«Если», 2009 № 03

Ярослав Веров, Игорь Минаков На своем поле

Парадоксально, но писатели гораздо чаще, чем критики и исследователи, высказывают озабоченность отсутствием литературоведческих, теоретических работ по фантастике. Такое вот противоречие писательского характера: с одной стороны — «Критиков и филологов давить!», с другой — «Где фантастиковедение, мы вас спрашиваем?!». Что ж, время от времени сочинители романов и сами не прочь выступить в роли теоретиков. Эта совместная статья московского и донецкого писателей логично встраивается в «сетку» дискуссии, которая ведется на страницах журнала уже не один номер подряд.

И не потому что классик нашей фантастики не прав, а потому что определение его чем-то сродни тяжелой металлической крышке на выходе из подземелья. Она — единственное препятствие на пути к огромному, изумительно прекрасному миру, полному простора, неба и звезд, перемигивающихся в качающейся под ветром листве. Но поднимать эту крышку запрещено.

Да, законы литературы непреложны. И один из них гласит: не следует слишком отрываться от реальности, если вы хотите соблюсти минимальную достоверность и убедить читателя, что все описанное вами — правда! Но кто сказал, что реальность — это только тусклый, слякотный день за окном? Ведь океанские глубины, скрывающие неизведанное — это тоже реальность! А глубины Космоса, беспредельность которого далеко не метафора? Неужели наша суетная, полная лишений и разочарований кратковременная жизнь реальнее медлительной и величавой жизни галактик?

Тогда почему нужно отказываться от фантастики, стремящейся постичь эту жизнь? Почему, в конце концов, наши коллеги — англо-американские фантасты — не боятся оторваться от повседневности, пренебречь достижимым ради непостижимого? Скажете: живут они лучше нашего, вот и бесятся с жиру… А может, потому они лучше и живут, что не боятся?

И неужели никому из нашей литературной молодежи не хочется помериться силами со своими заокеанскими коллегами? А может быть, она — молодежь — просто плохо представляет, что такое Научная Фантастика и как она делается? Вот и примем этот вопрос в качестве «рабочей гипотезы», и поговорим о столь серьезной составляющей любого НФ-произведения, как ФАНТАСТИЧЕСКОЕ ДОПУЩЕНИЕ.

Квалифицированные любители фантастики тоже не слишком-то разделяют мнение мэтра. Читают и зачитываются Дэном Симмонсом, Вернором Винджем, Грегом Иганом, Йеном Макдональдом и Нилом Стивенсоном — авторами сложнейших произведений, отнюдь не ограничивающих себя показом миров, отягощенных лишь «элементом чуда». Да что далеко ходить! Поверхностный взгляд на переиздания или отзывы в электронных библиотеках показывают, что вполне востребован даже такой паладин советской НФ, как И. А. Ефремов[18], причем востребован молодым читателем.

По-видимому, фантастика все же некий особый вид словесности, к которому обычные критерии литературоведения не слишком-то применимы.

Нас давно удивляло, что истовые поклонники жанра (фэны) упорно именуют фантастическое допущение (ФД) «идеей». Нам кажется, понятие «идея» в данном случае не вполне корректно. Нам ближе понятие «ФД».

За оригинальное фантдопущение (или неожиданную «подачу» известного) поклонник жанра готов простить автору многое: и слабый язык, и вяловатый сюжет, и невразумительных персонажей. «Да, — говорит он, — все так, и сюжет не ахти, и язык дубоват, и вообще… ЗАТО КАКИЕ У НЕГО ИДЕИ!» Отметим это множественное число, означающее, что фантдопущений в тексте может быть несколько, и двинемся дальше. Любитель фантастики особо ценит такие тексты, где фантдопущение демонстрируется не в лоб и не сразу, где порой лишь на последних страницах выясняется, что «не так все было».

Нет, без углубленного изучения этого «зверя» нам не обойтись. И лучше — на примерах.

Вот знаменитая тетралогия Симмонса «Гиперион». ФД этого текста формулируется следующим образом. Человечество по мере своей эволюции восходит (по Пьеру Тейяру де Шардену) к точке «Омега» — Богочеловечеству. Однако туда же эволюционирует и созданный людьми техноразум. Но «герой должен быть один»: в далеком будущем Техно-бог начинает непримиримую войну на уничтожение. Цель войны — произвести такие изменения в прошлом, чтобы возникновение Омеги людей стало невозможным. Фантдопущение «Гипериона» является мирообразующим: без него мир, созданный фантастом, неосуществим. Оно является и сюжетообразующим: при его изъятии большинство сюжетных коллизий попросту невозможно. Но самое интересное даже не это.

Способен ли читатель «расшифровать» ФД по прочтении первого тома? Ни в малейшей степени. Второго? Кое-какие намеки даны, но их мало. Пасьянс складывается лишь в заключительной, четвертой книге. Там же и раскрываются «ложные ходы» (например, Земля оказывается не уничтоженной техноразумом, но спасенной Человекобогом). Отсюда следует важнейший вывод: ФД обладает сюжетной самостоятельностью. То есть это не только «шампур», на который нанизаны, как шашлык, мир, сюжет, но — сам по себе сюжет, со своей логикой развития, с интригой и постепенным раскрытием перед читателем. Иначе говоря, ФД имеет самостоятельную художественную ценность.

Итак, озвучим четыре принципа, на которые мы опираемся: ФД образует фантастический мир; ФД структурирует сюжет; ФД несет важнейшую художественную нагрузку: на нем покоятся две части знаменитой «триады» — тайна и чудо (а достоверность, казалось бы, уже дело мастерства писателя; но и здесь, как выяснится позже, без ФД никуда); изъятие ФД из текста либо делает самое существование данного текста невозможным, либо выводит текст из области фантастики.

Таким образом, именно наличие/отсутствие ФД является тем водоразделом, который отделяет фантастику от прочей словесности, использующей «элементы необычайного».

В блестящей повести Любови и Евгения Лукиных «Сталь разящая» главное ФД (пресловутая разящая сталь) долгое время оказывается тайной не только и не столько для читателя (проницательный читатель все-таки может догадаться, в чем там дело), но и для главного героя. Поведение героя полностью обусловлено этим незнанием, а в дальнейшем — когда тайна раскрыта наоборот, знанием. На этом и построен главный конфликт. Исчезновение из текста ФД уничтожает все: и сюжет, и интригу, и этическую проблематику. Вернее, проблематику еще можно как-то воплотить в реалистических декорациях, но в том-то и фокус, что это будет уже не фантастика.

В цикле Генри Каттнера о Хогбенах полноценное фантастическое допущение имеется: Хогбены — мутанты, выходцы из Атлантиды, погибшей в результате игр с радиоактивными элементами. Причем в лучших традициях жанра читатель узнает об этом далеко не из первой же новеллы. Казалось бы, здесь-то наш мысленный эксперимент уж точно будет успешен: вырежем ФД из текста, пусть Хогбены будут вот такие — без всяких объяснений, «от фонаря». Ну, чудо оно и есть чудо, и все тут. И никуда сатирический запал, гротеск и юмор не исчезнут. Не так ли? Верно, не исчезнут. Но фокус в том, что текст ни малейшего отношения к фантастике уже иметь не будет! И поклонник жанра разочарованно вздохнет, откладывая книжку: «Ну вот, прикольно, конечно, но снова какая-то сказочка». Ибо фэн — это человек, который не утратил способности удивляться.

Кстати, замена НФ-допущения магическим не выведет цикл о Хогбенах за рамки фантастики, но переведет в другую ее «отрасль» — фэнтези. Секрет в том, что это тоже должно быть полноценное ФД. А не просто «чудо», взятое с потолка.

А теперь доказательство «от противного». Многие авторы пресловутой «Четвертой волны» подались в мейнстрим, при этом желая остаться и на поле фантастики. Это привело к неожиданным результатам. Яркий пример «неправильного» использования ФД — роман Вячеслава Рыбакова «Гравилет «Цесаревич».

В свое время нас сильно удивил финал этой в других отношениях замечательной книги. Было что-то обидное в том, что вся проблема свелась к творению «нехорошего парня, сумасшедшего профессора» Хаусхофера. И ведь действительно, за каким лядом понадобился этот котел с микро-Землей? Только чтобы показать контраст между двумя реальностями? Так это можно было сделать и по-другому…

А все дело в фантдопущении. Потому что ФД, во-первых, должно быть логически непротиворечивым и, во-вторых, не должно быть избыточным по отношению к тексту.

Логический прокол у Рыбакова (не мы первые, кстати, его обнаружили) — внесенные Хаусхофером в «котел» семена ненависти. Вопрос: а что, раньше в истории Земли ненависти было меньше? Да, не было мировых войн, но ведь они, очевидно, результат соответствующего развития производительных сил, а не чьего-то волюнтаризма.

Наконец, вполне хватило бы идеи существования мира не параллельного, а охватывающего наш, но это — естественный порядок вещей, так Мироздание устроило, а не сумасшедший профессор. И что души людей обоих миров связаны — тоже закон природы. Иначе выходит, что главное назначение этого котла — изящное объяснение феномена летающих тарелок. Так ведь и это объяснение возможно в рамках естественнонаучного подхода, а не волюнтаристского. Ну, открыл кто-то существование нашего мира, ну, придумал прибор для наблюдения. Ведь гораздо интереснее же могло выйти! Вот вам и третья часть «триады», достоверность, вылезла. Именно в связи с фантдопущением.

Произошло так потому, что Рыбаков писал Литературу, желая при этом играть на поле Фантастики. А раз фантастика, то нужно ФД. Просто «Четвертая волна» в то время еще не окончательно избавилась от «тяжкого наследия» НФ. Позже этот «недостаток» был благополучно ими преодолен…

Последний пример — мимикрия под фантастику. Сюда, скажем, относится, при всех его художественных достоинствах, роман Д. Быкова «Эвакуатор». Почему мимикрия? Да все потому же: в тексте отсутствует ФД. Ибо космическое путешествие героев оказывается ими же сочиненным. А террористический антураж относится к допущениям не фантастическим, а футурологическим, ибо представляет собой примитивную экстраполяцию в недалекое будущее существовавших на момент создания текста тенденций. Нет ФД — нет и фантастики. Ох, не зря фэны прямо-таки презирают произведения, проходящие по разряду «а герою все это приснилось»!

Информированному читателю может показаться, что мы повторяем положения известной статьи Г. Л. Олди «Допустим, ты — пришелец жукоглазый». Это не так. Олди совершенно верно указывает, что именно ФД и делает фантастику фантастикой. Однако, по нашему мнению, начав за здравие, автор заканчивает за упокой, вслед за многими повторяя, что ФД — это лишь «специфический литературный прием». Мы же хотим показать, что ФД есть неотъемлемая часть фантастического произведения, такая же, как «сюжет», «хронотоп», «персонажи». Кто-то скажет — словесная эквилибристика, но на самом деле — принципиальный момент. Никому ведь не придет в голову назвать наличие в романе сюжета — специфическим литературным приемом.

Что ж, самое время поговорить о «вертикальной» классификации и структуре ФД.

Итак, есть ФД научно-фантастические, а есть — фэнтезийные. Различие между ними не слишком существенно. Здесь важно уяснить различие в психологической доминанте читателя НФ и читателя фэнтези. Приступая к НФ, читатель знает, что описываемое в книге не существует, но он предполагает, что такое в принципе существовать может/могло бы. Читатель фэнтези заранее уведомлен, что перед ним — сказка, как бы ему, эскаписту, ни хотелось, чтобы описываемый мир существовал. Конечно, есть отдельные индивиды, всерьез верящие в существование «где-то там» толкиновского Средиземья, но мы не о них.

Фэнтезийные допущения гораздо менее разнообразны, чем в НФ, и сводятся к главному: существует мир (в параллельной реальности, на другой планете), где есть место волшебству. Или на Земле действуют сверхъестественные силы («Ночной Дозор» Сергея Лукьяненко). Оригинальные фэнтези-допущения не часты и встречаются в основном у выдающихся мастеров, но чаще все они заимствованы из мифологии и фольклора. Особняком стоит ФД, где боги и сверхъестественные силы — продукт материализации людских представлений о них, своего рода эгрегоры. Среди наиболее заметных произведений этого ряда — «Американские боги» Нила Геймана и роман нобелевского лауреата Жозе Сарамаго «Евангелие от Иисуса», чистая и незамутненная по структуре фантдопущения фэнтези.

Иное дело, что при большем разнообразии НФ-допущений вовсе не значит, будто все они оригинальны. Существует достаточно объемный банк НФ-допущений, активами которого пользуются все. Достаточно яркий пример — путешествия во времени. Придуманы они вовсе не Гербертом Уэллсом. В прошлое проникали герои бессмертной поэмы Вольфганга Гете «Фауст». Рип ван Винкль, герой одноименной новеллы Вашингтона Ирвинга, проспал на лужайке фей двадцать лет и таким образом перенесся в будущее. Путешествие во времени было описано и в романе русского писателя Александра Вельтмана «Александр Филиппович Македонский. Предки Калимероса» еще в 1836 году! Заслуга Уэллса в том, что он впервые рационально обосновал такое путешествие и придумал сам термин «The Time Machine». После Уэллса и сама машина, и возможность путешествия в прошлое или в будущее перестали быть оригинальными ФД, а стали расхожими литературными приемами.

Итак, мы установили главную закономерность. Любое ФД может быть использовано многократно и породить новые фантдопущения. Например, в своем знаменитом рассказе «И грянул гром» Рэй Брэдбери воспользовался «любезно предоставленным» мистером Уэллсом ФД, чтобы ввести в литературный обиход свое собственное: малейшее вмешательство в прошлое может изменить весь ход мировой истории. Этот процесс получил в НФ специальный термин «хроноклазм». Фантдопущение возможности хроноклазма, то есть катастрофы, вызванной вмешательством человека в прошлое, быстро завоевало умы писателей, они даже разделились на две почти научные школы. Представители одной полностью согласны с Брэдбери, их оппоненты считают, что, раздави в юрском периоде или в любом другом хоть миллион бабочек, ничего страшного не произойдет, ибо эволюция и история слишком неповоротливы.

Как видно из вышесказанного, свежее ФД не просто ловкая писательская выдумка, призванная разнообразить арсенал литературных приемов и превращать традиционное приключенческое повествование в нечто гораздо более интеллектуальное. Степень взаимосвязанности ФД с фантастическим произведением настолько велика, что существуют НФ-рассказы, где почти ничего, кроме фантдопущения, и нет. Вспомним хотя бы рассказ того же Брэдбери «Дракон». Он, по сути, полностью состоит из одного только допущения, что из-за непостижимого смещения пространственно-временных потоков (опять хроноклазм!) средневековые рыцари, отправляясь воевать с драконом, гибнут при столкновении… с паровозом! И все! Но вряд ли у кого повернется язык сказать, что рассказ не достоин войти в анналы мировой НФ-литературы.

Однако существует немало произведений, которые содержат не одну, а целую разветвленную систему ФД. Прежде всего, это касается романов. За примером опять же обратимся к классике. Роман Станислава Лема «Солярис» получил заслуженную известность не только среди любителей фантастики, но и киноманов, благодаря прежде всего двум экранизациям — фильмам Тарковского и Содерберга. В основе романа и обеих киноверсий лежит одно и то же ФД: где-то в далеком Космосе существует Солярис — планетарный океан-мозг. Это основное или базовое допущение, сделанное Лемом. Ученые, изучающие Солярис, столкнулись с рядом поразительных феноменов, которые они сочли проявлением разумной деятельности океана-мозга. Во-первых, Солярис обладала способностью произвольно менять свою орбиту[19]; во-вторых, создавать из собственного вещества различные образования — мимоиды, симметриады и т. д.; в-третьих, к персоналу научно-исследовательской станции стали «приходить гости» — нейтринные копии давно умерших близких.

Эти феномены в системе ФД романа являются производными от базового фантдопущения, так как отдельно они существовать не могут. Помимо базового и производных в «Солярис» можно обнаружить и ФД вспомогательные, среди которых соляристика — фантастическая наука, занимающаяся изучением Солярис, станция «Солярис», которая дрейфует на антигравитаторах в атмосфере планеты, да и сам факт освоения космического пространства, что к моменту выхода романа в 1961 году было еще достаточно свежим, хотя уже далеко не оригинальным допущением. Все остальное, чем автор романа и создатели экранизаций уснастили свои произведения, относится к внешнему антуражу и набору разнообразных выразительных средств, без которых невозможно полноценное произведение искусства. Но представим себе на минутку, что и писатель, и оба режиссера решили обойтись без вышеозначенной системы фантдопущений…

Теперь нужно разобраться с очень важной проблемой: почему речь идет именно о системе ФД, а не о простом их наборе? С какой стати мы считаем мимоидов и «гостей» в «Солярис» производными от базового фантдопущения, а соляристику со станцией лишь вспомогательными? Да потому что по сути своей оригинальное ФД — это всегда новинка, то, чего не существует ни в природе, ни в цивилизации, ни в культуре. По крайней мере, не существовало до того момента, пока кто-то такого фантдопущения не сделал. А если мы — читатели — вслед за автором допустили существование Солярис, Следовательно, допускаем и существование производных от нее явлений. Тогда как допущение особой науки соляристики, как это ни странно, не связано напрямую с Солярис. История человечества знает немало примеров возникновения паранаучных дисциплин, никак не связанных с реально существующими феноменами. Взять хотя бы астрологию. Вспомогательное же допущение «антигравитационная подушка станции» при всей его простоте очень важно для сюжета: в самом деле, как быть, если на поверхность Солярис станцию опустить нельзя, а на высокой орбите станут невозможными и исследование Океана, и контакт?

И наконец, мы подошли к одному весьма щекотливому вопросу, который прежде затрагивали лишь по касательной: чем, собственно, отличается ФД от фантастики как литературного приема и не является ли первое лишь производным от второго? Вспомним случай с уэллсовской машиной времени. В 1895 году, когда двигатели были в основном паровыми, допущение возможности аппарата, способного перемещаться в четвертом измерении, было отчаянно смелым и свежим. Но вот машину времени фантасты использовали во второй, третий, четвертый раз… Свою свежесть ФД утратило очень быстро, перестало быть базовым, сюжетообразующим допущением, переместившись в производные, а то и во вспомогательные. А потом и вовсе утратило значение фантдопущения, превратившись в расхожий литературный прием.

Хорошей иллюстрацией подобного превращения служит замечательная повесть Кира Булычёва «Похищение чародея». Есть ли нам дело, какую именно модель МВ использовали пришельцы из будущего, дабы попасть сначала в XX, а затем и в XIII век? Никакого! Нам гораздо интереснее знать, что эти пришельцы собираются там делать. Правда, для того чтобы столкнуть сразу три исторические эпохи, Булычёв сделал свое ФД о невозможности перемещения сразу на четырнадцать столетий назад без промежуточной станции.

Другой пример — придуманная братьями Стругацкими в повести «Понедельник начинается в субботу» машина для перемещения в описываемое будущее. Но ее уже никак нельзя считать полноценным фантдопущением, перед нами лишь прекрасно использованный в сатирических целях литературный прием.

Напоследок еще об одном специфическом типе ФД: ложное (отвлекающее) допущение. Его цель — временно дезориентировать читателя, пустить «по ложному следу», дабы эффектнее раскрыть допущение основное. Наиболее показательный пример ложного ФД — кинотрилогия «Матрица». Уже в первом фильме в ход идет ложное ФД: основное предназначение людей, порабощенных машинами — выработка электроэнергии из их собственных тел. Однако в третьей серии выясняется, что основное предназначение людей (и Матрицы, и находящихся вне ее бунтарей, и самого Избранного) совсем иное. Предназначение — некое обогащение «духовного мира» управляющих Землей машинных Суперинтеллектов, без людей невозможное.

Надо сказать, что мы не видим ничего дурного в превращении ФД в общеупотребительный литературный прием. Если автор не поленился и придумал что-то свое, то позаимствованное из общего банка данных ФД не повредит его произведению. Как правило, современные фантастические сочинения как раз и представляют собой комбинацию фантдопущений. Другое дело, когда автор не берет на себя труд привнести свежесть в собственное творение, в таком случае мы имеем дело с одним из бесчисленных литературных клонов, получивших наименование «антуражной фантастики». Более того, избитость литературного приема, давным-давно бывшего фантдопущением, приводит к тому, что произведение, определенное автором или издателем как фантастическое, вовсе не является таковым.

Пример «Эвакуатора» Дмитрия Быкова мы уже приводили. Не менее разителен случай с романом популярнейшего Бориса Акунина, названный скромно и без затей «Фантастикой». Попытаемся определить, какое же ФД сделал Акунин в этом произведении. Два главных героя, уцелевшие в ДТП, приобрели сверхспособности и на этом основан весь сюжет. Как говорится, «идея свежая, несмотря на то, что оригинальная». Похожий пример — роман Татьяны Толстой «Кысь», хотя и не названный фантастическим, но признанный таковым фэндомом (в последние годы приобретшим достойную сожаления привычку тащить в дом, что попало). В основе «Кыси» лежит допущение, что после глобальной ядерной войны Москва погрузится в какое-то подобие позднего русского средневековья с присущим этому периоду патриархальным укладом, странным образом сочетающимся с реалиями позднесоветской действительности. Отчего так вышло и к чему все пришло, читатель так и не узнает, ибо не об этом писано! А о чем? О Кыси, некоей жуткой твари, терзающей сознание слабоумного главного героя? Так ведь и о Кыси мы ничего толком не узнаем, разве что получаем лишнее подтверждение избитой истины, что сон разума порождает чудовищ. «Кысь» — это типичное произведение-мимикрант. Как и романы вышеупомянутых Быкова и Акунина. И главный критерий, позволяющий отделить этих агнцев Большой Литературы от козлищ Научной Фантастики, все тот же — непроговоренность либо штампованность фантдопущения как сюжето- и мирообразующего фактора.

Неумение и нежелание «залетных гостей» выстраивать логически непротиворечивую систему фантдопущений в своих произведениях, лишь мимикрирующих под фантастику, понятно и простительно. В конце концов, не Быков с Акуниным призывали писателей-фантастов не отрываться от текущей социальной действительности. А что же писатели, для которых фантастика не постоялый двор на пути к вершинам литературной славы, а дом родной? Неужто они никогда не грешили против связности и внятности ФД? Увы, грешили и неоднократно. Вспомним хотя бы казус с романом «Гравилет «Цесаревич» Вячеслава Рыбакова[20], который мы уже рассмотрели.

Таких примеров замены ФД на любое другое в произведениях-мимикрантах можно привести еще очень много. По всему этому видно, что мы имеем дело с некоей разновидностью фантастической литературы, лишенной ФД. И такой фантастики у нас становится все больше и больше. Проблему эту можно было бы считать академической, если бы в подобную фантастику «играли» только такие мастера художественного слова, как Быков, Толстая и Рыбаков. Увы, их пример стал наукой многочисленному бранчу так называемых МТА, следом за мастерами с легкостью отказывающихся от поиска свежих фантдопущений или хотя бы нетривиального конструирования системы из фантдопущений заимствованных. А это означает, что фактический отказ от ФД в пользу, в лучшем случае, другой разновидности допущения, а в худшем — затертого штампа, превращает фантастику в массовое чтиво, лишенное видовых признаков и собственного уникального способа отражения действительности или, как говаривали классики, в розовую водичку для страдающих половым бессилием.

В завершение следует сказать еще об одной специфической особенности фантастического текста. Многие упрекают фантастику в недостатке психологизма, в отсутствии тщательно выписанных тонких душевных переживаний персонажей и прочем. Зададимся вопросом: а на пользу ли это фантастике? И как соотносится это с ФД? НФ-тексты талантливого писателя Андрея Хуснутдинова переполнены психологизмом, тонкой прорисовкой этих самых переживаний, причем выполненной мастерски. Тут и углубленная рефлексия, и смещение восприятия, когда персонаж то ли бредит, то ли спит — целая обойма литературных приемов. При том, что ФД романа «Данайцы» — пилотируемый полет на Юпитер — оригинальностью не блещет. И что же? А то, что любители НФ не только за научную, а и вовсе за фантастику этот роман не признали! А любители мэйнстрима, соответственно, в упор не заметили. Зато как только автор написал мистический триллер «Столовая Гора», не слишком отягощенный сложными личными взаимоотношениями персонажей, книгу заметили все.

Нет, никто не говорит, что персонаж в фантастическом романе должен быть вырублен топором из бревна, недостоверен, поступки его ничем не мотивированы и прочее. Некие общелитературные принципы должны быть соблюдены. Но в противостоянии «оригинальное ФД или страсти по Достоевскому» любитель фантастики, не колеблясь, выберет первое.