«Если», 2011 № 01

РИЧАРД ЧВЕДИК ОРФ

Вчера вечером у нас была БОЛЬШУЩАЯ гроза!

В тот день, когда умер Диоген, Аксель, маленький голубой теропод со шрамом вдоль спины, стоял на столике у окна в бывшей столовой и диктовал очередное послание Ребятам-в-Космосе (неизвестно, где они, но где-то во Вселенной), как делал с весны еженедельно.

— Молнии сверкали, гром бубухал, и вообще!

Регги (так все в доме называли компьютер Reggiesystem, помогавший заправлять приютом) послушно записала его слова.

— Все испугались, и стены затряслись, а я подумал: вдруг наш дом сейчас ка-а-ак стартует в космос и приземлится… На Марсе!

Отвлекшись от экрана, Аксель посмотрел за окно.

— Но теперь гроза прошла, небо ясное и голубое, и все такое яркое-преяркое, точно дождь его помыл! Такое чистое и… и живое! И цветы вон там, и деревья, и трава, вообще ВСЁ!

Он нагнулся, крошечные лапки почти коснулись стекла, пасть широко открылась: никогда сад не казался таким красивым. Будто Аксель его ни разу прежде не видел: таков уж был его дар — каждый день открывать мир заново.

— Все ожило!

Хотя обращался он к Космическим Ребятам, его голос разносился по всему дому. Несмотря на то что Аксель был не выше двадцати семи сантиметров в высоту (если вытянется во весь рост), голос у него был как у завра, который в три-четыре раза больше. Он сделал пару шагов к другому концу стола. Прямо под ним, у нижней ступеньки пластмассовой лестницы, по которой он сюда вскарабкался, Барабу Боб и еще кое-кто из «малышни» (завры величиной от мыши до белки) фотографировали друг друга камерой-указкой. Фотографии появлялись в квадратиках на гибком виниловом экране, расстеленном на полу, как одеяло. А уж как они радовались собственным улыбающимся мордочкам!

Аксель рассказал про них Космическим Ребятам.

Мимо, по пути в библиотеку, как раз катил Ас во главе группы других малышей на тележках с приводом от батарейки — такие устройства у завров звались самокатами.

Аксель и про них рассказал Космическим Ребятам.

А еще поведал им про завриков, гоняющих хвостами по полу шашки в особой игре: что-то среднее между крикетом (без воротец) и хоккеем (без клюшек). И объяснил Космическим Ребятам правила — наверное, уже в десятый раз.

— А пять Мудрых Буддазавров сидят на диване у дальней стены! Они дудят в рожки — ду-ду-ду! — а то, что у них получается, надо считать музыкой! А в середине комнаты Альфонс! Он слушает радио! А рядом с ним Росс! У него осталась с обеда редька! А рядом с ними Док! Хей-я, Док, хей-я!

Аксель не мог не помахать Доку, сидевшему на пластмассовой коробке посреди комнаты. Док улыбнулся в ответ и поднял приветственно лапку, жестом того, кто привык черпать из огромных запасов терпения.

— А под столом Агнес учит! Она рассказывает малышне, что плохого в людях. Она считает: спина у них слишком болит, потому что они не ходят на всех четырех лапах! Но я-то не хожу на всех четырех, и у меня все но-о-ормально!

— Хвосты! — крикнула из-под стола серый стезагозавр. — У тебя есть хвост! Да и кто тебе сказал, что ты нормальный?

— У нее там вылупленок! — пояснил Алекс Космическим Ребятам. — Его зовут Лесли! И Ротомотоман помогал его высиживать!

Ротомотоман, полутораметровый цилиндрический робот с округлой головой, занимавший пост у стола, поднял металлическую с шарнирами руку и отсалютовал, растопырив железные пальцы над тем местом, где у человека был бы лоб, — над большими, вечно удивленными глазами.

— А в соседней комнате, — Аксель повернул морду вправо, — смотрят ки-и-ино! В телике человеческий парень! И он лезет по боку большого здания! У него такие штуки на глазах, они называются очки, их люди раньше носили! А теперь он прилип к большущим часищам! И он висит на стрелке… и… и…

Аксель на минуту умолк, глядя, как тип в черном костюме и соломенном канотье висит на гигантской минутной стрелке. Потом он вдруг вспомнил, что все еще разговаривает с Космическими Ребятами, и дернул мордой влево.

— Ах да! А вон там — БИБЛИОТЕКА! Там всяческие книги! И ведь настоящие же! Диоген и Хуберт следят, чтобы все были на своих местах. Бронте и Кара будут там читать Хетману! Хетмана когда-то очень сильно изранили, и теперь он не может ни видеть, ни бегать! Но однажды я построю ему ЭКЗОКИБОРГА! Как руки и ноги у робота! И еще роботовы глаза! Док говорит, чтобы я даже не думал про экзокиборгов: ведь это очень дорого, и нам, вероятно, не дадут его построить, потому что люди не захотят, чтобы мы делали экзокиборгов. Но никто не сказал, что я не сумею сделать экзокиборга. Поэтому, когда соображу как, я его построю!

— А вот и не сможешь! — рявкнула снизу Агнес. Аксель почувствовал, как от ее голоса у него под ногами завибрировала столешница. — Не сможешь, потому что ты идиот и кретин!

Аксель посмотрел наверх, в потолок.

— И наверху тоже много чего есть! Там Престон пишет РОМАН! И Джеральдина работает в своей ЛАБОРАТОРИИ! И Тибор! У Тибора есть замок, и это — ЯЩИК! У него там уйма вселенных!

— Эй! — Агнес постучала хвостом по ножке стола. — Заткнись, ладно? Тебе что, каждую неделю надо им полный инвентарный список посылать?

— А еще наверху Том! Это человек, который за нами ухаживает. Он сейчас у себя в кабинете, и он говорит по ТЕЛЕФОНУ! У него есть мама и еще человек, она раньше была его самкой. Ему надо их слушать, потому что они знают, чем он якобы занят!

Рыкнув себе под нос, Агнес вдруг заметила, что группка завриков вокруг нее понемногу расползается, и попыталась вспомнить, на чем остановилась в своих объяснениях того, как боли в пояснице ведут у людей к агрессивному поведению.

Ее партнер Слагго, который столько раз слышал нотации, что сам мог бы их читать (если бы хоть слову в них верил), шепнул:

— Противовес.

— Противовес! Баланс! Хребет всегда параллельно земле! Никогда перпендикулярно!

— А еще, — сказал Аксель, — в лесу вокруг дома у нас есть ЗЛЫЕ ДЯДИ! Они еще там, хотя их никто не видел с тех пор, как Джеральдина выстрелила — ба-бах! — в их грузовичок яркой штуковиной! Они притаились, так как хотят прознать про нас всякое! В наших генах коды и еще разное! Из этого разного мы сделаны! Поэтому они за нами следят, но мы их не видим! — Аксель снова посмотрел на компьютер, увидел иконку Регги, похожую на детеныша морской змеи (впрочем, никто не знал, какая на самом деле Регги и даже мальчик она или девочка). — Злые дяди могли бы к нам прийти, но Регги их не пускает. И Том их не пускает. И Ротомотоман, если что, поможет!

Ротомотоман опять отсалютовал.

— И Джеральдина тоже. Ну, наверное. Я назвал ту яркую штуку, которой она выстрелила в грузовичок, «Лучом смерти», но Агнес говорит, мол, никакой это не «Луч смерти», раз никого не убил. А потом она сказала, что лучше бы мне назвать его «Не-Лезь-Не-В-Свое-Дело». Ну, никто по правде не знает, чем там занимается Джеральдина. Она посылает всякое одному типу в городе, но мы не знаем что. — Он снова повернулся к окну, рассматривая во все глаза сад, пока дыхание из его ноздрей не затуманило стекло. — А ведь там ПТИЦЫ! А у них есть клювы и крылья! Вот как они залетают на ветки деревьев. И там… там целый мир!

Под столом Агнес зажмурилась. На мгновение показалось: она вот-вот раскричится снова, но сказала она очень тихо, так что даже Слагго едва ее расслышал:

— Ну надо же!

— Аксель открывает мир, — сказал Док. В слепящем полуденном свете голубой теропод виделся ему подпрыгивающим силуэтом. — Опять.

Док думал и старался этого не делать. Не такого ведь ожидают от бежевого тираннозавра почти метр ростом, с толстыми, набрякшими веками и хромой левой задней лапой. От бежевого тираннозавра, сконструированного быть игрушкой (все заврики были «биоигрушками» или «жизнеподобными игрушками» — вот под какими названиями их рекламировали много лет назад), такого ждать нельзя. Их создали быть товарищами детям, говорить приятные пустячки и петь несколько дурацких песенок.

Певец из Дока был неважный, зато он умел слушать, и весьма терпеливо. Мысли, если это были они, приходили сами собой. Ничего серьезного: никаких великих силлогизмов, где одно утверждение следовало за другим, как ступени, ведущие… куда? Нет, никакого мышления, строго говоря, но кое-какая мысль ему в голову пришла.

Столько всего отвлекает: Аксель, и Агнес, и вереница завриков на самокатах. Так что мысль — фр-р! — пропала.

Но Док был терпеливым. И полным надежды, пусть и несколько меланхоличной. Если мысль стоящая, она вернется.

Легонько толкнув Дока, Альфонс указал на радио:

— Ты это слышал?

Радио было настроено на станцию, которая кроме круглосуточных новостей выдавала каждый час пустячные кроссворды. Через набившую оскомину литанию криминальной хроники, природных катастроф, политических тупиков и отмеренных доз коммерческой пропаганды иногда пробивалось немного стоящих новостей.

— Эбби? — спросил Росс, который слушал радио только потому, что ему нравился голос репортера послеполуденных пробок Эбби Райли.

— Ш-ш! — Кончиком когтя Альфонс коснулся его! морды. — Пять минут. Эбби будет через пять минут.

— О'кей! — Росс пососал свою редьку. Он не спешил с ней расправиться. В редьке уже залегли узкие бороздки от острых зубов.

— Ш-ш! Слушай!

— «…внезапный рост акций «Сани Корпорейшн», приписываемый ее попыткам приобрести некую запатентованную собственность «Биоматии», в прошлом «ТойКо», чтобы способствовать дальнейшему развитию исследований «Сани» в областях здравоохранения и обороны…»

— Некая запатентованная собственность. — Альфонс посмотрел на Дока. — Это про нас, так?

— Возможно, — сказал Док. — Очень даже возможно.

— Они попытаются забрать нас назад?

— Они уже пытались, — мягко ответил Док. — Однако у них соглашение с фондом Этертона, и законным путем они ничего не добьются.

— Законным путем, — повторил Альфонс.

— Законным, — еще тише добавил Док. — Нет причин извещать остальных.

Кивнув, Альфонс повторил слова бизнес-новостей:

— «Здравоохранение и оборона». Это две категории или одна?

— Иногда ты меня пугаешь, друг мой.

— Надеюсь, у вас, ребята, все путем, — говорил тем временем Аксель. — Никакого там вторжения инопланетян или космических штормов! — Он подписался так, как Регги его научила, когда он только начал отправлять послания для Космических Ребят: «Ваш друг, Аксель!».

На мгновение Док испытал зависть к его энергии и еще большую к его энтузиазму, даже восторгу, пожалуй. В лесу «злые дяди», но «все путем». Мир за окном полон войн, нищеты, алчности и трагедий, но в отмытом дождем саду с ветки на ветку перелетают птицы. Доку хотелось бы видеть мир так: радоваться дню, не думая, что за ним последует темнота.

В лесу «злые дяди», они следят.

И, возможно, слушают.

— Мы потом поговорим, друг мой, — сказал он Альфонсу и, поднимаясь с коробки, попробовал перенести вес на хромую левую ногу: не в сильных болях было дело, а в том, что она не всегда слушалась, когда требовалось передвигаться.

По лестнице он поднялся на свой обычный осторожный лад, в момент сделавшись иллюстрацией к нотации Агнес («Видите? Видите, как он наклоняется вперед и передней лапой цепляется за перила? Даже карнозавры могут ходить на всех четырех!»), хотя большая часть ее аудитории к тому времени рассеялась, чтобы присоединиться к тем, кто играл с шашками, либо к тем, кто фотографировался крошечной камерой. Слушали только Слагго и вылупленок Лесли, и Доку, пока он продолжил — чуть сконфуженно — свое восхождение, показалось, что делали они это с равными долями долга и сочувствия.

Наверху Док застал Акселя перед экраном Reggiesystem, карликовый терапод зачарованно рассматривал анимированный конструкт своего экзокиборга. На нейтральном голубом фоне разъятые конечности металлического динозавра словно бежали на месте; длинный, блестящий хвост вытянулся назад, строго горизонтально (Агнес была бы довольна, решил Док, если бы заранее не объявила саму затею дурацкой); из кончиков влажно поблескивающих передних лап будто бы вылетали крошечные снаряды (Док содрогнулся, вспомнив пальцы-пистолеты из первого дизайна Ротомотомана); и ярко-желтые лучи (несмертельные, понадеялся Док) лились из светящихся зеленых глаз, возможно, вдохновленные тем лучом, которым выстрелила Джеральдина по припаркованному в лесу фургону.

— Аксель, — сказал он, когда бегущий экзокиборг распался в чехарду анимированных картинок, взявшихся, вероятно, из папки «проектов» Акселя: роботы для вакуума, космотракторы, стайка шарнирных существ, парящих по спирали и мигающих, пара взаимосцепленных вечных двигателей, что-то вроде сарая на ракетном топливе, — экран позволял заглянуть в разум Акселя.

Док посмотрел, приоткрыв пасть, и опять содрогнулся. То ли старый дом стал вдруг много больше, то ли сам он очень и очень усох.

— Хей-я, Док! — Чехарда изображений съежилась в уголке экрана, когда Аксель повернулся на пятке и улыбнулся. — Я тебе махал, когда говорил с Космическими Ребятами! Ты видел, что я тебе машу? — Он повторил жест, чтобы освежить память Дока.

Док, еще несколько шокированный, медленно перевел взгляд на Акселя.

— Верно, видел. Я просто хотел тебе сказать…

— Я не сказал Космическим Ребятам, что ты делаешь, потому что ты как будто делал то, что Агнес называет «сачковать», но ты говорил, это называется «медикация», правильно?

— Медитация…

— Но я слово забыл, поэтому и не доложил Космическим Ребятам!

— Я просто хотел упомянуть…

Он остановился: до него дошел смысл слов Акселя.

— Ты… ты этим своим Ребятам-из-Космоса все выкладываешь?

— Все, что вижу и слышу, пусть они знают, что происходит у нас на планете.

— А они… когда-нибудь отвечали?

Аксель замер, и на ответ у него ушло очень долгое (для него) время — секунды четыре.

— Космические Ребята ДАЛЕКО! Регги говорит, они от нас за миллионы миллионов километров! Это правда далеко. Поэтому Регги считает, что мои весточки, возможно, очень нескоро к ним попадут.

— Понятно. И ты не в обиде?

Аксель покачал головой.

— Космические Ребята могут быть очень заняты. И вообще, мне нравится им всякое рассказывать, потому что мне нужно время подумать о том, что происходит, а по большей части я слишком мало о чем-либо думаю.

Док ответил кратким кивком.

— Иногда хорошо бывает подумать.

Аксель подался вперед, словно хотел шепотом поведать что-то важное, но во всю мочь провозгласил:

— Вот оно! Думать — хорошо, если ничем другим не занят!

— Точно. Кстати, о «другом»: кажется, Бронте и Кара вот-вот начнут читать Хетману в библиотеке.

— Хей-я! — Аксель распрямился, вытянул передние лапы — на манер, вызвавший бы самое решительное неодобрение Агнес. — Мне нужно кое-что спросить у Хетмана, когда они закончат!

— Но на сей раз ты ведь подождешь, пока они действительно закончат, верно?

— Да! Да! Обещаю! Пошли! — Аксель был уже на второй ступеньке пластмассовой лестницы.

— Ты иди, мой друг. Я скоро тебя нагоню.

Аксель ринулся вниз по пластмассовой лестнице — не как существо на двух или четырех ногах, но, скорее, как многоногая машина, единственное назначение которой сбегать по лестнице что есть мочи. С нижней ступеньки он крикнул:

— Увидимся через минуту!

И тут же превратился в машину для беганья по полу, прекрасно сбалансированную.

Док посмотрел ему вслед, зная, что пройдет намного больше минуты, прежде чем он сможет нагнать, и повернулся к экрану компьютера.

— Минутку твоего времени, Регги, пожалуйста.

Иконка Регги на экране изменилась с профиля на анфас и росла в размере, пока Док не заглянул в безмятежные, внимательные черные глаза зеленой морской змеи.

— Регги готова.

— Спасибо. Вот мне интересно, каковы, скажем, шансы на то, что еженедельные отчеты нашего друга Акселя его космическим друзьям будут… м-м… перехвачены. — Док не сказал кем и даже не намекнул, зачем кому-то перехватывать послания Акселя. — Я просто хочу знать, возможно ли это.

— Сообщения Акселя посылаются в зашифрованном виде от Регги на радиотелескоп Маунт-Херрманн. Протоколы безопасности Маунт-Херрманн требуют, чтобы их сотрудники могли видеть расшифрованное сообщение, но после они пересылают его в том виде, в каком оно было изначально получено.

— Так это и есть слабое звено.

— Формально дешифрование сообщений не есть перехват, — напомнила Регги. — Это просто протокол. Дешифрованное сообщение вполне может пройти по системе Маунт-Херрманн непросмотренным.

— Но если бы кто-то захотел просмотреть сообщение…

— Оно может быть просмотрено и прочтено любым сотрудником Маунт-Херрманн.

— Понимаю.

— Регги должна напомнить, что подобное прочтение не может быть квалифицировано как перехват.

— Я понимаю, Регги. Но если бы к сотруднику этого радиотелескопа обратились частное лицо или какая-то организация…

— Тогда, по твоему определению, это может быть квалифицировано как перехват.

— Значит, возможно.

— Именно так.

— Спасибо, мой друг.

— Также возможно, что лицо или лица могли бы перехватить и расшифровать сообщение, пока оно посылается к месту назначения.

— Не исключено, но рискну предположить: маловероятно.

— На настоящий момент коды Reggiesystem не были расшифрованы никем, помимо сертифицированных получателей.

— Насколько тебе известно?

— Насколько Регги известно, — подтвердил компьютер.

— Премного тебе благодарен, милая Регги. — Улыбнувшись иконке, он повернулся к пластмассовой лестнице. — Да, и еще одно. — Док остановился и посмотрел на экран как бы неохотно и чуть сконфуженно. — В финансовых делах я ничего не смыслю, но уверен, ты прекрасно знакома с портфелем акций трастового фонда С.М.Уиллиса.

Иконка Регги погасла всего на десятую долю секунды, словно Регги надо было сходить за искомой информацией.

— Трастовый фонд С.М.Уиллиса управляется фирмой «Монро и Маккейб» от имени…

— Да, спасибо. Я был бы очень благодарен, если бы ты проинформировала Мура и Маккейба, что им разрешается покупать любые акции «Биоматии», имеющиеся в настоящее время на рынке. Они могут использовать средства, выделенные для этих целей в индексированном фонде[23] Анатоля Фортье.

— Сообщение отослано.

Док галантно поклонился, но чуть больше, чем намеревался, накренился влево, и ему пришлось восстанавливать равновесие.

— И снова прими мою благодарность. Я осторожный инвестор, но хотелось бы думать, что я нечто большее, нежели просто активы.

Он повернулся, чтобы продолжить свой обычный медленный, тщательный спуск со стола, а после проделать путь до библиотеки, — вот только между ним и лестницей возник карликовый коричневый завропод. Очень маленький завропод, который уместился бы на раскрытой человеческой ладони.

Джеральдина.

Док вздрогнул и опять сместился на левую сторону. Пасть у него открылась, но поначалу слова никак не шли с языка.

— Добрый день… Я не слышал твоих шагов…

Впрочем, их никто не слышал. Бывали времена, когда казалось, будто Джеральдина возникает из ниоткуда. Малыши утверждали: мол, видели, как она левитирует, — и Док, хотя и сомневался, никогда всерьез этого не оспаривал.

Джеральдина, как обычно, улыбалась. Многим от ее улыбки становилось не по себе… это в лучшем случае, а в худшем — страшно. В ней было своего рода всезнание, создавалось ощущение, что улыбающийся всегда на несколько шагов впереди тебя.

Голосом таким тихим, что ты никогда не был уверен, слышал его или тебе только почудилось, она подчеркнула расстояние между тремя словами:

— Ты что, дурак?

Док не обиделся. Джеральдина говорила это всем и каждому и так часто, словно скорее здоровалась, чем вопрошала.

— Да, Джеральдина. По сути, я бесконечно дурацкое существо. Но будь я менее глуп, то не знал бы, что собой представляю.

Джеральдина улыбнулась, но не ответила.

— Эбби! Эб-би! Привет! — заорал с середины комнаты Росс. Он слушал голос репортера и сосал свою редьку.

— В настоящий момент, — спросил Док у Джеральдины, — я глупее обычного?

Она промолчала, только повернула маленькую головку и уставилась на экран. Док оглянулся проверить: там еще иконка Регги или уже спряталась. Регги была видна — чуть менее загадочная, чем коричневый завроподик, но когда Док снова повернулся к лестнице, там уже никого не было.

— Ты?.. — начал было Док, обращаясь к иконке Регги, но, к облегчению своему, увидел, как Джеральдина семенит в сторону библиотеки.

— Ну хотя бы, — прошептал Док, внимательно следя за быстрыми движениями крошечных лап Джеральдины, — она не левитирует.

— Ну пожалуйста, Аксель! — Кара склонила длинную шею, чтобы строго зашептать на ухо Акселю. Ее первое предостережение, короткое «ш-ш-ш!» подействовало, но ненадолго: когда Бронте читала пассаж, где героиня истории говорит: «Я… я не могу не придумывать», Аксель не мог удержаться от крика «ДА!».

— Извини, извини, извини! — Он постарался понизить голос до шепота, но приблизительно с тем же успехом, как если бы толкал скалу соломинкой.

— Больше не перебивай!

Кара наклонила голову, словно готовясь основательным пинком вышвырнуть Акселя из библиотеки. Третье предупреждение станет последним.

Бронте, читавшая книгу, прислоненную к стулу, лишь надолго остановилась, чтобы бросить на них взгляд — жалобный, но настоятельный. Крошечный вылупленок Гвиневера, стоявшая подле Бронте, тоже оглянулась, но безмятежно и с любопытством.

Пасть у Алекса осталась широко открытой, словно готовая опять прошептать: «Извините!». Опустив голову, Кара приняла «пинковую» позу и тем пресекла дальнейшие ответы. Голубой теропод нетерпеливо переминался с ноги на ногу, словно ему хотелось в лотковую комнатку, и старался успокоиться, внимательно рассматривая ряды книг.

Библиотека была большой, хорошо освещенной комнатой, где располагались письменный стол темного дуба, длинный рабочий стол и несколько удобных кресел. На одном ее конце высокие французские окна открывались в сад. Хетман любил, чтобы в послеполуденные часы туда подкатывали его плетеную кроватку, похожую на детскую колыбель. Он не ощущал жара дня, как утром (окна выходили на восток), но заявлял, что в погожий день способен чувствовать свет.

Состояние Хетмана — без конечностей и глаз, хвост раздавлен и покорежен — позволяло немного утех. Время может быть безжалостным к игрушке. Из этих немногих утех ни одна не значила для него больше, чем слушать истории. Разумеется, имелись электронные книги, но слышать голос, исходящий от кого-то в комнате, — ну, это было более живым, более непосредственным.

Поначалу читал Том, но Бронте и Кара с готовностью заменяли его. Не просто потому, что они часто, хотя и не всегда, получали удовольствие от историй, но для них чтение было активным занятием. И к тому же общинным: на каждые посиделки собиралось десятка два завров, иногда больше.

Книги выбирал Диоген, он же был неофициальным библиотекарем, а помогал ему Хуберт. Эти тираннозавры достигали в высоту больше метра. При помощи стремянки они могли дотянуться даже до самых верхних полок.

Многие завры любили книги, даже те, кто, возможно, не умел читать. Кое-кто любил иллюстрации; другие — запах бумаги и типографской краски; третьим нравились колофоны, буквицы с завитушками и шрифты; а четвертым — просто смотреть, как Дио и Хуберт приносят им книги, как ползают по полкам наподобие библиоальпинистов, доставая требуемые тома и ставя на место ненужные. Эта пара трудилась усердно и без жалоб.

Литературные пристрастия Хетмана ограничивались по большей части повествованиями о героях и их подвигах: Дюма, Ариосто, Сенкевич, Толстой, Гюго. Бронте и Кара несколько раз брались за Шекспира, читая по ролям некоторые пьесы, и однажды с немалым трудом, но все-таки осилили «Гекльберри Финна».

Недавно Диоген выбрал книгу, которую счел переводом из Гомера, — «Улисс» Джеймса Джойса.

Ошибку быстро обнаружили, но Хетман настоял, чтобы Бронте и Кара дочитали. Хетман сказал, что молодой мистер Стивен Дедал, мистер Леопольд Блум и его жена Молли по-своему очень даже героичны.

По-своему героично Бронте и Кара продрались через роман и все его трудные пассажи.

Когда Бронте наконец достигла последних слов: «Да, я сказал: да. Да», собравшиеся завры (некоторые не расставались с романом, начиная с самой первой страницы, невзирая на то что большую его часть нашли невнятной) выкрикнули вместе с ней: «Да!».

Хетман своим низким, скрипучим голосом завершил их одиссею, сказав:

— Вос-смош-шно, с-следуюш-шую книгу надо выбрать покорош-ше. И ш-шуть более традиш-шионную.

Тут уже все собравшиеся завры закричали:

— ДА!

Диоген выбрал (думая, вероятно, о вылупленыше Бронте Гвиневере, самом первом заврике, какой родился в доме) книгу под названием «Маленькая принцесса»[24]. Битв в ней не было, и атак кавалерии и защит баррикад тоже, но Хетман счел маленькую девочку Сару Кру героиней: без матери, потом без отца, потеряла свое место в жизни, с ней приключилось столько бед…

Тем заврам, кто слушал вместе с ним, Сара тоже понравилась, что было редкостью: они не привыкли симпатизировать человеческим детям, как бы те ни бедствовали. Но Сара и ее друзья показались им другими. Возможно, потому что Сара обладала врожденными порядочностью и чувством справедливости, которое они нашли по меньшей мере необычным.

А может, симпатии объяснялись еще проще: Сара разговаривала со своей куклой Эмили. Она была человеком, который уважал свои игрушки, а такое качество умел оценить почти каждый завр.

Даже Жан-Клод и Пьеро — два тираннозавра, чье внимание редко когда удавалось отвлечь от каталога «Стейки с Ранчо Айдахо», — посочувствовали голодающей Саре, заключенной в холодную и темную чердачную каморку.

— Будь у меня гамбургер, — прошептал Жан-Клод, — я бы дал ей кусочек.

— Будь у меня гамбургер, — ответил Пьеро, — я бы дал ей… Ну, в книжке говорится, она любит булочки.

Завры напряженно слушали. Акселю понравилось, как Сара назвала крысу, которая жила в стенах, — Мельхиседек. Он беззвучно двигал челюстями, пробуя на вкус каждый слог: захлопывал их на звуке «м», открывал на каждой гласной, прижимал язык к нёбу, чтобы получился «к», и выдувал воздух через узкий коридорчик, чтобы получился легкий шип. Чем больше он осваивался с именем, тем больше воображал крысу не крысой, а, скорее, завриком: маленьким и грязным, зубы, конечно, побольше и поострее, но глаза, как у малыша.

Хуберт поднял похожий на плиту, переплетенный в кожу географический атлас и задвинул его на одну из нижних полок так тщательно, что Аксель невольно восхитился точностью — и тишиной — его движений.

Диоген, который как раз нес на место том «Тристрама Шенди»[25], остановился, на мгновение захваченный чтением.

Бронте достигла того места, где Сара объясняет подруге, что делает вид, будто она узница Бастилии, а потому стучит по стене, чтобы общаться с заключенным в соседней камере.

— «Ах, Сара! — весело прошептала она. — Это как в романе!» — прочитала Бронте, искусно передавая восторг подруги Сары. — «Это и есть история, — сказала Сара. — Все — история. Ты — история, я — история. Мисс Минчин — история».

— История! — прошептал Аксель…

…И тут «Тристрам Шенди» выскользнул из лапы Диогена. С громким, резким шлепком книга упала на пол.

По счастью, никто из малышей под упавшую книгу не попал. Те немногие, что стояли рядом, пискнули и бросились врассыпную.

Аксель не заметил, что Бронте перестала читать, потому что морда Диогена исказилась от внезапного спазма. Он видел только Дио и слышал лишь мучительное хрипение.

Хуберт бросился к нему, но левая нога Дио уже подгибалась.

— Назад! — крикнул Хуберт малышне, когда Дио, уцепившись за стол для чтения, попытался восстановить равновесие (тщетно) и повалился правым боком на пол.

Малышня запищала, стала звать Дио, когда Хуберт над ним наклонился.

— Диоген! — прошептал он, приподнимая голову друга. — Что?..

— Не давай… Пусть малыши не видят. — Его взгляд застыл.

Первым побуждением Акселя было броситься к Дио, но он не мог пошевелиться, не мог оторвать глаз.

— Беги наверх! — приказала ему Бронте. — Беги за Томом! Скорее!

Но Аксель только стоял, разинув пасть.

— Аксель! Пожалуйста!

— Ну! — Переступив задними лапами, Кара подхлестнула его хвостом.

Подпрыгнув, он бросился к лестницам со всей своей немалой скоростью, крича на бегу:

— Том! Том! Дио плохо!

Том, наверное, услышал переполох. К тому времени, когда Аксель взбежал по лестнице, он уже стоял на пороге своего кабинета.

— Том! Том!

— В чем дело?

— Дио! Он упал! Он уронил книгу, а потом упал!

Том уже открывал дверцу шкафа.

— Сейчас спущусь! — Он вынул что-то вроде пары маленьких ласт и узкую пластмассовую коробочку, потом сунул под мышку металлический баллон.

— Дио заболел?

— Не знаю. — Он достал из шкафа пластмассовую воронку-пирамидку.

— Мы сумеем ему помочь?

Том тыкал в кнопки телефона.

— Попытаемся.

Аксель то и дело забегал вперед, потом возвращался, точно все в мире двигалось слишком медленно.

— Маргарет? — говорил в телефон Том. — Можешь приехать прямо сейчас? Это Дио. — Потом он пошел быстрее и на ходу сказал Акселю: — Она едет.

Но голубому завроподу пришлось еще дважды возвращаться к нему, точно он думал, что Том заблудится и ему надо показать, где библиотека.

Внизу завры уже столпились в библиотеке или спешили туда. Бронте и Кара старались не пускать их в комнату, а Хуберт скорчился над Диогеном, делал своего рода искусственное дыхание, нажимая ему на грудь пальцами передних лап.

— Он дышит? — Опустившись на колени подле Дио, Том распутал провода переносного дефибриллятора.

Хуберт покачал головой.

— Пульс прощупывается?

— Нет.

— Давай попробуем перевернуть его на спину.

Проще сказать, чем сделать. У тираннозавра спина очень узкая, а тело массивное. Но они постарались, насколько смогли.

Они испробовали искусственное дыхание, потом принесенный Томом баллон с кислородом. Он наложил коническую маску на морду Дио, но пульс все равно не появлялся.

Под дефибриллятором тело Дио на первых двух ударах дергалось, но с каждой попыткой эффект все слабел.

Они все пытались и пытались — искусственное дыхание, потом дефибриллятор, — пока совсем не измучились.

Когда приехала доктор Маргарет, Том обливался потом. Правая нога Хуберта подергивалась, но он снова и снова накладывал кислородную маску на морду Дио.

— Том, — позвала врач, но тот не останавливался. — Том!

Том не слышал, не мог услышать.

Поставив на пол свой чемоданчик, доктор Маргарет опустилась на колени рядом с Томом и Хубертом. Она положила руку на кислородную маску, кивнула Хуберту и сняла ее. Тома она мягко тронула за плечо, потом качнула головой и ему тоже.

— Его больше нет.

Огрызок редьки с крошечными продольными бороздками упал на пол и покатился, пока не остановился у хвоста Барабу Боба.

Аксель все это видел и при словах врача почувствовал, словно сам падает на пол, и потолок вдруг сразу исчез, и власти над ним не было никакой, кроме гравитации. В иных обстоятельствах это привело бы его в величайший восторг, но сейчас гравитация не означала ничего, помимо пустоты, и холода, и неумолимого, безразличного внимания.

Завры прервали молчание единым общим всхлипом, но от этого Аксель еще острее почувствовал, что его уносит неведомой волной.

Гермиона, автозавр, стоявший у кроватки Хетмана, шепнула ему:

— Хетман! Диоген, он…

— Я с-снаю, — сказал Хетман. — Мне покас-салось, ш-шизнь уш-шла из комнаты. С-стало темнее, праф-фда?

Прошло совсем немного времени с тех пор, как Бронте перестала читать, но осенний свет уходит быстро. Все словно бы это почувствовали — и люди, и завры. Писк и всхлипы утихли, и тьма подползла чуть ближе.

Только Аксель хоть что-то сказал. Он больше не падал, но и не был вполне уверен, где находится, будто все было большим путешествием. Он посмотрел на доктора Маргарет и спросил:

— Но мы же не можем сдаться, верно?

Доктор Маргарет опустила взгляд и нежно положила ему руку на спинку.

— Мы не сдавались, Аксель, — и еще печальнее закончила мысль: — Но мы проиграли.

Ужасное, пустое чувство — стоять перед закрытой дверью. Например, перед дверью в ту часть дома, за которой находятся кабинет Тома Гровертона и лаборатория, куда Том и доктор Маргарет унесли Диогена.

Завры ждали снаружи — все до единого. Они запрудили коридор второго этажа от двери Тома до края ступенек. Хуберт привез Хетмана с его колыбелькой на лифте. Вместе с ними приехала Гермиона.

Делать в коридоре было нечего, но они не знали, куда еще пойти, ведь Диоген там. Они просто хотели быть к нему поближе.

Аксель прижался ухом к двери и постарался что-нибудь разобрать.

— Может, — прервал он тревожное молчание, — может, они пытаются его вернуть!

— Аксель, — начала Кара, но долго молчала, прежде чем продолжить: — Он не может вернуться.

— Но… но… — Аксель протянул к ней передние лапки. — Есть ведь столько хитрых научных штук, я об этом по видео смотрел. Есть ведь что-то, чем они могут вернуть Дио?

— Если бы, — негромко сказал Док.

Резко повернувшись, Агнес пробуравила Акселя взглядом.

— Думаешь, они пойдут на такое ради завра? Нет! Они приберегают это для себя, а все остальные могут катиться к черту!

— Агнес! — вмешался Слагго с большей, чем обычно, озабоченностью. — Не можешь же ты… Нет, только не Том! Только не доктор Маргарет!

— Люди могут стать против тебя… в любой момент!

— Хватит! — Кара сгибала шею, пока не посмотрела прямо в глаза Агнес. — Ты расстраиваешь малышей. Ты всех расстраиваешь!

— А мне плевать! — Агнес задрала шипастый хвост. — Мелюзга должна знать!

— Если мне позволено будет указать причину… — начал Док.

— Ты наконец заткнешься, а? — Агнес с силой ударила хвостом об пол. — Все болтаешь и болтаешь! Ты надутый индюк! Ты…

— …причину, почему мы тут, — закончил свою фразу Док и вздохнул.

Кара сверкнула глазами на Агнес.

— Прояви уважение!

— Вы что, все до одного кретины? — Агнес, похоже, преисполнилась еще большей решимости продолжать. — Разве вы забыли…

— Пош-шалуйста! — Мольба прозвучала из колыбельки, хриплая, но настоятельная и ясно различимая, невзирая на гвалт. — С-сейчас не ф-фремя для с-сор!

Глянув на кроватку, Агнес опустила хвост. Никто, кроме Хетмана, не мог заставить ее смягчиться. Она свирепо посмотрела на Кару, на Дока — на всех завриков вокруг, челюсти у нее были крепко сжаты, кончики бровей устремились вниз.

— Я… я просто не люблю, когда закрывают двери! — Отвернувшись, она вперилась взглядом в дверь, бока у нее вздувались и опускались с каждым тяжелым, яростным вдохом.

Надеясь что-нибудь расслышать, Аксель не отходил от двери.

Рядом с ним пристроился, вытянув прямо перед собой лапы, словно все еще стучал по своей клавиатуре, Престон. Казалось бы, крайне неудобная для динозавра поза, но для Престона — вполне привычная.

— Я было подумал, они что-то там делают, — сказал Аксель, не отнимая головы от двери. — Но нет, они просто разговаривают.

— Иногда и разговоры бывают делом, — отозвался Престон.

— Помнишь, — сказал Аксель, поднимая голову, — в кино про Фрэнки Штейна одного парня положили на большущий стол? И пустили сквозь него молнию, чтобы он снова ожил?

Престон кивнул.

— А вдруг у них тоже есть такая машина? А вдруг они сумеют пропустить молнию через Дио?

— Боюсь, это просто сказка, — сказал Престон. — В жизни, когда через кого-то пропускают молнию… э-эх, электричество — оно их убивает, оно полезно только в малых дозах, как в разрядниках, которые принес Том.

— Но ведь в сказках и правда есть, так? Я хотел сказать, ты же истории пишешь. Разве в твоих не уйма правды?

— Уйма, — согласился Престон, печально глядя на Акселя, — но правда в них то, что происходит внутри персонажей. Все приборчики, все лаборатории и космолеты… эту часть я придумываю.

— А-а. — Аксель соскользнул вниз по стене и сел. — А-а.

— Жаль, что у нас нет такой машины.

— И мне жаль, — ответил Аксель, но без особого энтузиазма, потом вдруг просиял: — Мы можем ее построить! — Он подскочил, как мячик. — Попросим Регги помочь!

— На это уйдет сколько-то времени, Аксель. С неделю, наверное. А тогда для Дио будет уже слишком поздно.

— А-а, — опять повторил Аксель.

— То есть даже если бы ты сумел ее построить…

— А-а.

— А сейчас нам, думаю, надо готовиться к прощанию, — сказал Престон.

— Я… — Аксель затряс головой. — Я не могу-у!

Дверь отворилась. Аксель с Престоном поскорее отодвинулись, освобождая дорогу доктору Маргарет. Вид у нее был очень усталый, когда она стала на колени перед заврами, чтобы не смотреть на них со слишком уж большой высоты, и десятки глаз уставились на нее в ответ.

И во всех этих глазах — она знала — были память и понимание. Они сознавали, кто они есть, и помнили, чем они были.

— Все тут? — спросила она.

— Да, — ответила Кара, оглядывая собравшихся в коридоре завров.

— Дио нет, — добавил Кинкейд, ярко-желтый коритозаврик, но потом сообразил, что сморозил: — Ой!

— Как Том? — спросила Бронте.

— Не слишком хорошо, — отозвалась доктор Маргарет. — Ему кажется, что он мог бы сделать больше.

— Хм! — сказала Агнес, подозрительно буравя врача взглядом.

— Нам нужно готовиться, — продолжала доктор Маргарет. Слова вроде «погребение» и «похороны» не произносились. — Помните Бика? И Рюньона?

— Конечно, помним! — рявкнула Агнес. — Ты что, думаешь, мы безмозглые?

Крохотный трицератопс Бик заснул как-то вечером под стулом и не проснулся. Игуанодона Рьюнона Хуберт однажды нашел на полке, свернувшегося и холодного.

— Мы закопали их снаружи, — сказал Слагго, — под индийской сиренью. Мы решили: летом им цветы понравятся.

— Там цветы собраны в такие красные ракеты, — пояснил, как мог, оранжевый стегозавр Элиот.

— Верно, — откликнулась доктор Маргарет. — А теперь то же самое мы должны сделать для Дио.

— Ему всегда нравился тот куст, — проговорила Бронте. — А еще он клал на могилы цветочки из шелка. Когда ветер их уносил, он бежал за ними и возвращал на место.

— Он всегда такие вещи делал, странные и хорошие, — прошептала Вероника, стоявшая рядом с Элиотом.

— Мы говорили со Сьюзан Леахи из Фонда. Завтра она приедет с…

— Со специями? — подсказал Алекс.

— С инспекцией, — поправила доктор Маргарет.

— Лучше сделать это поскорее, — заключил трицератор Чарли. Его подруга Рози постучала ему по плечу передней лапой и качнула головой.

— У нас будет панихида, — сказала доктор. — Такая, какую вы сами захотите.

— Мы его увидим? — спросила Кара.

— Если хотите.

— Мы и ему можем сайт создать, — сказал Престон. — Как для остальных. Чтобы фотографии вывесить и еще разное.

— Это было бы чудесно, — согласилась доктор Маргарет.

— И музыку выберем, какая ему нравилась, — сказала Вероника.

Пять Мудрых Буддазавров кивнули в знак одобрения.

— И каждому надо предоставить слово. — Бронте опустила глаза на Гвиневеру. — Пусть все скажут, что мы чувствуем. Как мы его помним.

Росс исхитрился раскопать где-то еще огрызок редьки, и эта крошка вылетела теперь у него изо рта, когда он крикнул:

— Эб-би!

— Сейчас не время слушать радио, — отрезал Альфонс. — Кроме того, я оставил его внизу…

— Нет! — сказал Росс. — Пошлем мейл. Расскажем Эбби!

— А, ну да, — смешался Альфонс. — Сомневаюсь, что это ее работа, но можно поискать адрес станции, если хочешь послать ей письмо по электронке…

— О'кей!

— А можно нам?.. — начал Жан-Клод, жалобно сплетя пальцы передних лапок.

— Да? — подстегнула его доктор Маргарет. — Чего бы тебе хотелось?

— А можно нам… что-нибудь… поесть?

— Это все, о чем ты думаешь? — крикнула Агнес. — Ты что, хочешь, чтобы нам Дио на вертеле зажарили?

— А! Не-е-ет! — Жан-Клод отчаянно замотал головой. — Не-ет! Знакомых нельзя есть! — Пьеро рядом с ним согласно закивал.

— С чего это? — Агнес зашагала к ним. — Они там, наверное, уже порезали его и сварили!

— Агнес! Нельзя так говорить! — вмешался Слагго, но Агнес его отпихнула.

— А откуда нам знать? — кричала она. — Том мог его убить! Он же молотил его по груди! Пытался прикончить электрошоком! Что если в том баллоне был ядовитый газ!

Доктор Маргарет встала.

— Агнес! Нам надо поговорить. Сейчас же!

Нагнувшись, она крепко схватила завра поперек живота.

Агнес не сопротивлялась, зато закричала остальным:

— Видите? Видите? Я говорила, они могут стать против нас! Динозавриане, защищайтесь! Люди сошли с ума!

Толпа расступилась, освобождая дорогу доктору Маргарет к лестнице на чердак.

— Мне ее жалко! — сказала Рози, глядя, как они исчезают наверху.

— Как ты можешь? — воскликнула Кара. — После всего, что она наговорила!

Рози тряхнула головой.

— Я про доктора Маргарет.

Пока завры смотрели им вслед, Док заметил, что дверь в кабинет Тома на несколько сантиметров приоткрыта. Он осторожно потянул за нее, чтобы она отворилась чуточку шире, и ступил внутрь. Оборачиваясь закрыть ее, он нос к носу столкнулся с Акселем.

— Тебе лучше сюда не ходить, — посоветовал ему Док.

— Я должен! — взмолился Аксель. — Мне надо увидеть Дио!

— Ну, может… — Доку не хотелось привлекать внимание остальных, что уж точно произойдет, если оставить Акселя под дверью. И надо бы избавить его от еще большего расстройства… — Только тихо, — предупредил он, отступая на шаг и давая ему войти, потом толкнул дверь и дождался мягкого щелчка.

Доктор Маргарет отнесла Агнес в «музей» — так завры называли чердак под крышей, где хранили всякую всячину, которую хотели сберечь, а еще то, что им присылали. Шкафы и полки полнились пластмассовыми фигурками, фарфоровыми куклами, вышитыми подушечками, засушенными цветами, пластмассовыми машинками, очками для чтения, коробками фотографий, папками открыток или детских рисунков и многим другим. Завры могли приходить сюда и вспоминать — или делать вид, что вспоминают. В середине комнаты стоял столик, возле него — пара деревянных стульев, наверх вела пластмассовая лесенка. Доктор Маргарет посадила Агнес на середину стола, пододвинула стул и села, глядя на нее.

Агнес только смотрела в ответ — свирепо и молча.

— Я не собираюсь объяснять тебе, что ты можешь говорить, а что нет.

— Наплевать.

— Но мне очень надо, чтобы ты сохраняла голову на плечах. Мы все в тебе нуждаемся, чтобы это пережить.

— Мне плевать.

— Нам всем больно.

— А МНЕ ПЛЕВАТЬ! — Агнес ушла на край стола и повернулась спиной к доктору Маргарет.

— Если бы ты только могла приберечь свой гнев…

— Чего ради?! — Она застучала хвостом по столу. — Это все, что у меня есть! Кроме гнева, у меня нет ничего!

— Неправда.

— А тебе откуда знать? Ненавижу! Ненавижу смерть! Ненавижу жизнь! А все остальное — чепуха и сказки. Даже те, которые я рассказываю малышам! Сплошь чепуха, и я ее ненавижу!

— Том сделал для Диогена все, что мог. У Дио был порок сердца. Он скрывал это и не соглашался на операцию: вдруг она урежет средства, предназначенные для всех остальных. Когда случился приступ, Том не мог сделать большего, чем сделал. На свете нет человека, который печется о вас так, как Том, и с твоей стороны, Агнес… — тут Маргарет впервые повысила голос, — несправедливо так на него набрасываться.

— И чего ты от меня хочешь? — Агнес смотрела за край стола, все еще стоя спиной к доктору.

— Не знаю.

Доктор встала, одолеваемая то ли гневом, то ли усталостью. На полке в шкафу неподалеку она разыскала деревянную коробочку. Когда-то коробочка была обита красной материей, которой полагалось походить на бархат, но за годы и яркие краски поблекли, и мягкая пушистость вытерлась.

Услышав ее шаги, Агнес повернулась посмотреть, что доктор ищет в шкафу.

— Что ты делаешь? — взорвалась она, увидев коробочку. — Положи на место!

Доктор подняла крышку. Внутри лежала цепочка с позолоченной звездой Давида — детское украшение.

— Не трогай! — Агнес смотрела на маленькую звезду.

Не касаясь содержимого, доктор Маргарет подвинула коробочку поближе к Агнес.

— Однажды жила-была девочка, которую ты очень любила. Разве это сказка?

— Тут все не так! Она не была… она…

— Как по-твоему, чего бы она от тебя хотела?

Подбородок, который обычно Агнес держала непреклонно вздернутым, задрожал. Она зажмурилась, словно сдерживая слезы, которые завры производить не умели, но на ее мордочке отразились все муки, их сопровождающие. Ее пасть разинулась, словно она хотела взвыть, но никакого звука не получилось, пока она не прошептала имя «Молли», согнула ноги и опустилась на поверхность стола.

Доктор посидела с ней несколько минут, потом оставила ее в «музее», пообещав никому (даже Тому, вообще никому!) не рассказывать, что тут случилось, и пошла вниз — помочь остальным проводить Диогена.

Доктор Маргарет вышла из кабинета, оставив Тома за письменным столом: глаза закрыты, руки сложены, но не как для молитвы — пальцы сцеплены в плотный замок. Его голова чуть приподнималась и опускалась в такт тяжелому, медленному дыханию. Он поймал себя на мысли, что заставляет свою грудь вздыматься так, как не мог заставить дышать Диогена. От этого замок пальцев сжался еще крепче.

Он едва мог заставить себя посмотреть на Диогена — нет, не на Дио, на оболочку. Доктор Маргарет накрыла тельце простыней, так что виднелась только голова. На морде Дио не было ни отрешенности, ни «покоя в смерти». Морду перекосила гримаса последней обжигающей боли. То же стягивание лицевых мышц, то же самое недоумение Том видел на лице своего отца. Мальчику не полагалось такое видеть, но он пробрался в комнату, где нашли тело папы. Он хотел обнять его в последний раз, но вместо того отшатнулся с ужасом.

Тогда он по-мальчишески поклялся, что когда-нибудь непременно победит смерть. «И ты, о смерть, сама умрешь тогда», — писал Джон Донн. Но любым стихам про смерть слишком многое противоречило в мире, каким он его знал.

На столе у Тома чирикнул телефон. Он снял трубку, думая, что это Сьюзан Леахи перезванивает с новыми инструкциями или, может, женщина, которую она рекомендовала для приготовлений к похоронам.

— Происхождение звонка не может быть установлено, — сообщила Регги. — Хочешь принять?

Том сделал глубокий вдох:

— Давай.

— Алло.

На другом конце провода мужской голос, интеллигентный и хорошо поставленный, как у актера или диктора новостей, произнес:

— Том, мы только хотим помочь.

Том уже слышал этот голос раньше и нажатием кнопки прервал разговор. Почти тут же телефон чирикнул снова. Том все не брал и не брал трубку, пока его не стало тошнить от звона. Он посмотрел за окно — на обступивший дом лес, словно мог углядеть там звонившего, который, несомненно, за ним подглядывает. И как они всегда узнают?

— Происхождение этого звонка не может быть…

— Принять, — сказал Том. Он и сам не знал, зачем это делает, разве только в искупление.

— Том, ваши наниматели укрывают огромные сокровищницы знаний, препятствуя исследованиям величайшего потенциала. Мир может стать лучше, счастливее. Почему они этого не хотят? Том, мы знаем, вы хороший человек. Если мы…

Он снова нажал «Разъединить», на сей раз ткнул в кнопку с большей силой. Есть пределы даже искуплению.

Он посмотрел на стол, упер в него локти, закрыл лицо руками.

— Прости, что тревожу тебя, Том.

Голова Тома рывком поднялась. Он перевел взгляд на дверь — там стояли Док и Аксель.

— Вы тут давно? — Том повернулся к ним вместе со стулом.

— Несколько минут.

— Вам что-нибудь нужно?

Док покачал головой.

— Не совсем.

— Мне хотелось бы немного побыть одному…

— Вот поэтому я здесь. — Док сделал шаг вперед. — Я боялся, что ты пожелаешь быть один. Мне понятна потребность в одиночестве. Но горе и одиночество — не самая лучшая компания. Как подвыпившие гуляки, они на любого способны навлечь беду.

Аксель постучал его по боку самым кончиком хвоста.

— Можно мне теперь увидеть?

Док посмотрел на стол в другом углу комнаты — на простыню и фигуру под ней.

— Терпение, — шепнул он. — Пару минут… Моя история тебе хорошо известна, — сказал он Тому. — Меня купили для маленького мальчика. Смышленого маленького мальчика с живым воображением. И доброго — в отличие от большинства бывших владельцев моих друзей. Но это был очень больной маленький мальчик, а потому он много времени проводил в больнице. И я вместе с ним. Моей задачей было стать его товарищем и — до некоторой степени — защитником.

Он сделал еще шаг вперед, хромая нога подгибалась чуть больше обычного. Нагнувшись, Том подобрал его и мягко посадил на стол.

— Благодарю тебя. Проще говорить на одном уровне с собеседником. Видишь ли, я был сконструирован, чтобы походить — с некоторыми допущениями — на огромного тираннозавра рекса, когда-то считавшегося самым грозным хищником на земле. Правда это или нет, любого маленького мальчика трудно убедить в обратном. Таким считал меня тот маленький мальчик. Так вот, у него часто случались кошмары. В них его болезнь обретала облик чего-то, что он поначалу звал «серым человеком». Позже он стал звать его «человеком-тенью» или «тварью из тени». От кошмара к кошмару природа твари чуть изменялась, но цель оставалась непоколебимой. Она существовала, чтобы забрать мальчика.

Глянув вниз, Док увидел Акселя у ножки стола, где лежал Дио. Том тоже заметил и повернулся перехватить Акселя прежде, чем он попытается сам вскарабкаться на стол.

— Но, но… мне нужно ВИДЕТЬ! — заверещал Аксель, когда Том посадил его на письменный стол подле Дока.

— Мой добрый друг, — прервал его Док, — давай посмотрим на него вместе. Ты поймешь. Просто потерпи… Мальчик просыпался от кошмара, — продолжил он свою историю, — и крепко меня обнимал. «Док! Док! Тень здесь!».

И Аксель, уставившись на дальний стол, прошептал:

— Тень!

— А я говорил ему: мол, не надо бояться, мол, я никакую тень к нему не подпущу. — Док поднял глаза на Тома. — Это была ложь, но я сам хотел в нее верить. И знаю, будь способ обменять мою жизнь на его, я, возможно, согласился бы. Однако «самый грозный хищник на земле» оказался не ровня той страшной болезни.

— Так Тень его сцапал? — Аксель повернулся к Доку, чьи тяжелые веки поднялись ровно настолько, чтобы приоткрыть темный янтарь радужки.

— Его последними словами были: «Док! На помощь! Они идут!». «Они идут», — сказал маленький мальчик; очевидно, к «твари из тени» подоспело подкрепление. — Он опустил голову, сделал глубокий вдох. — Я ведь говорил: у ребенка было богатое воображение. Я обещал ему, что сумею его защитить. А оказался беспомощен. После меня забрала к себе бабушка мальчика, и опять, когда она заболела, я не сумел ничего сделать.

— Опять Тень, — вмешался Аксель.

Док кивнул.

— Ей я хотя бы ничего не обещал. Она знала, что я себя-то самого защитить не могу.

Док протянул переднюю лапу Тому.

— Прости, что утомляю тебя этими ненужными реминисценциями. Ими я хотел…

Кивнув, Том взял протянутую лапу большим и указательным пальцами.

Телефон снова чирикнул. Все трое вздрогнули от внезапного оглушительного звона.

Застыв в изумленной позе, Аксель глянул на телефон и спросил:

— Этот Тень… ну, знаете… он не звонит?

Поначалу Том не хотел брать трубку, но Док указал на телефон:

— Быть может…

Том трубку снял.

— Происхождение этого звонка…

— Принять.

Он нажал на кнопку селекторной связи, чтобы всем был слышан человек с профессиональным голосом, теперь чуть более настоятельным и начавшим без приветствия или имени:

— Разумеется, вам гарантировано вознаграждение и весьма внушительное, но дело не в этом. Вы смогли бы поехать куда угодно, Том. Делать, что угодно. Стать, кем угодно. Разве то, что у вас есть сейчас, можно назвать жизнью? Весь день, всю ночь без человеческого общения. Все время проводить с игрушками.

— Он говорит, как моя мать, — прошептал Том.

— Образец ткани, — продолжал голос. — Несколько капель крови или любой другой жидкости. И на основе этого образца мы могли бы найти лекарство от смертельной болезни. Или могли бы увеличить продолжительность человеческой жизни на двадцать, тридцать лет. Разве создание лучшего мира не стоит нескольких капелек крови?

Том поглядел на Дока, Док посмотрел сперва на него, потом на телефон и протянул правую лапу к трубке.

— Можно?

— Прошу.

— Мой дорогой сэр, — сказал в телефон Док. — Мне тоже бы хотелось сделать мир лучше.

Голос на другом конце не ответил.

— В вознаграждении я не заинтересован, — продолжал Док. — И, уверен, вы тоже. И корпорация, которую вы представляете. Я знаю, что ради блага человечества ваши лекарства и вакцины будут распространяться во всех уголках света и всем созданиям, невзирая на прибыль или даже на цену.

На другом конце — тишина.

— И ради столь благородных целей, мой дорогой сэр, разве не было бы уместнее вести переговоры с самими донорами? Так вот, я здесь. Я вас слушаю, сэр. Вы спросите у меня, не хочу ли я подарить мои ткани, несколько капель моей крови либо любой другой жидкости?

Они услышали громкий щелчок разъединения. Док печально улыбнулся Тому.

— С нами они не хотят разговаривать, верно?

— Спасибо. — Том снова взял Дока за лапу.

— Это тебе спасибо, мой друг. Я получил удовольствие. — Но тут Док перевел взгляд на Акселя, который не отрывал глаз от дальнего стола. И снова вздохнул: — Ты правда хочешь его видеть?

Аксель кивнул. Док глянул на Тома.

— Прости мою ошибку. Я было подумал… или, возможно, не подумал…

— Он уже здесь, — отозвался Том. — Сомневаюсь, что сможем теперь его отговорить.

— Прекрасно. — Док положил переднюю лапу на спину Акселя.

Том осторожно взял их и отнес на второй стол. Он чувствовал, как трепещет Аксель, и, опуская завров, посмотрел на длинный шрам у него на спине. Давно зажил, подумал он, но разве такие раны вообще заживают?

Все трое глядели на неподвижное тело: казалось, ничего столь неподвижного они не видели никогда. Они смотрели на пораженное, застывшее лицо Диогена, и каждый вспоминал его жесты и слова, и каждого на мгновение захлестнуло сознание хрупкости живых существ — точь-в-точь бумажные кораблики, затерявшиеся в буре.

Никто, вероятно, не ощущал эту бурю острее Акселя. Он единственный из троих заговорил. Он заглянул в глаза Дио и произнес «Ланселот!», словно это было что-то, что он забыл в нормальном водовороте вещей — до сего момента.

А когда не мог больше смотреть, то опустил голову, так что слово, которое он произнес, получилось смятое.

И сказал он:

— Нет!

Мисс Кристина Уондерли приехала в фургончике без логотипа. Она была низенькой и грушевидной, с коротко стриженными седеющими волосами, предававшими ее моложавое лицо. Одета она была без похоронной формальности: в холщовые брюки и фланелевую рубашку. И с собой принесла чемоданчик, похожий на тот, в каком носят инструменты водопроводчики.

При виде Диогена на столе у нее вырвался полустон-полувозглас, и она поспешно извинилась перед Томом.

— Ребенком я любила динозавров, — сказала она. Коснувшись места под подбородком Дио, она помассировала его, пока выражение муки на морде завра не исчезло. Она опустила ему веки и плотно сжала челюсти, и Дио, как показалось, почти примирился сам с собой.

— Так лучше, верно?

Том кивнул.

— Полагаю, Сьюзан Леахи вам уже объяснила…

— Что его нельзя увозить за пределы участка? Да, мы с партнером все поняли.

— И что есть лица…

— Эти «лица» ко мне уже обращались, — отозвалась мисс Уондерли. — И они действительно предлагали нам деньги. Но мы не заинтересованы в деньгах.

Уперев руки в бока, она посмотрела на Дио.

— У меня есть детский гробик, который прекрасно подойдет. Можно устроить его на правом боку, совсем как сейчас. Надо только чуть подвернуть ему хвост, и мы сложим передние лапы на груди, прежде чем произойдет полное окоченение.

Она объяснила Тому, что сейчас существует метод, позволяющий подготовить тело к панихиде без тягот бальзамирования и сложной косметологии. В нем используется своеобразный фиксатор, которым опрыскивают тело. Она может провести процедуру прямо тут, в небольшой воздухонепроницаемой палатке. Но Тому все равно придется на несколько часов уйти из кабинета. Химикаты довольно едкие.

— Знаю, звучит так, словно мы покрываем тело глазурью. Наверное, это отчасти правильно. Но ничего лучшего пока не придумано.

Утром, сказала она, ее партнер выкопает могилу мини-экскаватором, а после панихиды засыплет. Через несколько дней можно будет поставить памятник, надо только сообщить заранее, какую выбить надпись.

Том поблагодарил Кристину.

— Я схожу в фургон за оборудованием, — сообщила она.

— Вы отклонили предложенные деньги, — Том открыл перед ней дверь. — Интересно, почему?

Мисс Уондерли посмотрела на него снизу вверх и задумчиво поджала губы.

— Трудно сказать. Я даже не знаю, почему вообще согласилась принять ваш заказ. А вы способны объяснить, почему делаете то, что вы делаете?

Том понурился.

— Свое дело я делаю не слишком хорошо.

— А вот Сьюзан Леахи говорила иное.

Выйдя из кабинета, мисс Уондерли осторожно пробралась через толпу завриков, собравшихся в коридоре. Она посмотрела в их поднятые мордочки и обернулась к Тому.

— Она была права. Я про Сью Леахи.

— В чем?

— Относительно вас. — Потом снова перевела взгляд на завров: — И про вас тоже сказала верно. — Нагнувшись, она обратилась к ближайшему завру: — Мы с партнером сделаем все по высшему классу. Мы очень сочувствуем вашей потере.

Пока мисс Уондерли шла к лестнице, Аксель смотрел на нее снизу вверх. Он надеялся, что она тоже врач, вроде доктора Маргарет, но такой, который специализируется на возвращении, такой, который мог бы вернуть Дио. Когда она спускалась на первый этаж, свет лампы отбросил ее длинную тень на стену, и это был совсем не силуэт невысокой, грушеподобной, коротко стриженной женщины. Нет, это был кто-то выше, тоньше и с острым профилем.

Аксель сразу его узнал.

— Человек-Тень! — прошептал он.

Малыши, стоявшие поближе, повторили его слова, словно прекрасно понимали, кто такой Человек-Тень. Они прижались друг к другу, пока силуэт не исчез с лестницы.

За обедом почти все завры отказались от еды.

И после обеда лучше не стало. Никаких игр. Никакой музыки. Никакого кино. Престон сидел у экрана с Элиотом и Вероникой, они запускали сайт — с картинками, видео и любыми, какими могли сыскать, мелочами, свидетельствами того, что их друг жил здесь. Престону полагалось написать поминальную речь, но он сумел выдавить только: «Мы потеряли нашего любимого друга Диогена». Слишком рано было писать что-то большее.

Кара подобрала с пола «Маленькую принцессу», которая так и лежала открытая у окна библиотеки. Мысль оказалась неудачной. Они с Бронте бросили книжку, когда Диоген упал. Рассказ прервался на том месте, когда Сара вне себя от разочарования и досады швыряет свою куклу об пол и отбивает ей нос. Кара прочла: «Ты набита опилками. У тебя никогда не было сердца. Ты не умеешь чувствовать. Ты только кукла!».

Наверное, надо просто вернуть книгу на полку, подумала Кара, разве только Хетман…

Хуберт, молча стоявший над ней, нагнулся и поднял книгу, осторожно взяв передними лапами. Он двигался тихо и размеренно — как все крупные завры.

— Когда будем готовы, — прошептал он хриплым голосом и ушел назад к полкам.

Время сна было наихудшим.

Завры всегда спали кучей посреди комнаты. Дио и Хуберт доставали из шкафа одеяла, накрывали всех и занимали свое место.

Теперь кого-то не хватало. Малыши, привыкшие устраиваться подле Дио, у его хвоста или спины, не знали, куда ложиться. Те, кто спал рядом с Дио, и те, кто спал рядом с ними…

Пусть заведенного порядка уже не было, все равно кого-то не хватало. Завры рассеялись группками по комнате. Они смотрели друг на друга и на место, где полагалось быть спальной куче, где Том и Хуберт расстелили одеяла, но не могли заставить себя лечь.

Том принес одеяло и пару подушек. Той ночью он решил остаться в спальной комнате. И доктор Маргарет тоже.

— Помню, мама мне говорила: «Помолись на ночь», — сказала доктор Маргарет. — Таков был ее ответ на все на свете. И я молилась и молилась, пока просьб не стало так много, что я не могла заснуть.

Том кивнул.

— Однажды я возил маму на могилу отца. Она у меня набожная женщина. Не пропускает ни одной службы. Всегда говорит о том, что папа «оттуда, где он сейчас, смотрит на нас». Мы пришли на могилу, и она посмотрела на маленький памятник и пластмассовые цветы, которые перед ним положила. Я видел пятачок жухлой травы у подножия могилы. Лето выдалось сухое. Она на все это поглядела и сказала — не мне, просто вслух: «Ты рождаешься. Ты работаешь всю жизнь, и ты умираешь, но все впустую! Словно тебя и не было!».

— Никогда не было! — эхом отозвался Аксель и принялся ходить взад-вперед по комнате. Он постарался затереть последние слова рефреном: — Надо помочь Дио! Надо думать! Надо что-то ДЕЛАТЬ! — точно Диоген был узником, а задача Акселя — его освободить.

Но Диоген был не в тюремной камере и не в подземелье. Он был в кабинете Тома, в маленьком гробике, накрытый своим любимым одеялом, в воздухонепроницаемой пластиковой палатке.

Этот факт не укрылся от вылупленышей, несколько озадаченных тем, что остальные не спят и не собрались в кучу, а выглядят несчастными и испуганными.

— Это потому, что мы потеряли друга, и нам очень грустно, — объяснила им Бронте.

— Диогена? — спросил Лесли. — Он не потерялся. Он у Тома в кабинете.

— Может, «потеряли» — не совсем удачное слово. Я хотела сказать…

— Она хотела сказать, что он мертв, — вмешалась Агнес, с силой подчеркивая последнее слово. Повернув голову, она обратилась к вылупленышу: — Ты слышал, как мы сегодня говорили «мертвый». Это означает, что Диоген не может дышать, не может двигаться, не может думать. Все остановилось! Он не может вернуться. То, что лежит у Тома в комнате, просто мертвая материя. Он НЕ МОЖЕТ ВЕРНУТЬСЯ!

На мгновение Аксель перестал расхаживать. Он слышал слова, но старался не пропускать их дальше ушей. Наклонив голову, он постарался даже уши зажать передними лапами.

— Надо помочь Дио! Надо думать! Надо что-то делать!

Кое-кто из малышей, слышавших Агнес (а с этим ни у кого трудностей не возникало), заскулил. Она посмотрела в глаза Лесли, Гвиневере и другим вылупленышам и увидела, как напугали их ее слова. Они боялись не столько смерти, сколько ее саму или, по меньшей мере, ее гнева. Зажмурившись, она вздохнула так, что щитки у нее на спине щелкнули от соударения.

— Забудьте! Я ничего не говорила!

Она огляделась по сторонам в поисках на что бы отвлечься. Слагго смотрел на нее, пораженный: впервые на его памяти Агнес просила забыть что-то, ею сказанное.

В полуметре крошка-цератопсиан по имени Людвиг стоял над маленькой лужицей, пасть у него была открыта, словно он давился всхлипом.

— Эй! — Агнес решительно направилась к нему. — Тебе лучше подтереть за собой! В чем дело? Почему ты вовремя не сходил в комнату с лотками?

— Прости, — запнулся Людвиг. — Я… я старался сдержаться, но…

— Зачем сдерживаться? Как по-твоему, для чего комната с лотками? Ты думаешь, это чертова картинная галерея или еще что?

— Я не хотел… я… мне было страшно.

— Чего тебе было страшно? — заворчала Агнес. — Ты ведь не Дио боишься, верно? Он тебя тронуть не может… Это тебе не глупое человеческое кино с ползающими трупами…

— Я… ну, не знаю. Мне просто страшно. Может, это…

— Ну что? — вопрос вышел еще резче. — В чем дело?

Кара уже собиралась вмешаться, когда малыш вдруг расплакался:

— Человек-Тень!

— Тень… — Агнес чуть подалась назад. — О чем ты, черт побери?..

Она глянула на Акселя, все еще расхаживающего по комнате. Она открыла было рот, чтобы наброситься на него за дурацкие разговоры, и идиотизм, и Человека-Тень, и его отказ принять факты, черт бы его побрал. Факты!

— Агнес, — мягко сказал Слагго. — Пожалуйста. Щитки на спине снова щелкнули.

— Ладно, — сказала она. — Кто еще не пошел к лоткам, потому что ему было страшно? Ну! Второй раз я вас туда не поведу и не хочу увидеть утром десяток луж. Пошли!

Медленно группка из девяти завров — по большей части маленьких, но в том числе и средних размеров теропод по имени Оливер — собралась вокруг Людвига, на их мордах читались в равной мере страх и сконфуженность.

— Ну? Это все? Ваш последний шанс до утра! Идем!

Том отправился за полотенцем.

— Я вытру.

— Велика помощь! — проворчала Агнес. Она возглавила процессию из спальной комнаты, но тут услышала, как двое малышей позади нее перешептываются.

— В чем дело? — Она свирепо воззрилась на них. — Вы о чем теперь?

— Ни о чем, — сказал Людвиг. — Просто… спасибо.

— Заткнись, — рявкнула Агнес.

Аксель, не останавливаясь, посмотрел им вслед. Может, ему надо пойти с ними? Может, надо сказать, что пойдет с ними, а самому сбегать в комнату Тома и снова проверить Дио?

Может…

Он не знал, что делать.

— Надо помочь Дио! Надо думать! Надо что-то ДЕЛАТЬ!

Если бы построить машину, чтобы выстрелить в него молнией, или спасти его из тюрьмы смерти, или, может, есть еще какой-то способ? Может, сходить куда-нибудь, как в суд например? Однажды он видел кино про парня по имени… Рольф? Нет. Урф? Орф. Да! Тот Орф говорил на смешном языке, отчего слова появлялись внизу экрана. Все в кино так говорили, и Альфонс, который сказал, мол, понимает, что они там говорят, утверждал: слова внизу экрана на самом деле не соответствуют произносимым (они больше ругались), но сейчас это было неважно. Аксель все равно понял историю, пусть даже там происходили странные вещи с дурацкими типами, которые раскатывали на мотоциклах в очках и шлемах.

Жену того Орфа сбил мотоцикл. Ей велели идти в страну мертвых, а чтобы попасть туда, надо было пройти через зеркало. Поэтому и Орфу пришлось идти через зеркало, чтобы ее вернуть. «А у нас зеркала есть?» — задумался вдруг Аксель. Он посмотрел на стены и увидел только картину в раме — ландшафт с большой горой. Агнес как-то сказала малышам, что это изображение Заврии — страны, где всем заправляют завры. Аксель постарался вспомнить, есть ли зеркала внизу. Смешно, но он никогда по-настоящему не смотрел на стены, и на картины тоже. Он ни одной не помнил, и зеркал не помнил. В истории были и другие вещи — всякая всячина, как, например, Тень была женщиной со страшными темным глазами, а тот Орф сидел в лимузине и записывал слова, которые слышал по радио. Но было еще что-то особенное… Что же? Кое-какие типы там ходили задом наперед, а иногда вдавливались в стены, как… Ну, если бы гравитация давила в бок. А один парень продавал стекло в стране мертвых, она была таким местом, которое смотрелось совсем темным, разгромленным и захудалым… будто окраина города. Что еще?

Ага! Орфу разрешили забрать жену домой, но ему нельзя было на нее смотреть!

Однако не вышло. Он увидел ее в зеркале машины, и она пропала.

Может, и к лучшему, что в доме нет зеркал.

Но в истории было что-то еще. У них все-таки получилось. Аксель силился вспомнить как, но было столько всего другого… и он слишком возбужден от мысли, что Дио можно вернуть. Можно!

Аксель все бродил и не мог остановиться. Уперся в стену, повернулся и пошел назад. Он вспомнил, как Дио помогал ему собирать Ротомотомана, как катал на спине, как поднимал его и позволял смотреть все книги на самых верхних полках.

— Надо помочь Дио! Надо думать! Надо что-то ДЕЛАТЬ!

Когда он, наверное, в сотый раз дошел до дальнего конца комнаты, почти до двери, то обнаружил, что кое-кто его ждет.

Джеральдина.

Она улыбалась, но не на свой привычный лад. Обычно она улыбалась так, словно замышляла что-то такое, о чем тебе очень и очень не хотелось знать. Теперь в ее улыбке притаилась грустная безмятежность. Это был ее щит против жестокой реальности.

Аксель подождал обычного ее приветствия, но она не спросила: «Ты что, дурак?» — только смотрела на него крошечными глазками и с крошечной улыбкой.

— Тебе тоже грустно, Джеральдина? — спросил Аксель. — Из-за Дио?

Она кивнула.

— Ты тоже по нему скучаешь?

Она кивнула опять.

— Нам надо помочь Дио! — Аксель взмахнул передними лапами. — Ты же наверняка знаешь, как нам его вернуть!

Но улыбка Джеральдины стала еще печальнее, и она только покачала головой.

— Но… ты же столько знаешь… про время и про пространство, про то, как стрелять «лучами смерти» в злых дядей снаружи. — Аксель протянул передние лапы, будто хотел поймать что-то, упавшее с потолка. — Ты же столько всего умеешь! Когда Гвиневера вошла в замок Тибора, а у меня голова застряла в проеме его ворот, и вышла в твоей лаборатории!

Джеральдина кивнула.

— И… ты ничего не можешь сделать?

Она кивнула опять.

— Но…

— Время не умирает, — сказала она.

— А-а.

Аксель медленно кивнул, выпрямляясь и принимая позу, которую Агнес сочла бы крайне неудовлетворительной. Он задрал голову, глазные яблоки у него задвигались, будто он видел, как подсказка кружит над ним мотыльком. Потом снова посмотрел на Джеральдину.

— Ты скажешь, что это значит?

Джеральдина мотнула головой.

— То есть мне самому нужно догадаться?

Кивнув, она повторила:

— Время не умирает.

— Но… но время… ну… вроде часть пространства и космоса, а космос — это то, где Вселенная. Все это… это все вместе. Как Регги меня однажды научила: «Пространство и время, время и пространство. Вселенная — одно большое постоянство»!

Кивнув, Джеральдина повторила еще раз:

— Время не умирает, — а потом быстро засеменила маленькими ножками и скрылась в темном углу комнаты.

Тем временем из комнаты с лотками вернулась с малышней и Оливером Агнес. С ними пришел и Тибор, слегка взъерошенный и смущенный, зеленая шляпа на его голове сидела криво.

— Кинкейду показалось, будто он что-то увидел, — объяснил Оливер Акселю. — Он завопил, и вдруг выбежал Тибор.

— Тибор вовсе не выбежал! — сказал Тибор, всегда говоривший о себе в третьем лице.

— Он, наверное, был очень напуган, — продолжал Оливер. — Прямо-таки налетел на Агнес. Она едва не врезала ему хвостом.

— Тибор не боялся! — Выражение его морды вернулось к обычной бетховенской хмурости. — Тибор был погружен в размышления, а крики его всполошили. Тибор побежал спасать Кинкейда!

— Ты в другую сторону бежал.

— Тибор ошибся.

— Да заткнитесь же! — вмешалась Агнес. Она, похоже, устала, задние лапы у нее подкашивались. — Просто… забудьте! Постарайтесь поспать.

— Агнес не испугалась, — прошептал Акселю Кинкейд, прижимая к голубой груди переднюю лапку. — Мне показалось, я увидел Тень, но Агнес не испугалась.

— Нет никакого Тени, — измученно произнесла Агнес. — Будь на свете Человек-Тень, он не выглядел бы как завропод цвета мочи в дурацкой шляпе!

— Шляпа Тибора не дурацкая! — возмутился Тибор.

— Она упала в маленькую дырочку, — сказал оранжевый теропод по имени Бастер.

— Тибор свою шляпу сполоснул!

— Вы наконец… — Агнес повысила голос, готовясь рявкнуть, но передумала и медленно пошла к Слагго. — Постарайтесь поспать.

— Если бы Тень пришел, — прошептал Кинкейд еще тише, чем раньше, — это он боялся бы Агнес.

Аксель кивнул и побрел в другой конец комнаты, к большому эркеру. Ему не давали покоя слова Джеральдины.

Время не умирает, думал он. Почему время не умирает? Значит, и пространство не умирает? Или Вселенная? И какая разница, если время не может умереть, а Диоген может? Он все еще не понимал, что имела в виду Джеральдина.

Тут он посмотрел вправо и увидел колыбельку Хетмана. Обычно ее ставили возле спальной кучи, но без таковой она казалась одинокой и заброшенной, просто стояла посреди комнаты. Вскарабкавшись на нее, он перегнулся через перильца и посмотрел на Хетмана. Тот лежал на спине, вперив в потолок безглазую морду.

— Хетман! Хетман! — прошептал Аксель. — Ты спишь?

— Никто не с-спит, — прошелестел мягкий хриплый голос. — Я с-слышу дыхание каш-шдого, и оно не замедлилос-сь. Даш-ше не ш-шнаю, была ли когда-нибудь такая бес-спокойная, бес-сотрадная ночь.

— Наверное, все боятся Тени. — Аксель перевалился через перила и сел рядом с Хетманом.

— Тени? Ах, да.

— Ты боишься Человека-Тени, Хетман?

— Мы с Тенью были ш-шересш-шур блис-ско, чтобы я по-нас-стоящему его боялся, Акс-сель. Хотя не могу утверш-шдать, что он слиш-шком мне нравится.

— Джеральдина сейчас мне кое-что странное сказала, и я не знаю, что это значит. Она сказала: «Время не умирает». Ты знаешь, о чем это?

Аксель слушал внимательно, но Хетман ответил не сразу. Он поворочался немного под одеялом и заперхал, точно прочищал горло.

— Наверное, — сказал он, — то, что все время на с-свете, как одна больш-шая книга: там все с-слова, переплетенные с первой до пос-следней с-страницы, но мы мош-шем читать лишь по с-слову за рас-с. Все время там — от наш-шала и до конца — веш-шное, но ис-спытывать его мы мош-шем только от минуты к минуте и от с-се-кунды к с-секунде. Ограниш-шение в нас с-самих. Возмош-шно, про это она говорила.

— Тогда… все ЗДЕСЬ! — Аксель возбужденно вскочил, стараясь не поднимать голос выше шепота. — Ничто никуда не девается, это мы уходим. Время не движется, мы движемся!

— Но только в одном направлении, — добавил Хетман, — и ш-шагом, который определило нам время. Возмош-шно, оно и к луш-шему.

— Почему?

— Некоторые мгновения не хош-шется переш-шивать заново. А из других не хош-шется уходить. Если ты мог бы выбрать только одно мгновение, как бы ты с-сакончил конструировать с-своего экс-сокиборга?

— Да! — от возбуждения голос Акселя все же взмыл. — Верно! Экзокиборг! Я столько хотел тебе рассказать про всякое новое, что показывала мне Регги, столько всяких штук можно подключить к оптическим нервам, и у тебя могло бы быть… ну, суперзрение, и ты видел бы гораздо лучше, чем с обычными глазами. Но потом Дио… Дио…

— Возмош-шно, наше назнаш-шение, — сказал Хетман, — если будем так выс-сокомерны, ш-шитая, ш-што оно у нас ес-сть, — заполнять время ш-шудесами и ис-сториями и превраш-шать Вс-селенную в с-самое больш-шое приклюш-шение из вс-сех.

— Да! — Аксель лег рядом с Хетманом и уставился в потолок. — Самое большое приключение!

Но, закрыв глаза, воображая, как едет на закорках у Хетмана, который трусит на титановых ногах (хвост поднят, передние лапы вытянуты вперед, смотрит за десятки миль своим суперзрением!), он подумал про Дио в ловушке его временного существования и как бы тот обрадовался, увидев, что его старый друг снова может ходить, видеть и читает сам. Аксель и Хетман двигались дальше, тогда так Дио пойти за ними не мог, и расстояние между ними все увеличивалось.

И Акселю хотелось — хотелось так, что было больно, — вернуться вспять.

Завтрак был испорчен шумом мини-экскаватора снаружи, вгрызающегося глубоко в землю под индийской сиренью.

Том и доктор Маргарет отвели завров назад в спальную комнату. Они не хотели, чтобы завры видели, как сверху в библиотеку сносят гроб, но те все слышали. Том принес видеомагнитофон, и хотя почти все смотрели, как на экране мелькают серые и белые картинки, никто не мог на них сосредоточиться.

Агнес выскользнула наружу и наблюдала, как мисс Уондерли и ее партнер сносят гроб вниз по лестнице.

— Эй там! — рявкнула она, и от ее окрика они вздрогнули. — Поосторожнее!

— Кто ты, черт побери? — крикнула в ответ Кэролайн, партнер мисс Уондерли.

— Не твое дело. Просто смотри, что делаешь! У тебя там мой друг!

— Слушай, из-за тебя мы едва не… — крикнула в ответ Кэролайн, но мисс Уондерли ее перебила:

— Мы понимаем. Мы будем осторожны. Обещаю.

— Ну, не то сами знаете! — Карликовый стегозавр всматривалась в них, пока они спускались с последней ступеньки, и уже собиралась пойти за ними, когда Текс, один из завров, слушавших ее вчерашнюю лекцию, указал на людей.

— Они ходят на двух ногах.

— Ага. И что с того? — Агнес посмотрела на голубовато-зеленого паразавролофа.

— Вот как они несут гроб.

— Сама вижу!

— Не на четырех ногах.

— Конечно, нет! Если бы они несли его на спинах, он мог бы соскользнуть.

— А вот ты не смогла бы нести гроб.

— Что ты?.. — Из горла у нее исторгся низкий рык. — Мне не нужно носить гроб! На то существуют люди.

— А вот ты не могла бы нести гроб.

— Заткнись! Возвращайся в спальную комнату! Я занята!

Не ожидая, пока лифт отвезет ее вниз, Агнес поспешно спустилась по лестнице, ворча про кретинов, которые ничегошеньки не понимают.

Из спальной комнаты Аксель наблюдал, как выкапывают яму и как растет груда земли рядом с ней.

На подоконник к нему забрался Престон. Глянув на гряду белых облаков, он сказал:

— Прекрасный будет денек.

— Почему они собираются его закопать? — спросил Аксель, все еще глядя вниз.

— По сути, человеческий ритуал. Они — создания природы, а земля символизирует природу. В каком-то смысле они вышли из земли и потому к ней возвращаются. Хотя и не обязательно таким способом.

Аксель теперь рассматривал больше экскаватор, чем могилу.

— Но мы-то не из природы вышли. Мы вышли из лаборатории.

— Ну, опосредованно тоже из природы. Все во Вселенной — природа.

— Жаль, что мы не из космоса. — Аксель поднял взгляд. — Жаль, что мы произошли не от Космических Ребят.

— Космические Ребята — тоже часть природы. — Престон чуть улыбнулся, как делал всякий раз, когда произносил слова «Космические Ребята». Он понятия не имел, как они выглядят, и невольно любопытствовал, а как их представляет себе Аксель.

— Ну да! — Аксель посмотрел на Престона, словно и он тоже уловил что-то издалека, что-то, чего не слышал очень давно. — Мы в космосе! Значит, космос — это природа. И мы правда пришли из космоса! Все оттуда. Из пространства и времени! Как говорила Регги: «Пространство и время, время и пространство! Вселенная…».

— Одно большое постоянство. — Престон знал стишок не хуже Акселя.

— Подожди-ка! — Аксель нагнул голову, чтобы опять обхватить ее передней лапой под нижней челюстью. — Подожди, подожди, подожди, подожди! Я знаю! Я знаю, что могу сделать! — Он прошелся до конца подоконника, потом вернулся к Престону. — Можно мне за твой компьютер?

— Конечно. А что ты хочешь?

— Мне нужно снова поговорить с Космическими Ребятами.

Престон собирался спросить зачем, но Аксель уже спрыгнул с подоконника и бежал к двери из спальной комнаты.

К тому времени, как приехала Сьюзан Леахи, гроб воодрузили посреди библиотеки на очень коротком переносном постаменте. Перед постаментом соорудили пологий настил для тех завров, кто хотел в последний раз взглянуть на друга.

Рядом с гробом Том поместил видеоэкран. На него вывели сайт, который сделал Престон с фотографиями и видеороликами Диогена. Самое важное место отвели для фотографии Дио в бумажной шляпе, какие носили много лет назад работники закусочных фаст-фуда. Шляпу привезли бесплатно, в подарок, вместе с картонкой стейков, которые Жан-Клод и Пьеро заказали по каталогу «Стейки с Ранчо Айдахо». Том заставил их отослать стейки назад, но шляпу они оставили. Дио неделю ее носил, потом убрал в узкий ящик рабочего стола в библиотеке.

Теперь шляпу положили на гроб, и еще несколько мелочей, которые завры решили похоронить вместе с Дио: его любимое одеяло и подушку, несколько шашек, пластмассовых фигурок, фотографию дома и еще десяток фотографий из тех, которые сделали сами завры.

Хуберт предложил положить с ним его любимую книгу: увесистый, переплетенный в кожу том «Отверженных». Том поначалу задумался, а не хотел бы Дио, чтобы книгу читали и дальше, но решил, что без особого труда найдет другое издание.

Доктор Маргарет помогла Бронте и Каре нарвать в саду хризантем и астр. В это время года их было немного, но они расцветили библиотеку яркими желтыми и оранжевыми пятнами, смягчившими суровость, какую привносит в любое помещение гроб.

На миссис Леахи были темно-синее платье и траурная повязка. Она поздоровалась с заврами, многих из которых близко знала годами и питала к ним уважение.

— Вам необязательно было приезжать в такую даль, — сказал Том.

— Как я могла не приехать… — Она оглядела библиотеку. — Когда мы нашли Дио, он умирал от голода и почти потерял рассудок. На спине у него были отметины от цепей, которыми хозяева его били. И при том у него был милейший характер. Помню, когда мы привезли его сюда, он не мог оторваться от книг.

Остановившись перед гробом, она согнула колено, словно присела в поклоне, приложила два пальца правой руки ко лбу, к солнечному сплетению, к правому плечу, к левому.

— Прости. Старая привычка. Не была в церкви уже больше четверти века. — Оглядев комнату, она спросила: — Где Аксель?

— Сидит за моим компьютером, — отозвался Престон. — Посылает очередное сообщение своим Космическим Ребятам.

— Опять Ребята-из-Космоса. — Сняв туфли, миссис Леахи стала на колени рядом с Престоном. — Я боялась, это будет для него тяжелым ударом.

— Когда он посылает еженедельные сообщения, это обычно еще и спектакли для публики. — Престон посмотрел в потолок. — Но сейчас он говорит так тихо, что его едва слышно.

Обняв его, она перешла к Доку, сидевшему на пластмассовой коробке.

— Рад вас видеть, — сказал Док, — невзирая на обстоятельства. Надеюсь, вы в добром здравии?

— Я за всех вас беспокоюсь. — Пожав протянутую лапку, она нежно его обняла.

— Печальная мы компания, верно? — Док поднял на нее глаза. — Нам больно, но мы приходим в себя. — Он указал на Росса, который с листом бумаги сидел подле радио Альфонса: — Сегодня утром он получил письмо по электронке от репортерши, которую слушает каждый день: «Спасибо, что слушаешь мои репортажи. Ты, наверное, много времени проводишь в дороге. Сочувствую твоей утрате. Молюсь за вас обоих. С любовью, Эбби». Мне пришлось запомнить, потому что он уже десять раз его мне показывал. Я предложил его распечатать, хотя бы ради того, чтобы освободить экран.

— Да, кстати, — сказала миссис Леахи, глядя на Дока искоса. — Ты случайно не следишь за рынком ценных бумаг, а?

Дока выдала сконфуженная улыбка.

— Милая женщина, моя последняя владелица, оставила мне небольшой фонд на мелкие расходы. Думаю, туда входили кое-какие акции, но я мало что в этом смыслю.

— Даже без подсказок Регги?

Док прокашлялся.

— Добрая Регги держит за меня связь с фирмой «Мур и Маккейб», но потерпела прискорбную неудачу, стараясь преподать мне азы финансов.

— Тогда, наверное, тебя не заинтересует, что попытка «Сани Корпорейшн» сегодня рано утром перекупить «Биоматию» провалилась. — Наклонив голову, она всмотрелась в него проницательно. — Несколько мелких вкладчиков сумели заблокировать захват.

— Боюсь, временно.

— Так, значит, тебе об этом известно?

Двумя пальцами правой лапы Док задумчиво коснулся подбородка.

— Регги сообщает мне всякий раз, когда в новостях упоминается фирма «Мур и Маккейб», и, сдается, они как раз такое заинтересованное лицо. Но… как указал таинственный джентльмен, звонивший вчера Тому, я просто игрушка. Что я понимаю в таких вещах?

Миссис Леахи невольно улыбнулась — смешок был бы неуместен в доме траура. Но она нежно погладила Дока по голове.

— Очень даже многое, — твердо сказала она.

— Когда затронуты интересы моих друзей, я делаю, что могу.

Панихида началась с выбранной Доком музыки: этюд Шопена, «Ноктюрн» Дебюсси и адажиетто из Пятой симфонии Малера. Они больше отражали вкусы Дока, чем Диогена, но создали соответствующий фон для тех завров, которые хотели в последний раз посмотреть на своего друга.

«Глазирование» мисс Уондерли было совсем незаметно. Диоген выглядел даже чересчур естественно, на взгляд многих малышей, которые содрогнулись и сбежали от открытого гроба.

Остальные были сбиты с толку, но быстро оправились. Гробики у Бика и Рьюнона были далеко не такие изысканные и к тому же закрытые. Но ведь это был Диоген, которого все знали и уважали. Завры подходили, смотрели на него в гробу, кое-кто произносил последние слова.

Когда в сопровождении Рози попрощаться с Дио прихромал бежевый трицератопс Чарли, он повернулся к стоявшему поблизости Тому.

— Когда я умру, — сказал Чарли, — хочу, чтобы ты позвал ту леди, которая потрудилась над Дио.

Рози толкнула его, чтобы идти дальше, и свирепо зашептала на ухо: сейчас не время и не место и пусть даже не смеет говорить при ней такое.

Пять Мудрых Буддазавров вступили, когда закончился Малер. Трудно было определить, какие песни нравились Дио; он никогда не говорил — мол, та или иная его любимая. Но все замечали, что его голова чуть больше покачивалась, его улыбка становилась чуть шире, когда он слышал «Поступь сахарной ноги» или «Все создано для любви». Позаимствовав несколько образцов музыки из библиотеки компьютера, квинтет исполнил на крохотных пластмассовых инструментах эти мелодии и даже умудрился выводить гармонии с минимумом обычного диссонанса. Когда дошло до поминальных слов, большинство завров хотели, чтобы начал Престон, но он уступил первенство Доку. Маргарет еще раньше настояла, что люди станут говорить только после того, как каждому завру представится шанс.

Док медленно вышел и встал перед собравшимися, больная нога оказалась еще более предательской, чем обычно.

— И покороче! — рявкнула с задов Агнес.

— Когда мы пришли в этот мир, — начал Док, — наше назначение было предопределено нашими создателями и владельцами. Когда мы становились не нужны, смысл жизни исчезал. Но вот мы попали сюда. Теперь мы живем сами по себе и друг для друга. Никто не воплощал это лучше нашего доброго Диогена. Возможно, его пример слишком высокий для нас, но никто не запретит нам чтить его память и хранить нашу любовь к нему. И тем самым мы сохраним и его любовь ко всем нам.

Глянув по сторонам, Бронте тронула Кару хвостом.

— Где Аксель? — шепнула она.

Кара покачала головой.

— Он еще не спускался?

— Наверное.

— Разве он не знает, что мы начали?

— Может, просто не хочет спускаться. Это, возможно, чересчур тяжело для него.

— Пойду посмотрю, как он, — шепнула им миссис Леахи. — Не хочу, чтобы вы что-то пропустили.

Она встала и быстро пошла наверх.

Прощание шло своим чередом. Никто не хотел говорить слишком много или слишком долго. Многие малыши были чрезмерно смущены и не знали, что сказать и говорить ли что-то вообще, но когда решились первые, остальные последовали их примеру. В большинстве они говорили: «Мы тебя любим, Дио» или «Мы по тебе скучаем».

Тибор вышел в своей шляпе и с белой ленточкой на шее.

— От имени консолидированных планет Тиборианской империи Тибор желает выразить их великую скорбь и разделить чувство вашей утраты.

Хуберт подкатил к гробу кроватку Хетмана.

— Возмош-шно, с-сердце подвело его, но оно никогда не подводило нас-с.

Слагго упомянул, с какой заботой покойный возился с яйцами и вылупленышами.

Потом Престон вспоминал, что, когда он работал над романом, Дио часто показывал ему книги или даже отрывок откуда-нибудь, относящийся к тому, что он писал.

— Я так и не смог догадаться, откуда он знал, над чем я работаю.

Жан-Клод и Пьеро вспомнили время, когда они заказали коробку стейков по каталогу «Стейки с Ранчо Айдахо» и спрятали ее под большим атласом.

— И он не разозлился!

Росс отложил редьку, вышел и спел «Я старый ковбой». Никто не знал почему, но никто его не остановил, хотя во время песни Агнес отвернулась. Закончив, он сказал:

— Прощай, Дио, — и вернулся к своей редьке.

Бронте и Кара привели с собой Гвиневеру.

— Знаю, мы здесь ради Диогена, — сказала Бронте, — но, думаю, нам нужно поблагодарить Тома и доктора Маргарет за все, что они сделали.

На задах комнаты застучал об пол шипастый хвост.

— И, думаю, хорошо было бы, — сказала Кара, — назвать следующего вылупленыша в честь нашего друга — Диогеном.

Большинство завров закивали или вслух выразили свое одобрение.

Когда вперед собиралась выйти Агнес, вернулась миссис Леахи с Акселем на плече. Едва она посадила его на пол, как он бегом бросился к гробу.

Миссис Леахи мягко его поймала и приложила палец к губам.

— Ш-ш! Подожди, пока Агнес не закончит.

Агнес оглядела собравшихся завров и остановилась взглядом на Акселе, который в ожидании своей очереди нетерпеливо подпрыгивал на месте.

— Люди всегда говорят про «следующую жизнь» и про «то, что будет после жизни», — сказала Агнес. — Еще они говорят, что животным туда нельзя, можно только людям. Ерунда! Если подобная штука существует, пусть оставят себе треклятое «после жизни»! Многие заслуживают его больше, чем кучка людей-кретинов! Дио, например. Это просто… это… просто нечестно!

Она затопала назад, даже не посмотрев на гроб. Слагго пытался ее нежно боднуть, но она его отпихнула.

Когда Агнес закончила, Аксель поднял глаза на миссис Леахи, словно удостоверяясь, можно ли теперь говорить, но даже не дождался ее кивка, а побежал к гробу, развернулся у него и поднял передние лапы.

— Хей-я, ребята! Послушайте, что сказала мне вчера ночью Джеральдина!

Завры посмотрели на Акселя внимательнее, словно испытали внезапный прилив энергии. День выдался долгим, много говорили и много сидели. Только Агнес словно бы противилась, хотя и она медленно отвела хвост и повернулась.

— Джеральдина сказала: «Время не умирает», и я не знал, о чем она, пока Хетман мне не объяснил. — Аксель указал на колыбельку Хетмана. — Это значит, что время, как космос! Космос, например звезды и галактики далеко-далеко отсюда, можно увидеть, а время — нет. Ну, как Хетман нас не видит, но мы-то здесь. Мы не можем видеть время, но оно есть! А потому Диоген еще жив, он только остался в прошлом! И пусть мы не можем его больше видеть, он все равно здесь!

Собравшиеся воззрились на Акселя. И каждая пасть широко разинулась.

Но не так широко, как у Акселя.

— Мы не можем полететь к звездам, потому что у нас пока нет космических кораблей. Когда-нибудь мы их построим и тогда полетим. Возможно, однажды мы построим и корабли времени! А тогда мы вернемся и повидаем Диогена и скажем ему все, что хотели ему сказать. Или сумеем посадить Дио к себе на корабль и вернуть его сюда! И мы сможем летать и назад, и вперед — в самое будущее.

Вынув из пасти редьку, Росс положил ее на бок и с писком «вжик-вжик» повозил взад-вперед.

— Корабль времени! — воскликнул он. — Ух ты! Корабль времени.

Малыши Симфония, Сид и Артур Рэкхем Рекс забормотали:

— Корабль времени!

Еще несколько пискнули: «Корабль времени! Корабль времени!».

— Я отправил послание Космическим Ребятам! Я попросил помочь мне построить корабль времени, потому что Космические Ребята в таких делах доки! Когда они пересекают пространство, то путешествуют быстрее времени! Я по видео смотрел!

Напев «Корабль времени!» сделался громче. Лесли, Гвиневера и остальные двое вылупленышей подбежали к Акселю, словно он мог достать такую штуку из-за спины.

Док встревоженно охнул и оглянулся на тех, кого считал более здравыми: на Престона, Бронте, Кару, Альфонса, нескольких других. Они с теми же минами смотрели на Дока, словно спрашивая: «Может, нужно… вмешаться?».

Престон помотал головой.

— Дай им минутку.

— Но… — Кара посмотрела на малышей, кивающих в такт напеву «Корабль времени!», — это ведь безумие какое-то, верно?

— Как и надежда.

Агнес не потрудилась поглядеть на остальных или взвесить вопрос, что чем является. Медленно, решительно она промаршировала к Акселю, сдвинув брови и задрав хвост.

— Единственная космическая пустота с Космическими Ребятами у тебя в башке! — Развернувшись, она стала перед собравшимися заврами. — Он месяцами шлет свои чертовы послания Космическим Ребятам! Разве ему когда-нибудь — хотя бы раз! — ответили? Разве прислали письмо по электронке: «Ах, извини. Мы были в отпуске на Бермудах. Как приятно получить от тебя весточку». Разве кто-то когда-то хотя бы одного из Космоса видел?

Сникнув под натиском, Аксель промямлил:

— Да. Возможно. Но ведь это могла быть и лягушка.

— Лягушка!

— Ну, как, например, гроза вчера вечером! Мы знали, что она там, даже если все спрятались под одеялами. Вот только я встал на минутку и увидел, как в окне сверкают молнии. И я видел, как ты засунула голову под Слагго.

Малыши захихикали.

— Мне гром мешал! — Глянув на них возмущенно, Агнес задрала хвост. — Это тут ни при чем.

— Космические Ребята существуют, как и гром!

Напев «Корабль времени!» занялся снова, пусть и чуть сдержаннее. Росс постучал Агнес по морде кончиком редьки.

— Корабль времени!

Она от него отмахнулась, но сдалась, пробормотав:

— Помешанные! Кретины!

И так бормотала всю дорогу до дальнего угла комнаты.

Пять Мудрых Буддазавров, крепко зажмурясь, завели «Вест-эндский блюз». Даже при помощи синтезаторов и образцов электронной музыки вступление труб прозвучало скорее как падение с лестницы, чем трогательный пассаж, расцвеченный блюзовыми рифами. Но мерный ритм снова настроил всех на серьезный, хотя и не унылый лад.

Вперед выкатился Ротомотоман. Поначалу он смотрел на гроб, потом отсалютовал и развернулся. На дисплее спереди его цилиндрического тела значились три слова: «ДО СВИДАНЬЯ, ДИОГЕН».

— Иногда, — сказала Тому миссис Леахи, — я тебе завидую. А иногда… даже не знаю, как ты справляешься.

— Не уверен, справляюсь ли. — Слова были полны самоуничижения, но в его лице (на взгляд миссис Леахи) сквозила благодарность.

— Гораздо чаще дело справляется с тобой, — отозвалась доктор Маргарет. — И со мной. Со всеми нами. Не знаю почему.

— Потому что, — сказала миссис Леахи, — как бы нам ни хотелось запираться, мы тоже ждем Космических Ребят.

Том, доктор Маргарет, миссис Леахи и мисс Уондерли вынесли гроб в сад. Когда обитатели дома потянулись за ними, буддазавры снова заиграли свою версию «Вест-эндского блюза».

Гроб установили на диковинное металлическое приспособление, которое привезла мисс Уондерли. Оно мягко и медленно опустит гроб в могилу, потом сложится, и мисс Уондерли его вытянет.

Том оглядел собравшихся завров и людей. Сейчас тишина казалась неловкой. Все было сказано внутри. И теперь они здесь, в саду, перед могилой и ждут, что дальше, и нет способа перейти к тому, что должно быть дальше.

Пока Бронте не завела:

— Яр-ву-у!

Завры повернулись к ней. Одни тут же откликнулись: «Яр-ву-у!», а другие помедлили, либо затянули только первую ноту, либо вообще не могли заставить себя петь.

— Это такая песня, — объяснила Гвиневере Бронте. — Когда люди создали нас в лаборатории-фабрике, они нас научили. Это была часть нашего импринтинга и обучения. Нам полагалось петь ее детям, и ее играли в каждой рекламе. Глупая песенка. Не слишком хорошая песенка, но простая, а главное — ее знаем мы все.

Бронте и Кара запели вместе:

— Яр-ву-у!

К ним присоединились еще несколько завров:

— Яр-ву-у!

И еще несколько:

— Яр-ву-у!

Пока не запели все. Миссис Леахи запела с Бронте почти сразу же. Вступила доктор Маргарет, потом Том… И мисс Уондерли (песенку не сложно было запомнить, даже если никогда раньше не слышали). Из-за экскаватора неохотно вышла Кэролайн, но даже она начала петь хрипловато и фальшиво.

— Яр-ву-у, яр-ву-у! Яр-ву-у, ля-ля! Мы динозавры и любим тебя! Яр-ву-у, яр-ву-у! Яр-ву-у, ля-ля! Мы динозавры и любим тебя!

После несколько завров сразу ушли назад в дом. Еще несколько подождали, пока гроб не опустят в могилу, и тоже вернулись. Несколько стойких, среди них Док и Престон, оставались, пока Кэролайн не столкнула всю землю в яму, которую выкопала сегодня утром.

— Теперь я припоминаю, о чем подумал вчера днем, — сказал Док Престону. — До того, как случилось несчастье. Сейчас это представляется абсурдным и так быстро стерлось из памяти, что едва ли имеет значение.

— И что это было? — Престон смотрел на Кэролайн, которая обратной стороной лопаты тщательно разравнивала землю.

— В тот момент мне показалось, что мы, возможно, не просто случайная игра природы. Может статься, мы… неизбежны.

Престон какое-то время рассматривал землю у себя под ногами. Достав платок, Кэролайн отерла пот со лба, села в экскаватор и повела его к трейлеру, прицепленному к заду фургона.

Развернувшись, Хуберт направился внутрь. Стегозавр по имени Большой Сэм и коричневый трицератопс Дэвид Норман двинулись за ним. Последний позволил вылупленышам всю дорогу до дома ехать у себя на спине, рядом шли Кара и Бронте.

— Безумная мысль, — сказал Престон и, поворачиваясь, положил лапу на спину Доку. — Но это безумный мир.

А у могилы глядеть на холмик земли остались Агнес, Слагго и Аксель.

— Надеюсь, церемония ему понравилась, — сказал Слагго.

— Откуда бы он узнал? — Голос Агнес был не таким резким и не таким громким, как обычно. Но слова оставались, как всегда, жесткими.

— Тогда она, наверное, ему понравилась бы.

— Я не хочу его бросать, — сказал Аксель.

— Он никуда не денется. — Агнес отвела взгляд от могилы, посмотрела на запад. Небо там было красным, розовым, кремовато-желтым. А над игрой этих красок голубизна становилась все темнее и глубже.

Еще она увидела подобие вспышки, мимолетное движение среди деревьев. Может, какой-нибудь зверь. Может, опять двуногие кретины. Впрочем, Регги их и близко не подпустит. Остальным она ничего не сказала.

— Мы всегда сможем вернуться сюда, чтобы его помнить, — сказал Акселю Слагго. — На самом деле мы его не покидаем, и он на самом деле нас не покинет.

— Лучше пойдем в дом, — сказала Агнес. — Становится темно. Холодно.

Никто не двинулся с места.

— То, что ты там наговорил, Аксель… — Агнес все еще смотрела на закат. — Ты же сам знаешь: это полная ерунда, верно? Машина времени… Ты собираешься построить машину времени? Люди веками болтают про машины времени. Ты видишь где-нибудь поблизости машину времени? Думаешь, ты способен ее построить?

— Не знаю, — сказал Аксель. — Но я хочу сделать такую машину. Нет, корабль времени!

— Ну да. Отлично. А чепуха про «время не умирает»? Ты думаешь, это правда? Откуда у тебя взялась такая дурацкая мысль?!

— Джеральдина сказала…

— Джеральдина! Да она над тобой посмеялась! Она надо всеми нами посмеялась. Ты веришь той, кто каждый день спрашивает, не дурак ли ты?

— Она надо мной не смеялась! — Аксель замотал головой. — Не в тот раз. Она сказала: время не умирает, а Вселенная…

— Вселенная тоже умрет! Земля умрет, и Луна, и Солнце, и остальные планеты тоже. Звезды выгорят, как свечки, а с ними уйдут и галактики, и все прочее, включая время!

— Если все умрет, — сказал Аксель, — то и мы тоже, и Дио не будет так одиноко.

— Дио не одиноко! Он уже ничто, Аксель! Он был жив, теперь его нет, вот и все! Все! Конец истории! И когда придет время, так же будет с остальными.

— Думаю, ты ошибаешься, — возразил Слагго.

— Что? — взорвалась в полный голос Агнес. Быть может, даже чуть громче.

— Ты ошибаешься или, во всяком случае, не права. Не совсем. Дио все-таки что-то. Он все, чем был раньше. Оттого что он умер, ничего не изменилось.

— От этого он не становится менее мертвым!

— Думаю, становится. Мы его помним.

— Пока мы сами не умрем. А тогда все кончится. И кто будет помнить нас?

— Не знаю, — ответил Слагго. — Может, Док прав. Мы смотрим слишком узко, думаем только о том, как это сказывается на нас. Но это еще не все. Может, то, что мы делаем, и составляет Вселенную, какая бы она ни была большая, а мы маленькие. Мы ее часть. Мы делаем ее тем, что она есть, не важно — при жизни или после.

Слагго подождал, но ответа не услышал. Он даже не помнил, когда бы произнес столько слов кряду, чтобы его не прервали. Он подождал еще, чтобы она сказала ему, мол, идиот, а потом спросил:

— Смысл какой-нибудь есть?

— Нет. — Агнес подвернула хвост, расцарапав шипами газон.

На закате красное поблекло до янтарного в окружении густого индиго. Лес теперь вгрызался в него рваным черным силуэтом.

— Смысла так мало, словно его вообще нет, — сказала Агнес. — Ты какую-то дурную траву жевал. Ты… ты идиот!

Слагго кивнул со странным облегчением. И так перемен хватало, а если Агнес перестанет звать его идиотом, это будет уже чересчур.

— Не такая уж глупая мысль! — вмешался Аксель. — Время и вправду не умирает! Даже если Вселенная остановится, время не умрет!

— Все умирает, — буркнула Агнес с усталостью того, кто раз за разом объясняет, как куда-то пройти. — Вот солнце, например, садится, и приходит ночь. Это неизбежно.

— Но ночью видны звезды! И космос! И вся Вселенная! Днем ее не увидишь!

— Мертвый ты их так и так не увидишь! — Агнес отвернулась. — Я не говорю, что это хорошо или что мне это нравится. Это просто так есть, ладно? Гораздо лучше знать, чем делать вид, что это неправда. Мне бы хотелось, чтобы это было не так, но это так. Извини.

— Что ты сказала, Агнес? — вмешался Слагго.

— Что?

— Мне почудилось, ты сказала: «извини».

— Да. Это я и сказала. Ты что, оглох? Я сказала: «извини!». А теперь пошли внутрь. Уже темно.

Ни один из трех не двинулся с места. Поднялся пронизывающий ветер и все усиливался.

— Знаешь, — сказал Акселю Слагго, — может, тебе и не придется строить машину времени. Может, мы уже в машине времени.

— Пространство и время! — сказал Аксель. — Время и пространство! — Он посмотрел вверх на первые звезды, теперь уже ясно видимые. — Вселенная…

— Да знаем мы! — застонала Агнес. — Знаем! — Она сделала несколько шагов к могиле.

— Дио, — сказала она. — Это глупо. Я знаю, ты меня не можешь слышать. Я должна это сказать. Я хочу снова тебя увидеть и понимаю, что не могу, а все остальное ерунда, и мне наплевать! — Глянув на Слагго, она рявкнула: — Верь во что хочешь! Мне наплевать. — Она посмотрела на Акселя: — А ты! Валяй! Строй свою чертову машину времени! Прыгай в нее и унесись на ней куда-нибудь, где мне никогда не придется слушать твой бред! Мне наплевать!

Слагго показалось, после этих слов послышался всхлип, и придвинулся к ней. Он почувствовал, как она дрожит, но она его не оттолкнула.

— Холодает. — Голос у нее был хриплый и даже чуть надломился. — Пошли.

Она направилась назад к дому, Слагго с ней рядом. Аксель хотел было пойти за ними, но все смотрел на ранние звезды, одновременно бесконечно далекие и удивительно близкие, как огоньки, раскинувшиеся по огромному потолку, под которым уместилось все на свете, и двигаться тут под ним — словно вообще не сходить с места.

— Возможно, я не смогу построить корабль времени. Возможно, время тоже умирает, как говорила Агнес. Возможно…

— Ты идешь? — окликнула его Агнес.

Он поспешил к дому и опять остановился. Он почувствовал… кого-то.

Кое-кто был у него за спиной. Он почти слышал поступь больших лап по траве. Но едва он остановился, шум шагов тоже замер.

Аксель зажмурился.

— Дио?

Ответа не последовало, но Дио всегда был немногословен. Он вообразил, как Дио стоит там, один, словно изгнанный, хочет быть внутри, среди друзей и среди книг.

Акселю хотелось обернуться и посмотреть на него, но он вспомнил про Орфа и его жену и про то, как важно не оглядываться.

— Все в порядке, Дио. — Аксель открыл глаза, но смотрел на дом, на свет в окнах, на Слагго и Агнес на ступенях веранды, на ждущего в дверях Тома.

— Все в порядке. Я не буду оглядываться! Я обещаю!

На свой лад он понимал, что взял на себя большую ответственность. Поважнее, чем корабль времени. Поважнее, чем экзокиборг. Пока он помнит, что оглядываться нельзя, Дио всегда будет здесь — в точности как он почувствовал его сейчас.

Большая ответственность. Но да… Да! Он сумеет! Он должен.

— Пошли! — он снова двинулся к дому. — Пора ужинать!