«Если», 2009 № 03

Владимир Покровский Таблицы Роршаха

Сначала это была просто игра. Ничего больше. Было просто интересно, что, мол, как же так, ведь так не бывает, так не должно быть, а значит, я чего-то не понимаю или что-то понимаю неправильно. Обычное дело для человека, который ненадолго появился и пытается понять, где он вообще. Особенно здесь, на Марсе, где все не так. Правда, и на Земле было не всегда так, как я понимал, но там-то все-таки Земля, там все стараются не понимать одинаково. Здесь все по-другому. Здесь все всё — ну, почти всё и почти все — понимают по-разному. Обычное дело.

Зовут меня Сергей Игнатович Баронин, можно просто Серёга, я инженер-исследователь по части воды, тридцать один год, москвич. На Марс попал почти случайно (то есть очень стремился, но не имел никаких шансов, а вот смотри-ка, попал) и первое время сильно жалел. Но быстро привык — ребята хорошие, и у нас, на базе Южная Точка, и у американцев, на их базе Пойнт Ван, куда я каждый день по договору отвожу воду на танкетке, жутко кислую воду, у них там есть репроцесс, а у нас нету. То есть тоже есть, но так, одно название. Они из-за какого-то идиота с регалиями построили свое Подземелье в месте, где вообще нет воды, а мы из-за какого-то идиота (насчет регалий не знаю) совершенно непригодный репроцесс привезли, тонна веса. Вот и делимся. С Европой тоже дружим, но те далеко, так что с ними только по связи.

Нет, ребята, правда, замечательные. Всех отбирали специально, все проходили дополнительно социотренинг, так что каждый друг другу сразу стал симпатичен. Единственное что — на самом-то деле мы все были друг для друга чужие, хоть и притерлись сразу, но все равно чужие, всего за несколько месяцев до полета познакомились, да и то так, шапочно. С Володькой Смешновым я с первым познакомился, с ним же и подружился. Отчаянный и открытый парень. И в то же время сплошная ирония. Все время будто тебя высмеивает. Я думаю, это у него такой способ защиты был.

Нас восемнадцать человек на базе. Это немножко больше, чем нужно для выполнения наших задач. Но прибыток не убыток. Я так думал и не придавал этому никакого значения. Единственное, что смущало — Юра Архипов. Он в самом низу базы сидел, в закрытом боксе. Он попал туда в первые же дни после моего прибытия, остался еще с двумя парнями от прошлой вахты и в первые же дни в бокс загремел, и забрать его на Землю должны в следующий визит, то есть если начинать с сегодняшнего дня, то через три с половиной месяца. Не наш будет визит — к американцам подгонят транспорт из НАСА.

Странность заключалась в том, что никто толком не знал, почему этот парень попал под замок, даже те двое от прошлой вахты. Говорили — нервный срыв, а больше ничего определенного, сплошные легенды, причем самые фантастические и самые идиотские. Иногда мне казалось, что кое-кто все-таки знает, в чем дело, но помалкивает и для туману сочиняет эти легенды.

А кроме перевозки воды я ничем другим больше и не занимаюсь. Во-первых, исследовать ее особенно незачем, обыкновенный лабанализ. Во-вторых, нас все-таки восемнадцать, так что исследования воды прекрасно обходятся и без меня. По мне, так и неплохо — съездил туда-сюда с утреца и весь день свободен. А до американцев два часа на танкетке, туда-сюда пять, много шесть часов. А марсианский день, между прочим, длиннее земного на целых 39 минут и еще 35 секунд — можно при желании все бока отлежать. Некоторые завидуют, но ребята хорошие, так что завидуют белой завистью.

Где-то примерно через неделю после того, как я начал возить воду американцам, встретился мне пыльный дьявол. Или песчаный дьявол, их по-разному называют. Dust devil, тут кто как переведет на русский язык. Потому что я и сам не могу определиться, пыль покрывает марсианскую землю или все-таки наш песок. Что-то среднее.

Песчаный дьявол, если вы не знаете (я просто в коме, насколько многого вы не знаете из того, что вполне доступно, да, думаю, я и сам тем же страдаю), — это такой смерч из песка, они и на Земле тоже встречаются. Вот что они делают на Марсе, где атмосферы почти нет, я не знаю, это для меня загадка — скорее всего, потому что я все-таки инженер-исследователь по части воды, да и то в прошлом, уже и формулы забывать стал. Говорят, марсианские песчаные дьяволы — это нечто такое, отличающееся от земных по происхождению. Говорят, здесь работает не воздух, а электричество. И правда, чего-чего, а электричества в них полно.

Я ехал на своей танкетке, вез воду американцам, я всегда выбирал раннее утро для такого дела, чтобы поскорее избавиться от водительской повинности и уже заняться наукой, а если вернее, заниматься чем угодно и не думать при этом, что ты кому-нибудь что-нибудь должен. Вдруг этот дьявол.

Я знал, они появляются по утрам, при восходе этого нашего мелкого и тусклого марсианского солнышка, на которое даже смотреть не вредно для зрения. Что-то там нагревается, какие-то там электрические процессы начинают происходить, и вот нате вам — вырастает из песка дьявол!

Это такой столб растрепанный и не очень прямой, высотой, может, в километр, может, и в два, а может, и еще больше, не измерял, да и разные попадаются. Видно только метров сто кверху, потом что-то темное и прозрачное. Скажем, призрачное.

Он тогда возник непонятно откуда, пронесся мимо, закружился на месте, потом назад, ко мне, я даже немножко перепугался.

Но нет, ничего, покружился рядом и убежал.

Все это дело я записал, естественно. И записи показал — и нашим, и американцам. Из гордости — вот вы не видели, а мне так пожалуйста. Глен Тамп, ихний водист, с которым я больше всего и имел дело, похлопал меня по плечу и гоготнул радостно, а на нашей базе, когда я то же самое рассказал, Володька Смешнов сказал: «Здорово!»

Потому что песчаные дьяволы — явление не такое уж частое. Встретить его — это вроде как выиграть в лотерею сто тысяч при главном призе в сто миллионов. Тут я немножечко, может быть, вру, они чаще встречаются, только видим мы их совсем не так часто. Под землей сидим.

Самое-то интересное произошло на второй день — я снова увидел дьявола. Просто обалдел, не поверите!

Пронесся такой же, один в один, что и вчерашний, покружился невдалеке — и назад, ко мне, заинтересовал я его, видите ли. Вокруг меня кружится, а я на него смотрю, и уж не знаю, чего мне такого ждать от этой стихийной аномалии. Испугался, честное слово. Ну, не то чтобы испугался, а так, насторожился маленько. Но ничего такого не произошло, он еще потанцевал и умчался.

Я опять запись всем показал.

И там, и тут мне сказали:

— Зачем врать? Это вчерашние записи.

Я им дату на записях показываю, там же цифра стоит, а они надо мной смеются. Добродушно, правда, хорошо ко мне относились — и там, и здесь.

Тогда в первый раз я почувствовал что-то не то, особенно у нас. Не потому что рассмеялись, это-то как раз понять можно, но какую-то опаску уловил, будто кто-то напрягся. У американцев почти ничего не уловил (это я потом, задним числом анализировал ощущения по памяти), засек только, что парень один ихний, по электронике у них числился, Маккормак фамилия, а имени не запомнил, посмотрел на меня внимательно, типа «Ого!», а увидел, что я на него гляжу, глаза отвел и засмеялся вместе со всеми. А нашим когда рассказывал, прямо сигнал был: «Опасность!», хотя никто на меня внимательно не смотрел и смеялись все очень натурально. Но сигнал был. Все это я потом вспоминал и анализировал, а в тот раз случилось — и позабыл сразу.

На третий день, когда снова появился этот дьявол, я промолчал.

Нет, вы поймите, я все-таки учился в институте, а потом долго работал в лаборатории, поэтому видеть в пыльном дьяволе живое я просто физически не умел. Я считал, что это имитация живого, так часто сегодня встречающаяся, я просто не понимал, почему редкое событие случается три дня подряд. Это меня заботило.

И еще я не понимал его поведения. Снова пронесся мимо, снова остановился, снова закружился, а потом вернулся и начал кружить вокруг танкетки.

И тогда я сделал то, что должен был сделать. Ну, то есть я вообще не должен был ничего делать, но мне так показалось, что должен. Я взял и противотуманной фарой (во время пыльных штормов на Марсе довольно тускло, поэтому фара) послал ему сигнал «SOS». Ти-ти-ти та-та-та ти-ти-ти.

Он в тот момент прямо по моему курсу свои кренделя выписывал, а как я ему просигналил, словно даже остановился, хотя это и невозможно при здешних ветрах. И — ко мне.

И, вы не представляете, пронесся через меня, то есть через мою танкетку. Вот эти вот ветра — атмосферы почти нету, а ветра жуткие. Танкетке-то ничего, она защищена, и от ударов молнии тоже, но электрика на секунду мигнула.

Я еще больше обалдел и пришел к своему другу Володьке Смешнову, чтоб рассказать, потому что никому другому такие вещи и под пыткой нельзя рассказывать — сразу упекут куда-нибудь в одиночку до самого отъезда, как это случилось с Юрой Архиповым. А я его почти и не видел. Юра и Юра.

Говорю Володьке — так и так, вроде как бы этот дьявол разумный. Ну, или, по крайней мере, живой. Или я не знаю что, но надо бы разобраться.

Зря сказал, с самого начала надо было бы понимать, но ведь друг. А он меня на смех поднял, без этого он не может.

— Ты идиот, — говорит. — Это, конечно, не заразно, но неприятно. Даст дэвил — это всего-навсего куча песка, которую по утрам поднимает к небу. Это просто смерч, такие и на Земле бывают. Какой там разум? Ты бы лучше не по утрам, а чуть попозже воду эту транспортировал своим янкам. Когда все дьяволы уже упали по причине похолодания.

Я его понимаю. Песчаный дьявол, даст дэвил. Ничего такого особенного, стихия. Куча песка. Только Володька не видел, а я видел. Зря я к нему с этим пришел. Он не видел, как они возникают утром, когда марсианское солнышко, маленькое и тусклое, чуть-чуть марсианскую пыль прогреет, возникают словно бы ниоткуда и потом бешено носятся по вечной пустыне, оставляя за собой длинный, постепенно зарастающий темный след. Я, правда, тогда тоже еще не видел такого, но потом видел. Здесь и атмосферы-то почти нет, а вот ветры есть, очень интересные ветры, даже иногда жалко, что я не специалист по ветрам. И носятся по этим ветрам песчаные дьяволы, с сумасшедшей скоростью носятся, и они как горы. Горы-карандаши. Поносится-поносится такая гора и рассыплется мелкой пылью до следующего солнышка. Ой, слушайте, ну совершенно жуткие ветры.

Я же не мог ему сказать, поехали вместе, проверим, ведь откажется, у него своя работа, по видеопотокам. Он был еще каким-то манером к поискам бактерий причастен.

Мне почему-то казалось, что я каждый раз вижу одного и того же дьявола. Вот он разлегся по пустыне песком, вот назавтра снова восстал от солнца и все помнит, что было вчера, вообще все помнит. Я ему фарой сигнал послал, а он — ко мне.

Вообще-то я долго не верил, что они и в самом деле разумны, считал для своего спокойствия — имитация разума, таких имитаций на Земле полным-полно, где угодно встретишь. Иногда и отличить сразу нельзя, особенно неспециалисту, а потом оказывается, что обычная полинейронная схема с речевым аппаратом. А я — специалист по части исследования воды, а не полинейронных схем.

— Ну, как там твой дьявол? — спрашивает Смешнов. — Сообщил чего интересного?

Я ему:

— Да вот исчез куда-то, не проявляется. Я уж и беспокоиться начал, не случилось ли с ним чего.

Он на меня посмотрел своим обычным взглядом, будто снова осмеять собрался, да так и не осмеял, промолчал.

Лучшему другу беру и вру. Неприятно я себя тогда чувствовал.

А тот каждое утро носился вокруг меня, как заведенный, такие танцы мне отчебучивал, что я тебе дам. То уносился прочь, то возвращался назад, то на сумасшедшей скорости начинал нарезать вокруг танкетки круги, то сужая их, то расширяя, то вдруг начинал кружиться метрах в ста впереди танкетки, порой уходя чуть-чуть в сторону, словно бы предлагая — иди за мной, поиграй со мной!

Провожал меня обычно почти до кратера Архимеда, сразу за которым жили американцы, а потом уносился прочь, исполнив вокруг танкетки прощальный круг.

Имитация разума. Я уже и имя ему придумал, а все за имитацию принимал. Сам себя обманывал, но это не так неприятно, как если соврать лучшему другу.

А имя я ему такое присвоил — две-точки-тире-две-точки, «Ити», типа инопланетянин. Это я для скорости, «СОС» долго писать.

Дьявол напоминал мне любопытного дельфина в море, следующего за кораблем и раз за разом выпрыгивающего из воды. Действительно, ничего дьявольского в нем не было — он казался игривым и добрым, как афалина.

Иногда я и сам вступал в игру — отключал автоматику, брал управление на себя и уходил за ним с курса, пока танкетка голосом телевизионного диктора не начинала требовать управление назад, потому что я ушел слишком далеко в сторону.

А однажды я подумал, что имитация там или не имитация, но это не просто игры, что у дьявола что-то на уме, что он зовет меня куда-то или, наоборот, от чего-то уводит. В тот же день немножко помудрил над картой и получилось, что, действительно, дьявол просто не хочет куда-то меня пускать. Я даже определил примерное место «запретной зоны» — протяженную полосу рядом с линией курса. Может быть, там грозила мне какая-то непонятная опасность или, может быть, там было какое-нибудь дьявольское лежбище или святилище, словом, что-то, чего мне видеть не полагается.

Я так и не успел проверить свою догадку, дьявол сам преподнес мне ее решение. На следующий день он встретил меня и сразу же после традиционного приветствия (морзянка фарой, слабенький удар молнией) повел меня именно в «запретную зону». Я, помню, неприятно такому совпадению удивился.

Удивился, но послушно двинулся следом.

Сбиваться с курса пришлось недолго. Дьявол сначала закрутился на месте, потом вокруг танкетки, потом перед ней, потом снова вокруг, и я понял, что мне предлагают остановиться. Я и остановился.

Ничего особенного там не было. Такой же, как и везде, ржавый песок, много песка, из которого кое-где высовывались еще более ржавые валуны. Совершенно обычный, скучный пейзаж.

И тут дьявол начал свой танец. Танец был необычным, фигуры его я не смог бы описать даже по приговору суда. Разве что вот так — «смерч превратился в смерч смерчей», но это очень приблизительно, нулевой уровень приближения. Дьявол словно бы превратился в толпу дьяволов, беснующихся или колдующих на одном месте. В мозгу вдруг вспыхнул странный образ, тест Роршаха[14] просто, а не образ, линии какие-то, вспышки, пятна разноцветные мельтешили, я так ничего и не понял, а образ быстро исчез.

Длилось это дьявольское представление субъективно минут пятнадцать, потом он отлетел в сторону, как бы предлагая мне полюбоваться результатом.

И результат не замедлил. Из пыли, поднятой танцем, вдруг вырос маленький грязно-рыжий столбик, который тут же начал менять цвет и вырастать в столб — прозрачный и розоватый. На месте он не стоял, но двигался неуверенно, а потом стал разбухать и — хоп! — словно выстрелил вверх, в мгновение ока превратившись в нового полноценного дьявола, почти точную копию Ити, только цветом порозовее.

А Ити, не обращая внимания на танкетку, подлетел к этому дьяволу (или дьяволенку?) и начал нарезать вокруг него необыкновенно быстрые, стремительно сужающиеся круги.

И в какой-то момент оба дьявола слились в одну песчаную колонну, этакую двойную спираль, двуцветную косичку, уходящую далеко в небо, я раньше-то и не видел, чтобы так далеко в небо. В следующий миг они распались, в стороны разбежались, и я увидел перед собой двух совершенно одинаковых дьяволов, даже в цвете различия больше не было.

И они танцевали, представляете? Уж какая тут имитация!

Сначала они словно не помнили обо мне, потом вдруг вспомнили и на всех парах понеслись к танкетке. Два слабых удара молнией, два раза мигнул свет, но это было не приветствие, а прощание — они тут же умчались. Я постоял немного и поехал к кратеру Архимеда.

Я никому об этом не рассказал — засмеют, да и не хотелось рассказывать. Я так до конца и не понял, что это было. Но очень похоже, что родитель-смерч отвлекал меня от гнезда, как это на Земле делают птицы, а потом в качестве награды предложил полюбоваться процессом рождения дьяволенка.

Ну, сказать-то я никому не сказал, но в тот же день под вечер ко мне в комнату завалился такой Никита Петрович. Фамилия у него была незамысловатая, и я ее тут же и забыл, как только услышал, еще тогда, в процессе предварительного знакомства. Да и сам он был человечишко незамысловатый на вид, и возраст у него был незамысловатый, что-нибудь лет под сорок. Он, наверное, самый старый из нас был, если не считать капитана Арнольда Сергеевича Полкового, тому-то сорок пять уже стукнуло, и все сорок пять на нем были нарисованы самым крупным шрифтом, какой только уместится. Работал Никита Петрович по снабжению всем и всех, работал хорошо, но так незаметно, что его вроде никто и не видел. Тебе что-нибудь понадобилось, ты заявку оставил, и у тебя это что-нибудь появилось, а Никита Петрович вроде заходил, а вроде и не заходил вовсе и, скорее всего, вообще непричастен к заявке был, просто оно, это что-нибудь, которое тебе вдруг понадобилось, само собой у тебя в комнате появилось. При том, что личные комнаты — это строго частная территория, и в твое отсутствие никого и никогда к тебе не пускают. Ни при каких.

— Тут такое дело, Серёжа, — начал он, усевшись напротив и для начала помявшись, будто и без того не помят был. — Это я к тебе насчет дьяволов тех песчаных.

И я вот сразу, не поверите, сразу, с ходу и окончательно понял, что передо мной спецагент. Уж не знаю, какого ведомства, но спецагент точно.

Насчет спецагентов. Я так думаю, что во всех неприятностях нашей экспедиции, да и в моих личных неприятностях виноваты, в первую очередь, именно эти самые спецагенты. Не то чтобы они какие-то зловредные были и пакости нам устраивали, а просто сам тот факт, что они были. Засекреченные, под прикрытием, совершенно не расшифрованные — они были. Нам про них никто не говорил, и между собой мы почти никогда о спецагентах не говорили, однако мы все знаем, что в нашей стране не только информационных агентств навалом, но и очень хорошо информированных агентств тоже достаточно. И мы все прекрасно отдавали себе отчет в том, что уж если такое мероприятие — экспедиция на Марс, то они его ни за что не пропустят: пару-тройку своих людей обязательно приставят к команде. Даром, что ли, у нас восемнадцать человек экипаж? Причем тут так. Каждое агентство — штука вполне опасная и способная попортить тебе жизнь так, что и жить не захочешь. Примеров тому нет, разговоров масса. Поэтому каждый из нас вроде и знает, что в экипаже просто обязаны быть спецагенты, а с другой стороны, не знает ничего этого, и все разговоры об этом полной чушью считает, и голову себе этой чушью не заморачивает. Получается такое, тут один писал как-то, двоемыслие — думаешь одно, но на самом деле думаешь и другое, глубоко внутри, вроде как бы даже и не думаешь, и не знаешь, а как доведется столкнуться, так сразу же, с ходу и окончательно ты все вспомнил, и все знаешь, и чувствуешь кожей — вот-вот кранты. А двоемыслие — это что-то вроде шизофрении (пусть простят меня медики, если что, я вообще-то специалист по части воды, а в остальном могу ошибаться), и в перспективе такого человека ждет разлад с самим собой, а если насчет целой команды таких людей, то эту команду тоже ждут проблемы неприятного сорта.

Специально подобранные, социально тренированные, но чужие друг другу люди, впервые увидевшиеся за несколько месяцев до старта. Контакт налаживается легко, легко вживаются в роли и засланные людишки. Мы даже вычислять их не собирались, мы не думали о них и, конечно же, не боялись — мы просто держали это дело в подсознании. Чтоб не думать.

У американцев, полагаю, были те же проблемы, что и у нас.

Я при этих словах Никиты Петровича точно так же будто бы проснулся от незнания. Спецагент! Он даже еще не представился, а я уже знал на все сто процентов.

Он сказал:

— Я, видите ли, тут по совместительству представляю одну организацию, очень, скажу вам по секрету, серьезную. И эта организация с самого начала очень интересуется… чем? Правильно! Вот этими вот самыми песчаными дьяволами, которых вы в путешествиях к американской базе ежедневно встречаете на своем пути и даже порой с ними в контакт входите. Да что там порой? Каждый раз и входите. Или не так?

Я завороженно молчал.

— Так, так, тут отрицать нечего. Мы давно записываем все ваши поездки. И не потому что мы интересуемся вами или вашими контактами с коллегами из Пойнт Ван — мы не интересуемся, нет, пока, пока! — нам эта информация совсем без надобности. Нас, как и вас, интересуют прежде всего сами песчаные дьяволы. Только они. Мы давно их изучаем, давно пытаемся понять, действительно ли они разумны. Может быть, это имитация разума? Мы не уверены до конца. А если не имитация, то каким образом могут быть разумны обыкновенные песчаные вихри? И насколько они разумны? Достаточно ли для того, чтобы установить с ними контакт? А ведь контакт — вы только вдумайтесь — это дело государственное, тут частному лицу нельзя доверяться, оно просто не может быть компетентно в таких вещах, тут, ведь вы поймите меня правильно, замешана очень высокая политика.

При этих словах Никита Петрович попытался посмотреть на меня значительно, но вышло, скорее, глупо. Он понял это и снова превратился в незамысловатого человека, который говорит замысловатые речи.

— Вы спросите, какие будут указания вам лично? (Вот уж ни за что бы не спросил, тем более у него!) Отвечу. Практически никаких. Вы свободный человек свободной страны, делайте, что делаете, мы не препятствуем, даже приветствуем слегонца… хе-хе… Но! Никому ничего об этом не говорите. Не видели никаких дьяволов, и все тут. Разве что пару раз за все время, да и то где-то на горизонте.

Тут он поднял вверх указательный палец.

— И вот еще что. Сегодня нечто непонятное случилось, то ли с аппаратурой что-то, но она вроде в порядке, я проверил, то ли еще какая-то непозволительная накладка. Почти вся ваша сегодняшняя встреча с этим вашим Ити — ну и имечко вы ему выбрали, прости Господи — почему-то не записалась, что-то типа помех. Вы не знаете, почему? И что вообще там сегодня было?

Я с самым честным видом ответил:

— Не имею ни малейшего представления — почему. Все, как всегда: он танцевал, потом мы расстались. Правда, странность одну заметил…

— Да-да! Какую? — вскинулся Никита Петрович.

— Раньше он меня почти всегда до самого кратера провожал, а сегодня умчался намного раньше, будто спешил куда-то.

— А если по времени, то вы даже дольше с ним пробыли, чем обычно.

— Может, он поэтому и спешил?

— Может быть, может быть. А может и не быть.

— Может и не быть, — уступчиво согласился я. — А тогда как?

Никита Петрович недовольно поморщился. Кажется, ему не понравилось, что задаю вопросы я, а не он.

— Словом, так, — сказал он. — Никому ничего. Записи передавать мне. Если вдруг запись не получилась, встречаемся, передаешь на словах. Советую запоминать все детали.

Я вежливо поинтересовался:

— Мы уже на ты, Никитушка? Я уже на тебя работаю?

Никита Петрович при этих моих словах совсем вызверился, наверное, подтошнила ему уже его незамысловатая роль.

— А вот не надо было с дьяволами заигрывать, — почти рявкнул он и сгинул из моей комнаты.

Я, честно говоря, не знал, что делать. Почему-то, сам не понимаю почему, мне не хотелось сдавать спецагенту этого дьяволенка. Про контакт и высокую политику я все понимал и даже согласен был с Никитой Петровичем, что не моего ума это дело. Но этот контакт был мой контакт. Это не был контакт между народами. Это был контакт между двумя (теперь уже тремя) частными существами, и спецслужбы к нему никакого отношения не имели. Если б я рассказал этому незамысловатому про дьяволенка, я бы вроде как предал и его, и его мамашу (теперь я считал, что Ити — это она), пусть там хоть что, хоть какие высокие интересы. Не мог я этого допустить.

Но я не знал, как это сделать, если все мои записи с самого начала перехватывались. Надежда была только на то, что момент рождения дьяволенка почему-то не записался. Я не верил в технический сбой и считал, что это сделала Ити. Только я не знал, нарочно она Сделала это или случайно. Когда к запретной зоне вела, все время крутилась вокруг танкетки. А дьявол — это ведь не только песок и ветер, это главным образом электричество, вполне могла и заэкранировать, и запись стереть, хотя я и не совсем понимаю как, ведь у танкетки полно всяких защит, это же не просто телега с мотором вместо лошади.

На следующий день они встретили меня оба — мама и дьяволенок. То есть сначала была только Ити. Я одновременно и пожалел, и обрадовался, что малыша нет, все ломал себе голову, как предупредить эту парочку, что за ними следят.

И тут вот что произошло. Она, вместо того чтобы исполнить обычный танец-приветствие, словно почувствовала мое беспокойство, приостановилась было рядом со мной — ну, полное ощущение, что прислушивается, — а потом вдруг такую завертела карусель вокруг танкетки, что у меня в глазах зарябило. А я как знал, смотрю — запись перестала работать. Вот это да, думаю.

Ити тут же карусель свою прекратила, и, откуда ни возьмись, малыш налетел. Теперь можно! Во я обрадовался!

Они были совсем одинаковые — и мамаша, и ее дьяволенок, — но я с ходу стал различать, кто есть кто. Двигался малыш совершенно иначе. Никаких тебе танцев приветствия и прочих реверансов, налетел как вихрь (то есть он и есть вихрь), раза три прошел через танкетку туда-сюда, причем почти не мигало. Суматошный, стремительный и не то что неуверенный в движениях, а такой — враскачку немножко. Перепутать их было просто невозможно.

Поиграл я с ними в охотку, Ити тоже поучаствовала, но в основном в сторонке крутилась, приглядывалась. Интересно, чем они смотрят?

Еще дьяволы танцевали, еще я мигал им, гонялся за ними, пятился, а уже новое беспокойство стало меня точить — что говорить спецагенту, если каждый день запись будет стираться. Ведь он не поверит ни одному моему слову, он придумает что-нибудь еще, чтобы посмотреть, чем я тут занимаюсь с дьяволами.

Я в тот момент играл с ними в запретной зоне, с которой после рождения дьяволенка запрет был явно снят. Во всяком случае для меня. И я подумал: вот было бы здорово, если бы при выходе из зоны малыш убрался, запись возобновилась и там осталась бы одна Ити.

И я даже не очень удивился, просто обалдел сильно, когда они тут же это и сделали. Дьяволенок, мчавшийся в тот момент ко мне, с разгону затормозил и полетел к маме, будто она его позвала. Они оба повели меня из запретной зоны; я послушно за ними шел. Потом безо всякого предупреждения дьяволенок вразвалку умчался прочь и тут же включилась запись. Ити принялась за свои обычные танцы и вертелась передо мной, пока мы не добрались до обычной точки расставания неподалеку от кратера Архимеда.

Можно было считать доказанным — эти крошки читали мои мысли. Или, по крайней мере, мои желания.

Американцы встретили меня и в первый раз попеняли на опоздание. Глен Тамп, ихний водист, у которого отношения со мной были просто замечательные, на меня буквально наехал:

— Мы тут, считай, без воды сидим, пока ты со своими дьяволами наперегонки по Марсу мотаешься.

Насчет воды Глен, конечно, преувеличил — у них были большие запасы, а я эти запасы всего лишь пополнял. Но я не стал спорить и только спросил:

— Глен, ты откуда про дьяволов взял?

— Для кого Глен, а для тебя Гленн. Сказали.

Обрезал, называется. У них интересно с этим именем. Гленн — официальное имя, а уменьшительное — Глен. Почувствуйте разницу.

— Гленн так Гленн. Кто сказал?

— Да все говорят.

— Враки это. Несколько раз видел потом, даже заснял, на Земле продам за хорошие деньги, но, уж конечно, никаких «наперегонки» не устраивал. Еще чего!

Робоцистерна уже закачивала в танкетку чистую воду. Вход в Пойнт Ван начинается у них большим залом — то ли цехом, то ли ангаром, так сразу и не разберешь. Человек пять, бросив работу, обступили нас и внимательно слушали. И смотрели на меня так, будто только нежелание международного конфликта не давало им устроить мне тут же показательный мордобой.

Причем это был бы не первый мордобой на Пойнт Ван — у пары ребят я заметил на скулах свежие синяки.

— Что-нибудь не так? — спросил я. — Что-нибудь случилось?

— Ничего не случилось. Так, маленькие проблемы, — сказал Глен. — Ну, все. Тебя залили. Проваливай.

Чуть позже, кажется, дня через два, когда я к ним с кислой водой приехал, первый зал был пуст, и Глен мне все объяснил.

— Ты не обижайся на нас, это нам не тебя, а себя винить надо. Надо было, чтоб мы воду возили или хотя бы по очереди. А так мы свой шанс с дьяволами упустили, а это очень перспективное дело, громадный вопрос престижа, вроде высадки на Луну. Вот задницы нам всем и надрали.

— А с чего ты взял, что я с дьяволами?

— Засняли тебя с 84-го ЕКА-Орбитера, как ты с ними в салки играешь.

«Ого», — подумал я и перепросил:

— С ними?

— Ну, с ним, какая разница?

Ничто не объясняло той всеобщей злобы, которую я увидел на Пойнт Ван.

Нас учили, что в любом замкнутом коллективе с определенной численностью (примерно от пяти до двадцати пяти человек), как бы хорошо он ни был подготовлен к такой ситуации, всегда зреет кризис, который может в конечном счете вылиться в серьезный всеобщий скандал — этакая мировая война в микромасштабе. Но в случае с янками этот кризис наступил что-то уж очень быстро. Если бы они свое виски литрами каждый день глотали, тогда да, тогда кризис понятен, но янки — ребята законопослушные, им в голову не пришло пронести на борт хоть каплю спиртного.

Они не то что мы. Мы-то умудрились затариться коньяком на всю смену из расчета 150 граммов в день на брата. Это была, так сказать, общая касса, а ведь еще проносили дополнительно, «для себя». Алкашей-то среди нас не водилось, но любители были все. Вот у нас как раз и должен был зреть кризис.

А он и зрел.

Когда я приехал на базу от обозленных американцев, то увидел все те же кривые морды.

Основная жизнь у нас обычно теплится на втором уровне, где собраны вместе все служебные помещения и бар. Третий уровень — личные комнаты. На четвертом — бассейн, спортзал, салон автоухода за внешностью (мы называли его почему-то «Студия», не очень понятно, но зато приятнее для слуха, чем этот словесный кошмар, постоянно напоминающий нам, что миром правят идиоты), автопрачечная, медицинская комната и прочие кабинетики для поддержания здоровья и приведения внешнего вида в порядок. На пятом уровне располагалось и хозяйство Никиты Петровича; мы туда практически не спускались — разве из любопытства и естественного желания обнюхать все углы своего нового жилища. Все, что ниже, имеет общее название «шестой уровень» и требует особого допуска — там секреты, спецсвязь, особые лаборатории, высокая политика и прочая многозначительная лабуда, до которой было дело только пятерым — капитану, его помощнику и трем главным научным зазнайкам. А в самом низу шестого уровня — малознакомый нам Юра Архипов, посаженный под замок неизвестно за что.

Конечно же, самым уютным уровнем был второй. Сдав воду, я прошел в бар, чтоб хоть немного снять напряжение. И удивился — там сидели всего пять человек, остальные, наверное, либо работали, либо разбрелись по своим комнатам. Каждый сидел отдельно и делал вид, что читает или пьет «кофе» из общей кассы. Трое ребят из разных отделов, Володька Смешнов и… я своим глазам не поверил… Никита Петрович, наш незамысловатый и незаметный страж какой-нибудь безопасности. Я подошел к стойке и нацедил себе граммов двести коньяку. В большой бокал. Ну их с этими кофейными чашечками.

— Ого! — очень неприветливым тоном сказал Саша Морзи, бритый увалень, хорошо умеющий рассказывать анекдоты и всякие небылицы из своей жизни. Говорят, в нем пропал великий комик.

— Ого-го! — сказал я и подсел к Володьке.

Он на секунду оторвался от созерцания своей чашки, бросил на меня косяка и пьяно пробормотал:

— Напрасно ты. Это сейчас вредно для здоровья и репе… ре-пу-та-ции сидеть со мной за одним столом.

Первый раз в жизни я видел Володьку Смешнова пьяным.

— В чем дело, Володь?

— Ты вот их спроси, в чем дело, — он мотнул головой в сторону барной стойки, где, кстати, никого не было.

Из дальнейших, довольно муторных расспросов выяснилось: его подозревают в том, что он спецагент. Началось это несколько дней назад (я же и сам видел, что какой-то он не такой, но из-за всей этой катавасии с дьяволами и Никитой Петровичем не придал, дурак, значения). Сначала косились, затем начали сторониться, потом перестали отвечать на приветствия, а сегодня кто-то нацепил ему на спину бейджик с надписью АКБ, то есть Агентство космической безопасности. На чем основаны эти подозрения, Володька, естественно, не знал, он вообще только сегодня, после бейджика, понял, в чем дело.

— Меня! Меня в агенты! А? Каково? — ревел он раненым слоном на весь бар, глаза в слезах. Никто не смотрел на нас, кроме Никиты Петровича; тот же наблюдал за нами с исключительным интересом.

Я оттащил Володьку на третий уровень, в его комнату, он почти спал. Я уложил его, снял с него ботинки, и перед тем как окончательно захрапеть, он сказал: — У тебя хоть твои дьяволы. А у меня что?

Едва я прошел к себе, а Никита Петрович тут как тут. Прям чертик из коробочки.

— Нехорошо как со Смешновым получилось, — посетовал он, усаживаясь в мое любимое кресло.

На Смешнове он не зациклился и стал развивать более животрепещущую для него тему — почему так не любят спецагентов.

— Спецагент — не понимаю, что в нем находят дурного. Высокопрофессиональный человек, работает на благо страны, уж здесь-то вы спорить не будете? Его работа очень важна, от нее зависит будущее всех граждан. Иной спецагент стоит целой дивизии или, если хотите, целого научного института. И только потому, что он шифруется, работает под прикрытием, а почти всегда это необходимое условие, только поэтому его ненавидят. Абсурд! Эта ненависть ирреальна!

Говорил он все это с удовольствием, с ясно читаемым чувством превосходства. Я не спорил, не было ни сил, ни желания.

Потом он снова круто изменил тему, стал расспрашивать, почему запись не получилась. Я продал ему заготовленную версию насчет запретной зоны, которую я еще раньше вычислил, что меня туда наконец пустили, и запись сразу пропала, однако ничего необычного в этой зоне я якобы не заметил. Никита Петрович, по-моему, эту версию не купил, только хмыкнул скептически. Правда, такое впечатление было, что ему все равно.

Потом он сказал невпопад, словно вовсе меня не слушал:

— Там, внизу, такое брожение высоких умов! Никак не решат, кто ваших дьяволов человечеству представлять будет. Это ж такой промоушен! Дурдом.

Но брожение высоких умов внизу меня как-то в тот момент не заинтересовало.

— Как хотите, — сказал я, — но, по-моему, она все-таки разумна.

— Она?

— Ну да. Мой дьявол. Я ее почему-то женщиной считаю.

И тут он сказал, и снова словно бы невпопад:

— Вы бы, Серёжа, с ними поосторожнее. Они не так уж безобидны.

Помню, я тогда удивился.

Для меня-то они были совершенно безобидными существами. Другое дело, что они нарушали все законы физики, когда двигались, как хотели, куда хотели и с любой скоростью, разве что вот на месте стоять не умели. Другое дело, что они в принципе не могли быть не только разумными, но и вообще существами, не могли, но были и теми, и другими, да еще вдобавок мои мысли читали, это уж вообще. Но я очень скоро перестал задаваться этими вопросами. Во-первых, мне было неинтересно. Во-вторых, мне еще в институтские времена вдолбили в голову золотое правило: «Не придумывай объяснений эффекту, если у тебя недостаточно информации». Соль правила не в том, чтобы вообще не придумывать объяснений — да это и не в человеческой натуре не пытаться объяснить непонятное, — а в том, чтоб придумывать, но помнить, что твое объяснение, скорее всего, неверно и что есть еще чертова куча других объяснений, до которых ты пока не додумался. Мир сложен.

Так что я особенно этим не заморачивался. Я просто выезжал с водой и играл с ними, обязательно чтобы в запретной зоне. А они уже не просто играли. Между играми Ити обучала своего дьяволенка ихним дьявольским премудростям — учила не натыкаться на крупные камни, потому что можно рассыпаться, показывала, что делать, если все-таки наткнулся, и заставляла повторить по многу раз; учила находить самые темные, а значит — я это не сразу понял, — самые теплые камни и греться от них, описывая вокруг узенькие кружочки; еще какие-то места в песке находить учила — вот это я так и не понял, что за места. Думаю, может, в тех местах они электричеством подпитываются. Ну, не знаю. Словом, малышу на моих глазах был преподан целый курс молодого бойца.

Особенно мне нравилось, как они распадаются. Вот только что носился как заведенный, потом закружился на месте, и вдруг — бац — исчез, рассыпался мелкой и почти невидной пылью, и она медленно оседает. Потом песок начинает шевелиться, будто под ним кто-то прячется, вдруг появляется маленький, тонюсенький, прозрачный почти вихрик, из него тут же вырастает невысокий такой песчаный пенек, пенек этот секунды две ерзает — и вдруг выстреливает вверх полноценным дьяволом. Процесс этот мне нравился еще и полной неподчиненностью физическим законам.

Дьяволенок был неуклюжий, и с первого раза у него долго ни одна премудрость не получалась. Зато когда получалось, он жутко радовался и тут же мчался ко мне, похвастаться — крутил восьмерки вокруг меня, проносился через танкетку, только что не подпрыгивал, а потом опять бежал к маме.

Учили и меня — понимать их. Правда, абсолютно безуспешно. Меня-то они понимали прекрасно, чувствовали до тонкостей, а я, когда они пытались мне что-то сказать, видел перед глазами сплошные тесты Роршаха, расшифровать которые не мог даже приблизительно. Какие-то цветные пятна, линии, точки, все это ползало, извивалось, вспыхивало, пропадало — сам дьявол не разобрался бы в этих калейдоскопах. Единственное, что я мог — отличать роршахи Ити от роршахов ее дьяволенка. У того линии и пятна мельтешили куда быстрее, краски казались ярче, тогда как роршахи Ити были поспокойнее, и преобладали голубые цвета. Но это был мой единственный успех, которым, собственно, и гордиться особо не стоило.

У американцев на их Пойнте творился полный разлад. Теперь, когда я привозил им воду, все, кто был в тот момент в зале (не хочу сказать — работали, на это что-то не очень было похоже), тут же поднимались с мест и демонстративно уходили, бормоча под нос ругательства в мой адрес и бросая на меня быстрые, злые взгляды.

Глен, который оставался со мной по обязанности и единственный из всех относился ко мне без неприязни (он снова стал для меня Гленом), рассказал, что после прокола с дьяволами на их команду спустили всех собак, обвинили во всех грехах — и настоящих, и вымышленных, даже в выборе места для базы, где не оказалось воды (это обвинение было непосредственно в адрес Глена), поставили диагноз «командный непрофессионализм», решили следующим же бортом всю команду вернуть на Землю, сместили капитана, которого они все любили, да и на Земле тоже полетели головы — все из-за меня. То есть они понимали, что я как бы и ни при чем, но злобы на меня это не умаляло. Если б не я и не мои игры с дьяволом, никаких неприятностей и близко бы не было. А так у них творилось черт знает что. Все были жутко подавлены и агрессивны. Вся их соцподготовка пошла прахом.

— Там какая-то драчка непонятная в верхах началась, и нас сделали крайними. А мы тебя крайним сделали. Неразумно, но понятно. Извини.

Тон его при этом был совсем не извиняющимся.

На базе наблюдалась та же самая картина. Казалось, что напряженность возрастает с каждым днем — какая уж там соцподготовка, про нее будто забыли. Каждый смотрел волком, то и дело вспыхивали мелкие и крупные стычки. И это при том, что никаких собак сверху (мы говорили «снизу», потому что Марс все-таки выше Земли относительно Солнца) на нас не спускали, а если и спускали — капитан тоже ходил жутко мрачным, — то нам об этом не говорили. Все вели себя, как янки на Пойнте, и это было совершенно непонятно.

Теперь наши работали, как я понял, мало, все больше молча сидели за своими столами и тупо таращились в записи, потом шли в бар, чаще всего затем только, чтобы нацедить «кофе» и уволочь к себе в комнату. И на меня тоже смотрели, как на врага народа или, точнее, как на спецагента, меня явно избегали, на мои приветствия сухо кивали или не отвечали вообще. Но это не был бойкот, который они устроили Володьке Смешнову, это было что-то другое. В их взглядах я замечал не только неприязнь, но и почему-то страх, хотя чего меня бояться, убей — не пойму.

Володька Смешнов тоже совсем не радовал. Он вообще перестал работать, но, кажется, это мало кого волновало. Все время ходил нетрезвым, но хотя бы не пьяным, вспомнил все-таки, чему нас учили и что надо делать, чтоб не опьянеть после выпивки. Он явно был на грани. Каждого — кроме меня! — провожал озверелым взглядом, а однажды, незадолго до того как все кончилось, ввязался в драку с двумя парнями из Расшифровки. Сам я драку не видел, но слышал, что зрелище было еще то, бились насмерть.

Единственным лучом света в этом темном царстве для него был я — я не считал его спецагентом, не задевал его ни взглядом, ни словом, а, наоборот, позиционировал себя его другом и, как мог, помогал, хотя, признаться, последнее время он мне немножко поднадоел. Затравленный, жалкий, он пытался скрыть свое состояние под маской невозмутимости, но у него получалось плохо. Иногда, совершенно неожиданно, он вдруг взрывался ярой ненавистью сразу ко всей Вселенной, а не только к тем, кто его бойкотировал.

Измученный сам собой, он тянулся ко мне, часто не для того, чтобы излить душу, а просто посидеть и помолчать. Правда, помолчать у него никогда долго не получалось — он то изводил меня одними и теми же историями из своей домарсианской жизни, то вдруг начинал приставать с расспросами о том, что я делаю с дьяволами, какие они и действительно ли умеют разговаривать. Про мои тайные игры с Ити теперь знали все, видимо, из-за тех снимков, сделанных 84-м Орбитером, так что шифроваться теперь уже не имело никакого смысла, а поскольку я все равно предпочитал помалкивать, эти игры обрастали огромным количеством самых фантастических, самых нереальных легенд.

— Они и вправду показали тебе золотые залежи?

— А как они убивают на расстоянии? Они тебя-то этому научили?

— А когда они превращаются в песчаные копии людей, это очень похоже?

— А ты сильно меняешься после встречи с ними? Они как-то действуют на тебя? Ну, там, не знаю — гипноз, что ли?

Последние дни Володька донимал меня одной и той же просьбой — взять его с собой в поездку к Пойнту. Каждый раз, когда я ему отказывал, он обижался несоизмеримо отказу, но просьб своих о поездке не прекращал.

— Да что там смотреть? Ты записи видел, а больше нечего там смотреть.

— Все равно хочу собственными глазами.

Странно, в его страстном и не совсем понятном желании увидеть дьяволов мне постоянно чудилась какая-то фальшь. Ну, может быть, и не фальшь, а что-то другое, не свойственное ни прежнему Володьке Смешнову, ни теперешнему.

Иногда мне казалось, что на всей базе единственный адекватный человек — это я. Ну, за исключением Никиты Петровича, хотя и он в последние дни сильно изменился — посуровел, немножко подрастерялся и утратил большую часть своей незамысловатости, хотя с работой завхоза справлялся как всегда замечательно. Каждый раз после моего очередного «сеанса» с дьяволами он появлялся у меня в комнате, злился на отсутствие записи и расспрашивал о том, что произошло. Ни одному моему слову он явно не верил, хотя я и не всегда врал, из-за снимков 84-го Орбитера и еще каких-то приходилось что-то рассказывать, и каждый раз при этом я чувствовал себя предателем. Но верил он или не верил, а расспрашивал дотошно, в подробностях, хотя и с заметным безразличием, будто все ему надоело и делает он это исключительно в силу служебной необходимости.

Только однажды, под самый уже занавес, вдруг напустил на себя строгость и стал мне выговаривать за вранье. Вы, мол, обязаны говорить все, а несете какую-то чушь, которая и молоденькую девочку не обманет, а у нас, между прочим, есть и другие источники информации кроме вас, имеем возможность сравнивать. Так что в следующий раз уж будьте любезны…

Какой такой любезности он от меня ждал, я так и не узнал, я его оборвал. Я его обрезал довольно грубо. Я ему сказал: «Не забывайтесь, Никита Петрович, помните, кто вы и кто я. Вы — никому не известный агент никому не известного агентства. Я — человек, который сделал то, ради чего все эти полеты на Марс затевались. Я нашел жизнь на Марсе, причем не какую-нибудь в виде бактерий, а разумную. Вы мне будете талдычить про другие источники информации, но первый и пока единственный контакт с дьяволами осуществлен мною, а не кем-нибудь еще. Я, а не вы с вашими инфраструктурами, с вашими источниками информации, сделал то, что сравнимо с первой высадкой человека на Луне. Да что там, это круче первой высадки на Луне! Я, а не вы, утер нос американцам, вы посмотрите ради интереса, какая у них паника в ихнем Пойнте по этому поводу, по-человечески ребят даже жалко. Так что я вам не источник информации, а фигура другого ранга, и если я вам что-нибудь сообщаю, за то и спасибо мне говорите, что хоть это вам сообщил.

В общем, охамел я до крайности, спецагента просто набок перекосило от моих слов. Конечно, я не должен был так говорить, но ведь я говорил, что думаю. Причем, заметьте, я так думал впервые в жизни. До того, конечно, я что-то такое осознавал, но до вербальных формулировок дело не доходило.

После этого Никита Петрович быстро свернул беседу, а выходя из комнаты, вдруг обернулся и спокойным тоном сказал:

— Вы не очень-то, Серёжа, не хорохорьтесь раньше времени. Еще ничего не решено, а с янками всегда можно договориться.

Я так тогда и не понял, о чем он собрался с янками договариваться.

А потом настал тот день, когда дьяволы до меня все-таки достучались. Свидание было очень коротким, ни в какую запретную зону меня не повели, да и пришла только Ити, дьяволенок так и не появился. Ни в какие игры она со мной не играла, лишь поприветствовала своим обычным танцем, я ей просигналил в ответ, а потом она стала нарезать вокруг танкетки широкие неэкранирующие круги. Ити вела себя необычно — летала быстрее, повороты делала суматошнее, и мне поэтому показалось, что она волнуется. Я успел ей сообщить, что о дьяволенке на базе уже известно, причем не от меня, и что у спецагента есть «другие источники информации» — о снимках 84-го Орбитера я ей уже говорил раньше.

В ответ Ити разразилась пулеметной очередью роршахов, из которых я, как всегда, ничего не понял. Она, похоже, занервничала еще больше и стала носиться вокруг меня еще быстрее. Роршахи стали сменяться реже, и скоро я понял, что вошел с моей дьяволицей в своеобразный диалог. Она предъявляла мне очередную картинку: Понятно? — Нет. — А эта? — Не-а! — Эта? — Нет. — И эта непонятна? — Нет. — И эта? — Нет! — И эта?

Я без всякого воодушевления продолжал играть в эту викторину, уверенный, что ничего из этой затеи не выйдет, как вдруг на сороковом или пятидесятом роршахе движение застопорилось. Не сказать, чтобы я понял эту картинку, но, по крайней мере, она была проста и приятна глазу: на желтом фоне — мерцающее бирюзовое пятнышко неправильной формы. Я сказал:

— Стоп!

Я сказал:

— Теперь показывай мне только такие простые картинки.

И она поняла!

Все было так элементарно, так просто! Никаких многодневных проблем не было, если б нас тогда обучили хотя бы азам науки по установлению контакта с внеземными цивилизациями! Или если хотя бы я был не такой тупой! Уже на четвертой простой картинке я сказал:

— Стоп. Это «завтра».

Мерцающее сиреневое пятнышко появляется в правом нижнем углу квадрата, движется, описывая дугу, и исчезает в левом нижнем углу. Затем снова появляется в правом нижнем углу, чуть приподнимается и останавливается. С цветом она что-то напутала, но у дьяволов же нет глаз, так что они вполне могут видеть солнце сиреневым.

— Завтра утром! — уточнил я.

Если бы дьяволы могли взвиваться к небу от радости, я бы сказал, что она взвилась. Я угадал.

Следующая картинка тоже была совершенно ясной. Тот же самый квадрат с солнцем, а по центру чуть-чуть извивается вертикальная красная черточка.

— Малыш завтра утром.

Еще один танец радости. Я тоже был в полном восторге. Я установил полноценный контакт, хоть сейчас демонстрируй ей теорему Пифагора и строение Солнечной системы или атомного ядра.

На следующей картинке к малышу с солнцем прибавилось множество других вертикальных черточек, обступивших его полукругом. Черточки были разных цветов, с преобладанием голубого и коричневого, причем менее яркие, чем дьяволенок, позади всех, чуть поодаль, мелко извивалась черная черточка, самая длинная. Она упиралась «головой» в верхнюю сторону квадрата. Тут тоже не над чем было задумываться.

— Праздник какой-то, что ли, в честь малыша? Типа дня рождения, или, там, принятия в члены, или инаугурация — в общем, что-то такое, да?

Опять танец радости, но уже немножко более вялый — я угадал, но не совсем.

И наконец последняя картинка. К сборищу черточек вокруг дьяволенка в правом нижнем углу появляется красная буква «х» с вертикальной палкой, растущей из перекрестья, — схематичное изображение человека. Буква интенсивно мигает.

— Ага, — сказал я. — Вы меня туда приглашаете. Да?

— Да! Да!! Да!!!

— Что ж, спасибо. Обязательно буду.

Потом было еще несколько картинок, чуть посложнее, но, ошеломленный, я не вчитывался, не мог просто. Ити поняла и распрощалась, а я поехал к американцам.

Вот так оно все и получилось. Малость ошалевший от произошедшего, я вернулся на базу и снова попал в то, что литераторы называют гнетущей атмосферой. Атмосферка действительно была еще та, может быть, даже хуже, чем раньше. Я не собирался задерживаться на втором уровне, хотел только нацедить себе граммов сто «кофе» и побыстрее убраться к себе в комнату — не мог я уже выдерживать всего этого, мне надо было готовиться к празднику своего дьяволенка. Но в баре сидел перед чашкой мой друг Володька Смешнов, под глазом у него красовался свежий синяк. Увидев меня, он вскинулся, замахал руками, подзывая к своему столику. Я еще и сесть толком не успел, как он горячечно зашептал, нет, не зашептал, а зашипел, захрипел:

— Серёга, я так никого никогда не просил, как тебя прошу! Серёг, ведь ты можешь, а?

— Что?

— Серёг, ну? А? Ну, возьми меня с собой завтра, ведь тебе ничего не стоит! Просто возьми, и все. Я словечка не скажу, пальцем не пошевельну, буду как груз дополнительный, мне только увидеть надо!

Был он, как обычно в последние дни, не трезв и не пьян, только возбужден сверх меры. Но я представил себе именно пьяного Володьку на празднике дьяволенка, и мне стало нехорошо.

— Володь, мы уже об этом несколько раз говорили, и я не хочу повторяться. Не спрашивай меня больше, почему я тебя не возьму, а я не буду спрашивать, почему ты так рвешься увидеть дьяволов. Просто я тебя не возьму.

— Серёг, если ты что думаешь насчет коньяка, то назавтра я буду трезвый, как… как самая чистая вода из американского репроцесса.

— Нет. Извини, мне пора.

Я встал, сочувственно похлопал Володьку по плечу («Володя, Володя, где твоя скептическая ухмылка? — подумал я при этом, а потом вообще непонятно с какой дури добавил. — Полная задора и огня!»), покивал его отчаявшимся, затравленным глазам и с некоторым облегчением направился к выходу, но меня опять тормознули. Это был Саша Морзи, наш бывший бритый комик. Его всегда слегка забавное лицо сейчас ничуть забавным не казалось. Он встал, перегородил мне дорогу и схватил за рукав.

— Эй, Игрун, секундочку!

Саша Морзи был пьяноват и желал отмстить. Неважно кому.

— Пусти!

— Кое-что! — с таинственной многозначительностью заявил он. — Кое-что знаю!

— Да пусти ты… недоразумение!

Саша на секунду закрыл глаза и облизнул губы, отчего стал пьян и глуп. Но это он притворялся. Неудачная попытка схохмить.

— Послушай, Игрун, все хочу спросить, — жарко задышал он мне прямо в лицо, — когда с твоими дьяволами разберутся, что ты будешь делать без дьяволов? Опять в простые водовозы подашься?

— Серёга, у тебя все нормально? — грозно крикнул сзади Володька Смешнов.

— Все в порядке! — хором ответили я и Морзи, и мне наконец удалось убраться из бара. В последний момент я заметил, что у Морзи под глазом тоже фингал.

Но и в собственной комнате не было мне покоя. Тут же, будто ждал рядом, проявился мой спецагент. Опять уселся в мое любимое кресло и молча уставился на меня. Я сел на диван напротив, сказал:

— Завтра я вам закажу еще одно такое же кресло. А то это все время занято.

А он все держал паузу. Сам был на себя не похож — мрачен, обеспокоен, удручен и вроде задумчив. Я физически ощущал, как ему хочется укрыться под своей незамысловатостью, но ее как раз не было, подевалась куда-то.

Потом он спросил простуженным голосом:

— Понимаете, что это такое?

А чтоб понятнее было, сделал пару кругов указательным пальцем.

Я изобразил глазами вопрос. Единственный во всей этой команде я ощущал восторг и подъем.

— Понимаете, что вокруг происходит? Кризис! Кризис, которого не должно быть в принципе! Кризис, причины которого непонятны! Психологи наши все с ума посходили, потому что такого просто не может быть. И по нашим каналам передают: у американцев то же самое.

— Могли бы и у меня спросить.

— Нет, вам я не верю. А у Европы все хорошо. А? Вот интересно! У нас с американцами рядом все плохо, а у них все хорошо. Знаете, что они собираются сделать? Официальной причиной объявят групповой алкоголизм, нас всех снимут отсюда ближайшим же бортом, а на Земле станут нам всем показывать кузькину мать, длиннющий такой сериал будет, длиной во всю жизнь. А?

Ни слова про мою последнюю встречу с Ити, запись которой он наверняка просмотрел и наверняка ничего не понял. Он говорил про то, что у него болело, говорил доверительно, так, наверное, как никогда и ни с кем не говорил за все время своего спецагентства. Он считал нас единственными адекватными людьми на всем этом чертовом Марсе, если не считать европейцев, но те от нас далеко.

— А неофициальная, реальная причина, знаешь, какая? Она тебя не обрадует. Дьяволы твои — вот причина!

— Что-о?!

— Уж не знаю, как они это вычислили, но там есть очень толковые аналитики, — он ткнул пальцем в пол. — Так что до выяснения установление контакта с этими твоими ребятами откладывается. Они каким-то образом очень нехорошо на нас действуют. Причем считается, что действуют через тебя. Я тебе говорил, что они не так уж и безопасны?

— Что за чушь! — сказал я.

Государственные аналитики, какими бы толковыми, какими бы высоколобыми они ни были, работают принципиально неправильно, именно поэтому у них такой высокий процент ошибок. Их задача — прогноз, их задача — объяснение непонятного, объяснение любой ценой, даже если это противоречит принципу отказа от объяснений, о котором я уже говорил: «Не придумывай объяснений эффекту, если у тебя недостаточно информации». Сколько бы у них ни было информации, все равно объяснение должно быть, им за это платят деньги. Поэтому в негативное влияние дьяволов на людей, да еще через мою скромную персону, я ни на секунду не поверил.

Вдобавок у меня было свое собственное объяснение. Оно тоже противоречило тому принципу, но я, по крайней мере, ни с кем своими мыслями не делился. Я считал, что в кризисе, по крайней мере, в кризисе на нашей базе, виновато двоемыслие, виновато скрытое наличие спецагента (или даже спецагентов, ведь агентств у нас много), о котором все знали и о котором никто не знал. Это объясняло ситуацию у нас, это объясняло ситуацию на Пойнте… И это объясняло ситуацию с европейцами, потому что объединенная команда из многих стран в принципе не могла иметь спецагентов — их госбезопасности были объединены чисто формально, и каждая госбезопасность следила за всеми остальными в четыре глаза, чтобы не дай бог что. Я понимал, что информации мало, но такое объяснение меня вполне устраивало. Может быть даже, так оно и было на самом деле.

Так что версия о дурном влиянии дьяволов больно меня зацепила. Я тоже заоткровенничал, тоже собрался выложить Никите Петровичу все, что я про дьяволов знаю, про то, что они читают мои мысли, про то, что я установил с ними контакт, про все, даже про завтрашний праздник для дьяволенка, но в самом начале моей исповеди он меня оборвал.

— Не надо, — поморщившись, сказал он. — Я тебе все равно не поверю, так что зачем. А даже если и поверю, тебе никто не поверит там. — И снова ткнул пальцем вниз. — Я чего вообще пришел-то? — сказал он, помолчав в пол. — Решение есть. Поверь, не мое решение. По нашим данным, что-то у них готовится, и нам очень надо узнать, что именно. Поэтому завтрашние твои планы резко меняются.

— Как это?

— Воду американцам завтра повезет другой человек, а ты на второй танкетке поедешь на встречу со своим дьяволом. Одно условие — ты поедешь не один.

— Нет!

— Да, и это не обсуждается. Существует такая вещь, как приказ. Даже для тебя. Напарник потом расскажет все, что видел, так что соврать тебе не удастся.

— Кто поедет?

— Я хотел бы, чтоб ты взял вполне определенного человека, но ты имеешь право выбрать сам, кого захочешь. Пусть только придет ко мне на инструктаж — что делать, приходится раскрываться. Прикрытие начинает терять смысл.

— Подождите, я сейчас, — сказал я и вышел.

Володька сидел за столом и пытался что-то читать. Вид у него был ужасный. Увидев меня, напрягся.

— Завтра едешь со мной. Абсолютно трезвый. Сейчас инструктаж будет.

— Ага, — хрипло сказал Володька, смешно вытаращив глаза. Я быстро вышел.

Перед тем как пойти к Володьке для инструктажа, Никита Петрович кисло хихикнул и сказал с горечью:

— Значит, говоришь, круче, чем высадка на Луне?

Володька встретил меня, как и договаривались, у транспортного тамбура. Он был совершенно трезв, но напряжен сильно. Мы забрались в танкетку, моя, уже загруженная кислой водой, стояла чуть поодаль, ее новый водила, мой начальник, первый водист Игорь Сташевич, ругая всех и вся, ждал, когда мы уедем, чтобы через полчаса после нас отправиться к Пойнту.

Как только тронулись, я сразу почувствовал — что-то не то. Вроде все как всегда, но что-то не так. Может, думаю, другая машина, не привык еще. Но вышли на песок, и я сразу понял, в чем дело. Именно все как всегда.

— Володь, — спрашиваю, — ты случайно не знаешь, почему машина тяжелая? Ведь мы воду не везем.

— Случайно знаю, — говорит. — Там специальная аппаратура съемочная, с шестого уровня. Ее ни отключить нельзя, ни экранировать, вообще ничего нельзя сделать. Пусть тебе хоть атомный взрыв, все равно снимать будет.

Конечно, вполне могла быть и такая аппаратура, на шестом уровне какой только секретной гадости не навалено. Но мне что-то не очень поверилось. Ладно, думаю.

— Мне Никитка твой рассказал, — продолжает Володька. — Надо же! Никитка, и вдруг спецагент, никогда б не подумал. Это, наверное, он же меня вместо себя и подставил, чтоб на него не подумали. Вот скотина! Обещал сегодня перед всеми расшифроваться, мол, кризис. А мне столько вытерпеть пришлось. Вот интересно, он и дальше снабжением заниматься будет или кому другому поручат?

Я молчал. Мне очень не нравилось, что я еду к дьяволенку на праздник в чужой танкетке, да еще с непрошеным гостем.

— А ты тоже хорош! — сказал вдруг Володька. — Знал и молчал. И смотрел, как надо мной издеваются.

— Молчал, — сказал я. — А теперь и ты помолчи.

Так, в молчании, мы добрались до того места, где меня обычно встречала Ити. Она и сейчас там была, я ее еще издали увидел.

— Ити! — сказал я.

— Что? — не понял Володька.

— Дьявол. Вон, смотри туда!

— Ух ты! — сказал Володька.

Я ей просемафорил обычное ти-ти-та-ти-ти, она начала было танцевать приветствие, но вдруг оборвала танец, понеслась ко мне и резко затормозила, закружившись прямо перед танкеткой.

— Во дает! Чего это он? — испуганно спросил Володька.

— Тебя увидела… увидел. Не понравилось.

— Как это увидел? Мы же внутри, нас же не видно!

— Молчи, не мешай!

Тем временем Ити стала бомбардировать меня серией непонятных роршахов, потом вроде опомнилась и дала картинку с двумя схематичными человечками — красным и серым. Серый сильно мигал.

Я объяснил ей, что это мой друг, и что я ему верю, и что без него меня бы сегодня на праздник дьяволенка не отпустили, и что подробнее я все ей скажу по пути. И это было так трудно объяснить, потому что обычно-то я думал для нее вслух, мне так удобнее было. Но не мог же я при Володьке вслух говорить! Пришлось мысленно объяснять, а это намного труднее.

Ити начала отвечать что-то своими роршахами, но я опять ни черта не понял. Она явно всполошилась — ну, чистая мамаша!

— Ты что, с ней разговариваешь, что ли? — изумленно спросил Володька.

— Молчи, сказал!

Она что-то пыталась мне объяснить, потом перестала, а затем я увидел еще двух дьяволов — они на всех парах неслись к нам.

— Смотри! Еще двое! — крикнул Володька. — Чего это они?

— Охрана, — сказал я.

— Охранять-то здесь от кого?

— От тебя.

Это были два мощных столба мятущегося песка, совсем не похожие на Ити. Они бешено завертелись вокруг нас, и сразу пропала связь. Потом они повели нас куда-то, Ити степенно двигалась сбоку.

Ехали долго. Как и обещал, я передал Ити весь разговор с Никитой Петровичем, присовокупил еще несколько воспоминаний вчерашнего дня, всплывших по ассоциации, рассказал про Володьку и как он хотел своими глазами увидеть дьяволов. Мой рассказ очень обеспокоил Ити. Она растеряла степенность — то начинала вертеться на одном месте, то уносилась вперед, то вертелась вместе с охранниками вокруг танкетки и все время бомбардировала меня своими роршахами, и сложными, и простыми, но ни одного из них я так и не понял.

Володька, слава богу, нашему общению не мешал — молчал, завороженно глядя на дьяволов. Облегчения на его лице я так и не увидел — сплошной напряг и непонятная мрачность.

— Этого не может быть, — наконец разродился он. — Это теоретически невозможно. Но, похоже, они и вправду живые. И даже разумные.

— Похоже, — ответил я.

Судя по его виду, никакой радости от этого открытия он не испытывал.

— А куда мы едем?

— Не знаю. Думаю, нас ведут туда, где будет много песчаных дьяволов.

— Ах, да, — сказал он. — Никитка говорил, что у них на сегодня что-то готовится.

И помрачнел еще больше.

Все это мне очень не нравилось.

Наконец нас остановили. Все, приехали.

Я хорошо знаю карту окрестностей базы, и ближних, и дальних, но места этого не узнал.

— Где мы? — спросил Володька, оглядываясь.

— Не знаю. Навигатор не работает, связи тоже нет.

— Ничего. На нас сверху смотрят.

— Ты уверен? А я нет. Единственная надежда на твою аппаратуру с шестого уровня. Она-то хоть работает?

— Ага, — после паузы ответил Володька.

Но где бы это место ни находилось, оно было идеальным для дьяволов — много песка, много ветра, мало больших камней. А посередине этого дьявольского великолепия, прямо по курсу танкетки меня ждал сюрприз. Миг назад он вылупился из песка и сразу же завертелся, заизвивался от нетерпения.

— Дьяволенок! — крикнул я от неожиданности.

Он словно бы подскочил на месте и помчался ко мне, но тут же резко затормозил — то ли передумал, а скорее всего, мама одернула. Потому что она в ту же секунду помчалась к нему, а домчавшись, стала кружить с ним вальс на одном месте.

Охранники наши еще пуще заволновались, а потом на горизонте одновременно появилось много-много темных черточек — и все они мчались к нам. Начинался праздник дьяволенка, не совсем понятный, но праздник.

— Дьяволы! Дьяволы! — истошно орал Володька.

Это действительно было зрелище. Напоминало стремительную атаку, даже мне стало не по себе. Володька, подпрыгивая на месте, с непонятной злобной радостью вдруг провозгласил, другого слова не подберешь:

— И сейчас нас разорвут на куски!

Но, конечно, никто о наших кусках и не помышлял. Они подлетели к дьяволенку и остановились метрах в пятидесяти от него, образовав полукруг. Мама тоже оставила своего малыша, но остановилась неподалеку; тот же, чуть извиваясь, чего-то ждал. А от горизонта мчался еще один дьявол — самый высокий и самый быстрый. Я догадался, что это был тот самый таинственный Черный дьявол, хотя ничего черного в нем не было; ждали его.

Немного поодаль от толпы он затормозил… и ВСТАЛ. Я не поверил своим глазам, я был уверен, что дьяволы, как бы хулигански они ни обращались с законами физики и здравого смысла, все-таки теоретически не способны стоять на месте. Они порождение ветра, они просто не могут не двигаться; Черный же застыл в царственной неподвижности.

— Что это? — не своим голосом спросил Володька.

— Ихний спецагент. Молчи и смотри.

Охранники кружили вокруг нас на уже совершенно сумасшедших скоростях, они размазались на своих кругах, как электрон на орбите Бора. Остальные чего-то ждали.

Внезапно перед моими глазами появилась картинка.

— Пятна какие-то замелькали, от песка, что ли? — сказал Володька. — У тебя нет?

У меня нет. У меня картинка была четкая и понятная — за исключением одной детали, она напоминала схематичную трансляцию в прямом эфире. Множество вертикальных черточек, в центре — красный дьяволенок, в сторонке от него — голубоватая Ити. Точно так же, как и в реальности, их окружали другие дьяволы, правда, На картинке они были самых разных цветов, а настоящих дьяволов я с трудом смог бы отличить друг от друга. И, конечно, в отдалении, точно на том же месте, что и на самом деле, стоял Черный дьявол — самая длинная черточка на картинке. Исключение составляли мы — два схематических человечка находились не прямо по центру перед дьяволенком. Я был, как всегда, красным, а Володька из серого стал белым. И он снова начал сильно мигать.

Потом началось. Вдруг, как по команде, все дьяволы, кроме Черного, дьяволенка и Ити, одновременно упали, провалившись, растворившись в песке; на картинке прямого эфира их черточки просто исчезли.

— Ох! — сказал Володька.

Однако вскоре они вновь появились на картинке, в реальности же песок забил множеством вертикальных фонтанов, которые тут же превратились в дьяволов; каждый из них крутился на своем месте, но каждое из этих мест теперь было на метр-два ближе к дьяволенку, чем раньше.

— Ух! — еще раз сказал Володька.

Секунд через десять процедура одновременного падения и одновременного выстреливания множества песчаных фонтанов повторилась. Полукруг вокруг дьяволенка сужался, дьяволы подбирались к нему. На картинке белый человечек замигал еще сильнее.

Через несколько минут такого пошагового и очень впечатляющего движения они все вплотную сгрудились вокруг дьяволенка и его мамы — та жалась все ближе и ближе к сыну, а он, казалось, чего-то ждал, все вытанцовывал на одном месте, пока дьяволы не заслонили их от меня полностью. Картинка в моем мозгу исправно передавала все это в прямом эфире.

Потом они завертелись вокруг малыша по часовой стрелке. Они вертелись все быстрее и быстрее, пока не превратились в один гигантский пылевой столб невиданной высоты и ширины, даже страшно стало.

Но не страх донимал меня в тот момент — тревога! Потому что, как только они завертелись вокруг дьяволенка, трансляция кончилась, а на картинке остались только мы с Володькой; да еще Черный дьявол неподвижно стоял в отдалении. Схематичная белая фигурка Володьки больше не мигала, ее теперь перечеркивали две черные черты, еще одна буква «х». Потом, вместе с этой новой буквой, он перевернулся с ног на голову, рассыпался на черточки, которые тут же начали таять. И так несколько раз.

Потом картинка сменилась, меня на ней уже не было. Остались только незачеркнутый белый Володька и все сборище дьяволов — от дьяволенка до Черного. Вот Володька подпрыгивает, и все они тут же падают, не втыкаются в песок, а навзничь падают — все, от малыша до Черного дьявола, и все лежащие черточки начинают медленно таять. Тут же другая картинка: один белый Володька, зачеркнутый черным «х», и опять всеобщее падение с таянием.

Тревога, почти ужас. Почему-то вспомнились слова пьяного Морзи: «Что ты будешь делать, когда с твоими дьяволами разберутся?» Очень трудно было следить и за картинками в мозгу, и за верчением вокруг дьяволенка.

Наконец супердьявол распался, все участники заняли свои места полукругом, в центре по-прежнему высился дьяволенок. Мне показалось, что его распирает от гордости, просто показалось — никак он своей гордости не выказывал. Я просигналил ему что-то неразборчивое, он дернулся было, но остался на месте. Ити исчезла из виду.

— Это было незабываемо, — вдруг сказал Володька. — Даже жалко, честное слово. Прости, Серёжа.

И достал из кармана какую-то штуку. Я тут же выхватил ее у него, даже не разобравшись, что это такое. Это был пульт с одной кнопкой. Белого цвета.

— Вот, значит, какая спецаппаратура с шестого уровня, — сказал я.

В мозгу замелькали совершенно уже сумасшедшие роршахи,

но мне было не до них. Ребята еще до кризиса болтали, да я и сам знал, как легче всего уничтожить песчаного дьявола — элементарным мощным импульсом СВЧ. Судя по тяжести танкетки, импульсный генератор, установленный в ней, был способен убивать их на расстоянии нескольких десятков километров.

— Отдай! — сказал Володька. — Ты не понимаешь. Для тебя же, дурак, делаю.

— Нет, Володечка, не отдам. Сегодня ты никого убивать не будешь. Это Никитка тебе приказал?

За бортом замельтешило, замельтешило, но я не смотрел.

— Отдай, последний раз говорю. Я ж все равно без этого не уйду.

Странный был вид у Володьки в этот момент — решительный, мрачный, но какой-то уж чересчур страдальческий.

— Так вот зачем, Володечка, ты меня просил дьяволов показать, вот какая была нужна тебе терапия.

— И такая тоже. Ты не понимаешь. Отдай.

— Помнишь песенку? Жили два друга, друг и враг, друг был дурак, а враг…

И сразу все изменилось — Володька достал пистолет. У меня возникли трудности со зрением из-за мельтешения роршахов. Личное оружие членам экипажа не полагается, исключение — капитан, но до капитана экипажа Володька пока не дослужился, разве что подзадержался в капитанах своей спецслужбы.

— Значит, не напрасно тебя ребята подозревали. А я-то думал… очень талантливо ты страдал.

— Напрасно подозревали. Чистое совпадение. И ни черта я не притворялся. Отдай пульт и завяжем с этим.

— А то стрелять будешь?

— Буду.

Я ни секунды не верил в то, что он выстрелит.

— Ну-ну, — сказал я. — Стреляй.

И тут как будто все завизжало, взвыло вокруг, хотя никаких новых звуков я не услышал. За бортом стало темно. Я посмотрел: вся танкетка была залеплена стремительно вертящимися песчаными вихрями, роршахи ушли, их место занял темный и липкий страх. Я поглядел на Володьку — с ним что-то творилось. Рот был открыт, глаза зажмурены, по лицу стекал пот, пистолет, уже не Направленный на меня, трясся в его руке. Я понял: это не мой страх, а слабое эхо Володькиного.

Потом он вдруг замер, потом вроде как гавкнул… и поспешно выстрелил себе в рот.

За бортом сразу стало светло.

Я с трудом приходил в себя после шока. Рядом со мной лежал Во-лрдька с разваленной головой, я прикрыл ее своей курткой. Я по-прежнему мало что понимал, еще меньше, чем до того, как Володька выстрелил себе в рот. И я не очень хорошо помнил, что происходило потом.

Я помню, что сначала меня в чем-то обвиняли, а я кричал во все горло, что они убили моего друга, а малыш защищал меня, хотя даже намеком не помню, с чего я взял, что меня обвиняли или что малыш меня защищал. Я спросил, где Ити, малыш сказал: «Здесь», и я не знаю, как я понял его. Ити я так больше и не увидел. Потом я, старательно выговаривая слова, еще раз предупредил их, что оставаться им здесь нельзя, что наши, вместо того чтобы дружить с ними, объявили на них охоту. Про импульсный генератор им опять рассказал, про то, что они якобы плохо действуют на людей, причем действуют как будто через меня. Я очень много им рассказывал, и нужного, и ненужного, и про двоемыслие, и про кризис на Пойнте, и про первую высадку людей на Луне, я столько всего им нарассказал, настоящий словесный понос у меня случился. Я еще что-то продолжал рассказывать, когда вдруг обнаружил, что они уходят, уходят клином, как журавли, и откуда-то я совершенно точно знал, что они из этих мест уходят навсегда. Что ж, они народ кочевой, свободные, как ветер. Даже свободнее ветра.

Единственным слушателем, что остался рядом со мной, после того как остальные ушли, был дьяволенок, а я даже имя ему придумать не удосужился. Он медленно кружился на одном месте рядом с танкеткой и то ли действительно слушал, то ли чего-то ждал. Я спросил его, где Ити, и он опять ответил: «Здесь», — и я опять не понял, откуда я это понял. Я просемафорил: «Ити», и тогда малыш отбежал подальше и стал исполнять передо мной мамин приветственный танец. Немного грустно у него получилось.

Потом мы поехали назад. По пути мы опять разговаривали. То есть говорил в основном я, у меня еще словесный понос не кончился, а он прислал мне несколько вполне понятных картинок. Он очень изменился после своего праздника, или что оно там было, но все равно я узнал бы его из тысячи, да хоть из ста тысяч дьяволов, все равно узнал бы.

Доехали до того места, где мы обычно встречались с Ити. Постояли немного и попрощались, понимая, что эта встреча — последняя. Я попрощался как всегда фарами, он — танцем. Потом он сорвался с места и на огромной скорости унесся прочь, догонять своих.

Напоследок он оставил мне еще одну картинку — не скажу, что сложную, и не скажу, что простую. Картинка меня потрясла, я даже и не подозревал, что они умеют делать такие. Это был исполненный в художественной манере портрет. Мохнатый чертенок — с рожками, мефистофельской бородкой и, конечно, горбатым носиком. Ужасно симпатичный чертенок, с лукавой и доброй улыбкой — время от времени он подмигивал мне то одним, то другим глазом и при этом ужасно смешно корчил мордочку. Как мне ни было туго, я чуть не рассмеялся.

Если б вы только знали, как мне не хотелось возвращаться на базу! И дело даже не в том, что меня там ничего хорошего не ждало. Я подумал и понял: мне не то что на базу, даже на Землю не хочется возвращаться. Вот такое парадоксальное случилось у меня настроение. Но связь давно работала, меня давно вызывали, я наконец ответил, рассказал про Володьку, но уже без словесного поноса. В ответ мне приказали немедленно возвращаться.

На похоронной скорости я подъехал к входу на базу — небольшое, но роскошное зданьице из местного полированного базальта, из-за широких дверей немного похожее на гараж, — проделал все необходимые манипуляции для прохода через тамбур и остановился внутри.

Меня встречала чуть ли не вся команда, впереди, на лихом коне, капитан — Арнольд Сергеевич Полковой.

Знаком он приказал мне вылезать и идти к нему. Я не вылез. Я просто не мог. И не то чтобы я боялся. Будем считать, что я был просто опустошен. Догадавшись, что вылезать я не намерен, Полковой дал приказ парням достать меня из танкетки. Те вскрыли люк и охнули, увидев Володьку. Потом они довольно грубо выволокли меня из танкетки нацепили на меня наручники (вот уж не подозревал, что и такое сокровище у нас на базе имеется) и подволокли к капитану.

Тот оглядел меня с ног до головы и без всякого выражения сказал:

— После поговорим. Сейчас в бокс его.

Меня потащили к лифту, остальные устремились к танкетке.

В лифте я узнал своих стражников. Это были те двое, которые остались с прошлой вахты вместе с Юрой Архиповым. Нормальные парни, ничего особенного. Я знал их по именам, но сейчас имена забыл. Я спросил:

— А что, парни, вы и Юру Архипова тоже в бокс отвозили? И тоже в наручниках?

Они переглянулись, но промолчали.

— А что с ним случилось, если не секрет? Нервный срыв?

Они снова переглянулись, и один из них, тот, что справа, без замаха, но очень сильно ударил меня под ребра. Я скрючился. Так что ошиблись мы с Никитой Петровичем — кроме нас на базе было еще, как минимум, два адекватных человека: тот, что справа, и тот, что слева.

На самом нижнем уровне был всего один коридор, правда, очень длинный. Как всегда, из экономии свет зажигался только там, где мы проходили, так что далеко я не мог видеть, но мы шли очень долго, из чего я и заключил, что коридор длинный. По обеим сторонам располагались двери без номеров и каких-либо опознавательных знаков. Боксы, подумал я. Куда ж их столько? Это ж сколько можно марсианских экипажей здесь разместить! А что? Можно себе представить, что никто и никогда с Марса на Землю не улетал, а вместо того препровождался сюда этими же самыми ребятами и упаковывался в очередной незанятый бокс на вечное поселение. Бредовая была мыслишка, но я хихикнул. Парни снова переглянулись.

Бокс, куда меня заперли, оказался вполне уютным — почти точная копия моей комнаты, даже кресло было почти такое же, как мое любимое, а в холодильнике — вот сюрприз-то! — стоял коньяк. Я попробовал — коньяк из общей кассы.

Что ж, будем обживаться, подумал я и для начала улегся спать. Я боялся увидеть во сне Володьку, но увидел чертенка. Картинка ничуть не потускнела, я мог ее разглядывать и даже увидел на ней детали, каких не заметил раньше.

Я очень долго жил в боксе без всяких визитов, больше суток меня никто не навещал, а телевизор не очень скрашивал одиночество. Я даже обрадовался, когда дверь наконец открылась и в бокс вошел Полковой.

— Привет.

— Здравствуйте, Арнольд Сергеевич.

Он глядел строго, но не мрачно. «Еще один, что ли, адекватный нашелся?» — подумал я. Внимательно осмотрел комнату, вернул взгляд на меня.

— Арнольд Сергеевич, я ничего здесь не разбил. Я даже Володю Смешнова не убивал.

— Я знаю. Твердо установлено, что он застрелился сам.

— Тогда какого черта меня здесь держат?

— Нервный срыв.

— Нервный срыв — это у вашего экипажа, а у меня никакого срыва не было.

— Нервный срыв — это официально, — досадливо поморщившись, пояснил Полковой. — А неофициально ты здесь, потому что тебя боятся. Они считают, что через тебя дьяволы на них дурно действуют. Тем более, что ты не дал Смешнову выполнить приказ об уничтожении нечисти, а значит, можешь состоять с ней в сговоре.

Я не выдержал, хотя и дал себе слово помалкивать.

— Арнольд Сергеевич! — взмолился я. — Ведь вы же умный человек, вы не можете не понимать, что вся эта лабуда про дурное влияние дьяволов — полная чепуха! Уничтожать дьяволов или просто отпугивать их, вместо того чтобы дружить с ними, это самое настоящее преступление, наносящее престижу нашей страны непоправимый урон! Еще не поздно, их можно найти, вернуть, они где-то недалеко!

— Престиж страны, снимай штаны, — сказал задумчиво Полковой. — У меня приказ, и я не имею права. И действительно есть риск. Словом, так. По возвращении никаких санкций к тебе не будет, да и не за что — санкции. Все выплаты в полной мере, награды, чины и прочее. Я слыхал, каждому из вас Президент хочет дом подарить у моря — это если снимут обвинение в алкогольном кризисе, а его снимут. Плюс солидная компенсация за нанесенный ущерб здоровью — все-таки нервный срыв. Правда, в космос тебя больше не пустят — ну, тут уж… Но упаси тебя бог, Серёжа, хотя бы заикнуться об этих дьяволах — вот тогда тебе будет ой как нехорошо. Это меня тебе передать просили.

И с тем ушел, моим безмолвным презрением обливаемый.

А примерно через неделю заскочил на огонек спецагент Никита Петрович.

Я сначала так и не понял, зачем он приходил.

Пришел, поздоровался, безошибочно уселся в мое любимое кресло и с большой симпатией стал молчать.

Он молчит, а я говорю:

— Вы меня что, в спецагенты вербовать намылились, а, Никита Петрович?

Тот хихикнул, якобы весело.

— Да я так просто заглянул. Поболтать по-приятельски. На тебя посмотреть.

— Что, совесть гложет?

— Не без этого, — опять-таки якобы весело согласился спецагент. — Не без этого. Но совесть, она ведь такая штука — погложет-погложет и перестанет. С ней еще лучше, чем с американцами, можно договориться. А я все-таки государственный человек, справляю как-никак государственную пользу. Так что это просто визит вежливости, да и узнать, может, надо чего — я ведь хотя и расшифровался, но и по снабжению нагрузку несу, некому передать такое сложное дело.

И начал болтать. Мне из-за моего одиночества даже такая болтовня была по душе. Болтал о том, что на Земле делается, о своей дочке рассказал и о ее первом ухажере в подробностях, о том, что американцы пытаются выбраться из кризиса, но пока не очень успешно, хотя исчезновение дьяволов сыграло им на руку. Про европейцев рассказал — они на своей базе нашли что-то там такое очень интересное, но не дьяволов, — про нас тоже, что благодаря усилиям капитана и лично Никиты Петровича, которого все сейчас еще ненавидят, но уже уважают, кризис потихоньку сходит на нет, обвинение в групповом алкоголизме снято — слишком оно многим там (указательный палец вниз) невыгодно, так что сейчас в баре все опять пьют, но в меру, в меру, не больше законных ста пятидесяти граммов. Намек я понял и тут же полез в холодильник. Что про меня? Меня жалеют, но и рады в то же время, что я изолирован, потому как агент влияния.

Тут я его вопросом прервал.

— Никита Петрович, — говорю, — ведь вы же умный человек…

— Стоп! — сказал Никита Петрович и поднял указательный палец кверху. — Никому так не говорите. Это по сути оскорбление. Сказать «ведь вы же умный человек» — это всего лишь самый вежливый способ назвать человека дураком.

И рассмеялся, без всяких якобы.

Я досадливо отмахнулся от бородатой шутки.

— Я не про то. Я про то, что неужели вы, умный человек, всерьез можете верить в эту чушь с дурным влиянием дьяволов и агентами их влияния?

— Дело не в том, верю я или не верю, — ответил он. — Дело в том, верят ли в это там, внизу? А там, можно сказать, что и не верят. Да и как можно поверить во влияние дьяволов, если дьяволов-то и нет?

— Но они же есть!

— Есть, а как же! Бродят по утрам редкие одиночки, феномены природы, так они и раньше бродили. Очень поэтично и впечатляет. Но не более того.

— А как вы думаете, кому понадобилось, чтобы дьяволов не было? Ведь сами ж себя ограбили. Такое открытие загубили! Ведь действительно — громадный урон престижу.

Подумав, Никита Петрович заговорил — уже на полном серьезе.

— Знаете, Серёжа, я по должности человек информированный, но тут могу только строить предположения, пусть даже и обоснованные. Я думаю, Серёжа, что тут столкнулись две, а то и три силы, каждая из которых всю славу открытия дьяволов хотела присвоить себе. Да вы помните, я рассказывал, еще насчет промоушена намекал. Ребята со всех сторон оказались упорными, целую войну развязали. Полетели головы, стали рушиться корпорации, а уж когда и рубль начал падать, то войну было велено прекратить. А с дьяволами поступили по принципу «так не доставайся же ты никому».

— И вы уже давно это знали?

— Знать не знал, но видел, к чему идет. Вот так-то. А вы — ах, урон, ах, урон! А урон этот ваш никому абсолютно не интересен.

Вскоре он ушел.

Я думаю, после того что случилось, дьяволы никогда не вернутся к людям. Мы будем по-прежнему осваивать Марс, по-прежнему будем искать на нем следы хоть какой-нибудь жизни, а они станут уходить оттуда, где мы будем ставить свои новые базы. Может быть, они попытаются мешать нам, как помешали Володьке Смешнову включить импульсный генератор, но это им не поможет, и они исчезнут в конце концов. Они ничего не строят, они рождаются из песка и в песок превращаются. Они не оставляют следов, и ни один археолог никогда не сможет сказать: «Смотрите, я нашел следы жизни разумных песчаных дьяволов!» И все потому, что какие-то два-три высокопоставленных ублюдка не смогли разделить между собой славу их открытия.

Часто, устав от телевизора или чтения книг, я закрываю глаза и вызываю картинку с портретом моего дьяволенка. Вполне земная картинка, ничего марсианского. Удивительно в ней то, что она неподвластна ни времени, ни процессу оскудения памяти: она всегда свежа, ярка и всегда по первому зову является передо мной — вся до мельчайших подробностей. Смотреть на нее — радость, хотя, казалось бы, что там смотреть. Обыкновенный земной чертенок. Только с Марса.

Джин Вулф Вспомни

Увидев трупы, Март Уайлдспринг, не мешкая, рванулся на ракетной тяге прямо к ним сквозь сумрачное пространство могильника. Нацелился-то он на ближайшего, но из-за плохой координации маневровых движков скафандра промахнулся и врезался в третьего по счету, намертво в него вцепился и перекатился вместе с ним так, чтобы покойник прикрывал его сверху.

Март ожидал обстрела, но града пуль не последовало, вместо этого из неприметной расселины в стене вылетело зазубренное вращающееся лезвие. Если бы оно зацепило Марта, то рассекло бы скафандр примерно в районе талии.

Конечно, смерть от удушья быстрая, замерзнуть просто не успеешь. Мысль эта слабо утешала Марта, пока он укрывался под вымороженным до полной сухости телом мертвеца, стараясь при этом не глядеть ему в глаза.

Как много успел заснять цифровик? Марту хотелось поскрести подбородок, что он всегда делал в задумчивости, но шлем не позволял. Явно недостаточно. Можно было бы создать более или менее достоверную имитацию человека, чтобы обмануть механизм, вернуться с ней и…

Или использовать один из этих трупов.

Вспомни, о, Пресвятая Дева Мария, что доселе не ведомо случая…

Полузабытые слова возвращались в память медленно, неуверенно.

… чтобы кто-либо прибегающий к Твоей защите, взывающий к Тебе о помощи или взыскующий Твоего заступничества остался без ответа.

Там были еще какие-то слова, но Март их забыл. Он вздохнул, покашлял, прочищая горло, и щелкнул переключателем записывающего устройства: «Мемориалы могут быть опасны, как, например, вот этот. Я уже тебе говорил, что нынешний невелик. Самый большой, который мы обозначили как Номер Девятнадцать, находится на астероиде, диаметр которого раз в десять превышает этот, а следовательно, объем внутреннего пространства у него может оказаться в тысячу раз большим. Честно говоря, я его боюсь. Предлагаю заняться им напоследок».

Голос его вокодера был резким и неприятным. Март это знал, но выбирать не приходилось, поскольку покупка софта для придания голосу приятного тембра и мелодичного звучания была ему не по карману. Вернувшись на хоппер, он отредактирует сказанное для пересылки Кит. Вот ее голос звучал!..

«Имеются по крайней мере пять сект и культов, приверженцы которых верят, что люди, погибшие в таких вот мемориалах, будут на протяжении целой вечности прислуживать усопшим, которые в них похоронены. Некоторые из этих культов считаются отпочковавшимися от главных, более традиционных религий. Другие являются откровенно сатанистскими. Мы еще недостаточно увидели, чтобы идентифицировать секту, создавшую этот могильник, да, если честно, я сомневаюсь, что мы увидим больше».

Если дело с этим шоу выгорит, если оно действительно принесет им кучу денег, то можно будет (конечно же: если, если!) подумать о том, чтобы Собрать или прикупить робот-зонд. Но вот если этот зонд накроется…

Он начал осторожно выкарабкиваться из-под трупа, а затем быстро скользнул под защиту следующего.

Ничего не случилось.

Memorare… Латинский вариант молитвы Март в свое время читал раза два, не меньше. Но и его он забыл так же прочно, как английский. Нет, пожалуй, еще более прочно.

Лезвие предназначалось для уничтожения скафандра, а стало быть, и жизни любого, кто попытается сюда забраться. По крайней мере, это-то ясно. А как насчет тех, кто захочет отсюда выбраться?

Март придал первому трупу устойчивое вертикальное положение и легким толчком послал его через помещение. Выглядело вполне натурально.

Ничего. Никаких лезвий. И вообще, насколько Март мог видеть, никакой реакции.

Возможно, охранная система (чем бы она ни являлась) распознала подделку. Март попытался придать второму трупу еще больше убедительности в плане имитации жизни.

Снова ничего.

Ну, а если заставить покойничка сымитировать появление в камере? Несколькими размашистыми рывками он высвободил достаточную длину страховочного шнура. Прицепив его к третьему усопшему и крепко зажав тонкую оранжевую веревку в руке, Март придал трупу нужное ускорение. Когда тот вылетел за пределы камеры мемориала, Март легонько потянул шнур и заставил мертвеца вернуться назад.

Сверкнуло вылетевшее из расселины лезвие и раскромсало и без того уже поврежденный скафандр покойника, толкнув при этом мертвеца в сторону Марта.

«Вот тебе новый слуга, — пробормотал Март, — кем бы ты ни был». Полагая выход безопасным, он проследовал в обратном направлении тем же путем, каким сюда пришел. Быстро и решительно.

Снаружи Март снова врубил запись: «Мы только что видели, какими опасными могут быть подобные мемориалы, хотя они составляют лишь малый процент от общего числа. Но из-за таких вот паршивых овец тень подозрения ложится на все захоронения, так что их опасаются навещать люди, желающие отдать почести усопшим, или безобидные туристы. Нам просто необходима программа идентификации и обезвреживания опасных мест».

Включив ракетную тягу скафандра, Март облетел вокруг захоронения, чтобы заснять побольше материала, который ему, возможно, никогда и не пригодится. Наматывал километраж записей. Слава богу, памяти в цифровике было предостаточно. Единственное достояние Марта, которое он мог тратить щедро и даже расточительно.

«Кто-то когда-то погиб в этом месте, — говорил Март в микрофон, — здесь, далеко за пределами марсианской орбиты. Другие люди, наниматели или подчиненные, друзья или родные, построили этот мемориал и сделали его смертельной ловушкой, чтобы у незабвенного усопшего были слуги, которые бы заботились о нем… Где? В духовном мире? В раю? В нирване? На Небесах?… Или в аду? Ад тоже не следует сбрасывать со счетов».

На плавных изгибах стен плясали буквы, чужие и прекрасные. Похоже, арабские или санскрит. Надо будет взять их покрупнее, чтобы люди узнавали это место и держались от него подальше. А пока достаточным предостережением будут плавающие перед входом трупы. Март выключил цифровик и вернулся в свой обшарпанный хоппер грязно-оливкового цвета.

Когда Март проснулся, как раз поступила эфирная почта от Кит. Он все же умылся, побрился и оделся, прежде чем включить просмотр электронной почты и впустить Кит на свой экран.

«Привет, Винди[15]! Не соскучился в одиночестве на своем кладбище?»

На сей раз Кит была настроена игриво, но у Марта все равно всегда потели ладони, когда он с ней разговаривал. Даже и с благодушной ее ипостасью.

«Послушай-ка! У меня к тебе такое дельце! Можешь считать, что я тебе досталась в качестве ведущей для того документального занудства, которое ты снимаешь. Еще и бонус получишь в виде моей подружки. Ее зовут Робин Редд, и она техник по звуку, но может еще и гримером работать.

А самое главное — все это даром! Чистая халява, Винди, тебе это ни цента не будет стоить.

Так что скажешь? Живенько изображай согласие кивком, а то Болван Билл меня уже кличет. Я теперь в угловой студии, а хоппер свой паркую на крыше рядом с большими шишками, и денежки идут не игрушечные. Так что не тяни, дай мне знать».

Внезапно игривость исчезла.

«Другими словами, ты должен поторопиться, Винди. Уже ходят слухи, что ПубНет запускает что-то похожее в окрестностях Марса».

Март произнес: «Ответ» — и сделал глубокий вдох. Ему всегда было трудно дышать, разговаривая с Кит. Даже когда их разделяли триста миллионов миль.

«Кит, дорогая, ты же знаешь, как я буду рад видеть тебя рядом с собой, даже если это продлится всего один день. Я хочу тебя и хочу сделать тебя сверхзвездой. Да тебе это и так известно».

Март сделал паузу, чтобы прокашляться, но не осмелился.

«Но я не мог не заметить, что ты даже не упомянула о том, чего, собственно, хочет от тебя Болван Билл. С какой стати такой дождь милостей? Ну ты-то как самая смекалистая дама в нашем бизнесе это уже наверняка просекла. Дай-ка и я прикину. Наверняка опять речь идет о его любимом кулинарном шоу, угадал? Он не предоставил бы тебе угловую студию для всяких детских представлений, по крайней мере, я так думаю.

Так что прихвати с собой какой-нибудь из этих новых полупрозрачных скафандров, хорошо? «Гробницы Пустоты» как раз приобретают очертания, и всем уже не терпится увидеть их, когда мы закончим. И никто из тех, кто это увидит, не забудет тебя, дорогая. Бог свидетель, я уж точно не забуду!»

Март кликнул мышкой, и экран погас. Теперь на нем можно было разглядеть лишь тусклое отражение некрасивого мужчины среднего возраста с перебитым носом и впалыми щеками.

Бортовой комп обнаружил три многообещающие световые точки, стремящиеся достичь орбиты Сатурна, но Юпитер со своей личной маленькой солнечной системой был ближе, а каждый прыжок оставлял после себя ощутимую прореху в бюджете. Март запустил на экран изображение юпитерианских лун и начал лекцию. Он просто наговаривал текст, чтобы заготовить побольше материала, который позже можно будет обработать для Кит.

«Самая могучая из всех планет, Юпитер, притягивала к себе путешественников с того самого времени, как хопперы перешли в категорию потребительских товаров первой необходимости. Когда в 1957 году был запущен первый искусственный спутник Земли, мужчины и женщины, которые вывели его на орбиту, вряд ли могли представить, что менее чем через сто лет Луна и Марс будут популярными туристическими объектами. И пионеры, которые возводили там отели и создавали курорты, тоже не ожидали, что как только транслунные путешествия станут распространенными, туристы в поисках все более экзотических мест начнут прибывать сюда, к трону повелителя.

Разумеется, вам придется выложить кучу денег на хоппер. Это уж точно. Но именно это и делает всю затею столь привлекательной для тех, кто такими суммами располагает и желает всем показать свое богатство. Но это не только дорого, это еще и опасно — что подтверждают последние перехваченные сигналы туристов, связь с которыми по коммуникатору, внезапно обрывалась. В каждом выпуске «Гида для путешественников по Солнечной системе» его издатели стараются предельно ясно довести до публики мысль об опасности таких странствий.

К сожалению, люди не склонны внимать разумным предостережениям. Люди отправляются в путь поодиночке или в компаниях. Иногда даже детей с собой берут. Ежегодно пять, или десять, или двадцать таких путешественников не возвращаются из космоса. И что же, все они находят упокоение в этих космических мемориалах, так сказать, в вечной памяти — memoria in aeterna? Конечно же, нет. Не все. Но всё же многие. И, надо сказать, популярность космических мемориалов постоянно растет. Некоторые из них — это просто камни. Другие… ну что ж, мы покажем вам несколько образчиков. В эпоху, когда надежда на какую-то жизнь после смерти оплыла, будто слишком долго горевшая свеча, в столетие, которое увидело, как бульдозеры перепахивают Арлингтонское национальное кладбище, чтобы расчистить место для новых правительственных строений, желание остаться в памяти потомков разгорается с каждым годом все сильнее и сильнее.

Люди хотят не столько того, чтобы о них помнили всегда и везде, нет, им нужно хотя бы, чтобы их не забыли окончательно. Мы желаем этого тем, кого любим. Чтобы хоть что-то от них оставалось, пока не потускнеет Солнце. И кто поставит нам это желание в вину?»

А теперь пора делать прыжок. Возможно, удастся узнать и, может быть, скоро, что там в точности случилось с той бедной девочкой, которая тщетно пыталась связаться со своим возлюбленным и его друзьями, а потом, через очень небольшой промежуток времени, и ее собственный инфотрафик сгинул без следа.

Первый проинспектированный Мартом мемориал оказался изысканным сооружением. Кто-то обладающий хорошим вкусом взял за основу образчик, рассчитанный на условия пустыни, и переделал его для использования в космическом пространстве. В конструкции этой одинокой миссионерской часовенки не было ни низа, ни верха, она кружила по орбите не слишком близкой к Юпитеру и была открыта Господу Богу, с какой бы стороны Он сюда ни заявился.

Около нее ярким пламенем горели поминальные свечи, свечи, которые могли гореть в вакууме, очевидно, по той причине, что в состав парафина входили химикалии, выделяющие кислород при нагревании. Свечи образовывали величественное кольцо из белого воска и огня вокруг часовни, они горели в пустоте, и пламя на кончиках их фитилей имело сферическую форму.

«Часовня, посвященная памяти Альберто Вилласеньора, Эдиты Вилласеньор и Симплиции Эрнандез, — говорил Март в микрофон цифровика, — запущенная сюда, в глубокий космос, детьми и внуками Вилласеньоров, а также внуками и правнуками Симплиции Эрнандез».

Сколько же тысяч часов пришлось Альберто Вилласеньору вкалывать под палящим солнцем, чтобы приобрести хоппер, который доставил его вместе с женой и какой-то очень пожилой женщиной, возможно, тещей, прямехонько к месту гибели неподалеку от Юпитера? Их трехмерные фотографии находились внутри гробницы, и следы часов, проведенных под беспощадными лучами солнца, отчетливо читались на лице Альберто.

Отключив аудиозапись, Март пробормотал поминальную молитву по всей троице.

Вернувшись в хоппер и кликнув вызов е-мейл, Март был вознагражден появлением на экране голубых глаз и ослепительной улыбки Кит.

«Что за ерунда с «полупрозрачным» скафандром, Винди, дорогой? Прозрачные всего на пару штук дороже. Я уже прикупила один такой и попозировала перед зеркалом. Ну, без всякого там бельишка. Хорошая штучка. Дождись снимков! Они тебе понравятся.

Однако, Винди, ты так ничего и не сказал насчет моей подружки Робин Редд. Можно и ей со мной прискакать? Я должна взять ее с собой, Винди, или я никуда не полечу. Она сейчас в кризисе после расставания со своим бывшим, который устроил ей веселенькую жизнь. Ей выписали ордер Защиты, ну, ты знаешь всю эту чушь насчет того, что она теперь под охраной государства и закона, да только ее бывшему муженьку на все это наплевать. Правда-правда, Винди! Я гостила у нее в среду, когда он начал выламывать дверь ее дома. Честное скаутское! Я схватила нож для резьбы по дереву и визжала так, что у самой чуть крыша не поехала.

Винди, лапушка, не могу же я оставить Робин в беде! И не оставлю! Особенно после того, что нам пришлось пережить в тот кошмарный вечер в среду. Ну, так можно ей приехать? Винди, это я, Кит, и я тебя умоляю!»

Март вздохнул и откинулся на спинку кресла, собираясь с мыслями, перед тем как заговорить.

«Приветик, Кит, а я-то размечтался, что тебе не терпится увидеть мой мужественный профиль. Ладно, с тобой все ясно. Приводи подружку. Полагаю, она тоже получила хорошее воспитание и не станет отдергивать занавеску, если услышит всякие интересные звуки с койки. Верь мне, дорогая, на этот раз простыни будут постиранные.

Однако, Кит, тебе все же придется надевать что-нибудь под прозрачный скафандр. Я должен свыкнуться с этим зрелищем, если хочешь, чтобы я показывал тебя ниже шеи».

Стоило Марту провести хоппер чуть ближе к Номеру Девятнадцать, как ему открылся еще один мемориал. То был астероид, вращающийся вокруг Юпитера по орбите, лежащей далеко за пределами орбиты Синопе. Март знал о нем и раньше, но думал, что это всего лишь скопище каменных обломков, слишком маленькое, чтобы хилой своей гравитацией удержать даже выбиваемые метеоритами осколки.

А теперь Март ясно видел вход в гробницу. Тот был закрыт, хотя большая часть таких входов всегда широко раскрыта, и он был прямоугольным, в отличие от многих других, представляющих собой более или менее правильные круги. По мере приближения к вращающемуся астероиду все яснее можно было прочесть аккуратные письмена перед входом: ПОЖАЛУЙСТА, ВЫТИРАЙТЕ НОГИ. Похоже, то, что надо.

Скафандр Марта, оранжевый и абсолютно непрозрачный, начинал уже выказывать признаки износа. Пока ничего опасного, но нужно быть начеку. Вот если бы военный космокостюм!..

Да, армейский скафандр — штука надежная, как рыцарские доспехи. Военный космокостюм сам избавлялся от накапливающегося тепла и поддерживал внутри приятный климат, независимо от того, что было снаружи. В нем можно есть и пить, а еще, не испытывая никаких неудобств, справлять нужду. Три разных источника света, множество самых разнообразных инструментов и полдюжины единиц различного вида оружия были встроены в этот скафандр; а еще мини-компьютер с такой обширной памятью, что это уже по сути искусственный интеллект. Такой компьютер мог и должен был выдавать советы и предостережения. Он отслеживал все, что находилось за спиной облаченного в скафандр человека, а если тому требовалось поспать, то скафандр охранял его сон.

Солдат в армейском космокостюме мог просунуть руку в шлем и почесать нос или даже взять к себе в скафандр оставшегося без вакуумного костюма товарища — раненого или потерявшего сознание.

Армейский скафандр…

Стоил больше, чем все состояние Марта Уайлдспринга до развода с женой, и в двадцать раз больше, чем было его нынешнее состояние. А теперешний космокостюм Марта, поношенный, грязно-оранжевого цвета, мог автономно передвигаться в пустоте благодаря встроенным ракетным двигателям, обеспечивал связь и пригодный для дыхания воздух на четыре с небольшим часа. Шлем, чуть больший, чем круглый аквариум для рыбок, мог затемняться лишь после мощнейшего удара ультрафиолетовым излучением. Технология XX века, и следовало благодарить судьбу за то, что хотя бы такой у него есть. Пожав плечами, Март тщательно застегнул скафандр и нацепил пояс с инструментами.

Космоботинки поверх ступней скафандра не были такой уж необходимостью, но являли собой пример (как Март напомнил самому себе) чертовски хорошей идеи. Космокостюмы рвутся. А особенно легко рвутся дешевые гражданские скафандры и чаще всего на ступнях. Маленькие постоянные магниты в ботинках помогают достаточно устойчиво держаться на металлическом корпусе хоппера, но в то же время не настолько сильно к нему прилипать, чтобы в случае нужды нельзя было легко с корпуса спрыгнуть.

Крепко зашнуровав второй ботинок, Март прицепил к поясу страховочный шнур и надел шлем. На Земле его космокостюм весил пятьдесят семь фунтов. Здесь же практически ничего. Тем не менее то и дело приходилось с раздражением бороться против его массы, которую тупая, прямолинейная инерция влекла по самым неподходящим направлениям. Что ж, можно было рассматривать это как полезные физические упражнения, а то в невесомости люди часто теряют форму. Кит может стать еще одним источником благотворной физической нагрузки, если все пойдет так, как он, Март, на то надеется.

Воздушный шлюз был достаточно просторен для одного человека, если тот, конечно, не страдал клаустрофобией. Март захлопнул внутреннюю дверь и, закрутив колесо, вслушивался, как драгоценный воздух из шлюза закачивается внутрь хоппера. Сначала громкое шипение, потом все более тихий свист, а дальше тишина.

Прошло 15 секунд. Еще полминуты — и внешняя дверь отошла назад. Март оттолкнулся от внутренней двери и врубил главный ракетный движок скафандра. Простенькая автоматика, управляющая ракетной тягой, удерживала курс к астероиду, в котором была выдолблена гробница какого-то незадачливого туриста, а также давала возможность приноровить скорость передвижения к скорости вращения астероида.

Коврик перед дверью с выведенной на нем просьбой вытирать ноги при ближайшем рассмотрении оказался железным. Ботинки Марта четко впечатались в металл. Может, следовало постучаться? Март так и сделал, но ответа не получил. Возможно, внутри гробницы царил все тот же космический вакуум, но микрофон с легкостью уловил бы какие-нибудь акустические колебания, распространяющиеся через каменные стены. В третий раз проверив, работает ли цифровик, Март поискал на дверной рамке кнопку звонка и к своему удивлению нашел ее.

Стальная дверь с деревянными вставками тут же открылась, а за ее ручку держался бритоголовый мужчина приятной наружности, лет шестидесяти.

— Заходи, — сказал бритоголовый. На нем была белая рубашка и линялые джинсы на красных подтяжках. — Чертовски мило с твоей стороны навестить меня, сынок. Если ты пройдешь внутрь и усядешься, мы можем славно поболтать.

Март включил переговорное устройство.

— Я тоже рад, сэр. Я знаю, что вы на самом деле голографическая проекция, но очень трудно не поддаться иллюзии, что имеешь дело с живым человеком. Так что я, пожалуй, и впрямь зайду поболтать с вами. Спасибо за гостеприимство.

Мужчина кивнул, все так же улыбаясь.

— Верно, сынок. Я покойник и буду рад рассказать тебе об этом. Про свою жизнь и как я дошел до того, что умер. Я это сделаю с удовольствием, но если ты не хочешь слушать, то я не стану тебя задерживать. Так что — останешься? Порадуешь бедного старика?

— Обязательно, — заверил его Март, — и слушать вас буду не только я, а еще полмира в придачу.

Он указал на цифровик.

— Так это же вообще чудесно! Садись, садись, пожалуйста. Терпеть не могу, когда мои гости стоят.

Вполне возможно, что в пухлых подушках на софе, стоящей за длинным кофейным столиком, были упрятаны ножи, которые могли бы располосовать его скафандр. Поэтому Март выбрал для сидения то, что выглядело как кресло-качалка из ореховой древесины и с высокой спинкой. Март привязал страховочный линь так, чтобы парить в нескольких дюймах над сиденьем.

Хозяин склепа плюхнулся в легкое кресло, которое, судя по виду, использовали долго и часто.

— Я бы приготовил тебе немного холодного чаю, если бы ты смог его выпить, но я знаю: не можешь. Однако все же я должен что-то предложить гостю. У меня тут есть маленькие коробочки с леденцами, ты можешь взять сколько хочешь в свой хоппер. Угостишь свою женушку, если она с тобой.

Март покачал головой.

— Она не со мной, сэр. Вы очень добры, но то, что мне нужно, так это действительно услышать вашу историю. Вы не расскажете нам о себе?

— С радостью, сынок. Так славно припомнить свои маленькие приключения дома и здесь, в космосе. Зовут меня Фрэнк Уэлтон, а родился я в Карбон Хилл, штат Огайо, США, вместе со своим братом-близнецом. Ты небось и не слышал никогда про Карбон Хилл, это такой маленький городишко, однако именно там все и происходило. Я был неплохим игроком в бейсбол и поэтому играл в течение восьми лет после окончания средней школы. Видишь мою фотку? Паренек с перчаткой и битой?

Бритоголовый указал пальцем, и Март перевел цифровик в ту сторону, чтобы в объектив попала фотография.

— Тут меня сняли, когда я играл за «Кардиналов» из Сент-Луиса. Я по большей части выступал как левый аутфилд, но мог также работать и во всех трех позициях в поле. Зарабатывал я неплохо, поэтому планировал оставаться в бейсболе так долго, как получится. Получилось восемь сезонов, но в последнем из них я по большей части играл на замене. У аутфилда должен быть сильный бросок рукой, а я заработал серьезный вывих плечевого сустава.

Март сказал:

— Сочувствую вам, сэр.

— Ну, я оставил бейсбол и вернулся домой в Карбон Хилл. Один друг моего отца имел небольшое дело по добыче песка и производству гравия. Он старел, и ему необходим был молодой партнер и желательно при деньгах, чтобы можно было расширить бизнес. Я стал таким партнером, а когда он умер, выкупил бизнес у его вдовы. Уже очень скоро я зарабатывал на песке и гравии даже больше, чем играя в бейсбол. Я женился…

Бритоголовый обитатель склепа извлек носовой платок и вытер глаза.

Март прокашлялся.

— Если это слишком болезненно для вас, сэр, то, может, мне лучше уйти?

— Останься, сынок. — Уэлтон громко сглотнул и высморкался. — Я должен еще кое-что рассказать тебе. Просто я вспомнил свою Фрэн. Она умерла, и вместе с ней умерло мое сердце. Бизнес похож на бейсбол, сынок. Даже если у тебя ничего нет, кроме сердечного пыла, ты можешь выигрывать на нерве, на страсти. Не постоянно, конечно, но время от времени. Так все говорят, и это истинная правда. Но если у тебя нет этого сердечного пыла, ты конченый человек.

Март покивал.

— Я вас понимаю.

— Это хорошо. Я передал бизнес в руки нашим детям. Джонни, Джерри и Джоанна. Они и построили для меня этот мемориал. Детишки многим были мне обязаны, да и сейчас тоже. Но они хотя бы частично отплатили мне, выстроив эту гробницу. Тебе она понравилась?

— Одна из лучших среди всех, которые я видел, сэр, а я перевидал их более чем достаточно.

— Отлично. Когда я отошел от дел, то купил себе хоппер. Я всем говорил, что хочу своими глазами увидеть Марс, потому что там очень много песка, гравия и щебенки. И верил этим словам, но на самом деле я просто хотел убраться с Земли куда подальше. Возможно, тебе это тоже знакомо.

Март кивнул.

— Ну, я и убрался. Провел несколько дней на Луне и некоторое время на Марсе, а затем решил, что мне надо посетить Ганимед, Каллисто, Титан и так далее. Другими словами, крупные спутники внешних планет. Люди не сознают, как их много и какие они большие.

Меня доконала Но. Не сама, разумеется, а попытка до нее добраться. Ну да, я все знал про старину Юпитера. О том, как далеко простирается его атмосфера и как там отрубается радио и все такое прочее. Я одного не учел — насколько на самом деле сильна его гравитация. Как быстро она тебя захватывает и как быстро раскаляется хоппер, когда врезается в атмосферу планеты. Но, боюсь, я тебя вконец заболтал…

Март покачал головой.

— Если вы хотите еще что-то рассказать, сэр, я готов слушать.

— Тогда вот что я тебе скажу. Мой отец был хорошим человеком и тяжко трудился всю жизнь, но всегда оставался поденщиком и умер в пятьдесят четыре года. Если отступить назад на пару поколений, то мы увидим: мои предки были рабами. Моя жизнь была лучше, чем у отца, и гораздо, гораздо лучше, чем у них. Мне бы хотелось, чтобы временами кто-нибудь произносил за меня молитву-другую и чтобы меня помнили. Но я не жалуюсь. Я играл честно, и мне везло. Хочешь посмотреть, как я выглядел после смерти, сынок?

— Я не понимаю, как это возможно, сэр. — Март немного поколебался, а потом добавил: — Вы ведь попали в гравитационную ловушку Юпитера и ваш хоппер должен был сгореть целиком и полностью, не долетев до поверхности планеты.

— Все так, сынок, но тем не менее я могу тебе это показать. Не бойся, это нормальное зрелище, можешь глянуть.

Уэлтон наклонился вперед и коснулся поверхности кофейного столика. Тот стал прозрачным как стекло.

А под прозрачной поверхностью лежал покойник с закрытыми глазами и сложенными на груди руками. Его белая рубашка и строгий костюм были хорошо скроены и выглядели дорогими. Внимательно изучив черты лица, Март сказал:

— Да, сэр, это точно вы. Но как такое возможно? Компьютерное моделирование?

— Нет, — бритоголовый вдруг посерьезнел. — Это подлинное трехмерное фото, сделанное на похоронах. Правда, моего брата-близнеца Хэнка. Он умер через сорок шесть дней после меня. Такое часто случается с близнецами. Одного убьют, а другой помирает. Я имею в виду, конечно, однояйцовых близнецов. А мы с ним именно такими и были. Никто не знает, почему так происходит, но это происходит. Вечером Хэнк отправился на боковую, как обычно. А утром Барбара поднялась в спальню, чтобы его разбудить, но он был мертв. А ты желаешь быть мертвым, сынок?

Март покачал головой.

— Нет, сэр, не думаю.

— В таком случае, учти мой опыт и будь осторожен со стариной Юпитером.

В хоппере Март первым делом обратил внимание на то, что бортовой комп сигналит о получении е-мейла. Он ткнул пальцем в клавиатуру, и с экрана засияли лучистые глаза Кит.

«Приветик, Винди! Если ты нам не рад, то так и скажи. Это твой последний шанс, а то нам до тебя остался один прыжок.

Но прежде всего кончай думать о том, что на мне будет надето под скафандром. Я собираюсь сниматься в лифчике. Железно! Ты когда-нибудь видел, что невесомость делает с сиськами такого размера, как у меня? А я видела, и поверь мне — это зрелище не для слабонервных. Так что я прикупила такой миленький розовый бюстгальтер. Тебе понравится! Устроим маленькое дефиле нижнего белья. Так что, если ты не хочешь нас видеть, решай быстро».

Март кликнул «Ответ».

«Кит, дорогая, ты же знаешь, что я хочу тебя больше жизни. Так что поспеши! Не ревнуй, пожалуйста, но мне просто любопытно — почему я не вижу твою подружку Робин Редд на заднем плане? Она что, так уродлива?»

Он едва успел возобновить поиск мемориалов, когда бортовой комп просигналил о получении свежего послания.

«Просто она в санузле, Винди. Вот и все. Может, выйдет через минуту. И она не уродина к тому же. Если любишь рыжеволосых с синяками на лице, то тебе понравится. Можешь даже помечтать на ее счет, только не пытайся воплощать свои фантазии. Сам прикинь: вместимость твоего хоппера слишком мала для того, чтобы там могли радостно кувыркаться три тела с голыми задницами.

Кстати, о вместимости: у меня для тебя сюрпризик. Выгляни-ка в окошко у водительского сиденья. Не хочешь состыковаться?»

Март выглянул и увидел блеск хромированных деталей и корпус красно-каштанового цвета, пока без единой царапины. Разумеется, это был новехонький хоппер Кит. Габариты его примерно совпадали с размерами тех компактных полуфабрикатов, которые пожилые люди до сих пор называют мобильными домами. Короче, раза в два больше, чем его собственный попрыгунчик.

Снова нацепив скафандр, Март прихватил катапульту страховочного линя и выбрался наружу, на корпус.

Крошечная фигурка отделилась от большого хоппера каштанового цвета, а коммуникатор в шлеме Марта подал сигнал связи.

— Винди, ты катапульту для шнура захватил? А то я свою не взяла, но могу вернуться за ней, если надо.

— Не суетись. — Март нацелил катапульту, активировал лазерный прицел и запустил небольшую ракету на твердом топливе, за которой тянулся тонкий, но прочный линь.

— Винди, ты нас заякорил. Хочешь, чтобы я потянула?

Март запустил лебедку.

— Не надо, я вас подтяну к себе.

— Классно, твоя лебедка нас тащит! Настоящая потаскуха! Как тебе шутка?

— Ты уже забыла, как вылетела из детского шоу за такие вот шуточки?

— Мне на это было наплевать. Те части программы, которые мне нравились, я уже к тому времени выполнила. А у тебя в твоей жестянке есть чего-нибудь пожевать?

— Консервы саморазогревающиеся. Ну и в этом роде.

— Мы все это отправили в мусорку. Робин-то ни черта готовить не умеет. Зато я всемирно известный гурманолинар… или кулинаро-гурман…

Март сказал:

— Нет такого слова, и ты это знаешь.

— А теперь есть. Так вот, я просто хотела сказать, что я и только я знаю, как приготовить настоящую, подлинную форель, такую нежную, что пальчики оближешь. Будь готов, через часок встретимся. Но если тебе не терпится заполучить поцелуй после-столь-долгой-разлуки, то…

Теперь, когда их хопперы были надежно связаны, не возникало нужды пользоваться ракетными двигателями скафандра, чтобы перейти с одного на другой. Он оттолкнулся от обшивки, кувырнулся в пустоте и впечатал космические ботинки в корпус ее хоппера неподалеку от воздушного шлюза.

— Хорошая работа, Винди, — похвалила Кит, когда он снял шлем и начал принюхиваться к ее цветочным духам. Затем последовал поцелуй после-долгой-разлуки и длился минуты две. Когда наконец их губы разделились, Март сказал:

— Выходи за меня, Кит. Я серьезно. Черт, не знаю, как можно стать на колени в невесомости…

— Последний раз, когда ты делал мне предложение, ты тоже говорил серьезно.

— Я и сейчас так говорю.

— Но в тот раз предложение было отвергнуто. — Лицо Кит выглядело строгим. — Я не объяснила тебе, почему?

— Нет. Вроде ты была не готова…

— Тогда я скажу это сейчас. Я тоже люблю тебя со всеми твоими потрохами и всеми своими фибрами, но у меня есть еще карьера, а твое имя уже печатают на туалетной бумаге, которую используют в умывальных комнатах для руководящего состава. Думаешь, я шучу?

— Именно так я и думаю, — Март расстегнул застежки скафандра. — Ты никогда не бывала в туалетных комнатах для руководящего состава.

— Ошибаешься. Когда я обсуждала с Болваном Биллом это его кулинарное шоу, мне понадобилось припудрить носик, и он дал мне ключ от своего персонального. На туалетной бумаге я увидела твое имя.

Март нахмурился, затем хихикнул.

— И ты этой бумагой воспользовалась.

Кит стрельнула в него глазками и одарила лукавой улыбкой, которую он так любил.

— Кстати, о туалетах: когда наконец покажется эта твоя, как бишь ее там?

— Робин. Откуда я знаю? Она там торчит безвылазно. Ты понял, почему я тебе отказала, Винди? Ты не обязан с этим соглашаться. Просто попытайся понять.

Он пожал плечами.

— Значит ли это, что ты будешь нацеплять фальшивые усы, когда станешь озвучивать текст в моем шоу?

— Ты сам знаешь, что это разные веши. Сейчас, в этот самый момент, я не работаю в Сетях, по крайней мере, официально. Срок моего контракта истек. Возможно, его продлят, а может, и нет. Никто не поднимет шума, если в этот период я исполню халтурку на стороне, начитывая текст для документала. А кроме того…

Она внезапно замолчала, о чем-то задумавшись.

— Кроме того, — внезапно осипшим голосом подхватил Март, — «Гробницы Пустоты» могут никогда не попасть в прокат. Валяй, скажи это. И ты озвучишь то, о чем я и сам тысячи раз думал.

— Спрос на документалы невелик, Винди, — Кит старалась, чтобы голос ее звучал мягко и доброжелательно, но в этом она никогда не была сильна. — А твой, при всем моем к тебе уважении, точно будет совершенным отстоем, даже и со мной в качестве ведущей. Так что, если…

Где-то шагах в пяти от них тихо щелкнул замок, одна из тонкостенных дверок открылась и — очень тихо — закрылась. Март обернулся.

И остолбенел.

— Привет, Марти, — женщина, показавшаяся из-за двери, была на голову ниже Кит. Маленькое личико под копной горящих рыжих волос выглядело бледным и измученным. Подбитый глаз почти полностью заплыл, на щеке под ним красовался еще один синяк.

— Сью! — Март только тогда понял, что произнес это вслух, когда услышал собственный голос.

— Меня теперь зовут по-другому.

Невероятно трудно было изобразить равнодушное пожатие плечами, но Марту это удалось.

— На всех судах, по которым ты меня таскала, на всех процессах и слушаниях звучало именно такое имя, и после всего мне трудно называть тебя как-то иначе.

Она подобралась.

— Меня зовут Робин Редд.

— Да, мне об этом сообщили.

— Ну-ка, притормозите! — Кит встала между Мартом и Сью. — Вы оба мне кое-чем обязаны. Оба. Винди, я приобрела этот хоппер и проделала чертовски длинный путь в эти богом забытые окраины Системы, потому что ты во мне нуждался. Попробуй сказать, что это не так, и я стартану в обратном направлении, как только за тобой закроется дверца шлюза.

— Все так, — заверил ее Март.

— Робин, тебе надо было оттуда убраться. Я видела, на что способен твой Джим, и я поступила как настоящая девочка-скаут. Я тебя никогда в своих целях не использовала и не просила у тебя одолжений. Я только предложила тебе отправиться со мной, потому что в компании веселее. И если ты скажешь, что все было не так, то я тут же отправляюсь на Землю, где вышвырну тебя из хоппера пинком под зад. Я права?

Робин кивнула.

— Хорошо. Мы попали в какое-то дурацкое положение. Даже я, старая, добрая, туповатая Кит, это вижу. Но я не врубаюсь, что за геморрой сотворила на собственную задницу, а потому намерена вывернуть вас наизнанку, пока не пойму, в чем дело. Вы знаете друг друга. Откуда?

Март вздохнул.

— Не ты заварила эту кашу, Кит. Это Сью и я. Твоей вины нет.

Робин прошептала:

— Это мой бывший, Кит.

— Джим? — Кит вытаращила на нее глаза. — Но я видела Джима. В тот вечер, в среду.

— Да не Джим! Боже!

Март объяснил:

— Уже прошли годы после оглашения окончательного вердикта, Кит, а слушания и разбирательства до него тянулись пару лет. Я оскорблял ее — вербально. Я произносил слова, которые терзали ее ранимую душу. И которые потом цитировались в суде, по большей части неточно и всегда вне контекста. Я обвинял ее в том, что она…

— Не надо! Замолчи! Не произноси эту гадость!

— Почему нет? — угрюмо спросил Март. — В суде ты все эти слова произносила.

— Мне пришлось!

Кит подняла перед собой руки.

— Остановитесь! Прямо сейчас! Я ввожу новое правило. Отныне вы друг с другом не разговариваете. Каждый из вас говорит только со мной, обращается только ко мне.

Она сверкнула глазами на Марта, потом повернулась к Робин.

— Слушай, а сколько же раз ты была замужем?

— Д-дважды, — глаза Робин увлажнились и при каждом движении головы с ее ресниц срывались сферические, кристальной чистоты слезинки и отправлялись в свободное плавание по отсеку хоппера.

— Винди был твоим первым мужем?

Март глядел на свою бывшую жену, не слушая, что она говорит, а пытаясь совладать с нахлынувшими воспоминаниями. Как она была прекрасна в те дни, когда еще улыбалась, когда ее волосы были длинными, мягкими и каштановыми. Внутренним взором он увидел ее, балансирующую на самом высоком трамплине над чистой голубой водой бассейна какого-то отеля. Это длилось всего несколько секунд перед прыжком, а вот отпечаталось навек.

— Винди? Ты меня слышишь? — дошел до него голос Кит.

Март встрепенулся.

— Я отвлекся, вспомнил, как оно все было, пока не стало совсем скверно.

Робин завизжала: — До того, как ты перестал обращать на меня внимание!

— Заткнись! — отрезала Кит. — Винди, она сказала, что ты никогда ее не бил, а только оскорблял словесно и психологически на нее давил. Угрожал, унижал и все такое прочее. Это правда?

— Правда, — ответил Март.

— И это все, что ты можешь сказать?

Он кивнул.

— Ты ее хоть любил когда-нибудь?

Март чувствовал себя так, как будто из-под его ног выбили опору.

— О, Господи! — он с трудом подбирал слова. — Да я был без ума от нее, Кит! Бывало, она целыми неделями со мной не разговаривала, и меня это буквально убивало. Она кидала меня раз за разом. Я приходил с работы и обнаруживал, что ее дома нет, что она опять ку-да-то сбежала. Она трахалась со своими дружками, оставаясь у них на несколько дней, а то и на неделю, а потом…

— Джим! — Робин с вызовом задрала подбородок и изобразила гордую улыбку. — Это всегда был Джим и больше никого, Марти.

— Заткнись! — Кит в очередной раз бросила на Робин яростный взгляд.

— А в суде она другое говорила! Может, нам это обсудить?

Кит внимательно на него посмотрела.

— Ты выглядишь, как будто потерял пару литров крови.

— Я и чувствую себя так же.

— Форель должна помочь тебе восстановить утраченные силы. Ты когда-нибудь ел свежую форель в космосе?

Март отрицательно покачал головой.

— Ты все еще любишь ее, Винди?

Март снова покачал головой.

Кит в своем прозрачном скафандре выглядела просто потрясающе. Восхитительные изгибы ее фигуры трансформировались с каждым движением, с каждым изменением позы, поскольку прозрачный материал скафандра по-другому складывался и под другим углом отражал свет. И при этом тело Кит никогда не было видно абсолютно ясно, так что оставалась какая-то загадка. Март снимал ее так, чтобы крупный план выше пояса появлялся не слишком часто, сознавая, что это заставит пятьсот миллионов зрителей мужского пола глядеть с напряженным ожиданием и гадать, когда же снова появится соблазнительное зрелище.

— Привет! Это снова я, ваша Кит Карлсен. Когда я веду кулинарное шоу, то иногда рассказываю вам о шеф-поваре, придумавшем тот или иной рецепт, или о человеке, чьим именем названо то или иное блюдо. Например, персики Мельбы — память об оперной певице Нелли Мельбе. Ну, вы знаете. Что ж, сегодня мы собираемся посетить гробницу одной леди, которая была лучшим и наиболее известным кулинаром своего городка. Я намерена порасспрашивать покойницу о ее стряпне, а также о ее жизни и смерти. Вы можете подумать, что все это безвкусица, но Март Уайлдспринг и я считаем, что вам будет интересно, поэтому оставайтесь с нами. Март — наш продюсер, и все, что он говорит, сбывается.

Помахав рукой и призывно улыбнувшись, Кит вошла в гробницу. Март ухмыльнулся. Через секунду он сам за ней последовал, наблюдая за ее образом на экранчике цифровика более пристально, чем сама Кит.

Вот она я, здесь. Женщина в сером платье, сидящая в красном кресле.

Звук даже отдаленно не напоминал голос живого человека, изображение оставалось сдержанно-серьезным и неподвижным.

Меня звали Сара-Джейн Эпплфилд. Ко времени моего ухода мне исполнилось 63. Моих родителей звали Макалистер Родни Эпплфилд и Элизабет Уоррен Уэйерхойзер. В свое время я родила трех прекрасных детишек — Клару, Шерил и Чарлза. Хотите ли вы услышать что-нибудь о моих юных годах?

— Нет, Сара, — Кит говорила мягко, доверительно. — Нам бы хотелось услышать о том, как вы готовили. Ваши кулинарные таланты сделали вас знаменитой на весь Сауттон. Можете ли вы рассказать нашим зрителям что-нибудь об этом?

Конечно. Вас интересуют рецепты или мои секреты хорошей кухни?

Внутри блестящего пластикового пузыря сверкнула улыбка Кит.

— Пожалуйста, секреты, если можно.

Я называю их секретами, потому что, похоже, очень немногим женщинам они известны. И этими секретами я охотно со всеми делюсь, но тем не менее они так и остаются секретами. Вы сами готовите?

— Да, готовлю, — ответила Кит. — Я занимаюсь стряпней, как и множество женщин и мужчин из числа наших зрителей.

Хорошо. Во-первых, надо отпустить на волю свое внутреннее «я». Мы все немножко психопаты, но нас научили притворяться, что это не так. Так вот, станьте свободными. Почувствуйте блюдо. Ощущайте, что чувствует оно. В сказках про Алису она говорила с едой, и та ей отвечала. Я читала эти истории своим детям. Их написал Льюис Кэрролл, который был закоренелым холостяком. Понимаете, он сам себе готовил и поэтому знал в этом толк.

Кит снова улыбнулась.

— Похоже, мне обязательно надо прочесть эту книгу, и я это сделаю.

Во-вторых, надо пользоваться носом. Готовка может представлять трудности для слепой женщины, но если она усвоит это правило, то будет лучшей стряпухой, чем зрячая женщина, не умеющая правильно распорядиться нюхом. Пища может быть на вид очень приятной, но оказаться просто омерзительной на вкус, однако если пища вкусно пахнет, то она и на вкус хороша.

И в-третьих, сам вкус. Специи теряют свой аромат, их букет беднеет. Два куска говядины могут быть взяты от разных животных, хотя мясо называется одинаково. Коровы так же, как и кошки, например, бывают разных пород, и еще одно животное может быть старым, а другое — молодым. Покупая говядину в магазинах, вы никогда не отличите одно от другого. И получается, что рецепт никогда не может быть точным, потому что входящие в него ингредиенты меняются с каждым разом. Поэтому повар должен снова и снова все проверять на вкус. Пробовать и пробовать.

— Я полагаю, это очень мудро.

Так оно и есть. Вас зовут Кит. Ваш муж мне сказал, когда приходил сюда раньше.

— Он мне не муж, — улыбка Кит была теплой. — Но близко к тому.

Если бы вы сами были достаточно мудры, Кит, вы бы спросили меня о том, что я должна вам рассказать. И это не обязательно касается пищи.

Кит покосилась на Марта в поисках подсказки, тот кивнул.

— Ну, хорошо. И о чем же я должна вас спросить? Предположим, я это уже сделала.

Нельзя быть близко или далеко по отношению к замужеству. Или вы замужем, или нет. Я родила трех детей человеку, который стоит за мной на картине. И мы никогда не были женаты. С течением времени такое положение дел все легче и проще для мужчины и все тяжелее для вас. Посмотрите внимательно на мое изображение, и вы увидите кольцо у меня на пальце.

Март дал увеличение и показал кольцо.

Я сама себе купила это кольцо, Кит, в лавке, торгующей старыми ювелирными изделиями. А когда мы отходили ко сну, он попросил, чтобы я его сняла. Я так и сделала, и пока я спала, он его куда-то спрятал.

На лице Кит отразилось некоторое замешательство, но голос профессионала не дрогнул.

— Однако кольцо сейчас на вас, значит, он не отобрал его навсегда. Я рада за вас, миссис Эпплфилд.

Вы не понимаете? Он просто не мог спокойно смотреть на это кольцо, ведь это он мне должен был его подарить, а он этого так и не сделал.

— Да, я уловила, в чем суть, — Кит покачала головой, очень удачно изображая потрясение от свалившегося на ее голову откровения.

Вы мне нравитесь. Если бы это было не так, я не стала бы с вами откровенничать. Имеется еще одна летающая могила, вроде моей, только гораздо больше. Сейчас она должна находиться по ту сторону Юпитера.

— Вы полагаете, нам следует ее посетить? — дыхание Кит снова сделалось ровным. — Вы не могли бы сказать, чем она примечательна?

Не могу. Ваш мужчина задавал мне тот же вопрос. Вот почему я сейчас ее упомянула. Я, кстати, могу выглядывать за пределы своей гробницы. Вы знали об этом?

— Нет, миссис Эпплфилд, я точно этого не знала.

Да, могу. Я вижу, как хопперы временами паркуются у этой могилы. Люди — живые люди вроде вас — заходят внутрь. А теперь слушайте внимательно, Кит. Эти люди никогда не возвращаются, а их никем не управляемые хопперы какое-то время дрейфуют рядом с астероидом, а потом куда-то исчезают.

Кит выполняла упражнения космической аэробики, прыгая с пола на потолок и с потолка на пол, и ее соблазнительное тело было окутано разреженной дымкой испарины, которую система кондиционирования хоппера не успевала компенсировать.

— А я считаю, мы должны войти туда, — говорила она Марту, запыхавшись. — Хочешь выбросить из фильма тот кусок, где эта милая пожилая леди предупреждает нас? Через мой труп!

— Но если ты туда отправишься, — встряла Робин, — мне тоже следует туда пойти, а мне этого не хочется.

— Я иду, — прорычала Кит. — Если Винди откажется, я пойду без него. Снять меня и ты сможешь.

С тоской глядя на роскошную плоть Кит, Март думал о том, чем бы они сейчас могли заняться, не будь здесь Робин. Вслух же сказал:

— Советую передохнуть. Ты же себя до полного изнеможения доведешь.

— Просто неловко подскочила и стукнулась коленкой. Мне нужно выполнить сотню прыжков. — Кит спрыгнула с потолка на пол, изгибаясь, как акробатка. В воздухе стоял запах шампуня. — Я считала: еще только восемьдесят семь прыжков.

— Тогда я буду считать оставшиеся. Восемьдесят восемь, восемьдесят девять, девяносто…

— Ты моя единственная подруга, — говорила Робин. — Единственная настоящая подруга. Если ты умрешь, у меня останется только Джим, а он точно меня убьет.

— Девяносто два. Как ты думаешь, Кит, последние слова ведь вполне исчерпывающе характеризуют твою милую подружку? Ей тридцать пять лет, и у нее к этому возрасту всего одна настоящая подруга. Ты. Одна подруга и второй муж, про которого она думает, что он ее убьет.

— Мне тридцать один год, придурок!

Кит на секунду перевела дух.

— Сколько?

— Девяносто шесть. И я точно знаю возраст Сью. Она на восемь лет моложе меня и родилась 31 октября[16]. Это тоже кое-что о ней говорит. Девяносто девять. — Он глядел, как Кит с видимым усилием бросает свое тело с потолка на алый ковер. — Сто.

Кит распрямилась, и Робин вручила ей полотенце.

— Спасибо, что вел честный отсчет, Винди. Я думала, ты будешь мухлевать.

Март криво улыбнулся.

— Робин тоже так думала. Она в свое время организовала за мной слежку, и парни из сыскного агентства пару месяцев оттаптывали мне пятки.

— А ты ей изменял?

Март помотал головой.

Робин швырнула в него мельницу для перца.

— Ты просто ловко дурачил этих простофиль!

Мельница пролетела в футе от его головы и врезалась в стену.

Март не отводил глаз от Кит.

— Поправь меня, если я ошибаюсь, но вроде была достигнута договоренность, что мы со Сью не разговариваем. Видимо, я оказался не прав. Я, однако, к ней не обращался. И дальше не намерен. Это должно гарантировать сохранение в целостности внутренней обивки стен хоппера.

— Она имеет право бросать вещи в меня, — заявила Кит. — Робин, ты в этом хоппере гость. Винди тоже гость в моем хоппере. Я пригласила его пообедать. Если вам нравится бередить друг другу старые раны, я не могу этому воспрепятствовать. Но я не допущу насилия. Я имею в виду реальные действия вроде швыряния предметов. Или мордобоя. Сделаешь это еще раз — и вылетишь отсюда!

— Куда? В его хоппер? — провозгласила Робин с непередаваемым презрением. — Да я лучше сдохну!

— Сомневаюсь, что он тебя туда пустит. Нет, я просто запихну тебя в скафандр и вышвырну из воздушного шлюза. Туристы довольно часто посещают окрестности Юпитера. Глядишь, кто-нибудь из них подберет тебя до того, как в скафандре закончится воздух.

Март вздохнул.

— Ты вынуждаешь меня сказать, что я заберу ее с собой. А если я этого не сделаю…

— Я не настолько хорошо о тебе думаю, Винди.

— Ладно, я возьму ее к себе в случае чего. Но надеюсь, что это не понадобится. Иначе доставлю домой, на Терру, покойницу.

— Мой дом не там, умник! — Робин с вызовом задрала подбородок. — Не на этом твоем Терроре!

Кит хихикнула и подсела за крошечный столик, за которым сидела Робин.

— Я не намерена касаться всех этих чувствительных струн. И тебе, Винди, тоже не советую.

Она пристегнулась мягким поясом к креслу, чтобы ненароком не взлететь.

— Колбы подогрелись. Винди, иди сюда, садись. Я знаю, ты всегда любил запивать еду кофе. А как ты, Робин? Кофе? Чай?

— Чай, пожалуйста. — Голос Робин был на один вздох громче шепота.

— Вот. А это твой кофе, Винди. А теперь, прежде чем вы станете лопать мою фаршированную шпинатом форель, мы должны серьезно поговорить о следующем сеансе съемки. Помните, я заявила, что войду в этот проклятый мавзолей, или что там находится, одна, если вы со мной не пойдете? Я это говорила совершенно серьезно.

Март уселся за стол.

— Возможно, ты передумаешь, если дашь себе труд как следует все обмозговать. Я на это надеюсь.

Кит выглядела угрюмой, насколько это возможно для прелестной блондинки.

— Поздно. Я уже озвучила свое решение. Если ты боишься, завтра я отправлюсь одна.

Сидевшая так близко к Марту, что их локти соприкасались, Робин поднесла к губам колбу для питья, после чего аккуратно опустила на стол.

— Кто-нибудь из вас на самом деле знает, где находится это ужасное место?

В ноздри бил запах ее духов — мускусный, с оттенком корицы.

Кит отрицательно покачала головой.

— Нет, но я его найду. Мертвая леди, возможно, сумеет мне подсказать, с чего начинать поиск.

— Я назвал это захоронение Номер Девятнадцать, — сообщил Март. — Я узнал о нем не так давно, но внутрь не проникал.

— Ну, тогда мне не надо беспокоить пожилую мертвую даму — я вытяну все сведения из тебя. Так ты пойдешь со мной внутрь? Да или нет?!

— Ну, да, да! Я пойду туда с тобой. Но при одном условии.

Тут вставила свое слово Робин:

— Я бы составила компанию Кит, если б она отправлялась туда одна. А так…

— Это звучало бы лучше, — заметила Кит, — если бы ты сообщила об этом до того, как принял решение Винди. В шоу-бизнесе это называется «плохой тайминг».

Она повернулась к Марту.

— А какое там у тебя условие? Может, я на него и не соглашусь.

— Думаю, согласишься. Имеется еще одно захоронение, поменьше. В него я тоже не заглядывал, но у меня есть все основания считать, что оно опасно. Я хочу, чтобы ты сначала отправилась вместе со мной именно туда. Если я прав, ты приобретешь там некоторый опыт. Он тебе очень пригодится, когда мы будем отрабатывать Номер Девятнадцать.

— Это ты так думаешь, — заявила Робин.

Кит жестом заставила ее замолчать.

— Приобрести опыт — неплохо. А почему ты считаешь, что это захоронение менее опасно, чем Номер Девятнадцать? Потому что оно меньше?

Март пожал плечами.

— Хорошо, я согласна. Когда мы туда отправимся?

Робин произнесла:

— Хотела бы я знать, почему он вообще считает это захоронение опасным.

— Завтра, — сказал Март.

Послышался сигнал таймера духовки.

— Прекрасно, — Кит отвязала удерживающий ее пояс. — Ну что, готовы к обжираловке?

Форель была сервирована в тарелках с крышками из жаростойкого стекла. В крышках имелись крошечные лючки, которые скользили в сторону при касании вилкой. Кит показала, как ими пользоваться, воткнув в это приспособление свою вилку и вытащив ее наружу с солидной порцией рыбы и шпината. Март попытался повторить маневр, но волокна шпината сорвались и уплыли прочь до того, как он успел поднести вилку ко рту.

— Похоже, лучше пользоваться китайскими палочками для еды, — сказал он.

Робин хихикнула.

— Эти вилки особые, они лучше палочек, — заверила Кит. — Видишь, рычажок на передней части рукоятки? Нащупал? Потяни, и вон тот металлический язычок зажмет набранную порцию, чтобы она не сорвалась. Ослабь рычажок, когда эта штука будет у тебя во рту, и лопай на здоровье, Робин, будь добра, собери эти плавающие в воздухе хлопья. Сделай что-нибудь полезное по хозяйству.

— Конечно.

Форель была превосходна. Март проглотил еще один кусочек, потом спросил Кит:

— Ты когда-нибудь слышала о тугах?

Кит прожевала очередной кусок.

— Это что-то вроде воров-душителей, Винди?

— Близко, но не вполне. Была такая секта в индуизме, члены которой назывались тугами и, поклоняясь богине смерти, приносили ей человеческие жертвы.

— И чего это во всем нас, женщин, обвиняют? — пробормотала Робин.

— Как правило, туги душили своих жертв, но, похоже, при случае могли и кинжалом заколоть. Смерть этих жертв они посвящали своей богине, а имущество несчастных присваивали, чтобы покрыть расходы на проведение подобных операций. Британцы пару веков назад стерли эту секту с лица Земли.

— А зачем ты нам все это рассказываешь, Винди? — спросила Кит.

— Да вот, похоже на то, что эта секта вновь возродилась в новой, модернизированной и вестернизированной форме. И я не вам, то есть тебе и Сью, это рассказываю, а только тебе.

В течение нескольких мгновений Кит выглядела слегка ошеломленной.

— Вестернизированной? Стало быть, они не поклоняются той богине? Но что это означает?

— Компьютеры, застрахованные от взлома линии электронных коммуникаций, и хопперы. Это для начала. А еще, например, огнестрельное оружие. Яды. Ты бывала когда-нибудь на бойне?

— На бойне?! Нет, и не испытываю никакого желания там побывать.

— А придется, — вздохнул Март. — По крайней мере, я так думаю. Ты сказала, что пойдешь внутрь вот этого Номера Тринадцать вместе со мной, если я пойду в Номер Девятнадцать вместе с тобой. Что-то в этом роде.

— Это просто восхитительно! — провозгласила Робин, вдыхая аромат рыбы, насаженной на вилку. — Тебе кто-нибудь уже говорил, что ты классно готовишь эту штуку? Действительно, можно пальчики проглотить. Ты бы доела свою порцию, пока она не остыла.

Кит машинально принялась за еду.

— Пища кажется не такой вкусной, когда человек напуган.

— Очень жаль, но я действительно напуган перспективой твоего визита в Номер Тринадцать. Кстати, о страхе. Я почему тебя о бойне спрашивал… Если бы ты побывала на современном предприятии такого рода, то знала бы — там все так устроено, что животным совершенно не страшно. Страх делает их беспокойными, шумными и трудно управляемыми, поэтому все такие моменты там исключены. Коровы медленно движутся на широкой ленте транспортера, которая совершенно не вибрирует и не издает никакого шума. Лента приносит их к узкому, крутому скату, но к этому времени они уже привыкают к скатам. Этот же кажется совершенно не страшным. Но когда лента достигает дна и начинает подъем, животное уже мертво.

— Ты совсем не ешь, — заметила Кит.

— А я думал, у тебя будут еще вопросы. — Март подцепил на вилку очередную порцию форели и принялся с аппетитом ее поглощать. Приготовлено было действительно восхитительно. Упругое и в то же время нежное мясо свежевыловленной форели, молодые побеги шпината. Обычный лук, лук-шалот, сливки и что-то еще. Нет, мысленно поправил он сам себя, несколько разных видов этого «чего-то еще».

— Что ж, тогда спрошу я, — заговорила Робин. — Ты говорил нам, что не заходил туда…

Видя, что Март намерен игнорировать слова Робин, Кит спросила:

— Это правда, Винди? Ты не заходил внутрь?

— Верно.

— Тогда откуда ты знаешь, что меня там ждет участь коров на бойне и что я так же, как они, не буду испытывать страха до самого конца?

— Потому что другие его не испытывали. Когда я еще находился в поясе астероидов, я перехватил информационный трафик компании, направлявшейся сюда. По крайней мере, я думаю, что они сюда направлялись. Им не было страшно. Они ничего не боялись. Когда у первого из них внезапно оборвался инфопоток, остальные просто пытались докричаться до него. Последняя из них думала, что у нее всего-навсего вышел из строя коммуникатор. Спустя минуту и ее трафик оборвался.

— Тебя он может дурить, Кит, — заявила Робин, — но не меня. Я его знаю как облупленного. Эти ребята зашли внутрь того большого могильника, которого он так боится, а не в этот маленький, про который он тут сказки рассказывает.

— Это правда, Винди? Они действительно зашли в Номер как-бишь-его-там, а не в тот, который ты хочешь снимать позже?

— Большой — это Номер Девятнадцать, — уточнил Март. — А тот, относительно которого я надеюсь, что в нем ты сможешь приобрести полезный опыт и мы при этом не погибнем, это Номер Тринадцать, маленький.

— Тринадцать? — ухмыльнулась Робин. — О-о! Вот это по-настоящему страшно!

— Заткнись! — огрызнулся Март.

Ухмылка стала еще шире.

— Так точно! Однако, Марти, дорогой, ведь ты же со мной не разговариваешь!

— А я и не разговаривал. Просто не сработало введенное Кит правило. Да и не могло сработать, уж я-то знаю. Ты всегда умела меня довести до белого каления настолько, что я срывался и говорил что-нибудь такое, что ты потом против меня же в суде использовала. Ты не изменилась, и я тоже.

Март сделал паузу, чтобы собраться с мыслями. И поскольку обе женщины молчали, то первым заговорил снова он.

— Сью на самом деле на все наплевать, но это может быть небезразлично для тебя, Кит. Я присваивал номера найденным мною могильникам в целях идентификации. Да, чтобы постращать зрителя, Девятнадцатому следовало бы присвоить номер 13. Но я этого не сделал. Номер Тринадцать я тринадцатым и обнаружил. Вот и все. Номер Девятнадцать был девятнадцатым. Я бы мог сводить тебя в Номер Четырнадцать или Номер Двадцать. Оба кажутся вполне безопасными. Только скажи, хочешь ли ты туда идти.

Кит ответила ровным голосом:

— Я доела свою форель, Винди. Робин тоже. Заканчивай со своей, чтобы я могла подать десерт.

— И никакого салата? Это на тебя не похоже.

— Ты прав. Я просто забыла. Ешь свою форель.

— А Сью…

— Черт возьми, Робин ее зовут! Робин!

Кит развязывала шнур, который удерживал ее на кресле.

— Когда мы со Сью были женаты, никакой Робин в помине не было, — возразил Март, — но если она снова попытается начать все эти свои штучки или станет швыряться предметами, то мне придется защищаться. Надеюсь, ты понимаешь.

— Я больше и сильнее, чем она, — бесцветным голосом произнесла Кит. — Может, она этого и не осознает, зато я это знаю. Но и она быстро узнает, если попытается хамить и устаривать сцены.

— У меня черный пояс! — завизжала Робин.

— Ну да, конечно! И заработала ты его в паршивом танцзале, где людей заставляют танцевать без обувки, чтобы полы не поцарапать. Когда Джим выламывал твою дверь, ты за меня цеплялась и что-то не вспоминала про свой черный пояс.

Март прокашлялся.

— Вот сейчас мне больше всего хочется обнять тебя, Кит, и расцеловать. В жизни ничего так сильно не хотел. Что скажешь?

— Думаю, это может подождать.

— Ладно, — вздохнул Март. — Однако твоя подружка Сью задала вполне резонный вопрос. Могли ли люди, чей трафик я перехватил, заходить на самом деле в Номер Девятнадцать? Я обнаружил три пустых хоппера около Номера Тринадцать, поэтому я думаю, что они зашлй именно туда. Но, конечно, я могу ошибаться.

Март отправил в рот очередную порцию форели. Как он и ожидал, рыба была еще вполне горячей.

— Что это такое, Кит? Тут какой-то привкус, который я никак не могу распознать.

— Может быть, свежий эстрагон. Или сидр. — Кит ухмыльнулась. — Или один из моих секретных ингредиентов.

— Не подавись косточкой, — пробормотала Робин.

Они встретились в миле с небольшим от Номера Тринадцать. Март был в своем потасканном оранжевом космокостюме, Кит же выглядела, как глянцевая открытка с рекламой нижнего белья, упакованная в целлофан.

— Наконец-то мы одни! — драматически произнес Март и обвел руками бескрайние просторы космоса. — Это межпланетное пространство, и мы в нем одиноки, как только могут быть одиноки люди. Ты выйдешь за меня, Кит?

— Робин нас прослушивает, Винди. Я ей приказала быть на связи с нами и вызвать по Сети помощь, если наши инфопотоки оборвутся.

— Кит…

— Это всего лишь разумная предусмотрительность. После твоих страшилок я решила, что надо предпринять кое-какие меры предосторожности. Я ей наказала вызвать Болвана Билла или, если он будет недоступен, Фила Инглиса. Передать им, что у нас проблемы и мы нуждаемся в помощи.

Март не нашелся с ответом. Кит же сочла за благо промолчать. Вокруг них сомкнулась тишина, угрожающая, исходящая от нависающей над ними гигантской планеты, и тишина, исходящая от немигающих звезд, наблюдающих за ними с холодным любопытством.

Наконец Кит подала голос:

— Робин, ты на связи? Отзовись.

— Она, наверное, не знает, как работать в Сети.

— Я ей показывала.

— Тогда, возможно, она предпочитает не говорить, а слушать. Конечно, раньше за ней такого не водилось, но все когда-нибудь случается впервые.

— Ты уверен, что она нас подслушивает? — По выражению лица Кит было видно, что она такую возможность допускает.

— А вот это мы сейчас проверим, — с усмешкой сказал Март.

Он набрал в легкие побольше стерильного и безвкусного воздуха скафандра.

— Я знаю, что далеко не красавец и благодаря твоей подружке Сью почти нищий. Ты звезда, а я всего лишь замотанный второразрядный продюсер. Но, сознавая это и понимая, что ты тоже это знаешь, я все равно тебя спрашиваю: ты выйдешь за меня? Прошу тебя! Сразу же, как только мы вернемся в Нью-Йорк.

Кит какое-то время молча вслушивалась в эфир.

— Ты прав, — заметила она. — Робин тут же бы завизжала, чтобы я этого не делала. Ее нет на линии. Идем, давай заглянем в гробницу этих душителей.

— Ты не сказала «нет»! — Март внезапно почувствовал себя на десять лет моложе.

— «Да» я тоже не сказала… Тот парень, у которого я покупала скафандр, посоветовал мне сцеплять рукава космокостюмов, когда летаешь в паре.

Он подчинился, а Кит включила ракетные движки скафандра. Секундой позже Март врубил свои.

— Здесь довольно темно, Винди. У тебя есть фонарь на шлеме?

— Если тебе нужно время, чтобы все обдумать, я не возражаю. Мне будет трудно, но я подожду. Я подожду до завтра, или до следующей недели, или до следующего месяца.

— Спасибо.

— Или до следующего года. Я буду ждать сколько угодно. А если ты скажешь «да», то я от радости буду прыгать. Я люблю тебя. Я люблю тебя и знаю, что никогда не разлюблю. Ты… Я не могу выразить это словами, Кит, но это просто выше и больше меня, как будто от меня ничего и не зависит.

Рука Кит крепче сжала руку Марта, а пластиковый пузырь ее шлема, казалось, освещался изнутри ее улыбкой.

— Ты ведь не сказала «нет»? — робко заметил Март.

Вместо ответа Кит указала рукой перед собой.

— Вот эта фальшивая перемычка, вырезанная в камне, и какие-то твари, которые ее якобы поддерживают — кто это? Это что, птица?

— Это африканский аист-марабу. А животное с той стороны — это вроде бы шакал. Оба являются символами смерти.

— Разве аисты не приносят детишек?

— То другие аисты, добрые. Не этого вида, — ответил Март, а потом добавил: — Нам лучше снизить скорость.

— Ладно, я сброшу тягу. Ты хорошо владеешь управлением движками?

— Прилично. Правда, на твоем скафандре система может слегка отличаться от моей.

— Тогда взгляни на нее и скажи, почему она не работает. — Кит протянула к его лицу левую руку.

Несколько секунд он разглядывал кнопки управления и крошечный экранчик.

— Ты не вывела на экран меню управления движками.

Март быстро нажал подряд три кнопки на ее пульте. Астероид продолжал надвигаться на них, но скорость не увеличилась.

— Надо нажать кнопку «Управление», затем выбрать в меню «Двигатели» и нажать ключ «Отключить».

— Мы все равно несемся к нему слишком быстро, Винди.

— А как же иначе? Здесь нет сопротивления атмосферы. А все-таки, почему ты не говоришь «да»?

— Болван Билл… Я хочу играть драматические роли, а не участвовать всю жизнь в детских представлениях, кулинарных шоу и прочей дребедени. Если я за тебя выйду, то должна поставить крест на своей карьере. Впрочем, если Болван Билл пронюхает, чем я тут занимаюсь, я этот крест уже могу поставить…

Тем временем Март проделал вращательный маневр. Теперь их сцепленные скафандры заняли позицию, в которой уменьшенная тяга ракетных движков стала работать на торможение.

— Я не говорю тебе «да»… пока что… потому что боюсь за тебя.

Болван Билл и так уже на дух тебя не переносит за то, что ты то и дело изобличаешь его дурость и пустую фанаберию. Если мы поженимся, и он об этом узнает, он возненавидит тебя по-настоящему. Все будет раз в двадцать хуже, чем сейчас.

Март хохотнул.

— Да, это похоже на правду.

— Он может нанять киллера. У него есть связи, и деньги для него значат не слишком много.

Огни фотодиодов на шлеме Кит стали невидимыми у входа, который светился, как подсвеченный огнями софитов.

— Вот! Мы уже на месте. Только тут не так темно, как издали казалось.

— Отключи фонарь на шлеме, — посоветовал Март. — Отключи и запусти свой цифровик. Будем снимать на две камеры.

Они осторожно проникли внутрь. Март держался в шести футах над каменным полом.

— Выглядит достаточно безопасно, Винди.

Март покосился на спутницу. Сине-зеленый свет, заливающий гробницу, делал ее лицо совершенно бескровным.

— А что по этому поводу говорила миссис Эпплфилд?

Здесь покоится основатель нашей религии и пророк богини.

Голос, казалось, принадлежал самому сине-зеленому освещению.

Джаяшанкар Великий почивает здесь в своем доме Вечности, как он того и желал. Мы, его ученики и последователи, захоронили его останки. Хотите ли вы прикоснуться к Истине, о посетители? Наша вера истинна, а истина суть радость. Как и мы, вы тоже подвластны богине. Знайте это. Ведать эту истину, наслаждаться ею, означает быть в раю. Войдите с…

— Кит! — Март схватил ее руку и пробежался пальцами по пульту на рукаве ее скафандра.

— В чем дело, Винди?!

— Воздух! Они заполняют гробницу воздухом. Оглянись.

Кит обернулась и увидела, что вход теперь закрыт стальной дверью, защемившей их страховочные лини.

— Мы в ловушке? Нас заперли?

Вы свободны. Справа и слева от дверей имеются переключатели. Черный запирает дверь, ибо черный есть цвет богини. Желтый отпирает. С его помощью вы можете вернуться в мир иллюзий. Чтобы открыть дверь, вам достаточно нажать желтый переключатель справа от вас.

— Ты сказал, что помещение наполнилось воздухом, Винди? Значит, мы можем здесь находиться без скафандров.

— Да, в помещении есть воздух, но если мы снимем шлемы, то умрем. — Март отстегнул страховочный линь от ее космокостюма. — Этот воздух отравлен. Не знаю только, чем.

Послышался новый голос.

— Если бы воздух был отравлен, мы бы давно были мертвы, — голос принадлежал мужчине. Приятный грудной баритон.

А женский голос, не принадлежащий Кит, добавил:

— Мы умрем, если вы сейчас разгерметизируете пещеру. Мы без скафандров, поэтому мы задохнемся. Пожалуйста, не делайте этого.

Из неприметного входа на противоположном конце гробницы появились мужчина и женщина, оба полностью обнаженные. Мужчина был высок ростом и имел мышцы и телосложение бодибилдера, женщина обладала стройной фигурой и высоким бюстом и шла на кончиках больших пальцев босых ног. Они ступали по каменному полу, как будто на них действовала сила гравитации, и улыбались, глядя на Кит и Марта. Мужчина произнес:

— Все то время, в течение которого вы будете гостями богини, мы будем вашими проводниками.

— Это голограммы, Винди? — Кит выглядела так, словно вот-вот расплачется. — Я знаю, что они нереальны. Это голограммы?

Нагой мужчина протянул руку к парящей над полом Кит и ухватил ее за лодыжку.

— Ну же, моя дорогая прелестница! Поцелуй меня сначала, а уж потом называй меня подделкой.

— Да это андроиды! — Кит заехала ботинком свободной ноги в лицо обнаженному мужчине.

— Вверх! — Март отцепил от пояса свой страховочный линь. — Давай вверх, чтобы они до тебя не дотянулись.

Схватив в охапку нагую женщину, Март на ракетной тяге скафандра мгновенно перенесся к стальной двери и швырнул андроида на правый переключатель. Электрическая дуга, от которой тут же расплавилась и загорелась ее кожа, почти ослепила Марта.

— Винди, осторожно! Сверху! — Кит махала рукой в сторону андроида. В ту же секунду брошенный андроидом камень задел бедро Марта.

Март взлетел навстречу Кит, она тут же за него уцепилась.

— Как нам отсюда выбраться?

— Будем молиться, — ответил он, и латынь древних молитв зазвучала из темных глубин его разума.

— Это нам не поможет!

— Это поможет нам успокоиться и обдумать положение, Кит. Для того молитвы и существуют.

Еще один камень пролетел мимо — очень, очень близко.

— Он их выламывает из стен, — прошептала Кит. — Боже мой, ну и силища у него!

— Как будто на ядерной энергии работает!

— Ты так считаешь, Винди? Я… Берегись! Я не думаю, что уже научились делать такие маленькие реакторы, чтобы они помещались в теле андроида.

— Ты права, таких реакторов действительно пока не существует. Значит, он работает на топливных элементах, а скорее всего, на аккумуляторной батарее. Но и то, и другое тоже должно быть очень компактным. Энергия, которую он тратит на выламывание камней, велика, поэтому он должен скоро выдохнуться. А ты не заметила, что стало с камнями, которые он бросил?

— Отскакивают от стен и прыгают по всему помещению. Здесь нет гравитации.

Март кивнул.

— Да, только сопротивление воздуха, это их немного тормозит, но несущественно. Они еще не скоро остановятся. Может, нам поймать парочку и…

Стальная дверь заскользила вверх, теперь уже не вполне беззвучно, поскольку внутренности гробницы заполнял воздух. Март тут же рванулся к выходу, Кит тянулась за ним, как воздушный змей на веревке. Свободной рукой Кит схватила Робин, которая явно намеревалась зайти внутрь, и все трое выскочили за пределы захоронения.

Внутри хоппера Кит, когда в микроволновке уже разогревались колбы для питья, Март уселся за маленький столик и пристегнулся к сиденью.

— Занимай кресло, Сью. Я тебя не укушу.

— Там, внутри было опасно, да? Именно поэтому вы с Кит выскочили оттуда, как ошпаренные?

— Нас там чуть не убили, — пояснила Кит. — Спаслись только благодаря Винди.

— Спасла нас Сью, — сухо возразил Март. — Может, она того и не желала, но сделала.

— Да, я это сделала. Но спасала я не тебя, Март, а Кит. Она хотела, чтобы я прослушивала ваши переговоры по коммуникатору и смогла бы прийти на помощь, попади вы в беду. Но я поняла, что в таком случае будет слишком поздно. Поэтому я просто наблюдала за вами и, как только вы зашли внутрь, тут же нацепила своего Звездного Птенца Номер Девять.

Кит подала ей колбу с дымящимся напитком.

— Мы попали в ловушку, и если бы не ты, там бы и остались.

— Я бы придумал, как нам оттуда выбраться, — заявил Март.

— Конечно, Винди. Вот твой кофе.

Кит опустила блюдо для еды в невесомости на столик и села в кресло, нащупывая пояс, чтобы пристегнуться.

— А теперь время задавать вопросы и получать ответы. Понимаете, о чем я? Последние пять минут очередной серии, когда Майк Ва-нитски поигрывает револьвером…

Робин хихикнула.

— … и объясняет нам, тупым зрителям, откуда он узнал, кто именно жестоко убил любимого кокер-спаниеля. В данном случае, Винди, ты будешь Майком Ванитски.

— Благодарю. Я всегда хотел быть таким вот копом с благородной внешностью.

— Ты сейчас сказал, что вытащил бы нас оттуда. И как бы ты это сделал?

— Понятия не имею. — Март сделал маленький глоточек кофе и поболтал колбой, чтобы сахар лучше растворился. — Я просто знаю, что это можно сделать, а значит, я это сделал бы. Не думаешь же ты, что где-то там, в глубине астероида прячутся живые люди, которые нам лгали устами тех андроидов и которые за всем присматривают? Там нет никаких людей.

— Да я вообще об этом не думала.

— Правильно делала. Попробуй представить себе идиота, который готов неделями и месяцами торчать безвыходно в гробнице, подстерегая какого-нибудь случайного туриста. Это чересчур даже для религиозных фанатиков. Нет, они строят эти гробницы — и, кстати, большая часть из них совершенно безобидна, там нет никаких смертельных ловушек, — а после возвращаются в свои родные Штаты, или Евросоюз, или откуда они там родом. Так что, когда ты попадаешь в гробницу-ловушку, ты имеешь дело всего лишь с машиной. Это, конечно, может быть очень хитроумный, изощренный и продвинутый механизм, вроде того, на который мы только что напоролись. Но все равно это всего лишь машина, созданная людьми, отнюдь не располагающими всем временем мира, чтобы довести ее до полного совершенства. И всех денег мира для той же цели у них тоже не было.

— Ну и что бы ты предпринял? — спросила Робин.

— Может быть, я нашел бы цепи, управляющие механизмом закрытия дверей. Может, что-то еще. Но мы бы оттуда выбрались непременно.

— Я хочу вернуться к началу, Винди. Ты нам рассказывал о том, как перехватил инфотрафик каких-то людей, зашедших в эту гробницу. Помнишь?

— Разумеется. Однако я и еще кое-что припоминаю, — Март почесал затылок. — И этой истории, и прочим моим предостережениям ты не придала никакого значения. По крайней мере, мне так помнится.

— Да, ты прав, а я ошибалась. Ты говорил, что женщина, чей разговор ты перехватил — ведь это была женщина, да?…

— Которая самой последней оставалась в Сети? Да, — подтвердил Март.

— По твоим словам, она думала, что у нее просто испортился коммуникатор, и продолжала вызывать остальных, пока не умерла. Что с ней случилось?

— Честно говоря, я не знаю. Меня при этом не было. Но после того, как я сам там побывал, могу выдвинуть достаточно правдоподобное объяснение. Что происходит, когда ты в скафандре переходишь из космического вакуума внутрь своего хоппера, где есть воздух?

Кит выглядела озадаченной.

— Я просто снимаю скафандр.

— Я поняла! — Робин всплеснула руками. — Мне продавец рассказал, когда я покупала свой. Скафандр автоматически переключается на использование воздуха из внешней среды, чтобы сэкономить запас в баллонах.

— Верно. Но, конечно, такое переключение можно отменить, зная соответствующий код. Просто надо вручную набрать нужную команду. Когда ты попадаешь в гробницу душителей, дверь захлопывается, пещера наполняется воздухом, и скафандр автоматом переключается на использование этого воздуха. Ну, а в нем содержится какая-то отрава, которая или убивает, или парализует. Ядовитого компонента там должно быть очень много, ведь объем гробницы велик. Из-за этого, вероятно, компонент распределяется неравномерно. Та женщина, чей разговор я слушал, возможно, находилась в месте, где воздух был относительно чистым. Или ей был свойствен поверхностный, неглубокий тип дыхания, или скафандр не сразу переключился. Что-нибудь в этом роде.

— Но ведь она должна была видеть, как остальные падают?

— Ну, если бы они падали, то увидела бы, — невесело улыбнулся Март. — Да только как можно упасть при нулевой гравитации? Думаю, ее товарищи продолжали двигаться вперед и выглядели при этом вполне нормально. Возможно, эта отрава поначалу оказывает одурманивающее действие. И только спустя какое-то время убивает. Или же добивают жертву уже андроиды. Главное предназначение этого механизма — приносить людей в жертву Богине Смерти. Тех гадов, которые построили эту пакость, видимо, приятно возбуждает зрелище, когда настоящим, живым людям перерезают глотки на алтарях.

Март сделал очередной глоток кофе.

— Винди схватил меня за руку и перепрограммировал мой космо-костюм, Робин, — сообщила Кит. — Как только гробница начала заполняться воздухом, он сразу сообразил, что тут происходит.

— Ур-р-ра!

— Не надо так. Винди спас мне жизнь, а если бы он этого не сделал, то я, в свою очередь, не смогла бы спасти твою. А кроме того, мы засняли уйму материала. Жаль только, что ты явилась раньше, чем мы начали бросаться камнями в андроидов.

— Ну, мы можем туда вернуться, — невозмутимо заметил Март.

— Может быть, но только после Номера Девятнадцать. Не сейчас. У меня еще один вопрос.

— Задавай, с удовольствием на него отвечу при условии, что после этого ты ответишь на мой.

— Хорошо, если обещаешь быть паинькой. И Робин нам не будет мешать. Ладно, вот мой последний вопрос. Пол в той пещере каменный, верно? И андроиды шагали по нему, как будто там была гравитация. Но ведь ее не было! Как они это проделывали?

Март улыбнулся.

— Хороший вопрос, я об этом даже не подумал. Ты, наверное, знаешь, что в подметки нашей космической обувки встроены сильные магниты из сплавов с редкоземельными элементами. Именно поэтому мы прилипаем к полу этого хоппера и устойчиво держимся в привычном вертикальном положении, и именно поэтому мы можем ходить по его корпусу снаружи. У тех андроидов, видимо, тоже были такие же магниты в подошвах.

— Да, но пол-то был каменный! — возразила Робин.

— Действительно, Винди. Гробница выдолблена прямо в теле этого астероида или как ты там их называешь. И пол был из того же материала, что и сам астероид.

— Очень многие астероиды и метеориты содержат в своей породе большой процент железа. А некоторые состоят из чистого железа. Слышала когда-нибудь об Эскалибуре, мече короля Артура?

Кит кивнула.

— Теперь ты знаешь происхождение этой легенды. Он был выкован из метеоритного железа. — Март сделал паузу, отпив несколько глоточков кофе. — А теперь мой вопрос тебе. Ты с самого начала поняла, что перед нами ненастоящие люди. Каким образом?

— Я просто посмотрела на эту «женщину», вот и все. Ты на нее тоже пялился, не отпирайся.

— Хорошо, признаю, и что?

— У нее была идеальная фигура, ведь так? Ни одного недостатка. Ни одного! У реальной женщины всегда найдется какой-то изъян. Ступни великоваты или лодыжки тощие. Или икры не развиты, как у Робин. Коленки костлявые. Или бедра толстенные. Всегда что-то не так. Женщины выглядят безупречно лишь в видео и на обложках журналов. Но это только потому, что их снимают профессионалы, которые точно знают, в каком ракурсе нужно подавать модель, чтобы изъяны не были видны. А возьми какой-нибудь желтый таблоид, в котором печатаются снимки папарацци, подглядывающих за своими жертвами через щелочку в заборе. Там всегда найдешь целый букет всяких жировых складок, целлюлита и прочих дефектов.

Когда Март возвращался в свой хоппер из машины Кит, то увидел, что в пространстве неподалеку болтается еще один «попрыгунчик». Исполненный любопытства, Март не поленился пролететь несколько миль до чужой машины. Разводным ключом из пояса для инструментов он деликатно постучал по дверце шлюза, после чего приложился к ней шлемом.

Изнутри не донеслось ни звука. По правилам воздушные шлюзы не должны запираться, а тем более наглухо запечатываться, баррикадироваться или еще что-нибудь в этом роде. Так что проникнуть в хоппер труда не составляло, и Март какое-то время боролся с искушением заглянуть внутрь и осмотреться. Он все же подавил этот позыв и решил ограничиться наружным осмотром.

Март сразу понял, что перед ним самый старый хоппер, который он когда-либо в своей жизни видел. Похоже, эта машина начинала свою карьеру в качестве передвижного туристского дома. На раздутом от внутреннего давления корпусе и на верхушке имелись многочисленные вмятины, а также множественные сквозные пробоины, кое-как заделанные. Интерьер, доступный взору через помутневшие от микроскопических трещинок стекла окон, соответствовал наружному облику машины. Неприбранная койка, сиденья с облезлой обивкой, повсюду сигаретные окурки и прочий мусор.

Но вот ни одного человеческого существа увидеть не удалось. Ни бодрствующего, ни спящего, ни мертвого. Завершив осмотр, Март стартанул к собственному «попрыгунчику». Черт, а ведь он искренне считал свой хоппер старьем, место которому — на свалке! Пока не увидел вот этот реликт.

Он уже снял шлем и начал стягивать с себя ботинки, когда вдруг осознал, что в салоне пахнет табачным дымом.

— Надеюсь, вы простите, что я без приглашения, — сказал курильщик. Он был молод, лицо его, пожалуй, излишне вытянуто, чтобы сойти за красивое. — Ничего, что я здесь курю? У вас хорошая воздушная система, она прекрасно справляется с дымом.

— Это точно, — Март расстегнул космокостюм. — Ну, и что тут у нас происходит?

— Я просто хочу поговорить с вами, только и всего. Мне нужна кое-какая информашка, и, похоже, это как раз то место, где я могу ее получить. Вы ведь только что были в том большом хоппере, с которым сцеплен ваш.

— Ну, положим.

— Прекрасно. Послушайте, мне нужны лишь некоторые подробности. Причем ничего секретного. Я бы мог просто постучать им в люк и спросить. Но я хочу спросить вас. Итак, кому принадлежит тот большой хоппер?

— Я тоже хочу получить немного информации, — ответил Март. — Думаю, эти сведения тоже не засекречены. Начнем с самого простого вопроса. Это дружественный визит?

— Несомненно! Я понимаю, что вас может раздражать то, каким образом я к вам заявился, — курильщик запустил тонкие пальцы в лоснящуюся угольно-черную шевелюру. — Но мой ракетный костюм весьма неудобен, чтобы в нем долго болтаться у входа в ожидании хозяина, и, сказать по правде, я не уверен, насколько могу ему доверять.

— А кроме того, — подхватил Март, — в нем нельзя курить.

— Точно. Я понимаю, что незаконно расходую ваш кислород, но думаю, не так уж много его потратил.

— Хорошо уже то, что вы это сознаете. Ладно, вопрос номер два. Кофе хотите?

— Конечно, если вы приготовите.

— Приготовлю. — Март выскользнул из скафандра и запер его в шкафчике. — Я несколько сбит с толку, и у меня ощущение, что вы не тот человек, с которым стоит общаться, не находясь в хорошей форме. А кофе помогает собраться с мыслями.

Март включил свою крохотную микроволновку.

— Вам не надо иметь со мной никаких дел, — курильщик наклонился, чтобы раздавить окурок на полу хоппера Марта. — Скажите мне то, что я хочу знать, только это и ничего больше, и я свалю отсюда. А вы можете отправляться баиньки.

— Гадая при этом, есть ли гарантия, что не будет нового вторжения, когда я засну?

— Гм, да, — курильщик выглядел задумчивым. — Действительно проблемка. Я-то знаю, что не собираюсь этого делать, но вы этого не знаете. Ну, вы можете прыгнуть куда-нибудь подальше отсюда. Сделать такой длинный прыжок. Я тогда не буду знать, где вы находитесь.

Март покачал головой.

— У меня есть еще вопрос. Как меня зовут?

— Как вас зовут? Я думал, вам интересно знать мое имя.

— Вы можете задавать свои вопросы. Я задаю свои. Вы слышали последний. Кто я такой?

— Понятия не имею! Хотите мне сказать?

— Нет. Я хочу, чтобы сказали мне вы. Скажите мне, кто я такой, чтобы я знал положение вещей.

— Но я не могу. Я не знаю.

— Вы также не знаете, кому принадлежит большой красный хоппер. — Март протянул руку к ящику с инструментами, открыл крышку и вытащил двухфунтовый молоток-кувалду с резиновым набалдашником на конце.

— Вам эта штука не понадобится.

— Надеюсь, нет. Полагаете, что вы со мной справитесь?

Курильщик покачал головой.

— Ну, пока у вас в руках эта штуковина, нет.

— Хорошо, — Март захлопнул крышку ящика. — Если вы быстро ответите на все мои вопросы, я не пущу ее в ход. Вы обшарили мой хоппер?

— Ну, осмотрелся малость.

— Отлично.

Микроволновка подала сигнал готовности, но Март его проигнорировал.

— Что вы искали?

— Сигареты. У меня мало осталось. Если бы я их тут нашел, то слямзил бы парочку. Ну, и пепелушку, конечно. — Видя недоумение на лице Марта, курильщик пояснил: — Такие новые штучки — пепельницы-ловушки для невесомости.

— В хоппере находятся, по крайней мере, два десятка книг. Может, больше. Вы их разглядывали? Хотя бы одну из них? Любую?

Курильщик отрицательно покачал головой.

— Я искал только пепелушку и сигареты. Я же вам сказал.

— Я спросил вас о книгах, потому что на обложке большинства из них написано мое имя. Меня зовут Март Уайлдспринг. Слышали что-нибудь обо мне?

Марта поразила радостная ухмылка собеседника.

— Ага, значит, слышали, — сказал Март. — Ну-ка, расскажите, при каких обстоятельствах.

— Да ваше имя при мне упоминалось раз двадцать, не меньше. Вы же самый настоящий закоренелый сукин сын. Так она мне говорила. А я, когда это слышал, хотел с вами познакомиться.

— Поздравляю. Вы познакомились. И кто же это говорил?

— Моя жена. Ее зовут Робин Редд.

Март мысленно покивал сам себе, припоминая заплывший глаз Робин и синяк на ее щеке.

— Мне бы следовало этого ожидать, а я вот об этом даже и не подумал. Вы — Джим.

— Верно, — курильщик протянул руку. — Джим Редд. Рад познакомиться.

Март руку проигнорировал.

— Вы купили тот старый хоппер — самый дешевый, какой только можно найти — и припрыгали сюда, разыскивая свою бывшую жену, так?

— Нет, не так! — Редд выщелкнул сигарету из вакуумной упаковки, скомкал пустую пачку и запихнул в карман. — Я разыскиваю свою жену, Робин Редд.

— Она говорит, что вы развелись.

— Чушь собачья! Мы с Робин будем считаться разведенными только после оглашения окончательного вердикта, а его пока не было. Процесс не закончен, просекаете? Я борюсь за сохранение своего брака, и я буду бороться, пока есть еще надежда спасти семью.

Март вздохнул.

— И вы забрались в эту чертову глушь, проделав путь длиной в миллионы миль, разыскивая ее?

— Точно.

— Чтобы измордовать ее до потери сознания и тем самым спасти семью?

Редд раскурил сигарету.

— Я бы не стал формулировать это таким образом.

— А как бы вы сформулировали?

— Я просто хочу поговорить с ней, только и всего. Я хочу, чтобы она села напротив меня и выслушала, что я готов ей сказать. Если она хотя бы на минуту заткнется и выслушает меня, пытаясь понять мою точку зрения, то она отправится домой вместе со мной. Я это знаю. Главное — заставить ее заткнуться и слушать. И мне кажется, это возможно.

— Не могли бы вы поведать мне, что планируете ей сказать?

Редд сделал глубокую затяжку и медленно выпустил дым через ноздри.

— Что я хочу и чего я не хочу, не имеет значения. Я не могу вам этого сказать, потому что вы не она.

— Я понимаю. Она была Сью Мортон, когда мы с ней поженились. И после этого тоже. Она оставила себе свою фамилию.

— Я бы ей такого не позволил.

Март пожал плечами.

— А я позволил. Я разрешал ей делать все, что ей хотелось.

— Но она все равно вас бросила? По крайней мере, так она говорила: что она вас бросила. А может, это вы ее бросили?

— Нет. Она меня.

— Вспоминать об этом вам крайне неприятно. Я это вижу.

Март кивнул.

— Ладно, с вами все ясно. А я не желаю, чтобы со мной было так же. И я бы хотел, чтобы вы были на моей стороне. Но если вы на ее стороне, это тоже нормально. Я хочу ей только добра, а это означает, сохранить семью и все наладить.

— Но вы били ее.

— Несколько раз. Ну, да. Она меня доводила до бешенства. Вы вот спросите меня: способен ли я переломать ей кости для спасения нашего брака?

— Ну, и?… — снова вздохнул Март.

— Запросто! Хотите, я расскажу вам про имена? Мне от этого полегчает.

— Как пожелаете.

— Я как-то назначил ей свиданку, а она при встрече показала мне бумагу. Законную бумагу, понимаете? И там было сказано, что она сменила имя и фамилию. Ну, это можно сделать, хотя нужно заплатить адвокату и все такое. Так вот, ее новое имя было Робин Редд. Тут-то я и взвился — какого черта, мы ведь даже не были тогда женаты! А она заявила, что когда мы поженимся, то она не желает менять фамилию. Это, мол, было бы для нее унизительно. Чушь собачья, но она именно это имела в виду. А так она может говорить всем и каждому, что, выйдя замуж, осталась при своей фамилии.

Март посмотрел на часы. Двадцать четыре ровно. Полночь. Вслух же сказал:

— Полагаю, для нее это очень важно.

— Ага. А после того как мы поженились, она направо и налево всем рассказывала, что у нас одинаковые фамилии потому, что, оказывается, это я сменил фамилию, подстраиваясь под нее. Мол, настоящая моя фамилия Россо. А это действительно фамилия моего деда, но он ее сменил на Редд — он, не я. Я ей об этом как-то сказал, так что она знала. Понимаете теперь, Март, с чем я сталкивался?

Март удивлялся, как можно чувствовать себя таким усталым в невесомости.

— Я знаю только, что мне надо поспать. Я предлагаю вам сделку. Вы можете принять или отвергнуть ее условия, но в любом случае вы должны незамедлительно покинуть этот хоппер. Это понятно?

— Усек.

— Отлично. Вы пообещаете мне этой ночью не вламываться в большой красный хоппер. Там все давно уже спят, я не желаю, чтобы вы будили экипаж. Утром — скажем, часов в десять — я отправлюсь туда вместе с вами и представлю вас обитателям.

— Я попаду внутрь? Чтобы их увидеть?

Март устало кивнул.

— Тогда заметано, — Редд снова протянул руку, и на этот раз Март ее не отверг.

Когда Редд удалился, Март выпил кофе и связался с Кит через коммуникатор. Ответа дожидаться пришлось довольно долго.

— Если ты будишь меня по какому-то пустяку, Винди, то готовься к мучительной смерти. Я так сладко спала!

— Для меня это, пожалуй, действительно пустяк, но, думаю, что не для тебя. Ведь это ты приволокла сюда Сью. Ты последнее время выглядывала в окошки своего хоппера?

— Нет, а что такое?

— Видишь вон то старое побитое корыто? Когда-то оно сияло голубой краской, только очень давно… Оно принадлежит Джиму, который был решительно настроен нанести вам сегодня вечером визит вежливости.

— Он может это сделать?

— По закону, да. Все, что ему для этого надо, просто заявить, что у него на борту какая-то авария. Тогда вы обязаны впустить его в свою машину. Он, правда, может об этом не знать, но такой закон существует.

— А может, и знает.

— Именно. Я его немного успокоил и пообещал самолично проводить к вам на борт завтра в десять. То есть это уже сегодня.

— Понимаю. Он знает, что Робин здесь?

— Нет. Но питает на этот счет очень сильные подозрения. Достаточно сильные, чтобы вывернуть твой хоппер наизнанку, когда будет ее искать.

— Если, конечно, рядом не будет тебя, чтобы его остановить.

— Если там не будет нас обоих. Он, по крайней мере, лет на десять меня моложе и, вполне возможно, вооружен ножом или пистолетом — он из тех типов, которые обожают эту атрибутику крутых парней. Что тебе надо сделать, так это прыгнуть назад в космопорт Кеннеди. Я имею в виду прямо сейчас. А как только там окажешься, выставишь Сью из хоппера и сообщишь ей, что ее прогулка закончена. Через день-другой можешь сюда вернуться, если захочешь. А лучше вообще не возвращайся.

Кит задумчиво произнесла.

— Я не стану этого делать, Винди.

Ее лицо на экране выглядело озабоченным.

— Кит, лучше соглашайся. Я сказал Джиму, что приведу его к вам завтра в десять. Я не люблю нарушать свое слово.

— Я знаю это, Винди. Это одно из твоих качеств, за которые я тебя люблю. Я тебе этого не говорила?

Март отрицательно помотал головой.

— Нет…

— Но и я тоже своих слов обратно не беру. Мы с тобой парочка старомодных типов, Винди. Мы одного рода-племени. Не беспокойся за меня или Робин. Мы что-нибудь придумаем.

— Надеюсь на это. — Он ощутил, что задыхается от нахлынувших чувств. — Я люблю тебя, Кит. Вдвоем мы с ним справимся. А если понадобится, то я и один с ним справлюсь.

Печальный кивок, воздушный поцелуй, и ее лицо исчезло с экрана. Март пробормотал: «Отключить», переводя коммуникатор в режим ожидания.

На следующее утро за кофе и упаковкой саморазогревающегося завтрака Март обдумывал стратегию. Следует дать Кит время на подготовку или отправиться к ним тотчас?

Подготовка? Какие тут могут быть приготовления? За одно утро обуздать дикий характер Робин?

Если он подождет появления Редда, чтобы отправиться к Кит вместе, то это как раз и будет, пожалуй, максимально возможная отсрочка. Но это в случае, если Редд действительно за ним зайдет. Вполне возможно, что он просто дождется десяти и самостоятельно направится прямиком к хопперу Кит. А если Редд вообще не станет ждать десяти? Тогда, пожалуй, лучше отправиться к Кит на борт прямо сейчас и дожидаться Джима там.

Март посмотрел на часы. Было уже четверть десятого. Он надел скафандр и отправился к обшарпанному попрыгунчику Редда. Три удара по крышке шлюза, затем три ответных удара изнутри. Март открыл люк, вошел в крошечную камеру шлюза, задраил за собой крышку. Через полминуты открылась внутренняя дверца.

— Что-то вы рано, — встретил его Редд.

Март кивнул.

— Я подумал, что нам следует обсудить план дальнейших действий.

— Вы так думаете? А я вам так скажу — нечего здесь обсуждать. Кофе выпьете?

Март кивнул.

— Садитесь. Эспрессо? Каппучино?

— Спасибо, просто кофе. Какой найдется. — «В этом бедламе», — про себя добавил Март.

— Доза эспрессо доппио и порция кофе по-американски. Что касается кофе, то здесь я большой знаток. Готов поспорить, вы даже и подумать такого не могли.

— Если бы мы действительно поспорили, то вы выиграли бы.

— Наш семейный бизнес — мороженое. Но настанет день, и я открою кофейню. Конечно, таких заведений вокруг полным полно. Но делают они не кофе, а бурду. — Редд поставил две колбы в микроволновку, которая выглядела старше его самого, и захлопнул дверцу. — Вмиг приготовится. Я буду продавать кофе и мороженое, сделанное по отцовским рецептам. Расколю старика, чтобы он вложил деньги еще и в кофе. У меня получится.

— Не сомневаюсь, — сказал Март. — А чем вы сейчас занимаетесь? У вас какая-нибудь приличная работа?

— Вполне приличная. Я не на последнем счету в UDN. Слыхали? «Юниверсал Диджитал Нетуорк». Во всяком случае, был, пока не бросил это дело, чтобы отправиться на поиски Робин. Мы работали в одной и той же компании. Да вы и сами там работали.

Послышался сигнал микроволновки.

— Вот! Теперь держитесь!

Это был отличный кофе, как и обещал Редд. Март отпивал глоточек за глоточком, поражаясь тому, что аромат с каждым разом только улучшается.

— Это арабика. Я заполнил колбы заранее и заморозил их. А вы обычно пьете робусту. Арабика лучше, вкус более мягкий и сложный. Кофеина, правда, меньше, но ведь нет ничего идеального.

Март улыбнулся.

— Некоторым из нас понадобилось достаточно много времени, чтобы уяснить эту истину.

— Ну, если вы имеете в виду Робин, то она вообще ни черта не поняла. На нее не угодишь. Никто не хорош настолько, чтобы стать ей парой. Вы не были хороши для нее, а сейчас я для нее не хорош.

— Но вы можете уговорить ее вернуться, просто поговорив с ней?

— Сами увидите. Вы хотели знать, что я намерен делать, когда мы попадем в большой хоппер. Однако прошлым вечером вы так и не сказали, что она там. Но она там, теперь я это точно знаю. Иначе вы бы говорили по-другому.

— Я вроде бы никогда не отказывался отвечать на прямо поставленные вопросы, — Март опустил свою колбу на скрипучий столик с удерживающим покрытием. — Да, я не сказал вам, кто владелец большого хоппера. А про свою жену вы меня не спрашивали.

— Тогда я спрашиваю сейчас.

— А я отвечаю: да. Она там, но, конечно же, это не ее хоппер.

— А вы здесь для того, чтобы попытаться вернуть ее назад?

— Вот уж нет! — Март энергично поскреб подбородок. — Я бы сплюнул на пол, да только боюсь, что вы за это попытаетесь сломать мне нос, а его и так уже два раза ломали. Она ваша. По мне, так она может быть чьей угодно. Меня это не касается. И если вы сможете уговорить ее вернуться в семью и отвезете ее в какую-нибудь дыру, названия которой я никогда не слышал, на какой-нибудь богом забытый остров, то я, пожалуй, спляшу огненную джигу на улицах родимого Нью-Йорка.

Редд швырнул пустую колбу на поверхность столика.

— Это хорошо! — похоже было, что в его отношении к Марту произошла какая-то перемена. — Иначе мне пришлось бы драться с тобой из-за нее, и я бы тебя побил. Но я этого не хочу, потому что ты мне нравишься. Еще пару вопросиков, перед тем как мы двинемся… Это мне поможет.

Март покосился на часы.

— Разумеется.

— А почему ты все-таки не сказал мне, кто хозяин большого хоппера.

— Потому что это женщина, и я боюсь, что, попав туда, вы начнете ей хамить у меня за спиной.

— Ты хочешь сказать, что я только с бабами грубый, а с парнями смирный как овечка? Да ты знаешь, скольких я поставил на место?

— Охотно верю. Но все равно полагаю, вам следует вести себя более осторожно. Подождите, пока я допью кофе и провожу вас.

Редд ухмыльнулся.

— Ладно, подожду.

Март еще не снял космокостюма, когда Редд вышел из шлюза хоппера Кит и сбросил шлем.

— Вот и он, — объявил Март. — Кит, это муж Сью, Джим Редд. Джим, это Кит Карлсен. Возможно, вы встречались по работе.

— И в других местах тоже, — Редд поколебался, затем улыбнулся. — Леди с большим ножом.

— Да, это я, — ответила Кит. — Там, на Земле, нас толком не представили друг другу. Но теперь-то мы можем ближе познакомиться. Правда?

— Точно, — Редд расстегнул скафандр и принялся из него выбираться. — Рад более близкому знакомству с вами, Кит. Только я все же буду называть вас мисс Карлсен, потому как именно так мы вас звали, когда вы вели «Детских классиков».

— А вы в этом шоу тоже участвовали? — Кит посмотрела на него заинтересованно.

— У вас очень выразительная мимика и пластика, мисс Карлсен. Никто в нашем бизнесе с вами не сравнится.

— Благодарю, но я все еще не могу вас припомнить.

— Я заменял Дона Эйриса, когда он уходил в отпуск или был болен, мисс Карлсен.

— Он специалист по звуку, — пояснил Март.

— Как Робин?

Редд кивнул.

— Я обучал ее, пока мы были вместе. Я думал, она сможет получить работу в Сети, и это будет неплохим приварком к семейному бюджету. А как только она заполучила эту работу, то тут же меня бросила. Она самая настоящая кидала. Спросите Марта.

Кит кивнула:

— Да, он мне рассказывал. Она вас бросила, но вы прилетели сюда, в эту даль, проделав громадный путь, чтобы заполучить ее и вернуть назад в Нью-Йорк?

— Чтобы поговорить с ней, после чего она добровольно со мной вернется. Верно. Я не похититель, мисс Карлсен, что бы там вам Робин ни говорила. А уж при двух свидетелях надо быть полным идиотом, чтобы разыгрывать киднэппера.

— Вы ее били?

Редд сбросил наконец свой скафандр и запихнул вместе со шлемом в шкафчик.

— Вы ее били? — повторила Кит. — Мне бы хотелось знать.

— Я понимаю. Но мне нужно было подумать, чтобы дать вам честный ответ. Я хочу быть откровенным с вами, мисс Карлсен. Я не желаю врать человеку, которого уважаю. Я только хочу, чтобы Робин спокойно посидела и выслушала меня. Чтобы не вскакивала и не визжала. Чтобы не вопила насчет вызова полиции… илй про все то скверное, что я, по ее словам, делал. И чего на самом деле, кстати говоря, не было. Вы, может, мне не поверите, но это правда. Она выдумывает все это, чтобы у нее был предлог бросить меня, и она повторяет это вранье раз за разом до тех пор, пока сама не начинает верить в собственные выдумки.

— Я понимаю.

— Но если мне придется приложить ее пару раз, чтобы заставить сесть и заткнуться, то я это сделаю. Ничего серьезного, конечно, ничего такого, от чего она не оправится через день-другой. Так вот, дам я ей пару-другую шлепков или нет? Я этого не хочу, но если придется, то сделаю. Вы можете сказать ей, чтобы она вышла к нам, мисс Карлсен? Если вы этого не сделаете, то мне придется самому ее разыскивать.

Ответил Март:

— Ее здесь нет. Знаю, что вы мне не верите, но ее точно здесь нет. Скажи ему, Кит.

Кит отрицательно качнула головой.

— Он мне не поверит.

— Вам я поверю, мисс Карлсен. Скажите мне.

Март посадил шлем скафандра на место и принялся его привинчивать.

— Винди, то есть для вас — мистер Уайлдспринг, сказал мне вчера, что вы разыскиваете Робин и что вы придете к нам вдвоем этим утром. Я разбудила Робин и сообщила ей об этом. Я сказала, что мы не должны позволять вам силой принуждать ее к чему-либо, чего она делать не хочет. Она начала уговаривать меня вместе отправиться в гробницу, которую Винди называет Номер Девятнадцать. Робин утверждала, что сможет там отсидеться, пока вы не уберетесь. Я ей ответила, что она с ума сошла и этого нельзя делать. Мы еше какое-то время спорили на эту тему, а потом отправились спать. Когда я проснулась, ее в хоппере не было.

— Вот дерьмо! — Редд ударил кулаком в ладонь. — Дура ненормальная! Неисправимая идиотка!

Март добавил:

— Скафандра ее тоже нет. Так что она действительно могла отправиться в Девятнадцатый. Если так, то она, возможно, уже мертва. Перед тем как что-то предпринять, вам, видимо, захочется как следует обыскать этот хоппер. Я знаком с мемориалами. А вы и Кит — нет. Дайте мне слово, что не причините вреда Кит, и я попытаюсь отыскать Робин.

Кит сказала:

— Можете все осмотреть. Я уже это сделала. Только не устраивайте здесь бедлам!

— К черту все это! — Редд распахнул дверцу шкафичка. — Я иду вместе с Мартом.

— Вы хотите сказать, что верите мне? — Кит выглядела слегка озадаченной, да и голос ее звучал так же.

— Если она прячется в хоппере, значит, она в безопасности, — Редд принялся заползать в скафандр. — И если так, то рано или поздно я ее настигну. Но если она сейчас действительно в каком-нибудь паршивом могильнике, то ей угрожает опасность. Она никогда не отличалась здравомыслием…

Март закрыл за собой дверцу шлюза и продолжения не слышал.

Если бы Номер Девятнадцать находился где-нибудь за Юпитером, то требовалось бы так рассчитывать прыжок, чтобы после него хоппер оказался на нужной или достаточно к ней близкой орбите, и так далее, и тому подобное. Однако Номер Девятнадцать находился близко, угрожающе близко для любого, кто, подобно Марту, питал относительно него такие сильные и глубокие подозрения.

Выйдя из своего хоппера, Март первым делом освободил его от связки с попрыгунчиком Кит. Зато зацепил конец страховочного линя за борт своей машины, после чего отправился в свободный полет. На расстоянии сотни футов от хоппера Март без особой нужды, просто из привычки подстраховываться, в очередной раз осмотрел пояс с инструментами. Там имелись разводной ключ, длинный черный фонарь и многоцелевые инструменты, которые выручали его из беды, да что там — от смертельной опасности, не раз, а… Март попытался подсчитать, сколько. Три раза? Да нет, пять! Это как минимум.

— Еще разик, — прошептал Март. — Еще только один разик! Пожалуйста! После этого я уберусь восвояси, и ноги моей здесь больше не будет. Богом клянусь!

Бог ведь повсюду, так ему говорили. А раз так, то Он находится прямо сейчас и на поясе с инструментами тоже. Так что Март молился своему поясу с инструментами. Мысль эта заставила его улыбнуться.

А еще Бог был в Номере Девятнадцать. Возможно, бог темный и мстительный.

В Номер Девятнадцать вели многочисленные входы. Март помнил расположение шести из них, а сколько их всего, он никогда не считал. Оранжевый страховочный линь покажет Джиму Редду, каким входом он воспользовался. И следует надеяться, что ни для чего другого линь не пригодится.

Он покажет Редду вход, разумеется, если тот действительно пойдет за ним.

Робин, по крайней мере, не оставила после себя таких подсказок. Ни из одного входа не болтался указующий спасательный линь. Она, скорее всего, просто-напросто не удосужилась захватить его с собой. Каждый вход был ничем не хуже и не лучше остальных, а Робин, вопреки всему, что говорила Кит, могла для своей вылазки выбрать любой другой мемориал. И если уж на то пошло, то она вообще легко могла в эту самую минуту прятаться где-то в хоппере Кит.

Оставив позади свой хоппер, Март оказался наедине с Богом в чуждой всему человеческому космической пустоте. Над ним — нужно было лишь слегка задрать голову, чтобы увидеть — проплывала, вращаясь, огромная полусферическая скала, которая вполне могла оказаться преисподней.

Вход, который выбрал Март, принадлежал к какому-то незнакомому архитектурному стилю: широкий округлый портал, гладкие черные стены которого могли быть сделаны как из металла, так и из полированного камня. Включив цифровую камеру, Март на малой ракетной тяге движков скафандра осторожно влетел внутрь.

— Добро пожаловать в рай. — Казалось, что этот теплый и дружеский женский голос не имел какого-то конкретного источника, а возникал сразу повсюду.

— Спасибо, — проговорил Март в микрофон. — Всегда мечтал в нем побывать.

— Вот вы и здесь, — голос хихикнул. — Ну, почти здесь. Вам еще надо пройти шлюз. Спорим, вы никогда не думали, что в раю могут быть воздушные шлюзы.

— Или ангелы, чтобы меня поприветствовать. — Март отыскивал взглядом шлюз и источник женского голоса.

— А здесь есть и то, и другое. Я стражник. Так здесь называют таких, как я. Меня зовут Пенни.

— Скорее, вас должны звать Анджела!

— Не-а. Ангел Пенни. А Анджела — блондинка. Мы, ангелы, дежурим посменно. Сейчас моя очередь, поэтому вы мой. Как вас зовут?

Март назвался, и голос произнес:

— Что ж, вы уже совсем близко, Март Уайлдспринг.

Он включил фонарь на шлеме. Шлюз находился в нескольких шагах глубже и выше, и он был больше любого шлюза, который Марту доводилось видеть.

— Точно — у нас ведь тут есть гравитация. Вы заметили?

— Я заметил, что опустился на пол и стою на нем.

— Верно. И вы можете пройти к шлюзу, если будете ступать осторожно и сильно не подпрыгивать. Частично наша гравитация — это именно сила притяжения, как на Земле. Эта скала по-настоящему большая. Крупнее спутников Марса и гораздо плотнее. В породе много железа, поэтому она такая тяжелая. Есть и еще более весомые компоненты. Входите, я вам все тут покажу.

Март даже не шевельнулся.

— Вы могли бы и так мне все рассказать.

— Нет, не могу. Это против правил. У нас тут много всего, что вы должны увидеть своими глазами. Другая часть нашей гравитации порождается вращением астероида. Это еще не настоящее притяжение, но действует похожим образом. Когда вы были снаружи, то должны были видеть, как быстро вращается астероид.

Март, к этому времени уже уверенный, что она его видит, только кивнул.

— Это он его вращает. Так что, хотя сила тяжести здесь и не такая, как на Земле, но достаточная, чтобы сохранять наши кости крепкими. Вы ведь знаете, что случается с людьми, которые слишком много времени проводят в хопперах.

— Конечно.

— Это называется остеопороз. Ваши кости теряют кальций, становятся хрупкими и легко ломаются. Но здесь такого не происходит. Не войти ли вам внутрь? Это рай, но вам не обязательно оставаться здесь навсегда.

— Хорошо, если это так.

— Но все остаются. Все хотят остаться. Я тоже захотела. И вы захотите.

Март прочистил горло.

— Прежде чем войти, я хочу задать один вопрос. Только один. Ответите на него, и я войду. Несколько часов назад сюда не заходила девушка, называющая себя Робин?

— О-о, — в голосе молодой женщины звучало подлинное огорчение. — Хотела бы я вам сказать, но не могу. К нам ведут семь врат. У каждых врат дежурит стражник — мы сменяем друг друга. Когда появляется кто-то вроде вас, стражник сопровождает его внутрь, а у врат становится его сменщик. Я стою на этих вратах уже три сна, так что через них — а это Врата Номер Четыре — она не проходила. Но она могла пройти через любые из оставшихся. И тогда мне о ней ничего не известно.

— А можно как-нибудь узнать?

— Разумеется, — голос молодой дамы был серьезен. — Нужно просто зайти внутрь и поискать. Вы ведь знаете, как она выглядит, не так ли?

— Да. Могу ли я описать вам ее?

— Это бесполезно. Я не могу отлучаться от врат, пока через них кто-нибудь не пройдет, да и, в любом случае, выглядеть она уже будет по-другому. Лучше. Все выглядят лучше, попадая сюда.

— Вы хотите сказать, что я могу ее не узнать при встрече?

Март поймал себя на том, что шагает в сторону шлюза. Он удивился этому с самого первого шага, но продолжал идти.

— Нет-нет, я не то хочу сказать. Не совсем то. Просто может пройти какое-то время, прежде чем вы поймете, что это она. Все здесь выглядят лучше. Временами гораздо лучше. Мы остаемся похожими на самих себя, но старше, если мы слишком молоды, или моложе, если мы близимся к старости. Привлекательнее — в любом случае. Ну, вы понимаете.

— Нет, — сказал Март. — Не понимаю.

— Вы поймете. Заходите, и вы все увидите сами.

— Так, значит, вы можете оставить свои врата. — Март остановился у самого шлюза.

— Нет, не могу. Да и зачем? Здесь тоже приятно. Это вы тоже увидите. Кроме того, мои друзья сюда приходят поболтать, они приносят мне перекусить, и все такое. Никто здесь не против того, чтобы быть стражником. Здесь вообще никто не против чего бы то ни было.

— Это хорошо.

— За одним исключением. Я вам расскажу об этом позже, когда вы все увидите. Я сама никогда этого не делала, но думаю, это должно быть ужасно.

— Я могу уйти отсюда, когда захочу?

— А вы не захотите. Давайте поднимайтесь, и я захлопну большую дверь за вами.

— Но все же — я могу отсюда уйти?

— Конечно, можете. Но люди, которые нас покидали, не хотели уходить. Именно это я имела в виду, когда говорила, что и здесь тоже есть кое-что плохое. Отсюда мучительно уходить. Я расскажу вам об этом позже.

Март поднялся по ступенькам, и стальная заслонка размером с хорошие ворота мгновенно перекрыла выход за его спиной. Этот шлюз оказался размером с небольшую комнату. Здесь были кресла, картины на стенах и даже камин с разведенным огнем. Март подошел поближе к камину, чтобы получше разглядеть, и вдруг заметил, что заслонка, опускаясь, перерубила его страховочный линь.

— Эй! — воскликнул он. — Пенни? Вы все еще здесь?

Ответа не последовало.

Камин был настоящий, огонь тоже. А вот поленья лишь имитировали дрова. Какой-нибудь горючий газ с кислородной подпиткой, решил Март.

Он услышал, как воздушная система скафандра переключилась на внешний воздух, и подумал, что надо бы вернуться на использование кислородного запаса в скафандре. Но не сделал этого. Настолько приятен для дыхания был этот новый воздух с его чистым свежим ароматом зеленых лугов, простирающихся вдоль морского побережья. Быстро пройдясь по всему помещению и прислушиваясь к ощущениям, Март установил, что голова его не кружится и сознание не помрачилось.

— Это, — произнес он в микрофон, — точно самый странный из всех мемориалов, да к тому же еще и самый большой. Может быть, Пенни и не является живой особой, но ее голос кажется чертовски настоящим.

Стена комнаты отошла назад. Вместо нее теперь был арочный проход в другое помещение.

— Добро пожаловать, — сказала ему девушка, стоящая в каком-то метре за аркой. Она изобразила реверанс, приподняв подол прозрачной алой юбки. — Добро пожаловать в рай, мистер Март Уайлдспринг. Оставайтесь здесь подольше, а покидая нас, возращайтесь побыстрее.

— Благодарю, — Март ступил за пределы шлюза и вдруг обнаружил, что на его лице играет улыбка. — Я могу снять шлем?

— Да, конечно! Вы разве не уверены, что здесь есть воздух? Но ведь если бы его не было, я бы умерла.

— В том случае, если вы реальны. А это так?

— Еще бы! — девица хихикнула. — Хотите прикоснуться?

— Дайте руку.

— Но вы немногое почувствуете сквозь перчатку. Я знаю. У меня был такой же скафандр, но только белый и поменьше. Я все время хотела снять перчатки.

— Вашу руку, если можно!

— Не обязательно руку. Можете и другие места пощупать. Я не против.

Окончательно выйдя из шлюза, Март взял девушку… все же за руку.

— Да, вы не голограмма…

— Ну конечно же, нет! Я реальный, живой человек. Не совсем такой, как вы — мы ведь разного пола. Но все же человек. А как вы находите меня выше пояса?

— Прекрасно, — одобрительно кивнул Март. — Скульптор славно поработал.

— Меня не ваяли! Я родилась и выросла. Я настоящая. Может, поцелуй вас убедит? Хотите поцеловаться?

— Попозже. А сейчас я бы хотел посмотреть рай.

— Славно. Снимайте свой космокостюм. Я помещу его в один из этих шкафчиков.

— Я останусь в скафандре, и шлем свой тоже с собой прихвачу.

— Тогда всем сразу будет видно, что вы новичок, Март. Это вызовет замешательство.

— Но я могу его оставить, если захочу?

— Думаю, да. — В голосе девушки звучало сомнение. — Я никогда этим не занималась. То есть не стояла на страже у ворот. Это мой первый раз, и мне ничего не говорили по поводу скафандров. Поэтому, я думаю, вы можете его оставить. А если этого делать нельзя, то нас кто-нибудь поправит. Но тогда уже у меня будут неприятности.

— Я объясню, что это моя вина.

— Спасибо.

Девушка провела его мимо ряда вмонтированных в стену шкафчиков и длинных, низких скамеек, установленных предположительно для того, чтобы новоприбывшие могли, сидя на них, снимать свою космическую обувь.

Отсюда они попали в большую комнату, залитую, как казалось, солнечным светом. В кубе объемного экрана стереовида хорошо знакомое лицо вещало о политических проблемах. Лицо выглядело слишком гордым, чтобы замечать не до конца сложенную мозаичную головоломку на полу прямо перед собой. И дюжину тарелок с остатками пищи, а еще разбросанных по креслам кукол и плюшевых мишек.

Кресла, кстати говоря, выглядели очень удобными. Арка в противоположной стене комнаты вела в сад, казавшийся самым обычным земным садом, залитым лучами солнца.

Март поспешил в ту сторону и остановился на пороге, пораженный зрелищем.

— Разве он не прекрасен?

Март медленно кивнул.

— А я? В этом свете вы можете лучше меня разглядеть.

Обернувшись, Март оглядел свою спутницу.

— Да. Вы действительно очень красивы, — это был не комплимент, а чистая правда.

Она рассмеялась и обеими руками взбила свои роскошные, с медным отливом волосы.

— Не возражаете, если я прыгну вверх?

— Лучше не надо. Иногда люди выкидывают какие-то странные номера. И иногда разбивают себе головы.

— Я все же рискну.

Собрав все силы, Март прыгнул вверх, поднявшись на высоту футов двадцать или больше. Сад простирался во все стороны, насколько хватало глаз. Невысокие, покрытые зеленью холмы, между которых блестели под лучами солнца небольшие озерца. Деревья с могучими кронами, отдельно стоящие изящные строения, павильоны, беседки, фонтаны. Март размашистым движением цифровика обвел панораму, надеясь, что в памяти весь этот прелестный пейзаж будет запечатлен целиком и полностью. Мастерски манипулируя ракетными движками скафандра, он опустился на то же место, с которого воспарил.

— У вас здорово получается, — сказала проводница.

— Не так чтобы очень, — ухмыльнулся Март. — На мне слишком много тяжелого снаряжения, и я уже не так молод… Впрочем, в каком-то смысле это даже преимущество. Я знал, что опускаться буду не быстрее, чем поднимался.

— Желаете перекусить? Или просто пройтись?

— Лучше пройтись. Я бы хотел поговорить с кем-нибудь.

— В этом оранжевом костюме? — девица хихикнула. — Вы поговорите, это точно.

Они успели пройти более тысячи ярдов, прежде чем их окружила толпа аборигенов. Март неоднократно оказывался во время всяких приемов и вечеринок в окружении толпы актеров — ощущение было схожим. Не все мужчины в толпе оказались высоки ростом, но по большей части они выглядели весьма презентабельно; те из них, что не блистали правильностью черт, все равно выглядели «на отлично», в лицах читалось благородство породы, предполагающее наличие уравновешенного душевного склада и живого, острого ума.

Женщины были обворожительны. Или прелестны. Или прекрасны. Все до единой.

Март, взывая к тишине, поднял руки.

— Я разыскиваю потерявшегося человека. Ее зовут Робин Редд, и у меня есть предположение, что она явилась сюда потому, что убегала от мужчины по имени Джим, считая, что тот хочет ее убить. Я не Джим. Я друг… — он опустил руки.

— Кто же вы тогда? — Это произнес мужчина с гривой серебряных волос, выглядевший, как будто он некогда был судьей или играл судью на видео.

— Одно время я был ее мужем, сэр.

— Если она здесь, она в безопасности, сынок. В полной безопасности.

Толпа выразила согласие множеством голосов.

— Зачем ты хочешь вернуть ее в мир тревог?

Март глубоко вдохнул — воздух был так свеж и чист, что казался прилетевшим сюда с горных вершин.

— Я заберу ее назад только в том случае, если она сама этого захочет, сэр. Если она пожелает остаться, что ж, прекрасно. Но я должен знать, точно ли она здесь, поскольку если это не так, то, возможно, ей требуется помощь. Вы не скажете, здесь ли она?

Мужчина отрицательно тряхнул серебряной гривой.

— Не знаю, но попытаюсь это установить. Как тебя зовут, сынок?

— Март Уайлдспринг.

Молодая попутчица Марта пожаловалась:

— Марти еще не решил остаться. Как мне его уговорить, Барни?

— Одними словами не обойдешься! — выкрикнул кто-то из толпы.

Послышался смех.

Серебряноволосый тоже издал горловой смешок.

— Ну, когда он увидит еще и других вроде тебя…

Молодая женщина, протестуя, быстро подняла ладонь.

— Хватит! Пожалуйста! А то он подумает, что я доступная девушка. А я не такая, мистер Уайлдспринг. Может, вас ввела в заблуждение моя одежда? Так здесь все одеваются легко.

Мускулистый мужчина с дружелюбной ухмылкой ткнул пальцем в Марта.

— Все, кроме тебя, конечно.

Это вызвало новый приступ смеха.

— Люди! — Март повысил голос. — Я разыскиваю Робин Редд. Я не желаю причинить ей вред.

Март обвел толпу объективом цифровика, вглядываясь в каждое лицо через рамку видоискателя.

— Если кто-нибудь из вас видел ее, то передайте, пожалуйста, что Март ее разыскивает. Она может здесь оставаться, если хочет, или же я заберу ее с собой, коли она предпочтет уйти.

Последняя фраза вызвала самый сильный пароксизм веселья.

Простенький, деревенского вида мост пересекал маленькое озерцо, одно из многих. Молодая попутчица Марта остановилась на его середине и показала рукой на их отражения в воде.

— Посмотрите сюда, мистер Уайлдспринг. Видите, как прекрасно вы выглядите?

В воде Март разглядел мрачноватой красоты мужчину с копной каштановых волос и прекрасно обрисованными чертами лица. Это льстящее отражение было одето в то, что выглядело как ярко-оранжевый военный космический скафандр. Отражение юной особы в точности соответствовало виду его попутчицы. Март поднял руку, отражение повторило его движение.

— Разве мы не привлекательная пара?

— Да, — ответил он твердо, — это точно. Такие мы и есть.

— Если бы вам пришлось снять все эти ваши одежды, вы бы просто отбросили их прочь?

— Нет. Нет, Пенни, я совершенно точно не сделаю этого. Если бы мне пришлось снять космокостюм, то я хотел бы поместить его в безопасное место, где без труда сумею его отыскать. Хорошо бы быстро надеть свой скафандр, если в том возникнет необходимость.

— Ладно, — Пенни выглядела задумчивой. — Возможно, он захочет отослать вас прочь. Он иногда так делает. Но, думаю, те, кого он высылает, позже могут вернуться.

— Он повелитель этих мест? Как его имя?

— Я не знаю, но тут в парке установлена его большая статуя. Мы, возможно, наткнемся на нее, если пойдем в том направлении. Все говорят просто «он». И всем понятно, о ком идет речь.

— Я бы хотел увидеть эту статую и заснять ее. — Март показал ей свой цифровик. — Но прежде нужно пройти на берег и сделать оттуда несколько снимков, и чтобы ты позировала мне на мосту. Должны получиться отличные кадры. Это можно сделать?

— Звучит заманчиво, — улыбнулась Пенни. — Только скажи, какие позы мне принять.

— Обязательно. Надеюсь, ты не боишься, что я сбегу, чтобы обследовать ваш рай в одиночку?

Она вздернула подбородок, что прибавило ей еще больше очарования.

— А вы хотите это сделать?

— Нет.

— Это хорошо. Чужаков должен кто-то сопровождать. Проводник. У нас так принято. Но вам нет нужды пускаться на всякие хитрости. Как только вы захотите нас покинуть, вы тут же можете это сделать. А я вернусь к воротам и буду вас ждать.

— Хорошо, я запомню это. Но разве он не послал кого-то другого, чтобы сменить тебя у ворот?

— Думаю, да. Наверное. В какой позе ты хочешь меня снимать?

— Ну, давай, скажем, сидя на перилах.

— Чтобы лучше были видны ноги? Ты прав. У меня очень красивые ноги. Вот так хорошо?

Это было не просто хорошо, это было восхитительно — вид ее стройных ножек над водой. Одну она вытянула вдоль перил, ступней другой зацепилась за опору, а ее юбка-паутинка довольно высоко задралась на бедрах. Март, пятясь, спустился с моста, миновал спящего в траве мужчину и все это время снимал ее, останавливая камеру лишь на короткие промежутки, чтобы точно запомнить цифры, быстро сменяющие друг друга в окошке счетчика кадров. С берега он взял еще несколько ракурсов.

Закончив съемку, Март вернулся на мостик к своей прелестной проводнице.

— Это было восхитительно. Но у меня есть пара вопросов. Нет, даже три вопроса!

Ее улыбка способна была размягчать камни.

— Если я не смогу ответить, мы найдем того, кто сможет.

— Вопрос первый. Мостик деревянный, и если бы мы были на Земле, то все перила были бы изрезаны надписями. Всякие пронзенные стрелами сердечки, имена и сакральные формулы типа «Джон + Йоко = Любовь». А на этих перилах ничего подобного. Почему так?

— На Земле мы так делаем, чтобы люди нас помнили, — раздумчиво ответила юная Пенни. — И чтобы мы сами помнили. Это вроде заклятия. Мы вырезаем надпись и думаем: теперь, может быть, никогда не случится так, что он меня бросит или я его брошу. Но годы спустя, уже почти забыв его, я могу случайно увидеть эту надпись. И я подумаю: да, может, он не был таким уж красавцем или в чем-то талантливым, но у него было самое лучшее сердце. И если бы все сложилось немного по-другому…

Март быстро проговорил:

— Я не хотел затрагивать ваши чувства.

— Ничего страшного. Я просто думала. Теперь все не так. Здесь по-иному. Вот о чем я думаю. Мы знаем, что будем всегда помнить это место и людей, которых мы здесь любим. Помнить про все это всегда и вечно. Зато трудно вспомнить, как все было до того, как мы сюда попали. Похоже, у меня там, на Земле была своя квартирка. Всего две комнатки и ванная: крупная мебель туда не могла влезть. В углу была встроенная горка для посуды, которую я никак не могла открыть. Горку сделали много лет назад, она была покрашена белым, и краска намертво прихватила дверцу.

— Я понимаю, — Март положил руку ей на плечо.

— Я была совершенно точно уверена, что в горке ничего нет, но мне просто было любопытно. И вот теперь я здесь, и меня не покидает чувство, что все это происходило давным-давно и с кем-то другим. С кем-то, кого я когда-то видела на экране. Мне остается только жалеть, что та, другая, не взломала горку и не посмотрела, что внутри…

Юная спутница соскользнула с перил и улыбнулась.

— Не самый хороший ответ, но не думаю, что смогла бы сказать лучше. Так у вас три вопроса?

— Да, — вздохнул Март. — Вот следующий. На берегу — никакого мусора, и в воде отбросы не плавают. А между тем я не видел здесь ни одной урны для мусора. Как же так?

— Это потому, что тут все наше. Все это место принадлежит нам. Он нам дал его. Мы принадлежим ему, а все вокруг принадлежит нам. Мы здесь живем. На Земле все принадлежит государству. По крайней мере, в Америке. Они говорят тебе, что вокруг все твое, что ты всему хозяин, а потом ты узнаешь, что они за твоей спиной проделывают всякие мерзкие делишки. А тут все по-настоящему наше. Мы можем рубить здесь деревья и срывать цветы, но не хотим этого делать. Конечно, если бы здесь было больше людей, то все могло бы быть по-другому.

— Ты говорила, что некоторых он высылает отсюда.

Юная леди кивнула с печальным видом.

— Возможно, когда-нибудь он и меня отошлет. Я надеюсь, этого не случится.

— Они возвращаются на Землю?

Пенни снова кивнула.

— И что они там делают?

— Я не знаю, и это уже четвертый вопрос. Ну ладно, я знаю. Они там делаю то, что он просит их делать, а когда они выполняют его просьбу, они могут вернуться назад.

— Эти два вопроса не входили в мой третий вопрос, это были уточнения к первым двум, — сказал Март. — А третий — вот: когда я делал тот обзорный прыжок, то увидел несколько домов, а с моста видны еще два и шатер. В этих жилищах есть видаки? Хоть какие-нибудь? У тебя-то, в твоей комнате у врат точно есть, я видел.

— Я не уверена, но думаю, кто хочет иметь стереовид, у того он есть. Некоторые не хотят. А вы что, хотите что-то посмотреть?

— Да. Я работаю на UDN, и… черт, это немного сложно объяснить. Но действительно, есть кое-что, что я хотел бы увидеть. И может даже показать тебе. Однако спешки нет. Давай пойдем, посмотрим на его статую.

Статуя была велика и выглядела импозантно, но в своем воображении Март рисовал себе нечто более грандиозное. Скульптор изобразил пожилого, лысого, полноватого, коленопреклоненного мужчину. Его громадные бронзовые руки простирались к фигурам, шествующим по узкой и, по всей видимости, никуда не ведущей тропе, проложенной сквозь цветочные заросли. Ладони статуи служили укрытием для спящего под ними мужчины.

— Похож на моего отца, — пробормотал Март.

— Ну, вылитый мой дедушка, — сказала его юная спутница. — А я никогда здесь не была. Я здесь новенькая, и меня сюда еще не водили. Если бы я знала, как он прекрасен, я бы раньше сюда пришла.

Март сделал несколько шагов назад по тропе.

— Я хочу снять панораму садов и постепенно подвести зрителя к тебе, когда ты смотришь на статую. Будь добра, смотри на нее и считай до десяти в нормальном темпе, затем повернись ко мне и улыбнись.

Пенни охотно выполнила его просьбу. Когда ей показалось, что Март закончил съемку, она указала на подножие статуи.

— Я тут нашла табличку с пояснительной надписью. Здесь вся информация о скульптуре. Ее высота двенадцать футов, а если бы Основатель поднялся с колен, то его рост составил бы двадцать три фута. Толщина бронзы восемь дюймов. Тут сказано, что большинство статуй вроде этой делаются пустотелыми, и слой металла у них гораздо тоньше. Эта же почти монолитная, потому что ее основание закреплено на твердой скальной породе астероида. Мы ведь на астероиде? Вот что тут говорится.

— Понятно. А его имя указано?

— Сейчас посмотрю. «Статуя отлита из меди, олова и золота в пропорции пятьдесят — сорок — десять; все три металла были добыты во время сооружения в недрах астероида обширной пещеры для того совершенного мира, в котором вы сейчас находитесь. Скульптура создана по фотографиям и цифровым видеоматериалам, заснятым в последние годы жизни Основателя. При ваянии скульптуры использовался древний, ныне практически забытый способ воскового вытеснения, хотя для этого пришлось использовать в больших количествах привезенный в Земли воск. Его тело умерло, но его разум продолжает жить и является вашим богом». Имени нет. Имени скульптора тоже.

— А было бы интересно разузнать, — проговорил Март. — Я это попытаюсь сделать. А сколько людей здесь обитает?

Юная особа пожала плечами.

— Понятия не имею.

— Хотя бы примерно.

Пенни поколебалась.

— Ну, скажем, пятьсот человек. Что-то вроде этого…

— По моим оценкам, меньше. Может, вполовину. Но даже если ты права, то вполне реально расспросить каждого из проживающих.

— Про эту девушку — Робин Редд?

— Нет. Я знаю, где она находится, Пенни. А вот узнать имя Основателя, полагаю, будет потруднее.

— Я так не думаю и не верю, что вы знаете, где находится эта девушка. Вы не можете этого знать.

— Но я знаю. — Голос Марта звучал устало и полностью отражал его состояние. — Ты…

Тут, к удивлению обоих, заговорила статуя. Голос был низкий, густой и гулкий, звучал доброжелательно:

— Я рад — о, как я рад! — провозгласить, что к нынешнему моему пробуждению к общине присоединились еще четверо. С тех пор, как 20 декабря явились целых пять человек, это наивысшее достижение, оно превышает количество новоприбывших третьего февраля — там было трое. Наши новые возлюбленные — это Робин Редд, Катарина «Кит» Карлсен, Март Уайлдспринг и Джеймс Фрэнки Редд. Добро пожаловать!

Март лишь молча пялился на бронзовое изваяние.

— Мои дорогие дети, — продолжала статуя, — нынешнее пробуждение подходит к своему счастливому завершению. Пришло время упокоения. Засыпайте со мной в своих скромных жилищах, упокойтесь с теми, кто вам по душе. Усните, и я обещаю вам, что все ваши сновидения будут сладкими. И хотя кошмары роятся во мраке, если вы будет спать, они вас не потревожат.

— Кошмары?

Молодая женщина сказала:

— Я ничего о них не знаю. Наверное, я всегда спала, когда они появлялись.

— Хорошо, спящим они не могут повредить, а что насчет бодрствующих? — Марту показалось, что освещение слегка пригасло; показания вмонтированного в корпус цифровика индикатора освещенности подтвердили это впечатление.

— Они не угрожают людям, спящим в домах, так он сказал, — юная проводница Марта выглядела испуганной. — Вот что я думаю: нам нужно попасть в какое-то укрытие. Внутрь любого жилища.

— Ты знаешь такое поблизости?

— Нет! Но идем. Здесь живут добрые и приветливые люди. Кто-нибудь пустит нас к себе.

Свет утратил еще толику яркости.

— Вы можете бежать трусцой, мистер Уайлдспринг? Я-то могу и думаю, нам надо бежать как можно быстрее, пока мы не найдем дом, куда нас пустят, чтобы мы могли там уснуть!

Март покачал головой.

— В этом снаряжении — нет. Нет, я не смогу бежать и даже пытаться не буду.

— Тогда снимите его, — страх молодой проводницы, казалось, можно было пощупать.

— Этого я тоже делать не стану, — Март ухватил Пенни за руку. — Я сейчас отпущу тебя — и можешь бежать, если пожелаешь, но сначала я должен кое-что тебе сказать. Если ты решишь, что хочешь покинуть это место, просто разыщи меня. Я тебя отсюда вытащу. Ты понимаешь?

Молодая женщина кивнула и попыталась улыбнуться. Улыбка получилась настолько жалкой, что лучше бы она этого не делала.

— Отлично, — Март отпустил ее. — А теперь беги и отыщи себе укрытие.

Космокостюм казался тяжелым даже при слабой гравитации Номера Девятнадцать. Наручные часы показали, что с момента входа прошло только шесть с половиной часов. Но это знание нисколько не облегчало боли в плечах, на которые давила тяжесть скафандра. Март устал и запарился.

«Мы видели статую Основателя, — сказал он в микрофон, — и узнали, что этот астероид содержит медь, олово и золото. Наличие этих металлов — особенно последнего — без всякого сомнения, помогло финансированию строительства данного мемориала. И, пройдя по просторам этого рая несколько миль, я узнал, по крайней мере, еще две интересные вещи».

Незадолго до этого Март снял перчатки скафандра и запихнул их за пояс с инструментами. Голой ладонью было удобнее вытирать пот со лба.

«Во-первых, это единственный из всех известных мне мемориалов, который действительно вербует посетителей, чтобы служить его идеалам, сформулированным, по всей видимости, Основателем мемориала. Как вы слышали, некоторые из обитателей астероида возвращаются на Землю. Мы можем только гадать, с какой целью.

Во-вторых, и это, по крайней мере, кажется возможным, одно из достижений Основателя является святым Граалем физиков. Я имею в виду создание искусственной гравитации. Вы можете припомнить: моя проводница говорила, что местная гравитация является комбинацией сил притяжения, порождаемых массой и вращением. По моим оценкам, здешняя сила тяжести равняется четверти земной. Сильно сомневаюсь, что кора столь малого астероида, пусть даже и содержащая большое количество тяжелых металлов, может породить такую гравитацию. И вращается этот астероид далеко не так быстро, чтобы создать подобное притяжение. Для этого скорость его вращения должна быть такой, что меня просто выбросило бы в космос в момент приземления».

Вдали за цветочной полосой и зеленым лугом виднелись два белых коттеджа, стоящих на приличном расстоянии друг от друга. К тому времени, когда Март достиг первого из них, освещенность уменьшилась вдвое.

На стук в дверь в проеме возник красавец мужчина, явно не в духе и настроенный подозрительно. На все просьбы и доводы Марта он отвечал однообразно: «Мы чужаков в свой дом не пускаем».

Наступил полный мрак, когда Март добрался до второго коттеджа. Это была ночь без звезд, и не наблюдалось ни малейших попыток их сымитировать. Дневное небо было вполне приемлемым подобием земного небосклона: голубой купол, который пересекал яркий одиночный источник света, и на его фоне проплывали клочковатые облака. Возможно, это действительно был туман от водяного пара. Однако ночью становилось понятно, что ты на самом деле находишься в пещере. Воздух к этому времени стал прохладным, и температура продолжала падать.

Март? Март? — голос, зазвучавший в его ушах, был старый и заунывно-печальный.

— Да, это я, — ответил он. — Кто вы?

Ты оставил меня умирать, Март. Ты бросил меня в этой больнице, чтобы отправиться на какое-то совещание. А я умерла, Март. Я умерла в одиночестве, всеми покинутая.

— Мама? — свободной рукой Март нащупывал фонарь на поясе с инструментами.

Послышался детский голос:

А меня ты не знаешь. Ты никогда меня не знал, Март. Ты никогда меня не знал, потому что я никогда не рождался. Я — Март Уайлдспринг-младший. Я твой сын, который так и не родился.

— Э-э, э… — пальцы Марта нащупали выключатель. — Я сейчас включу эту штуку, сынок. Может, тебе лучше прикрыть глаза. Этот свет ярче, чем от фонаря в шлеме.

Март включил фонарь. Вокруг никого не было. Несколько минут он обшаривал лучом окрестный мрак, высматривая тот, второй, увиденный издали белый коттедж, до которого, как ему показалось, он уже добрался. Никакого коттеджа рядом не оказалось, зато пошел дождь.

Вздохнув, Март вернул фонарь на пояс, надел шлем и включил фонарь на шлеме.

Я сидела рядом с тобой Март. Рядом с тобой в кабинете для самостоятельной работы и за тобой в кабинете истории. Ты как-то дал мне списать, Март, и я подумала, что я тебе нравлюсь. Ты мне нравился, и я пыталась показать тебе это. Ты присутствовал во всех моих мечтах, Март. Все остальное менялось, но ты всегда там был.

Март ничего не ответил и продолжал устало брести вперед. При свете укрепленного на шлеме фонаря он не видел ни одной живой души вокруг себя.

Помнишь, я коснулась твоей руки? Л ты ее отдернул. Я любила тебя, а ты отдернул руку!

— Ты напугала меня, — ответил Март бестелесному голосу. — Я был одним из самых крупных мальчиков в классе, а ты была еще больше. И у тебя были такие злые глаза.

Старческий голос произнес:

Ты оставил меня одну, Март. Ты оставил меня умирать в одиночестве.

— Никто даже подумать не мог, что ты умрешь. — Свет от фонаря на шлеме по-прежнему не выхватывал из мрака ни одного человека. — У меня было совещание, на котором я обязан был присутствовать: там составлялся график на следующий год. А врачи мне говорили, что через неделю ты будешь дома.

Послышался собачий лай. Лай был мягкий и дружелюбный. И хотя пес больше не подавал голоса, Март слышал его тяжелое дыхание.

— Извини, — сказал он собаке, — я не догадывался, насколько ты был болен.

Он все-таки отыскал второй коттедж и к этому времени был настроен попасть внутрь любой ценой. Поэтому в дверь стучал решительно.

— Я новичок здесь, — сказал Март молодому человеку приятной наружности, вышедшему на крыльцо. И запнулся, принюхиваясь.

— Мы тоже. — Молодой человек не делал ни малейшей попытки прикрыть свою наготу. — Так что можешь валить отсюда.

Скафандр работал на забор внешнего воздуха, и Март явственно ощущал запах табака.

— Я бродил среди кошмаров, и они мне не понравились. Мне нужно место, где бы я мог выспаться. А еще я хотел бы перекусить, если у вас есть еда.

Мускулистый молодой человек попытался закрыть дверь, но Март успел просунуть через порог космоботинок.

— Я не стану вам мешать или беспокоить вас, и я буду вам очень благодарен.

— Проваливай к черту!

Из-за спины мускулистого молодого человека донесся родной голос Кит:

— Впусти его, Джим!

Молодой человек огрызнулся:

— Заткнись, сучка!

Надавив плечом, Март заставил дверь распахнуться, а Джима отшатнуться назад. Через долю секунды Март кулаком левой врезал Джиму под ложечку. А вслед за этим (возможно, это было уже излишне) правая рука Марта нанесла удар противнику по шее.

Джим рухнул на пол. Март отцепил фонарь от пояса, а Кит воскликнула:

— Винди! Слава богу!

На ней был столь памятный ему розовый лифчик.

До этого он никогда не пытался поцеловать даму через стекло шлема. Оба рассмеялись, Март отвинтил шлем, после чего они смогли наконец поцеловаться должным образом. Март подхватил Кит на руки и закружил ее, как ребенка.

— Остановись, Март, — воскликнула Кит, задыхаясь. — Я слишком толстая. Надорвешься, дурачок!

— Ты не толстая, да и гравитация здесь невелика.

— Мне надо сбросить десять фунтов, и ты это знаешь. А лучше бы двадцать.

— Ты выглядишь превосходно. — Почему-то трудно было глядеть ей в лицо.

— Здесь все выглядят превосходно. Ты, кстати, тоже.

— А как ты тогда поняла, что это я? Я не знал, что ты здесь находишься, пока не услышал твой голос.

— А я поначалу тебя и не узнала. — Кит ухмыльнулась. — Я не могла тебя видеть — Джим заслонял. А голос я не узнала, потому что твой вокодер здесь звучит гораздо лучше. Я вступилась за тебя, так как надеялась, что ты, кто бы ты ни был, защитишь меня от Джима. Он сорвал с меня одежду и уже метил мне в глаз, когда я стала сопротивляться.

Джим к этому времени нащупал фонарь Марта и силился подняться. Март вырвал фонарь у него из рук и им же пару раз ударил парня по голове.

— Выставь его из дома, — предложила Кит.

Март покачал головой.

— Не сейчас. Мне надо тебе кое-что показать. Если все так, как я думаю, я хочу, чтобы он тоже это увидел. Черт, да ему это просто необходимо увидеть. Вруби, пожалуйста, вон тот стереовид. Звук можешь не включать.

Кит выполнила просьбу, и тотчас в объеме пространства, куда проецировалось голографическое изображение, затанцевали люди, обнаженные, как и Джим.

— Честно говоря, я тебя не узнала, пока не увидела оранжевый скафандр, — призналась Кит. — Освещение здесь не слишком хорошее.

— Я это заметил и, думаю, могу все объяснить. А еще я заметил, что у Основателя есть нечто такое, что заставляет все здесь находящееся выглядеть по-другому…

— Лучше, — уточнила Кит.

— Ну ты-то выглядишь как обычно. Продолжаешь оставаться самой красивой женщиной в мире.

Март обвел комнату цифровиком, снимая каждый уголок. Закончив, он отыскал пульт управления стереовидом и переключил каналы.

— А видак выглядит совсем как на Земле, — заметила Кит. — Этого я тоже не понимаю. А ты?

— Если ты спрашиваешь, как это делает система, которая тут всем заправляет, то нет, тоже не понимаю. Но если ты имеешь в виду, почему она это делает, то ответ очевиден. Каждый раз, когда люди смотрят видак, это им напоминает, как все было в том мире, откуда они пришли. Два стимула. Положительный и отрицательный. Это место — пряник, а то, что они видят по стерео — кнут. То, к чему они вернутся, если попытаются уйти отсюда. Потому-то они и не желают уходить. Погоди минуту. Здесь где-нибудь найдется обычное ручное зеркальце?

— Возможно. Я могу поискать.

— Поищи, будь добра.

Редд застонал, пошевелился, замер, потом, минуты через две, осторожно ощупал шишки на голове.

— Оставайся на полу, — пригрозил Март, — если не хочешь схлопотать еще раз.

Март раскрыл скафандр и извлек из него бумажник.

Кит вернулась с зеркальцем.

— Ты знаешь, это по-настоящему приятное место. Комнаты не очень большие, но такие милые… Девушка, которая нас сопровождала, объяснила, что пара, занимавшая раньше этот домик, отправилась на Землю. Основатель их туда послал… Они наверняка вернутся, но до этого мы можем здесь жить. Это было до того, как Джим на меня набросился…

Март кивнул.

— Эта девушка сказала, что она возвратится к вратам и там будет спать, но вернется к нам утром. Я думала, что смогу справиться с Джимом — большая ошибка с моей стороны, — а так все устраивалось наилучшим образом. У нас была бы база на то время, пока бы я искала тебя, а Джим — Робин. Поэтому я отпустила девушку с легким сердцем и сказала, что все в порядке.

— Вы ведь видели мой страховочный линь?

— Ну да. И таким образом узнали, через какие ворота ты прошел, Винди. Вот только шнур был перерезан, и меня это сильно встревожило.

— Его перерубило дверью шлюза, — рассеянно пояснил Март. — Когда ты смотришься в зеркало, ты видишь себя обновленной… улучшенной?

— Да, и надо сказать, я в зеркальце прекрасно выгляжу!

— Тогда посмотри на это, — Март протянул ей бумажник, куда вложена была фотография Кит. — А здесь ты какая?

Кит смогла ответить только после долгой паузы.

— Обычная… Выходит, все, что мы здесь видим, нереально? Я, собственно, все время это подозревала.

— Но так хотелось обманываться…

Кит кивнула.

— Да и, кроме того, философы веками спорили, что мы подразумеваем под «реальностью». Когда я гляжу на тебя, то знаю, что физическое тело, которое я вижу, это композиция из молекул, которые, в свою очередь, состоят из безличных атомов. Это то, чем твое тело является в действительности, но я-то вижу личность. И что же более реально?

— Наверное, и то, и другое — реальность, — глубокомысленно заявила Кит.

— Я тоже так думаю, да только не все с этим согласятся. Знавал я одного мужика, жена которого наставляла ему рога, да еще и похвалялась этим. А он говорил себе, что этого в действительности нет, потому что это не имеет значения. Реальностью же была его любовь к ней и ее — предполагаемая — любовь к нему.

— Кажется, я тоже знаю этого человека.

— Ничто не имело значения, кроме этой любви, поэтому только любовь была настоящей. И он говорил себе, что это правда, именно потому, что так думал. Он сам себя убеждал.

С еле слышимым стоном Редд сел. Хотя оставался он все таким же красавчиком, но все же выглядел больным. Посидев несколько секунд неподвижно, он с омерзением сплюнул на изощренно вытканный, прекрасный персидский ковер.

Март выключил цифровик и выщелкнул диск.

— Хочу прокрутить эту запись. Посмотрим, что здесь.

Первое, что они увидели, был голубой экран, испещренный инструкциями и предостережениями, набранными желтым цветом. Март врубил быструю перемотку вперед, остановил ее, когда в кадре появилась Кит, и пустил воспроизведение со звуком.

Нет, Сара. Нам бы хотелось услышать о том, как вы готовили. Ваши кулинарные таланты сделали вас знаменитой на весь Сауттон.

Реальная Кит сказала:

— То, о чем я тебе говорила, Винди. Надо убрать эти ляжки.

Март снова пустил перемотку вперед.

— Если бы ты только знала, что я чувствую каждый раз, когда их вижу! Джим смотрит?

Джим глядел, все еще сидя на полу. Вид у него был — краше в гроб кладут.

— Так, давай посмотрим, где тут у нас Сью.

В рабочем пространстве появилось изображение самодовольно улыбающейся Робин. Вскоре голос Марта произнес:

Да. Вы действительно очень красивы.

Она в ответ рассмеялась.

Голос Марта продолжал:

Не возражаете, если я прыгну вверх?

Кит спросила:

— Это так она выглядела для тебя?

Март отрицательно покачал головой и убрал звук.

— Она была очень хорошенькая и гляделась лет на девятнадцать или двадцать. Ты заметила куклы за ее спиной?

— И беспорядок. Там еще был плюшевый медвежонок.

— Она хотела внушить мне, что она еще молодая девушка, не старше двадцати, просто здесь выглядящая старше. Она поначалу и пыталась разговаривать как подросток, но потом забыла и перестала притворяться. Я это отметил. Сью каким-то образом узнала о моем прибытии на астероид и поспешила к вратам, где уговорила настоящую девочку-дежурную отправиться попить кофе или еще что-нибудь в этом роде, а она, мол, ее подменит на это время. Похоже, здесь есть место, откуда можно наблюдать за новоприбывающими, и Сью быстро его отыскала, потому как боялась, что за ней может заявиться Джим. Таким вот образом меня на вратах встретила ослепительная рыжеволосая девица, назвавшаяся Пенни. Глянь на экран.

В рабочем объеме голографического экрана они увидели огромную пещеру, заполненную грязью и водой. Кое-где пробивались чахлые травинки болезненно-желтоватого цвета: для полноценного роста света ярких ламп на своде пещеры было явно недостаточно.

— Когда я подпрыгнул вверх, чтобы заснять простиравшийся передо мной пейзаж, я видел отнюдь не это, — сухо прокомментировал Март. — Не своими глазами, не когда глядел через визор. Но вот все, что видел мой цифровик.

— Ты хочешь сказать?…

— Я хочу сказать, что именно здесь мы и находимся на самом деле. Прямо сейчас.

Редд пробурчал:

— Вы меня в это втянули.

— Если ты говоришь обо мне, — ответил Март, — я соглашусь. Да, я тебя втянул в это дерьмо. Но если ты имеешь в виду Кит, так мы с тобой продолжим наш недавний весьма оживленный диалог.

— С аргументами в виде фонаря?

— Попытайся — и узнаешь.

— Это то, чего я хочу, — заявила Кит. — Я хочу видеть. Ты все снимал, когда попал сюда. Я знаю, что снимал. И я хочу увидеть Джима и саму себя, и хочу знать, как это место выглядит на самом деле.

Так они и сделали.

Все трое отправились в путь на следующее утро. Позавтракав тем, что на самом деле оказалось лепешкой из зерна грубого помола.

— Хочу предложить вам сделку, — сказал Редд. — Как вы думаете, сможете меня одолеть в беге? Любой из вас?

Кит покачала головой, но Март принял вызов:

— Я, пожалуй, попробую. Хочешь убедиться?

— Думаешь, сможешь это сделать в скафандре?

— Это обуза, но ведь ты курильщик, так что шанс есть.

— Да, пожалуй. Вот что я предлагаю: я уйду прямо сейчас. И отыщу Робин. Когда я ее найду — а я найду, — я забираю ее в свой хоппер, и мы возвращаемся в Нью-Йорк раньше, чем вы об этом узнаете. Сечете?

Март кивком выразил понимание.

— План хорош, да только в нем есть один существенный изъян, — Редд сделал паузу, вид при этом имел задумчивый. — Мы не знаем, выпустят ли они нас безо всякого сопротивления, без борьбы. Может, выпустят. А может, и нет.

— Не выпустят, — уверенно сказала Кит.

— Я тоже так думаю, — поддержал ее Март, — но мне бы хотелось услышать твои доводы.

— Элементарно. Мы раскусили это место. Они это поймут, потому что никто из здешних обитателей не хочет его покидать, а мы вот захотели. И если мы выберемся отсюда, то расскажем всему миру, что здесь творится. Поэтому выбраться нам не дадут.

Редд ухмыльнулся. — Мудрая леди. А как насчет тебя, Март? Ты так же думаешь?

— Примерно. А как ты?

— Ну, у меня нет такой уверенности, как у мисс Карлсен.

— Но допускаешь такую возможность. Почему?

— Да просто потому, что в любое дерьмо проще вляпаться, чем потом из него выбраться, вот и все. Вы, может быть, думаете: я то, что в кино называется «супермен»?

— Ну, ты ведь работал звукотехником, — покачал головой Март, — так что вряд ли тебя так можно назвать.

— Верно. Я не такой. Но были десятки случаев, когдя я мог бы по-геройствовать. И был бы сейчас конченым человеком. А может быть, мертвым, или сидел бы в тюряге. — Редд пожал плечами. — Я знаю жизнь и знаю людей, ясно? Людей, которые были когда-то моими соседями. Парней, с которыми ходил в школу. Большинство ни о чем не задумывалось, были и такие, что вообще не понимали, на каком свете живут, пока кто-нибудь не открывал им глаза. Да, в дерьмо, вроде вот этого, вляпаться очень легко.

— Но назад дороги нет, — продолжила Кит.

— Точно. Поэтому я думаю то, что думаю. Они временами посылают людей на Землю, сечете? Она нам говорила про тех, что занимали эту хибару раньше. Зачем их туда послали? Для поправки здоровья? Как же! Я думаю, просто они увидели, что за хрень тут на самом деле творится.

— Согласна, — кивнула Кит.

— Правильно. Я так считаю: у нас больше шансов выбраться, если мы будем держаться вместе, а не порознь. Я помогу вам, если вы поможете Робин и мне.

— Мы поможем, — заверил его Март.

Кит перевела взгляд с Редда на Марта.

— Винди, а что если Робин не захочет лететь с ним?

— Это мы поймем, как только выберемся отсюда, — ответил Март. — А если мы начнем драться друг с другом…

Март пожал плечами.

Редд открыл помятую вакуумную упаковку «Старого Кэмела», заглянул внутрь и закрыл снова.

— Заметано. Кит, если вы даете слово, что сопроводите ее до Нью-Йорка и там отпустите на все четыре стороны, я даю свое слово, что не буду вам в этом мешать. Если, конечно, она не захочет вернуться на Землю вместе со мной и сама вам об этом скажет.

— Договорились, — Кит протянула ему руку.

— А что там насчет состязания в беге? — спросил Редда Март.

— Ничего. Просто мы разделимся. Вдвоем нам легче будет ее отыскать, чем мне в одиночку. Если не нравится такой план, я просто от вас сбегу, и попробуй меня догони.

— Не надо убегать, я не возражаю, — согласился Март. — Напоминаю: Врата Четыре. Мы будем вас там дожидаться, или вы нас, но не долго. Час или два максимум.

Редд кивнул и быстрым шагом двинулся прочь. Они видели, как он остановился там, где тропа ныряла в прелестную рощицу, чтобы раскурить сигарету. Затем он исчез из виду.

Они дошли до того же места, но в рощицу углубляться не стали, а обогнули ее, миновав заодно маленькое, но очень красивое озерцо. Наконец Кит заговорила:

— Ты действительно беспокоишься за Робин и хочешь вытащить ее отсюда?

— В общем, да, — ответил Март, — но не так, чтобы очень. В конце концов, не убьют же они ее. Станут держать под воздействием наркотиков или чего-то еще, и она будет счастлива. Может быть, даже больше, чем когда была с Джимом.

— Ты сказал, будто понял, что перед тобой не девушка-подросток, когда она забылась и перестала имитировать подростковую речь. Но ты знал что-то еще, ведь ты прямо заявил нам, что это на самом деле Робин. Она тебе сама это открыла?

— Нет. Просто один раз она проговорилась, назвав меня Марти. Именно так Сью меня называла…

— Ясно.

— А так эта лже-Пенни именовала меня мистер Уайлдспринг. Вот ты, Кит, хочешь играть драматические роли, и я уверен, у тебя это получится. Но знаешь ли ты, в чем отличие хорошего актера от плохого?

— Дело в харизме. Если она есть, это сразу видно, с первого взгляда.

— Харизма — это уже свойство звезды, но ведь есть множество хороших актеров, которые не являются звездами и никогда ими не станут. Но все равно они хорошие актеры, и если тебе нужен кто-то, чтобы сыграть роль очередного полицейского или остроумной девицы, владелицы гастрономической лавки, они с этим отлично справятся. Разница между плохим актером и хорошим заключается в том, что плохой может выглядеть на уровне в течение пяти минут. Дайте ему нормального режиссера и приличный сценарий, и он с ролью справится. Но хороший актер будет оставаться в образе ровно столько, сколько понадобится.

— К чему ты ведешь, Винди?

Он развел руками и уронил их, изобразив жест отчаяния.

— Я не хочу об этом говорить.

Ее пылкое объятие удивило Марта. Поцелуй длился долго. А когда они наконец разделились, Кит сказала:

— А теперь выкладывай. Для чего в конце концов существуют друзья?

— Просто временами я проклинаю свою профессиональную привычку все подмечать, включая мелочи.

Какое-то время они шли в молчании, затем Кит опустилась на мраморную скамейку.

— Это ты про меня и Джима, да?

Март кивнул.

— Хорошо, давай, облегчи душу.

— Ты сказала, что он сорвал с тебя одежду. Однако она не порвана, и ни одна пуговка не потеряна.

— Но одежда здесь тоже выглядит лучше, чем она есть на самом деле.

Март промолчал.

— Но это так! На большинстве из живущих здесь людей надето самое настоящее тряпье. Ты же видел это, когда мы просматривали диск. Однако для наших глаз это тряпье казалось роскошным одеянием.

Март навел на нее цифровик и, пятясь, включил запись.

— Мы зайдем в первый попавшийся дом и просмотрим, что я сейчас заснял. Если на твоей одежде будут дыры или мы увидим, что пуговицы оторваны… я принесу свои извинения. Но что ты скажешь, если ничего такого мы не увидим?

— Винди!..

— Ладно, проехали. Я все понял.

— Винди, я люблю тебя. Правда! — Из глаз Кит ручьями полились слезы. — Ты взаправду думаешь, что я стала бы раздеваться для Джима, если бы не была до смерти напугана?

— Да. Я бы рад ошибиться, но я так думаю.

— Тебе несладко пришлось с Робин, — Кит отчаянно нашаривала носовой платок. — Я по-онимаю. Я ни-ни-икогда по-настоящему не понимала, как все это скве-е-ерно, до сегодняшнего дня, Ви-и-инди…

— Держи, — отключив цифровик, Март протянул ей свой носовой платок.

Кит промокнула глаза и высморкалась.

— Ничего больше не говори, Винди. Хорошо? Здесь ведь все по-настоящему красиво, даже если это и нереально. Давай просто пойдем и будем любоваться видами, пока есть время.

Они так и сделали: прошли сквозь миниатюрную долину и поднялись по склону к нарядному домику из плитняка. Малая сила тяготения делала прогулку весьма приятной. Март вспомнил, что на Небесах человек может бежать, бежать и бежать и никогда не устанет. Он где-то про это читал, только не помнил, где. Когда они перешагнули через журчащий ручеек, по берегам которого росли белые и голубые полевые цветы, Март начал легонько насвистывать какой-то мотивчик.

Благообразный мужчина лет пятидесяти или около того сажал кусты на лужайке перед домиком. Кит спросила мужчину, приведет ли эта тропа к воротам, а Март добавил:

— Врата Четыре. Мы договорились там встретиться с друзьями.

— Меня зовут Хэп Харпер. — Хэп улыбнулся и вытер руки о штанины своего комбинезона, на котором не было ни одного пятнышка. — Руки пожимать друг другу не станем — у меня они грязные. Так что придется вам поверить на слово, что это я и есть. Когда-то я работал в банке в Сэгино.

Март и Кит назвали свои имена.

— Что ж, эта дорожка не приведет вас к Вратам Четыре, если вы пойдете по ней прямо. Вам надо шагать до следующего перекрестка, затем свернуть налево. Пойдете в том направлении, пока не выйдете к мостику через озеро. Вскоре после этого будет развилка, выберете левую тропу и вскоре окажетесь на месте. Не заглянете на чашечку чаю?

Кит ответила:

— У нас не очень много времени.

Март кивком подтвердил ее слова и добавил:

— Нам надо будет вскорости уйти, но чаю я выпил бы с удовольствием. Если вас это не затруднит.

— Ни в коем случае!

Гостеприимный хозяин провел их в безукоризненно чистый дом, который внутри казался гораздо более просторным, нежели это можно было предположить, оценив его внешние габариты. Они прошли через гостиную и столовую в уютную кухню, где ряды до блеска отполированных медных кастрюль и сковородок отражали связки лука и домашних колбасок, свисающих с потолочных балок.

— Мистер Уайлдспринг, независимый видеопродюсер, — представил хозяин Марта улыбающейся седовласой даме. — Он и мисс Карлсен снимают здесь документал про наши места.

— О, я бы хотела посмотреть это, — оживилась женщина. Она вытерла руки кухонным полотенцем и протянула руку Кит. — Зовите меня Ида, мисс Карлсен. Это случайно не вы вели «Субботнее шоу игрушек»?

Кит улыбнулась.

— Зовите меня Кит, Ида. Да, это была я. Три долгих, как жизнь, сезона я играла в игрушки и разговаривала с игрушками. Пожалуй, я предпочла бы разговаривать с щенками и котятами.

Март сказал:

— Я заметил стереовид в вашей гостиной, Ида. А меня, кстати, можете называть Март. Я знаю, это необычное имя, но я родился в марте, и родители решили, что Март Уайлдспринг будет звучать забавно.

Ида улыбнулась.

— Я тоже могла бы вам кое-что сказать про имя Хэпа. Может, и скажу попозже. Вас интересует, смотрим ли мы «видик»?

Март кивнул.

— Да. Не часто, но время от времени.

— Я не могу показать вам наш документал, как он будет показан в Сети, — объяснил ей Март. — Фильма, по сути, еще нет. Но у меня с собой диск, на котором запечатлены ваши дивные места. С удовольствием покажу вам отдельные фрагменты.

Хэп произнес одобрительно:

— Мне бы тоже хотелось их увидеть.

— Но сначала я должен кое-что вам сказать, — предупредил Март. — Это займет минут пять.

Ида снова улыбнулась.

— Вот и прекрасно. А я за это время заварю чай. Чай должен настояться.

— Вы ведь слышали поговорку о людях, которые видят мир сквозь розовые очки, — начал Март. — Это, конечно же, может быть понято и буквально. Если глядеть через стекла с розовым напылением, то все вокруг выглядит гораздо более приятным и здоровым. Я уж не говорю о тех чудесах, которые творят профессиональные фотографы и операторы, а также о компьютерном волшебстве.

Кит спросила:

— Разумно ли это, Март? Может, лучше не вглядываться во все слишком пристально и оставаться в неведении?

Март пожал плечами.

— Любовь тоже может вызвать такой эффект. А любовь к самому себе в этом смысле вообще вне конкуренции. Я как-то шел по улице, вдруг увидел парня со злобным взглядом и помятым лицом и подумал, что этот тип выглядит, как будто на него свалились все беды мира. А сделав еще два шага, я понял: это мое собственное отражение в витрине магазина. Когда я смотрю в зеркало осознанно, я выгляжу совсем по-другому. Для себя родимого я выгляжу гораздо приятнее.

Ида глубокомысленно изрекла:

— Любовь позволяет нам увидеть все то хорошее, что есть в человеке, все прекрасное и чудесное, мимо чего мы проходим в повседневной суете.

— Совершенно верно, и я могу привести вам интересный пример этого. Я люблю Кит, и думаю, что она прекрасна. Не просто прекрасна, но совершенна, и я повторял ей это снова и снова. Когда я попал сюда, все здесь выглядело очень, очень красивым. Ну, вы и сами это заметили.

Хэп и Ида согласно кивнули.

— Когда я смотрел на Кит, она выглядела прекрасно — но точно так же выглядела наша знакомая по имени Сью и некоторые другие женщины, которых я тут повстречал. Я призадумался над этим. Меня также удивляла одежда Кит, поскольку она совсем не изменилась. Кит выглядит прекрасно во всем, что на ней надето, и она смотрелась прекрасно вот в этом — в некоей детали нижнего белья, в том, что на ней сейчас, во всем. И все эти одежки тоже выглядели прекрасно. Но они не изменились. Они немного помяты, но сомневаюсь, что вы это заметили.

— Я точно ничего не заметил, — заявил Хэп.

— Вот это меня и удивляло. Кит как-то мне говорила, что в любой женской фигуре обязательно найдется какой-то недостаток. Может, и больше, но как минимум один гарантированно имеется. У женщин есть еще и недостатки характера. Например, Кит слишком доверчива. Я люблю ее за это, но это недостаток, и он мне известен.

Ида глядела на Марта, как обычно люди смотрят поверх стекол очков, только вот никаких очков у нее на носу не было.

— Вы хотите сказать, что с мужчинами все не так?

Март покачал головой.

— С мужчинами то же самое. Даже хуже, если на то пошло. Вы этого не заметили, но лицом я страшен, как смертный грех. И характер у меня не подарок. Одним из моих недостатков является то, что я слишком много думаю. Если уж мне забралась под шляпу какая-нибудь идея, я не могу остановиться, пока не обсосу ее со всех сторон. Всю прошлую ночь я размышлял, как выглядит Кит и почему это так, и под конец я все-таки дошел до истины.

— Расскажи нам, Винди, — попросила Кит.

— Да на самом деле все очень просто. Чем бы ни являлся фактор, который заставляет наши мозги воспринимать все в улучшенном виде, он не мог воздействовать на мой мозг в том случае, когда речь шла о Кит. Не мог по той простой причине, что восприятие Кит в моем мозгу уже было изменено любовью.

— Это делает вам честь, — улыбнулась Ида.

— Благодарю. Подобная мысль заставила меня поинтересоваться, а как же Кит будет выглядеть на тех кадрах, которые я уже здесь заснял своим цифровиком. Она там смотрелась восхитительно. Но только она одна.

— Мне это тоже кажется странным, Винди, — сказала Кит. — Почему этот фактор не действует на видео?

Март почесал подбородок.

— Думаю, я это понял. То, что я снял, ужасало. Нет, планы и ракурсы я взял правильно, все цвета передал верно и очень жизненно, а освещение было такое, что лучше не бывает. Я снял много видеофильмов и думаю, что умею это делать не хуже других операторов, но нынешний мой фильм превзошел все прежние работы. Понимаешь, что я имею в виду?

— Да. Фильм был снят превосходно, но то, что было снято, выглядело ужасно, за исключением меня.

— В точку! — Март выщелкнул диск из цифровика. — Это было вступление. Наверное, оно длилось больше пяти минут. Если так, то я приношу извинения. А теперь я продемонстрирую кое-что из снятого материала.

На экране появился голый холм, состоящий из камней и земли, изображение слегка покачивалось, поскольку Март снимал с плеча, а не со штатива. На верхушке холма находилась хибара, жуткая конструкция из ржавых листов жести, некрашеных древесностружечных плит и кривых подпорок из металлической арматуры. Перед ней тощий, как скелет, мужчина в рваном тряпье ковырял землю куском ржавого железа, копая ямки для посадки кустов. Сами подготовленные для посадки кусты были обернуты в рваную мешковину, и совершенно ясно было видно, что они не жильцы — или уже засохли, или сделают это в ближайшем будущем. Голоса Кит и Марта, остающихся за кадром, были обращены к истощенному человеку в лохмотьях. Человек выпрямился с улыбкой, явившей миру гнилые зубы, и вытер грязные руки о не менее грязные бедра. «Меня зовут Хэп Харпер».

— Ты уничтожил их рай, — сказала Кит Марту, когда коттедж на холме скрылся из виду.

— Зато ты убедилась, как они выглядят по-настоящему.

— Это уж точно.

— Как думаешь, долго они протянут, если останутся здесь и будут жить, как сейчас?

— Может быть, год. Чай, который она для нас приготовила…

— Был просто водой из сточной канавы.

— Но она это так не воспринимала.

— Мы тоже, — сухо заметил Март. — Но это было именно так.

— Они умрут? Здесь должно быть множество мертвецов повсюду. Их кто-нибудь подбирает?

— Откуда мне знать? — Март почесал подбородок. — Я несколько раз видел спящих на земле людей.

— Я тоже таких видела, — отозвалась Кит спустя несколько секунд. — Но никогда не пыталась их разбудить.

Девушку у Врат Четыре звали Нита. Она выглядела моложе, чем Пенни, и у Марта зародилось подозрение, что она действительно была все еще очень юной.

— Нам надо выйти наружу, забрать кое-какие вещи. — Кит нашла нужный шкафчик и извлекла из него свой прозрачный космокостюм. — Полагаю, мы вернемся достаточно скоро.

На лице Ниты отразились сомнения и озабоченность.

— Мне ничего не говорили о людях, которые выходят наружу.

Кит широко улыбнулась.

— Это потому, что здесь просто не о чем говорить. Правда-правда. Мы наденем свои скафандры и выйдем через твой шлюз. Вот и все. Можешь помахать нам рукой, если захочешь. Это будет очень мило с твоей стороны.

— Вы этого не увидите, ведь я буду очень занята. Внутри самой шлюзовой камеры нет никаких приспособлений для управления. Так же, как с внешней стороны. Ни рычагов, ни ручек, ничего такого. Вот почему кто-то должен дежурить у ворот.

Кит выглядела озадаченно.

— Это какой-то странный шлюз.

— Чтобы не пропускать нежелательные элементы, — пробормотал Март. Он вернулся к арке, через которую они прошли в помещение при шлюзе, и стоял в проходе, внимательно изучая залитый солнцем пейзаж.

— Я знаю, что по ночам здесь идет дождь. А гром у вас бывает?

Нита покачала головой.

— Не думаю.

Кит насмешливо глянула на Марта.

— Мне показалось, что я услышал раскат грома, вот и все, — пояснил Март.

Он застегнул поношенный оранжевый скафандр.

— Я бы на твоем месте поскорее надел космокостюм. И шлем тоже привинти.

— Тут, где мы находимся, дождей не бывает, — сказала им Нита.

— Это люди, — Кит повернула ухо в сторону арки, чтобы лучше слышать. — Толпа. И они орут.

— Быстро надень скафандр, умоляю.

— Да, конечно.

Кит сдвинула в сторону валяющихся на скамейке кукол, присела и принялась натягивать на ноги свой прозрачный космокостюм.

— Они, похоже, совершенно вне себя.

— Шлем тоже надень, — приказал ей Март. — Мы уходим.

— Мы же обещали Джиму подождать.

— К черту Джима!

На верхушке ближайшего невысокого холма появились две фигуры — одна темная, другая алая, хорошо различимые на фоне ярко-зеленой травы. Они бежали, вернее сказать, перемещались длинными и не слишком эффективными прыжками. Март видел, как темная фигура остановилась и оглянулся назад, чтобы посмотреть на красную. Издали донесся какой-то крик — слов было не разобрать.

Март включил цифровик. Откуда-то издалека доносились удары барабана — очень большого барабана, больше любого другого, который он когда-либо слышал.

Угрюмый, угрожающий смертью барабан, бить в который мог только великан.

— Винди?…

— Бегом в шлюз, — бросил ей Март, не оборачиваясь.

— Там беспорядки, да?

— В шлюз!

Алая фигурка упала, и темная помогла ей подняться. Пальцы Марта нащупали карабинчик, которым крепился фонарь к поясу с инструментами.

Барабан зазвучал громче, когда на вершину холма высыпала толпа.

Темная фигура обернулась к ней лицом. Вспышки выстрелов и пороховые дымки были не видимы отсюда. А звук выстрелов доходил до ушей Марта ослабленным, но все же различимым на фоне барабанного боя: «…шесть, семь, восемь…» Март поймал себя на том, что считает выстрелы, хотя не собирался этого делать.

Одиннадцать, двенадцать… у многих полуавтоматических пистолетов в магазине помещается 15 патронов. У некоторых даже больше.

Кит рядом с ним сказала:

— Это Джим, да? Боже мой! Посмотри, как напугана Робин.

— Иди в шлюз! — прорычал Март.

А затем он побежал, хотя опять же сознательно тоже не намеревался этого делать. Толпа остановилась, убоявшись выстрелов Джима.

Четырнадцать, пятнадцать…

Робин опять упала и копошилась, пытаясь подняться, когда Март подбежал к ней. Схватив женщину за талию, он рванул ее вверх, перебросил через плечо и пустился бежать изо всех сил.

Ее внезапный визг мог бы остановить его, такой он был силы, но встал Март, только когда услышал не менее сильный и исполненный такого же ужаса визг Кит. Он крутанулся на пятке, чтобы посмотреть, что творится сзади… И увидел невозможное.

На вершине холма появился гигант цвета медных горшков Иды. Фигурки в толпе, мужчины и женщины, казались детьми по сравнению с ним, причем маленькими детьми. Толпа пыталась расступиться перед великаном, но люди не успевали отбежать. Восемь или десять погибли под его ступнями.

Март, не разбирая дороги, пустился бегом с Робин на плече и остановился, лишь когда оказался в фальшивой комнате, которая на самом деле была воздушным шлюзом. Откуда-то снаружи донесся голос Кит:

— Эта девушка! Нита! Она убежала!

Робин вырвалась из рук Марта и с криком: «Я все сделаю!» — выскочила наружу. Целых полсекунды, показавшихся вечностью, Март стоял неподвижно, восстанавливая дыхание. Когда он наконец собрался с силами, чтобы что-то предпринять, сверху свалилось, закрывая арку, то, что Март в свое время принял за декоративную стену, а на самом деле было дверцей шлюза. Вот только захлопнулась она как раз в тот момент, когда в арку ворвалась Кит. И Март увидел, как падающая стальная стена сбивает Кит с ног и рассекает пополам.

Космическое пространство казалось Марту теплым, родным и приветливым, когда на ракетной тяге он мчался прочь от Номера Девятнадцать. Солнце, до которого было пятьсот миллионов миль, выглядело ярким огоньком свечи и, казалось, говорило о Земле и доме.

В несколько прыжков он достиг пояса астероидов, вышел на типичную астероидную орбиту и только тогда позволил себе перевести дух. Если его преследовали — а скорее всего, действительно преследовали, — то здесь, в самой гуще пояса, среди всех этих летающих скал, очень трудно будет радаром нащупать его хоппер. Здесь он был в большей безопасности, чем в безмерной пустоте между Поясом и орбитой Марса или между орбитами Марса и Земли.

И только здесь он наконец полностью просмотрел то, что успел записать на диск его цифровик.

Вспомни, о Пресвятая Дева Мария, что доселе не ведомо случая, чтобы кто-либо прибегающий к Твоей защите, взывающий Тебя о помощи или взыскующий Твоего заступничества остался без ответа. Ободренные этим… Вдохновленные этим…

Никаких сомнений, забытые слова постепенно возвращались, рано или поздно он все вспомнит.

Ищите — и обрящете, стучитесь — и вам откроют.

Что-то в этом роде.

Март почесал подбородок. Когда Болван Билл пошлет его материал подальше — а он, скорее всего, так и сделает, — у Марта развяжутся руки. Можно будет предложить запись ПубНету или ВидНету, но только если они заплатят ту цену, которую отказалась дать UDN. Или больше. Исходя из этих соображений, следовало запросить с Болвана Билла не слишком много, скажем, миллиона два или даже меньше.

С другой стороны, с Болвана Билла станется купить материал и сидеть на нем, как собака на сене, если цена будет низкой. Есть некий порог, переступить который Болван Билл не решится из опасения проделать слишком большую дыру в бюджете. Фокус в том, чтобы запросить цену чуть выше этого порога.

Когда он наконец закончил написание е-мейла для Уильяма У. Уильямса, вице-президента по программированию UDN, с кратким описанием всего заснятого, запрошенная за этот материал цена равнялась пяти миллионам. Он мог, вполне мог, получить столько от ПубНета или от кого-то другого. С ними он начнет торговлю с шести миллионов.

Март нажал кнопку «Отослать», пробормотал: «Пресвятая Богородица, помоги мне» — и занялся приготовлением обеда. Люди с Номера Девятнадцать, возможно, уже заполучили хоппер Кит, начиненный огромным количеством поваренных книг и специй. Если еще не заполучили, то сделают это в ближайшем будущем. И что они со всем этим сотворят?

Сколько раз он повторял ей, чтобы она шла в шлюз? Кит не послушалась. Мотивы ее неповиновения были прозрачны, она хотела быть с ним, разделить с ним риск.

— Нечего бабам рисковать наравне с мужиками, — пробормотал Март, захлопывая дверцу микроволновки. — Женщины не для этого созданы.

Но попробуй втемяшь им это!

Когда мать Иисуса с братьями Его пришла в дом, где Он учил народ, и просилась войти внутрь, Он ей отказал. Иисус совершенно точно знал, какая участь Его ждет и какому риску подвергают себя Его апостолы. Он не хотел, чтобы этот риск ложился и на Его мать.

Ответный е-мейл пришел, когда он как раз покончил с едой.

Мистер Уайлдспринг. Пожалуйста, свяжитесь со мной по коммуникатору. Звонок из космоса стоит дорого, поэтому вы можете позвонить за счет получателя: USA 1105 8129-4092-6 Х7798, Ким Грэнби, ассистент по особым поручениям, отдел программирования.

Фирменный белый логотип на голубом фоне подтверждал, что послание исходило от UDN — «Юнайтед Дигитал Нетуорк».

Март записал номер и набрал вызов. За счет получателя, разумеется.

Ким Грэнби выглядела на двадцать пять, хотя Март точно знал: ей как минимум лет на десять больше. Ухоженные черные волосы обрамляли правильный овал лица.

— Слава богу! — воскликнула Ким Грэнби. — Я боялась, что вы не объявитесь до завтра. Я просмотрела ваш материал — фрагментами, пока еще не весь. Это хороший материал. Очень, очень хороший.

Звучало, как прелюдия к отказу. UDN собиралась дать ему от ворот поворот, и это развязывало руки. Теперь он будет выбирать, кому предложить фильм. Но, как бывалый игрок в покер, Март приложил все усилия, чтобы на лице его не отразилась даже малейшая тень улыбки.

— Вы понимаете, что это еще сырой материал. Он, конечно, еще нуждается в обработке и редактуре. Но я об этом уже говорил в своем сообщении.

— Да, говорили, — Ким Грэнби одарила его сдержанной улыбкой. — Я уже сказала, что посмотрела не все — фактически меньше половины. Но я рассказала вице-президенту, о чем этот фильм и о тех фрагментах, которые успела посмотреть. И мы хотим купить у вас этот материал.

Март выругался про себя.

— Но до того как мы заключим сделку, я должна прояснить несколько вопросов. Вы делали этот фильм не один. Некоторые сцены озвучены Кит Карлсен, и она же появляется в нескольких кадрах из тех, что я просмотрела. Однако из вашего сообщения можно понять, что вы единственный правообладатель. Это так?

Март кивнул:

— Могу я объяснить, в чем дело?

— Разумеется.

— Большая часть материала была заснята мною в одиночку.

Но ближе к концу у нас сформировалась команда из четырех человек. Кит, Джим и Робин Редд, ну, и я. Каждый из нас в то или иное время работал на UDN. Вы знакомы с Кит или Робин? Или с Джимом?

— Я встречалась с мисс Карлсен раз или два. — Снова та же скупая улыбка. — Один раз точно. Она сейчас не с вами?

— Она мертва.

Ким открыла рот и, ничего не сказав, закрыла.

— Кит мертва, Джим мертв, а Робин тоже, возможно, мертва. Насчет Робин я не уверен, но Джима вы увидите…

— Увижу, как он умирает?

— Да. Сам-то я этого не видел, я даже в видоискатель не смотрел, но цифровик был включен и все запечатлел. На диске эта сцена есть. И на той копии, что я вам отослал. Его расплющило. Или лучше сказать, раздавило. И Кит тоже мертва.

Последовала долгая пауза. Наконец Ким Грэнби произнесла:

— Мне она нравилась.

— Мне тоже.

— Вы сказали, что среди отснятого материала есть сцена смерти Джима? Я не ослышалась? Вы это сказали?

Март ограничился кивком.

— А миссис Карлсен?

— И эта сцена там есть. Кит разрезало пополам.

Еще одна пауза.

— Вы шутите?

— Если бы…

— И это тоже есть?… Я… мне нужно переговорить с мистером Ин-глисом. Я вам тотчас перезвоню!

— Минутку! — Март поднял руку. — Что там с мистером Инглисом? Я полагал, что имею дело с Биллом Уильямсом. А мистер Инглис, это кто — Фил Инглис?

— Правильно. Мистер Уильямс оставил работу в Сети, чтобы посвятить себя иным занятиям. — На прекрасном лице Ким Грэнби не отражалось ровным счетом никаких эмоций. — Теперь мистер Инглис является вице-президентом и главой отдела программирования.

— Я знаком с ним.

— Я это знаю, мистер Уайлдспринг. Он называет вас своим старым другом. Но все равно я должна с ним переговорить.

— Хорошо. Вы мне перезвоните?

Внезапно выражение прекрасного лица смягчилось.

— Вы знаете, что ПубНет работает над проектом, в чем-то схожим с вашими «Гробницами…», мистер… можно мне звать вас просто Март?

Марту захотелось почесать подбородок, но он этого не сделал.

— Конечно, мисс Грэнби. — Март использовал секундную паузу, чтобы собраться с мыслями, хотя этого времени было явно недостаточно по его понятиям. — Мне это нравится.

— Тогда и вы называйте меня Ким, пожалуйста. Да, я тебе перезвоню. Можешь твердо на это рассчитывать, Март. И это будет скоро. А пока что — до свидания.

А Кит умерла. И осознание случившегося снова начало непереносимо давить на него. Март отвернулся от пустого экрана. Временами у него возникало ощущение, что он уже как-то смирился с потерей. Но это было не так. Его руки тряслись. Он со злостью засунул их в карманы, точно зная, что эта дрожь не прекратится, что бы он ни делал.

Кит умерла, и Джим умер, и Сью, возможно, тоже мертва. Земле, всему человечеству угрожало нечто, выпущенное на волю мертвецом, и это была очень серьезная опасность и серьезная проблема, но все это заслонял один-единственный непреодолимый факт — Кит умерла. Ее больше нет.

Если бы в хоппере имелось виски, то он сейчас же начал бы пить и к моменту, когда поступит звонок из UDN, был бы в стельку пьян. Слава богу, ни капли спиртного на борту не было.

Кит умерла, и он никогда больше ее не увидит.

Сейчас ее душа пребывает где-то в каких-то подвластных Богу пространствах. Когда-нибудь их души там встретятся. Они обнимутся, засмеются, будут вспоминать прошлое и касаться друг друга руками.

Когда-нибудь…

Вспомни, о Пресвятая Дева Мария…

— Для начала, — заявила Ким Грэнби, снова перейдя на официальный тон, — я должна сообщить вам, что ПубНет работает над проектом, похожим на ваш. Я, кажется, уже это говорила? Но мистер Инглис настоял, чтобы я вам это еще раз повторила. Он хочет, чтобы не было никаких недомолвок и вы это тоже знали.

Март кивнул.

— Пожалуйста, передайте ему: я ценю его откровенность.

— Но то, что делают они, по сенсационности даже рядом не стоит с вашим материалом, — продолжила Ким Грэнби. — А вот это уже я говорю по своей инициативе, а не по поручению мистера Инглиса. Хотя, мне кажется, что он одобрил бы мои слова.

— С твоей стороны это очень мило.

Она улыбнулась.

— Постараюсь быть еще более милой. И скажу тебе, что мистер Инглис и я просмотрели все, что ты нам послал. Мы смотрели вместе, если уж выражаться точно. И мы делали заметки по ходу просмотра. Оба — он и я.

— Я понимаю.

— И я вернулась к тебе с предложением. — Ким сделала паузу, чтобы набрать в грудь побольше воздуха, и надо сказать, это у нее получалось как-то особенно привлекательно. — Когда во время прошлого звонка я сообразила, что ты нам послал, то решила: я должна немедленно обсудить это с мистером Инглисом. Я могла бы уже тогда предложить тебе сделку, но вдруг бы ты отказал? Когда я это объяснила мистеру Инглису, он заверил, что я поступила совершенно правильно. Теперь это уже другое предложение. Если тебе понадобится время, чтобы его обдумать, мы подождем.

— Возможно, понадобится, — согласился Март. — Но сначала я должен услышать предложение.

— Конечно. Да, действительно. Совершенно точно. — Ее внезапная улыбка была способна растопить и не такое очерствевшее сердце, как у Марта. — Ты джентльмен. Я тут пообщалась с другими нашими дамами в… ну, мы ходим пить кофе вместе. Ну, ты понимаешь.

Март пока еще ничего не понимал, но на всякий случай покивал. Он ждал, что последует дальше.

— Все характеризовали тебя как парня крутого, резкого и грубого. Но затем Дебби Ноулис сказала, что три мушкетера приняли бы тебя в свою компанию с распростертыми объятиями, и все остальные с ней согласились. Поэтому я хочу сказать — это лично мое, никак не связанное с Сетью, да, так вот, не зависимо от того, примешь ты наше предложение или нет, я бы хотела, чтобы мы стали друзьями. Ничего, что я это сказала?

— Ничего, — ответил Март, — все нормально.

— Я живу здесь, в Нью-Йорке, а ты?…

— Я тоже.

— Это хорошо. Это очень хорошо. А теперь официальная часть. Это я передаю слова мистера Инглиса. Мы заплатим…

Март поднял руку.

— Ты была откровенна со мной, Ким, и я это ценю. Я тоже хочу быть честным с тобой до конца. Я солгал тебе в нашем предыдущем разговоре. Это получилось случайно, но тем не менее… Могу я все разъяснить до самой последней буковки?

Амплитуду кивка Ким Грэнби нужно было бы измерять в миллиметрах, но это был именно кивок, то есть знак согласия.

— Я сказал тогда, что Кит мне нравилась. На самом деле я любил ее. Я очень сильно любил Кит. Рано или поздно ты от кого-нибудь об этом услышишь, поэтому я и хочу сказать сам. Я любил ее, а она погибла у меня на глазах, и я ничего не мог сделать. Я не хочу, чтобы ты потом думала, что я от тебя что-то скрыл.

— Я никогда ничего такого не буду думать, Март! Никогда! — Она снова набрала в легкие побольше воздуха. — Я слышала, что ты терпеть не можешь вида плачущей женщины, это тебя злит, выводит из себя.

— Ну, в общем, да.

— Тогда давай быстро покончим с делами, потому что я могу расплакаться. У нас для тебя два предложения. Первое — простое и безо всяких условий. Восемь с половиной миллионов. Второе зависит от твоего желания и дальше сотрудничать с UDN. Мы предлагаем тебе место старшего продюсера с окладом в полмиллиона. Плюс бонусы, премиальные… Ну, сам знаешь. Если соглашаешься на второе предложение, то цена первого повышается до десяти миллионов. Тебе нужно время для обдумывания?

Март помотал головой.

— Передай Филу, что я принимаю второе предложение.

Март считал, что понимает Кит. Ему казалось, что и Джима он тоже понимает. Джим любил Сью… нет, Джим любил Робин. Джим в каких-то отношениях был сволочью, но он любил Робин. Все мужики в каких-то отношениях сволочи, так почему надо делать исключение для Джима? Джим понимал Робин лучше, чем он, Март, когда-либо ее понимал.

Лучше, чем он вообще мог ее понимать.

Март вспомнил маленькую темную фигурку на холме и хлопки отдаленных выстрелов. Джим стрелял, удерживая позицию до самой своей смерти, надеясь, что выигрывает время, чтобы Робин могла убежать.

Но вот что сама-то Робин? Что с этой женщиной, которую он так долго и отчаянно пытался забыть? Март почесал подбородок. Этого оказалось недостаточно, и он почесал с новой силой, более яростно.

Хотела ли Робин умереть вместе с Джимом?

Или желала пожертвовать своей жизнью, чтобы спасти его — Марта — жизнь?

Или она просто хотела остаться в Номере Девятнадцать? Она ведь, в конце концов, не видела сделанных цифровиком записей. Март подошел к окошку хоппера и смотрел на маленькую голубую искорку, которая была его домом, таким далеким, но так легко достижимым, благословенным и проклятым, где вмещались и добро, и зло. Неужто Робин действительно хотела пожертвовать собой? Ради него?

Имелся только один способ узнать это — вернуться и отыскать ее, предполагая, конечно, что она все еще жива.

А разыскав, спросить.

Филип Дж. Инглис представляет

ПРОПАВШИЕ НА ЮПИТЕРЕ

Святость и Ужасы

Космических Мемориалов

Продюсер и режиссер Март Уайлдспринг

Ведущая Кит Карлсен

Текст читают Кит Карлсен, Тэбби Мерс и Винсент Пальма

Все права принадлежат Марту Уайлдспрингу

и Робин Редд Уайлдспринг

Посвящается Кит Карлсен

и Джеймсу Фрэнки Редду,

которые погибли, чтобы вы могли это увидеть

Перевел с английского Евгений ДРОЗД

© Gene Wolfe. Memorare. 2007. Публикуется с разрешения автора и его литературного агента «Virginia Kidd Agency Inc.».

Владимир Михайлов Про любовь

Каждый когда-то задумывается о смерти. Точнее, не о самой кончине своей физической оболочки — чего об этом думать, приятного мало, — а о том, что будет после. Вечная жизнь в раю, мучения в аду или ничего — пустота и небытие? А если все-таки не пустота, а существование, то какое? Какой он, этот рай (если, конечно, рассчитывать попасть именно туда)? Каково в нем жить вечно?

Обо всем этом можно только гадать. Еще можно верить. В этом смысле искренне верующим легче, хотя и для них остаются вопросы. Некоторые люди, считающие себя здравомыслящими и образованными, находят свой способ уйти от ответа. Что толку гадать или слепо верить. То, что будет, находится за границами нашего физического существования, поэтому в любом случае нам не дано представить себе, как все будет происходить после. Другой вариант — нам не дано предугадать замысел Творца. Следовательно, нечего и пытаться. Правда, и эта позиция весьма уязвима. Действительно, знать точно невозможно, но угадать вполне можно. Вот люди и гадают, как устроена жизнь в раю, есть ли ад и какие наказания за земные прегрешения им там уготованы. Хотите, я расскажу вам, как обстоит все на самом деле? Тогда слушайте.

Для начала — хорошая новость. Никакого ада не существует. Подождите радоваться, потому что рая тоже нет. Все намного проще и одновременно намного сложнее. После так называемой смерти физической оболочки (хотя, замечу, это не совсем точный термин, но детали не так важны, будем пользоваться привычными понятиями) наступает, если угодно, следующий этап существования. И наступает он для всех, независимо от количества и качества грехов. Просто так устроен мир. Бабочками становятся все гусеницы, а не только лучшие из них. Отличие состоит лишь в том, что век бабочки тоже конечен и даже весьма краток, а жизнь после смерти вечна. Она очень отличается от жизни в бренном теле, но это именно жизнь.

Перешедшие на следующую стадию существования (давайте называть это именно так) теряют физическую оболочку, но сохраняют свою сущность, а вместе с ней и все человеческие способности. Они избавлены от болезней, но могут любить, страдать, ненавидеть, творить и получать удовольствие от своего труда. Они лишены привычного тела, но они могут узнавать друг друга, знакомиться, общаться, ходить в гости, жить вместе. У них возникают новые привычки, привязанности и антипатии. В определенном смысле они не перестают быть людьми. Помнят ли они свою земную жизнь? Вот здесь все несколько сложнее.

После перехода каждый индивид оказывается перед выбором, в каком качестве ему продолжить существование. Нет, слово «выбор» не самое удачное. Выбор предполагает осознанное предпочтение одного из нескольких имеющихся вариантов, а здесь дело обстоит не совсем так. Вот представьте себе, что вы покупаете арбуз. Перед вами множество арбузов: больших и маленьких, полосатых и не очень, арбузов-мальчиков и арбузов-девочек. Вы берете их в руки, стучите по ним костяшками пальцев, сжимаете до хруста, щупаете хвостики. Кто-то спрашивает совета у продавца, предположительно прибывшего с родины арбузов. Зачем вы все это делаете? Потому что боитесь ошибиться. Наличие выбора предполагает возможность ошибки. Арбуз может оказаться неспелым или просто невкусным, и все — плакали ваши денежки, а вместе с ними и надежда на удовольствие. Получается, что у каждого человека, стоящего перед выбором, даже в таком простом деле, как покупка арбуза, есть некая цель и план действий по ее достижению. И еще есть представление о желаемом результате деятельности. Когда реальный результат не совпадает с ожиданиями, вы испытываете разочарование и понимаете, что совершили ошибку (если, конечно, результат деятельности полностью зависит от вашего выбора). Возможность ошибки — это справедливая цена за свободу выбора.

Когда происходит переход к новой жизни, ошибка невозможна, потому что выбор осуществляется автоматически. И тем не менее это в некотором смысле совершенно свободный выбор, который каждый делает самостоятельно. В своей земной жизни, долгой или короткой, это значения не имеет, каждый человек переживает разные моменты. Любовь, радость, разочарование, горечь утраты, покой и умиротворение. Есть среди всех этих переживаний те, которые человек называет словом «счастье». У всех это происходит по-разному. Кто-то всю жизнь ищет счастье и только на склоне лет понимает, что был счастлив, но сам тогда об этом не подозревал. Кому-то кажется, что вот оно счастье, здесь и сейчас, а позже оказывается, что это был самообман или иллюзия. Значительно реже бывает так, что человек верно угадывает свой счастливый момент и наслаждается не только счастьем, но и его осознанием. Важно вот что. В момент перехода срабатывает некий механизм (закон природы, Божий замысел), с уникальной точностью выбирающий среди множества моментов каждой индивидуальной жизни один — тот, когда человек был по-настоящему счастлив. Критерием служит отношение к жизни самого испытуемого. Другое дело, что при жизни он может сам всего этого и не осознать.

Вот и получается, что этот пресловутый выбор каждый делает сам, и в то же время выбор происходит без его непосредственного участия, как бы сам собой. Плохо это или хорошо, справедливо или не очень — спорить об этом бесполезно. Так уж устроен мир, и придется вам с этим согласиться. Скажете, что все это не ново, что где-то уже об этом читали или слышали? Вполне возможно. Я же говорил, что познать непознаваемое нельзя, но угадать-то можно. Вот вам и доказательства. Таким образом, каждый человек, навечно запечатленный в своем самом счастливом моменте, остается таким, каким он это счастье застал. Молодым или старым, зрелым мужчиной или юной девушкой. Кому как повезет. И, соответственно, помнит он из своей предыдущей жизни то, что хронологически предшествовало этому моменту максимального счастья.

Зато вы только представьте, как же интересно организована эта жизнь после перехода! С одной стороны, вы можете наслаждаться новыми сонетами Шекспира или стихами Пушкина, можете узнать, что придумал Эйнштейн после теории относительности и какие полотна написал поздний (ну, просто очень поздний) Леонардо. С другой — все это и многое другое возможно при совпадении двух условий. Во-первых, нужно, чтобы Шекспир, Эйнштейн или тот же Достоевский были счастливы именно в активный творческий период, а во-вторых, чтобы вы сами оказались не безмятежно гукающим младенцем и не впавшим в маразм старцем. А ведь бывает и такое! Сколько забавного, поучительного, трагичного и возвышенного я мог бы вам рассказать. Но, пожалуй, я выберу только одну простую историю. Собственно, ради нее я и затеял весь этот рассказ.

Жил да был один человек. Нет, неправильно, он не был один. Жили да были два человека — мужчина и женщина. И жили они счастливо. По крайней мере, оба были в этом уверены. Они встретились совсем молодыми, вместе учились в институте. Полюбили друг друга и сразу же поженились. Потом у них родились дети. Сначала мальчик. А потом еще один мальчик. Они жили вместе много лет, никогда не изменяли друг другу и даже не хотели этого (уж я-то знаю!). У них была большая любовь. Такая, о которой пишут книги и слагают стихи. Такая, которая дается не всем, и многие просто не верят в ее существование. А им повезло, или они ее заслужили — считайте, как угодно, но это было. И вот, когда ему исполнилось сорок два, а ей, соответственно, на два года меньше, пришла беда.

Как-то раз он задержался на работе — отмечали день рождения сослуживца. Посидели, как водится, выпили, закусили. В общем, домой он попал часов в десять вечера, слегка навеселе. Жену он, конечно, предупредил заранее и в намеченный срок вполне уложился. Поэтому звонить с дороги не стал, знал, что жена укладывает младшего, не хотел отвлекать. Послал эсэмэску — мол, еду, буду во столько-то, люблю, целую. Приехал, тихо открыл дверь — вдруг малыш еще не спит, — разделся и прошел в комнату. А жена на диване лежит, за бок держится. Что-то прихватило. Он ее пледом укрыл, посидел рядом немного, и боль отпустила.

Особого значения они этому случаю не придали, хотя раньше она на здоровье не жаловалась. Так иногда бывает со счастливыми людьми, они инстинктивно охраняют свое счастье, неосознанно боятся его разрушить и никого или ничего не пускают в свой мир. Но через какое-то время боль в боку вернулась и уже уходить не хотела. Пришлось обратиться к врачу. Диагноз был самый плохой. Ему, как мужчина мужчине, врач сказал, что медицина здесь бессильна, слишком запущенный случай. Что надо готовиться к худшему и что счет идет на недели, в лучшем случае на месяцы. Но что надо продолжать жить и верить в чудо. Ей о диагнозе они говорить не стали, но она очень скоро все поняла сама. А может, и сразу догадывалась, только не подавала виду или не хотела верить.

Это было нелегкое время. Те, кому приходилось переживать что-то подобное, меня поймут. А остальным и не надо этого знать. Но даже в эти тяжелые месяцы они были счастливы. Пока это было возможно. Он научился делать уколы, он мыл ее и причесывал. Когда она перестала узнавать окружающих, он все равно был с ней, и ему казалось, нет, он знал это точно, что она чувствует — он рядом, и ей становится чуть легче.

Чуда не произошло. Ранней весной она умерла. А он остался жить. У него были дети, им был нужен отец. Постепенно жизнь вошла в какой-то ритм, приобрела смысл и даже ценность. Он научился улыбаться. То есть он делал это и раньше, ведь у детей должен быть нормальный, веселый папа, а не вечно скорбящий вдовец, но теперь к нему вернулась возможность по-настоящему радоваться. Сначала он этому удивился и даже испытал что-то вроде стыда или чувства вины, но потом понял: стыдиться нечего. Жизнь продолжалась.

Через несколько лет старший сын собрался жениться. Невеста — однокурсница сына — была милой, приветливой девушкой. Кажется, они действительно полюбили друг друга. На свадьбе он несколько раз вспоминал о своей любимой, и тогда ему становилось так невыносимо тоскливо, хоть плачь. Но он смотрел на счастливого сына, на его молодую красавицу жену и радовался за них. Он произносил тосты, кричал «горько», танцевал и пел песни.

Вскоре после свадьбы молодые решили жить отдельно. У сына была хорошая работа в финансовой компании. Денег на собственное жилье пока не хватало, но они смогли снять вполне приличную двухкомнатную квартиру.

Шли годы. У него появилась очаровательная внучка. Младший сын поступил в институт и уехал на стажировку в Германию. Они почти каждый день переписывались по электронной почте. Сын подробно рассказывал, как живет и чем занимается. Потом ему предложили интересную работу в совместной компании — полгода здесь, полгода там.

Незаметно подобралась старость. Он не спешил уходить на пенсию, но здоровье стало не то, все чаще пошаливало сердце, и в шестьдесят пять он оставил работу. Младший сын звал к себе в немецкий город Фрайбург. Старший — солидный финансовый аналитик — возражал: зачем нам на Гаити, нам и здесь неплохо. Сын предлагал отцу продать старую квартиру и перебраться поближе к нему, в центр. Но он не хотел продавать квартиру, в которой они были счастливы вместе. Все эти годы он помнил ее и любил. Надо ли говорить, что за все это время у него никого не было, ни серьезно, ни на одну ночь. Он не просто помнил о ней, она была с ним. Всегда и везде.

Здоровье становилось все хуже, он чувствовал, как каждый день силы потихоньку убывают. Вместе с ними уходила жизнь. В один прекрасный день он понял, что скоро умрет. Еще год, два, ну, может быть, три. Тогда он стал думать о смерти и внезапно осознал, что давно ее ждет. Это был его последний шанс. Не то чтобы он устал от жизни, просто с уходом была связана надежда встретить ее там, после смерти. Сначала он даже обрадовался, ведь он так устал жить без нее, но потом, потом он испугался. Он думал: а что если они там не встретятся? Никто не знает, как все это устроено. И тогда опять одиночество, но куда более страшное. Знать, что она где-то тут, рядом, и не иметь возможности встретиться с ней. Никогда, вечно.

Он совсем запутался, он хотел умереть, ждал смерти и боялся ее. В конце концов, за эти годы он привык быть один, привык к тому, чего не в силах был изменить. Можно сказать, приспособился. Такую жизнь не назовешь счастливой, но, по крайней мере, она была гармоничной. Теперь, впервые после смерти жены, его страшило будущее. Тогда он тоже не знал, как жить дальше, но у него был долг, и это помогло. Сейчас долг был выполнен, а впереди ждала развязка. И он был не в силах что-либо изменить. Больное сердце не выдержало всех этих переживаний, и он умер.

Сразу после перехода к нему пришло понимание того, что произошло и где он находится. Вчерашней гусенице ведь тоже никто ничего не объясняет. Она превращается в бабочку и начинает новую жизнь. В этой жизни он был тридцатипятилетним мужчиной. Оказалось, что больше всего он был счастлив первого сентября. Он прекрасно помнил этот день. Они с женой проводили сына в школу, постояли на праздничной линейке и отправились домой. Жена с сыном совсем недавно, буквально накануне вечером вернулись с дачи, а у него в тот год отпуск кончился раньше и пришлось уехать в командировку. Они очень соскучились и очень давно не были вместе — целых две недели. В то утро они любили друг друга, как никогда до этого. А потом просто лежали рядом. Кстати, ровно через девять месяцев у них родился второй сын. С тех пор они отмечали его день рождения дважды в год: первого июня и первого сентября. Второй праздник был только их.

Итак, он стал навечно тридцатипятилетним. Ответ на один из важных вопросов был получен. Со смертью жизнь не кончается. Теперь оставалась вторая задача — найти ее. Это оказалось непросто. Вокруг было полным полно людей, и каждый находился в том возрасте, в котором к нему пришло счастье. Многие из этих людей тоже прибыли относительно недавно и искали здесь своих близких. А были и такие, кто наоборот — стремился избежать нежелательных встреч. Выяснилось, что жизнь в вечности — не такая уж простая штука. Люди оказывались в совершенно новой, непривычной ситуации, перед ними возникали неожиданные проблемы, которые представить себе раньше они просто не могли. Но будучи людьми, они, каждый по-своему, пытались приспособиться к обстоятельствам.

Первым делом ему предложили пройти курс подготовки в специальной адаптационной службе. Ее совершенно бескорыстно организовали местные альтруисты. Вначале он хотел отказаться, слишком долго он ждал встречи, чтобы откладывдть ее на неопределенный срок даже перед лицом вечности. Но побеседовав с двумя сотрудниками адаптационной службы — приятным и обходительным мужчиной (в прошлой жизни он был психологом, специалистом по помощи в кризисных ситуациях) и не менее милой женщиной (она была библиотекарем, а свое призвание нашла здесь), — он все-таки согласился на ускоренный курс адаптации. Главным аргументом послужили слова бывшей библиотекарши о том, что все находящиеся здесь — это как бы собрание книг. И есть каталог, более или менее упорядочивающий эту библиотеку. Так вот, пройдя курс адаптации, он в числе прочих полезных знаний и умений приобретал навык работы с каталогом, что должно было значительно упростить и ускорить процедуру поиска. Оказалось, что, кроме всего прочего, здесь существует и своеобразное сыскное бюро, оказывающее помощь в поиске близких. Единственное обязательное условие работы бюро было очень простым и весьма логичным. Клиенту оказывали помощь в розыске искомого лица, если само это лицо было заинтересовано во встрече с клиентом.

Покинув службу адаптации, он направился в сыскное бюро. Там его тоже очень любезно встретили, приняли заказ и сообщили, что известят о результате после проверки базы данных. Как сказал сотрудник бюро, возможно, потребуется какое-то время для согласования вашей встречи с супругой.

В принципе, он был уверен, что поиск будет недолгим. Жена умерла довольно давно и, естественно, успела загодя разместить информацию о себе в базе данных, чтобы облегчить ему поиск. Во всяком случае, сам он поступил бы именно так.

Кстати, пока наш герой ожидает своей участи, нелишним будет ответить на некоторые возникающие у вас вопросы. Уместно ли говорить об ожидании, мерить его срок для тех, кто пребывает в вечности? Не теряют ли все эти привычные нам понятия своего смысла? Как бы не так. Вечность означает только одно: у вашего личного времени нет конца. Другими словами, за каждым прожитым вами моментом обязательно последует еще один. Все остальные характеристики времени, такие, как «завтра», «вчера», «после», «раньше», «долго» и т. п., остаются в силе. Некоторые из них даже приобретают дополнительный смысл. Например, «ждать долго» может означать теперь намного дольше, чем вы раньше могли себе представить.

Вот и для нашего героя ожидание неприятно затянулось. Наконец он не выдержал, и сам зашел в сыскное бюро. Встретивший его сотрудник был традиционно любезен и предложил ему побеседовать с руководителем сектора. А тот сообщил буквально следующее. Мы нашли вашу супругу. Но, к сожалению, не можем оказать вам содействие в организации встречи. Дело в том, что пресловутое основное условие в вашем случае не выполнено. То есть разыскиваемое лицо не готово к встрече с вами. Больше я ничего вам сообщить не могу. Простите, но не позволяет профессиональный долг.

Сказать, что он был поражен, это просто ничего не сказать. Он был убит, раздавлен, уничтожен. В голове его проносились мысли: «Она не захотела меня видеть. У нее здесь есть другой. Она не была счастлива со мной. А возможно, и тогда, когда я верил ей и мы так любили друг друга, она была счастлива с другим. Да и вообще, любила ли она меня?»

Пожалуй, даже когда она умерла, ему не было так плохо. Когда он это осознал, то немного успокоился. Взял себя в руки и попробовал разобраться в своих чувствах. «В конце концов, что изменилось? — подумал он. — Я так долго жил без нее, и это мне не мешало ее любить. Пусть по каким-то причинам она не хочет со мной встречаться.

Но это ее решение. А я-то как ее любил, так и люблю. Я был действительно счастлив с ней, и лучшее тому доказательство — это я сам. Неужели моя любовь, которая была со мной все эти годы, оказалась так слаба, что не выдержала этой проверки? Неужели я, как обиженный мальчик, надулся и перестал ее любить?»

Он прислушался к себе и понял: «Нет, не перестал. А раз так, то какое мне дело до всей этой ерунды. Я любил ее всю жизнь, люблю сейчас и буду любить вечно. Буду жить, как жил». Правда, в этот момент какой-то тихий голосок в его сознании произнес: «Любить вечно? Это очень сильное утверждение. Ты уверен?» «Хорошо, я буду любить ее, пока люблю. И кончено с этим. Точка», — так он сказал сам себе. И попробовал с этим жить.

Поначалу у него выходило неплохо. Был, так сказать, накоплен уже некоторый опыт. Но здесь все оказалось не совсем так, как было раньше. Он говорил себе: «Она мертва», и отправлялся на очередной концерт или литературные чтения. Он повторял, как заклинание: «Ее больше нет», а проклятый тихий голос внутри отвечал: «Ложь! На самом деле, ты прекрасно знаешь — она есть». Со временем этот внутренний голос становился все громче. Он не мог больше оставаться у входа, там постоянно происходили встречи счастливых людей. А путешествовать он боялся — вдруг наткнешься на нее с другим. Пару раз он сходил на встречи общества «Анонимных ожидающих», но это ему не помогло. И тогда он снова пришел в сыскное бюро.

Как и в прошлый раз, его встретил руководитель сектора.

— Я знал, что вы придете, — сказал руководитель сектора. — И я по-прежнему не могу сделать для вас то, чего вы так ждете. Зато я хочу сделать вам предложение. Не спешите отвечать, выслушайте меня до конца. Как следует подумайте, а потом принимайте решение.

Знаете ли вы, почему мы приходим работать сюда? Мы все — вечно ожидающие и так и не дождавшиеся своей встречи. У каждого из нас своя история. У кого-то любовь, которая казалась взаимной, а обернулась изменой. Кто-то с удивлением обнаружил, что его любимые родители не желают знать сына или дочь. А кто-то сам решил избежать запланированной встречи. Здесь не принято задавать вопросы и невозможно узнать правду о своем разыскиваемом лице. В этом отношении служебное положение не помогает. Но оно помогает в другом.

Наше счастье осталось там, в другой жизни. Простите за аналогию, мы — своеобразные наркоманы, лишенные зелья, но обреченные вечно вспоминать тот кайф, который оно нам давало. В этом смысле можно перестать употреблять наркотик, но нельзя перестать быть наркоманом. Самый лучший способ найти ему замену — это вписаться в новую жизнь. Похоже, у вас это не получается. Тогда остается один выход — помогать другим. Я предлагаю вам стать сотрудником моего сектора. Поверьте, это именно то, что вам сейчас нужно.

Пока он слушал руководителя сектора, в нем зрело недовольство. Неожиданно он понял, чего он хочет на самом деле.

— Вы предлагаете мне питаться крошками с чужого стола. Развивая вашу аналогию, скажу, что вы мне напоминаете закодированного алкоголика, который покупает бутылку, приглашает своих друзей и наливает им водки. Сам он не пьет, зато с вожделением наблюдает, как вчерашние собутыльники опрокидывают рюмочку, сочно ухают, со вкусом закусывают. Я так жить не хочу.

Спасибо за предложение, но я его отклоняю. Я так же прекрасно понимаю, что ваш долг не позволяет указать координаты моей жены. Пусть так. Но я принял решение, и я буду ее искать. Сам, без вашей помощи. Надеюсь, на это я имею право, и никто не станет мне мешать.

— Конечно, это ваше право. Может быть, я поспешил со своим предложением, и вам действительно нужно пройти весь путь. Просто еще не время. А пример ваш с закодированным алкоголиком не совсем верный. Вы это сами поймете. И тогда опять придете к нам. Я с вами не прощаюсь, почему-то я уверен, что мы еще встретимся. Мое предложение остается в силе.

И он отправился искать свою возлюбленную. Это было долго и сложно. В официальных источниках информации о ней не было. Он спрашивал людей, но никто ее не встречал. Однако он не отчаивался. Он твердо знал, что должен это сделать. И он это сделал.

В тот день он оказался неподалеку от детского сада. Были здесь и такие. Счастливым детишкам ничего не угрожало, но находились волонтеры, предпочитавшие проводить время с детьми. Детям веселее, и им хорошо.

От группы детишек отделилась одна девочка и подошла к нему.

— Дядя, вы не мой папа? — спросила она.

«Вот, еще одна вечно ожидающая. Такая же, как и я», — подумал он и в этот момент внезапно осознал, что перед ним она. Узнавание было мгновенным и абсолютно полным. В том мире у людей нет физической оболочки, нет лица и фигуры, но есть сущность, постижение которой доступно каждому. Перед ним стояла его возлюбленная. Маленькая счастливая несчастная девочка, которая ждет своего папу. И тогда он понял все.

Жена говорила ему, что совсем не помнит мать. Та бросила их с отцом, когда она была еще малышкой. Отец тяжело переживал эту драму, стал пить и через какое-то время, когда ей было лет пятнадцать, совсем сгинул. Поэтому неудивительно, что в этом мире родители не нашли свою дочь, каждый из них был счастлив задолго до ее рождения. А вот она сохранила в своей памяти один эпизод, о котором как-то рассказала ему.

Ей было лет пять-шесть. Матери с ними уже не было, но отец еще не спился окончательно, хотя уже основательно закладывал. Как-то воскресным утром он против обыкновения проснулся трезвым и не с похмелья. Рядом с диваном стояла его маленькая дочь и с тревогой ждала, каким сегодня будет папа. Когда она увидела отца в человеческом обличии, ее лицо просияло. Она стала тихонько смеяться, что-то напевать и кружиться по комнате. А отец впервые и ненадолго осознал, что у него есть дочь, которая его искренне любит. В то утро они поехали гулять в парк. Катались на лодке, ели в кафе мороженое, даже сфотографировались с ручной обезьянкой. Папа стрелял в тире и выиграл приз — жёлтого плюшевого медвежонка.

Потом было еще много всего. Он не бросил пить, в жизни так не бывает. Более того, после этого случая он стал пить даже больше, возможно, чтобы заглушить стыд и любовь к маленькому существу. А она сохранила плюшевого медвежонка на всю жизнь.

Теперь стало понятно, почему его любимая не смогла принять предложение о встрече. Она вернулась в тот счастливый воскресный летний день, и там ему не было места. Хотя, собственно, почему? В голове его вихрем пронеслись мысли, и он уже знал, что сделает дальше.

— Да, милая, я твой папа. Я пришел за тобой. Собирайся, нам пора домой, — сказал он. Он был снова счастлив.

Вот и все, что я хотел вам рассказать. К этой истории нечего добавить. Хотя, пожалуй, вот еще что. Самые дотошные из вас могут сказать: допустим, все это правда. Но все же зачем открывать людям глаза на устройство той жизни, не приведет ли это к ужасным последствиям, утрате морали, разрушению общественного порядка? Если Бога нет, то какой я тогда капитан и все такое…

На самом деле, мне просто захотелось поделиться с вами этой историей. Я уверен, что она заслуживает вашего внимания. А говорить правду о жизни я не боюсь. Это абсолютно безопасно. В вашем мире информационных технологий столько всего говорится и пишется, что если бы люди верили каждому слову, то давно бы спятили от неразрешимых противоречий.

И еще одно. Наверное, вы хотите узнать, откуда я все это знаю. Ответ прост, и, возможно, он порадует скептиков. По крайней мере, поначалу. Именно я все это придумал.