«Если», 2009 № 08

Грегори Бенфорд
ТЁМНЫЕ НЕБЕСА

Труп был разбухший и сморщенный. Мужчина примерно за тридцать, хотя набрякшее лицо и выкаченные глаза мешали определить точно. Ни штанов, ни рубашки, только исподнее: трусы и майка. Перемазанные влажным песком.

Ничего необычного в этом не было. Течения в Мексиканском заливе часто раздевают. С инспекцией жалуют любознательные рыбы или акулы… и действительно, на левой ноге были выхвачены куски из голени и ляжки. Кто-то немножечко подкрепился.

По груди и животу тянулись выпуклые красные отметины. Странно. Маккенна видел такое впервые.

Маккенна огляделся, но не обнаружил на слякотном пляже и в зарослях тростника ничего интересного. Утопленник достался ему как старшему детективу местного отдела расследования убийств, но с личным составом было столь туго, что в помощь Маккенне отрядили лишь горстку патрульных. Те в основном стояли на подхвате. Паренек из фото/видео завершал систематическое обследование места происшествия.

От тела не пахло. Судя по степени разбухания, оно провело в соленой воде минимум сутки, сказал судебно-медицинский эксперт. Пока он скучно излагал краткие первичные выводы, Маккенна, скрипя по песку башмаками, обошел вокруг мертвеца.

За границами Мобила и прибрежных поселков на трупы чаще всего натыкались инспектора природоохранной службы, или рыбаки, или кто-то из пляжной компании забредал в камыши. Это тело, вне всяких сомнений, прибило к берегу на радость какому-нибудь любителю забросить удочки. Вызов поступил от подростка. Признаков крушения на воде не было, о пропаже людей с рыболовецких судов не заявляли. Перед выездом на место Маккенна это проверил.

Землистолицый судмедэксперт указал вверх:

— Первые обо всем пронюхают стервятники.

На ветке сосны сидели три канюка.

— Что за длинные рубцы? — спросил Маккенна, не обращая внимания на птиц.

— Не от винта и не от ножа. Вроде есть отечность. — Эксперт пожал плечами. — Посмотрим.

— Возьмешь его на стол, свистни.

Судмед заправлял кисть трупа в металлический короб с аккумуляторной батареей в торце. Он набрал команду, и ладонь мертвеца на миг озарило вспышкой.

— Что это? — спросил Маккенна.

Эксперт сбросил правую руку утопленника на песок, пристроил внутрь короба левую, поднял голову и ухмыльнулся:

— Я думал, прохвессор шагает в ногу с наукой.

Маккенна скривился. Когда-то в начале карьеры, только-только получив звание, дающее право ходить на службу в штатском, он первый в отделе завел моду использовать Интернет. Вдобавок он читал книжки, и коллеги нацепили ему ярлык «прохвессор». За все годы он ни разу не возразил против такого произношения, а сами они и не думали исправляться. И вот уже много лет Маккенна ходил в «прохвессорах», тем более что по вечерам предпочитал читать и слушать музыку, а не околачиваться по барам или рыбачить. Хотя к рыбалке относился, в общем, положительно. На рыбалке хорошо думалось.

Судмед расценил его молчание как немой укор и, когда свет вспыхнул снова, соизволил ответить:

— Новая примочка, считывает пальчики. В тачке я ее подсоединю, она скинет отпечатки по беспроводнику в базу ФБР и выяснит, что это за крендель. Если подфартит.

Маккенна поразился, но решил смолчать. Выгоднее слыть неразговорчивым. Тогда, если уж разинешь рот, тебя вернее выслушают. Он обернулся и спросил одного из патрульных:

— Кто его нашел?

Оказалось, один из тройки юнцов, топтавшихся возле патрульной машины. Парень, понятно, звонил в полицию по сотовому и больше ничего не знал. «Мы с ребятами от балды зарулили, поглазеть». На что, он не уточнил.

Эксперт сказал:

— С прочим я бы того… погодил. Вскрытие покажет.

Он свою работу закончил. Убойный отдел вызывали на несчастные случаи с летальным исходом, на суициды, даже на естественные смерти, если возникали хоть малейшие сомнения.

— Чего без напарника? — спросил эксперт.

— Мой в отпуске. А людей не хватает.

Маккенна отвернулся к пляжу — бросить последний взгляд. Итак, потерпевший — мужчина за тридцать, короткая стрижка, каштановые волосы, усы, шрамов нет. Левое плечо украшала татуировка: дракон. Кроме припухлых красных борозд, опоясавших бочкообразный торс, ничего необычного Маккенна не заметил. Но эти воспаленные рубцы подразумевали возможность насильственной смерти, поэтому он сейчас стоял здесь.

Что-нибудь еще? Фотограф отщелкал очередную серию снимков; топкий пляж вдоль и поперек прочесывали патрульные, пока впустую. Маккенна двинулся было прочь вдоль вытянутой дуги узкой песчаной полосы, но оглянулся. Эксперт командовал двумя помощниками: уложив мертвеца на брезентовые носилки, они втроем волокли его к труповозке.

— «Поплавок»? — крикнул Маккенна.

Судмед обернулся и гаркнул:

— Плавал он маловато.

Значит, валандался в Заливе от силы сутки, прикинул Маккенна, шагая к машине; под башмаками чавкала слякоть, Без воздуха в легких труп тонет, если только под нейлоновой курткой или сорочкой не образуется воздушный пузырь и не удержит его на плаву. Гораздо чаще тело отправлялось прямо на дно, в ил и песок, и мертвец возвращался к сиянию солнца и дальнейшему разложению лишь после того, как кишечные бактерии сделают свое дело и выделившиеся газы обеспечат подъемный толчок. На что здесь уходил не один день; стало быть, свежак. Это Маккенна понимал и без разъяснений эксперта, и это, вероятно, была единственная, помимо отпечатков пальцев и слепка зубов, фактическая улика, какую им мог предоставить бедолага.

Его догнал судмедэксперт:

— Сильное окоченение… я бы сказал, он того… успел побарахтаться.

Маккенна кивнул. Утопающий сжигает запасенный в организме сахар, и мышцы быстро деревенеют.

Двое патрульных ковыряли в зубах, привалясь к его машине; он ответил на их кивки, однако ничего не сказал. В такой дали от Мобила Маккенна формально действовал за рамками своих полномочий, но здесь, в лесной глуши, никто не настаивал на соблюдении буквы закона. На побережье — нет. Течения Залива могли принести тело из других штатов — из Миссисипи, даже из Луизианы или Флориды, и вопрос подведомственности зависал, с изрядной долей вероятности навсегда. Тело и есть тело, когда-то сказал Маккенне старый полицейский из Нового Орлеана. Упокоилось. И теперь ничье.

Вступая на жизненное поприще, люди выглядят по-разному. А завершают путь очень схожими. Только у этого были занятные рубцы.

Маккенна припомнил, что ему случалось выезжать на трупы, которые на поверку оказывались частями утонувшего оленя, облысевшего при гниении. Иногда за человека принимали крупную собаку и даже корову. Но ни разу Маккенна не встречал таких длинных неровных полосок покрасневшей скукоженной плоти. Ладно. Хоть что-то интересное.

Он помедлил в утреннем тумане, наплывающем с ближней протоки, и посмотрел, как импровизированная похоронная процессия с патрульными машинами во главе увозит тело, шурша шинами по узкой, насыпанной из устричных раковин дороге. Юнцы глазели на труп и на полицейских в форме.

Чистой воды рутина, вероятно, ничего не сулящая. Но что-то в новом деле настораживало Маккенну, а он не мог понять что.

Возвращаясь в Мобил, он опустил в машине окно и наслаждался пахнущим смолой и хвоей легким весенним ветром. Чтобы выбраться из Бэйю-ла-Батр, нужно свернуть на север, к трассе 90. Но Маккенна поехал прямо, на восток, по асфальтобетонной двухполоске. На заправке «Ситго» над братской могилой съеденных ржавчиной «шевроле эль камино» дыбилась гигантская пластиковая курица; она указывала на ресторанчик «Привал», где коронным блюдом были креветки, устрицы и свежая рыба, дары Залива, искони отличительная черта Бэйю-ла-Батр.

В книге, положенной в основу фильма «Форрест Гамп», часть событий происходила в здешней округе, и вид у местечка был вполне соответствующий. Но «Катрина» и нагрянувшие следом за ней ураганы, отволтузив побережье, словно осерчавший бог климата, изменили язык обсуждения. Будто пришельцы не изменили!

При виде заходящих в «Привал» он задумался, не перекусить ли. Пустынное небо объяли розовые персты заката, но Маккенна еще не проголодался. Дома ждала бутылка «Пино григо», к тому же сегодня ему отчего-то не хотелось никого видеть. Зато не худо бы с ветерком прокатиться мимо Центаврийского центра. Местные считали любых пришлых «дурачьем сухопутным», «деревней»: так отзывались о всяком, селившемся дальше коренных обитателей побережья. Люди-кремень, живущие тяжким трудом. Маккенна их уважал. Им были нипочем креветки, ураганы, гражданские права, агенты федеральной службы по борьбе с наркотиками; что таким пришельцы с далекой звезды? Пришельцы, по крайней мере, не рвались повышать налоги.

В Мобиле он забрал с доски это дело именно ради предлога проехать мимо Центаврийского центра. И теперь гнал машину по длинному, плоскому участку земли к бухте, высматривая высокое здание, о котором читал, но которого ни разу не видел. Федералы никого сюда не подпускали, однако Маккенна ехал по казенной надобности.

Среди деревьев застряли лодки. Два креветколова, футов по восемьдесят от носа до кормы — не меньше, лежали накренясь среди падуба и сосен в доброй полумиле от своей протоки. Носы вжаты в зелень, белые мачты со снастями торчат, точно вытравленные перекисью макушки деревьев. Не вызволенные и по сей день, девять месяцев спустя после того, как здесь с воем пронесся последний ураган. Федералам хватало иных забот — например, размещать на окрестной территории амфибий с далекой звезды.

И экономить на гарантиях безопасности нового строительства на берегу Мексиканского залива. Неважно, что, возникнув здесь, шикарные глянцевые башни и жилые комплексы тем самым встанут на пути у беды.

Почти у самой дороги слились в крепком поцелуе траулер и сосна, нос в ствол. Подняв стекла, хотя Маккенна и любил душистые запахи болотных трав, он промчался сквозь рой желтой мошкары.

Полицейский знал заурядную историю, которая превратила название Сами Знаете Какого Агентства в бранное слово. Окружной санитарный врач объявил эти лодки источником общественной опасности, и береговая охрана изъяла горючее и аккумуляторы. Это незамедлительно побудило ФАЧС[8] провозгласить, что отныне у него нет причин расходовать народные деньги на возврат частной собственности, а штат и город (кто бы сомневался!) выдвинули программу спасения лодок. Теперь уже когда-нибудь в самом скором времени.

Вода в бухточках близ ведущей к Мобильскому заливу дамбы, по которой шла дорога, рябила под ветром. В дальних затонах низинный ивняк и подтопленные кипарисы уступали место бурым султанам камыша, сдерживавшего натиск белых бурунов сильной зыби, шеренга за шеренгой наступавших с моря. Эти бесконечные полки, одолев нефтяные платформы и караваны судов, рассыпались в пенном беспорядке, дробясь о последний оплот суши.

Маккенна подъехал к Мобильскому заливу и вскоре получил возможность увидеть, что осталось от береговой полосы. Солнце сверкало на воде, от песка поднимались волны горячего воздуха, и казалось, будто новые здания там полощутся на ветру, как яркие бумажные флажки. Дома были дорогущие, с двускатными крышами, с просторным, забранным сеткой от насекомых крыльцом, с настилом, вознесенным высокими сваями на метры от песка; при взгляде на них Маккенне представились дамы, подобравшие юбки, чтобы переступить через нечто малоприятное.

Эта мысль вызвала у Маккенны улыбку, а в следующий миг его будто толкнули: он впервые увидел бункер пришельцев у залива. Бункер высился в центре Дельфиньего острова, возведенный федералами на собственные средства, в соответствии с техническими требованиями центавриев, методом круглосуточных работ, — большая, скошенная на южную сторону серо-бурая оштукатуренная коробка. Туда, где в считанных метрах от нее лизали песок волны, вели отлогие пандусы. Выходы для амфибий, догадался Маккенна. Бункер достроили совсем недавно, хотя газеты утверждали, что прибывшая в этот район побережья центаврийская делегация живет в некоторых частях сооружения больше года.

Маккенна сбавил скорость: шоссе повернуло, огибая постройку, и уперлось в КПП. К окну машины подошла узколицая женщина в черной полевой форме, офицер федеральной службы. Маккенна протянул ей удостоверение, и женщина спросила:

— По делу?

— В связи с расследованием.

— Этого недостаточно, чтобы я вас пропустила.

— Я знаю. — Глядя в ее каменное лицо, Маккенна добавил: — Знаете, по моим морщинам видно, что когда-то я все-таки улыбался.

Прежний бесстрастный взгляд. Маккенна дал задний ход и скрылся за поворотом, уводившим в глубь материка, досадуя на себя за то, что из любопытства нахрапом ломанулся к федералам. Сотовый заиграл начальные такты «Джонни Би Гуд». Маккенна задумался, зачем брякнул про морщины, и вспомнил прочитанную на неделе статью. Неужели он обладатель перенасыщенной дофамином нервной системы, которой вынь да положь серотониновый сердечный трепет? Возможно. И что пользы это знать?

Он ткнул в кнопку вызова, и голос судмедэксперта сказал:

— Загляни, не пожалеешь.

— Или нет. Что я, трупов не видал?

— Он на столе, личность установлена и тэ дэ. Но есть закавыка.

Белая кафельная плитка, взбегавшая к самому потолку, напомнила ему, что стены здесь ежедневно моют из шлангов. К этому вынуждал влажный климат: мелкие организмы проникают даже сквозь лучшие вентиляционные системы и творят с трупным материалом жуткие вещи. В прочих отношениях прозекторская была обычной. Два стола из нержавеющей стали, под потолком автоматические разбрызгиватели, длинные лабораторные столы, тоже из блестящей нержавейки, по трем стенам — шкафчики и приборы. Натужно гудела вытяжка, и все равно воздух в помещении прослаивал прелый мускус трупного запаха. Судмедэксперт, занятый работой, едва взглянул на Маккенну. Большой штат специалистов оказался округу не по карману, и на службе эксперт выступал един в нескольких лицах.

В ровном безжалостном свете керамических ламп мертвец выглядел моложе. Голый, смуглые ноги, руки, лицо, странные выпуклые рубцы. С останками эксперт был в родной стихии — ощупывал, зондировал, нажимал, сдавливал. Пальцы в перчатках прочесали тонкие каштановые волосы. Залезли в рот и горло (осмотр прочих пяти отверстий более тонкими инструментами, несомненно, уже состоялся). Судмед внимательно изучил гортань с помощью увеличительного стекла, покачал головой, словно очередное его соображение не подтвердилось, и взял фотокамеру.

Он подробно исследовал конечности, затем стопы, ладони и гениталии. Навел на ладони и пальцы лупу и сделал снимок; вспышка, внезапно добавив кафельной комнате белизны, заставила Маккенну вздрогнуть.

Эксперт поднял голову, словно впервые заметил его.

— Помочь?

Маккенна натянул резиновые перчатки, и они перевернули тело. Досмотр от темени до пят, пристальное внимание к узору желто-белых бугорков, успевших густо полиловеть по краям. Кровоподтеки залегали под кожей и расплывались постепенно, как подтекающие чернила. Эксперт сделал записи, взял образцы, отошел и вздохнул.

— По-честному, не врубаюсь. Четких признаков два. Вода в легких, но сперва — остановка сердца.

— Причина?

— Электротравма. И вот еще что… — Эксперт показал Маккенне пять маленьких ранок-проколов на обеих руках. Припухшие, красные. — Занятно. Никогда не видел таких укусов. Пришлось окучить по полной программе.

Округ редко назначал полное судебно-медицинское исследование трупа. Это было дорогое удовольствие, а бюджет трещал по швам.

— Хоть имя узнал?..

— Итан Ансельмо. По данным ФБР — не привлекался. Женат. Есть адрес.

— Характер повреждений?

— Какие-то мощные рубцы. Никогда таких не видел. Отправлю образцы в лабораторию. Проколы на ладонях — будто он от чего-то отбивался. И, по всему, не сумел.

— Пытки?

— Я с такими не сталкивался.

— Вдове позвонили?

Эксперт оторвался от записей, смаргивая пот, хотя кондиционер работал на пределе.

— Я думал, это твоя обязанность.

Правильно думал. Маккенна постучался в дешевую съемную квартиру; дверь распахнулась. На пороге стояла женщина за тридцать, с тревожными глазами. Он набрал в грудь побольше воздуха, и понеслось. Довольно скоро Маккенна увидел знакомый отстраненный, помертвелый взгляд новоиспеченной вдовы. На первых же фразах описания. Обыватель не ждет, что за стуком в дверь скрывается вестник смерти. Марси Ансельмо заглянула в бездну и изменилась навек.

Маккенна вовсе не стремился непрошено вторгаться в чужую боль. Ему не доставляло удовольствия расспрашивать ошеломленную вдову о жизни с погибшим: где и кем работал, где бывал в последнее время. Марси знала только, что накануне вечером муж не вернулся домой. Он и раньше иногда выходил в ночную, но к утру всегда возвращался.

Маккенна провел с ней долгий час. Она вспомнила, что муж изредка захаживал в «Правильное место». Маккенна кивнул: название было знакомо. Они побеседовали еще; детектив безучастно следил, как внутреннее напряжение Марси то нарастает, то спадает, и решил, что, пожалуй, пора подключать родню. Запустить процесс. Провести опознание и прочая, и прочая. Глядишь, начнут звонить с подробностями.

Он оставил ей свою визитную карточку. По долгу службы. Такую цену приходилось платить за то, чтобы перейти к следующему этапу. Вычислить. Выяснить.

Итан Ансельмо подряжался палубным грузчиком на креветколовы в окрестностях Бэйю-ла-Батр. В этот раз Марси не спросила мужа, на котором из них он собрался в море. В конце концов, суда приходят и уходят.

Маккенна знал «Правильное место», дряхлую забегаловку, где сносно кормили и, в свою очередь, знали его. Позабыв об охлаждавшемся дома «Пино григо», он направился сквозь ласковую тьму к длинному ряду бесхозных причалов и сараев, которых не коснулись худшие бесчинства последнего урагана. «Правильное место» знавало лучшие дни — так ведь и он тоже.

Под покровом ночи Маккенна переоделся в простецкое. Грязные джинсы, синяя форменная рубашка на кнопках вместо пуговиц, бейсболка в пятнах соли. В прошлый приезд сюда у него были пижонские усы; бритого (и постаревшего за шесть невероятно тяжелых месяцев) его, даст бог, не узнают. Ну, твой выход…

На уничтоженной стихией автостоянке по соседству звонко стрекотали в высокой траве насекомые, в болотистом пруду за домом надсаживались лягушки. Здесь сохранилось даже подобие палисадника: некогда этот скособоченный от ветхости дом был большим, с обилием пристроек. Клумбы задохнулись под плотным покрывалом ночной лозы и кошачьего когтя, разливавших в душном воздухе свое благоухание.

Сбоку к ресторану примыкал бар, и Маккенна замялся. Внутри ухала, выла и гремела музыка, несколько часов акустического забытья. Сперва поем, решил Маккенна. К счастью, залов было два, и он укрылся от шума в обеденном. Мягкий, рассеянный свет, съедающий краски. За ароматами жарева таится острый запах дезинфекции. Новый Юг, нуда… На стене объявление корявыми печатными буквами: НАСТОЯЩИЙ ДРУГ ПРИВОЗНЫМИ КРЕВЕТКАМИ НЕ УГОЩАЕТ.

С прошлого раза заведение изменилось. Маккенна сел за столик и заказал джамбалайю. Когда ее принесли — чересчур быстро, — он и не пробуя понял, чего ожидать.

Это был далекий горестный отголосок полутуземной кухни побережья, кухни каджунов[9], кухни его детства, пряной, коль вам того хотелось, и не просто — лишь бы скрыть вкус ингредиентов. Креветки, стручки бамии, устрицы были тогда свежайшими, выловленные, сорванные и собранные в тот же день. В те более щедрые и яркие времена люди ели дома, в основном то, что вырастили или выловили сами. Рай… о чем, как водится, в ту пору никто не ведал.

Маккенна огляделся; повеяло прежней атмосферой. Он заметил, что, несмотря на маскарад, кое-кто признал в нем копа. Через пару минут такие люди небрежно отводят взгляд и продолжают жить своей жизнью, наблюдаешь ты за ними или нет. Их беседа, повинуясь прихотливой логике настоящего разговора, перескакивает с пятого на десятое или выбирает еще более непредсказуемую и извилистую тропинку пьяного трепа. Полуприкрытые веки, досужая болтовня, сложный дух пива, жареной рыбы, безбожно пересушенных креветок. Бытие.

Маккенна дожевал, давая окружающим освоиться с его присутствием. Никто не обращал на него особого внимания. «Правильное место» представляло собой странное сочетание второсортного ресторана с дрянным баром, отделенным от него тонкой стенкой. Должно быть, клиенты здесь не ели, а закусывали, надравшись почти до бесчувствия.

Когда он шагнул в боковую дверь, две каджунки у дальнего конца стойки с первого взгляда определили — легавый, в ту самую секунду, когда Маккенна отметил — шалавы. Однако это не были штатные труженицы панели. Судя по воздушным прозрачным блузкам и тесным брючкам, скорее, местные девицы, которые отыскали скромный приработок на стороне, уговорив себя, что всего-навсего опробуют свои прелести в преддверии более крупной игры, современных, свободных от ханжества романтических отношений. На волосок заступив за черту. В полиции нравов Маккенна вдоволь нагляделся на таких красоток. Главное — отличать случайный наплыв от профессионалок. Эти были любительницы. Сойдет с горчичкой.

Барменша облокотилась на стойку, чтобы Маккенна мог взглянуть на небольшие, но красивые груди в вырезе жилетки из золотого, блестящего трикотажа. На одной была вытатуирована роза.

— Виски со льдом? Угадала? — Она натянуто улыбнулась.

— Красное вино. — И эта его раскусила. Может статься, в тот раз он даже заказывал здесь виски.

— Давно не заглядывали.

Лучше держаться вежливо, церемонно, южным Кэри Грантом.

— Уверен, от недостатка внимания вы не страдали.

Теперь он вспомнил, что с полгода назад добыл здесь очень полезные сведения и на источник навела она.

— Внимания много не бывает. — Улыбка и многозначительное подмигивание.

— Я пас. Староват. Помню деньки, когда воздух был чистым, а секс грязным…

Девица расхохоталась, показав уйму белых зубов, хотя прибаутка была с бородой, пожалуй, древняя, как эпоха, к которой отсылала. Однако Маккенна пришел сюда не за тем. Он взял вино, расплатился и с деланой небрежностью обернулся, желая оценить обстановку.

Здесь подавали почти исключительно пиво. На больших телеэкранах вещали «говорящие головы» на толстых шеях, задником служило футбольное поле. Парни в джинсах и затрапезных рубахах увлеченно смотрели, присосавшись к горлышкам бутылок. Маккенна с бокалом посредственного вина направился в глубину зала, где бренчал старый музыкальный автомат: Спрингстин пел «Тьму на окраине города».

Там вдоль стены сидели рыбаки. Он узнал их по тяжелым башмакам и заскорузлым рукам, по каемке соли на отворотах джинсов, а еще по привычному прищуру тех, кто трудится в слепящем сиянии моря. Он подошел и пристроился за единственный свободный столик, с краю примерно от дюжины пьющих пиво.

Через четверть часа ему наконец удалось вклиниться в их разговор. По счастью, Маккенна не один год отработал на баркасе, принадлежавшем его семье. Ему были знакомы интонации и особый, малопонятный посторонним жаргон, едва заметная нетвердость согласных и мягкость гласных, все то, что сказало этим людям: свой. Он угостил соседний столик пивом — по банке «Джакса» на брата, и это решило дело. Постепенно до Маккенны дошло, что здесь уже знают о смерти Итана Ансельмо. Сопляки с пляжа раззвонили, понятно.

Но, вероятно, мало кто здесь догадывался, что он из полиции. Пока. Маккенна осторожно подсел поближе, на скрипучий дубовый стул. Одни наливались пивом, оттягивая возвращение домой, к дражайшим половинам. Другие были посвежее, и он наугад спросил: «Что, ночью в море?».

— Угу, устриц тягать. Нужда заставит.

Вид у этого человека был такой, словно ему (весьма вероятно) частенько приходилось обедать в бильярдных или покупать еду в торговых автоматах, а мыться из садового шланга. Ночной лов на драгере[10] — работенка не сахар. А также самый легкий способ обойти закон касательно повреждения морскогодна. Многие ее чурались: попадаться было чревато.

Маккенна развалился на стуле и процедил по слогам:

— Итана знаешь? Который гикнулся?

Кивок, прищур: припоминаю.

— На хорошей посудине ходил. На той, что центаврии берут. Двойной тариф.

— А я слыхал, они если кого и нанимают, так только на Дельфиньем.

— Да там че-то хитрое. Не дно тралить. Да, он бы щас тут сидел, на смену собирался, кабы не выпал за борт.

— А выпал? — Маккенна подался вперед, но спохватился и вновь напустил на себя равнодушие.

— Болтают.

— Кто болтает? — Тихо, тихо, не напирай.

Веки медленно опускаются, взгляд искоса. Решение принято.

— Мерв Питском, хозяин «Пшика». Они, бывало, вместе выходили в ночную.

— Вон как? Черт. — Маккенна подождал и спросил: — Вчера тоже?

— Без понятия.

— Чего они там ночью забыли? Рыбалят?

Вскинутые брови, вздернутые плечи:

— Мое дело сторона.

— Питском работает с центавриями?

— Не напрямую. У них есть десятник, или вроде того, здоровый амбал, фамилия Даррер. Набирает людей для центавриев, ежели надо.

— Работа постоянная?

Большой глоток пива.

— От случая к случаю. Говорят, бешеные бабки.

Тут Маккенне пришлось сбавить обороты. Лицо его собеседника закрывалось, как бутон, в стиснутых губах читалось подозрение. Вечным камнем преткновения для Маккенны было стремление выжать из человека информацию, о чем знала вся округа, но до «Правильного места», как видно, эти слухи пока не дошли. Когда-то один подозреваемый обозвал его «шибко любопытным». Святая правда; и все равно тот подозреваемый огреб свои полтора червонца в местах не столь отдаленных.

Он осадил назад и разводил тары-бары о футболе, пока мужик не представился: Фред Годвин. И вдруг Маккенне несказанно повезло (о чем сразу никто бы не догадался) — к ним подвалила бабенка по имени Ирен, поставить обоих в известность, что слыхала и про труп, и вообще, так что готова поделиться своими соображениями.

Беда с выуживанием сведений одна — мешают. Ощущение такое, словно с крючка срывается рыба, причем ясно, что она никогда больше не клюнет на вашу приманку. Ирен распиналась: и случай-де безусловно трагический, и ей ли не понимать, как все подавлены. Это было ясно без слов, но только Ирен приспичило выговориться. Ее сорок с гаком лет во весь опор летели к пятидесяти, и на блестящих, золотых каблучищах она держалась без особой уверенности.

— Взгляните на это так, — проникновенно молвила она, и уголки ее губ печально поникли, а возведенные горе очи утонули в морщинках и складочках. — Итан был молод, а значит, хоть ангел и вознес его на своих крылах в Град Небесный, Итан — кладезь неосуществленного. Понимаете? Сойдя у Престола Господня, он не познает истинных сожалений. Не успеет. Иная жизнь поманит Итана еще в расцвете сил, пока он не помнит старости. Ни хлопот с докторами и лекарствами, ни страха, ни хворей. Никаких засад на пути к Вечному Блаженству.

Маккенна отчетливо расслышал заглавные буквы. Годвин, похоже, дожидался подходящего момента, чтобы сбежать. Значит, настало время угостить его пивом, что Маккенна и сделал. Желая и дальше направлять беседу или, возможно, напрашиваясь на приглашение посидеть с ними, Ирен по собственной инициативе добавила, что будто бы в ночь перед тем, как тело Итана выкинуло на берег, он ушел в море на «Пшике». Вот оно!

Пиво Годвину Маккенна все-таки поставил.

На подъезде к северным окраинам Мобила винные магазины предлагают покупателю односолодовое виски тридцати-, а то и пятидесятилетней выдержки, а в продуктовых найдется и йогурт из козьего молока, и пяток сортов орегано, и кофе из стран, о которых вы слыхом не слыхали. Все это можно отпробовать тут же, в кофейнях, под музыку Гайдна и, пожалуй, просматривая в свежем номере «Нью-Йоркера» обзор артхаусного кино.

Но южнее на побережье в ответ на верный вопрос на прилавок выставят «Джим Бим», из приправ на полках будет только соль с перцем (перца обычно море, в угоду вкусам кажунов), а кофе продают в жестянках. Там, где отоваривался Маккенна, обходились еще и без музыки — к его искренней благодарности. Учитывая, что это могло быть.

Он взял бутылку хорошего калифорнийского красного (смыть вкус выпитой гадости) и приехал к пристани, где швартовался «Пшик». Из багажника Маккенна достал удочку, снасти, наживку и довольно скоро забросил блесну к широким листьям кувшинок в ближней протоке. И лениво повел обратно — пусть темная вода привыкнет, распробует. В приступе профессиональной суровости хорошее калифорнийское красное он оставил в машине.

Сколоченная из вагонки хибара возле причала была серая, с потеками ржавчины под шляпками гвоздей, с крыльцом, просевшим вопреки истовой поддержке шлакоблоков, приподнимавших его над сырым песком. За хибарой, почти вплотную к ней, стоял большой алюминиевый лодочный сарай, но свет там не горел. Маккенна заключил, что в сарае, должно быть, чересчур неуютно, и верно, невнятный говор долетал только из хибары. Сквозь стены проник взрыв сиплого смеха.

Вечерело. Старая реклама «Доктора Пеппера» почти растворилась во мгле, но еще видны были дырочки, оставленные дробью. Подрастающее поколение хлебом не корми, дай пострелять.

Ночная рыбалка, признаться, пустая затея, но над мерцающим заливом всходил месяц, похожий на желтую кошачью улыбку, а согласно поверью луна привлекала рыбу. Заря-обманка — растолковал ему в незапамятные времена один старый рыбак и, возможно, не погрешил против истины. Вообще же Маккенне просто требовался предлог, поэтому он сидел и ждал. В багажнике Маккенна постоянно держал червей в запотевшей глиняной бадейке. Так, может быть, сегодня ночью оправдает себя хотя бы это, если не наружка?

Команда «Пшика» вытаскивала на причал снаряжение для ночного рейса. На судне всегда найдется работа, знал Маккенна, в юные годы не раз выходивший в море, но эти парни колупались что-то долгонько.

Маккенна давно оценил достоинства засады. Он устроился примерно в ста метрах от причала, и обычный бинокль доложил ему обо всем, что требовалось знать, а на случай, если понадобятся подробности, прилагался ИК-фильтр. Отблескивали в янтарном свете луны, убегая на юг вдоль излучины бухты, жестяные крыши садовых домишек. Благоухали во мраке ночные цветы, поодаль сухо шуршал бамбук, словно что-то нашептывал Маккенне.

Потом, ревя мотором, подъехал большой фургон. Вылезли двое мужчин, за ними — женщина. Одетые в черное, они сноровисто взялись выгружать из кузова какие-то причиндалы. Неувязочка!

Группа направилась к причалу, Мерв Питском порысил им навстречу. Капитана «Пшика» Маккенна узнал благодаря факсу из Центральной городской библиотеки Мобила, принятому прямо в машине после ухода из ресторана. В последнее время машина успешно заменяла Маккенне отведенный ему в конторе письменный стол: спасибо кудеснице-электронике.

Троица вместе с Питскомом, о чем-то переговариваясь, вернулась к фургону. Питском отодвинул боковую дверь, и все попятились. Показался темный силуэт — крупный, медлительный. Федералы встретили его молчанием, очень напоминавшим почтительное.

Маккенна замер. Он сразу понял: перед ним центаврий. Руки пришельца едва заметно качались, словно под тяжестью мускулатуры. Диковинно причлененные предплечья свободно пробалтывались в локтях назад, как маятник. В воде это наверняка полезно, сообразил Маккенна. Предплечье конически суживалось книзу, переходя в плоскую четырехпалую кисть, способную, насколько понял детектив, менять форму, превращаясь в подобие лопасти весла.

Амфибии с Центавра были грузны и неповоротливы. Тяжело ступая, центаврий двинулся следом за образовавшими заслон мужчинами в черном: несомненно, это офицеры федеральной службы. Без разговоров. Нёбо центавриев не позволяло внятно воспроизводить звуки человеческой речи, и общение велось посредством переписки.

Переваливаясь на толстых ногах с большими округлыми ступнями, центаврий добрел до «Пшика». Федералы поддержали его под локти, и он взошел по трапу. Маккенна впервые видел центаврия живьем, не по телевизору, и его поразило, что пришелец не столько шагает, сколько шлепает по-утиному. В условиях чуть более высокой земной гравитации пришелец двигался неуклюже. Предки центавриев ходили по песку, камень видели редко и уютнее всего чувствовали себя в теплых водах планеты, занятой преимущественно морями.

Когда инопланетянин добрался до баркаса, Маккенна вдруг хватился, что сидит, затаив дыхание. В чужаке была некая не поддающаяся определению странность. Ветер дул в сторону детектива. Маккенна принюхался: незнакомый едкий душок. От пришельца?

Инопланетянин ступил на палубу, федералы шныряли глазами по сторонам. Засечь Маккенну под кипарисом было затруднительно, и его проморгали. Интересно, подумал он, почему они не используют приборы ночного видения.

Громко застучал двигатель, «Пшик» ожил, отошел от причала и направился прямиком в залив. Маккенна проводил судно взглядом, но пришельца не увидел. На специальных высоких кронштейнах покачивались сети для лова креветок, «Пшик» ничем не отличался от любого другого траулера, вышедшего «в ночное». Так и было задумано, решил Маккенна.

Он наконец подъехал по засыпанной устричной скорлупой аллее к дому, оставил машину под низкими соснами и вышел на свой причал полюбоваться звездами над заливом. Это всегда помогало. Ему не хотелось сразу заходить в комнаты, где они столько лет прожили с покойной женой. Маккенна переехал бы… но прикипел к этому дому и месту, и, пусть Линды здесь больше не было, воспоминания остались.

Он дал себе проникнуться покоем, а тогда забрал из машины увесистый портфель, поднялся по ступенькам и вставил ключ в замочную скважину. Что-то скрипнуло. Он обернулся к крыльцу, к качелям, на которых в прошлом столько раз качался счастливый: оттуда кто-то вставал. Маккенне внезапно вонзился под сердце острый шип тревоги, верной спутницы каждого, кто расследует тяжкие преступления… а потом он разглядел женщину в соломенно-желтом платье. Блондинка, в волосах, тоже соломенно-желтых, лента. В прошлый раз лента была красная.

— Джон! Ты же грозился позвонить!

Он щелкнул выключателем, зажег лампочку на крыльце, и свет мгновенно выхватил из темноты ее лицо.

— Дениза?

— Ну а кто? Что, уже забыл меня?

Шутливый попрек, кокетливый и чуть принужденный.

Она качнулась к нему, волосы упруго колыхнулись, словно она недавно вымыла голову. Маккенна приуныл. Среднестатистическая женщина предпочитает делать ставку на красоту, а не на ум — оттого что у среднего мужчины лучше с глазами, чем с мозгами. Убежденная в этом Дениза нагрянула, расфуфыренная еще отчаяннее, чем на их первое свидание. Оно же последнее.

— Я вычислила, где ты живешь, и заехала. — Широкая улыбка, дерзкая, зазывная. — Ты ведь не звонил… — Звуки текли с ее языка, как мед, и Маккенна вспомнил, почему поначалу счел эту женщину такой загадочно-соблазнительной.

— Запарка.

— И у меня, но нельзя же отказываться от всех радостей жизни, зайка.

Что тут скажешь? Дениза нагрянула с четко определенными намерениями, и в ее объемистой красной сумочке на ремешке, вероятно, лежали косметика и смена белья. Однако Маккенна припас сокрушительную отповедь.

— Дениза, у меня… м-м… есть другая женщина. — Спокойно, взвешенно.

Ее лицо неуловимо изменилось, улыбка осталась, но какая-то стеклянная.

— Я… я не знала.

— В газетах про это не писали.

Нет, отставить. Юмор не поможет. Взамен Маккенна избрал физический контакт и подал Денизе руку для пожатия — ладонь дощечкой, большой палец оттопырен. Мгновение, пока гостья хлопала ресницами в желтом свете лампочки на крыльце, показалось ему вечностью. В ночном болоте хрипло квакали лягушки.

Дениза посмотрела на руку Маккенны, моргнула и скомкала улыбку.

— Я… мне казалось…

Он обязан был сделать расставание по возможности легким, поэтому взял Денизу за неуверенно протянутую руку, обхватил за плечи и осторожно развернул к ступенькам, бормоча то, что сию минуту имело смысл, но по прошествии десяти секунд напрочь вылетит из головы. Приобняв и ненавязчиво подталкивая Денизу, он препроводил ее вниз по деревянным ступенькам, через засыпанную песком лужайку, навстречу влажному дыханию моря. Ограничиваясь вежливыми репликами, они дошли до машины, которую Маккенна ухитрился не заметить. Она стояла далеко, на отшибе, под кряжистым дубом. Маккенна не сказал ничего хоть сколько-нибудь значащего, Дениза тоже, и миг прощания они пережили с некоторым подобием достоинства.

Он помог ей сесть в машину и повернул к дому. Год назад другую представительницу женской лиги, объединяющей подобных дамочек определенного возраста, внезапно переклинило, и она попробовала его задавить. Но «шевроле» Денизы сорвался с места, рыча как гоночный болид, и свернул к устричной подъездной дороге, блестевшей в серебристом сиянии луны. Маккенна зашагал прочь, подгоняемый шумом.

Муть лжи наконец осела в нем. Маккенна отвык миндальничать. Он поднялся по ступенькам, и тут по ним полоснул свет Денизиных фар, на секунду пригвоздив его к крыльцу, словно ненавидящий взгляд. Он рывком распахнул входную дверь, очутился внутри и почувствовал: гора с плеч.

На службу Маккенна явился спозаранок. Накануне, угрызаясь тем, как спровадил Денизу, он заснул чрезвычайно поздно. Внесло свою лепту и хорошее калифорнийское красное. Хотя прежде утехи с Денизой и прочими, кого роднило снисходительное отвержение ценностей среднего сословия, его радовали. Даже очень.

Но подобные забавы приелись. Маккенна полуосознанно затеял поиски той, что вернула бы в его жизнь свет и убаюкивающее тепло, которыми он упивался на протяжении десятилетий счастливого брака. Повезло однажды — повезет опять, полагал Маккенна. Но после смерти Линды он нигде не мог отыскать это волшебство.

Он грустно раздумывал об этом по дороге к своему месту. Убойный отдел размещался в просторной инструктажной, застланной истоптанным зеленым ковролином. В каждой рабочей ячейке стояло пять столов, но Маккенна прошагал мимо, потому что отвоевал-таки себе отгороженный закуток. Рядом с его лейтенантским загончиком утвердился стол дежурного, сие боевое построение обрамлял строй шкафов с папками. Безбумажным делопроизводством и не пахло: приговор, пожалуй, окончательный. Зато, и на том спасибо, в убойном теперь не курили, хотя ковролин помнил былые дни и, случалось, рьяно делился воспоминаниями. Особенно после дождя, то есть почти каждый день.

С утра комната гудела как улей — от суеты, разговоров, кофеиновой энергии. Детективы здесь вечно торопятся: время для них решает все. Не прижучил злоумышленника за две недели, пиши пропало.

На столе ждала папка с экспертизой по Итану Ансельмо. Изучив не одну сотню отчетов о результатах вскрытия, убеждаешься, что можно, пропустив бесконечные страницы с описанием органов, желез и общей химии, сразу читать заключение. К акту судебно-медицинского исследования прилагался бланк с пометой «СВ» — следы выстрела. Незаполненный.

Эксперт был в замешательстве. Остановка сердца, вода в легких — классическая жертва утопления, боровшаяся с океаном до последнего вздоха. Но непонятные рубцы на коже походили на повреждение нервов, на ожоги, как при электротравме. Проколы, которые видел Маккенна, только сбивали с толку.

Маккенна терпеть не мог подобных дел. Сейчас ему предстояло определить причину смерти, сопоставив отчет судебного патологоанатома и сведения о личности погибшего, полученные накануне. Он не колебался. ПРЕДПОЛАГАЕМОЕ УБИЙСТВО, написал он.

Засим было покончено с обычными отписками: присвоить номера делу и акту судебно-медицинской экспертизы, уведомить начальников полицейского округа и участка, приложить запрос — не просматривается ли связь с другими случаями; все согласно заведенному порядку. Дали знать руководству секции и районному управлению, отослав им (а также фотографам, криминалистам и судебным биологам) по электронной почте стандартные ориентировки.

Маккенна достал из стола коричневый скоросшиватель и завел материалы дела. В самый низ отправилось поступившее к ним донесение о происшествии с пометкой «Мобил, Главное полицейское управление» на месте адреса в правом верхнем углу. Далее — основные сведения. Широко распахнутая дверь в неопределенность.

Маккенна откинулся на спинку стула и отпустил мысль в вольное странствие. Безрезультатно. Иногда, если заново прогнать в уме обстоятельства дела, прорезывалась какая-нибудь идейка, но не сейчас.

Он помнил, что у него два дня лежит необработанный рапорт об убийстве на бытовой почве, и взялся за него. Убивали преимущественно те, кто был доведен до исступления вопящими детьми, беспросветными долгами и женами-истеричками. Спиртное способствовало. С практической частью эти субъекты определялись секунд за десять до преступления, лишая себя алиби, возможности сколько-нибудь убедительно реагировать на предъявленные улики, а также сказочки, которая не разлезлась бы, как гнилая тряпка, на третьей минуте допроса. Когда такого вели в наручниках к машине, соседи только кивали друг дружке: дескать, а мы что говорили.

Ломать голову тут было не над чем. Маккенна развязался с писаниной, тоскливо поминая хваленое безбумажное делопроизводство, и отправил документы в прокуратуру. Им и карты в руки, а для Маккенны подписано — и с плеч долой. Разве что лет через пятнадцать обвиняемый объявится у его порога, взывая к отмщению. Тоже случалось. В последнее время Маккенна брал оружие даже в церковь по воскресеньям.

Потом он сел и задумался.

Судмед считал странные отметины на теле Итана Ансельмо возможными следами электротравмы. Пытки? Но парень не из обитателей социального дна. В перевозке наркотиков (принятый по умолчанию рыбаками всего Залива необременительный способ извлечь дополнительный доход) тоже не замечен. На миг в Маккенне проснулся вялый интерес к тому, когда же закончится Война-с-наркотой, вслед за уймой других провальных американских авантюр — однозначной капитуляцией. Намного проще было бы легализовать, обложить налогом и контролировать оборот большинства наркотических средств, чем устраивать гон с визгом. Поначалу Маккенна счел Ансельмо жертвой разборок наркомафии. На побережье этого хватало. Но сейчас засомневался.

Персональный компьютер сообщил ему, что дело Ансельмо размещено в Сети на защищенном от взлома сайте, с помощью которого Мобил координировал работу полиции. Поступили дополнения к результатам вскрытия, информационно-аналитическая справка по Ансельмо, но ничего, за что можно было бы зацепиться.

Маккенна вздохнул. Волка ноги кормят.

«Пшик» стоял у причала. Маккенна (он заранее переоделся в застиранную рубаху и обкапанные маслом джинсы, а на голову водрузил бейсболку) нашел экипаж в большом алюминиевом сарае-эллинге по соседству: там окатывали из шланга растянутую на раме сеть.

— Питскоум тут? — спросил он, на местный манер округляя гласные.

Подошел мужчина лет тридцати с хвостиком. Одну его щеку уродовал длинный шрам, грязно-розовый. Волосы, светлые, жидкие и прямые, были сострижены милосердно коротко. Но тело, поджарое и мускулистое, напоминало взведенную пружину, что, судя по затейливым росчеркам тюремных наколок (датам отсидок), составляло для этого человека насущную потребность на протяжении почти всей жизни. Голубая форменная рубашка на кнопках. Узкий прямоугольник нашивки с именем «Бадди Джонсон». Ансамбль завершали самодельный ремень с прицепленными к нему грузчицкими крючьями и серьезно нуждавшиеся в чистке полуботинки.

— А кому он понадобился?

Угрюмый сиплый голос замкнул контакт в голове у Маккенны. Этого белобрысого он уже видел десять лет назад, участвуя в задержании. Два оглоеда придумали сорвать с банкомата переднюю стенку, соединив ее цепью с бампером своего грузовика-пикапа. Но вместо того, чтобы отломать переднюю панель от банкомата, снесли бампер у своего грузовика и в панике смылись, забыв про банкомат с прикрепленной к нему цепью с прикрепленным к ней бампером с прикрепленным к нему номерным знаком.

— Работу ищу, — сказал Маккенна. Белобрысый железно не мог рулить операцией, надо было идти выше.

— Нет у нас работы. — Бадди щурился, стараясь выгрести со дна неподатливое воспоминание.

Маккенна сменил тон с мягкого на средний:

— Старшого кликни.

Продолжая озадаченно рыться в памяти, Джонсон махнул в сторону сарая-эллинга. Маккенна отошел, спиной чувствуя взгляд Джонсона.

За лодочным сараем Питском лакомился свиными шкварками из промасленного пакета, смахивая крошки в лагуну. Охочие до падали птицы зорко следили за ним, проплывая мимо с ласковым лепечущим ветром и держась чуть выше сучковатых верхушек мертвых кипарисов, просто на всякий случай — вдруг внизу сыщется неотложное дело?

Питском был из другого теста. Тощий, угловатый, умные голубые глаза. Маккенна рассудил, что спокойно может сыграть в открытую. Он показал значок и врастяжку сказал:

— Поговорим про Итана Ансельмо?

Питском крякнул:

— Уже слыхали! В тот вечер он не вышел на работу.

— Экипаж подтвердит?

Питском улыбнулся.

— Куда они денутся.

— Почему у вас на судне работает бывший заключенный?

— Я не прокурор, я бригадир. Бадди искупил. Ударным трудом.

— Для чего вас нанимают центаврии?

— Велено отвечать: «Это по федеральному ведомству».

Маккенна прислонился к свае причала.

— Тогда зачем нужны вы? Отчего бы им не вывезти центаврия в море на собственном транспорте?

Питском отряхнул ладонь о ладонь, отправляя остатки шкварок в воду.

— Вот их и поспрошайте. Мне сдается, федералам охота показать центавриям наше житье-бытье. Они и рады местных озолотить.

— Что делают центаврии в море?

— Да ниче… глядят, плавают. Я бы сказал, культурно отдыхают.

— Они живут у самой воды.

— Наверно, чтобы самостоятельно заплыть в такую даль, даже амфибии надо попотеть. — Южный напевный говор Питскома вдруг испарился. Капитан в упор разглядывал Маккенну.

— В какую даль?

— Несколько часов хода.

— Просто поплавать?

— За сплетни федералы меня по головке не погладят.

— Это расследование убийства.

— А по мне, вы сплетни собираете.

— Я могу обратиться к федералам.

Опять солнечная улыбка, честная до безобразия.

— Рискните. Там ребята головастые.

Что подразумевало: «не тебе чета». Маккенна развернулся и прошел через пропахший машинным маслом лодочный сарай. На влажной жаре отирался Бадди Джонсон. Он зыркнул на Маккенну, но ничего не сказал.

Проходя мимо, Маккенна бросил, жестко напирая на гласные:

— Не менжуйся. Я нынче добрый, считай неделю не кусаюсь.

Бадди снова смолчал, но хитро улыбнулся. Подходя к машине, Маккенна понял почему.

Колесо спустило, словно воздух из сплющенной шины утек в асфальт. Маккенна живо оглянулся на Бадди. Тот сделал ему ручкой и вернулся в эллинг. Маккенна задумался, не пойти ли за ним, но припекало все сильнее, рубашка липла к телу. Бадди подождет, сначала узнаю побольше, постановил Маккенна.

Он достал из багажника перчатки, потом домкрат, колесный ключ и запаску. Присел на корточки и принялся откручивать болты, с лязгом бросая их в колпак. К тому времени, как он насадил запаску и затянул болты, Маккена взмок и от него разило кислятиной.

Эта работа позволила ему раскинуть мозгами, и на обратном пути он почувствовал: кое-что стыкуется.

Семья Пицотти. Среди них есть настоящий профессор… Маккенна зван к ним на жареную рыбу… когда? Сегодня вечером? Он успевал впритык.

С тех пор как умерла Линда, он мало виделся с семейством Пицотти. Общее горе будто развело их. Впрочем, Пицотти всегда держались суховато: старая деревенская привычка.

Маккенна переехал по гребню плотины на восточный берег залива и через Фейрхоуп спустился к длинным прямым отрезкам дороги южнее «Гранд-отеля». Он вырос неподалеку и лето проводил на Рыбной речке, на ферме у бабушки. Чтобы в срок поспеть на уединенный пляж, «на жареную рыбу», он решил пересечь на ялике Уикс-Бэй.

Пицотти пригласили его заблаговременно, несколько недель назад, старательно делая вид, что он родня. Но откликнулся он, конечно, не ради них. Стоя в ялике и отталкиваясь веслом, Маккенна позволил себе забыть про все это. Пахло тростником, осокой, кислым болотным илом. В камышах скрывались крокодилы, один — с тремя полуторафутовыми детенышами. Они порскнули от ялика врассыпную, взбороздив рылами мутную пахучую воду; позади молодняка с фырканьем нырнула мать. В дебрях тростника, знал Маккенна, денно и нощно стерегут добычу, дожидаясь своего часа, легендарные семифутовые великаны. Он в несколько гребков разогнал суденышко и, скользя вперед, увидел множество особей помельче; нежась в лучах вечернего солнца, они походили на металлические изваяния.

Под самым носом у одного из них, крупного, безнаказанно восседал на бревне краснохвостый сарыч; аллигатор сознавал, что чересчур неповоротлив и птицу не сцапать. В чаще непролазных зарослей спутанной меч-травы под кипарисом возился серый опоссум, что-то общипывая и обнюхивая, словно никак не мог определиться, потрапезничать или нет. Жадные до фосфора камыши, выселившиеся в пространство бухты, мало-помалу замедляли ход ялика, и наконец лодка остановилась. Маккенна не любил камыши и их присутствие воспринял как личное оскорбление. Камыш грабительски отбирал солнечный свет у рисовых полей и рыбы внизу, осложняя жизнь кормящимся на воде птицам.

Маккенна двинул напрямик к Мобильскому заливу, где устраивали рыбную вечеринку, и по дороге заглянул в тростники. Там, разомлев на солнышке, дремали похожие на бревна аллигаторы. Один заворочался в роскоши теплой грязи и с закрытой пастью простонал-прохмыкал «умф-умф-умф». Потом разинул пасть в зевке и исторг хриплый зычный рев. Таких аллигаторов Маккенна когда-то видел в заливе Уикс-Бэй при впадении в него Рыбной речки, под арками старого моста. Крокодилы, похоже, питали слабость к мостам. Они безбоязненно спали там во влажной жаре, главные местные хищники. Маккенну восхищали эта небрежная уверенность в том, что никто их не тронет, это бездумное высокомерие.

А потом, всего несколько столетий назад, пришли люди с ружьями. Маккенна вдруг задумался, не таковы ли и центаврии. Они ведь земноводные, не пресмыкающиеся. Как они отнесутся к крокодилам?

Аллигатор развернулся и снизу вверх посмотрел на Маккенну. Взгляд был пристальный и долгий, словно рептилия старалась разгадать намерения человека. Потом аллигатор фыркнул, отполз, потоптался в грязи, устраиваясь поудобнее, и закрыл глазищи. Маккенну ни с того ни с сего пробрала дрожь. Он шустрее заработал веслом.

Другая ветвь семьи Пицотти оглушительно галдела на длинной песчаной косе на краю залива Уикс-Бэй. Маккенна подплыл к берегу, выволок ялик подальше на сушу, чтобы не унесло, и рискнул влиться в их ряды. Ручеек формальных приветствий мало-помалу иссяк, и Пицотти вернулись к светским забавам.

Он горячо любил Линду, но этих людей истинно родственными душами не считал. Линда безмятежно наслаждалась жизнью, пока та была ей отпущена. Прочие Пицотти вечно были на марше. В последнее время алабамский Золотой Берег так и кишел Властителями Вселенной. Они щеголяли великолепными стрижками и старательно блюли стройность, небрежную элегантность и безупречную мускулистость. Лишь бы не выглядеть деревенщиной (неважно, чем добывали себе пропитание наши деды). У женщин оттенок волос менялся в гамме блонд, от платинового к клубничному, строго в соответствии с требованием момента. Пластическую хирургию применяли с большим вкусом: капельку разгладить у глаз и, пожалуй, незаметно подоткнуть второй подбородок. У стороннего наблюдателя Пицотти рождали впечатление не столько энергичной, полной сил юности, сколько высококлассного техобслуживания — так «роллс-ройсу» благоговейно меняют масло каждые полторы тысячи миль пробега. В кильватере у Пицртти рабочий класс за редкими исключениями чувствовал себя малость обтерханным.

Одна из блондинок воззрилась на Маккенну и разыграла восторг при виде настоящего детектива. Маккенна не остался в долгу и расхвалил жареную камбалу и окуня, привезенных кем-то из кузенов. Уловка удалась, хотя в рыбу переложили масла. Вежливые десять минут он терпел, а потом отправился к грилю, где как раз снимали с решетки крабов. И там, в ожидании шкворчащего, с пылу с жару угощения, стоял Герб. Очень вовремя. Маккенна едва его не расцеловал.

Долго ходить вокруг да около не пришлось. Герб, старший троюродный брат Линды, с первых дней их знакомства казался Маккенне белой вороной среди прочих Пицотти. Они автоматически подружились, как только Маккенна начал ухаживать за Линдой.

— Это водная планета, — сказал Герб, немедленно ухватив суть. Он преподавал в фейрхоупской школе Фолкнер-Стейт естествознание, вел химию и биологию. — В яблочко, дружище: я читаю про них все, что удается достать.

— Значит, землей они не богаты? — Маккенна по соображениям дипломатии помахал обожательнице сыщиков и комично пожал плечами. И получил для себя и Герба стакан красного, какого-то кьянти.

— Потому они и земноводные. Удобнее всего пользоваться тем, чего много. Их планета — луна, верно? — летает по орбите вокруг газового гиганта типа Юпитера. Ее согревают два солнца — обе звезды Центавра, плюс инфракрасное излучение газового гиганта. Поэтому там всегда тепло, а тектоники плит вроде бы нет, и мир у них совсем-совсем другой.

Поднаторевший в допросах свидетелей Маккенна кивнул и изобразил заинтересованность. Герб уже вышел за рамки того, что вынес из телепередач, газет и журнала «Сайентифик Америкен». Маккенна старался не отставать. Понял он приблизительно следующее: тектоника плит была чем-то вроде грандиозной универсальной теории геологии. Все на свете, от равнин на дне океанов до горы Эверест, породил вальс материков, когда те сталкивались краями и в бурном кружении исчезали в пучинах мантии. Их танец перекраивал климаты и ландшафты, открывая новые возможности для жизни и порой закрывая прежние. Но это здесь, на Земле.

Прочие малые планеты Солнечной системы вели себя иначе. Марс на миллиарды лет впал в спячку. Венера столь часто извергала мантию, погребая под ней кору, что поверхность оставалась бесплодной.

Итак, планеты не обязательно вели себя по образу и подобию Земли, и водный мир центавриев давал пример иного рода. Их планета вращалась медленно, затрачивая на облет своего соседа-исполина восемь дней. Материков на ней не было, лишь гряды островов. И еще она была старой — на миллиард с лишним лет древнее Земли.

Жизнь там зародилась вследствие обычной встречи химикалий в теплом море, под яростным солнцем, шпарящим сквозь кокон атмосферы.

— Выходит, они понятия не имеют о континентах? — встрял Маккенна.

Герб ответил. Выйдя на пенсию, он тотчас откровенно затосковал по просветительству, и Пицотти отнюдь не рвались зазывать его в гости. Маккенна же до этой минуты и представить себе не мог, что Герб на что-нибудь сгодится.

— Одного центаврия посадили в самолет, шторки на иллюминаторах наглухо задернули, дали ему наушники. Оказалось, ему нравится Бах! Здорово, да?

Маккенна молча кивнул. Никто из остальных не слушал Герба. Они как будто бы даже отошли подальше.

— Шторки, полагаю, чтоб не испугать. Потом шторки раздернули и показали этому созданию горы, речные долины и все такое. У центавриев настоящих материков нет, так, скопления островов. Он еле поверил своим лягушачьим глазам!

— Но, подлетая, они должны были видеть это из космоса. Материки и прочее.

— Да, но издали.

— Ну так, может, они не прочь двинуться в глубь суши, на разведку?

— Сомневаюсь. Им без теплой соленой воды нельзя.

Маккенна подумал: интересно, как там с глобальным потеплением? А вслух сказал:

— Нефти у них, наверное, нет. Хвощи-папоротники в древности не росли, негде было.

Герб моргнул.

— Я как-то не задумывался… Пожалуй. А вот ураганы, говорят, без конца, как сейчас у нас.

Маккенна поднял палец и получил второй стакан кьянти, на двоих. Герб нуждался в дозаправке.

— Астрономы грят, там облака, густые… — через некоторое время продолжил Герб. — И сквозь них ни рожна не видать. Никогда. Вообрази, тыщи лет не знать про звезды!

Маккенна вообразил, что такое ни единого солнечного дня.

— И им удалось запустить космическую программу?

— Капля камень точит. Цивилизация у них древняя — о-го-го! А про сЪои звездолеты они грят, что летают, мол, на электричестве.

Маккенна не мог представить себе электрическую межпланетную ракету.

— И ДНК у них нашего типа.

Герб просиял.

— Ага, кто бы мог подумать. «Сайентифик Американ» считает, ее занесло сюда со спорами.

— Потрясающе. А биология у этих амфибий какая?

Герб пожал плечами, запихнул в рот кукурузную оладью и вдумчиво прожевал. Вокруг, куда ни глянь, бурлила рыбная вечеринка, и Маккенне стоило некоторого труда сосредоточиться.

— Не знаю. Научная пресса молчит. Центаврии про это ни гу-гу. Шифруются…

— В экономических обзорах пишут: техническими секретами они делятся щедро.

— Да-а, разработки новейшие. Занятные электрические штучки-дрючки, на рынке пойдут на ура.

— Зачем же центаврии прилетели? Завалить нас подарками?

— Прям по Карлу Сагану, верно? Обмен культур и прочее.

— Так они туристы? И платят техникой?

Герб залихватски опрокинул в рот остаток кьянти.

— Я так понимаю: им одиноко. Сто лет назад они услышали наше радио и давай строить корабль — на Землю, на Землю… Вылитые мы, если рассудить. Вот зачем бы нам выдумывать призраков, ангелов и иже с ними? Чтоб было с кем поговорить.

— Говорить они не умеют.

— Ну, хоть пишут. Переводить, правда, мучение. Федералы обнародовали пока сущие крохи, но все впереди… Читал центаврийские стихи?

Маккенна смутно припомнил нечто подобное на первой полосе газеты.

— Я их не понял.

Герб расплылся в улыбке.

— Я тоже, но стихи потрясающие. И все про два солнца-близнеца. Вообрази!

Дома Маккенна встал под душ: пусть пар окутает его, выгонит накопленную усталость. Голова лопалась, перегруженная задень. Вытираясь, он прикидывал, не завалиться ли спать (самые удачные соображения частенько посещали его во сне).

И пережил внезапное потрясение, когда протер запотевшее зеркало и увидел задрипанного старикашку: кожа в пятнах, череп облепили седые волосы, пепельно-серые бачки лезут из глубоких пор. Он явно не смотрелся в зеркало лет двадцать.

И правильно, раз это так оскорбительно…

Он вбил крем в морщинки у глаз, втянул живот… и отказался снова взглянуть на свое отражение. Довольно унижений для одного дня. Бороться со старением, в общем, бессмысленно. Другое дело — Бадди Джонсон.

На рассвете Маккенна вполне сознательно отправился на рыбалку. Требовалось подумать.

Сидя на причале, он не спеша напился апельсинового сока. Взялся за шланг и отмыл спиннинг пресной водой из бака. Волны, накатывая на скрипучие стойки, взрывались брызгами. От ведерка поднимался солоноватый, резкий запах наживки, и, словно желая подразнить Маккенну, из завитка волны выскочила и сиганула обратно, головой в пену, крапчатая рыба. Он никогда не видел, чтобы рыба вытворяла такое, и в который уже раз убедился: мир велик, и странен, и вечно изменчив. Иные миры тоже.

Первый час утренней смены он провел за письменным столом, перебирая бумаги. Он знал: скоро расследование гибели Итана Ансельмо зайдет в тупик. Убийство, не раскрученное за две недели, обычно имело более чем скромные шансы на то, что его когда-нибудь раскроют. Через две недели такие дела превращались в «невостребованный труп» среди папок на полках архива, в хладной тени забвения.

Помимо результатов вскрытия надлежало изучить акты исследования вещественных доказательств. Компьютерные распечатки, поскольку большинство детективов по-прежнему работало с бумагами. Технические приложения и фотографии. Все — в условиях сжатых сроков и ограничений на издержки, под неутомимое тиканье часов и счетчика, именуемого «бюджет». Инструктивные письма называли это «установлением следственных приоритетов». Никаких значительных трат без одобрения непосредственного начальника.

Поэтому Маккенна отправился к непосредственному начальнику, черному парню, который два месяца как перевелся к ним из отдела по борьбе с наркотиками и все еще осваивался.

Толку не вышло.

— Вы ведь дали знать федералам насчет центаврийского следа? — спросил шеф.

— А как же. Мы сливаем им информацию через контору ФБР в Мобиле.

Вскинутые брови:

— И?

— Пока ничего.

— Значит, ждем. Хотят сами разбираться.

— Да они, в общем, в курсе, что центаврии выходят в море на гражданских судах, — забросил Маккенна крючок в надежде понять, известно ли шефу еще что-нибудь, но начальственный взгляд ничего не выдал.

Шеф сказал:

— Может быть, так нужно центавриям. Но зачем?

— К примеру, захотелось поглядеть, как вкалывает в море простой народ.

— Следует помнить: это инопланетяне. Нельзя их очеловечивать.

Маккенна, не понимая, какой смысл мусолить эту тему, уселся и подождал. Шеф молчал, и Маккенна обронил:

— Мне будет звонить вдова Ансельмо.

— Скажете, идет следствие. Когда выходит из отпуска ваш напарник?

— На той неделе. Да я сам справлюсь, без подмены.

Пожатие плечами.

— Ладно, отлично. Только не ждите откровений от федералов.

Маккенна сидел на инструктаже, посвященном новым порядкам задержания и заключения под стражу. В комнату зашел дежурный и посмотрел на него со значением.

Перед собравшимися нудил докладчик, юрисконсульт городской администрации, большинство слушателей клевали носом. День клонился к вечеру, и кофе — в отличие от юрисконсульта — давно выдохся.

Маккенна, пригибаясь, выбрался за порог, и дежурный сказал:

— Похоже, у вас еще один. Внизу, в секционной.

Труп вынесло на пляж Орэндж-Бич близ границы с Флоридой, и в роли принимающей стороны выступил убойный отдел полицейского управления округа Болдуин. Тело никто не опознал, отпечатки пальцев ничего не дали. Утопленник был в джинсах, но без белья, — прочел Маккенна в рапорте из Болдуина.

Когда шериф округа нашел в сетевом указателе взаимных корреляций сходство нового дела с делом Ансельмо, мертвеца отправили к судебным медикам в Мобил. На это ушел день, и труп успел еще подгнить. Сейчас он был уже выпотрошен, осмотрен, и патологоанатом ждал Маккенну.

— Такой же, как тот твой мужик, — сказал эксперт. — И опять рубцы по всему телу.

Облачившись в халаты и маски, они склонились над разбухшим трупом. Густая гнилостная вонь застряла у Маккенны в горле, но он подавил позыв к рвоте. Клиническая часть всегда давалась ему тяжело. Он заставил себя сосредоточиться на том, на что, не замечая его напряженного оцепенения, указывал эксперт.

Длинные тяжи багровой сморщенной плоти оплетали туловище и спускались по правой ноге. Ступня отсутствовала. Нога была белой от обескровливания, и судмедэксперт сказал — похоже, цапнула акула. Какая-то живность объела гениталии.

— Скорее всего, черепаха, — предположил эксперт. — Им подавай деликатес.

Маккенна пропустил это замечание мимо ушей и вгляделся в мертвое лицо. Черные глаза, крупный широкий нос, обветренная смуглая кожа.

— Проколы?..

— Пять, поверх рубцов. Не укусы. Вообще не пойми что.

— Личность по зубам установили?

— Пока нет.

— Нужны снимки, — сказал Маккенна. — Такие дела быстро дохнут.

— Возьми мой цифровик, фото скину почтой. Похож на латиноса, — заметил эксперт. — Может, потому в базе ни зубов, ни пальчиков. Нелегал.

После первых больших ураганов, «Катрины» и «Риты», разгребать грязь на побережье хлынули орды мексиканцев. Да так и остались, к досаде местных трудящихся, внезапно вынужденных вступить в конкурентную борьбу за места на стройках, в ресторанах и на рыболовецких судах. Эксперт разложил инструменты, готовый продолжить вскрытие распухшего трупа, и Маккенна понял, что больше не сдюжит.

— Где его шмотки?

Эксперт очень пристально посмотрел Маккенне в глаза.

— Вон там. Слушай, может, тебе присесть?

— Да все нормально. — Получилось хрипло. Маккенна отошел к пакету с вещдоками и вытянул оттуда джинсы. В карманах пусто. Засовывая их обратно, он вдруг нащупал сквозь ткань что-то твердое. Сзади был вручную подшит внутренний кармашек. Маккенна извлек металлическое кольцо с брелоком-крабом и одним ключом.

— В опись внесли? — Он пролистал бумаги на металлическом столе. Эксперт бросил резать и подошел. В журнале ничего не было.

— Подумаешь, дешевая цацка. Пластик, — хмыкнул эксперт, поднимая крабика к свету. — Ключ, пожалуй, от дома. Не от тачки.

— У него один-единственный ключ. Рыбак, как Ансельмо?

— Тот первый с такими же отметинами?

Маккенна кивнул.

— Нет соображений, что за отметины?

Эксперт внимательно разглядывал бомбошку.

— Честно? Нет. Кстати, у обоих трупов очень грубые ладони. Физический труд.

— Работяги. По-твоему, он утонул?

— Не исключаю. Все обычные признаки налицо. Посиди тут, скоро скажу.

Маккенна очень старался не смотреть на труп. Но даже вентиляция, с громким гудением выкачивавшая воздух из комнаты, не помешала смраду добраться до него.

— Заскочу за отчетом попозже.

И он поспешно ушел.

Шеф отхлебнул кофе, задумчиво оглядел звукопоглощающий потолок и сказал:

— Проверьте-ка, нет ли чего-нибудь похожего в VICAP.

С помощью VICAP, Программы содействия в поимке лиц, виновных в совершении тяжких преступлений, компьютер проведет сравнительный анализ характера повреждений, сформирует выборку и в случае выявления чего-либо подобного у других утопленников сообщит Маккенне.

— Ладно. Я думал отследить краба с ключей.

Шеф откинулся на спинку кресла и скрестил руки на груди: на обеих стали видны шрамы, как царапины на черном дереве.

— Это вряд ли.

— Хочу посмотреть, не опознает ли его кто.

— Залив большой. Судмед считает, он мог приплыть из Мексики?

— Нет. Местный, судя по износу.

— Тем не менее побережье большое.

Маккенна кивнул. Тело выбросило на берег примерно в сорока милях к востоку от Бэйю-ла-Батр, но течения могли притащить его откуда угодно.

— Придется положиться на чутье.

Шеф изучал лицо Маккенны так, словно это была географическая карта. Опять осмотрел потолок и вздохнул.

— Не затягивайте, идет?

В отделе убийств работала пестрая публика, но Маккенна делил ее на два сорта.

Большинство видело в своей профессии ремесло, приобретенный навык. К ним он причислял и себя, хотя с недавних пор начал задаваться вопросом, не перекочевывает ли потихоньку во вторую группу, к тем, кто считал работу призванием, жизненным предназначением, единственным стоящим занятием. Их Маккенна окрестил «заступниками мертвых».

На месте преступления между гниющим трупом и детективом из отдела убийств возникала связь, торжественное обещание отомстить. Издержки производства.

«Производство» же, разумеется, занималось смертью, смертью и опять-таки смертью. Сам Маккенна за годы службы застрелил лишь двоих преступников. Одного при бестолковой попытке ареста, давно, в самом начале. Второго, когда ушлый типчик, которому собственная хитрость крепко вышла боком, возомнил, что стрельба спасет его от конфуза. Он успел только продырявить пулей машину Маккенны.

Но сейчас Маккенна больше, чем в молодости, чувствовал себя ангелом мщения. Ближе к краю. В шатком равновесии над бездной.

Возможно, сказывалась смерть жены, ее угасание, хотя эту тему он закрыл. Возможно, дело было в смерти как таковой, в извечной неразрешимой проблеме человечества. Пусть ее нельзя решить, с ней можно работать.

Убийцы были одержимы, порой на один безумный миг, который вылепливал всю их дальнейшую судьбу. Маккенна был профессионалом, хладнокровным и уверенным… или так он себе внушал.

Но что-то в деле Ансельмо, убитого током утопленника, не давало ему покоя. И вот теперь безымянный нелегал, определенно никому не известный, безмолвный в своей мрачной гибели.

Даже он, матерый сыщик, не видел, куда двигаться дальше. Никаких зацепок. Самая скверная часть любого расследования: на этой стадии дело об убийстве чаще всего превращается в «висяк» окончательно и бесповоротно. Очередную папку хоронят в архиве, точь-в-точь как труп в могиле.

Маккенна начал с запада, от границы штата Миссисипи. После наскоков «Катрины», «Риты» и того урагана, чье имя и несколько лет спустя никто не мог произнести правильно, поселки на побережье Мексиканского залива сильно захудали. Им так и не удалось подняться с канатов. Залив упрямо лупил по ним, как по боксерской груше, толи подстегиваемый глобальным потеплением, то ли просто по буйной страстности натуры.

Маккенна заставил парнишку из техотдела обработать снимки латиноамериканца фотошопом, убрать отечность и обесцвечивание водой. С открытыми глазами лицо казалось живым. С этим портретом Маккенна пошел в народ.

Он беседовал со всеми подряд — с домовладельцами и посредниками в трудоустройстве, с батраками-мексиканцами и клиентами центров занятости. Ничего. Тогда он обратился к мелкому ворью, проституткам, мокрушникам, рэкетирам, тупым и грубым, жертвам всевозможных болезненных пристрастий и тем, кто жировал за счет чужих скорбных страданий, — к изнанке жизни загнивающего побережья. Он повидал тьму ражих молодцов, в ком тлела бешеная злоба, сулившая однажды обернуться для кого-нибудь дурными вестями, и лощеных качков — взбухшие жилы, стрижка ежиком, камуфляжные штаны, руки оснащены мощными мышцами, которым грех простаивать. Кое-кто уже отмотал срок и уверенно двигался к новой отсидке.

По-прежнему ничего. Латиноамериканца никто не вспомнил.

На выходе из магазина «Все для садовода», где работало много мексиканцев, к Маккенне подошли двое в костюмах. Один — оболваненный почти под ноль, как морской пехотинец, другой — в темных очках, и эти мелочи сказали ему: федералы.

— Местные правоохранительные? — начал Морпех.

Маккенна без единого слова предъявил значок.

Темные Очки и Морпех предъявили свои (ФБР), и Темные Очки сказал:

— Далековато от Мобила вы забрались, а?

— Мы уполномочены вести расследования на всей территории округа, — ровно ответил Маккенна.

— Можно взглянуть, кого вы ищете? — столь же невыразительно осведомился Морпех.

Маккенна показал фотографию.

— Что он натворил? — спросил Морпех.

— Умер.

— Был сигнал, что вы разыскиваете в этом районе кого-то из рыбаков, — небрежно сообщил Темные Очки.

— Почему это интересует ФБР?

— Ищем похожего человека, — объяснил Морпех. — Федеральные дела.

— Намекаете, я должен дать вам отмашку, если его увижу? Есть фото?

Темные Очки хотел улыбнуться, но одумался.

— Поскольку пересечений нет… пожалуй, это ни к чему.

— А у вас здесь хватает дятлов. Сразу стукнули, как я нарисовался, — скучно заметил Маккенна.

— У нас свои методы, — ответил Темные Очки. — Как умер этот парень?

— Утонул.

— С чего вы взяли, что это убийство? — вмешался Морпех.

— Чутье.

— А мне почему-то кажется, у вас есть кое-что еще, — дал ответный залп Морпех.

— И кое-что еще…

Федералы переглянулись, и Маккенна засомневался, дошла ли до них хохма. Они развернулись и молчком удалились.

Дерзкая выходка утешила Маккенну, но никуда не продвинула расследование. Голова у детектива шла кругом от связанных с ФБР подозрений, однако вскоре он бросил об этом думать. Между Местным и Федеральным кипело непрерывное соперничество, вечное, неутихающее, поскольку федералы имели право вмешаться и перехватить дело, если считали, что это им выгодно. Или что лучше проведут расследование. Иногда даже не без оснований.

Он рыскал по латиноамериканским кварталам. Картины нанесенного ураганом урона были обычны для всего побережья Залива даже сейчас, годы спустя после бури с неудобопроизносимым именем, которая низвела «Катрину» и «Риту» до жалкой увертюры. Пробираясь на восток, Маккенна досыта насмотрелся на разбитые причалы и волноломы, на покинутые дома, откуда подчистую выдуло обстановку, когда не выдержали окна, на рощи переломленных пополам сосен, на сорванные крыши, на жилье, превращенное в трясину. Блеклые от дождя и солнца объявления на поврежденных стенах воскрешали в памяти первые дни после катастрофы: ЗА МАРОДЕРСТВО РАССТРЕЛ; на крыше: ПОМОГИТЕ; жалобное МЫ ЗДЕСЬ; забавное ПРОДАЕТСЯ: НЕЗНАЧИТЕЛЬНЫЙ УЩЕРБ ОТ ВОДЫ на выпотрошенном до основания шикарном коттедже. Новые исторические документы.

Ураганы измордовали побережье так жестоко, что старания продержаться после бедствия подвигли в высшей степени приличных людей к разграблению магазинов, и большая часть местных универмагов с тех пор так и не открылась. По колдобинам дорог громыхали грузовики, полные лома. Бригады в красных робах вывозили на тачках из хороших кирпичных домов мусор. Зияющие в кровлях бреши прикрывал синий брезент, обещание когда-нибудь их залатать. Возле пляжей, как ни в чем не бывало, сохранилась грязно-желтая граница подъема воды.

Прибытие гостей с чужой звезды казалось жителям побережья менее важным. И хотя центаврии избрали для заселения похожие берега Таиланда, Африки и Индии, в фокусе их внимания оставался Залив, ближайший к передовой державе. Маккенне стало интересно, что пришельцы думают обо всем этом разоре.

Приток мексиканцев-нелегалов на берега Залива вызвал миграцию из Калифорнии шаек головорезов. Используя гастарбайтерскую инфраструктуру как прикрытие, они заняли ниши в наркоторговле. Число убийств в приморских районах Мобила упало с трех или четырех в сутки почти до нуля, затем в течение двух следующих лет росло. В основном в связи с земельным переделом между марафетчиками и приезжими артистами криминального жанра, промышлявшими взломом мелких лавчонок.

В этой среде и тусовался Маккенна — в джинсах, засаленной шапчонке и старой рубахе, — ушки на макушке. Возможно, центаврии и внушали людям мысли о всяких-разных звездах, но Маккенна работал в галактике неудачников: помятые несвежие лица, угрюмость, мешковатые штаны, обшарпанные коричневые башмаки. Глянь на такого, и в ответ узнаешь слезную историю его жизни. Судьба обрушивала на них все беды, какие только могут постигнуть человека: иуды-друзья, халявщики-приятели, горькая нищета, равнодушные отцы, чудовищное невезение, произвольный набор неизвестных науке болячек, тюрьма, автокатастрофы и, разумеется, неизбывная жалостная песня — бабы-изменщицы. Краткое введение в возвышенные темы Джонни Кэша.

Потом возле лотка с лепешками тако какой-то унылый хмырь сказал, будто видел мужика с фотки на стоянке трейлеров. Маккенна приближался к ней с оглядкой. Если его выкупят, ниточка оборвется.

Неподалеку по стенам мини-маркета расплескалось граффити на испанском, у входа в окружную поликлинику толпились латиноамериканские мамаши с малышней ясельного возраста. Но убогие дома на колесах не были стопроцентно латиноамериканским анклавом. Здесь во множестве ютилась благородная нищета. В обветшалых закусочных, где старикам бесплатно давали к уцененным блюдам стакан безымянного домашнего вина, столовались пенсионеры. Дома по соседству, полуразрушенные, без лифта и кондиционеров, заселили рабочие, набившись как сельди в бочки. На углах прохлаждались чисто мужские компании; такие типы с грубыми руками никогда не отвечают на вопросы. Возможно, из-за незнания английского.

Маккенна продвигался по рядам потрепанных вагончиков вглубь. Живущие на пособие матери-одиночки стреляли в него глазами; он клялся и божился, что вовсе не из окружного управления. Ближе к середине стоянки к Маккенне подгреб узкогрудый мужчина в грязных шортах и задиристо спросил:

— Че жильцов баламутишь?

— Друга ищу.

— На кой?

— Вернуть должок.

На худом лице промелькнула ехидная ухмылка.

— Ага-ага.

— Я ему работу нашел. — Маккенна показал фотографию.

В глазах у мужика что-то вспыхнуло и погасло.

— А.

— Знаешь его?

— Вроде нет.

— Зря ты так.

Поджатые губы:

— Тогда не спрашивай.

Маккенна со вздохом предъявил значок. После великой бури на груди у разного жулья взошло немерено поддельных блях и жетонов, и собеседник теперь как пить дать зажмется. Шерифы округа и полиция штата старались насаждать закон и порядок, но на захолустья вроде этого махнули рукой. Время рассудит, решили они. Кое-кого из самозванцев невзлюбили. Сперва крепко, потом до смерти.

К его удивлению, мужик только напрягся и выставил подбородок.

— Ничего не знаю.

Маккенна наклонился поближе и очень быстро проговорил:

— Значит, на твоей стоянке все по закону? И соскочивших никого? И нелегалов нет? И технику безопасности не нарушаем? Я вот за три вагончика отсюда приметил: из дверей в сарай прокинули удлинитель. Что, за хибару без уборной, но с электричеством дерешь с нелегалов дороже?

Мужичонка и глазом не моргнул.

Маккенна развлекался.

— Допустим, часть этих малограмотных мы вышлем. И, к примеру, заберем тех, что проштрафились на условно-досрочном. Доходы мигом упадут, верно? Опека и попечительство тоже найдет, чем тут заняться, согласен? Короче, людишки свалят — койко-места в простое, приятель. Выходит что? Выходит, навара нет, а хозяин, который сам сюда носа не кажет, смотрит на тебя волком и урезает твои кровные. Уразумел?

Маккенна буквально услышал скрежет шестеренок, и в глазах у мужика засветилась тревога.

— Ладно, он съехал. На той неделе.

— Куда?

— Знаешь протоку перед Энджел-Пойнт? Мили две к востоку? Вот туда, на какой-то остров, вроде на баркас нанялся.

Заросшее ивняком болото усеивали кувшинки и цветы лотоса. Над коричневой водой, насыщая полумрак благоуханием, нависали тупело и эвкалипты. Волна, поднятая носом взятого напрокат ялика, толкалась в полузатопленные коряги со шкурами, как у дохлых морских коров.

День не задался. Обожженная солнцем шея горела, в пересохшем горле скребло. Маккенна выключил урчавший за бортом подвесной мотор и последние полмили прошел на веслах. Ялик бесшумно подплыл к дому на сваях. Тот слегка кренился на своих тонких подпорках под бескрайним шатром раскидистых, зеленых, похоже, вековых дубов. Лодка глухо тукнула носом в серые доски крошечного причала и чиркнула боком по деревянным стойкам, когда Маккенна, мягко ступив на берег, левой рукой закрепил швартов, а правой достал и нацелил перед собой пистолет. Стоило поостеречься.

Темнело. У южного горизонта висела лиловая грозовая туча, по ее краям колдовали желтые зарницы. Вдоль причала протянулась цепочка тусклых фонарей, в их стекла бились насекомые. На волнах прилива покачивались два низких челнока, звякали ржавые цепи.

Замок в двери был допотопный, Маккенна управился с ним за десять секунд.

Внутри воняло мокрой псиной. Он методично обыскал комнату, но не нашел никаких личных вещей, кроме поношенной одежды и каких-то писем на испанском. Почтовые штемпели расплылись от сырости, навсегда обосновавшейся в старом деревянном комоде. Но один, из другого ящика, сохранил четкость: отправлено три недели назад из Веракруса. Портовый городок, расположен внизу длинного изгиба восточного побережья Мексики. Сколько помнил Маккенна из истории Гражданской войны (знать ее, когда он подрастал, вменялось в обязанность всякому южанину мужского пола), в Веракрусе едва не погибли Грант и Ли. В мексиканскую войну они вместе отправились в утлой лодчонке осмотреть берег, да не как-нибудь, а под артиллерийским огнем. Ядра плюхались в воду в десяти ярдах от генералов.

Веракрус — рыбацкий город. Парень из тех мест наверняка знал, с какого конца берутся за сеть.

Маккенна забрал письма и обшарил более укромные местечки. Сливной бачок: полиэтиленового свертка нет. Под грязными сосновыми половицами пусто. Хлипкие деревянные стулья: ни одной полой ножки. Маккенна по опыту знал, что злоумышленники почти никогда и ничего не прячут в хитрых тайниках да и убийства по пунктам не расписывают. Ни тебе месяцев мозгового штурма, ни утомительной кропотливой проработки деталей, ни подготовки алиби, путей отхода, способов избавиться от орудия преступления. Гениальные убийства — туфта от телевизионщиков, у которых полицейский, прикинувшись олухом царя небесного, ловит коварного злодея, ха-ха.

С Залива пришла гроза и встряхнула жестяную крышу лачуги, точно погремушку, от стремительно налетевших гигантских полотнищ дождя поднялась клубящаяся дымка. Маккенна в затхлой халупе на две комнатушки думал. По листьям за окном барабанили капли, в воздухе повис острый, влажный запах птичьего помета. Стоя в собранной с миру по нитке кухне, Маккенна гадал, не ложный ли это след. Письма на испанском, вероятно, не помогут, но по крайней мере увязываются с трупом мексиканца. Но тупик оставался тупиком.

Его чутье сыщика блуждало среди размытых ассоциаций, в тумане, который нипочем не желал сгущаться. Хлещущий ливень навел Маккенну на мысли о подъеме уровня океанов, о глобальном потеплении ввиду парникового эффекта и о том, что планета способна в конце концов превратиться в подобие центаврийской луны — разросшиеся тропические моря и сотрясаемая ураганами суша. Глядя в полосатое от дождя окно, он задумался: может, пришельцы проводят часть жизни среди косяков рыб, резвясь в косматых волнах?

Эти размышления ни к чему не привели, зато щиколотка Маккенны обзавелась красными точками блошиных укусов. Он выглянул в заднее окно. Дождь притих, и Маккенна разглядел в лесу за домом серый трейлер ФАЧС. Ветер нес с той стороны запах жареного перца с луком. Острый, многообещающий.

Маккенна постучался во входную дверь. Открыл тощий белый, одетый только в джинсы. «Добрый день, сэр» вкупе со значком позволили Маккенне войти.

В ФАЧСовском вагончике слова и те занимали место. Стоять приходилось нос к носу, в отсеках из легкого металла, которые разметала бы, как колоду карт, даже тропическая гроза. Первым побуждением Маккенны было пригнуться, потом — свести все к шутке. Долговязый мистер Фредсон (шесть футов два дюйма) раскинул руки, демонстрируя, что разом достанет и до потолка, и до пола. Крючки в маленьком шкафу были ради компактности укреплены под углом, стоявшая у шкафа невысокая бронзовокожая женщина прятала от Маккенны глаза.

— Я подумал: а вдруг вы знаете, кто живет в том доме.

— Он неделю в отъезде.

— Похож? — Маккенна показал фотографию.

— Да, это Хорхе.

— Хорхе… а дальше?

— Кастан, — пискнула женщина. Ее пальцы терзали бледно-розовую ткань ночнушки. — Вы la migra?

— Нет, мэм. Но, боюсь, у меня плохие вести о Хорхе.

— Помер? — спросил мистер Фредсон, глядя в пол.

— Боюсь, что так. Его выбросило на пляж к востоку отсюда.

— Он в море ходил, — сказал Фредсон, покачивая головой. — Чаще в ночную, на подмену.

— Мексиканец, верно? Жена в Веракрусе?

— Ага, он говорил. Посылал домой деньги. Тут у него одно время жили еще двое… славные ребята, рыбаки. Уже съехали.

Маккенна огляделся, соображая. Мексиканка чопорно вышла на кухню, переставила по-другому бумажные тарелки и пластиковые стаканчики из супермаркета и взялась начищать серебристый кофейник из полированной нержавейки. Фредсон вздохнул и сел на маленькую жесткую кушетку. Женщина, судя по одеревенелой спине, едва ли годилась в переводчицы письма из Веракруса. Чтобы вывести ее из ступора, Маккенне пришлось задать правильный вопрос.

— Хорхе был приличный мужчина? Без всякого этакого?..

Фредсон подумал, пожал плечами.

— Как он уйдет в Залив на пару-тройку дней, я туда к нему нет-нет и загляну. Хорхе сам мне это предлагал. Ну дак недавно сунулся утречком, а постель его вся враскардаш.

— Боялся la migra? — Маккенна покосился на женщину. Та бросила притворяться, будто драит кофейник, и уставилась на них.

— Кто ж не боится. — Фредсон выпятил подбородок.

— Я же без того, что Хорхе, мол, нечестный малый, — сбавил тон Маккенна. — Мне бы понять, случайно оц утоп или как.

Фредсон, сплетая и расплетая пальцы, заметил без выражения:

— Нечестный — одно, бесчестный — другое.

Опять тупик.

— Мне надо будет сообщить о его гибели жене. У вас нет никаких его бумаг, которые я мог бы отослать?

Женщина вдруг сказала:

— Documento…

Фредсон уставился на нее и медленно кивнул.

— Ничего не попишешь…

Он привстал и запустил руку в битком набитый шкафчик у задней стенки. Наверняка было бы интересно послушать, как эта парочка завладела трейлером ФАЧС, но Маккенна знал, лучше не искушать судьбу. Фредсон извлек грязный конверт из плотной коричневой бумаги и отдал Маккенне:

— Хранил тут для него. Он, кажись, не шибко доверял тем двоим, которым сдавал место на полу.

Маккенна открыл конверт и увидел внутри кипу разнокалиберных листков.

— Вот спасибо! Я прослежу, чтоб она это получила.

— Откуда вы знаете, где она живет? — спросил Фредсон.

— Нашел адрес. Ну, мне пора…

— А ордер?..

Маккенна медленно улыбнулся.

— Юрист? Подкованный?

Он глянул на женщину и подмигнул. У Фредсона затвердели губы. Маккенна вышел, не сказав больше ни слова.

К дому по хрусткой ракушечной дороге он подъехал затемно. На повороте против света дворового фонаря смутно обрисовались две фигуры на крыльце, на диване-качалке. Маккенна резко свернул под деревья. Ему хотелось зайти в дом и просмотреть полученные от Фредсона бумаги, но он давно приучился к осторожности, а потому, шагая к крыльцу, положил руку на пистолет. Под мимозой остро пахло заливом. Ветер с моря мешал запахи соли, рыбы, мертвых тварей и тварей плодущих. Шелестел на ветру сахарный тростник у дома. Маккенна прокрался на задний двор.

Он неслышно вошел через черный ход. Когда щелкнул выключатель и на крыльце внезапно вспыхнул свет, обе фигуры вскочили. Дениза и его дальний родственник Герб. Вряд ли знакомые друг с другом.

Маккенна отпер входную дверь и впустил их, слегка смущенный тем, как подобрался с тыла. Дениза веселилась от души; Герба, судя по его хмурой растерянности, скорее озадачивало, что тут делает эта женщина. Маккенне тоже хотелось бы это знать. Ему казалось, в предыдущий приезд Денизы он повел себя весьма недвусмысленно. Он не любил напористых дам: многие из них имели виды, во-первых, на его значок, во-вторых, на его пенсию. Он-то вырос в ту пору, когда женщины не набивались в подружки. Старое доброе ухаживание, где ты!

Сердцеедом Маккенна, конечно, не был. В двадцать лет он слышал «Кру-гом арш!» чаще, чем новобранец на плацу.

Он налил гостям по рюмочке и не стал выяснять, зачем здесь Дениза.

После общего обмена любезностями Маккенне пришло в голову, что, пожалуй, нет худа без добра. Герб был в его краях и заскочил повидаться? Отлично. Маккенна осведомился, не узнал ли Герб что-нибудь новенькое, и этого хватило. У Герба включился лекторский режим. Маккенна, развалясь на стуле, с удовольствием наблюдал за Денизой.

— Ну-с, в Интернете чего только не пишут, — увлеченно объявил Герб. — Похоже, перехватив в эфире наши радиограммы, центаврии сознательно прикрыли собственное вещание. Что Земля — живая планета, там сообразили на много сотен лет раньше благодаря исследованиям атмосферы. А еще несколько столетий они строили эти электрические звездолеты.

— Вот это да, — вполголоса пробормотала Дениза.

Герб просиял: аудитория ему нравилась.

— Кое-кто считает их источником происхождения слухов об НЛО!

Дениза заморгала, и ее губы удивленно округлились:

— НЛО?..

— Те, которые мы видим… их не пощупаешь, вот в чем штука. Центаврии заслали их сюда в качестве сигнальных устройств. Накачали в нашу атмосферу каких-то силовых лучей и создали видимость летающих объектов. Радары их засекают, потому что эти изображения ионизируют воздух. Оттого мы и не находим ничего осязаемого.

Маккенна наслаждался.

— Лучи?

Герб кивнул, в его глазах плясали искры.

— Они спровоцировали физические явления сродни атмосферному резонансу. А лучи пускали с нашего же пояса астероидов.

Дениза нахмурилась.

— Но они добрались сюда всего пару лет назад…

— Они еще в сороковые присылали на Землю автоматические зонды. И уже подумывали отправить кого-нибудь из своих совершить посадку, взять пробы. А лучи должны были как-то… ну, не знаю… намекнуть землянам, дескать, что-то происходит.

— Странно, — протянула Дениза. — Ведь «тарелки» похитили кучу людей. И ставили на них всяческие опыты!

Герб презрительно скривил губы.

— Эту ерунду оставьте «Нэшнл Инквайарер», Дениза.

Маккенна улыбнулся, обуздывая клокочущий в горле смех.

— Ты биологию вообще-то учила?

Герб сказал:

— У нас множество обитающих на суше пресмыкающихся и масса рыб. Но немногие виды используют сразу и сушу, и море.

Он вдохнул поглубже, собираясь пуститься в пространные рассуждения, и Дениза торопливо вставила:

— А крокодилы?

Герб моргнул, выдал быструю вежливую улыбку и ответил:

— Биологи считают, на островах у центавриев водились хищные рептилии как «фактор давления отбора». Способность мыслить центаврии развили уже на суше, чтоб опередить этот вид. Кто знает, может, наши гости начинают жизнь личинками в воде, как лягушки?

Дениза, глядя на Герба во все глаза, изумленно сказала:

— Значит, они выводятся из головастиков?

— Не исключаю, не исключаю. — Герб любил обратную связь с аудиторией, но женщины, догадывался Маккенна, редко задавали вопросы с места. Возможно, излишняя вежливость не позволяла им перебивать. — Личинки растут, у них развиваются легкие, потом ноги, потом эти забавные руки-ласты с крупным противопоставленным большим пальцем и, наконец, солидный мозг, чтобы не спасовать на суше перед рептилиями.

Маккенна спросил:

— Получается, наши аллигаторы для них — первые враги?

— Полагаю, да, — согласился Герб. — В окрестностях Дельфиньего острова центаврии точно отнеслись к ним враждебно. Возможно, они, как лягушки, производят на свет весьма многочисленное потомство. Для большинства головастиков выбраться на сушу вовсе не означает выжить, знаете ли.

Дениза бодро сказала:

— Да ведь если детка все-таки выползет на берег, взрослым обязательно придется помогать ей. Защищать от рептилий. Учить делать орудия труда. Сотрудничество — наряду с соперничеством внутри сообщества.

Мужчины дружно посмотрели на нее, и она угадала причину.

— Основной профиль — социология, второй — биология.

Герб уважительно кивнул, глядя на Денизу по-новому.

— Трудно представить, что существа, похожие на лягушек, в силах положить на лопатки крупных рептилий, а?

Дениза хихикнула, азартно блестя глазами, и Маккенна поднялся, чтобы налить гостям еще. К тому времени как он вернулся, те, однако, собрались уходить. Мне пора, сказал Герб, и тут они с Денизой обнаружили, что живут в двух шагах друг от друга (ну вы подумайте, а встретились за тридевять земель), и едва ответили на «до свиданья» Маккенны.

Он смотрел, как они обмениваются у машины телефонами. Стать бы такой же хорошей свахой и для себя…

А что еще у тебя есть в жизни? — явилась непрошеная мысль.

Работа.

О да, бумаги Хорхе.

Хорхе пихал в конверт все подряд. Квитанции, корешки от чеков, смятые записки, какие-то телефоны, мексиканский паспорт с фотографией, очень похожей на труп.

Когда он перетасовывал все это, из вороха выскользнул тоненький квиток. Листок с печатью «Судоходная компания «Залив».

Размещалась судоходная компания «Залив» не так уж далеко. Он отправился туда ни свет ни заря и встречал креветколовов на пристани. По фотографии, предъявленной всем поголовно, никто Хорхе не опознал. Но управляющий, он же владелец судна, седоватый тип по фамилии Рандорф, долю секунды промедлил с ответом. А потом помотал головой.

На обратном пути Маккенна миновал место швартовки «Пшика». Тот возвращался с лова. На носу стоял Мерв Питском.

Непосредственный начальник Маккенны спросил:

— Из ОСР по вашим делам ничего не поступало?

— Нет. — Отдел специальных расследований был печально известен своей перегруженностью и влюбленностью в ФБР.

— Какие-нибудь ППЛ в масштабе штата?

Наиновейшая политкорректная аббревиатура ППЛ (преступления против личности) была призвана оберегать сознание от кровавой действительности и мыслей о бездне.

— Нет.

— Итак, у вас два утопленника, оба выходили в море на рыболовецких судах из одного и того же поселка. Смахивает на серию.

Маккенна постарался изобразить благоразумие:

— Нужен ордер. Прошерстить их бухгалтерию. Выяснить, когда эти двое работали, и оттуда плясать дальше.

Начальник покачал головой.

— Не густо.

— Лучше синица в руках.

— Вы очень плотно занимаетесь этим делом. Завтра выходит ваш напарник, Лебук.

— И что?

Ровный взгляд.

— Возможно, не мешало бы подключить и его. Этот федеральный аспект… парни, что на вас насели… Может, и правда стоит принять их в игру.

— Из них слова не вытянешь. Оттуда помощи точно не будет. Ждать Лебука тоже нет смысла, пока материала кот наплакал.

— Гм. — Начальник, конечно, не питал теплых чувств к ФБР, но и дразнить гусей не хотел. — Так. Ордер — это к судье Престону. В последнее время он нам мирволил, надо полагать, и сейчас не станет ставить палки в колеса…

— Давайте я подсуну свой запрос в бумаги, которые отправят Престону перед обедом.

— Идет. Но тогда будьте любезны, займитесь и другими делами. Они копятся.

Маккенна держал у себя шаблон ходатайства о выдаче судебного постановления. Он вызвал бланк на экран и впечатал: «Прошу уважаемый суд выдать согласно прилагаемой форме постановление, подтверждающее мои полномочия на проведение обыска по адресу, а также ордер на изъятие улик. Каковые в случае обнаружения обязуюсь предоставить суду наряду с любой другой помощью, какую суд сочтет надлежащей впредь». Юристы обожали подобную тарабарщину.

Физиономию Мерва Питскома перекосило от багровой злобы. Недоумок Бадди Джонсон, бывший зэк, мастер дырявить шины, стоял рядом с Питскомом и глупо ухмылялся. Обоим не понравился ордер и еще меньше, что Маккенна забрал платежные ведомости компании.

Итан Ансельмо в них, разумеется, значился: он ушел в ночной рейс на «Пшике» за два дня до того, как к берегу прибило его труп. Строки «Хорхе Кастан» не было. Но напротив инициалов, вписанных бухгалтером за неделю до последней выплаты Ансельмо и через два дня после нее, проставили сумму: 178 долларов. Инициалы были в первом случае ГБ, во втором — ХК.

Бухгалтер вынужден вести записи, даже если обязан держать язык за зубами. Нелегалы (как правило, не имевшие номера социальной страховки) в приходно-расходные книги, конечно, не попадали. Но ведь дебет с кредитом должны сходиться, не так ли? Маккенна души не чаял в бухгалтерах.

— Отлично, — сказал ему шеф, — теперь у нас есть законные основания взять этого Питскома и второго…

— Рандорфа.

— …и допросить. Без фанатизма. Может, моряки и не мудрят, может, то, от чего они так открещиваются, это просто несчастные случаи. Но вероятный мотив просматривается. Привозите их завтра с утра. Сегодня до звонка осталось всего ничего.

Под конец рабочего дня неизменно возникала кутерьма с бумагами. Маккенна оформил самые неотложные и начал приводить в порядок другие, менее важные, думая о возвращении домой.

И вдруг его осенило.

Десять лет назад у сержанта, расколовшего не одного подонка, он научился отменному финту.

У вас двое подозреваемых в убийстве? Закройте обоих. И мурыжьте в каталажке до утра. Пусть за них возьмется система.

В детективных телесериалах закон представал умной, рациональной, четко отлаженной машиной, которая в конце концов — обычно в течение часа — карала виновного.

Но система была совсем не про это. Угодив в ее жернова, ты мигом превращался из хозяина собственной жизни в человекоединицу. Сидя в изоляторе временного содержания, ты лихорадочно соображал. Никто тебя не знал. Ты тупо пялился на очко в сером бетонном полу, где самые свежие пятна проступали даже сквозь распыленное поверх отбеливающее дезсредство. На глаза тебе лезли похабные картинки на стенах, бездарная пачкотня, проявленная во всем своем убожестве светом никогда не гаснущих зудящих ламп. Ты слышал эхо чужих воплей и как фараоны колотят дубинками по решеткам, добиваясь относительного покоя. И сидел, обуреваемый мятущимися мыслями.

Приходилось проситься в сортир, лишь бы не мочиться в поганую дыру. Всплывало право на один телефонный звонок и на адвоката, ты выбирал его по «Желтым страницам», а гнусавый голос отвечал, что приболел, завтра никак не сумеет…

Фараоны обращались к тебе по фамилии и, как ходячую мебель, перемещали в новую вонючую камеру, побольше, где сидели другие. Там тебя в упор не замечали, кроме тех, кто тебе решительно не понравился. Потом наступала ночь, и свет убавляли, но не сильно.

Тогда-то и вылезала разница между подозреваемыми. Один засыпал, другому не спалось, хоть тресни.

Никакому убийце не выйти сухим из воды. Кино и телевидение создали собирательный образ убийцы-психопата с изворотливым умом. Психические сдвиги, пожалуй, имели место — но не изворотливый ум и, уж точно, никакого зверства. Некоторые даже одевались лучше любого из знакомых Маккенны.

Тем не менее, нравится вам это или нет, убийцы — люди. Они смотрят те же фильмы, что всякий рядовой обыватель, и гораздо больше — телевизор. Дни они коротают за куплей-продажей наркотиков или в ожидании ночи, когда можно будет сбыть товар. Времени обмозговать затею хоть отбавляй. Многие навострились сыпать цитатками из «Крестного отца». Из фильма, конечно. Чтением романов и вообще чтением они не балуются. Сделав дело, эти бесперебойно работающие генераторы эмоций гуляют смело, бурно выплескивая энергию. Выпивка, шлюхи, пальба.

И — если верно подгадаешь — арест.

Тут их и отпускает. Тяжкое ярмо напряжения, медленно нараставший стресс, который беспокойно копошился на задворках сознания, наконец обретают родимый шесток: отбой. Задержанный плюхается на прикрытые тонким матрацем нары, натягивает на лицо колючее шерстяное одеяло и, испытывая райское блаженство, проваливается в глубокий сон.

Теперь задумайтесь о невиновном. Он знает, что не убивал, пусть всему треклятому миру это невдомек. Он, само собой, напуган, поскольку достаточно осведомлен о нравах деловой части города, чтобы понимать: Фемида — продажная девка, а юристы — прислужники в этом борделе. Следовательно, он здесь в серьезной опасности. И еще он знает наверняка, что необходимо дать жестокий отпор. Думать. Примечать. И бесится: я не убивал, почему же они на меня насели?!

Итак, он сидит, изводится, не спит. В глазах словно песок, а когда бедняга пробует объяснить сокамерникам (которые повернулись к нему задом и дрыхнут), что не виноват, язык у него заплетается. Он понимает, утро вечера мудренее и надо бы баиньки, как какой-нибудь буддист-самурай, но уснуть не может. Ведь он не виноват.

Благодаря установленной в изоляторе камере слежения заметить отличие можно сразу. Возьмите списки заключенных и ступайте в комнату, где скучающий толстяк в форме приставлен к прорве мониторов. Сверьтесь с нумерацией экранов, отыщите нужное помещение и, добавив света, наблюдайте за картинкой. Спящие спрячут лица, свернутся калачиком под одеялами. Тому, кто спать не хочет или не может (что, в общем, неважно), на освещение плевать; вы видите, как его взгляд мечется по камере, пока он тщится докопаться до сути.

Наутро сержант брал в оборот того, что свалился в сон, и выпускал парня, за ночь не сомкнувшего глаз. Иногда невиновные с трудом держались на ногах. Зато возвращались на волю.

Сони иногда ломались не на второй и даже не на десятый день. Те, у кого варил котелок или были пробивные адвокаты, качали права. Но — сидя в клетке, вот главное.

Эту схему Маккенна усвоил не вчера (думать не хотелось, сколько лет назад), но и годы спустя после того, как он покинет земную юдоль, она не утратит справедливости.

Он привез Питскома и Рандорфа на закате. Их зарегистрировали, сфотографировали, составили дактилокарту. Они подняли дикий хай; Маккенна отмалчивался и делал свою работу.

Задержанные отправились в «обезьянник».

Маккенна оприходовал бутылку зинфанделя[11] и спал хорошо.

Вернувшись на рассвете, он увидел злых, красноглазых Питскома и Рандорфа.

Его начальник тоже злился.

— Приказа тащить их сюда на ночь глядя не было!

— Разве? Наверное, я ослышался, — ответил Маккенна, сделав морду кирпичом. Дослужившись до детектива, он долго учился этому перед зеркалом. Навык был ценный.

Он честно допросил Питскома и Рандорфа, но простой факт, что эти двое почти всю ночь бодрствовали, лишил его уверенности. Ни один ничего не сообщил. Он оформил их на выход и велел патрульным отвезти обоих домой.

После обеда появился его напарник Лебук, дотошный здоровяк, и Маккенна сбагрил ему часть вооруженных ограблений. Ими давно следовало заняться, но Маккенна знал: это безнадега. Преступники, банда чернокожих, не первый год бомбили мини-маркеты и свое дело знали туго. Видеозапись зафиксировала только длинноногих поджарых парней в масках животных.

Лебук не возражал. Маккенна просветил его насчет утопленников, но не сумел обосновать дальнейшие шаги. След остывал с каждой минутой, впереди маячил архив.

Маккенна никогда не был таким организованным, как Лебук, — тот даже на рыбалке все делал с чувством, с толком, с расстановкой. Поэтому, когда Лебук сказал: «А чьи телефоны нашли у нелегала?» — Маккенна вконец сник. Он заметил их в кипе бумаг из хибары Каста-на, но тут подвернулось письмо из судоходной компании «Залив». И Маккенна, как гончая, рванул по новому следу, запамятовав о телефонах.

Он исправил упущение и проверил. Первый оказался номером мексиканского консульства в Новом Орлеане — возможно, на случай, если Хорхе загребут.

По другому номеру холодный бесстрастный голос долдонил: «Введите свой код».

На прочие звонки отвечали по-испански, и Маккенна не продвинулся ни на йоту. Он задумался, не привлечь ли какого-нибудь носителя языка, но спрос на них был высокий и ждать пришлось бы не один день. В убойном знали только ресторанный испанский. Маккенна вернулся к холодному голосу: номер мобилы.

Обычно телефон пробивают по обратному справочнику опубликованных номеров. Маккенна ничего там не нашел. Существовали менее известные электронные каталоги скрытых номеров, с привязкой к имени и адресу абонента. Их он обнаружил в базе данных городского полицейского управления Мобила. Эти каталоги создавались в масштабе страны, автоматически пополняясь при первом же звонке с подобного номера. И Маккенна решил прибегнуть к претекстингу — получить неправомочный доступ к информации без применения технических средств. То есть позвонить в бюро ремонта при телефонной компании с жалобой на неполадки на линии и тем самым заставить их выдать адрес, числящийся за данной учетной записью. Однако на это требовался ордер, а свой кредит у судьи Престона Маккенна исчерпал.

Коль скоро нельзя притвориться кем-то другим, возможно, удастся выдать свой номер за чужой. Применить спуфинг с подменой личных данных абонента, создать впечатление, будто звонок идет не с его номера в убойном, а с другого аппарата. Это повышало вероятность того, что на звонок ответят, даже если там установлены новейшие программы, посредством обратной связи отслеживающие вызов за доли секунды. Служебного номера Маккенны в справочнике не было, но он наверняка сидел в какой-нибудь замысловатой компьютерной базе. А бесстрастный голос выдавал профессионала, такого не облапошить.

Когда-то спуфинг подразумевал использование специального оборудования, но с появлением телефонной связи через Интернет и прочих веб-услуг все значительно упростилось. Настолько, что стало по плечу чуть ли не любому. Но не Маккенне. Разбираясь, что к чему, он битый час донимал вопросами конторских мальчиков и девочек. Те, конечно, славно оттянулись, изощряясь в остроумии, — сам «прохвессор» пожаловал к ним за помощью. Маккенна отвечал застывшей улыбкой.

Стоило спалить час, чтобы вникнуть: остальное заняло меньше минуты.

На сайте нашелся даже код взлома для искомого телефона. Когда холодный голос ответил, Маккенна перенабрал последние четыре цифры номера и через пару секунд его соединили.

— Алло?

Маккенна молчал.

— Алло? — повторил голос Темных Очков.

Шеф, хоть и не сразу, установил по своим каналам имя Темных Очков. Завтра с утра он в Федеральном суде, сказали в офисе ФБР. И Маккенна отыскал его: Темные Очки ждал своей очереди давать показания.

— Можно в коридор на пару слов? — Маккенна опустился на стул в последнем ряду зала судебных заседаний. Впереди кто-то заунывно бубнил, судья, казалось, дремал.

— Вы кто? — заносчиво спросил Темные Очки. Сегодня он был без очков, и это его не красило.

Маккенна показал значок.

— Узнаете? Вы были с Морпехом.

— С кем?

— Вы тогда не упомянули, что вы юрист.

— Откуда такие сведения?

— Из вашей конторы. ФБР, припоминаете?

Юрист осторожно отодвинулся, но его подбородок по-прежнему воинственно торчал вперед: первая линия защиты.

— Мне сейчас давать показания по федеральному делу.

— Убийство стирает границы.

На них смотрел судебный пристав. Он ткнул большим пальцем в сторону дверей. В коридоре к Темным Очкам вернулись повадки юриста.

— Мне нечего сообщить вам без официального запроса.

— Хорхе Кастан.

— Я не обсуждаю вверенные мне дела.

Он хотел уйти, но Маккенна будто бы случайно уперся ладонью ему в грудь.

— Вы не имеете права прикасаться ко мне, — возмутился тот. — Пропустите!

Маккенна только головой покачал.

— Вы знаете, что происходит. Клиента вашего, похоже, убили. Второй случай за неделю. А на сайте Американской коллегии адвокатов сказано, что до прихода в ФБР вы занимались иммиграционным правом. Стало быть, должны знать, что потерпевший нелегал. Либо вы глупее, чем кажетесь.

— Вам не удастся втянуть меня в перебранку. Уберите руку…

— Если вы в курсе, что происходит на самом деле, не завидую. Пока вы не докажете, что вопрос действительно по федеральному ведомству и, значит, местные должны отойти в сторонку, с убийством разбираемся мы. Ну? Докажете?

— Я не обязан…

— Нет, обязан.

— Нет ни грана доказательств…

— Это судье расскажешь. Неправильно себя ведешь, адвокат.

— Не знаю, о чем…

— О чем я говорю, да. Я это с утра до ночи слышу. Вы все, ребята, смотрите одни и те же фильмы.

— Я атторней. — Он расправил плечи.

— Угу, а я знаю телефон Коллегии адвокатов. Твое ФБР тебе хрен поможет.

— Я требую, чтобы мне объяснили…

Темные Очки гнул свое, а Маккенна мало-помалу теснил адвоката к мраморной стене, пока тот не ощутил ее лопатками. Тогда его лицо изменилось. Из-под маски юриста вдруг выглянул школьник, которому угрожает шпана. Вот, значит, почему он выбрал юриспруденцию — безопасное царство добрых старых речей и бумаг. Стремился улизнуть из реального мира, где правят бал древние ухватки приматов. Обороняясь, Темные Очки выставил перед грудью дипломат, но этому щиту не достало основательности, чтобы помешать Маккенне ткнуть пальцем в бицепс Темных Очков, на удивление дряблый.

— Отбивай подачу, законник.

— Как адвокат…

— Адвокат? Скотина ты продажная. И нашим, и вашим за бабки спляшем. Нравится стишок?

— В таком оскорбительном тоне говорить отказываюсь, — повторил затверженное Темные Очки и вновь вздернул подбородок. Правая рука Маккенны сама собой начала подниматься, сжимаясь в кулак, до того ему захотелось двинуть его в челюсть. В этот самый подбородок.

— Ты с пол пинка додумал, что надо искать Хорхе. Или его знакомых. Как так?

— Мне… мне пора.

— Погоди… если умный. Одна из его знакомых тоже нелегалка. Может, ты собрался по такому случаю запереть ее?

— Это ваши досужие измышления…

— Да вряд ли, судя по твоей физиономии. Нет, ты шестерка. При какой-то шишке.

— Мои подопечные и дела в Бюро…

— Закрытая информация, слыхали.

— У меня есть все основания полагать, что мои действия в данном вопросе увенчаются полным успехом.

Маккенна ухмыльнулся и шмякнул раскрытой ладонью по дипломату, сильно и громко. Юрист дернулся и выпучил глаза, вновь оказываясь на школьном дворе во время переменки.

— Я… я связан отношениями «адвокат — клиент», что, согласно конституции:..

— А Библию побоку?

— …обязывает меня учитывать соображения его безопасности.

— Следующий труп будет на твоей совести, законник!

Трясущийся адвокат крепче прижал к себе портфель и кивнул, разглядывая пол так, словно никогда прежде не видел ничего подобного. С его губ сорвался тихий вздох, полный безнадежного отчаяния.

Такой подход Маккенна выработал много лет назад, едва только понял, что адвокаты — не бойцы, а балабоны. «Хороший полицейский — плохой полицейский» — это клише, но адвокаты отчего-то упрямо ждут, что вдруг появится хороший полицейский… а того все нет. Грубоватое добродушие — всегда личина.

Маккенна выпустил адвоката, и тот немедленно попятился.

— Ты лучше задумайся, кого берешься выгораживать. Нет, все-таки кто бы это мог быть?

— Мой клиент…

— Да я про другое. Кто, ну подумай. Чей тут интерес?

— Я… я не понимаю, о чем вы. Я…

— Темнишь… Что ж, я этого ждал. Но думать, что натворил, тебе все равно придется. — Злая улыбка. — Как всем нам.

— Послушайте, можно решить вопрос по-доброму…

— Я подобрею, если ты поумнеешь.

Маккенна вложил в нагрудный карман пиджака Темных Очков свою визитку.

— Звони. Если до тех пор я что-нибудь нарою и пойму, что ты знал… тогда пощады не жди. Будет тухло.

Маккенна посторонился и позволил Темным Очкам удрать со школьного двора. Без оглядки.

Начальник Маккенны откинулся на спинку кресла и нахмурился.

— И вы поступили так, потому что?..

— Потому что ФБР не полезет без причины разбираться с двумя утопленниками в непонятных шрамах.

— Из этого много не выжмешь.

— Судмед говорит, что не может определить происхождение проколов. Но ведь что-то оставило эти рубцы.

Начальник кисло улыбнулся.

— Вы знаете цену вещественным доказательствам. Улики не должны противоречить доложенной наверх картине происшествия.

— Картина пока бледная.

Шеф потянулся. Из-под задравшегося манжета выглянул кусочек татуировки, розовая колючая проволока.

Маккенна где-то читал: экспертом называется тот, кто допустил все возможные ошибки в отдельно взятой узкой области. Мудрецом — тот, кто ошибался с размахом, везде и всюду. Считалось, что это анекдот, но в шутке была неприятно большая доля истины.

Поэтому вечером он отправился провожать с работы своего закадыку Бадди Джонсона. Бадди, не дурак развлечься, первый свободный час провел в баре. А потом вышел на задний двор выкурить косячок. Было темно, и, когда Маккенна посветил фонариком прямо в глаза Бадди, тот подскочил на целый фут.

— Ой-ой, сигаретка-то у нас пованивает…

— Че? Ты кто?

— А, свет слишком яркий, слепит. Что, по голосу не признал?

— Че за… Слышь ты, я…

Уронив фонарь, чтобы отвлечь внимание, Маккенна шмыгнул к Бадди за спину и нацепил на него наручники.

— Давай прокатимся. Тут близко.

Маккенна протащил Бадди по грязному, замусоренному переулку и затолкал в его же собственный кабриолет на пассажирское сиденье. Отдуваясь, страшно довольный, он пристегнул Бадди ремнем безопасности. Резво проехал две мили и свернул к автомойке. Персонал ковырялся перед входом, а когда Маккенна показал значок, они побелели. Нелегалы: английский, понятно, из тридцати слов. Но значок узнали. И испарились, как роса в лучах зари.

Веселись, юг, — час потехе.

Бадди даже со скованными за спиной руками порывался что-то сказать.

— Помнишь, как колеса мне спустил? — Маккенна двинул его по носу — брызнула кровь, и Бадди заткнулся. Маккенна загнал кабриолет на транспортер и отошел к пульту управления. Надписи были на английском, кнопки — сильно захватанные, часть слов с изношенного пластика стерлась. Маккенна включил СУПЕРЧИСТКУ, ГОРЯЧУЮ МАСТИКУ и ЛЕГКУЮ ПОЛИРОВКУ. Хохотнул и отправил Бадди в путь.

С шипением ожили рукава высокого давления. К открытым сиденьям спустились большие черные щетки. Они с жужжанием завертелись, разгоняясь, и принялись немилосердно скрести Бадди. Он заорал, но хлесткие удары листов черного пластика оборвали эти истошные вопли. Маккенна ткнул в кнопку «стоп», и щетки убрались. Тишина, только вода капает на кожаные сиденья кабриолета.

Маккенна выкрикнул вопрос и подождал. Ответа не было. Он разглядел безвольно запрокинутую голову Бадди. Отрубился, что ли?

Маккенна вспомнил утопленников и снова взял аккорд на кнопках.

Щетки едва раскочегарились, когда до Маккенны долетел визгливый, отозвавшийся эхом крик. Маккенна остановил агрегат. Щетки поднялись. Он прошел по лужам вперед, разбрызгивая воду и выгадывая время.

— Впервые в жизни ты почти чист, Бадди. Есть шанс стать пушистым передо мной до конца. Лови момент.

— Я… им не понравится… — Рот Бадди в каемке слюны выжидательно раскрылся. Глаза часто моргали, белые-пребелые.

— Да ладно, выкладывай.

— Не хочу…

Маккенна снова направился к пульту управления. Тонкий жалобный всхлип заставил его оглянуться. Всегда понятно, когда человек окончательно сломался.

— Куда они ходят?

— Аж до Шанделера.

— На острова?

— Ага… к черту на кулички… почти ночь в один конец. К нефтяным вышкам… раскуроченным.

— Что возите?

— Центавриев. Одного, реже двух.

— Одних и тех же?

— А кто их разберет? Для меня они все одинаковые. Уж Питском перед ними лебезит и перед федералами тоже, но и ему все центаврии на одну рожу.

— Питском имеет отношение к смерти Итана?

— Дядь, я в тот раз выходной был.

— Черт. А товарищи твои что говорят?

— Ниче. Я только знаю, что Итан в ту ночь был на борту, а на другой день не вышел.

— Кто еще был с центавриями?

— Только федералы.

— Чего их понесло в море?

— Без понятия. Мы погрузили какую-то хрень в больших пластиковых мешках. Ребята спустились внутрь и сидели там примерно с час, пока мы кружили около этих раздолбанных вышек. ФБР с центавриями ошивались на палубе. Что делали, не знаю. Потом мы вернулись.

Маккенна снял с Бадди наручники и помог вылезти из машины. К его удивлению, Бадди держался на ногах.

— Ты Хорхе знал?

— А? А, того мокроспинника?[12]

— Угу. Сам теперь такой.

— А? А. — Бадди оценил шутку и, надо отдать ему должное, улыбнулся. — Слышь, не пакуй меня за дурь, будем квиты, идет?

— Ты, Бадди, само благородство.

— А?

— Ладно, проехали. И чтоб больше не марался, а то опять пригоню сюда и лично оприходую.

Бадди понурил голову.

— Эх, ваша правда. Жить надо честно, по совести.

— Сейчас ты поступил по совести.

Они даже обменялись рукопожатием.

Когда по засыпанной устричной скорлупой дороге он подкатил к дому, в помойке шуровал деловой нахальный енот. Маккенна шуганул зверька, а потом кинул ему дыню — все равно заветрилась.

После он сидел на крыльце, прихлебывая каберне, и песочил себя за фортель с автомойкой. Однажды — тогда он уже пробился из патрульных сперва в отдел по борьбе с наркотиками, потом в отдел по борьбе с мошенничеством и азартными играми и, наконец, в убойный — жена обмолвилась, что он очерствел, ожесточился. Маккенна не стал говорить, что, возможно, в его вечной усталости и недоверчивости виновата ее затянувшаяся болезнь, что поэтому дома его не видно и не слышно… но в конечном счете, пожалуй, правы были оба. Он никогда не любил салонный щебет, зато освоил искусство разговорить свидетеля.

Сейчас, отпрессовав Бадди, он был почти спокоен. Конечно, он действовал, руководствуясь безотчетным ощущением, что этого типа пора привести в чувство, но главное — расследование застряло. А бросить его он не мог. Наверное, работа помогала Маккенне заполнить внутреннюю пустоту, которую он осознавал без стыда или тоскливой досады, не как червоточину, а как свободное пространство, окошко, заставлявшее его слышать во вздохах ветра и гуле океана не обыденный привычный шум, но поступь самой жизни, в то время как большинство людей не замечало их, глушило болтовней, норовя насадить жизнь на булавки слов. Маккенна сидел в сумерках на покоробленных досках своего причала и слушал, как дышит во сне Земля. Планета, чьи секреты никогда не раскрыть до конца, планета со странностью в ядре.

На следующий день они с Лебуком занимались обычными бандитскими разборками. И разработали план. Лебук, рыбацкая душа, всегда готов выйти в море без долгих уговоров — был бы повод. К тому же больше ничего не придумывалось. Шефу позвонили из ФБР и, разумеется, облили Маккенну грязью. Но касательно прочего будто воды в рот набрали, зато пытались методом тыка разведать, сколько известно Маккенне. Шеф ушел в глухую несознанку. Пат.

Уже смеркалось, когда Маккенна напылил на себя «велосипедки» и футболку, облегающие, удобные и легкие. Ему хотелось опробовать это относительно новое техническое достижение. Шорты оказались черные, из самого дешевого напыляемого материала, с россыпью вентиляционных дырочек для испарения пота. Живот у Маккенны был толстоват, икры жилистые… но он никому не собирался попадаться на глаза. Кожа зудела: «умные» волокна вступили в реакцию, образуя швы по контуру его тела, выделявшееся при их соединении тепло приятно возбуждало. С юношеским пылом вбирая в легкие соленый закатный ветер с моря, Маккенна помчался к лодочному причалу на западной окраине Бэйю-ла-Батр.

Лебук ждал его со взятой напрокат в мобильской рыболовной компании алюминиевой лодкой, электромотором и запасным комплектом батарей. Самое то для тихой ночной работы: точечная подсветка, радиотелефон, все мелочи. Укладывая снаряжение, Лебук улыбался в предвкушении дела.

— Я прикинул: а почему бы по ходу не половить на перемет. — Он загрузил в лодку здоровенную удочку и ящик с рыболовными снастями. Следом отправились набор ножей для чистки рыбы и рундучок для льда. — Не угадаешь, когда попрет крупная рыба.

Ботинки Маккенны со скрипом прошагали по бетону сходни, у свай хлюпала вода. Медлительный, неповоротливый прилив подхватил лодку. Мимо проплыла дохлая нутрия с остекленелыми глазами, ее общипывал синий краб. В «Дарвиновском кафе» дела шли своим чередом.

В расчетную точку рандеву они прибыли на бензиновом подвеснике, щадя аккумуляторы. Под вечер Маккенна установил на «Пшике» направленный радиомаячок, заслав туда под «предлогом поисков работы нанятого в Бэйю-ла-Батр чернокожего парня. Включив приемник, они сразу поймали сигнал высокочастотного излучателя. Встроенная в бипер система GPS позволяла легко вести объект, держа дистанцию в милю. Лебук — в технике полный ноль — ни разу не обозвал Маккенну «прохвессором».

Лебук включил акустический радар и увидел, как песчаное дно плавно уходит вниз, в илистые глубины. Бархатистый воздух скользил мимо. Ночь поглотила их.

Поначалу вылазка будоражила, но мало-помалу ритм движения лодки, бороздившей плещущие валы, убаюкал Маккенну. Он давно не спал так сладко, и первую вахту взял на себя Лебук, усердно проверявший перемет. Отпуск Лебук посвятил глубоководной рыбалке за Форт-Лодердейлом и сейчас был рад вновь выйти в открытое море.

Три часа спустя Лебук разбудил Маккенну.

— Я думал, ты меня поднимешь на вахту, — буркнул тот.

— Все в порядке, я смотрел за переметом. Кстати, еще бы чуть-чуть — и с почином.

— Как дела?

— Судя по сигналу, лайба легла в дрейф.

На электромоторе они бесшумно приблизились к «Пшику». Прибор слежения засек стационарный предупредительный маяк.

— Нефтяная платформа, — предположил Маккенна.

Лебук слегка изменил курс, забирая в ту сторону.

Из мрака вырос покореженный остов. Главная платформа на четырех опорах явственно кренилась к воде. По ее стальным плитам разметало куски размозженного каркаса буровой вышки. Три всеми забытых вращающихся маячка подмигивали неспокойному морю.

Лебук спросил:

— Траулер далеко?

Маккенна изучил экран прибора слежения, сверился с масштабом.

— Примерно в трех сотнях ярдов. Стоит без движения.

Лебук предложил:

— Давай забьемся под платформу. Там нас не заметить.

— А много я оттуда сумею разглядеть?

— Проверь.

Инфракрасные очки, которыми Лебук по блату разжился в отделе материально-технического снабжения спецопераций, прильнули к голове Маккенны, как жирный паразит. Сквозь них он различил мелкие движущиеся точки — обозначенных тепловыми пятнами людей на палубе креветколова.

— Еле-еле, — сообщил Маккенна.

— Ладно, попробуем.

Они аккуратно заплыли под сталь в двадцати футах наверху. Лебук двумя линьками привязал лодку к клицам опор, и теперь прилив раскачивал ее не так сильно. Отсюда, из более густой тьмы, Маккенна сумел лучше разглядеть «Пшик». Он внимательно рассмотрел его и сказал:

— Идут сюда. Хотя медленно.

— Удачно мы поднырнули. Интересно, чего им тут надо.

Множество стальных костей выворотило за обращенный к берегу край платформы, и теперь они свисали оттуда, глубоко погруженные в волны. «Зеленые», делая хорошую мину при плохой игре, именовали эти руины «рыбным питомником» — может быть, справедливо.

— Наверное, рыбе тут нравится.

— Далековато от берега. Утомишься мотаться почем зря.

Маккенна посмотрел наверх, на лопнувшие, заржавленные металлические пластины, подпертые с испода косыми балками. Двенадцать лет назад при первой атаке урагана на такой нефтяной платформе погиб его отец. Когда в сильный шторм буровые вышки кренило и шатало, приходилось цеплять свой пояс карабином к эвакуационному тросу и выбрасываться с верхотуры прямо в темное море, скользя навстречу надежде и оголтелому бурлению. Он попытался представить себе это, понять, что выпало на долю отца.

Когда вы приземлялись на крышу аварийной люльки, ее заливало. Громко стуча подбитыми железом башмаками, вы, сгибаясь в три погибели, ныряли вперед и вниз; голову (или, по крайней мере, часть воспоминаний) спасала каска. Но в борт отцовской люльки ударила огромная волна, композитный трос лопнул, и Маккенна-старший рухнул в зыбь. До него пытались добраться, а он в тот раз почему-то был без спасательного жилета, и его не нашли.

На отцовское наследство Маккенна купил свой дом на взморье. Он вспомнил, каково было узнать эту новость… странное ощущение, будто сорвался в пропасть. И что отец ненавидел спасательные жилеты и никогда не надевал их на серьезную работу.

Маккенна вдруг сообразил, что на нем тоже нет спасательного жилета. Может, это семейное? Он нашел их в ящике на корме, надел сам и перебросил второй Лебуку, возившемуся со снастями и удочкой.

Лебук сказал:

— Покарауль, а я взгляну на перемет.

Маккенна открыл было рот и расслышал вдали слабый рокот. Лодка засновала на примотанных к клицам линьках вперед-назад. По металлу зашлепали волны, источавшие слабое свечение. Однако детектив ничего не сумел разглядеть в отдалении, сел и опустил на глаза прибор ночного видения. Туманное мерцание. «Пшик» приближался, уклоняясь по диагонали влево.

— Идут.

Неподалеку поднялся шумный плеск: между опорами гуляла поднятая судном волна. Различать три фигуры на палубе креветколова стало легче.

Тепловые сгустки плавали у самой границы резкости. Потом один из них превратился в конус бледного переливчатого света, тычущий в сторону другого сгустка. Вычленить подробности не удавалось, но Маккенна сразу узнал этого человека.

Темные Очки — приметный, как клоун на похоронах.

Рядом с ним, должно быть, Питском, догадался Маккенна. Третий силуэт был бледнее и выше, и у Маккенны екнуло под ложечкой: центаврий. Инопланетянин прошел вдоль поручней; в море он двигался ловчее, чем на суше. Его валкий шаг лучше, чем людской, вторил качке корабля. Центаврий держал большой темный ком и как будто бы что-то отщипывал от него и выбрасывал за борт.

Маккенна добавил резкости, чтобы разобраться. У центаврия мешок и…

Рядом крякнул, закидывая удочку, Лебук. Что-то булькнуло, послышались глухие удары. Маккенна старался сосредоточиться на инфракрасных изображениях; лодка колыхнулась, дрогнула, снова раздался громкий плеск.

Он сорвал очки. Через несколько секунд глаза привыкли. Мерцал прибой. Лебука в лодке не было.

В воде брыкнула нога, возникло белое мельтешение судорожно молотящих рук. Возле ноги плясало что-то быстрое, длинное, хлесткое, как веревочные кнуты. Маккенна потянулся к веслам, уложенным в крепления вдоль бортов. Правую щиколотку обожгла внезапная боль, и он посмотрел вниз. Вокруг его правой ноги, взбираясь от лодыжки за колено, проворно обматывался какой-то ворсистый шнур. В голень впились иглы боли. Ее острое жало пронзило позвоночник и заставило торс содрогнуться. Нога, выйдя из повиновения, дернулась.

У бедра Маккенны бечева остановилась и рванула. Маккенна упал, грянувшись коленом о дно лодки. Из-за борта показался второй шнур, ударил Маккенну в плечо, плотно прильнул и оплел. Мышцы плеча заходили ходуном: существо прокусило штормовку и рубашку. В грудь вломилась боль.

По вогнутой палубе змеились новые тяжи. Маккенна шарахнулся, увертываясь, и стукнулся головой о Лебуков ящик для рыболовного снаряжения. Ему почудилось, будто одна из тварей впилась ему в ухо, но это щеколда запуталась в волосах. Кто-то взревел благим матом — Маккенна узнал собственный надорванный голос.

Он жахнул по шнуру обеими ладонями и напоролся на колючие шипы. Его больно тряхнуло, Маккенна попробовал подняться, чтобы найти какой-нибудь инструмент. Ящик для снастей! Он схватил разделочный нож. Держа его обеими руками, он с трудом поддел шнур, петлей захлестнувший грудь. Живая веревка оказалась крепкой, неподатливой. Превратив нож в рычаг, Маккенна нажал, и лезвие вгрызлось. Розовый шнур вдруг уступил. Корчась, он отлетел в сторону, но основной организм вновь метнулся к Маккенне. Поймав гадину на острие ножа, Маккенна пришпилил ее к борту. Получилась разделочная доска; он взрезал тварь ножом вдоль. Пилил, напрягая все силы. Существо распалось на два сростка и замерло. Взмахами ножа он разъединил эти половины до выемки у «хвоста».

О стреляющей боли в голени Маккенна заставил себя забыть, но теперь занялся ею. Шнур заглубился под джинсы. Детектив прежним манером выковырнул его оттуда и повернул лезвие. Этот экземпляр лопнул, выпустив вязкую мутно-белую жидкость. Избавленный от пронизывающей боли Маккенна изрубил и его. Обрезать с себя куски удалось не сразу. На дне лодки они извивались. Маккенна запустил саднящие руки в ящик для снастей и нашарил рабочие рукавицы. Это облегчило задачу — собрать и швырнуть в море тяжи. Они вяло сопротивлялись.

Вверх по ноге и по груди медленно разливалось оцепенение. Маккенна чувствовал неимоверное облегчение, сонливость, желание отдохнуть. Веки вдруг мелко задергались, и он понял: лицо тоже парализовало. События развивались чересчур быстро, требовалась передышка. А уж потом можно поразмышлять.

Через планшир опять скользнула розовая бечева. Она потыкалась в стороны и поползла к Маккенне, словно на его тепло или запах. Маккенна почувствовал, как бечева коснулась его парусиновой туфли на толстом каучуке. Острый страх прояснил сознание.

На бечеву обрушился нож; Маккенна с силой вогнал острие и распластал тварь по длине.

Он не стал крошить ее на куски и, нетвердо ступая, побрел к планширу. Взмах ножа — и обрубленный швартов отлетел от клицы. Маккенна кое-как, словно брал барьер, перешагнул через обрезок розовой бечевы и рассек второй линь. Почти вслепую. Он ощупью отыскал на корме кнопку стартера и руль. Подвесной мотор завелся сразу. Затарахтел движок, и, разгоняя его для прогрева перед быстрым стартом, Маккенна отжал рычаг газа вперед.

Моторка заложила вираж между опорами. Щелчок, и ослепительное сияние фонаря выхватило из темноты всю картину. В воде плавали розовые тяжи.

И ни следа Лебука.

Маккенна дал полный газ, стрелой вылетел на открытую воду и схватился за радиотелефон.

Хуже всего было ожидание.

Он маялся от жгучей боли, грудь и правую ногу пеленали полотнища текучего огня. Тварь прочно окольцевала щиколотку. Почему суд-мед ни словом не обмолвился о том, что оба трупа по уши накачаны животным ядом, подумал Маккенна… и понял: его бьют током, а не кусают. Нога и рука самопроизвольно вздрагивали.

Он ощупал трепещущие мышцы, припоминая то, что произошло.

Он убрался из-под платформы в темноту, забыв про «Пшик». Потом сообразил, что они могли сесть ему на хвост, ориентируясь на стук подвесника. Он вырубил движок и лег в дрейф. Связался с берегом и сообщил, что возвращается на электромоторе. К тому времени Маккенна трепыхался на палубе, сотрясаемый приступами изнурительных судорог. Дышал он с трудом и несколько раз терял сознание.

Потом из мрака вынырнул вертолет. Он завис над Маккенной, будто ангел с прожекторами и развернутой веревочной лестницей. В моторку спрыгнули люди в гидрокостюмах. На него надели специальную сбрую, и он, крутясь, вознесся в черное небо. На твердом полу вертушки над Маккенной, озабоченно хмурясь, встала женщина с большим шприцем. Распухший язык не слушался, и он не смог объяснить, что все не так просто. Женщина всадила ему полную дозу, и сердце забухало как молот. Это наконец разогнало одурь, но не избавило от внезапных прострелов в груди, ноге и других частях тела, возле которых, сколько он помнил, розовых веревок не было в помине.

Женщина между тем сделала ему еще какие-то инъекции, и тогда весь грохочущий, лязгающий вертолет отъехал на второй план. Все это напоминало фрагмент ночного телепоказа: увлекательность на троечку и сюжет смутно знаком. Женщина что-то рявкала в нашлемный микрофон и донимала Маккенну вопросами, но это была уже абстракция и строго говоря, не его забота.

Следующие несколько часов промелькнули кадрами из фильма, который назавтра не можешь вспомнить. Струи теплого душа, встроенного в серый больничный кафель; на кафеле лежит Маккенна. Незнакомый врач в белом втолковывает, как им придется что-то там денатурировать, он говорит, говорит, и занимательности в его объяснениях примерно столько же, сколько в школьном уроке химии. У Маккенны просят согласия на некое лечебное мероприятие, и он с радостью дает его в обмен на обещание отвязаться.

До него постепенно доходит, что ввиду Войны-с-наркотиками и ее процедурных требований белые халаты из реанимации не назначают ему болеутоляющих. На краю сознания брезжит: каково было бы юристу окочуриться от передозировки закона? Доктора Икс, потом Игрек и наконец Зет вынуждены умыть руки. Время равняется боли и еле плетется — тик… так…

Потом явился демерол, и спор благополучно разрешился.

На другой день он обнаружил дорожку из крохотных дырочек у себя на ноге. И на груди. По-видимому, большая часть этих точечных проколов у утопленников закрылась при разбухании, и на виду почти ничего не осталось.

Забежал судмедэксперт и говорил с Маккенной, словно с необычайно интересным музейным экспонатом. Зато он принес кортизоновую мазь на пробу, вдруг поможет, и она помогла. Маккенна сообразил, что судмед на самом деле врач, он не помнил какой. Он почему-то всегда думал о нем как о полицейском.

Два дня спустя команда федералов вывела его из дверей госпиталя и посадила в большой черный фургон. ФБР, разумеется, всецело заменяло местные власти, поэтому Маккенне вряд ли нужно было докладываться шефу или начальнику городского управления, тем паче, по большому счету, тот лучше всего умел позировать перед объективами.

В фургоне человек на переднем сиденье обернулся к Маккенне и улыбнулся. В улыбке не было ни грамма дружелюбия. Морпех.

— Где Темные Очки? — спросил Маккенна. Морпех озадаченно посмотрел на него и отвернулся, чтобы следить за дорогой. В гробовом молчании они приехали на Дельфиний остров.

Маккенну провели вверх по пандусу, вниз по коридору, по каким-то наклонным галереям, через странные округлые комнаты и, наконец, в маленький бокс, где от стен исходило бледное сияние. Пахло солоноватой сыростью; там его и оставили.

В дальней стене открылась раздвижная дверь, о которой Маккенна не подозревал. Вошел мужчина во всем белом, с громоздким ноутбуком. Следом вперевалку топал центаврий.

Маккенна не сумел бы ответить, как понял это, но перед ним был тот самый центаврий, за чьей посадкой на «Пшик» он подглядывал. Существо посмотрело на него знаменитыми глазами-щелочками. Потянуло непривычным запахом, который заставил Маккенну поморщиться.

Мужчина в белом уселся на один из двух принесенных с собой складных стульев и знаком велел Маккенне занять другой. Центаврий садиться не стал. Он осторожно поставил на пол маленькое устройство, грушу с распыляющей насадкой. Потом встал рядом с мужчиной и положил руки-ласты на большую клавиатуру ноутбука, приспособленную к моторике центавриев.

— Он будет отвечать на вопрос, — сказал человек в белом. — Печатать ответ. Компьютер переведет и покажет перевод на экране.

— Они не могут говорить по-нашему, да? — Об этом Маккенна читал.

— У них есть аудиодатчики, преобразующие земную речь в привычные им звуки. Но выговаривать наши слова центаврии не могут. Перевод — лучшее, чего нам пока удалось достичь. — Он как будто бы нервничал.

Центаврий поднял ладонь-ласт и с помощью принесенного устройства опрыскался, старательно обработав всю поверхность кожи. Во всяком случае, сейчас это больше походило на кожу, а не на броню рептилий, какую поначалу ожидал увидеть Маккенна.

— Увлажняется, — пояснил мужчина. — Это сухая комната. Землянам так легче.

— А в сырых комнатах установлены…

— Потолочные разбрызгиватели, да. Нашим земноводным гостям нельзя без влаги. Вот почему им не понравилась Калифорния. Там чересчур сухо, даже у моря.

Центаврий закончил опрыскиваться. Маккенна ожесточенно думал, потом начал:

— Значит так… э-э… с какой целью вы на креветколове выходили в океан?

Сросшиеся власты пальцы центаврия, покрытые сетчатой кожей, проделали над клавиатурой круговые пассы. Мужчине пришлось приподнять неудобный компьютер, поднеся его чуть ближе к инопланетянину, который ростом был выше среднего человека. На экране появилось:

<Кормить молодь.>

— Это они на меня напали?

<Да. Друг погиб.>

— Ваша молодь кормится?

<Должны. Скоро выходить на сушу.>

— Почему мы об этом не знаем?

<Продолжение рода интимно. У вас тоже.>

Маккенна не мог оторваться от этих глаз. Всю голову центаврия покрывала чешуйчатая кожа. Возле крупных сферических глаз эта темно-зеленая корочка не обрывалась, она облегала их почти целиком, оставляя только проем для зрачка, щель, как между створками раковины. Маккенна зачарованно глядел в непроницаемую блеску-чую черноту их глубин. Глаза ворочались, словно на шарнирах, следя за его движениями: Маккенна неловко ерзал, не зная, что сказать.

— Я никак не пойму, что у вас на уме. Если честно, мы ожидали, что инопланетяне будут похожи на людей, как в «Звездном пути».

Пришелец написал:

<Ознакомлен с вашей зрелищной продукцией. Драму «Звездный путь» изучали. Чтобы ясно представить, как отнесетесь к нам.>

— У вас нет нашей мимики.

<Есть. Своя.>

— Я никак не пойму: а вас вообще волнует, что ваша молодь убила двоих рыбаков?

<Они были близко к воде. Молодь. Голодная. Вашим сородичам полезнее дальше.>

— Правительство никого не предупредило. Почему?

Мужчина, державший компьютер, хотел вмешаться, но передумал.

Пришелец написал:

<Перемены. Тяжесть обоим видам, вам и нам. Чтобы идея привилась, к ней привыкнуть постепенно>

— Люди не против вашего прибытия. Но им вряд ли понравится, что вы засеяли наши океаны и переезжаете навсегда. Да еще убиваете землян.

Центаврий ответил не сразу.

<Кого вы зовете мертвыми, сейчас живы на темных небесах.>

Маккенна моргнул.

— Это что, вера такая?

<Нет. Проистекает от небосториков.>

— Небо… что?

Компьютерщик сказал:

— Погрешность перевода. На той неделе я консультировался с астрономами. Видите ли, программа совместила два понятия. «Небо» — то есть «астрономию», поскольку планета центавриев постоянно окутана облаками, а ночное небо над ними, выше, — с «историей». Ближайшее по смыслу слово — космология, астрономия прошлого.

Маккенна посмотрел в неподвижные, ничего не выражающие глаза пришельца.

— Значит, это… наука?

<Это основополагание универсума обозначено у вас «темная энергия». Я видоизменю, показать природу вашей темной энергии. Насильное вскрытие Вселенной.>

Маккенна недоумевал: ну и что? Он, понятно, читал какой-то научпоп про какую-то «темную энергию». Предположительно, она заставляла Вселенную расширяться все быстрее.

— И что же это за темные небеса?

<Они — среда. Хаосная информация имеет расхождение в ней волнами. Высокоорганизованное сознание издает вероятностные волны, пакетами пребольшой сложности. Каковые существуют протяженно сверх гибели первоисточника..>

Маккенна моргнул.

— Вы хотите сказать, мы… наше сознание… излучает…

<Свое присутствие. Так удачнее выражать. Разумы испускают присутствие. Присутствие длит бытие, волнами внутри темных небес, которые во Вселенной повсюду. Все присутствия единятся в темных небесах.>

— Прямо проповедь.

<Вашу отдельность страхов за будущность от более обширной категории, науки, не приемлем. Постижение ее запросило от нас долгих обследований, ибо вы — форма жизни значительно юнее. Вам пока недостало времени и случая долгосрочно изучать Вселенную.>

Начинались материи выше его разумения. Голова кружилась. Маккенна неглубоко и часто дышал, сжимая и разжимая руки.

— Вам не жаль, что погибли люди?

<Нашим чувствованиям также не улечься в ваши понятия. Мы печалуемся, да. Но знавая тоже, что утрата — лишь переход на новую ступень, как наша молодь идет на берег. Уступка одной формы ради другой. Наличествует, быть может, вне темных небес нечто большее, но строго мы не знаем. Вероятностно, вопрос вне наших категорий. Пределы имеем и мы, пусть не столь великие. Вы молоды. Есть время.>

— Здесь, у нас, убийство — преступление.

<Мы не отсюда.>

— Послушайте, даже если души, или что оно там такое, куда-то переселяются, это не оправдывает убийство.

<Молодь не убивает. Охотится, питается, растет. Опять межвидовая разность пониманий.>

— Человеку расстаться с жизнью не шутка.

<Молодь, на которую вы ходили с атакой. Назвать по-вашему, вы убили.>

Глядя на Маккенну, центаврий медленно моргнул — сомкнул и вновь разомкнул узкие смотровые щели в кожистых веках круглых глаз. И нагнулся за пульверизатором. Сипящее рыльце увлажнителя выдохнуло морось, заклубившуюся вокруг всех троих.

Пары почему-то дурманили, мешали думать. В спертом воздухе поплыл странный мускусный запах.

— Я… я не знаю, куда с этим податься. Ваша молодь совершила преступление.

<Сближению светочей разума присуща цена. Мы все платим.>

Маккенна поднялся. Вокруг роилось волглое амбре пришельца.

— Кому-то это обходится дороже…

Он едва успел на погребение Лебука. Похороны были не абы какие, по сценарию. В церкви Маккенна пробормотал скупые слова утешения рыдающей вдове. Та, всхлипывая, приникла к нему. Он понимал: позже она непременно спросит, как погиб ее муж. Он прочел это в ее молящих глазах. А он не будет знать, что ответить. Или сколько ему позволено сказать. Сидя в глубине беленой баптистской церкви, он старался сосредоточиться на заупокойной службе. Ему, напарнику Лебука, пришлось произнести короткую речь над гробом усопшего. Что именно он говорил, вылетело у Маккенны из головы, едва он вновь опустился на скамью. На него косились. На кладбище Маккенна согласно протоколу стоял рядом со взводом патрульных в форме, давшим трескучий салют.

Лебук, по крайней мере, лег в землю (тело выбросило на берег, пока Маккенна загорал в госпитале). Маккенна никогда не был сторонником других вариантов, особенно с тех пор, как его жена исчезла в печи крематория. Мертвецы представлялись ему уполномоченными смерти. В последние годы покойников чаще отправляли не в могилу — в воздух, посредством кремации, а прах, случалось, и в море. Оседлость уступала разброду, кочевью. Тела редко оказывались в наличии, и оттого колесо, вертящее карусель живых и мертвых, буксовало.

Господь тоже получил отставку. Об этом, поднявшись с мест, говорили Лебуковы друзья-рыбаки. На протяжении многих лет Маккенна отмечал, что в последнем биографическом очерке его друзья предстают не почившими мусульманами или методистами, а мертвыми байкерами, игроками в гольф, серферами. После этих выступлений, уже у могилы, священник ввернул беседу о загробной жизни, и собравшиеся, несколько уважаемых, достойных сотен, отправились на поминки. Там общий настрой резко переменился. Маккенна своими ушами услышал от незнакомца в полосатом костюме: «Лавочка закрывается!» — непосредственно перед тем как закончилось шардонне.

На закате, возвращаясь домой по берегу залива, Маккенна опустил в машине стекла, чтобы дышать пряным ветром с моря. И рискнул поразмыслить о пришельце.

Тот сказал, что для воспроизводства центавриям подавай интим. Но в этом ли дело? Интим — понятие земное. Центавриям оно знакомо, поскольку целое столетие они переводили земное теле- и радиомыло. У самих центавриев представления об интиме может вовсе не быть. А вдруг они играют на предрассудках землян? Отвоевывают пространство для маневра?

Необходимо отдохнуть и подумать. Его неминуемо засыплют вопросами о том, что случилось темной ночью в Заливе. Он не представлял, что скажет или может сказать вдове Лебука. Или на чем сторгуются городское полицейское управление и федералы. Все было непросто, кроме разве что самого Маккенны-тугодума.

Зинфандель и часок на причале, вот что ему требовалось.

На шоссе в ста ярдах от подъездной дороги Маккенны стоял черный «форд»-седан. В нем проступало что-то неуловимо казенное, нарочитая безликость. Никто в здешней округе не ездил на машине без особых примет, без изъянов и ржавчины. Возможно, эти мелочи не стоили внимания, но у Маккенны давным-давно развилось то, что один из дежурных по отделению называл «чувством улицы».

Он вырулил на устричную аллею, взял курс на дом и сбросил газ. Выключил фары и мотор, поставил нейтральную передачу, тронулся с места и пустил машину малым ходом под горку, через сосновую рощу.

Навстречу хлынула ночная сырость, Маккенна расслышал хруст ракушек под колесами и задумался, не слышит ли его и кто-нибудь впереди. У поворота перед домом он тормознул и прислушался. Двигатель урчал на малых оборотах. В соснах шелестел ветер; он дул от Маккенны к дому. Маккенна осторожно открыл дверцу машины и вытащил из бардачка свой девятимиллиметровый. Захлопывать бардачок он не стал: пусть тишина «отстоится».

Ни птичьей переклички, ни шорохов, ни топотков ранней ночи.

Он выскользнул из машины и присел под дверцей ниже окна. Луна еще не взошла. С Залива, заволакивая звезды, стремительно набегали рваные облака.

Маккенна обошел дом сзади. У обращенной к морю стены, за углом от крыльца, в тени кто-то стоял. В джинсах и темной рубашке, в руках — ружье. Маккенна подкрался ближе, стараясь в тусклом свете лампочки на крыльце опознать профиль. С опушки рощи он осмотрел остальной двор и никого не увидел.

На задержание с ружьем не ходят. Грамотный способ уничтожить приближающуюся мишень — взять ее в клещи. Значит, второй незваный гость, если он был, ждал с противоположной стороны, у дуба.

Маккенна вернулся в сосны и дал кругаля влево, чтобы увидеть дом с другого бока. Он был на полдороге, когда второй высунул из-за угла голову. В этой голове, повернувшейся, чтобы окинуть взглядом задний двор, было что-то странное, но слабый свет не позволял определить что.

Маккенна решил вернуться к дороге и вызвать подкрепление. Он попятился. Это привлекло внимание незнакомца и привело к появлению второго ружья, нацеленного на Маккенну. Маккенна поднял пистолет.

Отдача толкнула руку назад и высоко вверх — девятимиллиметровый дважды огрызнулся: бац, бац! Медные гильзы, кувыркаясь, ушли за границы поля зрения Маккенны в темпе замедленной съемки. Незнакомец упал, и Маккенна увидел, что он в инфракрасных очках.

Маккенна повернулся вправо, вовремя засек шевеление второго и бросился в сторону, наземь. Из тьмы грянул выстрел. Маккенна откатился в низкий кустарник и, лежа там, вгляделся в просветы между соснами. Человек исчез. Маккенна уперся локтями в песчаную почву, удерживая пистолет обеими руками. На таком расстоянии ружье давало его противнику преимущество — ярдов двадцать.

Он уловил справа от себя мимолетное движение. Второй успел отбежать от стены довольно далеко, ярдов на тридцать, и опереть ружье на ствол старого кипариса. Маккенна открыл быстрый огонь: понимая, что первая пуля дура, он послал вдогонку еще четыре. И счел, что накрыл цель, но гром выстрелов опроверг его суждение. Он остановился: казенник был открыт. Маккенна выщелкнул обойму и вставил новую, втягивая раздутыми ноздрями едкий запах.

От вспышек на него напала куриная слепота. Он лежал неподвижно, прислушиваясь, но в ушах гудело после пальбы. Настал самый трудный миг — миг неведения. Он очень аккуратно перекатился влево, за толстую сосну. Кажется, все было тихо.

Маккенна гадал, слышали ли соседи, позвонили в полицию или нет.

Он бесшумно переместился еще левее.

Небо расчистилось, тьма поредела. Маккенна бросил взгляд туда, где окопался второй, и увидел, что слева от дерева кто-то лежит. Теперь он разглядел обоих: вне игры.

Маккенна шепотом связался по сотовому с местным диспетчером.

И опасливо подобрался к убитым с фланга. Темные Очки и Морпех. Оба давно испустили дух.

Они явились с винтовками М-1А. Полуавтоматическая модель, разработанная для гражданских на базе старой М-14. С глушителем и оптическим прицелом, быстрая и точная; магазины на двадцать патронов под завязку забиты курносыми триста восьмыми. Идеально спорное оружие, не ФБР.

Стало быть, федералы хотели, чтоб насчет пришельцев комар носа не подточил. А Темные Очки, без сомнения, затаил на Маккенну обиду. Не человек — ходячий букет комплексов в деловом костюме.

Издерганный Маккенна ушел на причал, на соленый воздух, и задрал голову к сверкающим звездам. Какая красота!

Неужто за этим великолепием и впрямь таятся какие-то темные небеса? Насколько он понял, пришелец намекал, что они пронизывают всю Вселенную. Допустим, они несут какие-то чудные спрессованные волны, которые излучает сознание. И что?

Центаврий выразился в том смысле, что убийство, в общем, ерунда — пересадка, а не конечная станция.

Выходит, его покойная жена по-прежнему живет в одной с ним Вселенной? И сознания всех, кто когда-либо рождался на свет, тоже?

Даже тех, кто обитает под далекими солнцами? Перемешанные с Темными Очками и Морпехом?

Что это, величайшее из возможных откровений? Решающее доказательство истинности веры, истинности самых сокровенных упований человечества?

Или попросту чуждое изложение чуждых богословских воззрений?

Над Маккенной, хлопая крыльями, пролетела цапля. Вокруг звенел, стрекотал, шебуршал ночной лес. Переждав шум и смерть, природа вновь бралась за дела.

Обычные дела.

Но он знал: это ночное небо никогда не будет для него прежним.