«Голубые Орхидеи»

ГЛАВА 14

Юлия Попова кутала свои изящные плечи в элегантную белую шубку, пока Михаил ловил такси. Она искоса поглядывала на красивого молодого офицера, которого подцепила сегодня вечером, и размышляла, хорош ли он будет в постели? Как же его зовут? Михаил, как там?.. Ах да, Сандовский.

Юлия была сердита на своего постоянного любовника, влиятельного человека, сделавшего ей множество подарков, включая шубу, которая сейчас на ней, и трехкомнатную квартиру. «Медведище» — вот как она называла его из-за огромного живота и рычаний, которые он издавал в постели. Во всяком случае Медведище пренебрегал ею уже три недели, она подозревала, что он волочился за кем-то еще.

Юлия сердилась. Пусть Медведище поломает голову над тем, где она провела сегодня вечер. Следует ему показать, что она не хорошенькая куколка, которую можно держать на полке и время от времени развлекаться.

— Куда поедем? — спросил Михаил, подсаживая ее в такси и прикасаясь к ней столь бережно, будто она была такой же хрупкой, как яйцо Фаберже.

Одарив его своей прелестной улыбкой, она сказала:

— Я знаю вечерний ресторан, он называется «Волга», там подают грузинские блюда и обслуживают высокопоставленных людей.

Он молча смотрел на нее, и глаза выражали страстное желание.

Смех Юлии струился серебром. Ей нравилось, когда мужчины смотрели на нее такими щенячьими глазами. Это давало ощущение власти, не сравнимое ни с чем остальным. А балерина должна пользоваться своей властью, пока это возможно. Большинству танцовщиц от семнадцати до девятнадцати лет. Балерина заканчивает профессиональную карьеру в возрасте двадцати семи или двадцати восьми лет… иногда тридцати, если очень повезет.

— Давайте поедем, вам понравится, — настаивала она, прижимаясь к нему. — К тому же там замечательная певица — моя подруга.

Ресторан, находившийся на улице Горького, был маленьким, тесным и прокуренным, столики сдвинуты вместе и освещены свечами. Это один из самых дорогих московских ресторанов. Воздух пропитан запахом горящего воска, жареного мяса, крепких духов и лосьонов постоянных клиентов, в основном высокопоставленных особ и их любовниц или жен. Михаил глубоко вдыхал неожиданно эротический запах.

Юлия сказала, что хочет есть: «Умираю от голода!», и они заказали несколько пикантных блюд грузинской кухни, разнообразные кебабы, зажаренные на углях, и хинкали — мясо, запеченное в тесте. Юлия пила «Гурджиани», а Михаил продолжал наливать себе водку «Юбилейную», очень хорошего качества. Он не знал, сколько уже выпил, но, как большинство русских, имел огромную пропускную способность.

Юлия что-то щебетала об интригах в балетной группе, и Михаил сказал ей, что его мать тоже когда-то танцевала.

— Она была очень красивая? — поинтересовалась Юлия.

— О, очень. Или она мне казалась такой.

— Такая же красивая, как я?

Михаил вспыхнул.

— Вы самая восхитительная.

— Вы тоже красивый, — сказала Юлия, одарив его обжигающим взглядом и затем опустив глаза.

Под гром аплодисментов на маленькую сцену вышла певица, женщина лет тридцати пяти, со светлыми волосами и большим бюстом.

— Софья здесь почти королева, — прошептала Юлия, — без нее ресторан ничего бы не стоил.

Голос ее походил на прозрачную дымку и обладал таким магнетизмом, что даже самые пьяные и веселые гуляки притихли и слушали как зачарованные. Она исполнила несколько баллад на французском, немецком и русском языках.

Сидя рядом с Юлией, чуть касаясь ее рукой, Михаил погрузился в грустные слова, проникавшие в самые отдаленные уголки его сердца. Свет свечей мерцал вокруг него. На долю секунды к нему пришла дикая фантазия… Он вообразил себя владельцем этого уютного заведения, этого маленького и безопасного мира, границей которого была нежная тихая музыка, а не война, убийство и увечья невинных людей.

— Ну хватит, — сказала Юлия, сжимая его руку. Во взгляде ее голубых глаз появилось напряжение. — Давай уйдем, скоро рассвет… Я должна поспать.

Михаил встряхнулся и в замешательстве посмотрел на часы. Неужели прошло уже три часа?

— Давай, — настаивала танцовщица, — отвези меня домой, красавец Михаил, и мы займемся любовью, если ты не выпил слишком много водки.

Квартира Юлии с очень высокими потолками находилась в старом доме и была оклеена чрезвычайно дорогими обоями из Франции. Ему бросились в глаза пластинки западных рок-групп, таких, как «Ролинг стоунз» и «Чикаго», бесценные сокровища для советского человека. Голова Михаила гудела от всего выпитого, и он не переставал спрашивать себя, как молодая балерина смогла приобрести такую квартиру, когда большинство семей ждали годами, чтобы приобрести жилье, и не всегда его получали.

На столе стоял серебряный самовар, и Юлия стала готовить ему чай. В комнате было жарко, и когда она стала подавать чай, то сняла платье. На ней осталась только легкая комбинация, настолько тонкая, что не скрывала дерзкие бугорки ее груди с розоватыми сосками.

Михаил пытался заглушить приятное потрясение. Светлый пушок густых волос в низу живота, просвечивающий сквозь прозрачную ткань, представлял собой самое эротическое зрелище, какое он когда-либо видел.

— Пей свой чай побыстрее, — выдохнула она, усаживаясь к нему на колени. Комбинация задралась, приоткрыв стройные мускулистые бедра. Только обнаженные ноги, как он заметил, были не слишком красивой частью тела — большие и сильные, с шишками на больших пальцах и мозолями на остальных, деформированные от танцев на пуантах.

Чай был очень крепкий, цвета красного дерева, сладкий, с лимоном. Михаил сделал несколько глотков, обжег язык, поставил стакан и потянулся к ней.

— Нет… нет… — хихикая, удержала она его.

— Пожалуйста, я должен обладать тобой.

— Ты хочешь сказать — любить меня. Я позволяю мужчинам только любить меня, иначе они не могут обладать мной, тем более использовать меня.

— Я полюблю тебя, — безрассудно пообещал он.

— Но только на одну ночь, — предупредила она. — Я должна признаться тебе, что у меня уже есть покровитель, очень значительный человек. Это он платит за квартиру. Но сейчас его нет здесь, и он не такой красивый, как ты. По правде говоря, он вообще не красивый.

Михаил едва ли слышал слова, что она произносила, — только ощущал их эротическое звучание, некое сексуальное сочетание покорности и агрессии одновременно.

— О Боже, — пробормотал он, пряча лицо у нее на груди.

— На одну ночь, — настаивала она. — Это все, что я тебе позволю.

— Да, да, да, — шептал он.

Юлия оказалась ненасытной любовницей. Она услаждала Михаила своими руками и нежными губами умело, как куртизанка. Жадным языком она вызывала эрекцию, проводя по сторонам его увеличившегося и восхитительно наполнившегося пениса, прежде чем взять его себе в рот. Никогда еще он не был таким твердым, словно железо. Михаил пытался удержаться от преждевременного оргазма. Он притянул ее к себе, они перевернулись, и их тела прижались друг к другу. Встав на колени перед маленькой Юлией, раскинувшей ноги, чтобы принять его, Михаил вошел в ее нежную влажность и начал двигаться, не торопясь, чтобы поддерживать эрекцию, но не вызывать оргазма.

Он не хотел кончать… нет еще.

Он хотел, чтобы это продолжалось вечно.

— О! О! О! — выкрикивала Юлия, извиваясь под ним и выгибая спину. Ее привлекательное личико блестело от пота. — О… пожалуйста! Пожалуйста! — вскрикивала она. — Я люблю тебя, я люблю тебя!

Михаил проникал все глубже и глубже, приближаясь к завершению, но все еще удерживал себя. Волны острого наслаждения спиралью проходили по его телу, пока он играл Юлией, как музыкальным инструментом. Она была подвержена множественным оргазмам и не могла сдерживать крика.

После шестого ее оргазма он наконец позволил себе кончить. Он всем телом до кончиков ногтей ощутил острое наслаждение; оргазм, потрясший его, был настолько мощным, что несколько секунд ему казалось, что он умер.

Но когда Михаил откинулся на постель рядом с танцовщицей настолько пресыщенный, что почти не мог ни двигаться, ни говорить, Юлия внезапно вскочила с кровати и схватила халат, висевший на стуле.

— А теперь ты должен уйти, — объявила она.

— Что? — глупо переспросил он.

— Я сказала, что ты должен уйти. Одна ночь… Помнишь, что я сказала тебе? У меня уже есть любовник и иногда — не часто — он приходит по утрам, и я хочу привести в порядок комнату на случай, если он придет сегодня.

— Но…

— Держи, — сказала она, протягивая ему форменные брюки с заутюженными стрелками.

Отрезвевший, Михаил бродил по улицам. Было ниже нуля, воздух бодрящий, а на перламутрово-сером небе над шпилями и крышами домов все еще видны звезды. Дыхание вырывалось изо рта клубами белого пара.

Его ошеломило и рассердило происшедшее. Как она могла требовать, чтобы он любил ее, испытывать такое наслаждение и утверждать, что любит его, а потом прогнать, как будто он посторонний — человек, переспавший с проституткой?

Кто этот значительный субъект, ее постоянный любовник? Зачем она выкрикивала «я люблю тебя», если не испытывает к нему никаких чувств? Если он завтра снова придет в Большой, он, может быть, получит ответ.

— Уходи, — сказала Юлия вечером после представления. Она была одета в свою меховую шубку, соболья шапочка скрывала ее красивые светлые волосы. — Уходи.

— Нет, — возразил он. — Не уйду до тех пор, пока ты не скажешь мне почему.

Она сердито пожала плечами и облизнула полные красные губы.

— О чем тут говорить? Ты красивый мужчина и понравился мне. Мы использовали друг друга. Что в этом такого уж волнующего и нового? А теперь я хочу, чтобы ты оставил меня в покое!

— Но ты говорила…

— Ничего я не говорила. И ничего не чувствовала. Неужели до тебя не доходит? А теперь, если ты не оставишь меня тотчас же, я позову Дмитрия… Он выбросит тебя.

Михаил сокрушенно посмотрел на нее. Он все еще верил, что она любит его. Должно быть, что-то произошло… Возможно, любовник избил ее или запугал.

— Сомневаюсь, что ему удастся, но если ты этого хочешь, пусть будет так, — коротко бросил он и повернулся на каблуках.

В этом месяце занятия в ГРУ еще не начнутся. Он знал, что это будет изнурительное расписание, включающее стрельбу из винтовки и пистолета, использование автоматического и полуавтоматического оружия, таэквандо. Потом его перевезут на большую загородную дачу в Кучино, неподалеку от Москвы. Здесь он узнает, как использовать яды и наркотики, которые растворяются в организме через несколько минут после применения, создавая впечатление естественной смерти. Его научат стрелять газом из специальных эжекторных ружей, настолько опасных даже для стреляющего, что ему придется принимать противоядие, прежде чем выстрелить. Его научат использовать работающее на батареях оружие, спрятанное в пачках для сигарет или ручках, пластиковые взрыватели и решать деликатные вопросы организации саботажа и диверсий. А еще ему предстоит освоить курс применения ножа и гарроты.

Михаил не хотел сейчас думать об этом. На уме у него была только Юлия, а не курс профессионального убийства.

Он стал каждый вечер приходить в Большой, но больше не заходил за кулисы, а незаметно ждал в переулке у театра, надеясь хоть мельком увидеть танцовщицу, уходящую со своим высокопоставленным любовником, кто бы он ни был.

В эти дни он иногда садился на метро и приезжал к дому, где она жила, и ждал на улице в надежде увидеть ее или еще лучше мужчину, подарившего ей квартиру.

На третий день температура резко упала, и Михаилу пришлось надеть тяжелое меховое пальто и шапку, прикрывавшую его лицо. В этой одежде он выглядел таким же безликим и укутанным, как и все московские прохожие в декабре.

Он несколько раз видел ее, но она всегда была одна или с другими девушками. Однажды она, казалось, бросила взгляд в его сторону, но — может, он и ошибся — так как она не подала виду, будто узнала его.

В один из дней утром у дома Юлии остановился черный «Зил», за рулем сидел водитель, одетый в форму. Из машины вышел мужчина в черном пальто с меховым воротником, его дыхание вырывалось клубами пара на морозе.

Это был Петров. Его отец.

— Я хочу тебя сзади, — распорядился Петров, протягивая руку за полным стаканом Столичной, приправленной перцем, которую Юлия всегда держала для него. Он сделал большой глоток огненной жидкости. — Давай, — настаивал он. — Опускайся на колени, Юлия, я знаю, ты так любишь.

Оба были раздеты в жарко натопленной квартире, и Юлия, тоже уже пьяная, смеялась и пила глоток за глотком дорогую водку.

— Нет еще, — запротестовала она, поднимая стакан. — Я хочу еще выпить, Медведище. Налей мне.

— Сейчас, — требовал он. — Сделай это сейчас, Юлия, так, как я хочу.

— Хорошо, — сказала она, надув губки, и встала на колени на постели, высоко подняв свой красивый стройный зад. Он воспользовался вазелином, который она держала для него, и так мощно вошел в нее, что качнул ее вперед. Ворча, он снова и снова делал выпады.

— О… о… — хрипло вскрикивала она, покорно изображая страсть, вцепившись руками в покрывало. Иногда она кончала таким способом, чаще — нет, но для Петрова это не имело значения. Главное, он достигал короткого, быстрого оргазма.

Петров откинулся. Юлия немедленно перевернулась, взяла салфетку и вытерла себя, а затем его — процедура, на которой он всегда настаивал после их физической близости.

Пока она вытирала его, взгляд Петрова скользнул к резному, богато украшенному туалетному столику, уставленному флакончиками с духами, которые он привез ей из недавней командировки в Париж. На нем стояла винная бутылка, покрытая слоем цветного воска с белой свечой на ней.

— Откуда ты это взяла? — спросил он.

Глаза Юлии потемнели, как два омута.

— О… его дала мне София.

Он узнал подсвечник. Знал он и Софию — певицу из ресторана «Волга», куда несколько раз брал Юлию. И он не сомневался, что директор «Волги» Иван Королев никогда не позволил бы своим работникам раздаривать такие вещи. Следовательно, размышлял он, Юлия ходила туда без него и прихватила этот сувенир… Возможно, она была там с другим.

— Иди сюда, — грубо бросил он, притягивая девушку к себе.

Удивленная Юлия подчинилась.

— Лижи меня, — приказал он, — соси, как следует. Я хочу еще раз. И на этот раз ты все проглотишь и попросишь меня еще.

Юлия пыталась протестовать, но, увидев выражение его лица, замолчала. Ее глаза заблестели от страха.

— Да, — прошептала она.

Тридцать минут спустя, забрав свои бритвенные принадлежности, Петров, пресытившийся и разозленный, покинул квартиру. С Юлией все кончено.

Он должен сделать один телефонный звонок.

— Почему? — допытывался Михаил. Он был в такой ярости от предательства, был так оскорблен и взбешен, что снова пришел в Большой этим вечером и преградил Юлии дорогу, когда она собиралась выйти.

— Почему он? Почему? Может, он бил тебя? Угрожал тебе? Боже мой, Юлия… он мой отец!

— Откуда мне было знать? — угрюмо ответила она. — Я узнала его задолго до того, как ты вошел в мою жизнь.

Все краски, казалось, покинули ее бледное лицо, а глаза были прикрыты. И как будто синяки под глазами. Он не мог рассмотреть при тусклом свете.

— Ты не можешь любить его! Ему почти шестьдесят, он почти на тридцать пять лет старше тебя!

— Какое это имеет значение, сколько ему лет? — фыркнула она, сверкнув на него глазами. — Дело в том, Михаил Сандовский, что мне двадцать пять лет, а не семнадцать! Ты знаешь, что это значит для танцовщицы? Это значит — я старая, старая, старая! Это значит — мне осталось танцевать только несколько лет. Я должна позаботиться о себе, пока у меня есть такая возможность.

Он был ошеломлен.

— Но это не должно означать…

— Это значит, что ты глупый, тупой мальчишка! — закричала она, отталкивая его. — Убирайся, майор Михаил Сандовский! Ты идиот, и ты мне не нужен, я не хочу тебя!

— Значит, ты хочешь его?

В два прыжка Михаил догнал ее и с силой прижал к зеленой стене прохладного закулисного коридора.

— Ты хочешь этого старика — Петрова! Скажи мне, что нет! Скажи правду!

— Ну и дурак же ты! — с раздражением бросила она. — Я вообще не хочу мужчин. Неужели ты думал, что хочу? Я предпочитаю женщин, болван! Женщин! Так что убирайся. Я не хочу больше видеть ни тебя, ни твоего безобразного отца — никогда!

На следующий день Михаил, сходя с ума от ревности, снова пришел в квартиру Юлии, чтобы попытаться поговорить с ней. Он громко постучал в дверь. Ее открыла пожилая толстощекая женщина с глазами-пуговицами, одетая в вытянувшийся серый свитер и бесформенное платье.

— Где Юлия? — почти закричал он.

— Она здесь не живет, — ответила женщина с украинским акцентом.

— Нет, живет! Я был здесь вчера!

— Эта квартира принадлежит высокопоставленному должностному лицу, и здесь нет никакой Юлии, — повторила женщина.

— Но она должна быть! Она была здесь. Она здесь… она просто не велела вам пускать меня.

— Нет здесь Юлии, — печально сказала женщина.

На следующий день соседский мальчишка сказал Михаилу, что прошлым вечером он видел, как какие-то мужчины увезли Юлию на сверкающем черном «Зиле».