«Голубые Орхидеи»

ГЛАВА 17

Спальня Конна Дэнсона представляла собой фантазию Хью Хефнера. Орхидея, вбежав туда, вскрикнула от удовольствия, она пристально рассматривала огромную кровать с пологом на четырех столбиках и с зеркалами, матрацем из синтетической пленки, наполненным водой, массивную стереосистему «Бэнг и Олуфсен», широкоэкранный телевизор и собрание из сотен порнографических видеофильмов. Ковры из овчины, небрежно раскинутые перед большим камином, огромная, увешанная зеркалами ванная была оборудована «Джакузи». Здесь выстроились в ряд шкафы, где разместилась коллекция сексуальных игрушек.

— Я никогда в жизни не видела столько вибраторов! — воскликнула Орхидея, перебирая набор действующих на батарейках искусственных пенисов всех форм и размеров, массажеры и даже вибратор «бабочку».

— Хочешь попробовать некоторые из них? — усмехаясь, спросил Конн.

— Конечно, — она потянулась к нему и принялась ласкать его сквозь одежду, массируя ему ягодицы своими сильными твердыми пальцами.

Конн неохотно отодвинулся. Девчонка — просто фейерверк, и он не хотел все испортить, проявив себя импотентом.

— Подожди секунду, милочка. У меня есть нечто, что действительно вознесет нас до небес. Сделаем по паре затяжек, прежде чем начать.

— Гм, — Орхидея посмотрела на маленький пластиковый пакет, наполненный белым порошком. — Я нюхала кокаин, но теперь перестала. Сейчас я в норме.

— О, всего лишь одну затяжку, — настаивал Конн. — Все станет намного лучше.

Она нахмурилась:

— Я провела целый год в Амстердаме, где веселилась до безумия, но теперь, вернувшись в Лос-Анджелес, не хочу больше иметь дело с этой дрянью.

— Что ж, если ты не возражаешь… — Конн отсыпал две порции для себя. Он глубоко затянулся, вдыхая каждую крупицу дорогого порошка. Затем, удовлетворенно вдохнув, бросился к Орхидее и стал стягивать свитер с ее плеч.

Смеясь, она помогала ему раздевать себя. Через несколько секунд они, обнаженные, уже катались по овчинным коврам.

Орхидея Ледерер была самой лучшей любовницей, какую он когда-либо знал.

Прошло несколько недель. Орхидею радовал тот поворот, который произошел в ее жизни в Голливуде. Конн Дэнсон оказался человеком слова. Он подготовил ей неплохой контракт, который проверили юристы Эдгара, и действительно принимал меры к подготовке съемок ее фильма.

Одним из его клиентов была Джетта Мишо — знойная звезда, находившаяся сейчас в Акапулько, где снималась с Мики Рурком. Он послал сценарий Джетте, и она согласилась прочитать его.

— О Боже, — захлебываясь от восторга, Орхидея делилась с Пичис по телефону, — Джетта Мишо! Ты можешь в это поверить? Она такая модная. И он ищет мне режиссера и продюсера… возможно Лу Рудолфа. Он уже подобрал три-четыре звезды из списка своих клиентов, кто подошел бы на главную мужскую роль. Тебе не кажется, что все это совершенно невероятно?

— О чем сценарий, Орхидея? — спросила Пичис. — Ты ни разу не рассказывала мне его сюжет.

— Он… это о рок-певицах, — уклончиво объяснила она.

— Что ж, я уверена, что это очень хороший сценарий. Чем ты еще занимаешься, милая? Познакомилась с какими-нибудь интересными мужчинами? — Пичис всегда спрашивала об этом, надеясь всё меньше и меньше, что Орхидея когда-нибудь возьмется за ум.

— Только с Конном.

— Конн? Надеюсь, ты не имеешь в виду Конна Дэнсона, твоего нового агента?

— О, ничего особенного, — солгала Орхидея. — Он просто время от времени приглашает меня на обед.

Интересно, что бы подумала Пичис, если бы узнала о сибаритских наслаждениях в спальне Конна. Сидя обнаженными и жуя воздушную кукурузу, они смотрели фильмы с такими названиями, как «Игры, в которые играют пары», «Дебби соблазняет Даллас». Затем, когда сцены на экране становились жаркими, они их подхватывали и создавали свои, не менее страстные.

У него иногда возникали проблемы, но Орхидея знала, как его возбудить, или он вдыхал пару порций кокаина.

Она даже начала испытывать к нему какие-то чувства. Конечно, не большую любовь, но он ей нравился, и особенно нравилось то, что он работает над ее сценарием. Он спасал ее, и за это Орхидея была готова смотреть сквозь пальцы на многое. Такая связь определенно радовала ее.

Маленький «фиат» Рейвен Грегори с визгом остановился на площадке перед домом. Она позвонила привратнику, дежурившему на частной территории в Брентвуде, где жил Конн Дэнсон.

Она уже три года приезжала сюда несколько раз в неделю, и сторож пропустил ее, не задав никаких вопросов.

Ее сердце все еще колотилось от сцены, которую она только что увидела, когда проезжала мимо дома Конна, через одно из окон — короткое, но многозначительное зрелище: ее любовник, совершенно голый, совершал набег на холодильник, а рядом с ним стоял кто-то, тоже обнаженный. Она уже несколько недель подозревала неладное, да и некоторые из ее знакомых видели, как он обедал с какой-то красоткой.

«Проклятый дурак», — подумала она, дрожа от ярости. Она остановила машину и несколько секунд сидела и курила, прежде чем выключить мотор, затем взяла свою большую сумку с длинной ручкой, которую носила на плече, и вышла из машины.

Она предупреждала его.

Рейвен подошла к двери, открыла ее ключом, который он ей дал несколько месяцев назад, помедлила в вестибюле, прислушиваясь к звукам канала «плейбой», доносившимся из спальни. Женская одежда, разбросанная по ковру, вела в том же направлении. Рейвен смотрела на нее с отвращением. Сумочка от Гуччи валялась на полу рядом с кушеткой.

Рейвен улыбнулась про себя. Она подошла к сумочке и стала в ней рыться, пока не нашла то, что искала, — перламутровую пудреницу. Высыпав пудру на подставку стоявшего рядом тропического растения, она заменила ее несколькими унциями кокаина, который достала из маленького мешочка, затем в белую массу добавила большую дозу героина — настоящая гремучая смесь.

Затем быстро подошла к невысокому шкафчику со спиртными напитками, где, как она знала, Конн держал свои запасы. Четыре мешочка, которые она продала ему накануне, все еще там лежали. Она забрала их и заменила более сильной смесью.

Она заставит этого прохвоста Конна Дэнсона и его подружку-шлюху взлететь до ближайшей звезды.

— Эй… Я не думал, что ты останешься на ночь, — пробормотал Конн, прижимая Орхидею к себе.

— Думаю, останусь, — сказала она.

— Я хотел сказать, что ты не обязана.

— О, я останусь.

Он прижался к ней и тихо похрапывал, словно муж, а она обнимала его, глядя во тьму. Орхидея по-настоящему нравилась Конну и чувствовала это. И он нравился ей. Пожалуй, она даже смогла бы выйти за него замуж. Они во многом подходили друг другу.

Она вздохнула, и на нее нахлынула волна печали. Она никогда не встречала человека, за которого по-настоящему захотела бы выйти замуж, и сомневалась, встретит ли когда-нибудь. Может, это все идет из ее детства, из-за насилия и ее непреодолимого недоверия к мужчинам? Кто знает?

Она закрыла глаза и постаралась ровно дышать. Ей лучше уснуть, потому что она не сомневалась — утро Конн встретит с проснувшимся вожделением. По утрам он был особенно страстным.

— Детка… детка… — поцелуями разбудил ее Конн, покусывая кончики ее ушей.

Орхидея застонала и уткнулась лицом в подушку. Она всегда спала обнаженной, и теперь его руки блуждали между ее ног.

— Детка… Орхидея… У меня для тебя кое-что есть. Что-то по-настоящему хорошее…

— Спать хочу, — запротестовала она.

— Что-то по-настоящему хорошее. Но сначала я отлучусь на секунду в гостиную. Скоро вернусь. — Конн встал с постели и, обнаженный, побрел по квартире, вернувшись с одним из мешочков, зеркалом и прочими атрибутами.

— Так рано? — пробормотала Орхидея, пытаясь проснуться. — Ты собираешься нюхать кокаин так рано? — Она взглянула на часы. — Боже, еще только восемь часов!

— Всего пару понюшек, детка. Я не сплю уже два часа, и все жду, когда ты проснешься. — Он насыпал две порции на зеркало и стал ласкать себя, быстро проводя руками вверх и вниз до тех пор, пока не наступила эрекция.

— Можно я вставлю его в тебя, а потом вдохну?.. Тебе это понравится… — тяжело дыша, спросил он. — Я хочу «поймать кайф», когда буду уже в тебе. Это высококачественный октан, первосортное топливо, он по-настоящему заправит мой мотор.

Она не ощущала большого желания, так как предпочитала заниматься любовью ночью, но с готовностью раздвинула ноги, чтобы впустить его. Стоя на коленях, Конн принялся раскачиваться, постанывая от удовольствия. Затем он остановился, уравновесил зеркало, и стал манипулировать свернутым в трубочку стодолларовым банкнотом.

Она видела, что возбуждение тотчас же охватило его.

— Это величайшее… — начал он, с трудом вдыхая воздух, как обычно после наркотика. Но затем его дыхание стало странным, придушенным. Он начал задыхаться, ловить ртом воздух.

— Эй, — окликнула его Орхидея.

Конн смотрел на нее невидящими глазами, ставшими огромными и пустыми. Лицо его приобрело безобразный пепельно-красный оттенок. Капельки пота выступили на лбу, рот открылся, и в уголках губ показалась слюна.

— Конн?! — вскрикнула она. — Конн, Конн, с тобой все в порядке?

С ним все было не в порядке. Все двести десять фунтов его веса внезапно обрушились на нее.

— Конн! — пронзительно закричала она, пытаясь выбраться из-под него. — О, нет, — зарыдала она, — о Боже… Боже.

Орхидее наконец удалось сбросить неподвижное тело Конна, и она принялась неистово трясти его и бить по лицу. Затем схватила телефонную трубку, чтобы вызвать брентвудскую полицию.

В брентвудском отделении полиции с ней обращались вежливо, позаботились о том, чтобы дать ей холодного пепси и удобный стул в свободном кабинете.

— Расскажите мне, — попросил красивый детектив, зачитав Орхидее ее права и спросив, поняла ли она его, — расскажите мне все с самого начала. Откуда вы достали наркотики, которые мы обнаружили в вашей пудренице? Это вы снабжали Конна Дэнсона наркотиками?

Орхидея с изумлением смотрела на него. Она не прикоснулась к своему пепси, испытывая потрясение от смерти Конна. Тот принял смертельную дозу наркотика — так сказал ей служащий скорой помощи. В то время, когда он был на ней… в ней. Ужас случившегося все еще переполнял ее, и, когда полицейские привезли ее в отделение, она была чуть жива.

Наркотики нашли в ее сумочке. Они считают, что это она дала их Конну и отравила его наркотиками.

Ужас от услышанного совершенно выбил Орхидею из колеи.

— Это не я! — закричала она, отчаянно желая оправдаться. — Я никогда бы так не поступила. Я даже сама не принимаю наркотики! Я перестала. Мне он нравился! Конн был добр ко мне. Он хорошо со мной обращался. Он был мой… мой…

Она разразилась отчаянными рыданиями. Детектив бесстрастно смотрел на нее:

— Сколько вы продавали ему каждую неделю?

— Я же сказала вам… ничего! — проглотила слезы Орхидея, постепенно обретая контроль над собой. — Мне нужен адвокат, и я хочу позвонить, пожалуйста. Мне необходимо позвонить отцу, и вы должны разрешить.

На звонок ответила Пичис.

— Что-то случилась? — сразу же спросила она, уловив испуг в голосе Орхидеи.

— Да. Пожалуйста, папу Эдгара, — прохрипела Орхидея.

— Думаю, он сейчас пошел на ленч с Харолдом Безносом во «Франклин-Хилл». Я попытаюсь найти его.

Дрожа всем телом, Орхидея ждала несколько минут, когда наконец услышала голос отца.

— Дорогая? Орхидея? Что случилось, куколка? — в голосе отца звучали любовь и тревога, и это опять выбило Орхидею из колеи. Она снова заплакала, и ее всхлипывания переросли в стремительный поток отчаяния.

— Я… они… они считают, что я… он умер… — бормотала она сквозь слезы.

— Подожди, милая, я не могу понять, что ты говоришь.

— Я сказала… — она задохнулась. — Я сказала, что Конн Д-Дэнсон умер, он отравился наркотиками, и они говорят, что нашли кокаин и героин в моей с-сумочке, но я не клала их туда, папа Эдгар. Я клянусь, клянусь!

Две недели спустя, отрезвленная и несчастная, Орхидея сидела рядом с Эдгаром в самолете «Америкен эйрлайнс», возвращаясь в Детройт, и пыталась читать «Ярмарку тщеславия», купленную в киоске аэропорта.

Для сценария «Рок, леди, рок» настали тяжелые времена, теперь никто не хотел его продвигать. Она стала проклятием для Голливуда — девушка, которая была в постели с Конном Дэнсоном, когда он умер. Девушка, которую допрашивали в связи с его смертью. Разрушительная гласность была почти так же страшна, как вынесенный приговор.

— Вы возвращаетесь назад в Детройт, юная леди, — заявил ей Эдгар, когда узнал, что Рейвен арестована и ей предъявили обвинение. Первоклассная команда опытных юристов, специалистов по уголовным делам, которых нанял Эдгар, разыскали достаточно фактов, чтобы убедить суд в невинности Орхидеи. Судья Коуэн согласился прекратить дело, но только после того, как Эдгар потратил почти 25 тысяч на судебные издержки.

— Ты поедешь домой и забудешь обо всей этой «звездной» чепухе.

— Но… — начала она.

— Никаких но, — оборвал ее Эдгар. — Твои достоинства не тянут на звезду — это уже вполне убедительно доказано. Я говорил тебе, что в жизни рок-звезды много грязи, но ты отказывалась слушать, и теперь мы все расплачиваемся за это. Ты можешь только благодарить свою счастливую звезду за то, что у тебя есть семья, которая любит тебя, заботится о тебе и всегда поддержит тебя.

Служащий авиакомпании обходил пассажиров, раздавая наушники, — собирались показывать фильм с Сигурни Уивер «Убийцы в тумане». Орхидея покачала головой. Ей не хотелось смотреть кино. У нее возникло желание исчезнуть с лица земли.

Она с ужасом думала о том, как посмотрит в глаза Пичис, когда вернется в Детройт. Что она скажет ей? Что она была готова пойти на все, лишь бы прославиться? Орхидея начала ненавидеть себя, и это было неприятное чувство.

— Завтрак подан, — завлекающе сказала Пичис. — Бельгийские вафли с клубникой и свежеотжатый апельсиновый сок — то, что ты любишь.

Никакого ответа.

Пичис почувствовала, как сжалось ее сердце при виде Орхидеи. Девушка лежала, свернувшись в клубочек, под легким одеялом на своей большой кровати. Только спутанная копна ее каштановых волос торчала из-под покрывала — волос, которые уже больше недели не причесывали.

Пичис вошла в спальню, залитую августовским солнечным светом. Воздух здесь был тяжелым и спертым. Орхидея почти не выходила из комнаты эти две недели. Иногда она слушала старые записи «Голубых Орхидей» или радио, но в основном спала — часов по восемнадцать в сутки. Ужасное происшествие в Лос-Анджелесе, казалось, выжало из нее все жизненные соки.

Что-то необходимо предпринять — и срочно.

— Я не голодна, — пробормотала Орхидея, уткнувшись в подушку. — Уходи.

— Свежая клубника. Я приготовила ее сама, — попыталась соблазнить Пичис.

— Нет, — простонала Орхидея.

— Ты должна есть, милая! Ты едва прикасаешься к пище уже две недели. И не выходишь из своей комнаты. За стенами целый мир, Орхидея! Ты же не можешь просто лежать в постели целыми днями. Это вредно для здоровья.

— Плевать мне на здоровье.

— Милая, ты ужасно подавлена.

— Ого. Я так рада, что ты заметила. — Орхидея схватила подушку и положила себе на голову, чтобы не видеть и не слышать свою обеспокоенную мать.

— Черт побери! — произнесла Пичис, что было совершенно не типично для нее, сдернула подушку и бросила ее на пол. — Ты что же, собираешься так просто умереть? А значит — уступить, не так ли? Я не могу поверить, что это ты. В нашей семье ты единственный борец. Ты — человек, на которого я могла бы положиться, если бы мне понадобилась опора, даже несмотря на разногласия.

Орхидея устало провела рукой по глазам.

— Это не так просто. Я пыталась бороться. Много боролась. И что мне это дало?

— Это привело тебя домой, ко мне! — воскликнула Пичис. — Это даст тебе еще один шанс. Дорогая… я несколько раз звонила Джорджу Фоку. Он новый декан Школы ораторского мастерства при Университете Норт-Уэстерн. Они согласны отказаться от обычных вступительных процедур и принять тебя прямо сейчас. Единственное, что тебе нужно сделать, — это съездить на собеседование. — Она поколебалась, затем добавила: — Тебе назначено на завтра.

— На завтра? — Орхидея резко выпрямилась и уставилась на мать.

Пичис покраснела.

— Итак, нам нужно очень много сделать сегодня, не так ли? Я отвезу тебя к Мире Линдер, сделаем тебе прическу, массаж и все, что полагается. Ты должна выглядеть потрясающе. Они примут тебя. Я уже позвонила.

— Но… но… — Орхидея затрясла головой. Ее, казалось, ошеломили решительные действия Пичис, принятые помимо ее воли.

— Ты должна что-нибудь сделать, Орхидея, — твердо продолжала Пичис. — Рассматривай это как терапию. Во всяком случае, я выбрала программу, которая, как мне кажется, тебя больше всего заинтересует.

— Драма? Ты думаешь, я смогу играть? — Орхидея невольно коснулась рыжих спутанных волос.

— Орхи, мне кажется, ты можешь прекрасно играть. И мы уже знаем, что ты можешь хорошо писать. Если даже твой сценарий не нашел применения, уже то, что он понравился Конну Дэнсону, — хороший знак. Я считаю, тебе следует посещать все, какие возможно, сценарные курсы и уроки драматического мастерства. Думаю, папа Эдгар был не прав, дорогая. Ты можешь стать звездой, если все еще хочешь. Но тебе придется много работать.

Пока Пичис говорила, разнообразные эмоции промелькнули по лицу Орхидеи — это и неверие, и надежда, и страх. Волна дурных предчувствий внезапно нахлынула на Пичис. Может, в результате ее действий Орхидея еще глубже погрузится в пучину апатии и депрессии, забьется в свою скорлупу?

Но Орхидея соскочила с постели, бросилась к Пичис и заключила ее в свои объятия.

— Университет Норт-Уэстерн! Не могу поверить, что ты сделала это! Как раз то, что нужно. О Пичис… Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю, — пробормотала Пичис, размышляя над тем, обретет ли когда-нибудь счастье ее беспокойная, совершающая столько ошибок дочь.

В солнечные дни здания Университета Норт-Уэстерн в Эванстоне, штат Иллинойс, возвышающиеся над сверкающей голубой поверхностью озера Мичиган, больше походили на курорт, чем на учебное заведение.

Через несколько дней недолгая дурная слава Орхидеи постепенно забылась, и она стала просто одной из студенток. На занятиях драматического курса она чувствовала себя как дома.

Больше всего ей нравилась студия 22, где студенты писали, ставили и исполняли свои собственные оригинальные пьесы.

В октябре она вступила в женскую организацию «Каппа Каппа Гамма», многие члены которой учились в драматической школе. На вечеринке с коктейлями, устроенной в честь вновь принятых сестер, играл студенческий джаз-квартет, и три стола были уставлены лучшими закусками из университетского ресторана.

Хозяйка вечера, хорошенькая старшекурсница, но имени Джан Расмуссен, даже пригласила тщательно подобранных молодых людей из медицинской, юридической и зубоврачебной школ.

— Есть гарантия, что они нормальные в сексуальном плане, — пообещала она. — Доктора и юристы! Сливки общества.

Будущие доктора и юристы, которым предначертано получать огромные гонорары в провинции, нисколько не интересовали Орхидею. Слоняясь по залу со стаканом в руке, она размышляла о том, что, наверное, превратилась в камень. За два прошедших месяца она ни разу не подумала о сексе.

— Ваше лицо мне кажется знакомым, — чувственный мужской голос прозвучал над самым ухом Орхидеи. — Мы не встречались прежде?

Она повернулась и увидела высокого темноволосого молодого человека с красивыми точеными чертами лица и квадратной челюстью, он был достаточно хорош для того, чтобы стать манекенщиком. На значке с именем значилось: Пол Дженсен, но его улыбка показалась ей странно знакомой. Эта небольшая расщелина между передними зубами… В действительности это тот тип слегка опасного сексапильного красавчика, который обычно привлекал ее. Но неужели он не мог придумать более оригинальный способ знакомства?

— Сомневаюсь, что мы встречались раньше, — сказала она, глядя на него поверх своего стакана.

— Орхидея, неужели ты действительно не узнаешь меня?

Орхидея пожала плечами. Половина мужчин, с которыми она знакомилась, говорила нечто подобное, причем каждый из них считал, что это новый, оригинальный способ.

— Твое настоящее имя Сью Энн Уэлч.

Сью Энн Уэлч.

— Откуда… откуда вы это знаете? — дрожащим голосом спросила она.

— Меня зовут Пол Баджио, но сейчас я называюсь Пол Дженсен. Ну вот, теперь ты вспомнила меня? — добавил он, когда Орхидея взвизгнула и повисла у него на шее. Она закружила его с такой силой, что он засмеялся и отступил назад. — Эй, не сбей меня с ног! Я тоже очень рад тебя видеть.

— Пол! Пол! Боже, в последний раз, когда я видела тебя, ты плакал и был зол, как черт, потому что тебя «сыновили» люди, которых ты даже не знал!

— Ну а сейчас я только что закончил медицинскую школу. Помнишь, я всегда говорил, что сделаю это? Теперь я интерн в Университетском госпитале.

Забыв о присутствующих, они снова и снова обнимали друг друга.

— Не могу поверить. Просто не могу поверить, — все твердила Орхидея. Пол был частью ее прошлого… можно сказать, принадлежал к ее корням.

— А я верю. Это судьба, — заявил Пол. — Судьба свела нас вместе.

Университетское кафе заполнено студентами: кто занимался во время еды, кто вполголоса болтал.

— Обучение медицине способствует обнищанию, — говорил Пол Орхидее за кофе с круассаном, когда они рассказывали друг другу о своей жизни. Его прямые брови, когда он хмурился, соединялись в одну линию. — Особенно в моем случае. Мои родители — люди, которые усыновили меня, — лишились почти всех своих денег, когда пришлось отправить отца в частную лечебницу. Так что большую часть суммы мне пришлось добывать самому.

Он горестно вздохнул:

— У меня огромные долги — уже больше тридцати шести тысяч долларов.

— Но ты врач! — восторженно воскликнула Орхидея. — Это замечательно!

Пол уплетал круассан с ветчиной и индейкой.

— Надеюсь, мне недолго оставаться бедным… Я стану хирургом-ортопедом и буду специализироваться в спортивной медицине. Да, вот где большие деньги, и у меня есть планы открыть солидную клинику для спортсменов, может быть в Калифорнии.

— В Калифорнии, — повторила Орхидея, думая о своем горьком опыте в Беверли-Хиллз.

— Довольно обо мне. Как насчет тебя и «Голубых Орхидей»? Я прекрасно помню, каким маленьким растрепанным сорванцом ты была, вечно дралась. Боже, я едва могу поверить своим глазам — в какую красотку ты превратилась. Я даже готов полюбить рыжие волосы, если ты мне позволишь.

Она устремила на него долгий многообещающий взгляд.

— Такие рыжие волосы, как у тебя… каштановые, или как их еще назвать… просто возбуждают меня, — заявил Пол.

Официантка положила их счет перед Полом, но Орхидея быстро схватила его.

— Я возьму, — заявила она.

Пол обычно возвращался с дежурства усталым. Иногда он просто проходил к ней в комнату и засыпал на ее постели, в то время как Орхидея, уютно устроившись рядом с ним, готовилась к занятиям по драматургии Ренессанса.

— Ты очень отличаешься от других, Орхидея, — говорил ей Пол. — Более утонченная и переполнена жизнью. Валентина просто сошла с ума, когда разрушила «Голубые Орхидеи»? Какая ошибка! Держу пари, она сейчас об этом жалеет.

Они подолгу гуляли, ходили в кино на территории университета, покупая билеты по дешевке. Однажды, когда Орхидея, не подумав, купила себе кожаный жакет в университетском магазинчике, Пол, казалось, был шокирован.

— Ты так легко потратила триста пятьдесят долларов на жакет, похожий на куртку летчика.

— Кожа — хорошее помещение денег, — объяснила она.

— Ну, может и я когда-нибудь смогу позволить себе «помещать деньги» таким образом, — сказал он, разглядывая мужскую куртку из мягкой темно-коричневой кожи, — но не сейчас. На сегодняшний день мне вполне хватает моего старого вельветового пиджачка.

Она восхищалась его позицией. Ей нравилось быть с ним. Она постепенно вновь обретала вкус к жизни. И все это благодаря Полу. Он не имел ни малейшего представления о том, с каким ощущением она приехала в университет. Иногда она даже позволяла себе помечтать… Что ж, Пичис не раз намекала, что ей следует обзавестись семьей.

День рождения Пола был в январе, и Орхидея долго и напряженно думала, прежде чем решиться подарить ему чек на тысячу долларов. Это слишком большая сумма, чтобы подарить ее мужчине, с которым она была близка всего три месяца, но она получала деньги от Эдгара, продолжали поступать авторские гонорары за ранние хиты «Голубых Орхидей», к тому же Пичис подарила ей на Рождество чек на крупную сумму денег.

— Я не могу принять это, — сказал Пол.

— Это всего лишь деньги. Я хочу, чтобы ты купил один из тех кожаных пиджаков, которые тебе так понравились.

— Не могу.

— Конечно можешь, — сказала она, улыбаясь. — Все, что от тебя требуется, — зайти в магазин, снять один из пиджаков с вешалки, подойти к продавцу…

— Хорошо, хорошо, — смеясь, согласился он. — Я куплю его. Но я хочу, чтобы ты знала, Орхидея, я рассматриваю это как долг. Когда-нибудь я заплачу тебе с процентами.

Пол замечательно выглядел в кожаном пиджаке. У него еще осталось достаточно денег, чтобы купить несколько свитеров и новые брюки. В этот вечер они отправились кутить в итальянский ресторан, только что открывшийся на территории университета.

Через месяц Пола так затянула практика в госпитале, что ему пришлось бросить работу официанта, и Орхидея выписала ему еще один чек «в долг» на две тысячи долларов, чтобы покрыть его месячные расходы. Она сама захотела поступить таким образом.

— Значит, у вас с Полом роман? — спросила Джан Расмуссен однажды вечером перед собранием женского общества, посвященного Милану Ститту, драматургу, написавшему «Бегун спотыкается».

— Да, — охотно ответила Орхидея.

— Вижу, он купил себе потрясающий кожаный пиджак.

— Не правда ли, замечательный? Мне нравится.

Джан кисло улыбнулась:

— Да, мне тоже нравится, особенно если учесть, что я заплатила за него.

Орхидея в замешательстве уставилась на Джан.

— Нет, я купила его Полу… по крайней мере, дала ему чек.

— Нет, это я дала ему чек.

Обе женщины посмотрели друг на друга.

— Ты хочешь сказать… — начала Орхидея.

— Думаю, нас обеих надули.

— Не могу поверить, что ты так подло поступил! — бушевала Орхидея.

— А что я такого сделал? Что в этом плохого — взять в долг у своих друзей? — воскликнул Пол, меряя шагами небольшую комнату. Где-то за перегородкой доносились тихие переговоры из больничной системы.

— Друзей? Вот как теперь это называется? Друг! — кричала Орхидея. — Она сказала, что дала тебе почти шесть тысяч долларов!

— Не кричи, Орхидея, это госпиталь, — сказал Пол. — Она из богатой семьи, и она может себе это позволить, — добавил он, пожимая плечами.

— А я? Моя семья тоже богатая? Вот почему ты спишь со мной, Пол! Потому, что у меня богатая семья! И берешь у меня деньги тоже?

Глаза Пола сверкнули:

— В чем проблема, Орхидея? Большое дело! Я беден, разве это такое уж преступление? Я не ограбил тебя и не сделал ничего подобного. Я взял взаймы и намерен честно вернуть, когда приобрету хорошую медицинскую практику, и заплачу еще десять процентов.

Орхидея горько засмеялась:

— Ты сделал два займа у двух женщин, ты использовал нас обеих!

— Мне все равно, что ты об этом думаешь. Уж не такое это большое преступление, Орхидея. А теперь тебе лучше уйти, мне нужно посетить послеоперационного больного.

Орхидея больше никогда не разговаривала с Полом.

Она устала от мужчин, ей до глубины души надоело то, как они обращались с ней. Начиная с двух братьев, изнасиловавших ее в амбаре, потом Элайджи Кармоди, разбившего ей сердце, и все следующие мужчины, которые трахали ее и бросали, кончая Конном Дэнсоном, умершим на ней. И теперь Пол. Превосходный потребитель!

Отныне она намерена сосредоточиться только на одном — получить образование. Потому что мир еще не услышал ее последнего слова. Как-нибудь она станет знаменитой — звездой, — к чему всегда так стремилась.

И тогда она станет повелевать и использовать мужчин так, как они прежде использовали ее.