«БАЛЕТ НЕВЫЛУПИВШИХСЯ ПТЕНЦОВ»

«Художественная правда не терпит предвзятых форм; жизнь разнообразна и частенько капризна; заманчиво, но редкостно создать жизненное явление или тип в форме им присущей, не бывшей до того ни у кого из художников».

Из письма М. П. Мусоргского А. А. Голенищеву-Кутузову от 3 октября 1875 года

«Отчего... когда я слушаю нашу музыкальную братию, я редко слышу живую мысль, а все больше школьную скамью — технику и музыкальные вокабулы?»

Из письма М. П. Мусоргского В. В. Стасову от 13 июля 1872 года



Рисунок Гартмана представлял собой эскизы очень своеобразных балетных костюмов к балету Гербера «Трильби», шедшему в то время в Петербурге. Кстати, Гербер — скрипач, композитор, дирижер балета и инспектор музыки московского Большого театра — в 1874 году дал в этом театре два интересных концерта «из отрывков русских опер, ни разу не исполнявшихся в Москве»; среди них были и фрагменты из «Бориса Годунова» Мусоргского. В балете «Трильби» был эпизод, в котором, как писал Стасов, выступала «группа маленьких воспитанников и воспитанниц театрального училища, наряженных канареечками и живо бегавших по сцене. Иные были вставлены в яйца, словно в латы». Эти «невылупившиеся» птенчики, на рисунке Гартмана совсем лишенные намека на изящество и живость, получили у Мусоргского совершенно отличное от рисунка музыкальное воплощение.

Беглые наброски балетных костюмов вдохновили композитора на создание живой театральной сценки — забавно жизнеподобной, необыкновенно яркой, эмоционально убедительной.

Легкие, «чирикающие» интонации пролетают в стремительном движении, в воздушно-легком, высоком регистре. Это типичное скерцо — выражение в музыке веселой игры, юмора, шутки.

Здесь использована характерная для классических западноевропейских образцов этого жанра форма — трехчастная, со спокойной, лиричной по характеру средней частью (трио). Не совсем обычно для Мусоргского звучит уравновешенная квадратность музыкальных фраз, построенных по четырехтактам. Это связано не только с традициями классического стиля, но и с необходимостью четкой структурной организации быстрого движения.

Сама же звуковая ткань пьесы ярко характеристична и, как часто у Мусоргского, живописно-изобразительна. В ней слышится исключительная по остроумию и наблюдательности имитация птичьего щебета (диалог-перекличка легких отрывистых аккордов в верхнем регистре фортепиано), перелетов птичьей стайки («впархивающая» линия восьмушек с форшлагами). Композитор использует здесь звонкое, радостное сверкание аккордов-блесток в неудержимом движении, с подхлестывающим ритмом окончаний.

Заключительная фраза первой части пьески — яркая кульминация в самом высоком регистре: как будто бы чириканье становится сердитым, происходит взрыв птичьего негодования.

Середина пьесы звучит на переливающихся трелях. Она более сдержана по движению: в ней замедлен ритм гармонических смен. Тонический звук, выдержанный в нижнем голосе, придает эффект устойчивости.

Возвращение начальной темы Мусоргский делает совершенно точным (что для него нетипично) и потому даже не выписывает тему нотами, а обозначает, по классической традиции, знаком Da capo.

Эта живая и радостная картинка веселой птичьей жизни перекликается со светлыми детскими образами из «Тюильрийского сада». Обе эти пьесы — скерцо, обе они представляют собой яркие, динамичные сценки. Интересно, что к ним слушатель уже не приближается постепенно, как в «Старом замке». В мир радости композитор вводит нас сразу, внезапно, как бы широко распахивая двери.



В. А. Гартман. Эскизы театральных костюмов к балету Ю. Гербера «Трильби»


Загрузка...