«Голубые Орхидеи»

ГЛАВА 6

Молодая женщина в черном платье прохаживалась по оживленному базару Казбы, с усилием прокладывая себе путь через толпу закутанных в черные одеяния женщин, отчаянно торгующихся с продавцами лимонов, апельсинов и причудливых дынь.

Ей было двадцать лет. Тонкая, смуглая, с нежным взглядом византийских глаз, она так естественно вписалась в волнующуюся рыночную толпу, что никто не обращал на нее внимания. Базар был настолько переполнен, что люди шли плечом к плечу, костлявые длиннохвостые собаки-дворняжки дрались из-за объедков, еще более тощие и грязные ребятишки, обвязанные шалями, выпрашивали лиры.

Запахи специй, раздавленных фруктов и человеческого пота вызывали поразительное ощущение. Она вздрагивала, ощущая разрастающееся сексуальное волнение.

Она убила его! Французского торговца оружием, во всяком случае ей так сказали. Возможно, он поставлял оружие туркам, а те использовали его против греков в недавнем приграничном конфликте. Она не знала, почему его решили убить, да ей было безразлично. Она только помнила, как он задыхался, молил о пощаде, потерял контроль над своим мочевым пузырем. Его лицо все больше багровело, когда она затягивала гарроту вокруг его шеи. Туго… еще туже… до тех пор, пока его скрюченные пальцы перестали пытаться ослабить ее.

Ах, это прерывистое дыхание. Невероятно волнующее чувство абсолютной власти… Власти над человеческой жизнью. Это лучше, чем секс, лучше, чем нитрат амила, который один из ее любовников однажды заставил ее ввести себе.

Это, конечно, не первое ее убийство, но первое, за которое ей заплатили.

Греки обещали ей невероятную сумму в два миллиона драхм, почти десять тысяч долларов, такая сумма казалась ей сверхъестественной.

Пройдя мимо ларька, где висели туши освежеванных ягнят, женщина ускорила шаги. Ей надо было успеть на пятичасовой рейс до Лондона компании «Бритиш эйруэйз», а затем до Аргентины. Но еще важнее добраться прямо сейчас до комнаты, которую она снимала, прежде чем оргазм, нарастающий внутри нее, не взорвался необузданным экстазом.

Ртутные отблески света мерцали во мгле туманного апрельского вечера, раскаляли докрасна рекламу обновленного театра «Фишер» на бульваре Уэст-Гранд.

Большие черные буквы складывались в слова: «Постановка „Глитц“, в главных ролях „Голубые Орхидеи“. Эдгар Ледерер, владелец театра, дал разрешение престижной школе в Блумфилд-Хиллз устроить здесь свое выпускное шоу».

Валентина поставила их маленький красный «камаро» на ближайшую стоянку.

— Черт побери! — воскликнула Орхидея. — Мы здесь… и всего лишь через час «Голубые Орхидеи» станут звездами! Ты можешь в это поверить, Вэл? Один маленький-маленький час! Шестьдесят крошечных минуток!

Казалось, они всегда жили ради этого вечера. По крайней мере шесть месяцев — с тех пор, как Орхидее пришла мысль, что они с Валентиной могут создать ансамбль. Им обеим понравилось название «Голубые Орхидеи» в честь любимого цвета Валентины и из-за имени Орхидея, на использовании которого настаивала сама Орхидея.

Сегодня им предоставится шанс. Барни Самьюэлз, вице-президент Мотаунской студии звукозаписи «А и R», будет среди публики, чтобы посмотреть выступление своей дочери Кэти, танцующей под джаз, но ему придется прослушать всю программу, включая и их номер.

Они уверены, что понравятся ему. Кроме того, им доставлял радость один секрет. Валентина недавно нашла десять тысяч долларов, зашитых в разорвавшемся старом медвежонке, которого она привезла из России. Они планировали истратить их на свою музыкальную карьеру.

Девушки вышли из машины, достали с заднего сиденья ящичек с гримом и белую цветочную коробку с двадцатью голубыми орхидеями.

— Не урони их, — предостерегла Валентина, когда Орхидея небрежно подхватила коробку с цветами.

— Хорошо, тогда неси их сама, раз ты такая аккуратная.

Они подошли к служебному входу в приподнятом настроении и, войдя в театр, присоединились к группе взволнованных студентов Крэнбрукской школы, среди которых кружила их музыкальный руководитель Джоу Макбанта, одетая в ультрамодный черный брючный костюм.

— Слушайте меня! Все уже одеты и загримированы? Я объявляю двадцать пять минут. Девочки? Это Валентина и Орхидея. Что ж, почти вовремя. Наконец-то «Голубые Орхидеи» удостоили нас своим присутствием.

Прищурив глаза, Джоу окинула девушек пристальным взором. Они уже были одеты для сцены в вызывающие темно-голубые расшитые блестками облегающие платья.

— Валентина, — заметила Джоу, — спусти платье немного больше с плеч, дорогая, вот так. Да. Так намного лучше. Щетка для волос у тебя с собой?

Девушка кивнула.

— Хорошо. У тебя умопомрачительные волосы, но их нужно немного взъерошить, как у Фарры. Наклонись, так чтобы волосы упали вперед, а затем зачеши их назад. Нужно, чтобы было обилие волос… Да… да, именно так. Орхидея, ты тоже. Давайте обе. Постарайтесь выглядеть более соблазнительно.

— Конечно, — сказала Валентина.

— Со мной все в порядке! — воскликнула Орхидея, опуская голову и проводя щеткой по своим пылающим огненным кудрям.

Пичис сидела в первом ряду рядом с Эдгаром, слушая, как настраивается оркестр. Она нетерпеливо вздохнула. Ей очень хотелось, чтобы поскорей открылся занавес и оправдались ожидания, которые она возлагала на своих прекрасных дочерей.

Она никогда ни минуты не жалела, что удочерила Валентину и Орхидею. Оформление документов Орхидеи не составило труда, но понадобилось четыре года, чтобы юристы, сотворив чудо, разобрались в запутанных бумагах и фальшивом паспорте Валентины.

Первые годы были самыми трудными. Валентина часто будила их душераздирающими криками, ей снились кошмары, брат-близнец Михаил и снежный обвал. Девочка не сомневалась, что ее брат жив, и стала откладывать часть своих карманных денег на поездку в Россию.

Эдгара пугала и расстраивала такая идея.

— Поехать за железный занавес? Не будь смешной, Валентина. Это очень опасно. Не многие решаются ехать туда, да и то только по необходимости. И безусловно, не девятилетние девочки. Кроме того, я уже попросил сенатора Уиллингема навести справки в Вашингтоне через советское посольство. Твой брат внесен в официальный список жертв обвала. Мне очень жаль. Так что не будем говорить об этом.

После этого она плакала и хандрила месяцами, чем ужасно беспокоила Пичис. Но затем миссис Ледерер записала девочку на уроки балета и современного танца. Валентина окунулась в занятия, проявив природные способности, и кошмары постепенно прекратились.

К пятнадцати годам Валентина обрела гибкое стройное тело танцовщицы. К Эдгару несколько раз обращались представители домов моделей, предлагавшие подписать с ней контракт, но он рассерженно отвечал им, чтобы не беспокоили его дочь. Ему хотелось уберечь девочек от того, что называется «темными сторонами шоу-бизнеса» и сохранить их свежесть. Это имело прямое отношение и к Орхидее.

Девочка кипела энергией и всегда находилась в центре внимания, привлекая окружающих, как пламя влечет мотыльков. Она проявляла незаурядный интеллект и, если хотела, получала высокие отметки в Кингсвудской школе, представляющей собой часть учебных заведений Крэнбрука… Иногда Орхидея наслаждалась своими успехами в учебе, а порой критиковала учителей, подшучивала над ними, выказывая полное равнодушие к академическому образованию. И она всегда твердила, что станет звездой, как будто ей это было предначертано судьбой.

Сейчас студенческий оркестр начал играть легкую увертюру бродвейских песен. Пичис откинулась на спинку кресла, нервно сжав руки. Рядом с ней, расслабившись, сидел Эдгар.

Девочки доверили ей свой секрет. Интересно, что скажет муж, когда узнает, что его дочери хотят стать рок-звездами?

Занавес медленно поднялся: Орхидея и Валентина стояли на крошечной сцене, сооруженной в виде викторианского бельведера. Публика задохнулась от восхищения. Под ярким светом облегающие платья цвета полуночного неба мерцали, подчеркивая изящество стройных фигур.

Сжав переносной микрофон и отбивая ритм, Валентина глубоко вздохнула и взяла первую ноту песни Лины Ронстадт «Когда меня полюбят», которую Джоу выбрала для них. Орхидея присоединилась к ней, и их голоса слились в мелодичной гармонии, глубокий насыщенный звук, обращенный в зрительный зал, заструился через сотни мест и долетел до последнего ряда.

Девушки спели три песни, включая и популярную сейчас «Танцующую королеву» из репертуара группы «АББА».

Когда замерла последняя нота, раздался гром аплодисментов. Свист, крики, аплодисменты слились в единое мощное крещендо. Аплодисменты не прекращались и молодежь с первых рядов столпилась перед авансценой.

Пока они раскланивались, рабочий сцены вынес корзину, наполненную орхидеями. Орхидея выхватила ее у него и бросила первый цветок в зал.

— Я люблю вас! — кричала она, хватая орхидеи целыми пригоршнями и бросая их как можно дальше в зрительный зал восторженным подросткам. Смеясь, Валентина тоже стала разбрасывать цветы.

Была уже половина второго ночи. Нетронутый поднос с печеньем и лимонадом стоял на столе в небольшой уютной комнатке дома Ледереров. Девушки вернулись с концерта в приподнятом настроении, но разочарованные тем, что Барни Самьюэлз из компании «А и R» ушел сразу же после номера своей дочери.

— Не могу поверить, что он настолько невоспитанный. Он даже не подождал, пока мы споем, — жаловалась Орхидея.

— А я не могу поверить, что мои дочери выставили себя таким образом напоказ на сцене, — мрачно проворчал Эдгар. — Играть перед публикой, как… как Дженис Джоплин.

— Послушай, Эдгар, — успокаивающе сказала Пичис, — уже перевалило за полночь, и девочки устали.

— Не настолько устали, чтобы не прислушаться к здравому смыслу.

— Пожалуйста, папочка Эдгар, — начала Валентина, — пожалуйста, не бесись.

— Ты хочешь сказать «не сердись», хотя это слишком мягко сказано и совсем не отражает моего настроения, — раздраженно бросил Эдгар.

— Послушай, дорогой, — повторила Пичис, — девочки выглядели прелестно, и ты знаешь это.

— Как секс-бомбы!

Девушки переглянулись.

— Папа Эдгар, — медленно сказала Валентина, — мы решили, что не станем поступать осенью в Мичиганский университет.

— Во всяком случае, не будем посещать все занятия, — поддержала Орхидея. — Мы поищем контракт на запись пластинки.

— Что?

Валентина побледнела и твердо продолжила:

— Думаю, ты прав, нам не следовало так низко открывать плечи. Но мы действительно хотим стать «Голубыми Орхидеями».

— Боже, — с горечью сказал Эдгар. — Я занимаюсь шоу-бизнесом, но не пожелал бы этого своим дочерям. Девочки… Говорю вам, я знаю этот бизнес, знаю, каким он бывает грязным, сколько он приносит разочарований и как он может выжимать все соки из молодых людей.

— Но мы хотим этого! Мы должны! — воскликнула Орхидея.

— Папа Эдгар… мама… — присоединилась Валентина, — мы действительно хотим попытаться.

На следующее утро в отделе «Акцент» «Детройтских новостей» появилась статья Мардж Джексон Левин: «Дуэт „Голубые Орхидеи“ вызвал бурный восторг в театре „Фишер“». Статья сопровождалась фотографией Валентины и Орхидеи, разбрасывающих орхидеи неистовствующим поклонникам.

Девушки купили несколько экземпляров «новостей» и завели альбом газетных вырезок. Торжественно они вклеили в него первую вырезку.

— Вот, — радостно сказала Орхидея, с восхищением разглядывая статью в две колонки, как будто это была «Эмми» [5].

— Правда, это самое лучшее, что мы когда-либо видели?

— Теперь мы по-настоящему «Голубые Орхидеи», не правда ли? — тихо сказала Валентина. — Эта фотография служит тому доказательством.

— Навсегда, — сказала Орхидея, сжав руку сестры.

Михаил Сандовский пребывал в одиночестве.

В своей строгой серой форме курсанта военного училища он стоял у одного из мостов, пересекающих реку Даугаву в Риге. Жаркий июньский ветер взбивал на воде белые гребни.

Михаил смотрел на искрящуюся под солнечным светом реку, глаза его слезились, а голова раскалывалась. Прошлой ночью он выпил огромное количество водки вместе с другими курсантами из Высшего военного училища им. Алксниса — советского варианта Уэст-Пойнта, но намного более сурового.

Зачем он так много выпил? Чтобы бежать от строгостей и жесткой дисциплины академии? В конце концов, он понял, что его готовили к жизни, которой он не хотел. Его честолюбивый отец, Петров, нажал на все пружины, настойчиво утверждая, что сын имеет все данные, чтобы стать Героем Советского Союза.

Михаил пошел по улице Ленина, которая разделяла правый берег на почти равные части, пересекая Вецригу — старый город. Старый город с его романтическим прошлым казался ему таинственным. Здесь была церковь, которую начали строить во времена епископа Альберта в 1211 году и закончили только спустя пять веков. Звиеду Варти, шведские ворота, построенные в 1698 году, — единственные сохранившиеся ворота Риги.

Сколько людей прошло через эти ворота за три сотни лет? Крестьяне, священники, евреи, коробейники, солдаты, богатые бюргеры и даже Петр Великий, посетивший в Ригу в 1711 году. Может, сам Сталин, размышлял он.

Впереди, взявшись за руки, шли три хорошенькие девушки. Волосы, чтобы уберечь их от сильного морского ветра, они повязали платками, хлопчатобумажные юбки развевались, приоткрывая голые, крепкие мускулистые ноги.

Одна из девушек, выше и стройнее остальных, привлекла внимание Михаила. Она развязала платок, сняла его и подставила лицо навстречу ветру. Волосы рассыпались по ее плечам тяжелой лавиной черных кудрей.

Валентина, его пропавшая сестра-двойняшка! Ему все еще снились мучительные обрывочные сны о ней. Иногда она была маленькой девочкой, какой он видел ее в последний раз за несколько минут до обвала, когда они играли в «веревочку». В других снах она представала перед ним молодой женщиной, высокой, смеющейся, прекрасной. Она — точная его копия, только в женском варианте.

На улице Скарню, 19, находилась романо-готическая церковь, восходящая к 1200-м годам. Михаил остановился и сделал вид, что изучает ее обветшалые, покрытые копотью стены, ощущая еще одну удушающую волну одиночества.

Его сны о сестре казались порой такими живыми, что он часто думал, действительно ли Валентина погибла под снежной лавиной.

«Конечно, она умерла, — сказал он себе зло. — Отец показал мне официальный список жертв снежного обвала. Там были имена ее и матери».

Он зашел внутрь церкви, вдыхая влажный воздух, исходящий от древних камней. «Почему мне все время кажется, что она жива?» — спросил он себя. Ответа на этот вопрос у него не было.