ленинградского фронта оказалась отрезанной от остальных сил фронта. Соединиться им ни в сентябре, ни в октябре не удалось.

8 ноября пал Тихвин. 9 декабря его удалось освободить. Немцев погнали за Волхов. Наметилась стабилизация на всем советско-германском фронте. 17 декабря Ставка Верховного главнокомандования объявила о создании Волховского фронта. В него вошли действующие 4-я и 52-я армии, формируемая в Вологде 59-я и резервная 26-я, вскоре переименованная во 2-ю ударную. Перед фронтом была поставлена задача разгромить противника на Волхове и, наступая в северо-западном направлении, совместно с 54-й армией Ленинградского фронта деблокировать Ленинград.

Для 54-й армии под командованием И. И. Федюнинского это означало кардинальное изменение ее действий. Всю осень, находясь за внешним кольцом блокады, она вела бои в западном направлении, стремясь соединиться с частями, сражавшимися на Невском «пятачке». Теперь 54-й предписывалось наступать на юг, в район Тосно — Любани, оставляя защитников левобережного плацдарма в положении камикадзе.

В то же время Ленинградский штаб отказался передать 54-ю армию новому фронту, что затрудняло координацию совместных действий этой армии с волховчанами.

Ветераны 54-й хорошо помнят жестокие четырехмесячные бои за Погостье, разъезд Жарок на железнодорожной ветке Мга — Кириши, где косили их с насыпи немецкие пулеметы и нещадно бомбила вражеская авиация.

Продвинуться дальше, к Тосно и Любани, части 54-й армии, не получавшие из блокированного Ленинграда достаточного количества боеприпасов и техники, не смогли.

4-я и 52-я армии гнали врага от Тихвина все дальше на запад. Но, истощенные в боях, лишенные поддержки авиации, испытывая постоянный недостаток в боеприпасах, они не смогли окружить и уничтожить противника. Немцы заняли свои исходные, подготовленные еще в октябре оборонительные позиции на западном берегу Волхова, и нашим войскам не удавалось их преодолеть. Три небольших плацдарма, захваченных севернее Грузино и в устье реки Тигода, находились на открытой местности и не позволяли развить наступление.

Эшелоны с подразделениями 2-й ударной и 59-й армий начали прибывать в район Малой Вишеры только в конце декабря. Тылы и артиллерия отстали, но Ставка неумолимо требовала ускорить наступление. На фронт прибыл корпусный комиссар Л. З. Мехлис для контроля за ходом подготовки к наступлению. Представитель Ставки не привез известий об усилении сил фронта, но вручил командующему фронтом генералу армии К. А. Мерецкову письмо И. В. Сталина следующего содержания:

Но сил для единого и общего удара у нового фронта не было. Оборонные заводы, эвакуированные на Урал, еще не начали поставлять вооружение, а имеющееся распылялось по всем фронтам.

5 января 1942 г. состоялось заседание Ставки, которое приняло решение о всеобщем наступлении от Баренцева до Черного морей. Против этого плана высказались Г. К. Жуков и Н. А. Вознесенский. Но их доводы о том, что армия еще не располагает достаточными материальными ресурсами для столь масштабных действий, не были приняты во внимание.

После заседания Б. М. Шапошников сказал Жукову: «Вы зря спорили: этот вопрос был заранее решен Верховным»[4]. Обсуждение плана всеобщего наступления не состоялось. Его заменило единоличное мнение Сталина.

В книге немецкого полковника X. Польмана «Волхов», изданной в ФРГ в 1962 г., так оценивается это решение: «То, что немецкий фронт на Волхове привлек к себе очень значительные силы, безусловно, существенно облегчило положение ведущей тяжелые бои и неоднократно прорванной обороны немецкой центральной группировки войск. Те силы, которые советское командование ввело в использование при своем наступлении на Волхове, могли бы оказать значительное влияние на исход операции немецкой группы армий „Центр“. Сталин совершил ту же ошибку, что и Гитлер, — он хотел наступать везде и поэтому не добился решающей победы нигде».

7 января войска Волховского фронта, не закончив сосредоточения, не имея надежных средств связи и защиты от вражеской авиации, располагая лишь четвертью необходимых боеприпасов, перешли в наступление и попытались силами 2-й ударной армии под командованием генерал-лейтенанта Г. Г. Соколова и 52-й армии генерала В. Ф. Яковлева прорвать оборону противника на Волхове.

«Артподготовка была явно недостаточной, — рассказывает бывший командир взвода управления 327-й стрелковой дивизии П. П. Дмитриев. — На каждую гаубицу у нас было всего по 20 снарядов. Расстреляв их, мы оказались безоружными и не смогли подавить огневые точки врага.

Пехота, беззащитная перед ураганным огнем немецкой артиллерии, бьющим с высокого западного берега, полегла на волховском льду густыми черными точками: маскхалатов стрелкам не полагалось…»

Наступление 7 января не принесло успеха. Войска были отведены на исходные рубежи. «…Чтобы подготовить наступление по-настоящему, требовалось по меньшей мере еще 15–20 суток, — напишет потом К. А. Мерецков. — Но о таких сроках не могло быть и речи»[5]. И. В. Сталин разрешил перенести наступление войск фронта на 13 января. Генерал Г. Г. Соколов от командования армией был отстранен. Его место занял генерал-лейтенант Н. К. Клыков. Армия состояла из одной 327-й стрелковой дивизии и восьми стрелковых бригад (25, 57, 58, 53, 22, 59, 23 и 27-я осбр).

На рассвете 13 января 2-я ударная двинулась вперед. «До переднего края противника было около 800-1000 метров, — вспоминал командир 327-й дивизии генерал-майор И. М. Антюфеев. — Глубокий снег, особенно в долине реки, мороз до 30 градусов, сильный пулеметный и минометный огонь противника, а у нас ни лыж, ни маскировочных халатов… Пространство до рубежа атаки бойцы вынуждены были преодолевать ползком, зарываясь в снег. Лишь около 14 часов роты первого эшелона вышли на рубеж атаки. Люди были настолько измотаны, что, казалось, не в состоянии сделать и шагу. Я вынужден был ввести в бой второй эшелон дивизии. И только вместе с ним поднялись в атаку подразделения первого эшелона. Оборона противника на участке Бор — Костылево была прорвана. Гитлеровцев отбросили на рубеж реки Полисть»[6].

«Проведенная русскими яростная атака 13 января и в последующие дни, — пишет Ф. Хуземан, — через ставший большим ледяным мостом Волхов на широком фронте, была отбита 126-й и 215-й пехотными дивизиями. Основной удар русских пришелся в стык этих дивизий в направлении на Мостки. Здесь им удался прорыв по шоссейной дороге». Немцы сняли из-под Ленинграда (от устья р. Тосны и Красного Бора) подразделения 96-й пд и полицейской СС и переправили их к Мосткам. Сюда же была направлена артиллерия из-под Пулкова. Вдоль шоссе противник начал срочное оборудование опорных пунктов и огневых позиций. 17 января прибыл легион «Фландрия», занявший оборону на южном фасе нашего прорыва у деревень Копцы и Любцы, куда отступила 126-я пд. 2-я ударная была пополнена оперативной группой генерала И. Т. Коровникова (4-я гвардейская, 259, 267, 111-я сд), также форсировавшей Волхов. К 21 января войска 2-й УА вышли на участке Спасская Полисть — Мясной Бор ко второй оборонительной позиции немцев вдоль железной и шоссейной дорог Чудово — Новгород. 24 января оборона противника была прорвана, и 366-я сд полковника С. И. Буланова овладела деревней, а затем и станцией Мясной Бор. В прорыв были введены 59-я стрелковая бригада и 13-й кавалерийский корпус генерал-майора Н. И. Гусева. Смело и отважно дрались конники. Но сама идея введения кавалерии в леса и болота была явно ошибочной. Снег доходил лошадям до брюха, и кавалеристам пришлось воевать в спешенном строю.

«Не выходит из головы, — размышляет старый солдат Иван Ильич Калабин, — на что рассчитывало командование, загоняя коней в непроходимый лес, где ни дорог, ни тропинок? По-солдатски, по-стариковски я бы назвал это головотяпством. Ведь, если взглянуть на топографическую карту Новгородской области, сразу станет ясно, что эти места за Волховом — настоящий край Мазая — топи да болота…»

В директиве № 0021 командующего фронтом говорилось: «Не позднее 27 января перехватить шоссе и железную дорогу Чудово — Ленинград и овладеть Любанью. С организацией обороны не связываться…»[7]

«Вперед, только вперед!» — гласил приказ, и части 2-й ударной выполняли его самоотверженно.

говорили солдаты и тащили волоком пушки, понукали лошадей, углубляясь все дальше и дальше в леса и незамерзающие болота…

Протяженность плацдарма, занятого нашими войсками на западном берегу Волхова, составляла 25 км, а ширина прорыва у Мясного Бора всего 3 км. «Принимая решение на перенесение усилий к району прорыва, — писал К. А. Мерецков, — командование фронта исходило из того, что скоро прибудет обещанная общевойсковая армия. Поэтому задача по расширению прорыва обороны противника решалась одновременно с задачей по развитию наступления в глубину. Но армию мы не получили. Своих же сил для одновременного решения этих двух задач фронту не хватило»[8].

Ежедневные атаки 111-й, 382-й дивизий и 22-й стрелковой бригады на Мостки и Любино Поле — деревни, расположенные вдоль шоссе севернее Мясного Бора, объявленные немецким командованием «прочными местами», привели 23 января к окружению гарнизонов противника в этих пунктах, но не ослабили его сопротивления. И после взятия Мясного Бора накал боев вокруг Любина Поля и Мостков не стихал вплоть до 12 февраля, когда немцы наконец сдали эти «прочные места». Наш прорыв у Мясного Бора расширился до 12 км. Но по-прежнему неприступен был опорный пункт врага Спасская Полисть, который оставался таковым до самого конца Волховской битвы, став могилой для тысяч наших бойцов.

Наступление же на запад, в глубину лесов и болот с освобождением затерянных среди них деревушек, проходило успешно. Если прорыв десятикилометровой немецкой обороны от д. Ямно на западном берегу Волхова до Мясного Бора занял две недели, то следующие 30 км до села Вдицко — середины продвижения наших войск — 2-я ударная прошла за 5 дней.

Кавалерийская 25-я кд и бойцы уральских лыжбатов освобождали деревню за деревней в Оредежском районе, а 59-я осбр с 87-й кд дошли до одноколейной железной дороги на Рогавку, где пришлось вступить в затяжные бои за дд. Дубовик и Еглино. 366-я сд заняла Финев Луг, Восход, Клепцы и остановилась перед опорным пунктом в Гузях-Пятилипах. Немцы сдали Дубовик, Малые и Большие Еглино, но упорно удерживали свой ОП в Конечках, Каменке, Федосьине и не подпускали к отсечной позиции, идущей через Крутик на Кривино и Сенную Кересть. 87-я кд, 53-я и 57-я осбр втянулись в многодневные бои за село Ручьи в 25 км от Любани.

К. А. Мерецков писал: «Наступление 2-й ударной армии, хотя и продолжало развиваться, но не в том направлении, в каком бы нам хотелось. Армия имела успех, продвигаясь в основном на запад и северо-запад, т. е. туда, где противника почти не было, и удаляясь тем самым от прямой цели наступления — железнодорожной линии на Ленинград. Те же части, которые поворачивали на восток и наступали на Любань, успех имели незначительный. Очень скоро они уперлись в оборонительную позицию противника»[9].

2-я УА овладела территорией 75 на 40 км и оказалась в «мешке» с узкой горловиной в месте прорыва и единственной дорогой снабжения от Мясного Бора до д. Кречно, неспособной обеспечить потребности войск. Приходится согласиться с мнением полковника вермахта X. Польмана, выраженного им в книге «Волхов, 900 дней». «Как ни странно это звучит, — пишет X. Польман, — но исход боя решался не в глубине территории у острия наступательных клиньев противника, врезавшихся далеко в леса тыла, какими бы угрожающими эти клинья ни казались на карте, а на месте прорыва Волхова и у шоссе Новгород — Чудово, т. е. у населенных пунктов Мясной Бор, Мостки и Спасская Полисть. Это ясно сознавало командование группы армий „Север“, которое в соответствии с этим планировало свои контрмероприятия. Это поняли также солдаты, унтер-офицеры и офицеры, которые с особой стойкостью и упорством сражались здесь за каждый квадратный метр земли.

Советское командование, несмотря на все усилия, явно недостаточно серьезно отнеслось к немецкому сопротивлению и положилось на эффективность своего удара в глубину, вместо того чтобы сначала наступать по обеим сторонам шоссе на север и на юг»[10].

Вероятно, стоит сказать об одном частном обстоятельстве, повлиявшем тем не менее на стремление командующего фронтом ускорять продвижение частей 2-й ударной на запад. Ведь арестованный по ложному обвинению в шпионаже на третий день от начала войны К. А. Мерецков прошел ад бериевских застенков и, выпущенный на свободу в октябре 41-го, не мог не заботиться о собственной реабилитации. Победа под Тихвином положила ей начало. Но пережитое на Лубянке давало себя знать.

Бывший зам. начальника штаба 14-й воздушной армии В. Н. Никольский, работавший в то время в штабе Волховского фронта, рассказывал, какие муки испытывал Кирилл Афанасьевич Мерецков, когда его вызывал по прямому проводу Сталин. Он резко бледнел и не сразу подходил к телефону. На все указания Верховного отвечал одно: «Будет выполнено!»

Возможность доложить Сталину об освобождении новых населенных пунктов имела для командующего фронтом немаловажное значение.

Между тем на флангах прорыва шли тяжелые, безуспешные и кровопролитные бои. 59-я армия г.-м. И. В. Галанина, имевшая первоначальной задачей освобождение г. Чудово, получила новый приказ: «Нанося удар севернее Спасской Полисти, овладеть рубежом Сосненская Пристань, Муравей, Приютино, Спасская Полисть. В дальнейшем, обходя Чудово с запада, выйти на рубеж р. Кересть и отрезать пути отхода чудовской группировки противника на Любань». Из 2-й ударной ей были переданы части 92-й и 377-й сд, а также 25-я и 53-я осбр. Однако ликвидировать вражескую оборону шириной 10 км на участке Трегубово — Спасская Полисть и соединиться с 4-й армией 59-й не удалось. Ее шесть поредевших сибирских дивизий (366, 372, 374, 376, 378 и 382-я сд) потеряли две трети личного состава. Если на 1 января каждая из этих дивизий насчитывала 10 тыс. штыков, то на 1 февраля — немногим более 3 тыс. и в дальнейшем пополнялась только до этого предела[11].

Такое же положение сложилось и на левом фланге, где 52-я армия после множества безуспешных атак на деревни Копцы и Любцы перешла к обороне, прикрывая горловину прорыва от ударов врага со стороны Новгорода. Потери Волховского фронта за январь составили 73 028 человек[12].

17 февраля на фронт прибыл маршал К. Е. Ворошилов. Он передал требование Ставки: к 1 марта во что бы то ни стало овладеть Любанью. Призывал, требовал, подгонял. Побывал во 2-й ударной и, как рассказывают очевидцы, ходил по траншеям не пригибаясь, чем вызывал немалую тревогу сопровождавших. Но почему-то не увидел главного: что армия истощена, снабжение недостаточно и дальнейшее наступление имеющимися силами невозможно. Если бы все это было должным образом оценено, 100-тысячную армию можно было еще спасти, отведя по зимней дороге к Мясному Бору.

Результатом маршальской инспекции явилась директива Ставки от 28 февраля. В ней уточнялись задачи 2-й УА Волховского фронта и 54-й армии Ленинградского фронта. Обе армии должны были наступать навстречу друг другу и соединиться в Любани. С этого времени операция стала называться Любанской.

«Эта директива означала, по существу, отказ Ставки от своего первоначального замысла, — писал бывший командующий Ленинградским фронтом М. С. Хозин. — Поняв, что для его выполнения не хватает ни сил, ни средств, Ставка предложила последовательно разгромить вначале Любань-Чудовскую, а затем уже Мгинскую группировку. Будь такое решение принято вначале, то есть при организации операции, возможно, и исход ее был бы другим»[13].

Но в конце февраля силы и средства обоих фронтов оказались уже израсходованными, и 54-я армия, едва достигнув Погостья, продвинуться дальше не смогла.

Командование фронтом требовало скорейшего выхода частей 2-й ударной на железную дорогу Москва — Ленинград и овладения Любанью. В ответ на это командарм Н. К. Клыков докладывал: «В воздухе все время господствует авиация противника и парализует действия войск. Дорожная сеть в плохом состоянии… Подвоз фуража, продовольствия, горючего и боеприпасов далеко не обеспечивает существующих потребностей. Для развития успешного наступления армии надо три свежие дивизии, дивизион ракетных установок, не менее двух автобатальонов, не менее трех дорожно-строительных батальонов, не менее пятнадцати бензовозов, сено, пополнить конский состав и прикрыть армию с воздуха»[14].

В состав 13-го кавалерийского корпуса была передана из 4-й армии 80-я кд полковника Л. А. Сланова, а из резерва фронта — пополненная 327-я сд. Этим частям было приказано нанести удар в направлении Красной Горки и выйти к Любани.

Взятию этого небольшого хутора препятствовала сильно укрепленная насыпь железной дороги Чудово — Веймарн. Передовой отряд, состоявший из 80-й кд и 1100-го стрелкового полка 327-й дивизии под командованием полковника Л. А. Сланова, прорвался за нее, но основным силам этого сделать не удалось.

В немецкой хронике «Волховского сражения»[15] (так противник именовал Любанскую операцию) в записи за 27 февраля значится: «Группа фон Бассе соединилась с 254-й пехотной дивизией севернее железной дороги Чудово — Веймарн. Русские за железной дорогой отрезаны».

В ЦАМО хранятся ежедневные донесения Сланова о безвыходном положении отряда, оказавшегося в окружении без продовольствия и боеприпасов. Поскольку эти донесения однотипны, ясно, что ни помощи, ни разрешения на отход отряд не получил. Пытаясь спасти людей, командир в ночь с 8 на 9 марта с боем вывел отряд обратно. За самовольный отход полковник Л. А. Сланов был снят с должности.

В той же немецкой хронике за 8 марта сообщается о 1093 плененных и 1556 убитых русских под Красной Горкой.

Столь же неудачной оказалась и Померанская операция, порученная 191-й сд с целью выхода на железную дорогу Москва — Ленинград в 5 км к юго-востоку от Любани. Известно, что командир дивизии полковник А. И. Старунин доказывал командующему группой генералу П. Ф. Привалову о невозможности проведения операции, имея в ротах по 30 стрелков, с запасом продовольствия по 5 сухарей на бойца, боеприпасов — по 10 патронов на винтовку и по диску на пулеметы и автоматы[16].

Под Померанью 191-я стрелковая дивизия была окружена противником, управление потеряно. Только одному полку под командованием капитана Месняева и комендантской роте во главе с И. С. Осиповым удалось выйти к своим. О судьбе штаба дивизии ничего не было известно до 2001 г., когда из книги X. Г. Стахова «Трагедия на Неве» мы узнали о пленении комдива полковника А. И. Старунина и начальника штаба майора С. Н. Крупичева.

В преддверии весны по решению Военного совета фронта[17] началось строительство узкоколейной железной дороги от Новой Керести к Мясному Бору для подвоза продовольствия и вывоза раненых. Строили ее армейские и фронтовые дорожники, привлекая местное население.

9 марта из Москвы в Малую Вишеру прилетели К. Е. Ворошилов, Г. М. Маленков, зам. наркома обороны по авиации генерал-лейтенант A. A. Новиков — для оказания помощи Волховскому фронту с воздуха, и генерал-лейтенант А. А. Власов, назначенный заместителем командующего фронтом, — для применения опыта подмосковной победы. Командуя 20-й армией, генерал Власов освобождал Солнечногорск, был награжден орденом Красного Знамени и заслужил особое расположение Сталина. Ставка рассчитывала с его помощью ускорить наступление на Любань.

С 15 марта части немецкого 1-го ак начали атаки западнее Спасской Полисти навстречу подразделениям 38-го ак, наступающим с юга. 19 марта они соединились и перекрыли горловину нашего прорыва. Теперь связь окруженной 2-й ударной армии с базами снабжения осуществлялась только по воздуху. Но много ли могли перевезти двухместные фанерные «уточки» — учебные самолеты У-2, которыми в основном был оснащен Волховский фронт? Один-два мешка сухарей или мешок муки, который еще неизвестно куда упадет — в лесную чащобу или болотную трясину. Да и вернется ли самолет на свой аэродром в Александровское? Сбивали «уточек» ежедневно: у немцев было достаточно «мессершмиттов» и зениток. У нас же на весь фронт имелось 20 истребителей и практически отсутствовали средства противовоздушной обороны.

Начались жестокие бои по прорыву «коридора». «В течение 10 дней, — вспоминал бывший командир 376-й сд генерал-лейтенант Г. П. Исаков, — дивизия отражала контратаки превосходящих сил противника. Борьба за горловину шла не на жизнь, а на смерть. Я тогда был молодым командиром <…> и, скажу откровенно, были такие критические минуты, когда, казалось, наступил предел — болота, вода, холод, непрерывные налеты пикирующих бомбардировщиков и шквалы пулеметного и артиллерийского огня по скучившейся, как на пятачке, ничем не прикрытой с воздуха группировке; всюду масса незахороненных трупов, своих и противника, — все это ложилось на плечи тех, кто нес ответственность за выполнение задачи и стоял насмерть»[18].

«27 марта русские прорвали отсечный фронт», — записано в немецкой хронике. Прорыв был достигнут ценой тысяч солдатских жизней — потери Волховского фронта за март составили 40 679 человек[19], а вовсе не «благодаря решительному вмешательству Ставки Верховного главнокомандования», как сказано о тех днях в «Истории Великой Отечественной войны». Прорыв стоил таких жертв, что узкую полоску истерзанного леса и болот к северу от Мясного Бора стали называть «чертовым мостом». По этому насквозь простреливаемому «мосту» потянулись вереницы носильщиков, доставлявших на собственных спинах снаряды и сухари. И насмерть стояли на рубежах «любанской бутыли» солдаты, обороняя «край Мазая», где не было ни дорог, ни важных стратегических объектов.

Если бы авторы «Истории Великой Отечественной» стремились к объективной оценке событий, им пришлось бы отказаться от восхваления Ставки за «решительные действия» и констатировать полное отсутствие оных. Ведь в сложившейся ситуации было только два выхода: введение свежих сил для наступления либо отвод войск из западни. Свежих сил не поступило, но наступление на Любань не отменили.

20 марта генерал-лейтенант Власов вылетел во 2-ю ударную для организации наступления. На этот раз оно планировалось 3 апреля в 30 км южнее Любани в направлении деревни Апраксин Бор. Несмотря на все усилия пехоты и артиллерии, взять деревню не удалось. Военный совет фронта прислал комиссию для выяснения причин неудачи. «Трое суток, — вспоминал начарт 2-й ударной полковник Г. Е. Дегтярев, — члены комиссии беседовали с командирами всех рангов, с политработниками, с бойцами. От меня потребовали письменное объяснение: почему артиллерия недостаточно надежно подавляла огневые средства противника. <…> Затем был зачитан акт комиссии, и к вечеру она выбыла из армии. „Все“, — мрачно сказал Клыков. <…> Предчувствие не обмануло его. Несколько дней спустя он был смещен с поста командующего 2-й ударной армией»[20].

16 апреля состоялся телефонный разговор К. А. Мерецкова с членом Военного совета 2-й УА И. В. Зуевым и А. А. Власовым. Шла речь о назначении нового командующего. Власов предложил на эту должность начальника штаба полковника П. С. Виноградова, но комфронтом не согласился и приказал генералу Власову возглавить 2-ю ударную.

О первой встрече комсостава с Власовым рассказал бывший комиссар 59-й стрелковой бригады И. Х. Венец: «20 апреля нас собрали на командном пункте. Новый командующий — высокий, рыжеватый, вышколенный — произнес речь. Помню ее дословно. „Товарищи дорогие, — сказал Власов. — Условия у нас тяжелые: болота засасывают, питание плохое. Что-либо предпринять без директивы Ставки мы не можем. Призываю вас лишь заботиться о солдатах, как заботится товарищ Сталин. Когда после ранения под Москвой я лежал в кремлевской больнице, Иосиф Виссарионович нашел возможность меня навестить“.

Хотя в дальнейшем, — заключил Иосиф Харитонович Венец, — особой заботы командующего о людях мы не наблюдали, никаких подозрений он у нас не вызывал».

К. А. Мерецков вылетел в Москву и доложил Сталину: «2-я ударная совершенно выдохлась и в имеющемся составе не может ни наступать, ни обороняться. Ее коммуникации находятся под угрозой ударов немецких войск. Если ничего не предпринять, то катастрофа неминуема». В ответ на это Кириллу Афанасьевичу было сказано, что «за судьбу армии он может не беспокоиться»[21].

Мерецков получил новое назначение, а Волховский фронт 23 апреля был ликвидирован, войдя в состав Ленинградского фронта, которым командовал генерал-лейтенант М. С. Хозин. Уже сформированный 6-й гвардейский корпус был передан Северо-Западному фронту.

М. С. Хозин в своей статье «Об одной малоисследованной операции»[22] пишет: «21 апреля 1942 года меня пригласили в Ставку. Причиной вызова явилось то, что я неоднократно в разговорах по прямому проводу с ответственными лицами Ставки высказывал претензии по поводу того, что операция по снятию блокады с Ленинграда между Ленинградским и Волховским фронтами идет несогласованно… просил, чтобы Ставка более централизованно руководила Ленинградским и Волховским фронтами.

В итоге моего доклада в присутствии Б. М. Шапошникова, А. М. Василевского и некоторых членов ГКО И. В. Сталин предложил в целях лучшего взаимодействия войск объединить Ленинградский и Волховский фронты в единый фронт. Такое предложение явилось неожиданным. Но тогда ни я, ни кто другой не возразил. Да и вообще в то время при колоссальном авторитете, которым пользовался Сталин, вряд ли кто мог возразить».

Генерал Хозин вылетел в Малую Вишеру. «Изучив обстановку, Военный совет фронта доложил И. В. Сталину, что, пока мы не освободили Спасскую Полисть, пока не будут восстановлены коммуникации 2-й УА, всякое развитие ее операции на Любань будет сдерживаться оглядкой на узкий проход между Спасской Полистью и Мясным Бором»[23].

О каком развитии операции могла идти речь, когда в стрелковых полках насчитывалось по 30–40 голодных, разутых, завшивленных бойцов, жующих осиновую кору?

Начавшая было действовать узкоколейка (в мае по ней вывезли 5 тыс. раненых)[24] оказалась полностью уничтожена немецкой авиацией, тысячи раненых остались невывезенными. (Согласно донесению начальника санитарного управления 2-й ударной К. К. Боборыкина — 8 тысяч человек на 20 июня.)

13 мая член Военного совета 2-й ударной армии И. В. Зуев вылетел в Малую Вишеру к генералу Хозину, доложил о безвыходном положении армии и вернулся с приказом об отводе войск к Мясному Бору.

Одновременно Военный совет Ленинградского фронта, возглавляемый А. А. Ждановым, принял решение об эвакуации вместе с отходящей армией местного населения. Видимо, в Ленинграде не представляли, как выглядит «коридор» на Большую землю, по которому придется выбираться тысячам женщин, стариков и детей.

Евгения Владимировна Шабалова из д. Язвинки, Лидия Борисова из Финева Луга и многие другие рассказывали, как они отказывались от эвакуации, прячась по огородам, но их находили райуполномоченные и принуждали покидать свои дома, которые тут же поджигали, дабы они не достались врагу.

К Мясному Бору вышли единицы. Остальные либо погибли от голода, обстрелов и бомбежек, либо попали в фашистское рабство.

Массовый отход войск начался 24 мая. Части последовательно снимались со своих позиций и двигались к Новой Керести, далее к деревне Кречно и Мясному Бору. Начальник тыла 2-й УА полковник С. Н. Кресик рассказал об этом так: «Личный состав был измотан, выталкивая на себе материальную часть из болот к узкоколейке и лежневой дороге. До этого в продолжение полутора месяцев армия находилась на голодном пайке. Никаких запасов боеприпасов и продовольствия в армии не имелось, так как подвоза не было из-за отсутствия горючего… На 30 мая на территории, занимаемой армией, находилось на платформах и в вагонах 1500 раненых, а 4500 человек гражданского населения — в лесу в ожидании эвакуации»[25].

30 мая немцы вновь перекрыли выход к Мясному Бору. «Закрыт коридор „Эрика“», — записал в своем дневнике командующий сухопутными войсками вермахта Ф. Гальдер.

Новые тяжелейшие бои по прорыву горловины не увенчались успехом. 6 июня Ставка восстановила Волховский фронт и К. А. Мерецкова в должности командующего. Как потом признался Сталин, «мы допустили большую ошибку, объединив Волховский фронт с Ленинградским»[26].

В заключение своего доклада полковник С. Н. Кресик сказал: «Причинами гибели армии считаю: 1) отсутствие боеприпасов, голод, в силу чего армия, несмотря на исключительный героизм и самоотверженность всего личного состава, не смогла сдержать натиск превосходящих сил противника, дав ему возможность до предела сжать кольцо; 2) отсутствие помощи с востока; 3) для изучения причин гибели армии и установления виновных считаю необходимым назначить правительственную комиссию».

В ЦАМО сохранилось донесение командующего 2-й УА генерал-лейтенанта Власова в штаб Волховского фронта от 21 июня 1942 г. В нем говорится: «Войска армии три недели получают по 50 г сухарей. Последние три дня продовольствия совсем не было. Доедаем последних лошадей. Люди до крайности истощены, наблюдается групповая смертность от голода. Боеприпасов нет»[28].

У всех, кто видел вырвавшихся из Долины смерти, навсегда отпечатались в памяти опухшие лица дистрофиков с лихорадочно горящими глазами, не вдруг поверивших, что ад остался позади.

Их встречали медики и интенданты, пытались лечить и кормить. Одни из-за слабости не могли есть, другие набрасывались на еду и умирали тут же, на благословенном Ленинградском шоссе, к которому они так стремились…

25 июня в 9.30 утра немцы окончательно захлопнули «горлышко». Десятки тысяч солдат и командиров, штаб 2-й УА остались на крошечном (2×2 км) «пятачке» у Новой Керести.

28 июня Гитлеру было доложено о победном завершении Волховского сражения. В донесении сообщалось о 32 759 наших солдатах, взятых в плен[29]. Среди них оказались и тысячи раненых, и 793 медработника из 831 во главе с начсанармом военврачом 1 ранга К. К. Боборыкиным, которые не бросили своих пациентов[30].

О судьбе штаба 2-й ударной долго не было сведений. Полковник Кресик доложил, что видел командующего 24 июня на КП 57-й бригады в километре южнее Дровяного Поля: в 3 часа ночи Власов отдал приказ выводить 1-й эшелон армии на участке 382-й дивизии для следования в прорыв. После закрытия горловины за командованием был послан партизанский отряд Д. Ф. Косицына, но он не вышел обратно, как и танки 29-й бригады, также оставшиеся в Долине смерти.

23 июля партизаны Лужского отряда обнаружили у болота Веретинский Мох начальника связи 2-й ударной армии генерал-майора А. В. Афанасьева с четырьмя бойцами. Генерал сообщил, что в ночь на 25 июня он находился в числе 120 штабистов на КП 46-й дивизии. 70 человек во главе с И. В. Зуевым скрывались на р. Полисть. Афанасьев с Власовым, Виноградовым, генерал-майором авиации М. А. Белишевым пошли левее, пытаясь перейти р. Кересть у отметки 31.8. Последний раз Афанасьев видел Власова 11 июля по дороге на Подберезье. С ним находился начштаба полковник П. С. Виноградов, два политрука, два красноармейца и повариха Мария Воронова. Эти шестеро и составили ту «армию», которую Власов якобы привел к немцам.

Член Военного совета 2-й ударной И. В. Зуев, начальник особого отдела А. Г. Шашков, начальник политотдела Гарус и ряд других командиров и политработников, не желая сдаваться в плен, покончили с собой, а зам. командующего 2-й УА П. Ф. Алферьев попал в плен[31].

Остатки 2-й ударной — голодные, изможденные бойцы, группами и поодиночке, еще пытались пробиться к своим. В 20-х числах июля над болотом, где скрывались кучки окруженцев, пролетел самолет и сбросил листовки с фотографией пленного Власова. Подпись гласила: «Русские! Ваш командующий добровольно сдался в плен. Ваше положение безвыходно. Сдавайтесь!»

Только в 2003 г. руководителю Лужского поискового отряда В. Шитцу и новгородскому журналисту А. И. Орлову удалось установить по показаниям свидетелей из д. Туховежи, что генерал Власов добровольно сдался в плен немецкому патрулю 12 июля 1942 г.

И. И. Калабин, находившийся после выхода из окружения в госпитале в Боровичах, помнит, как в конце июля 42-го на политинформации им объявили, что командующий 2-й ударной генерал Власов сдался в плен вместе с армией. Ложь оказалась живучей, просуществовав четыре десятилетия после окончания войны.

А тогда, в июле-августе 1942 г. пленение командующего самым пагубным образом сказалось на окруженцах, которые еще долгое время выходили и выползали из адского котла. Но отношение к ним резко изменилось. На Большой земле их встречали уже не заботливые медики, а сотрудники СМЕРШа, лишали воинских званий как вышедших из окружения «при сомнительных обстоятельствах», нарекали «спецконтингентом» и отправляли под конвоем поездом № 353 в г. Грязовец Вологодской области для распределения по лагерям НКВД. Так, 25 июля было отправлено 146 чел.; 30 июля — 150; 1 августа —133; 10 августа — 152; 14 августа — 155; 20 августа — 155; 24 августа — 155; 1 сентября —160 и 7 сентября — 147 человек. Всего 1353 окруженца[32].

Выжил ли кто-нибудь из этих несчастных? Бог знает… Но и те, кому посчастливилось выйти из мясноборского ада, предпочитали молчать все последующие десятилетия и не рассказывать, где воевали. Об истинных виновниках трагедии умалчивала и наша пропаганда. Лишь спустя полвека удалось рассказать правду о 2-й ударной и почтить память героев и мучеников оклеветанной армии.

написал архангельский журналист Алексей Сухановский. Присоединимся к этим словам и помянем всех 149 838 человек, погибших под Мясным Бором[33].

И. Иванова