«Если», 2011 № 01

СЕРГЕЙ СИНЯКИН СМЕРТЬ В ТИХОМ ПАРКЕ

Вечером, возвратившись с работы, он уходил гулять в Парк. Шорох влажной зеленой листвы успокаивал, в воздухе пахло пряными травами, сквозь заросли пробивались испуганные огоньки оленьих глаз. Иногда на тропинку перед Измайловым выбегал пыхтящий ежик. Поначалу еж, сталкиваясь с человеком, пугался, сворачивался в круглый колючий шарик, но постепенно начал понимать, что неторопливо идущий человек с тросточкой в руках не представляет для него никакой опасности. Теперь они просто обходили друг друга: ежик шел своей дорогой, а человек — своей.

Более всего Измайлов любил гулять по Парку после дождя, когда обострялись все лесные запахи. В воздухе сладко пахло прелой листвой, нарождающимися грибами, лесными цветами, и в эти ароматы вплетался запах сырости, скрытого меж деревьев болотного озерца, где среди ряски и широких глянцевых листьев кувшинок плавали забавные лягушки, топырящие в стороны перепончатые лапки и нагло разглядывающие человека.

Посидев на скамье около заросшего озерца, Измайлов отправлялся в сосновую рощу кормить беспокойно цокающих белок. Белки к лакомствам привыкли быстро — заметив Андрея, они принимались забавно верещать на разные голоса, спускались ниже, выхватывая из рук очищенные орехи и черные сухарики, а некоторые, самые отважные, садились к нему на плечи, зорко следя за тем, чтобы подруги не перехватили угощение, которое они считали своей собственностью.

Завершив прогулку, Измайлов отправлялся спать. Без этих прогулок он просто не выдержал бы ритма жизни. Прогулки давали ему заряд на весь следующий день. А силы, особенно душевные, Измайлову были просто необходимы. Ему исполнилось шестьдесят лет, и он был основателем империи «Трикстер», которая изготавливала и продавала разнообразные детские игрушки, начиная с пластмассовых кубиков и заканчивая сложнейшими многобайтовыми компьютерными игрушками. В империю Измайлова входили мощное конструкторское бюро, разрабатывающее новинки, компьютерный центр, осуществляющий сложнейшие расчеты по многомерной графике, десятки фабрик по всему миру, где изготавливались игрушки, и склады во всех столицах мира. Содержание империи требовало значительных расходов, но прибыль была еще большей.

Несмотря на финансовое благополучие, Андрей Измайлов не был счастлив.

Семья у него не сложилась, два предыдущих брака оказались неудачными, а когда он все-таки нашел свою половину, заводить детей было поздно. При мысли о том, что его империя достанется каким-то дальним родственникам, которые не приложили к ее финансовому благополучию ни малейшего усилия, настроение Андрея портилось. Он навел справки: основным его наследником был племянник Вячеслав, неудачник по жизни, дважды уже отсидевший в тюрьме за какие-то кражи, но так ничего и не понявший.

В число возможных наследников его состояния входила двоюродная сестра Ангелина. Она была моложе Измайлова на двадцать пять лет и производила впечатление расчетливой хищницы. Два раза Ангелина просила у Андрея денег. Измайлов ей не отказывал, памятуя о том, что слово «нет» чаще плодит врагов. Да и суммы, которые называла Ангелина, были незначительными. В браке кузина была неудачливой. Первый муж — русский — ее нещадно бил; второй — англичанин — оказался пресным и скучным; третий — хитроумный и бессовестный араб из Сирии — ободрал ее, как липку, даже все вещи вывез из квартиры, которую Измайлов им купил. С арабом Измайлов, конечно, разобрался: дал команду своей службе безопасности, и крепкие ребята к нарушителю брачных соглашений приложили руку. Не до смерти, конечно, а так, чтобы уже никогда не смог к чужому лап загребущих протянуть. А все украденное арабом оставили ему в качестве компенсации за увечье. Тяжело ведь безруким на свете жить!

И все-таки не были эти двое настоящими наследниками, при них империя Измайлова неизбежно пошла бы ко дну, а это Андрея бесило больше всего. Не для того он ее возводил!

Некоторые надежды он возлагал на двоюродного племянника Александра, который закончил Пермский университет, работал в родном городе инженером на одной из многочисленных фабрик металлоигрушек, входящих в империю «Трикстер», и, если судить по докладам начальника службы безопасности Нефедова, зарекомендовал себя крепким хозяйственником и неплохим конструктором. По крайней мере «Блуждающий пес» был разработан именно по его идее и принес Измайлову солидную прибыль.

И все-таки старик колебался.

Впрочем, почему старик? Человеку именно столько лет, на сколько он себя чувствует. А самочувствие Измайлова позволяло ему лично руководить империей, держать в кулаке совет директоров и шустрых реализаторов. И благодарить за хорошее самочувствие надо было именно Парк.

Вот и сегодня он шел по одной из заветных тропинок, с наслаждением вдыхая густой свежий воздух и вслушиваясь в щебет птиц. Земля пружинила под ногами, среди зеленой травы проглядывали бледно-розовые цветы земляники. А кое-где уже показывали красно-белые бока медленно вызревающие ягоды. Слева от тропинки высился конической грудой огромный муравейник. Измайлов любил останавливаться около него, совать длинную травину в глубину муравейника и ждать, когда ее обкусают обитатели. У муравьиной кислоты был запах детства.

Он вышел к пруду.

На той стороне бродила в поисках лягушек большущая цапля. Заметив человека, она замерла на месте, стоя на одной ноге, потом, сообразив, что человек не улетит, собралась сама — взмахнула огромными крыльями, тяжело поднялась в воздух и плавно заскользила над окружающими пруд кустами.

Измайлов сел на скамейку.

Сбоку от него по длинной тонкой ветке куста ползла улитка. Некоторое время Андрей наблюдал за ней. Улитка останавливалась, словно собиралась с силами, и продолжала путь, оставляя на коричневой кожице влажный след. «Упрямая», — одобрительно подумал Измайлов. Его длинная дорога к успеху походила на пройденный улиткой путь. Всю жизнь он полз, подобно этой улитке, навстречу успеху, довольствуясь малым и ожидая большого. И вот, когда он достиг вершины, оказалось, что усилия потрачены напрасно. Никому, кроме него самого, пройденный путь не был нужен. Да, он на вершине. А вокруг толпятся шакалы, которым нужны лишь деньги. Ради этого они, не задумываясь, разрушат все, что он создавал долгие годы.

«Надо поговорить с Александром, — подумал старик. — И не стоит затягивать с этим. Время не ждет».

Так звали героя его любимого романа Джека Лондона. Вообще-то его звали Харнишем, а кличку он заработал за то, что спешил жить. Измайлову очень хотелось походить на Харниша, но по жизни получилось не так: не надо было рисковать жизнью, не надо было обмораживать щеки и душу, следовало неторопливо покупать одно предприятие за другим, поштучно подбирать специалистов, закладывая основы будущей империи. Если и приходилось чем рисковать, так это деньгами.

И мечты о кругосветном путешествии остались мечтами.

В юности Измайлов надеялся, что станет богатым и объедет весь мир. Когда он разбогател, оказалось, что ехать некуда — мир везде был похож на Сходню: многоэтажки офисов и жилых домов, купола и прямоугольники промышленных предприятий, закольцованные в бетонные туннели реки с многочисленными очистными сооружениями, призванными избавить речные воды от промышленных ядов, которыми их отравил человек. И свалки, свалки, свалки… Не зря кто-то сказал, что мир — это большая помойка. Слава богу, к тому времени Измайлов уже был достаточно богат, чтобы позволить себе этот Парк…

От подобных мыслей настроение Измайлова испортилось. Да и без того надо было идти — на западе небо потемнело от низко нависающих туч, блеснули молнии, и ветер принес раскатистый треск грома. Попасть под дождь не хотелось. И он заторопился.

Возвращался он все по той же тропе. Остановившись у муравейника, он некоторое время с улыбкой смотрел, как муравьи суетятся, торопливо закрывая входы и готовясь к дождю.

Он был слишком увлечен насекомыми, чей труд так напоминал человеческий, поэтому не сразу заметил вмятины на травянистом грунте тропы, а когда заметил, даже надел очки, чтобы внимательнее разглядеть странный след.

След был крупным и отчетливым.

Измайлов почти ничего не знал о повадках диких животных. Откуда? Последний зоопарк исчез еще до того, как он стал подростком. Обрывочные знания, полученные из книг, не давали возможности сделать окончательный вывод, но, судя по отпечатку на траве, след принадлежал большой кошке. В первый раз Измайлов пожалел, что привык полагаться на специалистов.

— Не может быть, босс! — сказал инженер Маккрейн. — Все делалось по вашему проекту. Кто бы осмелился изменить ваши планы. Вам показалось, ручаюсь. Вы же знаете, Парк — дорогое удовольствие.

Некоторое время Измайлов внимательно смотрел ему в лицо, постукивая карандашом по столу.

Лицо Маккрейна оставалось спокойным.

— И все-таки, — сказал Измайлов, — я хочу, чтобы ты еще раз просмотрел всю документацию на Парк. Мне не нужны сюрпризы.

— Я могу считать это отдельным заданием? — спросил инженер. Измайлов усмехнулся.

— Задание, — кивнул он. — Причем срочное и хорошо оплачиваемое. Брось все и займись этим немедленно. Скажешь Зотову, что это мое указание.

Маккрейн был хорошим инженером, Измайлов сам нашел его в Ирландии во время Второй европейской депрессии, когда многие хорошие специалисты потеряли работу. Ее просто не было, поэтому Маккрейн был готов поехать к черту на рога, а не то что в жиреющую на глазах Россию, которую многие недолюбливали. А что еще оставалось делать ирландцу, обремененному многодетной семьей? Но в России Маккрейн, к своему удивлению, быстро прижился и теперь, пожалуй, если бы ему предложили перебраться в Страсбург или Марсель, он бы крепко подумал. Измайлов платил ему щедро — хватало и на содержание семьи в Голуане и на девочек в Москве. Подобное отношение к людям было принципом Измайлова: человек, который добросовестно работает на империю, должен получать в соответствии с вложенным трудом. Как говорили раньше: от каждого — по способностям, каждому — по труду.

Проводив инженера взглядом, Измайлов вызвал секретаршу.

Он уже вышел из того возраста, когда в помощницы берут длинноногую красотку с коровьими глазами и чувственным ртом. Секретарше было около сорока, но в ней чувствовался стиль: костюм от Абрамова, по которому сходила с ума Европа, прическа модельного агентства «Дидилай» и соответствующая косметика — неяркая, но дорогая и качественная, такая продается лишь в фирменных японских бутиках и стоит кучу денег. «Интересно, сколько я ей плачу? — неожиданно подумал Измайлов. — Неужели ей хватает на все это барахло? Или бабонька подрабатывает? Надо бы поинтересоваться, какую сумму она у меня получает, и велеть Нефедову, чтобы пригляделся к ней».

Вслух он сказал лишь дежурное:

— Ну, что там у нас сегодня?

День оказался не очень загруженным — предстояла встреча с представителями Сибирского торгового дома по вопросам поставок «Красоток Мини» в восточные регионы России. Сибиряки просили скидку в три процента, упирая на объемы закупок, но Измайлов накануне долго совещался с работниками отдела реализации, и они пришли к единому мнению, что скидка не может превышать два с половиной процента. На переговоры Измайлов шел с твердо обозначенной позицией. Подобные вопросы Андрей Измайлов привык решать сам, ему нравилась сама атмосфера торга, спора, в котором тебя стараются переиграть, используя все накопленные человеческим опытом психологические приемы.

На вторую половину дня Измайлову назначил встречу губернатор области. Сомневаться не приходилось: глава станет просить денег, как будто ему не хватает налоговых отчислений. Может, и в самом деле не хватает — аппетиты, как известно, растут во время еды. Экономический отдел подготовил Измайлову справку: за последние два года область приняла законопроекты, позволившие империи сэкономить почти сто десять миллионов рублей. «Потребует половину», — подумал Измайлов. Разумеется, никто таких денег областному администратору давать не собирался, на листочке была выведена цифра, которую экономисты обозначили как предельную, пренебрегать советами специалистов Измайлов никогда не стал бы, но и губернатора обижать не хотелось — достойный человек, принимает достойные решения. И не забывает тех, кто в него на выборах вложился. Мысленно Измайлов уже выстроил предстоящую встречу в областной администрации. Поэтому он только махнул рукой, показывая секретарю, что на этом вопросе останавливаться не стоит. А затем сказал:

— Вызовите из Перми Александра Крачко… Или нет, это будет слишком долго, дайте указание послать за ним мой самолет.

Секретарша промолчала, но посмотрела на босса удивленно. Измайлову было наплевать, что она думает. Разумеется, в империи знали о его близких, степени их родства, а главное, как относится шеф к тому или иному родственнику.

— Когда записать его на прием? — поинтересовалась секретарша, обретая обычный невозмутимый вид.

— Я сам его встречу, — отрезал Измайлов. — Пусть держат со мной связь и сообщат, когда будут возвращаться.

Решение он принял спонтанно, еще не понимая, зачем ему понадобился племянник, поэтому немного досадовал на себя за неожиданный порыв. А с другой стороны, надо же когда-то принимать решение!

— И еще одно, — сказал он хмуро, прежде чем секретарша поднялась из кресла. — Пригласите ко мне Нефедова.

— У вас двадцать пять минут до встречи с сибиряками, — предупредила помощница.

Двадцать пять минут!

Измайлов едва не фыркнул. Кто-кто, а он-то умел ценить время!

На беседу с начальником службы безопасности у него ушло ровно восемь минут.

Служба безопасности «Трикстера» не даром ела свой хлеб — информация, полученная от ее начальника, заставляла смотреть на многие, казалось, устоявшиеся и привычные вещи совершенно иначе.

За ночь в Парке прошел дождь.

Пахло свежей землей и травой, дикие ароматы леса будили инстинкты.

Серебряные капли висели на паутине, натянутой расторопным пауком прямо через тропинку. Паутина выглядела красиво, крупные капли казались драгоценными камнями, оправленными в ажурное потемневшее серебро. Андрею Измайлову не хотелось рвать паутину, созданную кропотливым трудом, поэтому он заставил себя наклониться, пропуская паутину над головой. Капля дождя упала на голову, заставив хозяина Парка вздрогнуть и поежиться.

Небо было чистым, над молодой березовой рощей горела полоска зари, она была похожа на паутину, в которой красно светился шарик заходящего солнца.

Три года назад, давая указание спроектировать Парк, он оговорил важное условие: в Парке не должно быть крупных зверей, тем более хищников. Парк создавался как место отдохновения, а не как зверинец. Несколько косуль, птицы, лягушки, улитки, мелкие рыбешки, зайцы и ежи, некоторые насекомые, только, упаси боже, не комары.

Глава империи «Трикстер», тяжело опираясь на трость, поднялся на вершину небольшого пологого холма, поросшего степными травами. Среди зелени желтели ирисы и львиный зев, с холма открывался вид на ровное пространство, откуда доносилось тревожное посвистывание сусликов.

День прошел не зря — переговоры с Сибирским торговым домом закончились подписанием выгодного договора, разговор с губернатором оказался менее болезненным и неприятным, чем ожидал Измайлов. Те два миллиона, которые просил губернатор для работ по сносу Второго квартала городка, Измайлов давно уже решил выделить — империи не хватало производственных площадей.

Завтра ожидался приезд племянника Александра. Пора было решаться. Измайлов давно уже подумывал о новом завещании, теперь час настал. Это только кажется, что возраст ничего не значит, что ты еще крепок и протянешь не один десяток лет. Пора было уходить на покой, оставаясь, конечно, при этом председателем Наблюдательного совета корпорации, способным влиять на ключевые решения. Измайлову хотелось подержать племянника подле себя, присмотреться к нему, возможно, научить некоторым своим приемам, которые позволили создать корпорацию, определить степень его подготовленности к плаванию в неспокойном океане бизнеса. Были и еще некоторые соображения, заставляющие Измайлова спешить.

Что ж, если все пройдет, как он задумал, можно будет удалиться от дел и отдать все свое внимание совершенствованию Парка. Это пока Парк занимал всего несколько десятков гектаров, планы Измайлова простирались дальше — Парк замысливался как жемчужина империи. Пока он был доступен лишь ему одному, но Андрей не сомневался: люди будут охотно платить деньги за возможность побродить по росистой траве или ощутить себя удачливым рыболовом у богатого рыбой озера.

Все игрушки, производимые империей «Трикстер», не стоили маленького участка Парка.

Люди утратили дикую природу, а Измайлов был способен вернуть им первозданный мир. Каждый город должен иметь свой парк, открытый для всех.

Размышляя об этом, старик дошел до водопада, некоторое время постоял в мраморной ротонде, любуясь радугой, вспыхивающей среди струй воды.

За подобное зрелище обязательно станут платить. И за коршуна, парящего в небесной синеве, — тоже.

Измайлов вдруг подумал, что тем самым он уподобится Создателю, правда, инженеры и конструкторы его не годились на роль ангелов. «Как там было сказано? — с улыбкой подумал Измайлов. — Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною; и Дух Божий носился над водою… И сказал Бог: да прорастит земля зелень, траву, сеющую семя, дерево плодовитое, приносящее по роду своему плод, в котором семя его на земле. И стало так».

С улыбкой на губах он стоял в ротонде, глядя на кусочек воссозданного мира, и вспоминал: «И сказал Бог: да произведет вода пресмыкающихся, душу живую; и птицы да полетят над землею, по тверди небесной.

И сотворил Бог рыб больших и всякую душу животных пресмыкающихся, которых произвела вода, по роду их, и всякую птицу пернатую по роду ее. И увидел Бог, что это хорошо».

Это и в самом деле должно было выглядеть хорошо, просто великолепно все это должно было выглядеть. Мысленно он представил себе отары овец на зеленых лугах, щебечущих синиц в березовых рощах, курлычащие клинья журавлей, улетающих в неведомые дали, застланные синим туманом закатов и рассветов. Потом он вообразил петухов, поющих на ограде из жердей близ потемневшего бревенчатого дома, и увидел, что это действительно хорошо.

В задумчивости он спустился с холма, неторопливо ступая и при каждом шаге тяжело опираясь на трость. Тропинка вилась меж пахучих смородиновых кустов, где среди зеленых изразцовых листов уже наливались красные кисти ягод, кисло-сладко лопающихся во рту при легком нажиме языка.

Он был слишком занят своими мечтами, а потому не заметил, как некоторое время шаловливый вечерний ветер теребил пучок жестких рыжих волос, повисших на сломанной ветке, а потом подхватил его и унес к низким разлапистым облакам, готовящимся поутру спуститься вниз и блуждать среди деревьев голубоватым и загадочным туманом, похожим на дым осенних костров.

Племянник произвел на него хорошее впечатление.

Александру Крачко было тридцать лет, и за время работы он успел утвердить себя в корпорации. У него были вьющиеся светлые волосы и открытое лицо, костюм молодежного покроя подчеркивал достоинства спортивной фигуры. Измайлов вдруг подумал, что племянник его, должно быть, нравится женщинам, и вскоре это подтвердилось внимательным и призывным взглядом проходящей мимо столика брюнетки.

Они сидели в маленьком ресторанчике под названием «У Семеныча». Здесь подавали прекрасное жаркое, сочное мясо невозможно было отличить от естественного, а рыбу и моллюсков для морской пасты сюда ежедневно доставляли самолетом. Измайлов любил это местечко: ресторан напоминал ему заведения, которые он посещал в юности, а вышколенная прислуга давно уже знала его вкусы. Даже не хотелось думать о том, что на кухне каждое блюдо, поданное к столу, проверяется службой безопасности. Хотелось пить французское вино и наслаждаться жарким.

— Я думаю, Александр, вы понимаете, о чем пойдет речь, — сказал он, поднимая бокал и внимательно разглядывая молодого человека.

— Хочется думать, что я не ошибаюсь, — сказал Крачко.

Неопределенность ответа понравилась Измайлову. Похоже, родственник умел выбирать линию поведения.

— Я уже стар, — решительно сказал он. — Мне хочется удалиться от дел. Но на кого оставить «Трикстер»? Это мое детище, я посвятил ему всю жизнь и не могу довериться случайному человеку. Вы меня понимаете?

— Вы хотите довериться мне, — спокойно сказал молодой человек.

— Мне нравится, что вы без ложной скромности оцениваете свои способности, — улыбнулся Измайлов. — Вы угадали, я действительно решил вручить вам судьбу империи. Разумеется… — предостерегающе поднял он руку, — разумеется, я не хочу оставить вас без своей поддержки, все-таки за жизнь я накопил определенный опыт, который, смею надеяться, окажется небесполезным еще долгие годы. Сам я войду в Наблюдательный совет, поэтому не думайте, что я позволю развалить свое детище неосторожными действиями.

На губах собеседника промелькнула усмешка.

«Мальчик считает, что может обойтись без моих наставлений, — понял Измайлов. — Самоуверенность — не лучшее качество для предпринимателя. Она мешает видеть главное».

Однако вслух он ничего не сказал.

— Ваше решение бесповоротно? — спросил Крачко.

— Бесповоротных решений не бывает, — хмуро отозвался Измайлов. — Взвесьте все, оцените трезво свои возможности. Я хочу знать, справитесь ли вы с той задачей, которую я намерен возложить на вас. Даю вам неделю, за это время вы должны подготовить для меня основные тезисы того, что предпримете, заняв место главного управляющего нашей империей. И не забудьте: за вами будет не только производство, но и финансовые возможности «Трикстера» и поддерживающих его банков. Если вы пожелаете получить дополнительную информацию, обратитесь в службу безопасности, я дал Нефедову соответствующую команду.

— Я понял, — сказал Крачко.

В молчании они закончили ужин. Измайлов не терпел пустой или, как ее еще именуют, светской болтовни. Вести диалог можно лишь о вещах одинаково важных и интересных каждому собеседнику, иные разговоры не стоят и ломаного гроша.

Несколько раз за вечер Измайлов ловил на себе испытующие взгляды племянника, словно тот хотел его о чем-то спросить. Старый предприниматель был готов к любому вопросу, но кандидат в «императоры» молчал. Что ж, эта сдержанность тоже говорила в его пользу.

Во второй половине дня у Измайлова опять были деловые встречи.

В беседах с людьми он без труда угадывал расставленные ему ловушки и легко избегал их, с радостным оживлением, так несвойственным ему последнее время, отмечая досаду противной стороны. Он знал, что в деловом мире его называют Седым Лисом, и не возражал — кличка довольно точно отражала его натуру: столкнувшись с чужим коварством, он не вспыхивал в порыве негодования, а исподволь делал все, чтобы обратить чью-то хитрость на пользу своей корпорации. Скажем так: если его партнеры играли в шашки, то он играл в покер, блефуя при необходимости, и никогда не спешил выложить перед соперником полученную комбинацию карт.

Вечером он вызвал к себе Маккрейна.

— Я проверил факты, — доложил инженер. — Все соответствует документации. Неожиданности исключены. Это усталость, босс. Она зачастую оборачивается излишней подозрительностью. Вам надо хорошенько отдохнуть.

— В таких советах я не нуждаюсь, — холодно сказал Измайлов, помолчал немного, а затем с ледяным любопытством поинтересовался: — Вы, кажется, решили вскружить голову моей ветреной родственнице?

Маккрейн побледнел, затем бледность его щек сменилась багровым румянцем.

— Я забыл о шпионах, — с некоторым смущением сказал он. — Случайная встреча, босс, это не моя вина. Вернее, не только моя. Вам это неприятно? Обещаю, что подобное больше не повторится.

— Я бы не возражал, Грегори, — равнодушно сказал старик, — но, кажется, у вас в Ирландии семья? Вы ведь не собираетесь оставить своих ребятишек?

Маккрейн, смущенно потупясь, поднял обе руки.

— Сдаюсь, босс, — сказал он. — Вы меня пристыдили.

— Вернемся к Парку, — кивком соглашаясь с инженером, продолжил Измайлов. — Значит, я могу не опасаться неожиданностей?

— По крайней мере, я ничего неожиданного не обнаружил, — развел руками Маккрейн. — Хотите, чтобы я отдал документацию в наш научный центр?

— Не стоит, — качнул головой Измайлов. — Не хочется, чтобы каждый сопляк считал, что я уже выжил из ума. Я доверяю вашему чутью, Грегори.

В ручье играли серебристые мальки.

Они кружили в прозрачной воде над разноцветной галькой, суетливо метались у берега, всплывали, чтобы схватить на поверхности что-то съедобное, но невидимое простому глазу, и тогда по водной глади расплывались бесчисленные круги.

А в темной глубине изредка проносились большие стремительные силуэты, на мгновение вспыхивали крутые сильные тела и гасли, уходя еще глубже, куда не доставали лучи солнца. Ручей был глубок, как маленькая речка, на галечном мелководье перекатов вода с журчанием набирала скорость, чтобы через несколько десятков метров потерять ее и остановиться в омуте, покрытом глянцево-зелеными крупными листьями кувшинок, над которыми резными кулачками желтели цветки.

Если сесть на камень и не шевелиться, можно было увидеть, как набирается смелости и осторожно выползает из-под камня рак. Рак был молодой, недавно отлинявший и оттого с веселым зеленовато-голубым панцирем. Рак удивленно таращил черные бусинки глаз, выдвигал их на длинных стебельках, словно хотел обозреть себя целиком.

Можно было искупаться, а потом по мелководью перейти на другой берег, где в зарослях орешника свила крошечное гнездо малиновка и где сейчас лежало несколько маленьких крапчатых яичек.

Парк пока еще был не слишком большим, но уже велась работа по его расширению — сложная, кропотливая, требующая усилий многих специалистов самого разного профиля. Измайлов предвкушал: однажды он обогнет ближайший лесок, и ему вдруг откроется предгорье — зеленая прохладная равнина, где бродят красивые кони. И хорошо бы поместить дальше горный массив с одной или двумя снежными вершинами.

Когда придет время, можно будет переселиться сюда навсегда. Стать бессмертным обитателем Парка.

Измайлов остановился. Он был слишком занят своими мыслями, но сознание отреагировало на сигналы зрительных нервов.

В прозрачной воде резвились темные струйки.

Течение сносило их к Измайлову, но рассмотреть, что они собой представляют, не удавалось — струйки расползались, растворялись в воде, к ним стремительно бросались мелкие рыбешки, они словно глотали извилисто плывущие струйки, но на смену им из-за скрытого кустами поворота ручья приплывали все новые и новые.

Потом они исчезли.

Любопытство требовало вернуться назад и попытаться разобраться, что же пачкало воду странными розоватыми примесями, но здравый смысл подсказывал: делать этого не следует.

Измайлов всегда доверял своему внутреннему голосу.

Последнее время, приходя в Парк, он чувствовал на себе чей-то недобрый взгляд. Именно поэтому он потребовал, чтобы Грегори Маккрейн разобрался в происходящем.

Однако инженер не нашел никаких причин для беспокойства.

Это настораживало и заставляло не доверять уверениям ирландца.

— Мне понравилось, что одной из первостепенных проблем для него стало обеспечение вашей безопасности, — докладывал Нефедов.

Старик кивнул.

— Что же, — сказал он, — умный и расчетливый мальчик. Он понимает, что с моей смертью потеряет все. Отсюда и соответствующая постановка вопроса.

— И он просчитал, откуда и как к вам можно подобраться, — добавил начальник службы безопасности. — Честно говоря, некоторые варианты показались мне совсем уж экзотическими. Их не предусмотрели даже мы.

— И это тоже в его пользу, Геннадий, — кивнул Измайлов. — Кстати, служба должна учесть его варианты. Если до них додумался мальчик, то могут сообразить и другие.

— А меня тревожит то, что он нашел эти подходы. Слишком быстро он их нащупал: возможно, он всесторонне обдумывал эту проблему.

— Верно, — согласился Измайлов. — Но от замысла до воплощения дорога длинная, а он за это время ни разу не преступил грань, так? Вы что-нибудь проверяли?

— Работаем, — коротко сообщил Нефедов.

— Интересный ход он придумал с землей, — задумчиво протянул Измайлов. — Вроде бы просто, лежит на поверхности, но ведь мне никогда не приходило в голову, что можно совместить пищевые комплексы с предприятиями по изготовлению иной продукции. Многоярусность… неплохо, совсем неплохо. У вас что-нибудь есть против него?

— Пожалуй, вся информация говорит за него, — пожал плечами начальник службы безопасности. — Стандартная семья: две жены, четверо детей, любовница, с которой он встречается довольно редко, хорошая квартира в Перми… Кстати, любовнице жилье тоже приобрел он; с детьми проводит все выходные; друзья — приличные люди. В азартных играх не замечен, спиртным не злоупотребляет, к наркотикам относится резко отрицательно.

— Вы мне рисуете ангела, а не человека, — с иронией сказал Измайлов.

— Не знаю, как вас, а меня это несколько настораживает, — возразил Нефедов.

— Если бы вы не обращали внимания на подобные вещи, я бы вас немедленно уволил, — усмехнулся Измайлов. — В своих соображениях мой племянник упомянул о Парке. Так вот что я вам скажу, Геннадий: последнее время Парк и в самом деле пугает меня. Вы знаете, сколько сил и времени я отдал его созданию. Теперь я убежден: за ним будущее. Это уже даже не игра. Каждый человек должен иметь свой Парк. У одного он будет состоять из десятка деревьев и кустов, у другого — раздвинется на сотню гектаров, но каждому собственный Парк поможет выжить в нашем жестоком мире. Вы не поверите, но я быстро прихожу в себя, когда гуляю в тени деревьев. Так было всегда, однако последнее время меня не покидает ощущение, что за мной кто-то следит. Я поручил Маккрейну изучить документацию, но он не нашел ничего подозрительного. А мне там не нравится! Это — довод?

Нефедов улыбнулся.

— Конечно, довод, босс. В конце концов, вы заказываете музыку. Значит, музыканты должны стараться. Будет лучше, если вы на время воздержитесь от посещений.

— Как это — воздержусь?

— Пусть туда походит кто-то другой. Человека мы подберем. Не думаю, что это будет стоить очень дорого.

— С ним ничего не случится?

— А что с ним может случиться? — удивился Нефедов.

Господи, как здесь было чудесно!

Он шел по Парку, чувствуя, как постепенно намокает от росы обувь.

Между деревьями блуждал белесый туман, сквозь который проглядывал узколистный кустарник. Еле намеченная в траве тропинка вела его дальше — к высокому холму, над которым расплескалось небо.

Он никогда не думал, что такое возможно. Раньше ему казалось, что весь мир состоит из огромных домов, соединенных переходами, где его никогда не пускали выше первого этажа. До тридцати пяти лет он воображал, будто весь мир — огромный подвал, где за переплетением труб возятся крысы и столовая находится в центре утилизации мусора, поступающего с верхних этажей.

Теперь он знал: это не так.

Он был благодарен человеку, который нашел его в подвале и дал эту работу.

Работу? Господи, неужели прогулки в Раю могут считаться работой?

Он поднялся на холм и зачарованно наблюдал, как с холма падают прозрачные струи воды. Ниже располагался голубоватый ручей, по берегам поросший камышом и кустами. Переливалось всеми цветами радуги мелководье. Все было так, как это описывалось в старых книгах, даже лучше — ведь текст никогда не может передать великолепия картинки.

Можно было стоять часами и смотреть на падающие струи воды.

Смотреть часами…

Как раз этого делать не рекомендовалось, по условиям контракта он должен был ежедневно обходить всю территорию. А затем записывать свои впечатления в специальный журнал.

— Если вы увидите какие-то отклонения, — сказали ему при подписании контракта, — даже не увидите, а просто почувствуете, обязательно отразите это в журнале наблюдений. Это очень важно.

Господи! Какие отклонения могут быть в Раю?

Больше всего он жалел, что этой красоты никогда не увидят его дети. А все попытки пересказать райское великолепие своими словами, донести до них прелести дикой природы окажутся бесполезными — ребятишки могут поразиться красоте слов, но они не представят себе каплю росы, медленно ползущую по широкому листу платана, юркость рыб в темнеющей глубине воды, шустрость желтогрудых синиц, разглядывающих человека с деревьев.

Сознание того, что с истечением двухнедельного контракта придется возвращаться в подвал, приводило его в отчаяние.

С каждым днем он все больше думал об этом, иногда тоскливые мысли заслоняли от него красоты природы.

Вот и сегодня он шел, печально думая о том, что еще один день подходит к концу, что остается совсем немного до возвращения в ад, поэтому не сразу сориентировался, когда где-то сбоку мелькнула стремительная тень. Тяжесть чужого тела накрыла его, пальцы ощутили жесткую шерсть, а прямо перед глазами открылась красно-розовая пасть, полная блестящих белых клыков.

Он закричал, чувствуя боль в теле, а страшные когти полосовали его тело, на мгновение он увидел злые желтые глаза зверя с тонкими вертикальными зрачками. Глаза были полны превосходства и пренебрежения к слабому человечку, которые осмелился забрести в чужие охотничьи угодья.

Он снова рванулся, закричал, и лес повторил его дикий крик многократным постепенно затихающим эхом.

Мир потемнел, и в эту темноту стремительно погружалось то, что совсем недавно казалось ему божественным даром. Ад жил в Раю.

Теперь этот ад настиг его.

Вечерний звонок нес в себе неожиданность.

Впрочем, они ее ждали, они ее боялись и нетерпеливо надеялись, что однажды ЭТО все-таки случится.

— Грегори, — голос Ангелины был напряженным, казалось, она едва сдерживается, чтобы не сорваться в крик. — Похоже, что все случилось сегодня. Как он кричал! Если бы ты слышал!

— Ани, погоди, — быстро сказал Маккрейн. — Я сейчас приеду. Никому ни слова, иначе ты все испортишь. Нам надо довести дело до конца.

— Как он кричал! — повторила Ангелина. — Этот крик до сих пор у меня в ушах!

— Милая, — деловито сказал Маккрейн. — Держись! Ведь ты сама этого хотела, не так ли? Спустись вниз и жди меня. Как хорошо, что в вашей России не принято держать дворецких!

Он отключил телефон.

Мысли оставались холодными и четкими.

Маккрейн спустился в гараж и отправился к дому Измайлова.

На дорогах его задержали пробки, поэтому он приехал к дому на тридцать пять минут позже намеченного. Плохо, очень плохо. Полиция, конечно, обнаружит, что смерть наступила значительно раньше, чем раздался звонок в участок. Придется что-то придумывать. Со службой безопасности все проще: Ангелина — наследница, кто же станет портить отношения с будущим работодателем? Даже в России таких дураков нет. Конечно, придется еще полгодика поизображать из себя влюбленного, получить от Ангелины все, что причитается, и можно отправляться из этой страны в благословенную Ирландию с ее сидром, виски и потином. Угрызений совести Грегори Маккрейн не испытывал: старик и в самом деле зажился, надо уступать дорогу молодым…

Ангелина встретила его у порога.

— Слава богу, ты приехал, — выдохнула она. — Меня до сих пор трясет…

Грегори небрежно поцеловал ее.

— Пойдем, — сказал он. — Мы и так запаздываем, а надо еще внести тигра в реестр программ Парка, тогда никто и никогда не узнает правды. Будут считать, что все сделано в соответствии с пожеланиями старика.

Тело лежало на полу.

Шлем закрывал голову, рубашка была смята, расстегнута и красна от крови. На груди и шее темнели глубокие рваные раны. Провода, соединявшие человеческую душу с сердцем Парка, оборвались и змеились по полу разноцветными петлями.

— Ты смотри, — с некоторым удивлением сказал Маккрейн, — у него стигматы там, где его рвал воображаемый тигр.

— Как ты можешь быть таким спокойным? — возмутилась Ангелина.

— Через пару часов ты тоже успокоишься, — Маккрейн достал флэшку, собираясь вставить ее в разъем. — А еще через неделю станешь богатой и счастливой.

Он присел на корточки, повернул голову мертвеца, желая заглянуть ему в лицо.

— Черт! — выругался Маккрейн. — Это не босс!

— Конечно, это не я, — подтвердил спокойный и тихий голос.

Вспыхнул свет. Измайлов сидел в кресле в углу комнаты. Рядом с ним стояли люди. Не стоило и гадать, где эти люди служили.

Ангелина взвизгнула, теряя самообладание.

— Седой Лис, — выпрямился Маккрейн. — Ты опять одурачил всех. Но кто же тогда лежит на полу твоего кабинета?

— Бродяга, — ответил Измайлов. — Бродяга, которого попросили прогуляться по Парку. Ты ведь не знал, когда тигр нападет? Блуждающий клон, верно? Он не был нацелен именно на меня, ведь так? Он был нацелен на любого человека, который появится в Парке…

— Ненавижу! — истошно крикнула Ангелина. — Ненавижу!

— У тебя еще будет время полюбить меня, — невозмутимо сказал старик, в то время как умелые руки надевали на любовников наручники. — За смерть человека придется ответить, Гела. И тебе, Грегори, тоже придется ответить!

Он помолчал. Потом вдруг кивнул.

— Я ее понимаю, ее подстегивало нетерпение. Но чего тебе не хватало, Грегори? Зачем ты ввязался в эту историю? Любовь?

— Деньги, — просто сказал инженер. — И потом, вы же знаете, что лакеи всегда ненавидят хозяев. Кроме того, мне хотелось доказать, что я смогу то, чего не смогут другие. Еще немного, и никто никогда не узнал бы правды. А за смерть этого бродяги пришлось бы ответить вам.

— Системный блок придется забрать, — озабоченно сказал плотный мужчина в черной рубашке и темных брюках, — вещественные доказательства…

— Я понимаю, майор, — кивнул Измайлов. — Но, ради бога, будьте осторожны. Тигр все еще бродит по Парку, и он опасен.

Любовников увели, надев на них блестящие наручники.

Измайлов с огорчением смотрел на неподвижное тело, рядом с которым сидел следователь.

— У меня не будет каких-либо неприятностей? — озабоченно спросил он у майора.

— Вы ведь не предполагали, что такое случится, — утвердительно кивнул тот.

— Да, — сказал Измайлов, по-прежнему глядя на мертвое тело. — Такого я, конечно, не предполагал.

Он говорил правду. Этот вариант был настолько невероятным, что даже не рассматривался всерьез его службой безопасности.

Но был один человек, который предусмотрел этот вариант. На этого человека пока еще можно было опереться.

И еще один — который эту возможность использовал. Он был уже безопасен.

Измайлова тревожило то, что в мире и в его корпорации было много людей, обладающих неуемной и богатой фантазией.

И это был фактор, которого следовало опасаться.

Над пустынным Парком светило солнце.

Птицы, нахохлившись, сидели на ветках, прячась в зеленой, слегка пожухлой от жары листве. В Парке у них появился новый враг, его следовало бояться. Враг скользил среди травы, извиваясь и высоко поднимая треугольную голову. Из пасти врага появлялся дрожащий раздвоенный язычок, которым враг пробовал густой воздух, напоенный ароматами трав и цветов.

Сильное длинное тело свивалось в черные кольца, глаза с желтым вертикальным зрачком зло и внимательно исследовали мир.

На птиц, как это ни странно, мамба не обращала внимания.

Запущенная в искусственный мир змея имела совсем иную цель — она была запрограммирована на одного-единственного человека. Он еще не появился в Парке, но змея была вечна, она могла ждать сколь угодно долго. Человек был обречен.

И обнаружить змею, изучая программу, никто не мог — мамбу прописали в многочисленных файлах Парка обрывками двоичного кода. Взятые в отдельности, они ничего собой не представляли, а полностью образ ядовитой и страшной змеи был доступен лишь маленькому незаметному червячку, прописанному в автозапуске Парка и являющемуся неотъемлемой частью программы.