«…и вольностью жалую»

ГЛАВА 14 «ЧТО Ж ЭТО ВЫ ЗАДУМАЛИ, ДЕТУШКИ!»

Опомнился Пугачев лишь на острове.

Прискакав к берегу Волги, нашли они несколько мелких судов, да еще невдалеке плавали рыболовы — забрали и у них лодки и перебрались на остров, который в этом месте разделял реку надвое.

Тут остановились покормить лошадей и сами передохнули, осмотрелись, сосчитали, кто с ними.

Но вскорости на правом берегу появились Михельсоновы солдаты. Пугачев приказал перекидываться дальше — на луговую сторону. Лодки через остров не перетянешь — так они и остались без пользы. Переправились вплавь. Одежду сложили на плоты-салы. Понаделали же плоты из сухого тальника, привязали к лошадиным хвостам. Сорок казаков остались на острове — у них приустали кони. Остался здесь и Афанасий Перфильев.

Переправу с острова закончили к ночи и, отойдя от воды версты с три, заночевали в лугах. Едва разбили лагерь, Емельян созвал приближенников:

— Ну, детушки, как думаете, куда нам теперь идти?

— А куда вы изволите, ваше величество? — спросили они, желая испытать его намерение.

Он сказал, что хочет идти вниз по Волге, чтобы потом морем Каспием пробраться к запорожским казакам. На это яицкие казаки ответили:

— Воля твоя, хоть головы руби, мы не пойдем в чужую землю.

— А куда же вы думаете? Ин в Сибирь пойдем? Казаки и от того отказались:

— Нет, батюшка, и туда мы не ходоки с тобой.

Пугачев выразил недовольство:

— Так куда же вы советуете?

Тогда Чумаков сказал:

— А мы советуем вверх по Волге идти, на Узени пробраться. А там уж придумаем, что делать.

Пугачев нахмурился. Узени — две узкие, но глубокие речонки, которые текут одна близ другой по степи где-то между Волгой и Яиком. Там мало жительств и много преглухих островов, заросших камышом, но зато и с провиантом трудно, да и воинские команды туда быстро пройдут, как только опознают, что беглецы укрываются в тех местах.

Но казаки упорствовали на своем: «Больше никуда мы нейдем!»

И Пугачев согласился. С этим и разошлись на сон.

Из показаний Ивана Творогова:

«Во время сего ночлега возобновили с Чумаковым первое нагие намерение связать злодея и условились открыться в том надежным нам хорунжим: Ивану Фе-дульеву, Тимофею Железному, Дмитрию Арыкову и Ивану Бурнову…»

Утром казаки поехали дальше не по берегу Волги, а степью. Двигались так до полдня, томясь от жажды, а когда добрались до старых калмыцких колодцев, то обнаружилось, что и в них нет воды. Пугачев решительно воспротивился идти вперед сухой дорогой.

— Куда вы ведете? — спросил он Творогова и Чумакова. — Люди и лошади здесь помрут без воды и хлеба.

Тогда казаки повернули снова к берегу Волги.

Из показаний Творогова:

«Едучи два дни, помянутые хорунжие сдержали свое слово и, один другому открывшись в намерении, касательном до арестования злодея, согласились…»

Заговорщикам мешали неказаки-«разночинцы» — татары, калмыки, крестьяне, — их было с Пугачевым тоже довольно много. Поэтому на третий день пути, достигнув небольшого селения, яицкие казаки обратились к Пугачеву с предложением — всех неказаков оставить в этом селении. Предлог был ими найден простой: дескать, для казаков не хватает лошадей, иные потонули еще при переправе через Волгу с острова, иные пали, обессилев в степи, да и хлеба на прокорм всех «разночинцев» требуется сколько!

Пугачев поначалу был категорически против такого решения. Но яицкие долго убеждали его, и он с сердцем воскликнул: «Ну ин как хотите!»

С этого дня нежелательные для казаков люди — как раз наиболее преданные Пугачеву — от него отстали. Неказаков осталось с ним всего несколько человек, в том числе и Кинзя Арсланов.

Из показаний Творогова:

«Кинзю нельзя было нам никак оставить, в рассуждении, что злодей тотчас взял бы нас на подозрение».

Однако через несколько дней исчез и Кинзя. Только что приведенное свидетельство Творогова на допросе в Секретной комиссии 27 октября 1774 года — последнее документальное упоминание об этом выдающемся сподвижнике Емельяна Пугачева. История не сохранила данных о том, какова его дальнейшая судьба. Ушел ли он куда-либо от этой группы казаков, фактически же взявших над Пугачевым полную власть? Или они убили его тайно от Пугачева? Во всяком случае, из последующих событий ясно, что при драматической развязке, которая уже близка, его рядом с Пугачевым не оказалось…

Народная память сохранила волнующие легенды, в которых Кинзе Арсланову отводится почетное место бесстрашного борца за свободу башкирского народа даже в послепугачевское время. Но кто знает, где на самом деле сложил голову этот замечательный человек?

После двух недель пути яицкие казаки достигли наконец цели своего движения — района Узеней.

Из показаний Ивана Творогова:

«Пугачев… едучи дорогою до сего места, показываясь весьма унылым, ничего не говорил».

Понимал он или не понимал, что казаки замышляли против него?

Влекли, конечно, сейчас яицкие Емельяна не по его, а по своему хотению. Однако не оставлял и он намерения действовать по самоличной воле. И когда, прибыв на Узени, узнал он, что неподалеку живут какие-то старики, то сказал Творогову и другим ближним при нем:

— Поедем к ним. Не найдем ли тамо кого наших беглых…

Вспомнил он о давних своих встречах со староверами, которые говорили, что на Узенях, как на Ирги-зе, хоронятся от власти верные люди. И, направляясь к этим узенским «жителям», не хотел ли Емельян восстановить, поелику то было б возможно, свои прежние связи независимо от яицких казаков?

Только обернулось все уже навечным концом вольных его мышлений…

Из показаний Творогова:

«А как он стал звать нас туда, то мы, почитая сие место за удобнейшее к произведению нашего намерения, с радостью согласились с ним туда ехать,…

И, отобравши человек с двадцать надежных друг другу людей, поехали, вооружась каждый шашкой, копьями и винтовками, и предприяв совершенно исполнить тамо свое намерение, поелику он сел на посредственную лошадь, которая не подавала нам сумнение, чтоб мог он от нас на ней уйтить.

…Как же при злодее остались только Чумаков, я, Федульев, Бурнов, Железнов и шестой, не упомню — кто, то Чумаков начал говорить так: «Что, ваше величество? Куда ты думаешь теперь итти?»

…А он, приметя, что мы вольнее против прежнего говорим ему, — то побледнеет, то покраснеет…

…Как же я с Федульевым, Бурновым и протчими, переправившись через речку, вышли на берег, где Чумаков держал как его, так и свою лошадь за поводы. И Пугачев хотел садиться на свою лошадь, то Федульев закричал Бурнову: «Иван! Што задумали, то затевай!» Почему Бурнов, стояв на то время возле… схватил его спереди за руки, повыше локтей. Помертвев… он прерывающимся голосом говорил: «Што это? Што вы вздумали? На кого вы руки подымайте?» На сие мы в разные голоса ему сказали: «А вот то, што ты отдай нам свою шашку, ножик и патронницу, мы не хотим больше тебе служить!» Он… смотря на нас, говорил: «Ай, робята! Што вы это вздумали надо мною злодействовать? Вить вы только меня погубите, а то и сами не воскреснете. Полно, не можно ли, детушки, этова отменить?» На сие все мы в один голос закричали: «Нет, нет, мы повезем тебя прямо в городок»… И потом говорили ему, чтоб он отдал требуемое от него с честию. Он… сняв с себя шашку и патронницу, сказал Бурнову, который продолжал держать его руки: «Мне-де, бесчестно отдавать ето тебе, а я отдам полковнику своему Федульеву», которому сие, равно и нож большой, при нем бывший, отдал. Потом посадили мы его на лошадь и, ведя за повод, ехали все вокруг его…»