«Если», 1999 № 07

Ив Мейнар Близкий далекий космос

Когда в городе начинался дождь, Каспар широко разевал рот, чтобы капли увлажнили его мертвый язык. Запрокинув голову, уставившись на взбаламученные облака, он носился по улицам, ловил ливень ртом и ресницами.

Сбежав под горку по Боэр-стрит, он выбегал на Маар-сквер и болезненно — аж кости гудели — замедлял свой бег, и вскоре уже шествовал нормальным прогулочным шагом, но по-прежнему с запрокинутой до предела головой. Высматривая нужные ориентиры уголком глаза, он сворачивал влево. Прохожие косились на него, однако он не замечал их взглядов — Каспар давно привык, что вызывает недоумение.

Улица, отходившая от левой стороны Маар-сквер, была его самым любимым местом в городе. На ней, узкой и извилистой, теснились крохотные приемные городских исповедниц. Фасад каждой исповедальни представлял собой огромную витрину, где, храня верность древней традиции, сидели исповедницы в своей причудливой форме.

Когда сестра Каспара не была занята, она открывала дверь своей исповедальни, впускала мальчика и угощала крохотной чашечкой горячего шоколада. Каспар выпивал шоколад; сестра гладила его по голове и отсылала домой, пока не замерз.

Однажды, выходя на улицу, он чуть не попался под ноги какого-то грешника. То был мужчина, высокий, как двое нормальных людей, и толстый, как целых трое. Гладкое и круглое, как прожектор, лицо венчало его исполинское тело.

— Что такое, сестренка? На младенцев потянуло? — прогудел грешник странно-певучим басом.

— Он мой брат, а ты немедленно извинишься, если хочешь получить отпущение.

И Каспар впервые увидел свою сестру по-настоящему разгневанной. Он испугался, что грешник откажется извиняться — тогда ей нагорит от начальства. Но великан произнес:

— Простите, молодой господин. Я просто пошутил.

Кивнув в знак примирения, Каспар пошел прочь.

Оглянувшись через плечо, он увидел, как дверь захлопнулась и необъятная тень грешника испарилась с мостовой. Через миг стекло витрины сделалось матовым. Каспар задержался: ему стало любопытно. Спустя какое-то время из-за дверей донесся возглас. Затем — крики. Затем — рыдания. И Каспар убежал домой.

Его домом было одно из двухсот пятидесяти одинаковых, как близнецы, жилых зданий в городе. Дед, владевший им всю свою жизнь, отказывался хоть что-то менять во внешнем облике дома. Для деда Устав был превыше всего. Хотя он уже лет двадцать назад — да нет, еще раньше — ушел в отставку, он неукоснительно исполнял свой долг перед Флотом; а устав Флота гласил, что, невзирая на течение времени, все постройки Города должны сохраняться в первозданном виде. На деле люди кое-что слегка перестраивали, и городские цензоры закрывали на это глаза. Но дед был человеком принципов.

Интерьер тоже сильно походил на иллюстрацию к Уставу. Стандартная мебель, стандартная бытовая техника, сохраненная в почти первоначальном состоянии неустанными усилиями ремонтников. Человеку, вошедшему в дом Моэнов, начинало казаться, что время остановилось.

Единственным неуставным предметом была огромная картина, висевшая в гостиной над камином. Непосвященный зритель счел бы, что на ней изображена лесная поляна. Здесь, беседуя и смеясь, кучками стояли люди. Одна женщина, вытянув руки, ловила большой мяч. Тот, кто его кинул, остался в пространстве вне рамы. Слева сверкала металлическая стена обширного здания. Такой картины не было больше ни у кого в городе, и много лет она вызывала у Каспара опасливую тревогу, смешанную со странной гордостью.

Честно говоря, в их семье картина была семенем раздора. Отец Каспара возражал против ее присутствия — но не словами. Каспар — возможно, потому, что сам был лишен дара речи — без труда читал мысли и чувства отца по лицу.

Некоторое время сохранялся паритет противоборствующих сторон — пока в жизни семьи не появился Карл. Карл, поклонник Фликки, сватался к ней по всем правилам. Он казался завидной партией: специальная лицензия закрепляла за ним право обзавестись потомством в течение ближайших десяти лет. Человек он был добрый и мягкий. Фликка задирала перед ним нос, но Каспар чувствовал, что к Карлу она неравнодушна.

Однако, когда Карл наконец-то удостоился приглашения на ужин в семейном кругу, он увидел картину и опрометчиво решил сделать ее темой «светской беседы».

— Герр Моэн, вашу гостиную украшает великолепное произведение искусства.

Дед поднял глаза от тарелки с супом и сухо проговорил:

— Это не произведение искусства.

Не понимаю, — удивился Карл. А Фликка тем временем беспрестанно произносила: «Заткнись, заткнись, пожалуйста» — глазами и подбородком.

— Это прямая видеотрансляция с корабля, — пояснил отец Каспара. — Беспрерывная. Стоит больших денег.

— Денег, которые я плачу из своего кармана, — заявил дед.

— Прямая трансляция? Но изображение совершенно неподвижно.

— Они движутся практически под прямым углом к временной оси, — пояснил отец Каспара. — Сейчас наш год равен их секунде, и это еще не максимум. По нашему времени они провели в пути уже более тридцати лет. Экспедиция за пределы Галактики. Видите ли, на этом корабле летит жена моего отца. Вот она — ловит мяч. Если подождете еще с годик, увидите, как он коснется ее пальцев. Любопытно, верно?

— Изволь закрыть свой рот, Дит, — процедил дед. Когда-то он служил в отделе Безопасности, и в его голосе по-прежнему звучали профессиональные командные нотки.

Но отец Каспара взбунтовался против деда давным-давно, когда предпочел работу в отделе Ремонта. И он ответил:

— Нет, не закрою. Эта дура, твоя жена, для тебя умерла. Все равно что утонула в Северном море.

Дед вскочил со своего стула, топорща седые усы. Он выглядел бы комично, если б каждая жилка его тела не тряслась от гнева. Отец Каспара, в свою очередь, тоже вскочил, швырнул свою тарелку с супом в угол, где та разбилась, забрызгав горячей жидкостью стены, и, держась неестественно прямо, вышел из комнаты.

— Карл, прошу тебя, уходи, — прошипела Фликка. — И чтоб я тебя больше не видела.

Карл молча встал и вышел за дверь. Каспар, словно выполняя фигуру замысловатого танца, последовал за ним. За столом остались только его мать и сестра.

Молодой человек топтался на крыльце; его суетливые движения кричали, что он сконфужен и ему очень не хочется спускаться по ступенькам на улицу, тем самым признавая свое поражение. Увидев в дверях Каспара, он хмыкнул с некоторым облегчением. Он сел на вторую снизу ступеньку и жестом пригласил Каспара составить ему компанию.

Мальчик сел на третью ступеньку, чтобы находиться вровень с Карлом. Уже холодало, и искалеченная рука ныла. Придерживая ее здоровой, он начал осторожно растирать скрюченные пальцы.

Карл закурил сигарету. Затянулся.

— Странная она девушка, твоя сестра, — проговорил он. Каспар отрицательно покачал головой. — Ну, возможно, ты ее лучше знаешь. Как по-твоему, она меня уже никогда не простит? — Каспар вновь помотал головой. — Вот и я так думаю.

Карл вздохнул. Каспар не сводил с него умоляющих глаз.

— Чего тебе? — спросил Карл. Затем, догадавшись, передал ему сигарету.

Каспар осторожно взял ее левой рукой и поднес к губам. Затянулся. Дым заполнил его легкие, шипучими пузырьками ударил в голову. Мальчик сделал еще одну затяжку, но тут Карл забрал у него сигарету.

Табак сотворил свое обыкновенное чудо. В голове Каспара точно распахнулись какие-то двери, и он ощутил, как в его мертвый язык вливается жизнь. Теперь он мог говорить. Его рот распирали табачные слова. Он заставил себя говорить и сказал Карлу все, что хотел.

Разумеется, из его уст вырвалось только обычное «эххюююннх, хунх, хунх-хунх» да стоны, прерываемые шумными вздохами. То были все слова, которые он был способен произнести. Карл их не понимал — да и никто на свете их бы не понял, — но Каспар был рад уже тому, что сам знает их смысл.

Он взглянул на Карла — Карл смотрел на него, по-настоящему вслушиваясь в табачные слова. Ободренный Каспар начал было еще одну фразу… и внезапно обнаружил, что плачет. Карл потрепал его по плечу.

— Слушай, все уладится, вот увидишь.

Эти слова Карла ничем не отличались от табачных — они были всего лишь сгустками звуков, которые в сущности ничего не значили. По-настоящему Карл говорил не словами, а лицом, и Каспар мгновенно влюбился в него за это. Каспар сказал (табачными словами), что Карл станет хорошим мужем для Фликки. А Карл улыбнулся ему и предложил еще раз затянуться сигаретой, но Каспар помотал головой.

Храня заговорщическое молчание, они еще немного подождали; но то, на что оба надеялись, так и не произошло. Фликка не вышла из дома. Смирившись, Карл встал.

— Пора домой, — произнес он. — Завтра на рассвете выходим в море. Передай Фликке… прости, Каспар, я хочу сказать, что меня не будет почти неделю. Когда вернемся, я к вам загляну, договорились?

Каспар кивнул.

— Знаешь, это неважно, что ты не ходишь в школу, ведь я мог бы научить тебя писать, — предложил Карл, сконфуженно глядя в землю. Каспар с улыбкой помотал головой.

— Ладно, приятель, зачем настаивать? Но если вдруг захочешь, буду рад стать твоим учителем, — он взъерошил Каспару волосы. — Иди в дом, простудишься.

И Карл побрел по улице, бормоча своими ссутуленными плечами: «Я ее люблю, но иногда просто невмоготу становится».

Звездолеты обычно прибывали раз в неделю и проводили в гавани несколько дней, чтобы грешники могли отдохнуть. Хотя больше всего грешники нуждались в исповеди, в городе имелись также рестораны, шоу-клубы, казино и несколько игорных домов. Поскольку Каспар был еще ребенком, в заведения двух последних категорий ему ходить не полагалось. Но согласно поверью, калекам везет в игре, и иногда Каспара в качестве талисмана приглашал с собой какой-нибудь грешник. Каспару нравились мигающие огни и дурманящий запах, который испускали благовонные палочки в подставках из черного хрусталя.

Однажды женщина с руками о двух локтевых суставах, свисавшими до самых ее щиколоток, целый час продержала Каспара около себя — и выиграла кругленькую сумму. Потом она повела его в лучший ресторан города, и он объелся пирожными до тошноты. Когда женщина отлучилась в туалет, молодой официант наклонился к Каспару и пригрозил рассказать его родителям, чем занимается их сынок. Дрожащая верхняя губа и беспрестанно моргающие глаза официанта раскрыли Каспару, как сильно тот боится маленького мальчика с уродливым телом. Каспар сделал кабалистический жест своей кривой рукой. Официант, обмирая, попятился.

Вся жизнь Каспара пройдет зря: ему было не суждено учиться в школе, работать, иметь детей. Станция будет обеспечивать его жильем, одеждой и пищей до самой его смерти. Это его право и его проклятие. В свои двенадцать лет Каспар выглядел не старше девяти-десяти, хотя сам он иногда чувствовал себя совсем старым. Всю свою жизнь он прожил в пределах города. Правда, в пять лет его ненадолго вывезли на ферму, но бесконечные ряды растущих в грязи растений ему не понравились. Кроме города и ферм на Станции были лишь Море на севере, которое его пугало, и пустыня далеко на юге, куда допускались лишь работники Инженерного отдела.

Прибывая на Станцию, звездолеты зависали прямо над городом. Ночью, задрав голову, люди могли видеть, как они стеклянными игрушками сияют в вышине. Челноки отделялись от кораблей и садились на космодроме в юго-западном квартале города.

Местные жители обычно ходили встречать челноки. В такие моменты Каспар часто болтался на космодроме, игнорируя косые взгляды горожан. Грешники были рады новым лицам, и часто Каспара целовали или даже подбрасывали в воздух какие-нибудь особенно плечистые грешники. Ему это нравилось — в такие минуты ему невесть почему мерещилось, что он живет по-настоящему.

Карл уже два дня как уплыл с рыбаками. Фликка простила его, и ее движения, когда она расставляла на столе тарелки, выражали терпеливое ожидание. За эти дни ни один корабль не спустился из Верхнекосмоса к планете, и Фликке некого было исповедовать. Она играла с Каспаром в карты, тщательно записывая все их взаимные выигрыши и проигрыши в реестр, который вела уже почти год. За этот год для людей на картине промелькнула лишь секунда. Секунда в жизни жены деда, которая, должно быть, приходилась Каспару бабушкой, хоть была так поразительно молода… но размышлять о подобных вещах Каспар не любил, потому что ему не нравилось чувствовать себя несмышленышем.

Они играли в Джека-Попрыгунчика; Фликка думала о чем-то своем, и Каспар выиграл трижды. Он энергично раздавал карты, когда в дверь постучалась Перл — такая же исповедница, как Фликка. Фликка встала из-за стола и впустила подругу. Обе уселись рядышком на диван. Каспар не любил Перл; она всегда вела себя так, словно его в комнате нет. Впрочем, он не особенно обижался, чувствуя, что Перл испытывает к нему вполне искреннее безразличие. Это было лучше, чем затаенная брезгливость, которую питало к нему большинство горожан.

— Опять этот клятый дождь, — выпалила Перл. Она не стеснялась в выражениях и, как поговаривали, даже спала кое с кем из тех, кого исповедовала. Когда она приходила в гости, Перл с Фликкой все время смеялись и сплетничали. При нем они болтали свободно, предполагая, что малыш ничего не понимает, а если и понимает, то никому пересказать не сможет.

— Дождь этот долбаный. И холодрыга. Вот что я тебе скажу: завтра снег пойдет, — заявила Перл.

— Ну, снега они никак не допустят. Если совсем похолодает, отрегулируют «солнце».

— Ох, хоть бы разок пошел снег! На кассетах смотреть — это не то.

— Не ты ли только что страдала, что пойдет снег? Разберись в своих мыслях, подруга.

— Ой, Флик, отзынь. С последнего корабля мне такие дерьмовые грешники достались…

— Что, никого не удалось выудить для постели?

— Да ну тебя. Я хоть и не такая недотрога, как ты, но женщина разборчивая. Но знаешь, был там один парень… Не то чтобы крупный, но длинный, тощий такой, ручки-паутинки и с бесконечной шеей, в общем, представляешь себе, да? Глаза, правда, симпатичные. С лиловым отливом. Короче, входит он в дверь, и я думаю: «Ну, это пара пустяков». Непохоже, чтобы у этого парня был груз на совести. Впустила я его, мы потрепались — смотрю, а у него уже глаза на мокром месте. Вот, думаю: либо он давно не исповедовался, либо тяжелый случай. Укладываю его на койку, подключаю сканер. Выскакивает один мелкий грешок, потом второй. Ну знаешь: «Я солгал мамочке и довел ее до слез», такого типа. Тут он затихает. Ладно, думаю, все нормально, исчерпался парень — больше ничего на нем нет.

И тут он как весь выгнулся назад, точно лук, и завопил — у меня прямо уши заложило, вот как громко. Потом еще раз заорал, порвал эти долбаные ремни — представляешь? — и как врезал мне под дых! Сижу я на полу, пытаюсь хоть разок вздохнуть, а он все вопит и корчится на койке, и выскакивает самый великий грех на свете. Стрелку аж зашкалило. Встаю, ковыляю, согнувшись в три погибели, а он кувыркается на койке. Ну, думаю, сейчас провода расплавятся… Тут он заговорил. Чуток успокоился — ну, я его быстренько опять привязала, а дышать по-прежнему не могу, и рука уже к аварийной кнопке тянется, а он шепчет мне на ухо такую чушь, какой я в жизни не слыхала.

«Простите меня, о духи Эльда, — говорит, — ибо я согрешит против вас. В темнейшую из фаз долгой ночи, — говорит, — я вошел в семейное святилище моей второй сопряженницы и отмодулировал пламя, чтобы горело оно ярче для клана ее. Клянусь, любовь толкнула меня на это. Признаю свою вину и молю об отпущении».

Вот точно так и сказал, хрен моржовый. Честно. Я столько раз пленку прокрутила, что наизусть выучила.

Фликка, скрестив руки на груди, склонила голову набок. «Что-то не верится» — прочел по ее движениям Каспар.

— И что это значило?

— Лопни мои глаза, если знаю, Флик. Но мне кажется, древний-древний грех. От начала времен. Такой древний, что нам его уже не понять.

— И почему такая «седая» душа болтается в Верхнекосмосе?

— Ты разве в законах потустороннего мира разбираешься? Их сам черт не разберет.

— Значит, у тебя был человек с двухтысячелетним грехом на совести?

— Ну, я только предполагаю.

— Пленку Администраторам сдала?

— Ага, но сначала переписала. Больно уж странное дело. Молчи, я сама знаю, что нельзя переписывать. Но думаешь, я одна так делаю?

— И что они сказали?

— Ничего. Отсмотрят, когда у них время будет. В будущем году.

Спустя два дня, ранним вечером, на орбиту Станции лег очередной звездолет. Услышав об этом по радио, Каспар и Фликка тут же отложили карты. Она пошла в свою комнату переодеваться в рабочую форму; Каспар помчался прямиком на космодром.

Потеплело. Небо было необычно ясным. Каспар бежал всю дорогу, но даже не запыхался. С орбиты спускался челнок. Вместе с полусотней других горожан Каспар наблюдал, как челнок коснулся земли, опаляя грунт огнем дюз, замер на несколько минут, а затем, выпустив шасси, медленно покатился к краю поля. Когда челнок вновь остановился, распахнулся люк и наружу вышло около пятидесяти грешников.

В большинстве своем они обходились без модификаций; среди новоприбывших нашлось бы не более дюжины человек с заметными отклонениями от земнонормы. Горожане двинулись им навстречу, и грешники радостно ответили на их приветствия. Одни просили немедленно их исповедовать, другие хотели поиграть в карты; многие искали партнеров, но не высказывали этого словами. Каспар переводил взгляд с одного грешника на другого, улыбаясь им всем. И тут он увидел ЕЕ. То была молоденькая девушка всего на несколько лет младше Фликки — такие в космосе встречались редко. Невысокая, со светло-рыжими волосами, которые напомнили Каспару его собственные. Она восторженно озиралась по сторонам. Каспар направился к ней, широко улыбаясь.

Заметив его, она улыбнулась в ответ и сказала:

— Привет, я Орин. А ты?

Разинув рот, Каспар замотал головой и указал на свой мертвый язык. Как он и ожидал, Орин не отшатнулась, а безо всякой брезгливости приняла его таким, каков он есть.

— Ты мне не покажешь, где тут парк? Я хочу увидеть настоящие растения.

Радостно кивнув, он взял ее своей левой рукой за правую. Он тянул Орин за собой по улицам, пока они не пришли в его любимый парк — маленький, но очаровательный квадратик зелени. Орин встала на колени на краю дорожки и благоговейно вдохнула запах травы. Каспар, приплясывая, выбежал на газон. Девушка едва удержалась от окрика:

— Нет! Ой, все правильно, здесь это разрешено. Раз так… — и она со странной улыбкой тоже вышла на газон. Потом, растянувшись на траве, уставилась на небо. Каспар присел на корточки рядом с девушкой, заглядывая ей в лицо.

— Как хорошо! Хоть у вас не настоящая планета, но все равно очень похоже. Почти как на Земле. Ты не был на Земле? И я еще нет. Я родилась на Волчьем Тайнике и в жизни не путешествовала. Сейчас вот устроилась на «Каллисто». Это мой первый рейс. Видишь?

Она подцепила за цепочку кулон, висевший у нее на груди. То был коротенький металлический цилиндрик с блестящим диском на торце. Она села, повернула цилиндрик диском в сторону Каспара. Внезапно замялась.

— Погоди. Ты здесь всю жизнь. Наверное, до меня уже десять тысяч салаг отплясывали перед тобой на траве.

Каспар помотал головой. Потом поднял сжатую в кулак левую руку, дважды растопырил пальцы, затем оттопырил еще два.

— Я двенадцатая?

Терпеливо помотав головой, он опять показал на пальцах: «двенадцать» и ткнул в себя.

— A-а. Тебе двенадцать лет. Понятно. И скольких салаг ты видел? — спросила она.

Он показал один палец и указал на нее.

— Правда? Ну ладно. Хочешь посмотреть прорыв?

Он с улыбкой кивнул. Орин нажала кнопку на цилиндрике, и на диске появилось крохотное изображение: черное покрывало космоса, по которому были разбросаны холодные булавочные головки — звезды. Затем экран захлестнули цветные волны; контуры созвездий исказились. Внезапно тьма треснула под напором желтого света и рассеялась, как хлопья сажи на ветру. Теперь на экране все стало желтым и красным. Бесчисленные спирали скручивались и раскручивались, с каждым мигом делаясь все замысловатее.

— Верхокосмос, — пояснила Орин. — Очень странно себя чувствуешь во время прорыва; по всему телу словно иголочки прыгают, а потом зависаешь над бездной, у которой нет дна… Одновременно тошнит и смех разбирает, а иногда кажется, будто прожила тысячу тысяч лет и так состарилась, что на все уже плевать…

Она умолкла — у нее не хватало слов. Ее раскинутые руки и ноги, ее дрожащая улыбка, ритм ее дыхания — все кричало: «Это было самое замечательное и ужасное переживание в моей жизни. Я больше ни за что не соглашусь это сделать и жду не дождусь следующего раза».

Видеозапись продолжалась. Красно-желтые спирали плотно-плотно сплелись между собой, и весь экран превратился в мерцающее оранжевое поле. Но вот спирали превратились в грубые карикатурные линии, изображение задрожало, покрылось мелкими подвижными трещинками вроде перевернутых молний, через которые проглядывал черный космос.

— Мы путешествовали почти неделю, но эту часть я сократила. В сущности, постоянно видишь одно и то же. А вот что было перед самым прибытием к вам. Вашу станцию найти сложно — она такая маленькая. Видишь, мы только с третьей попытки прорвались. Во-от. Нащупали.

Черное яйцо на красно-желтом фоне. Внутри яйца — ослепительно сияющая точка, вокруг которой обращался крохотный шарик. Сверху он голубой, посередине — зеленый, снизу — серо-рыжий.

— Это твоя планета, — сказала Орин. — Такая малюсенькая. Капитан сказал, что внутрь Волчьего Тайника можно засунуть миллион таких.

Каспар досмотрел запись. Корабль лег на орбиту вокруг шарика, который увеличился в размерах. Каспар никак не мог постичь, как может существовать планета в миллион раз больше Станции. Наверно, Орин не так поняла капитана.

Запись кончилась. Задорно ухмыльнувшись ему, Орин высказала желание посмотреть какой-нибудь игорный дом. Но у Каспара было другое предложение. Поскольку высказать его он не мог, он просто взял Орин за руку и повлек за собой.

Он провел ее по Маар-сквер и по извилистой улочке, пока они не подошли к приемной Фликки. Увидев их через витрину, Фликка Жестом пригласила войти.

— Да что ты! Сюда я не хочу! — опешила Орин. Каспар опять потянул ее за руку. — Нет, малыш, мне туда незачем. На моей совести нет ни одного греха.

Но Фликка сама раскрыла перед ними дверь:

— Я свободна и рада тебе служить, сестра.

— Простите, госпожа, мне не нужна исповедь. Просто мальчик за меня так решил, никак ему не втолкую.

— Это мой брат Каспар. Ты хочешь сказать, что уже исповедовалась?

— Нет, мне ни к чему исповедоваться. У молодых грехов немного, а мне всего пятнадцать. В рейсе я не грешила, мне нечего вспомнить.

— Сестра, — произнесла Фликка, обеспокоенно сдвинув брови, — исповедоваться совсем не то же самое, что сделать прическу. Исповедью лучше не пренебрегать. Тем более в первом рейсе.

— Но у меня на совести ничего нет! Говорю вам: я чиста!

Однако ее слегка сгорбленные плечи шептали о страхе.

Встревожившись по-настоящему, Каспар пристально уставился на сестру, пытаясь убедить ее не отпускать Орин.

— Я верю тебе, сестра. Но брат все-таки за тебя опасается. Твое дело, конечно, но может быть, все-таки зайдешь. Я тебя быстренько просканирую, чтобы снять все сомнения. Это займет всего несколько минут. К тому же если человек подвергался сканированию, ему потом легче будет исповедоваться. Всего одна-две минуты.

Каспар увидел, что Орин заколебалась. Насчет того, что предварительное сканирование якобы облегчает процесс, Фликка солгала, но девушка по своей неопытности не могла заподозрить подвох. Наконец Орин победила страх и кивнула в знак согласия.

Они вошли в приемную. Фликка держалась дружелюбно и спокойно; девушка немного расслабилась. Каспар не знал, уходить ему или нет. Ему было страшно, но он не хотел бросать Орин. Подавив в себе страх, он твердо решил остаться.

Фликка отвела Орин к удобной кушетке, попросила ее лечь и прикрепила электроды к ее вискам и макушке. Девушка нервно ерзала. Когда Фликка достала ремни, Орин громко вскрикнула: «Не надо!».

— Ничего-ничего, — проговорила Фликка. — Просто по правилам так положено. Я не буду их затягивать. Просто сделаю широкие петли, вот так. Не надо волноваться, сестрица. В первый раз, конечно, страшновато, но ведь у тебя грехов нет, верно? Как только отсканирую, расстегну. Идет?

Орин нехотя кивнула. Каспар стиснул своей здоровой рукой ее правую ладонь и ободряюще улыбнулся. Фликка поглядела на него; ее губы скривились, а глаза сказали: «Следовало бы тебя выгнать: исповедь — личное дело каждого. Но кто ее успокоит, если не ты?»

— А теперь закрой глаза, сестренка. Не волнуйся. Каспар будет рядом.

Орин, прикусив нижнюю губу, нервно зажмурилась. Фликка включила аппаратуру. На главном экране возникло переплетение кривых линий, окрашенных в разные оттенки зеленого и синего, фликка окинула экран опытным глазом.

— Вот видишь? Ничуточки не больно, — проговорила она, но на самом деле наступил ее черед волноваться. Каспар не мог читать линии, но ему казалось, что грехи должны проявляться через теплые цвета — желтые и оранжевые, как адское пламя в сказках (как-то раз он видел старинную голограмму, изображавшую муки грешников на том свете, и она глубоко врезалась в его память).

— Вы скоро закончите?

— Еще чуть-чуть, сестра. Как ты себя чувствуешь?

— Нормально… н-но мне почему-то хочется плакать.

— Хорошо. Это бывает у многих. Раз хочется, не стесняйся. Потом будет легче.

— Но ведь у меня нет грехов. Весь рейс я чувствовала себя отлично…

— И хорошо. А ты не чувствовала ничего такого… странного?

— Нет, я же сказала!

На экране появились линии — какие-то чудные, извилистые, загибающиеся назад. Они мерцали, то возникая, то исчезая. Странные линии, переливающиеся разными цветами. Фликка покрутила ручки, потом нажала какую-то кнопку и воровато потянулась к пряжке поясного ремня. Каспар следил за ее действиями широко раскрытыми глазами.

— Скажи мне, сестренка, просто для того, чтобы закончить сканирование: ты ничего такого не сделала, за что тебе потом было стыдно? Ты же знаешь, я не имею права передавать кому бы то ни было твои слова. Твои тайны дальше меня не пойдут.

Орин смущенно порозовела:

— Ну-у… Всего один раз. Меня поставили на вахту с десяти тысяч до двенадцати тысяч, а я прогуляла последние три сотни. Там вообще не на что было смотреть, бессмысленное занятие, и…

— Конечно. Мелочь. По мне, так и не грех вовсе.

Хотя голос Фликки оставался спокойным, ее глаза с тревогой уставились на экран. Она выдвинула металлическое полушарие таким образом, что оно зависло над головой Орин, затем одной рукой вцепилась в конец ремня. Догадавшись, что нужно делать, Каспар неловко взял другой конец ремня своей скрюченной правой рукой.

Орин беззвучно вскрикнула. Ее глаза, полные слез, распахнулись.

— Что происходит? — она дышала все чаще и чаще. — Что вы со мной делаете?

— Ничего, сестра, — Фликка накинула на Орин ремень и затяну, ла его потуже. Каспар попытался повторить ее жест, но ремень вырвался из его пальцев.

— Перестаньте!

— Боюсь, сестренка, что у тебя есть грех на совести. Он должен выйти наружу.

— Нет! У меня ничего нет! Я же сказала… — Орин попыталась поднять руку, но ремни крепко удерживали ее. — Снимите электроды! Сейчас же!

— Подожди, сестренка. Не сопротивляйся, или будет больно.

— Не-ет, — внезапно Орин умолкла и невидящими глазами уставилась в потолок. Она испустила дикий крик. Ее ноги, плохо удерживаемые ремнями, затряслись, барабаня пятками по матрасу. Фликка затянула ремни. Каспар хотел было отойти, однако Орин стискивала его руку крепко-крепко — еще чуть-чуть, и захрустят пальцы.

Орин начала выкрикивать какие-то слова. Одно за другим, точно заклинание, всплывшее с самого дна души. Слов этих Каспар не знал, но настоящий ужас он испытал, когда понял, что ее жесты тоже стали для него загадкой. Девушка выла, точно ее резали; внезапно запахло экскрементами — она облегчила кишечник. Новый вскрик — и на ее брюках расплылось пятно мочи.

Фликка запаниковала и нажала на аварийную кнопку вызова врачей. Каспар в отчаянии вырвал свою руку из пальцев Орин и забился в угол комнаты. Лицо Орин превратилось в нечеловеческую маску. И ровно ничего внятного оно ему не говорило. Ровно ничего.

Но вдруг из ее губ вырвался поток слов, почти таких же бессмысленных, как все, что произошло до этого:

— О простите меня, простите, великие духи Эльд! Я отняла жизнь моего брата, я отняла ее до того, как минул наш срок, я отняла ее и прижала к себе, и хотя он искал ее, я скрыла ее от него! Я отняла его жизнь и прижала к себе, и клянусь, меня толкнула на это зависть!

Как только последнее слово вылетело из уст девушки, она вся обмякла. И тогда вскрикнул Каспар, потому что ее руки и ноги вопили: «Смерть, смерть». Он выталкивал из гортани воздух поверх мертвого языка, и всякий раз звучало лишь придушенное мяуканье. Потом он прикрыл глаза кривой рукой и сел на корточки в углу. Он услышал скрип распахнутой двери, топот людских ног, торопливые фразы — обмен информацией, диагнозами, приказами. «Пульс восстановлен… Дай чистый кислород… Давление повышается…»

Спустя некоторое время появилась новая группа людей, затем все вместе вышли.

Он решил, что никогда больше в жизни не отнимет руки от глаз. Но кто-то нежно взял его за запястья и отвел руки в стороны. Фликка приподняла его с пола, крепко прижала к себе.

— Ты храбрец, Каспар. Не волнуйся, она выживет. Врачи подоспели вовремя.

Каспар, дрожа, слабо кашлянул.

— Если бы ты не привел ее ко мне, грех убил бы ее, — сказала Фликка, точно поняв неподвластные его губам слова. — Он скрутил бы ее внезапно, не оставляя никаких шансов. Ты поступил правильно.

Она вытерла заплаканные глаза, и они вместе пошли домой под-небом, где вновь клубились тучи.

Для Каспара наступило странное время: его жизнь впервые вошла в четкое русло. Он больше не тратил часы и минуты, как ему заблагорассудится, — у него появилось занятие. По утрам — один или с Фликкой — он навещал Орин в больнице. К ней пускали не больше, чем на час. Девушка лежала без сознания, вся опутанная трубками и проводами. Доктора говорили ему, что она выживет, невольно подтверждая свою искренность движениями рук. Но также они говорили, что находят ее случай крайне необычным, что это тревожный феномен.

Через три дня корабль Орин отбыл. Разумеется, он не мог ждать выздоровления одного-единственного члена экипажа. Когда Орин выздоровеет, ей придется наняться на какой-нибудь другой корабль. Все уладится, говорил себе Каспар. Он верил в это, но все равно беспокоился.

После обеда он общался с Фликкой. Она подала в Администрацию заявление об отпуске по особым обстоятельствам и получила его. Ее руки, расчесывая волосы, добавляли, что она сказала начальству что-то важное. Каспар предполагал, что это как-то связано со странным грехом, который достался Орин.

Они с Фликкой по-прежнему играли в карты, но ее голова постоянно была забита посторонними мыслями. Каспар догадывался, что Она дожидается чего-то — точнее, кого-то. Когда Карл наконец-то вернулся с рыболовецкой флотилией, Фликка вздохнула с облегчением.

Взяв с собой Каспара, она пошла на пристань встречать Карла. Тот очень устал в плавании, но, как только Фликка поприветствовала его горячим поцелуем, утомления простыл и след.

Карл настоял на том, чтобы побаловать Фликку и Каспара походом в казино. Даже Фликка смогла понять, как важно это для Карла — и потому радостно согласилась. Хотя Каспар никогда не задумывался о деньгах, он знал, что сестра зарабатывает в несколько раз больше Карла и, согласно обычаю, должна сама за все платить. Но для Карла высшим счастьем была возможность порадовать других. Он купил Каспару маленький мешочек с фишками. Каспар ставил их по одной и всякий раз проигрывал, но предпоследняя выиграла пятьдесят к одному. Карл, расхохотавшись, сдал фишки в кассу и, игнорируя немые протесты Каспара, сунул ему в руку все купюры до последней. Каспар решил купить Орин подарок, когда она выздоровеет.

Выйдя из казино, они распрощались. Сплетенные пальцы Фликки говорили, что ей ужасно хочется пригласить Карла завтра в гости; но в его смущенной улыбке сквозило все еще слишком четкое воспоминание о последнем визите и боязнь вновь появляться в их доме.

— Ну… может быть, завтра увидимся, — произнесла она.

— Да, хорошо бы.

Поцеловав его на прощанье, Фликка пошла прочь. Каспар побрел было за ней, но Карл удержал его за плечо.

— Она правда хочет меня видеть? — спросил он Каспара.

Мальчик широко улыбнулся и энергично кивнул.

— Тогда я зайду к вам около полудня, договорились?

Каспар вновь кивнул. Ухмыльнувшись в ответ, Карл опустил глаза и растопырил пальцы — это значило, что он хотел бы чем-то вознаградить Каспара. Не найдя ничего лучшего, он вытащил смятую пачку и сунул Каспару последнюю сигарету из нее. Спрятав сигарету в карман, Каспар бегом пустился вслед за Фликкой. Догнав ее, он обернулся: Карл уже растворился в ночи.

Наутро Каспар пошел в больницу — узнать, как дела у Орин. Фликка отправилась с ним. Им сообщили, что наступило улучшение. Этой ночью девушка пришла в себя, но ненадолго. Тело Орин, распростертое на кровати, по-прежнему скрывалось под сплошной сетью проводов и трубок, однако дышала она уже без труда. Каспар и Фликка немного постояли около нее; девушка не ощущала их присутствия. Ее глаза под приспущенными веками беспрестанно бегали, спрашивая: «Что? Что? Что?». Хотя Каспар знал, что это благоприятный симптом, у него засосало под ложечкой.

Едва Каспар решил, что пора уходить, все здание вздрогнуло от трезвона колоколов тревоги. Фликка распахнула дверь палаты, и они забежали в коридор в поисках ближайшего выхода.

У запасного выхода стоял рядовой служащий отдела Безопасности. Чтобы с той стороны нельзя было войти, он просунул в дверную ручку палку.

— Пожалуйста, вернитесь, — сказал он. — Все должны оставаться в здании.

— А зачем же тогда сигнал? — опешила Фликка.

— Таков приказ: никто в городе не должен выходить наружу.

— Что случилось?

— Мне ничего не сообщали, сестра. Но код «один-восемь-восемь» означает «угроза извне». Я так думаю: на нас напали из космоса. А теперь идите-ка тихо-мирно в палату и никуда не выходите.

Фликка с Каспаром возвратились в палату Орин, сели на стулья и изумленно переглянулись.

— Не верю, — заявила Фликка. — Все это говорилось только для того, чтобы мы не рыпались. Ерунда какая-то. Если бы на нас напали, это было бы видно или слышно… — но ее глаза свидетельствовали, что она не очень-то уверена в собственной правоте. Кроме того, снаружи долетали еле слышные звуки: больничным колоколам вторил звон всего города.

Каспар подошел к окну. Больница располагалась по соседству с космодромом, и Каспару было отлично видно летное поле с посадочной полосой, которая уходила вдаль и, казалось, терялась в нависших над горизонтом облаках. Заметив в небесах какое-то пятнышко, он сначала подумал, что в глаз ему попала соринка; но вскоре пятнышко раздулось, превратившись в силуэт идущего на посадку челнока. Он указал на него Фликке. Та тихо присвистнула.

— Предупреждения о посадке не было. Что за черт? Ой, глянь!

На краю летного поля, где обычно горожане встречали грешников, стояли служащие отдела Безопасности.

— Совсем спятили, — бормотала Фликка. — Что они могут сделать против звездолета? А вдруг это корабль преступников, и сотрудники отдела хотят их арестовать…

Челнок приближался с головокружительной скоростью, но без Обычного воя турбин и ослепительного пламени дюз. В могильной тишине он завис над полем и совершил посадку метрах в ста от больницы. Собственно, это был даже не челнок, а невесть что. Судно походило на рыбину из Северного моря, только выросшую до чудовищных размеров и превращенную в металл.

В боку рыбины распахнулась дверь, и на землю спрыгнула одинокая фигура. Таких нелепых грешников Каспар в жизни не видывал: небывалый исполин с телом, словно смонтированным вслепую из разнокалиберных частей. Грешник побежал по полю в сторону больницы, двигаясь чрезвычайно странно — как в мультфильме, подумалось Каспару. Спустя несколько секунд Каспар понял, в чем штука: коленки грешника сгибались не вперед, а назад.

— О Боже, — выдохнула Фликка. — Это не человек, а невесть что! Инопланетянин!

Он казался карикатурой на человека, слепленной из геометрических тел. Его коленки сгибались назад, плечами служили огромные сферы; вместо торса — усеченный конус, спаянный с тазом в форме гири. Голова со сплющенными, искаженными чертами больше всего напоминала пулю. Кожа у существа была мертвенно-белая, а одет он был в тускло-зеленый облегающий комбинезон. Ноги были обуты в мягкие башмаки-перчатки.

— Здесь опасно, — внезапно заявила Фликка. — Пошли в подвал.

Каспар замотал головой. Фликка начала оттаскивать его от окна:

— Пойдем, Каспар! Нас могут убить!

Но Каспар вывернулся из ее рук. Он пригляделся к инопланетянину, и его начало трясти: язык этого странного тела был ему понятен. «Помогите, боль, ой, боль, помогите, боль!» — вопило оно.

Всего в десяти метрах от больницы инопланетянина догнали сотрудники Безопасности. Фликка, увлеченная происходящим, оставила Каспара в покое.

Сотрудников было шесть — мужчин и женщин с короткими дубинками в руках. Согласно уставу Флота, никто на Станции не имел права на ношение оружия, чтобы исключить угрозу экипажам кораблей со стороны местных. Инопланетянин также не был вооружен — по крайней мере, так казалось со стороны, но он оказался богатырского сложения, в полтора раза выше человека. Он замедлил бег и замер. Каспар расшифровал движения его пальцев: они кричали о замешательстве, невероятно сильной боли, терзающей и почти рвущей в клочья разум.

Отряд попытался взять инопланетянина в кольцо. «Неуверенность» и «отвага», гласила их осанка. Инопланетянин, внезапно вскинувшись, ударил рукой в грудь ближайшего мужчину. Тот изломанной игрушкой рухнул на землю. Тогда инопланетянин открыл рот и застонал, как фагот — странно и скрипуче. Его коленки, качаясь вверх-вниз, твердили: «Боль, ой, умоляю, боль, помогите. Помогите!»

И Каспар вдруг догадался, что это существо — тоже ГРЕШНИК. Грешник, переполненный грехами, которые он подхватил во время путешествия через Верхнекосмос. Грешник, доведенный до безумия тяжестью своей души. Он будет убивать и вновь убивать, пока не сможет исповедоваться и получить отпущение. И никто не догадается; никто, кроме Каспара, не поймет язык существа. Все увидят в нем чудовище из кошмаров, рожденное, чтобы уничтожать все живое.

Каспар попробовал объяснить все это Фликке, но его язык болтался во рту мертвой тряпкой, а руки никак не могли произнести нужных слов. Он мог бы их написать, если бы знал, как это сделать.

Пять членов отряда сомкнулись в шеренгу, пытаясь заслонить собой вход в больницу. Инопланетянин медленно, какой-то птичьей походкой, шажок за шажком, приближался к ним. Как они могут не понимать, что умрут, если будут преграждать ему путь?

Каспар почувствовал у себя под ложечкой стыд, тяжелый, как железная гиря. Надо что-то сделать, или люди погибнут. Из-за него. Надо заговорить. В отчаянии он достал из кармана Карлову сигарету, чиркнул обломанной спичкой, прикурил. Сделал долгую, глубокую затяжку, чтобы дым наполнил его легкие и ударил в голову шипучими пузырьками. За окном инопланетянин набросился на одну из женщин. Схватил ее в охапку и отшвырнул; отлетев на пять метров, она ударилась о стену. Четверо сотрудников Безопасности попытались захватить инопланетянина врасплох — и вскоре уже валялись на земле, истерзанные и окровавленные.

Фликка наконец-то стряхнула с себя чары этого ужасного зрелища. Схватив Каспара за руку, она выволокла его из палаты. Он позволил увести себя. Он пытался объясниться с Фликкой, но она не понимала его табачных слов.

В коридоре творилось черт знает что. Голова Каспара работала быстро, но не так, как всегда. Впервые за много лет из его мозга отлучился крохотный надзиратель, который обычно слышал и взвешивал все его мысли. Каспар знал, что именно должен сделать — но Откуда он это узнал, оставалось для него загадкой.

Выждав нужный момент, он вырвал свою кривую руку из пальцев Фликки и побежал к запасному выходу. Не прошло и нескольких секунд, как Каспар достиг его, выдернул палку из ручки и распахнул дверь. В электронный вой, которым дверь объявила, что ее не вовремя распахнули, вплелся крик Фликки. Но Каспар уже выскочил наружу. Инопланетянин топтался прямо за углом здания. Последний раз затянувшись сигаретой, Каспар отшвырнул ее. Он добежал до угла. Притормозил. Дальше пошел опасливой походкой.

Инопланетянин был в пятнадцати метрах от него. Не переставая подвывать, он бился в двери главного входа. Вокруг лежали сотрудники Безопасности. «Смерть» — шептали тела. Заставив себя не думать о них, Каспар направился к инопланетянину.

За своей спиной он услышал вопль Фликки и топот ног. Он знал, что ради его спасения она не устрашится никакой опасности; счет пошел на секунды.

Каспар громко заговорил с инопланетянином, изъясняясь табачными словами. Он приблизился к существу обычным шагом, не бегом, выставив перед собой ладони, силясь улыбнуться.

Пулеобразная голова повернулась к нему. Тело инопланетянина не переставало кричать: «Помогите, боль, ой, боль!» Развернувшись к Каспару, существо внезапно ринулось вперед. Массивные руки схватили Каспара под мышки и подняли высоко-высоко. Каспар понял, что сейчас умрет, раздробленный о стену или разорванный в клочья. Но этого не случилось. Инопланетянин, точно окаменев, просто держал его высоко над землей. Каспар вновь заговорил слабым придушенным голосом, выбалтывая все табачные слова, что кружились в его голове. Он обещал инопланетянину, что ему обязательно помогут, что сестра освободит его от грехов. «Хуунх, эххуун-нххэх, хуунх, хуунн-хе».

И инопланетянин осторожно поставил его на землю. Но тело по-прежнему кричало: «Боль, боль, помогите!» Существо взяло Каспара за кривую руку и взглянуло на него удивительными глазами: синими, человеческими. Оно раскрыло рот и заговорило в ответ, произнося множество гласных, лишь изредка перемежаемых намеками на согласные.

— Каспар… — раздался за его спиной голос Фликки. Каспар не оглянулся. Осторожно потянув инопланетянина за руку, он направился в сторону города. А пришелец — чудовище из кошмара, казавшееся еще огромнее на фоне мальчика — покорно побрел за ним. Одежда существа была забрызгана человеческой кровью, но в данный момент оно вело себя кротко.

Вытянув в сторону свою здоровую левую руку, Каспар встряхнул пальцами, маня за собой Фликку. И пройдя несколько шагов, почувствовал, что она схватила его за руку. Инопланетянин оглянулся на Фликку, но ничего не произнес.

Каспар увидел, что из города, им навстречу спешат люди — множество сотрудников Безопасности. Мальчик уставился на Фликку, боясь, что инопланетянин впадет в панику. Фликка перехватила его взгляд. Тут табачные слова не требовались — на сей раз сестра поняла его. Сложив ладони раструбом, она крикнула:

— Отойдите! Пропустите нас! Не подходите близко!

Сотрудники заколебались, остановились, но не разомкнули строя, по-прежнему преграждая им путь в город.

— Куда мы идем, Каспар? — спросила она. — Ты знаешь?

Он энергично кивнул.

— Куда? Куда ты хочешь его отвести? Почему он следует за тобой? Что ты с ним сделал? — она так и сыпала вопросами, выказывая свой страх.

Каспар попытался произнести: «Помедленнее. Задавай мне только нужные вопросы».

— Погоди, погоди, — прикусив губу, Фликка заставила себя успокоиться. — Ты сказал, что знаешь, куда мы идем. Он тебе сказал, куда хочет попасть?

Нет.

— Значит, ты сам решил?

Да.

— Ты хочешь его куда-то отвести. Я знаю это место?

Да, да.

— К нам домой?

Нет!

— Это общественное место?

Нет.

Тут до нее дошло. Она вытаращила глаза.

— Ты хочешь, чтобы я его исповедовала?!

Каспар закивал, обливаясь слезами облегчения.

— Каспар, это безумие, — тихо произнесла она.

Но инопланетянин брел за Каспаром — жуткое чудовище, вдвое превосходившее ростом своего юного поводыря. Каспар сделал знак Отрицания.

— Ты думаешь, что на нем лежит грех? Но… о Боже, Боже, погоди, теперь понимаю. Господи, ты прав! Конечно же…

Они приближались к сотрудникам Безопасности, которые не собирались расступаться. Фликка повысила голос:

— Пропустите нас. Я веду это существо на исповедь.

— Вы с ума сошли, — ответил начальник. — Мы не пустим вас в город.

— Наша Станция была построена для обслуживания экипажей, работающих в Верхнекосмосе. Это существо совершило посадку, чтобы излечиться от грехов, накопленных во время перехода. По уставу Флота мы не имеем права отказать ему в исповеди.

— Это не человек. Он уже убил шестерых людей.

— Если вы нас не пропустите, он убьет меня и брата, а потом примется за вас. Ради Бога, задумайтесь!

Каспар запаниковал. Он стал говорить инопланетянину, что все в порядке, что сейчас его поведут исповедоваться. Исполинское тело затряслось от напряжения. Массивные пальцы болезненно стиснули искривленную руку Каспара.

В последний момент сотрудники разомкнули строй, пропуская их. А затем, выстроившись полукругом, последовали за ними. Фликка распорядилась властным тоном:

— Мне нужна толстая десятиметровая цепь вместо ремней. Пусть врачи будут наготове — если это хоть что-то изменит. Не медлите.

— Каспар изумленно проводил глазами сотрудника Безопасности, который бегом бросился выполнять приказания сестры.

Вскоре они достигли Маар-сквер и свернули на извилистую улицу исповедников. Всю дорогу Каспар разговаривал с инопланетянином, пытаясь его успокоить. Когда отбезы расступились, он расслабился, но потом опять разволновался.

Наконец они подошли к приемной Фликки. Фликка отперла замок. Каспар вошел; инопланетянин, согнув в три погибели свое исполинское тело, проскользнул в дверной проем. Увидев исповедальные машины, он издал душераздирающий визг. Отпустив руку Каспара, сел на кровать; сконструированная в расчете на долговязых грешников, она оказалась ему относительно впору — правда, голени и ступни повисли в воздухе.

Вошла Фликка, согнувшись под тяжестью цепей. Она деловито принялась обматывать ими тело инопланетянина. Угол между ее подбородком и шеей говорил, что ей больше не страшно: технические подробности предстоящей процедуры занимали все ее мысли.

Инопланетянин, превозмогая боль, позволил крепко-накрепко привязать себя к кровати. Пыхтя, Фликка защелкнула цепь на тяжелый замок и пошла включать аппаратуру. Ее пальцы деловито плясали по клавишам и настраивали сенсоры. На главном экране появился спутанный клубок линий.

— Отлично, — произнесла Фликка, обращаясь к незримой аудитории. — Вы видите то же, что и я. Зафиксированы стандартные симптомы накопления грехов. Потенциал очень высокий, без структурных аномалий. — Каспар внезапно догадался, что она связалась по видеотранслятору с Администрацией. — Я собираюсь действовать по стандартному протоколу, только без вербального контакта с субъектом. Начинаю зондирование.

Она выдвинула металлическую полусферу, и та зависла над головой инопланетянина. Его лицо скривилось; уставившись на нее своими человеческими глазами, он издал придушенный писк, похожий на звук флейты. И еще раз пискнул, когда она стала крутить регуляторы.

— Матрица реагирует нормально. Потенциал все еще крайне высокий. Вычленяю первый.

Когда раздался первый вопль, Каспару показалось, что его барабанные перепонки кромсают железным ножом. Он оглох, но это было лишь к лучшему — легче было терпеть следующие вопли. Инопланетянин корчился, натягивая цепи, но они пока держались. Кровать тряслась, однако стальная рама была сработана крепко. Спустя несколько минут Каспар осознал, что конвульсии ему кристально ясны — они намного понятнее, чем сама поза существа. Они складывались в целые предложения.

«Я оболгал одного своего друга, он лишился работы, и я занял его место».

Душу инопланетянина отягощал людской грех. Зато грех Орин и грех, который исповедовала Перл, были инопланетными грехами, отягощавшими души людей.

Инопланетянин исповедовался еще в одном грехе, и еще в одном, и еще… Поведав о последнем грехе, он обмяк и прикрыл глаза.

— Операция закончена, — произнесла Фликка нервным, но все еще сильным голосом. — Потенциал на нуле. Отпущение получено, — замявшись на одну-две секунды, она добавила: — Снимаю цепи.

И, торопливо перебирая руками, начала разматывать цепь. Каспар помогал ей. Табак уже выветрился из его организма, и во рту не было ни единого слова.

Когда они сняли половину цепи, инопланетянин открыл глаза и помог освободить себя. Поднявшись с кровати, он взял Фликку за руку, а другой рукой сделал какой-то жест. Каспар его не понял; строго говоря, мальчик вообще перестал понимать движения инопланетянина: все равно, что смотреть на статую.

Отпустив руку Фликки, инопланетянин вышел из приемной. Фликка и Каспар нерешительно последовали за ним. Снаружи сгрудились тридцать сотрудников Безопасности. Инопланетянин замер, широко расставил руки, свесил голову на грудь и начал топтаться на месте.

Сотрудники разомкнули кольцо, открывая инопланетянину путь к площади. Спустя какое-то время инопланетянин оборвал свой спектакль и огляделся. Издав нежный стон, похожий на обрывок песни, он медленно побрел назад к космодрому. За ним по пятам — до самой металлической рыбы — следовали отбезы. Процессию замыкали Каспар с Фликкой, которым не хотелось упускать пришельца из виду. А тот на них не оглядывался; Каспар и сам не знал, хочется ли ему, чтобы инопланетянин оглянулся. Никто не помешал пришельцу подняться на борт челнока. Люк захлопнулся, и челнок взлетел самым невероятным образом: без обычного дыма и пламени он воспарил на пятиметровую высоту и внезапно, описывая крутую параболу, унесся в небо.

Каспара и Фликку вызвали на совещание в Администрацию. Фликка описала все, что видела. Свой рассказ ей пришлось повторить несколько раз. Каспара тоже допросили. Это была долгая и неприятная процедура; вскоре у него заныла шея от кивков и покачиваний головой. Фликка заступилась за него, но служащая Администрации была неумолима.

Наконец поток вопросов иссяк. Устало вздохнув, служительница выключила видеокамеру.

— Спасибо за помощь, — произнесла она. — А теперь, пожалуйста, вернитесь в свое жилище. Если нам еще что-то понадобится, с вами свяжутся.

Пока шел допрос, тело Фликки все громче и громче кричало от ярости. Теперь же она дала волю словам:

— Никуда я не пойду. Теперь вы должны ответить на мои вопросы. Немедленно.

— Гражданка Моэн, скажите спасибо за то, что не оказались в карцере. Своими действиями вы навлекли опасность на всю станцию. Некоторые администраторы жаждут вашей крови.

— Плевать я на них хотела, — и Каспар изумился тому, как прозвучали эти слова из уст Фликки: с силой, которой и на дух не было во всем сквернословии Перл. — Черт подери, вы отлично знаете, что я поступила правильно! Если бы обычный человек сошел с корабля и начал убивать направо и налево, мы ничего не могли бы с ним сделать. Верно? Не знаю, как вас, а меня лично учили в школе, что мы служим экипажам кораблей и их нужды важнее наших.

— Об этом мы уже беседовали. Пожалуйста, возвращайтесь домой. Сегодня вам пришлось очень нелегко.

— Ответьте мне, госпожа администратор. Что вы узнали об этом существе? Вы наверняка проследили за кораблем после его отлета. Что с ним случилось? Говорите. Или вы такая мелкая сошка, что начальство вас ни во что не посвящает?

Служительница раздраженно скривила рот. Чтобы прочесть ее чувства, особой проницательности не требовалось. Но вдруг, к удивлению Каспара, она ответила:

— Судно, которое совершило у нас посадку, не было кораблем. Всего лишь челнок, но об этом вы, наверное, уже догадались. Сам корабль… его длина — пятнадцать километров. Он выглядит совершенно дико. На наши запросы не отвечает. Время от времени он передает какую-то тарабарщину на разных радиочастотах. Мы понятия не имеем, откуда он и чего хочет. Против него мы бессильны — вот единственное, что нам известно. А теперь прошу вас: идите домой и не разглашайте эту информацию. Люди уже начали впадать в панику. Хватит с нас шести погибших.

Профессиональная маска сползла с лица служительницы, и ничто уже не скрывало ее усталости и тревоги. Опустив глаза, Фликка взяла Каспара под руку и молча вышла из кабинета.

Когда они вернулись в дом Моэнов, родичи засуетились вокруг них, как никогда в жизни. Фликка вновь рассказала о случившемся, но вдаваться в детали не стала. Она, по-видимому, согласилась со служительницей, и ее руки выражали сожаление, что она вообще хоть что-то сказала родным. В итоге, вырвавшись из объятий отца и матери, она ушла в свою комнату и заперлась.

Теперь в центре внимания остался один Каспар, что показалось ему не очень-то приятным. Его пытались расспрашивать, но вскоре оставили его в покое — до настойчивости служительницы им было далеко. Когда от Каспара отстали, он подошел к стандартному холодильнику и налил себе соку, держа графин левой рукой, а скрюченной правой неуклюже придерживая стакан. В гостиной полушепотом совещались родители и дед. От холодильника Каспару не было видно ничего, кроме картины, на которой бабушка терпеливо ждала, пока мяч долетит до ее рук. Внезапно его затрясло, невесть почему — он отчетливо вспомнил, что когда-то на картине не было никакого мяча.

Почувствовав, что валится с ног, он побрел в свою комнату. И обнаружил, что плачет — оплакивает, как ни странно, не погибших шестерых мужчин и женщин, а всех тех, кто когда-либо жил. Он и сам не понимал своих чувств. Ему впервые пришла в голову идея прочесть свое собственное тело, разобраться, что же он сам себе говорит. Он рассмотрел свое отражение в зеркале, но так и не проник в его смысл. В конце концов он заполз на кровать и погрузился в сон, полный кошмаров.

А завтра спозаранку, когда солнце еще не поднялось из-за горизонта, за ним и Фликкой пришли сотрудники Безопасности. Челнок вернулся.

Их вызывали на космодром.

На сей раз инопланетян было трое, и все похожие, как близнецы. Фигура, рост, цвет кожи — все одинаковое, даже одежда. Но Каспар смог их различить: тела двоих вопили от боли и ужаса, в то время как третий был непостижим, как каменная глыба. Каспар решил, что это и есть тот, кому он вчера помог. Инопланетяне недвижно стояли у подножия своего челнока и, лишь заметив Каспара и его сестру, двинулись к людям. Очищенный от грехов заговорил на своем музыкальном языке.

Затем произошло то же, что и вчера. Инопланетяне пошли с Каспаром и Фликкой в исповедальню. Их поочередно исповедовали и очистили от человеческих грехов, тяготивших их души. Каспар заметил, что на этот раз Фликке было страшно: вчерашний шок прошел, и она вполне трезво осознавала всю странность происходящего.

Но обошлось без эксцессов. Наконец последний сеанс завершился. Фликка в изнеможении упала в кресло. Инопланетяне делали жесты и произносили слова, которых никто не мог понять, даже Каспар. Затем первый пришелец подошел к нему, взял за кривую руку и вывел из приемной. Следом двинулись остальные двое, сотрудники Безопасности и Фликка.

Инопланетяне вернулись к своему челноку-рыбине; массивные пальцы выпустили руку Каспара, и троица скрылась внутри.

— Сейчас улетят, — устало произнесла Фликка. — И, надеюсь, никогда не вернутся.

Каспар не знал ответа, и от этого неведения у него внутри что-то заныло. Возникло ощущение, будто мир лишился смысла. Вместе с другими Каспар молча ждал, пока челнок улетит.

Но тут люк вновь распахнулся и на землю спрыгнул один из инопланетян. На плече у него висела сумка. Он поставил ее на землю, расстегнул. Вынул шесть странных предметов полутораметровой высоты, сделанных из металла и света, и расставил на земле. Их расположение казалось знакомым: тут Каспар сообразил, что оно повторяет расположение трупов вокруг первого инопланетянина.

Чужак достал из сумки еще две вещи. Одна была выточена из неведомого дерева — малинового с золотыми прожилками. Возможно, музыкальный инструмент… впрочем, как знать. Обойдя фигуру, выстроенную из светящихся предметов, инопланетянин вручил деревянную штуковину Фликке. Она взяла ее, не проронив ни слова.

Вторую вещь инопланетянин отдал Каспару. Фликка изумленно присвистнула, а Каспар впервые в жизни узнал, каково это, когда волосы встают дыбом.

В руках у него была кукла почти в метр ростом. Она изображала стройную молодую девушку с темными волосами, в разноцветном одеянии и высоких сапожках. Внешне она ничем не отличалась от человека. На ощупь ее кожа была теплой.

Подняв глаза от куклы, Каспар увидел, что инопланетянин скрывается в люке. Металлическая рыбина поднялась с земли и унеслась в небо.

Как только Орин выздоровела, Фликка и Карл взяли напрокат небольшую яхту и отправились с девушкой и Каспаром на морскую прогулку. В первый вечер круиза, когда солнце уже скрылось за горизонтом, они устроились на палубе. Со всех сторон расстилалось Северное море. Карл закурил и угостил сигаретой Каспара. Орин остолбенела, потом развеселилась: на Волчьем Тайнике курение и прочие подобные обычаи считались верхом варварства. Цепенея от собственной храбрости, она попробовала затянуться — и закашлялась до хрипоты.

Когда Орин перестала кашлять, Фликка произнесла — неожиданно и сухо:

— По-моему, это не инопланетяне.

— Ерунда, — заявил Карл. — Ты их видела. Разве это люди? А их корабль…

— Но все мы видели и это, — и Фликка указала на куклу Каспара, которая кружилась по дощатой палубе в медлительном танце. Она не выглядела механической игрушкой — танцевала, когда хотела и как хотела. Администрация пыталась забрать ее у Каспара, но кукла вырывалась из рук, и наконец они прекратили свои попытки. Теперь кукла всюду следовала за Каспаром. Волшебная игрушка, живая и искусственная одновременно.

— Карл, неужели ты веришь, что они могли сделать такую вещь за несколько часов между нашей первой встречей и их возвращением? Пусть даже так, но как ты можешь объяснить, что она так похожа на нас? С логической точки зрения, эти существа не способны иметь с нами никаких общих черт. Мы оба видели грешников, которые выглядели не менее странно…

— Ты думаешь, что они люди, — заключила Орин. — Но ведь сама сказала, что они не разговаривают по-нашему. И грех… который меня чуть не убил… это не человеческий грех.

— Как знать. Человечество расселилось по всей Галактике. Возможно, где-то далеко люди переделывают себя, творят с собой что-то новое. Иное. Мне кажется, с этим мы и столкнулись — с людьми, изменившими себя. Они долго-долго были в изоляции от остального человечества и многое позабыли… Не знаю. Правды нам никогда не узнать, но я так считаю.

— Что же это? — спросил Карл, глядя на куклу Каспара. Она танцевала на палубе, разметав длинные черные волосы, выстукивая каблучками замысловатый ритм. — Игрушка? Идол?

— Администрация боялась, что это шпион, устройство для сбора информации. Была версия, что она передает данные на свою базу… Ну и что с того? Если дело идет к контакту — с инопланетянами или с давно забытой ветвью нашего рода, — чем больше они о нас узнают, тем лучше.

— Администрация наверняка боится, что информацию используют во вред.

— Тот, который спустился первым… м-да, такой огромный корабль, а в команде всего трое… он начал убивать, только когда оказался в кольце. А Каспар каким-то образом догадался, зачем он прилетел. Ему было нужно то же самое, что и нашим звездолетчикам: получить отпущение странных грехов, подхваченных в Верхнекосмосе. А когда он умрет, его душа растворится в Верхнекосмосе и его грехи будут парить там, пока не прилипнут к живой душе и лишь тогда, возможно, обретут долгожданный покой….

Кукла все танцевала и танцевала, не обращая внимания на слова. Каспар встал и пошел к носу яхты. Кукла, приплясывая, последовала за ним. Каспар затянулся сигаретой, ощутил приятную щекотку дымных пузыриков в голове. Кукла с улыбкой кружилась и вертелась, потом, замедлив движения, перешла к изысканной паване. Пусть другие ломают головы над загадкой — Каспар точно знал, в чем предназначение куклы. Он знал, что однажды она сможет заговорить — и в этот день чужаки вернутся.

Он вдохнул сигаретный дым, и его мертвый язык зашевелился во рту. Он стал говорить кукле табачные слова. Не переставая танцевать, она подмигнула ему в знак понимания.

Баррингтон Бейли Подземные путешественники

Настало время подземного корабля «Прорыв». Он совсем недавно сошел со стапелей. Половина палуб оставались пусты: предстояло оборудовать каюты для экипажа. Однако запасов хватало, команда насчитывала двести человек, и технически мы были полностью оснащены, включая вооружение. Два склада, на носу и на корме, были до отказа заполнены торпедами, а вся масса корабля уютно располагалась в объятиях поляризационных полей, благодаря которым наше новое судно и могло путешествовать в твердой среде.

Строительство подземных кораблей началось совсем недавно, «Прорыв» был пятым. Его сделали большим и мощным, потому что это был военный корабль. Наша нация пока ни с кем не воевала, но враги имелись. Возможность передвигаться под землей давала серьезное преимущество, и убедиться в этом следовало немедленно.

Итак, капитан Джоул и я, Росс, заместитель по технической части, вели судно через весь американский континент, с востока на запад, на глубине десяти миль. Мы прошли под горными цепями, под пустынями и озерами, миновали разнообразные виды геологических формаций. Мы провели испытания на скорость, управляемость (сложный процесс, в котором задействованы атомные поляризаторы), проконтролировали глубину погружения. Оборудование не подвело ни разу. Поляризационные поля надежно сохраняли балансировку, даже когда мы резко развернули корабль сначала налево, затем направо. Это был успех: первый, полностью отвечающий всем требованиям, подземный корабль.

Мы пребывали в эйфории. Близилось Западное побережье, и ничто не предвещало беды, которая сделает нас пленниками планеты.

Капитан Джоул отдал приказ подниматься наверх в заранее намеченном месте. Сохраняя ровное положение корпуса, корабль последовал команде.

На глубине в семь миль металлическая обшивка судна загудела, постепенно перерастая в пронзительный, наводящий панику вой. Одновременно секция поляризаторов выдала сигнал тревоги, и на экране коммуникатора возникло бледное лицо главного инженера.

— Капитан! Внешняя сила разрушает поле! Мы не можем удержать его!

— Вниз! — приказал капитан.

Мы стали погружаться, и тревожный звук тут же исчез. Когда погружение прекратилось, Джоул спросил главного инженера:

— Что это была за сила?

— Магнитное поле, очень мощное. Все атомы металлов на корабле начали вибрировать, ломая структуру, созданную поляризаторами, — отсюда этот ужасный шум. Еще пол минуты, и корабль был бы располяризован.

— Вам известна мощность этого поля? — озадаченно спросил Джоул.

Инженер пожал плечами:

— Все приборы зашкалило. Я и предположить не мог, что мы способны столкнуться с полями такой интенсивности на глубине всего лишь семь миль.

Джоул помолчал.

— Секция оружия! Выстрелить торпедой прямо вверх. Предохранители с взрывателей не снимать.

Спустя несколько секунд «Прорыв» впервые использовал свое вооружение. Торпеда пошла вверх, оставаясь под контролем детекторов поляризационного поля. Вскоре после того, как снаряд прошел уровень глубины в пять миль, он исчез с экрана, а мы получили серию мощных толчков.

Поляризаторы торпеды вышли из строя.

И все-таки Джоула это не остановило. Он снова отдал приказ на подъем. Мы осторожно приблизились к опасному уровню, и опять пронзительный звук вибрирующих атомов заполнил корабль. Инженеры из секции поляризации заявили протест, и мы вновь опустились на безопасную глубину.

От нашей самоуверенности не осталось и следа. Возвращаясь по старому маршруту, мы несколько раз делали попытки подняться, но с прежним результатом. Две недели мы рыскали по всему континенту, периодически пытаясь то там, то здесь выйти на поверхность. Однако неведомое явление природы, словно громадное одеяло, простиралось над нами.

Лично я сомневался, что у этого явления была собственно магнитная основа. Скорее всего, магнитный эффект был вызван каким-то непонятным потоком частиц, возникающим каждый раз, когда мы пытались выбраться из-под земли. Когда я поделился своими мыслями с капитаном, тот помрачнел.

— Тогда, — заметил он, — это явление может иметь искусственный характер. Ничего не скажешь, очень эффективное оружие против подземного корабля.

В любом случае мы оказались в плену каких-то неведомых сил.

Настроение на «Прорыве» резко изменилось. Радостное возбуждение первых дней быстро улетучилось. Я впервые заметил, как много на корабле свободного пространства, как отдается эхом в его помещениях каждый звук, как тускло отражается свет в его изогнутых стенах. Я посмотрел на капитана и понял, что он испытывает те же чувства.

Неожиданно я рассмеялся.

— Да, мы в ловушке, — бросил я небрежно, — ну и что? Все к лучшему. Это дает нам шанс безнаказанно нарушить приказ слабаков из Министерства военного флота.

— Что вы имеете в виду? — настороженно спросил Джоул.

— Эти перестраховщики запретили нам, на нынешней стадии испытаний, опускаться ниже, чем на десять миль. Но, поскольку мы не можем подняться, то вернемся на поверхность кружным путем, — пройдя насквозь бею планету.

Капитан улыбнулся, обдумывая предложение. Уже много лет в наших головах роились дерзкие планы, подобные этому, но об их осуществлении не приходилось и мечтать: МВФ стояло на страже.

— Давайте посоветуемся с экипажем, — сказал он наконец и отдал распоряжение собрать всех офицеров.

Восемь человек в кабине управления — это перебор. Воздухообменники едва справлялись с перегрузкой.

Постепенно воцарилась тишина, и слышен был только ровный гул приборов неподвижного корабля.

— Вы все уже знаете, — начал капитан, — что мы не можем прорваться на поверхность. Однако у Росса есть предложение, которое он сейчас вам изложит.

Джоул кивнул мне.

— С самого начала, когда создание подземного корабля стало реальностью, я вынашивал идею путешествия в глубь земли, может быть, даже в самый ее центр, — заявил я. — При строительстве «Прорыва» я использовал способность поляризационных излучателей перемещать очень большие массы и стал планировать такую экспедицию. В результате «Прорыв» сделали гораздо более крупным, чем это намечалось. У него более мощная энергоустановка, он вмещает больше оборудования и пищи, а системы очистки воздуха рассчитаны на несколько лет работы при полном экипаже. На корабле также имеются мастерская и холодильное оборудование, чтобы защититься от перегрева.

Некоторых из офицеров мое заявление шокировало, а иных я успел посвятить в свои планы. Я не боялся упреков. Цивилизованный человек никогда не откажется от возможности расширить границы познания.

— Я не могу утверждать, что «Прорыв» полностью готов к такому путешествию, но, по моему мнению, он выдержит испытание. Поскольку мы отрезаны от Америки, я предлагаю «выплыть» на другой стороне планеты.

— Следует иметь в виду один факт, джентльмены, — прервал меня Джоул. — Вполне возможно, что барьер, с которым мы столкнулись, — искусственный. Если это так, то наша нация находится в состоянии войны, и враг уже пронюхал о подземных кораблях. В таком случае наш долг вернуться как можно скорее, а не болтаться под землей.

— Признаюсь, — вставил я, — что рад подвернувшейся возможности осуществить свои планы. Но в любом случае у нас не остается иного выхода.

— У меня такой вопрос, — поднялся один из офицеров. — Мы уже близки к тому уровню, где земная кора переходит в гораздо более горячую мантию. Далее располагается жидкое ядро, температура которого еще выше. Сможем ли мы противостоять этим условиям?

— Теоретически поляризационное поле противостоит любой температуре и плотности, — ответил я, — не защищает оно лишь от силы тяжести и магнетизма. Сила тяжести будет сначала помогать нам, потом мешать. Но магнитное поле также возрастет по мере приближения к центру, а мы уже успели убедиться, что оно способно сделать с поляризаторами.

Некоторые из офицеров поежились, когда я произнес это.

— Честно говоря, — продолжил я, — если мы столкнемся с тем же явлением, от которого только что спаслись, я не ручаюсь за успех предприятия. Но существует простой прибор — «гауссометр», который фиксирует колебания магнитного поля, измеряя интенсивность потока испускаемых мезонов. Его несложно изготовить самим, и мы всегда будем знать о приближающейся опасности.

Наступила тишина. Офицеры обдумывали мое предложение. «Прорыв» и так уже поставил рекорд погружения. Он просачивался сквозь плотное скалистое основание благодаря тому, что каждый атом корабля, людей, воздуха настраивался отдельно, меняя свое положение в пространстве. В настоящее время кабина, стены, наши тела были заполнены раскаленной скальной породой, и мы не замечали этого лишь из-за сложнейшего взаимодействия нескольких силовых полей.

Обычный человек от одной мысли об этом сошел бы с ума. Но здесь собрались крепкие люди, цвет нации.

— Ну, решайтесь! — торопил я их. — Мы станем первопроходцами!

— Я поддерживаю предложение Росса, — заявил Джоул. — Вопросы есть?

Вопросов не было. А когда капитан огласил свое решение, не возникло и возражений.

— Росс проинструктирует вас, как следует подготовиться к глубокому погружению.

На этом совещание закончилось.

Три дня гигантский корпус «Прорыва» неподвижно покоился на глубине десяти миль: команда корпела над гауссометром. Впрочем, при наших ресурсах это оказалось не так уж и сложно. Мы сконструировали излучатель мезонов около энергоустановки корабля, а дорожки из железа и серебра были выложены по внутренним стенам и смыкались на внешней части кормы, где магнитное поле заземлялось. Для этого нам пришлось переместить поляризатор.

Для проверки мощности гауссометра и его способности менять силу магнитного поля внутри корабля я использовал реостат. Наконец мы были готовы включить излучатели, и от медленного оседания под воздействием силы тяжести перейти к настоящему погружению.

Внутренности «Прорыва» выглядели, словно дьявольская лаборатория. Я подумал о тех временах, когда поверхность Земли была сплошным белым пятном и парусники могли бороздить океаны в любом направлении, открывая новые материки. Для нас, колумбов подземелья, не существовало ни вольного ветра, ни закатов, ни набегающих волн. Мы покинули родной дом и должны теперь прокладывать путь сквозь пышущую жаром темноту.

Двигатели послушно продвигали корабль вниз, в глубь Земли. Экраны показывали меняющиеся горные породы, техники снимали показания приборов. Перед нами легко открывались тайны, разгадать которые веками мечтали геологи.

Однажды я шел по просторному сводчатому коридору, прислушиваясь к негромкому гулу двигателей и наблюдая за показаниями приборов. Мы только что прошли отметку глубины в триста миль. Внезапно раздалось блам-м, затем послышался скрежещущий звук, сопровождаемый какими-то странными перемещениями воздуха, словно в коридоре столкнулись два встречных потока. К своему величайшему удивлению, я узнал этот звук. Я слышал его раньше, в лабораториях МВФ. Он не имел никакого отношения к магнитным полям. С таким звуком сталкивались поляризационные поля.

Я бросился в командную рубку. Перед кабиной управления группа наблюдения изучала ближайшие окрестности. Я впился глазами в монитор: загадочное явление на моих глазах приобретало все более четкий силуэт. Так и есть: мы столкнулись с полем, и не с одним — было видно и множество других полей. Сложнейший комплекс с туманными очертаниями простирался с севера на юг и с запада на восток, громоздился ввысь. Я не мог поверить своим глазам.

То был подземный город.

Мегаполис, на который мы наткнулись, был огромным, наши приборы не могли определить его границ. Сканеры отмечали довольно слабую поляризацию, и я рискнул бы предположить, что обитатели города словно плавали в густой патоке. «Прорыв» должен был свалиться на них как сверхъяркий, сверхтвердый монстр невероятной прочности.

Я вошел в кабину управления, где капитан Джоул, открыв рот, через свои мониторы наблюдал ту же картину. Он даже не обернулся, чтобы поприветствовать меня.

Капитан наклонился к переговорному устройству.

— Секция двигателей! Слушать мою команду. Рулевое управление перевести на меня.

Я услышал клик, когда управление «Прорывом» переключилось на панель, расположенную перед капитаном. Корабль застрял между стенами зданий. Широкие плечи Джоула нависли над панелью управления, пот катился по его лицу, но все попытки раскачать корабль и вырваться, чтобы продолжить путь вниз, не имели успеха.

— Посмотрите! — воскликнул я. — Вы видите?

Он оторвался от панели и взглянул на экран. На нас надвигался целый флот, словно подгоняемый легким ветром. Это были странные конструкции из длинных изогнутых балок. Сквозь огромные щели можно было рассмотреть грубое оборудование кораблей и даже фигуры членов экипажа. Появились также признаки лихорадочной деятельности в близлежащих зданиях.

Обитатели явно готовились защищать свой город. Я заметил, что некоторые корабли, более крупные, чем остальные, были снабжены какими-то аппаратами. Эти устройства показались мне странным образом знакомыми. Один из аппаратов сработал.

— Это же катапульта! — крикнул Джоул.

Кланг! Палубы «Прорыва» зазвенели от удара снаряда по обшивке.

— Пусть настреляются вволю, — ухмыльнулся Джоул и снова склонился над панелью управления.

Однако нам никак не удавалось высвободить корабль, и поскольку дождь снарядов продолжал поливать нас, пришлось пустить в ход собственное оружие. Торпеды и сейсмолучи вызвали страшную панику среди местных обитателей. Наконец нам удалось освободиться и продолжить погружение. Еще пятьдесят миль флот гнался за «Прорывом», обстреливая его из катапульт.

— И это на глубине всего лишь в триста миль! — воскликнул капитан Джоул. — Что же нас ждет дальше?

Сюжет мог развернуться по самому страшному сценарию. Утроба Земли необъятна и сулит встречу с самыми невероятными созданиями. Сейчас мы столкнулись с примитивными формами. Но в глубинах могли существовать и высокоразвитые цивилизации, для которых «Прорыв» — детская игрушка. Отвратительные чудовища пронеслись в моем воображении. Однако азарт ученого одержал верх над первобытным страхом.

К тому же столкновение с врагами было далеко не единственной опасностью, которая нас подстерегала. Вскоре я понял, что над нами нависла какая-то новая, гораздо более серьезная угроза.

Я снимал показания приборов, которые контролировали состояние внешней среды. По законам физики температура и плотность должны были плавно возрастать по мере того, как мы опускались. Непонятно почему, начиная с отметки глубины в десять миль, приборы не меняли показаний.

Капитан Джоул проявил чисто технический интерес, однако тревоги у него это не вызвало.

— А магнетизм? — спросил он.

— Тоже никаких изменений, — ответил я, — но на этой глубине показатели магнитного поля и не должны быть очень высокими. Гауссометр нам понадобится позже.

Мы все-таки решили проверить новый прибор, начав с излучателя мезонов в секции двигателей и пройдя вдоль одной из дорожек из железа и серебра, проложенной по стене коридора до кормы. Я внимательно следил за приборами, установленными в изолированных камерах. Под влиянием гауссометра стрелки должны были слегка подрагивать, так как влияние магнитного поля плавно нарастало, и тут же останавливаться. Но стрелки неподвижно стояли на нуле.

Я поднял трубку и соединился с секцией двигателей.

— Передвиньте рычажок реостата на два дюйма, — приказал я.

Стрелка на одной шкале дрогнула, показав, что произошло заземление, а вторая шкала определила уменьшение силы поля на корабле.

— Может быть, приборы неисправны? — проворчал Джоул.

Я приказал вернуть рычажок реостата в первоначальное положение.

— Нет, — ответил я, — они в полном порядке. Просто мы должны усвоить, что глубины Земли отличаются от того, чем мы думали раньше. Или же мы попали в область слабых полей. В любом случае, продвигаемся мы хорошо.

Но дни проходили за днями, а приборы, регистрировавшие плотность, температуру и уровень магнитного поля, постоянно выдавали один и тот же результат. Никаких изменений. Это был повод для серьезного беспокойства.

Как мы можем определить реальную скорость «Прорыва», подумал я. Ведь кроме внутренних корабельных приборов у нас нет иных возможностей. Тогда я изготовил измеритель массы, который, по моим расчетам, мог дать информацию о продвижении судна. Для этого следовало сначала измерить массу той части Земли, которая лежала перед нами, а затем массу пройденного пути.

Результаты ошеломили меня. Сложенные вместе, показатели не сходились с известной науке массой Земли.

— Это любопытно, — сказал я Джоулу. — Земля должна была бы весить больше, чем она весила до нашего погружения. И мы оставили за кормой уже пятьсот миль, но расстояние впереди не меняется.

— Так мы двигаемся или нет?

В этом и заключалась загадка. Направленный в одну сторону измеритель массы показывал, что мы двигаемся. Направленный в другую — что мы стоим на месте.

Я подождал еще неделю, но загадка стала еще более головоломной. К тому времени мы должны были достигнуть глубины в одну тысячу миль. Фактически, по приборам мы отметили погружение вниз на одну тысячу миль, но нисколько не приблизились к земному ядру. Происходила какая-то парадоксальная вещь, — как бы мы ни увеличивали скорость, финишная черта не становилась ближе.

Этот парадокс уже нельзя было расценивать как интеллектуальную задачу. Настоящая тревога охватила экипаж.

Мы больше не встречали городов, и на нас никто не нападал, но мы приняли определенные меры предосторожности, чтобы не повторить ошибки. Сканеры были постоянно включены, и на их экранах иногда возникали слабые отблески далеких поляризационных полей. Иногда, на пределе дальности, сканеры регистрировали какие-то огромные объекты, проплывающие мимо, или некие образования, природа которых оставалась загадкой.

На четырнадцатый день путешествия капитан Джоул созвал всех офицеров. Он сидел в своем кресле и бесстрастно смотрел на членов экипажа, ожидая полной тишины.

— Джентльмены, — начал он, — я хотел бы обсудить состояние дел. Росс доложит вам ситуацию на настоящий момент.

Я кратко изложил итоги наблюдений за измерителем массы, поведал о том, что на разных глубинах мы испытываем одно и то же давление. Показания приборов расходились; и чем глубже мы опускались, тем больше было это несоответствие.

— Фактически, — завершил я свой доклад, — кроме обычного здравого смысла, ничто не указывает на то, что мы хоть на дюйм приблизились к центру Земли.

— Значит, мы не двигаемся?

— Так может показаться, — признал я, — хотя я думаю иначе. Мы продолжаем расходовать энергию. Излучатели работают отлично, а это может происходить только при движении. Мы куда-то направляемся: стоит взглянуть на экраны, чтобы убедиться в этом воочию.

— И никуда не приходим, — прервал меня Джоул. — Что касается МВФ, то целью этого погружения было возвращение на базу. Мы же, похоже, не стали к ней ближе.

— Вы предлагаете повернуть назад?

— Я думал об этом. Возможно, сейчас то непреодолимое препятствие исчезло.

У меня замерло сердце. Открытия, которые мы совершали, полностью захватили меня; мне хотелось идти дальше и дальше, узнавать все больше и больше. Все опасности и невзгоды лишь подстегивали мой азарт ученого.

Я знал, что капитан Джоул в глубине души поддерживал меня — он обладал большим мужеством, острым пытливым умом и неиссякающей мальчишеской жаждой приключений. Но он, ко всему, чувствовал ответственность перед экипажем, чего я, к своему стыду, был лишен.

— Зачем поворачивать? — горячо спросил я. — Корабль должен продолжать движение! Уверяю вас, мы стоим на пороге большого открытия!

Спору не суждено было завершиться. Прозвучал сигнал боевой тревоги, зажглись все экраны. Команды обнаружения снова засекли признаки разумной жизни в подземных глубинах, за несколько миль от нас, и в нашем распоряжении оставались считанные минуты, чтобы приготовиться.

Их флот всплыл снизу и окружил нас, пока мы готовили к бою вооружение. Длинные, хищные тела кораблей слегка покачивались, плавно приближаясь к нам; от них веяло угрозой. На минуту замерев, они перешли в атаку.

Я ликовал. Сейчас «Прорыв» продемонстрирует свою мощь, а команда покажет все, на что способна. Нынешние противники стояли на более высокой ступени развития, чем предыдущие. Их корабли двигались на собственной тяге, а оружие могло повредить обшивку «Прорыва».

И все-таки технологии врага были далеки от наших — они стреляли снарядами, похожими на стрелы, Однако противник искусно использовал численное превосходство, чтобы компенсировать отставание в вооружении.

Схватка была стремительной. Секция двигателей включила излучатели на полную мощность, и корабль ринулся вниз, словно кит, окруженный стаей акул. Капитан Джоул отказался от попыток уворачиваться от вражеских стрел, и оборона полностью перешла в руки секции вооружений.

Я вошел в главный корпус корабля, чтобы проверить оборудование: палубы вздрагивали от взрывов наших торпед, когда они выключали поляризацию, и титанические конвульсии волнами проходили по подземным глубинам. Я готов был поспорить, что аборигены никогда не испытывали ничего подобного. Грохот при запуске очередной торпеды и громкое жужжание аппаратов, испускающих сейсмолучи, дополняли звуковое сопровождение развернувшегося боя.

Прямо на моих глазах семиметровая стрела пробила обшивку корабля, пронеслась со свистом и наискось вонзилась в стену просторной кают-компании. Один из стрелков, раненный в голову, повалился на пол. Его сейсмоизлучатель был полностью разрушен.

Стрелы повредили обшивку в тридцати местах, экипаж потерял восемь человек. Но что с того? Наш дредноут был непобедим. «Прорыв» доказал, что он самый настоящий боевой корабль.

Постепенно подземное войско отстало от нас, понеся тяжелые потери. Возможно, мы просто покинули пределы их владений. Технический состав занялся ремонтом корабля, а я вернулся в кабину управления, где капитан Джоул занимался проверкой секций поляризаторов, вооружений и двигателей. Он посмотрел на меня.

— Рулевая система вышла из строя, — мрачно сказал он. — Теперь у нас нет выбора. Если мы пойдем на разворот, используя основную тягу, поляризаторы неизбежно взорвутся.

Что тут можно было возразить? «Прорыв» не мог повернуть без помощи сложнейшего оборудования, необходимого для изменения направления поляризационного поля. Таким образом, у нас не оставалось другого выбора, кроме как двигаться только вперед и вперед. Мы одержали победу в бою, но потеряли контроль над нашей судьбой.

Еще месяц мы опускались вниз. Каждый день я тревожно рассматривал показания приборов. В течение всего этого времени скалистые породы за стенами корабля не меняли своего характера. Буквально все, кроме второго измерителя массы и здравого смысла, свидетельствовало о том, что мы оставались на глубине десяти миль от поверхности Земли.

Мысли об этом полностью поглотили нас с Джоулом. Не попали ли мы в тот самый бездонный подземный поток, о котором иногда говорили поэты.

— Но это же просто невозможно! — воскликнул в отчаянии капитан. — Скалы проплывают мимо нас. Живые существа появляются впереди и исчезают сзади. И все-таки мы не в состоянии приблизиться к центру!

Мы начертили круг, представляющий Землю, и решили, что измеритель массы дает несопоставимые ответы потому, что «Прорыв» находится внутри этой окружности. Или здесь уже вступали в силу законы совершенно новой арифметики, где сумма двух слагаемых не была постоянной. И что вообще мы знаем о Вселенной?

Помимо философских рассуждений я думал еще и о том, что, может быть, гауссометр, отводя в землю избыточную энергию, каким-то образом влияет на внешние приборы и измеритель массы. Был единственный способ проверить это.

Капитан Джоул с ужасом взглянул на меня, когда я попросил разрешения отключить гауссометр.

— Но если твоя догадка верна, — сказал он, — нас разнесет ко всем чертям!

— Ну и что? — отчаянно выкрикнул я. — Мы больше не можем так существовать. С тем же успехом можно плыть по реке забвения, кануть в Лету. Если мы отключим гауссометр всего на несколько миллисекунд, то, скорее всего, обойдется.

Мы никого не посвятили в наши планы. Я сам собрал часовой механизм и присоединил его к прибору. Гауссометр отключился на двадцать миллисекунд, но стрелки даже не дрогнули.

— Попробуй еще раз, — приказал Джоул.

Три раза я повторял опыт, затем просто отключил прибор. Оказывается, гауссометр можно было не строить вообще.

— Существует еще одно объяснение, — сказал Джоул. — Но здесь мы уже углубляемся в философию. Это связано с теорией относительности, и выводы могут оказаться гораздо более ошеломляющими, чем считали наши физики.

Мне следовало предполагать, что его спокойный и цепкий ум капитана, в конце концов, выдаст какой-то ответ. Но едва он собрался изложить результаты своих умозаключений, как началась новая атака на «Прорыв». В третий раз подземные обитатели подняли свое оружие.

Небольшая компактная группа кораблей обрушилась на нас с севера. Мы так и не поняли, откуда они появились, — экраны не давали нам ни одной картинки поселений, как это было на более высоких уровнях. Скорее всего, на этот раз атаковали пираты или воинственные кочевые племена, потому что их наступление было яростным, профессионально организованным и смертельно опасным. Вдобавок ко всему, они знали, как взламывать поляризационное поле.

Этот бой потряс нас.

Главной целью нападавших была высадка на борт «Прорыва». Мы истратили весь запас торпед и теперь отбивались сейсмолучами, когда они пробили отверстие в боковой стенке корабля. Мы с Джоулом находились в кабине управления, когда послышались встревоженные крики и странные хлопающие звуки. Спустя несколько минут прогремел оглушительный взрыв. Один из членов экипажа вынужден был взорвать секцию, через которую подземные обитатели начали проникать на корабль. Схватка внутри «Прорыва» была скоротечной, но она стоила нам нашего лидера.

Трое воинов, уцелевших после взрыва, пронеслись по центральному коридору, сея вокруг себя смерть. В считанные минуты они достигли кабины управления. Я никогда не забуду выражения глаз Джоула в момент, когда он потянулся за пистолетом. Я не возьмусь описать и ту сложную гамму чувств, что отразилась на его лице.

В проеме появились невысокие туманные фигуры в громоздких панцирях. Они с ходу открыли стрельбу, и Джоул упал с развороченным правым боком, успев уложить первого из нападавших. Из угла кабины я расстрелял двух других.

Это была последняя встреча с подземными воинами. Мы так и не узнали, почему они прекратили атаку: все наши детекторы превратились в. кучу утиля, и с этого момента мы уже не могли вести наружного наблюдения.

Офицеры плотно набились в кабину управления, и я перенес Джоула на кушетку. Дыхание у него было частым и неглубоким, а лицо исказила гримаса боли.

— Мне конец, — прошептал он.

Я осторожно приподнял голову капитана. Он был очень ослаб, но глаза оставались ясными.

— Джоул, — спросил я его, — что нас ожидает там, внизу?

— Это всего лишь моя теория, — ответил он, с трудом выговаривая слова. — Суть в том, что искривляется само пространство. Чем больше сжимается материя… тем больше сокращается и оно.

Джоул смолк, и на какое-то мгновение я подумал, что это были его последние слова. Но он собрался с силами и продолжил:

— Внутри Земли пространство сжимается пропорционально возрастающей плотности. То, что на поверхности считается дюймом, на самом деле может оказаться тысячей миль. Радиус Земли остается неизменным на всех уровнях, — мы сжимаемся, погружаясь во все более плотную материю.

Глаза капитана потускнели, взгляд застыл. Я осторожно опустил его голову. Капитан Джоул был мертв.

Командование «Прорывом» принял я. Пробоина была заделана, все внутренние люки закрыты, свет отключен, оставлено только аварийное освещение. Излучатели перевели в самый экономичный режим и на максимальную скорость. Главное было сохранить поляризационное поле в течение всего долгого движения к центру Земли. Теоретически наша энергоустановка могла работать бесконечно, но и пространство внутри Земли могло оказаться не менее всей Солнечной системы.

Я все больше убеждаюсь в том, что трудно придумать более опасную форму путешествия, нежели на корабле, проходящем сквозь твердую материю. Чем глубже мы опускаемся, тем больше я ощущаю эти тысячи миль твердой породы над нашими головами, тем больше я погружаюсь в депрессию, и отчаяние охватывает меня… Меня мучает совесть. Это я втянул капитана Джоула в опасную авантюру, это я обрек своих товарищей на путешествие в ад.

Сам корабль превратился в развалину. Люди лежат, никто не дежурит у аппаратов, стреляющих сейсмолучами. Экипаж смирился с мыслью, что этого путешествия нам не пережить.

Такова наша история. Я записал ее, чтобы те, кто найдет наш корабль, когда мы «вынырнем» на другой стороне Земли (поляризаторы автоматически отключатся в этот момент), узнали о том, что их ждет в глубинах планеты…

Согласно показаниям очевидца, местного фермера, корабль появился из склона холма, затем съехал вниз на несколько метров и остановился, уткнувшись в выступавшую скалу.

Бэйн готов был поверить второй части свидетельства, к тому же поломанные деревца подтверждали путь судна вниз по склону. Но первая часть выходила за рамки его воображения, тем более что не было никаких следов разрытого грунта. Он был специалистом по древним цивилизациям, но не мог найти ни одной знакомой черты в облике корабля, гигантский корпус которого длиной в сто пятьдесят метров возвышался перед ним. Поэтому он склонялся к мысли о том, что махина появилась совсем с другой стороны.

— Это должен быть космический корабль, — заявил он специалисту по металлам, прибывшему с целой командой из Сиднея, — но я не могу понять, почему он такой старый. Посмотрите, как он прогнулся! Вы знаете, как это называется? Усталость металла. Но некоторые из сплавов я даже не могу определить!

Бэйн пролистал книгу> взятую из кабины управления, страницы которой были сделаны из металлической фольги. Для него она была практически неопровержимым доказательством того, что корабль прилетел со звезд. Книга явно являлась чем-то вроде бортового журнала, хотя странный шрифт не имел ничего общего ни с одним языком на Земле, древним или современным.

«Мы никогда не найдем Розеттский камень[2] для этого текста», — подумал он. Ему стало грустно оттого, что эти записи никогда не будут переведены.

В этот момент возбужденный профессор Вильсон вылез из корабельного люка и подошел к ним.

— Это на самом деле космический корабль, — сказал он. — Там есть прибор, который измеряет пройденное расстояние посредством электромагнитных частот. Любой физик сможет прочитать его показания. И вы знаете, какое расстояние он показывает? Почти одиннадцать световых лет!