«Картинки с выставки» Мусоргского

«КАТАКОМБЫ»

«В этой же второй части („Картинок с выставки“.— Е. А.) есть несколько строк необыкновенно поэтических. Это музыка на картинку Гартмана „Катакомбы парижские“, все состоящие из черепов. У Мусорянина сначала изображено мрачное подземелье (длинными тянутыми аккордами, чисто оркестровыми, с большими ферматами). Потом на тремоландо идет в миноре тема первой променады („Прогулки“.— Е. А.) — это засветились огоньки в черепах, и тут-то вдруг раздается волшебный, поэтический призыв Гартмана к Мусоргскому...»

В. А. Гартман. «Парижские катакомбы»

Так Стасов описывал Римскому-Корсакову две пьесы из «Картинок с выставки» — «Катакомбы. Римская усыпальница» и «С мертвыми на мертвом языке». Эти две пьесы, звучащие без перерыва, связаны между собой общим настроением мрачной сосредоточенности, тяжелого раздумья о времени и смерти. «Катакомбы» Мусоргского возникли под впечатлением акварели Гартмана «Парижские катакомбы (с фигурами В. А. Гартмана, В. А. Кенеля и проводника, держащего фонарь)»[2]. Пьеса Мусоргского, отталкиваясь от внешнего изображения мрачных подземных сооружений, переносит нас не только в пространстве, но и во времени — из современного Парижа в древний Рим. От образа «римской усыпальницы» веет глубинами истории. И хотя изображение катакомб как символа смерти параллельно у обоих художников, Мусоргский создает образ несравненно большей силы и обобщенности.

Безжизненная, аскетичная фактура пустых унисонов, дублированных в две октавы (композитор использует акустику «призрачных» обертонов), рисует картину пустынности, мертвенности, безлюдья. Гулкие удары мощных, резко диссонирующих аккордов лишены живой пульсации ритма, музыка существует как бы вне времени. Каждое созвучие, каждый аккорд — как отдельный каменный монолит. Резкий контраст предельной громкости и чуть слышного звучания имитирует эффект «эха».

Лишь в процессе развертывания музыка смягчается, как бы очеловечивается; ритм становится все более определенным, организуется музыкальное время, в верхнем голосе прорисовывается мелодия, содержащая печальные, элегические интонации. Но кульминационному всплеску живого чувства — восклицанию на яркой мажорной гармонии — отвечает такая могильная тишина (у Мусоргского это выражено тонким эффектом отдаленного, измененного «эха»), что заключительная нисходящая фраза верхнего голоса сникает в горестном, безрадостном раздумье. Пьеса останавливается на остро неустойчивой гармонии — как на нерешенном, тяжелом вопросе.

Первоначально композитор озаглавил ее по-латыни: «Catacombae (Sepulcrum romamum)». Это еще больше подчеркивало отчужденность, отдаленность от живой жизни. На автографе сохранилась карандашная надпись Мусоргского: «Ладно бы латинский текст; творческий дух умершего Гартмана ведет меня к черепам, взывает к ним...»