«Голубые Орхидеи»

ГЛАВА 3

— Миша! Миша! Миша! — пронзительный крик Вали прорезал воздух. Она металась и билась под тонким одеялом, пиная Надю коленями. — Михаил!

Надя привычно протянула руки, чтобы заключить дочь в объятия и успокоить.

— Валенька… моя голубка… Ничего, ничего… Это всего лишь страшный сон… постарайся снова заснуть.

— Мама!

Слезы струились по лицу Валентины. Она резко выпрямилась, пристально вглядываясь в непривычную тьму маленькой тесной, чужой комнаты, которую они вынуждены были снимать в чужой квартире многоэтажного дома.

— Мама! — всхлипывала Валя. — Миша плачет. Я видела это во сне, он такой печальный.

— Детка, детка, — вздохнула Надя.

— Мама, — прошептала во тьме девочка. Она скорчилась под одеялом. Иногда, без каких-либо видимых причин, в ее правой ноге появлялась непонятная боль.

— Что, душа моя?

— Почему мы не видели Мишу, когда он умер?

— Потому что он оказался слишком глубоко похоронен под снегом. Успокойся! Не говори об этом. Ты должна быть хорошей девочкой, прилежно заниматься и учиться у меня говорить по-английски и по-французски.

— Почему, мамочка?

— Потому что! — Надя говорила более резко, чем обычно.

— Но… что если Миша все еще там, под снегом? Что, если ему холодно и он боится?.. Я знаю, он боится. Я знаю, он скучает без нас.

— Он умер, моя голубка. Ты должна поверить этому, — хрипло сказала Надя. — Тело Миши погребено под снегом, под тоннами снега. Я получила официальное сообщение. Мне сказали, что нет никакой надежды. Детка, больше сотни человек погибли под этой лавиной. — Надя, слегка покашливая, устало вернулась на место. — А теперь давай спать. Мне нужно завтра рано вставать.

Надя работала переводчиком в УПДК, в правительственной организации, предоставляющей переводчиков, а также горничных, секретарей, швейцаров и шоферов. Однажды Петров, посетив их аскетическое жилье, заметил, что он ждет, когда появится новая вакансия.

— Я готовлю необходимые документы, — сказал Петров.

— Спасибо, — тихо отозвалась Надя.

— Вы кашляете, У вас есть нужное лекарство?

— Я… это всего лишь зимняя простуда.

— Я пришлю антибиотики. — На секунду Петров почти с сожалением окинул взглядом Надю. — Вам следует практиковаться в английском и французском. Если я добьюсь этой должности, вы должны будете оправдать оказанное вам доверие.

Этим вечером они сидели на маленькой кровати, прижавшись друг к другу под одеялом, и Надя читала вслух Валентине по-английски сильно потрепанную книгу «Зеленые яйца и окорок» доктора Сьюса. Отложив книгу, она откинулась на тонкую подушку.

— Я была в Лос-Анджелесе дважды с Большим театром. О Валенька, ты не представляешь, насколько богаты американцы. Там есть улица, которая называется Родео-Драйв, где полно одежды тысячи расцветок, уйма шелка, кружев, блесток, ювелирных украшений. А какое там телевидение, Валентина! А американские машины! Мне бы так хотелось иметь красный «Форд» с откидным верхом!

Валентина слушала, и глаза ее сияли.

— Еще, — просила она. — Расскажи мне еще, мама.

Лицо Нади смягчилось.

— В Калифорнии женщины очень, очень красивые, — продолжала она, — самые красивые женщины в мире. Но ни одна из них не красивее тебя, мой зайчик. Твои глаза такие зеленые, — зеленее, чем Шварцвальд в июне… Даже в Голливуде ты будешь особенной.

Валентине нравилось, когда ее мать говорила так, будто они сами могли поехать в Америку. Она приникла к Наде и нежно поглаживала ее руку.

— Когда-нибудь ты вырастешь, — добавила Надя, кашляя, — а я стану старой, дряхлой и седой, так что тебе придется делать все для меня, душа моя. Ты обещаешь мне? — Она крепко сжала плечи дочери. — Поклянись мне, Валентина, всем святым, Россией, что ты добьешься известности, только тогда все это будет иметь смысл.

Сбитая с толку, Валентина не понимала, о чем говорит ее мать.

— Да, — пробормотала она, желая доставить ей удовольствие. — Мама! — она поморщилась, так как пальцы матери слишком сильно впились ей в плечи.

— Извини, детка.

Надя резко отвернулась к стенке, и ее тело стало содрагаться от рыданий, которые столь часто и неожиданно теперь подкрадывались к ней.

К лету Валентина с матерью были в Париже, где Петров нашел для Нади работу в Советском посольстве. Она стала переводчицей при коммерческом атташе и тратила часы на скучные экономические отчеты и монотонные заседания. Они снимали крохотную квартирку на правом берегу в районе Менильмонтань с его узкими улочками и маленькими домами, недалеко от кладбища Пер-Лашез. В ней было всего три комнаты, но они даже и не мечтали о такой роскоши, как высокие потолки, резные лепные украшения, обои с ворсистым рисунком и маленький газовый камин. Каждое утро Валя ходила в булочную, находящуюся от них через два дома, купить круассаны на завтрак. Потом ей приходилось сидеть с Надей, чтобы проследить, как та поела; ее мама в последнее время похудела и передвигалась словно заведенная.

— Здесь такой хороший хлеб. Но не слишком привыкай к французской кухне, голубка, — однажды утром, в конце второй недели их пребывания в Париже, сказала Надя. Она возилась со своим пальто, отпарывая его нижнюю кромку маленькими ножницами. — У меня есть большой секрет. Мы не останемся здесь.

— Но куда мы поедем? — с тревогой спросила Валентина. Париж казался бесконечно далеким от ее потерянного брата, и она не представляла, как он найдет их здесь.

— Не могу тебе сказать, — прошептала Надя. — Плохая примета говорить о чем-то хорошем преждевременно.

— Но… мы собираемся назад в Россию?

— Это секрет, Валентина… удивительный секрет! — Она обняла дочку. — Так что, пожалуйста, причешись и не забудь умыть свое хорошенькое личико. Мы идем за покупками сегодня!

— Снова?

— Это не просто посещение магазинов, а нечто особенное. — Щеки Нади пылали. — У нас целый день, Валенька, а в конце дня… — Улыбка матери отражала волнение. — О, мы разбогатеем, дочка! Мы станем такими богатыми!

Париж! Валентине этот город дарил невероятное наслаждение. Летящие ввысь соборы, зеленые парки, широкие бульвары и узкие средневековые, вымощенные булыжником улицы. Замечательные магазины и лавки, вкусно пахнущие рестораны — и все это омыто легким июньским ветерком.

Они спустились в метро и доехали до улицы Сент-Оноре, вышли на станции и смешались с толпой. Крепко ухватившись за Надину руку, Валентина смотрела по сторонам. Толпы народа теснились на узких улицах, останавливаясь, чтобы заглянуть в маленькие кафе, блинные, лавки и картинные галереи. Сотни запахов дразняще щекотали ноздри: от аромата цветов, продаваемых уличными торговцами, до дуновения духов модно одетых женщин.

Они бродили около часа, проходя мимо таких магазинов, как «Гермес», «Шанель», «Александрин», «Реми», «Ами» и «Анри а ля Пансэ». Надя болтала с дочерью, показывая ей витрины, заполненные великолепными перчатками, блузами и платьями. Затем она сказала:

— Мы достаточно посмотрели, пора работать.

Они наняли такси на улице Скриба и через несколько минут были на Вандомской площади, где роскошные магазины выставили в своих витринах сверкающие ожерелья и серьги. Для славянского слуха Валентины их названия звучали прекрасно: Бушрон, Картье, Ван Клиф и Арпелс, Шомэ. Но Надя больше не казалась веселой, вид у нее был измученный. И она все время прикасалась рукой к груди, как будто для того, чтобы удостовериться в сохранности того, что положила в лифчик.

В каждом магазине все повторялось по единому сценарию. Валентина ожидала в торговом зале, а Надя в сопровождении ювелира проходила во внутренние помещения. Предоставленная самой себе, девочка ходила взад и вперед, разглядывая стеклянные витрины, в которых поблескивали кольца с бриллиантами, рубиновые булавки в форме стрекоз, кулоны с бриллиантами и сапфирами и извивающиеся золотые цепочки. Через двадцать минут Надя, бледная, выходила.

— Пойдем дальше! — объявляла она. — Они говорят, что огранка камней старомодная! Эти люди невежды! Моя прабабушка надевала это ожерелье на бал, где танцевали царь с царицей! Я годами хранила его зашитым в подол пальто, Валя. Я знала, что не смогу получить за него хорошую цену в России!

Тени стали длиннее, когда Надя вышла из магазина, называемого «Стерль», а они потом посетили еще пять или шесть магазинов на улице Риволи, после чего рот Нади сжался в тонкую линию и все искорки погасли в ее глазах.

— Я могла бы, конечно, согласиться на меньшее, но не стану! — устало сказала она Валентине. Они проходили боковую улицу мимо ночного клуба под названием Diables [4], украшенного неоновыми огнями, которые ночью маняще и таинственно трепещут. Рядом с ним располагался еще один ювелирный магазин, не такой большой, как другие, но богато отделанный медными украшениями и европейским граненым стеклом.

— Сюда, — сказала Надя и потащила Валентину ко входу.

Через полчаса Надя вышла из маленькой задней комнаты магазина, лицо ее сияло.

— Валентина! О Валенька!

Надя подбежала к дочери, подняла ее и закружила. Увидев, что ювелир с любопытством смотрит на них, поспешно вывела девочку из магазина.

— Валя, я сделала это!

Они нашли станцию метро и втиснулись в вагон, переполненный в час пик пассажирами. Надя крепко прижимала Валентину. Она сгорбилась и обхватила себя руками так, чтобы никто не мог коснуться ее груди, где она спрятала франки.

— Теперь, — с удовлетворением объявила она, — мне одной придется выходить по вечерам, чтобы достать то, что нам необходимо. Но я добуду это… и мы скоро покинем Париж.

Надина простуда все прогрессировала. В то утро, когда они взяли такси до аэропорта Шарля де Голля, она кашляла так сильно, что ей приходилось опираться о Валентину. Она все время оглядывалась, пока такси пробиралось среди транспорта.

— Мама, — с тревогой спросила Валентина, — кого ты ждешь?

— Никого! — нервно воскликнула Надя, хотя в душе опасалась, что руководству советского посольства стало известно о ее незаконных сделках. Не исключено, что за ней следует КГБ.

— Ты больна?

Надя решительно покачала головой. Она была бледна, изящна и прекрасна в своем черном брючном костюме от Диора.

— Это всего лишь простуда. Мне станет лучше, когда мы взлетим.

— Может, тебе принять таблетки, которые нам оставил тот дядька, Петров?

— Я выпила их все, Валя, по одной в день, чтобы хватило надолго.

— Но…

— Со мной все будет в порядке, Валентина. А теперь запомни — мы граждане США, Валенька! Ты должна помнить об этом всегда. Я потратила много денег на наши документы, и это очень, очень важно.

По прибытии им едва хватило времени подняться на борт переполненного самолета. Несколько пассажиров с вниманием посмотрели на заметно выделяющихся мать и дочь, когда они торопливо шли к своим местам. На Валентине было надето изящное голубое шелковое платье цвета яиц зарянки. Надя уложила ее волосы мягкими блестящими локонами так, что они обрамляли ее лицо в форме сердечка, и надела берет в виде раковины. Девочка несла своего голубого плюшевого медвежонка. Он тоже был принаряжен — на его шее красовался голубой шелковый бант.

Валентина опустилась в прямое мягкое кресло самолета «Пан Ам», выглянула из окна и со страхом посмотрела на взлетную полосу. Всего через несколько минут они с мамой поднимутся в воздух и полетят высоко над морем. Так как она плохо говорит по-английски, Надя велела ей быть очень внимательной, общаясь с обслуживающим персоналом или с кем-либо еще.

— Мама, — прошептала она, — что станет с Мишей и папой, если мы будем так далеко, по ту сторону огромного океана?

— Детка, — ответила Надя, — не имеет значения, как далеко мы улетим от них. Они будут с нами, куда бы мы ни уехали… в наших мыслях, наших сердцах.

Теперь красивая женщина в униформе — стюардесса, как объяснила Вале мама, — ходила взад и вперед по проходу, закрывая верхние пластиковые дверцы.

— А сейчас, Валя, ты должна застегнуть свой ремень, — инструктировала ее Надя по-английски. — Вот так… видишь?

Самолет медленно тронулся с места, и Валентина ощутила внезапный приступ тошноты, смешанный с острым чувством утраты. Она проглотила слюну, пытаясь отделаться от этого ощущения. Может, океан не такой уж и большой. Когда-нибудь, непонятно сейчас каким-то образом, она непременно вернется назад в Россию и найдет Мишу, даже если ей придется подождать, пока она вырастет.

Когда они приземлились в аэропорту О'Хара и прошли через таможню, состояние Нади заметно ухудшилось. Ее знобило, она все время кашляла, тяжело дышала, лицо ее побледнело, а щеки, наоборот, ярко пылали.

— Мамочка, — сказала Валентина, забирая у матери их старый, видавший виды чемодан, он был очень тяжелый. — Как ты себя чувствуешь?

— Билеты, — с беспокойством сказала Надя, лихорадочно роясь в сумочке. — Нам нужно долететь до Детройта, Валентина… еще один перелет. У меня есть там подруга Соня, мы вместе танцевали в Большом. Она вышла замуж за богатого американца и живет в замечательном месте, которое называется Блумфилд-Хиллз. Мы остановимся у нее, пока я не найду работу. — Надя остановилась, разразившись сильным приступом кашля. — Теперь пойдем, нужно найти правильный выход.

Ночью их самолет наконец приземлился в ближайшем к центру Детройта аэропорту. Здесь шел сильный дождь. Потоки воды залили взлетную полосу и струились по иллюминатору. Все это выглядело очень мрачно, неприветливо и совсем не походило на страну сказочного света, прекрасных людей, телепрограмм и машин, как когда-то рисовала Надя.

Валентина с тревогой смотрела на мать. Надя проспала весь полет, дышала с трудом.

— Мама? — Она потормошила мать, чтобы разбудить ее.

Надя пошевелилась, тихо застонала и снова стала кашлять.

— Мама! — взмолилась Валентина. — Мы должны выйти из самолета. Нужно позвонить Соне, твоей подруге.

— Да, да, — отозвалась Надя, в замешательстве переходя на русский язык, и снова закашлялась.

Надя, покачиваясь, стояла в телефонной будке, лицо ее так побледнело, что Валентина боялась, как бы с ней не случился обморок.

— Я не могу… номер… не соединяется, — сказала она. Силы явно оставляли ее. — Телефон Сони отключен.

Валентина тоже попыталась набрать номер и получила тот же, записанный на непонятном языке, ответ. Она повесила трубку, внезапная слабость охватила ее. Соня не отвечала. Они остались одни.

— Куда, леди? — спросил водитель такси с кожей цвета черного дерева.

Дождь все еще лил, поблескивая при свете ночных огней у багажного отделения.

— В отель, — прохрипела Надя. Она несколько оживилась, после того как Валентина купила ей бутылочку аспирина в магазине аэропорта.

— Какой отель, леди?

— Блумфилд-Хиллз, — ответила Надя.

К тому времени, когда они добрались до гостиницы «Американа» в Бирмингеме, куда по своему выбору решил отвезти их шофер, Надя поняла, что мама очень больна.

Их комната была огромной, с двумя двуспальными кроватями, каких они в России и не видели. Большой телевизор был подвешен к потолку, стены украшали морские пейзажи, а на полу лежал роскошный голубой ворсистый ковер.

Надя без сил свалилась на кровать.

— Валя, — прошептала она, — принеси мне бутылочку с таблетками, а потом… прими, пожалуйста, теплую ароматную ванну. Мой маленький зайчик, полежи в теплой душистой пене. Это одно из американских удовольствий, тебе следует насладиться им!

Когда Надя услышала шум воды в ванной, она с трудом села и протянула руку за Валиным медвежонком. В ее сумочку были засунуты катушки ниток, иголка и маленькие ножницы, сейчас она достала их, с усилием вставила нитку в иголку и разрезала шов на спине у медвежонка, обнажив тонкий тюль, которым тот был набит.

Мучительный приступ кашля скрутил ее. Когда приступ отпустил, она достала пакет с американскими долларами. После всех расходов на самолет, поддельные паспорта и другие бумаги у нее осталось только одиннадцать тысяч долларов. Их будет достаточно, если расходовать бережно, пока она не найдет свою подругу Соню.

Она вытащила часть тюля и вложила обратно пачку в десять тысяч долларов, оставив тысячу на расходы по отелю, затем снова зашила голубого медвежонка. Это, конечно, всего лишь предосторожность. На случай…

Закончив, Надя снова откинулась на подушки гостиничной постели, черные и белые пятна мелькали у нее перед глазами.

— Валентина, — из последних сил позвала она. — Валя…

Девочка вышла из ванной. Щеки ее раскраснелись.

— Мама! — воскликнула Валентина. — Ванная такая красивая. Стены оклеены цветными обоями, и я насчитала десять полотенец! Там есть даже большое белое полотенце для пола и маленький флакончик с шампунем и…

— Валентина, — прошептала Надя, протягивая руку, чтобы притянуть к себе дочь.

— Мама? — спросила Валентина, встревоженная тоном матери.

— Тише. Я должна что-то сказать тебе… Теперь ты в новой стране, но я не хочу, чтобы ты забыла меня, папу или Мишу… потому что мы всегда будем с тобой независимо от того, куда ты поедешь и что будешь делать.

— Мама? — глаза девочки стали огромными, в них затаился страх. — Мама, ты куда-то уходишь?

— Надеюсь нет, — сказала Надя, тяжело дыша. — Мне бы хотелось быть с тобой всегда. — Слезы побежали по ее щекам, губы задрожали, но она заставила себя произнести, — но если я не смогу… Валя… — Больше она ничего не смогла сказать.

— Мама, мама, мама! — рыдала Валентина, бросившись к матери на грудь.

Мать и дочь прильнули друг к другу, Надя собралась с силами и погладила мягкие красивые блестящие волосы Валентины.

— Моя деточка, моя доченька, моя Валенька, — снова и снова шептала Надя, пока наконец слова не превратились в невнятный шепот. Слова, которые она хотела навсегда запечатлеть в сердце дочери. — Никогда не забывай… Ты сильная девочка… ты найдешь свою дорогу. Ты обретешь любовь, я знаю это. Люби, Валентина, никогда не бойся любви.