«Мы — там и здесь» [Разговоры с российскими эмигрантами в Америке]

1. Доктор Ф. Гааз. (200 лет спустя)

Выражение "торопитесь делать добро" принадлежит человеку, чьё имя в наши дни мало кто помнит. Пересказывать историю удивительной жизни Фёдора Петровича Гааза (1780–1853) не решусь. Отмечу лишь, что этот медик, главный врач московских тюрем, сам всю жизнь помогал ближним и дальним. "Торопитесь делать добро" — его девиз, основной принцип существования. Фёдор Гааз, которого современники называли "святым доктором", многое сделал для облегчения условий жизни заключённых, основал больницу для бездомных и совершил немало других столь же серьёзных благодеяний. Человек богатый, он роздал всё имущество беднякам и завершил свой век в обстановке более чем скромной.

В советскую эпоху идеи доктора Гааза были объявлены бредовыми. Нас убеждали: в стране социализма никакие гуманитарные усилия отдельных лиц и частных организаций не нужны, поскольку все заботы о советском человеке берёт на себя государство. Длившиеся три четверти века разговоры о "добром государстве" изрядно развратили нас. Это стало особенно заметно, когда мы оказались в Америке. Здесь, в полном согласии с девизом доктора Гааза, десятки и сотни приватных обществ и организаций помогают бедным и слабым, одиноким и больным. Российские эмигранты в массе своей отнеслись к такого рода деятельности американцев весьма сдержанно, если не сказать скептически. Знаю это по своему журналистскому опыту. С газетных страниц мне не раз приходилось обращаться к соотечественникам с призывом поддержать материально того или иного нашего попавшего в беду земляка. Но, увы, вызвать энтузиазм со стороны читателей, как правило, не удавалось. А один из земляков в личном разговоре высказался даже с откровенной жестокостью: "Что я дурак, что ли, чтобы работать на кого-то! Я не такой идиот, чтобы отдавать кому-то деньги, которые могу истратить на себя…”.

Заговорив о доброжелательстве и взаимной помощи, я не собираюсь никого перевоспитывать или образовывать. Хочу только рассказать о группе россиян, которые здесь, в Америке, отвергнув советские традиции, принялись в качестве добровольцев помогать больным землякам. Но сначала вкратце о необыкновенном американце, затеявшем всю эту историю.

Когда встречаешь в Америке человека, свободно говорящего по-русски, подозреваешь, что собеседник какими-то корнями связан с Россией. Шестидесятилетний Данкин Вайтсайд родство со славянами отрицает. Шотландско-ирландские предки его поселились и живут в Америке уже более 250 лет. Русский же освоил он в пятидесятые годы в военной языковой школе. Его готовили в качестве "слухача", который должен был отправиться в Европу и там подслушивать переговоры советских лётчиков. Позднее, когда годы "холодной войны” миновали, Данкин усовершенствовал свой русский в университете. Там он проникся живым интересом к русской литературе и истории. Русские симпатии его укрепились ещё больше в те месяцы, когда он служил в качестве экскурсовода сначала на Американской выставке в Москве, а затем на советской в Америке. Думаю, что тот же романтический взгляд побудил его жениться на полурусской-полуамериканке, которая родилась в семье американских либералов, помчавшихся в 30-е годы помогать строительству социализма в СССР.

Элементы романтизма сохранялись у моего собеседника всю его жизнь. Проработав десять лет в банке и достигнув высокой хорошо оплачиваемой должности, он бросил выгодную службу и принялся искать работу, близкую своим идеалам. Следующие десять лет Данкин провёл в общественной организации, помогавшей тем городским детям, которые бросили школу и ударились в хулиганство и уголовщину. А теперь Данкин Вайтсайд нашёл занятие ещё менее доходное, но зато непосредственно трогающее его личные чувства. Дело в том, что из трёх сыновей, которых принесла ему полурусская жена, один мальчик оказался психически несостоятельным. Сейчас этому Мише уже за тридцать. Он абсолютно не способен обслуживать себя, не может ничего запомнить, не узнаёт даже своих родителей. В Нью-Йорке таких, как он, довольно много. Задумавшись о судьбе этих несчастных, Данкин основал в 1988 году "Медстоун Фондейшен", цель которого — помогать таким больным.

Поначалу организация помогала коренным американцам, как белым, так и чёрным. Но в какой-то момент Данкин вернулся к давней своей симпатии: решил протянуть руку помощи прибывающим в Нью-Йорк из России эмигрантским семьям. Таких семей с психически несостоятельными детьми оказалось в городе немало. Многие родители именно по этой причине отправились за океан: надеялись найти в Америке помощь для своих страдающих сыновей и дочерей. Но люди без языка и без опыта американской жизни, они месяцами и годами не могли разрешить свои проблемы. Вот тут-то и подоспел Данкин со своим "Мейдстоун Фондейшн". Подоспеть-то он подоспел, но на помощь российским детям никто давать средства не собирался. А сама крохотная, состоящая из трёх сотрудников "Мейдстоун Фондейшн" никаких собственных средств не имела. И тогда Данкин задумал интересный эксперимент: попытался перенести в русскоязычное общество одну из старейших американских традиций — добровольчество.

Он обратился к нескольким нашим пожилым пенсионерам с предложением поработать в семьях с неблагополучными детьми бесплатно или почти бесплатно. Идея поначалу казалась совершенно нереальной. Зачем пожилому инженеру, врачу или учителю, и без того проработавшему свой век за советские гроши, здесь в Америке, сидя на SSI или на велфере, нагружать себя чужими заботами? Но эмигрантская жизнь кое-чему наших старичков всё-таки научила. Они уразумели: вернуться к своим прошлым профессиям в Америке в возрасте шестьдесят нереально. Так не лучше ли заняться добрым делом без зарплаты, чем месяцами и годами болтаться по Бордвоку без всякого смысла? Желающих испытать себя в качестве добровольцев нашлось в Бруклине немало, так что задуманный Данкином механизм заработал. И вот что рассказывают о своей работе наши добровольцы.

Ефиму Хуторецкому — 62. В Америке — пять лет. В прошлом — инженер-строитель. В последние два десятка лет — на руководящей должности в одном из городов Казахстана. "Я охотно принял предложение помогать семьям с нездоровыми детьми, — говорит он. — Мои собственные дети — взрослые. В качестве помощника я им уже не нужен. Никакая инженерная работа мне тоже не светит. Бездельничать не люблю." Ефим взялся опекать двух молодых эмигрантов: 34-летнего москвича Александра и 26-летнего одессита Игоря. У Александра церебральный паралич с детства, говорит он медленно, плохо, передвигается только в коляске. Но голова у этого Саши, по словам Ефима, светлая. Вдвоём они решили читать американские книги и говорить по возможности по-английски. Александра интересует история Америки, происхождение здешних законов, обычаев, государственных праздников. Ефим достаёт книги на эти темы, которые они вместе потом обсуждают. "Александр поначалу был очень скованный, закомплексованный, — вспоминает Хуторецкий. — Но после двух лет ежедневного нашего общения парень явно расковался. Недавно у него возникла новая идея: хочет писать рассказы. А почему бы нет?" Они с Ефимом начали осваивать компьютер. Руки у молодого человека парализованы, но одним пальцем он печатать всё-таки может. Сейчас Ефим готовит Александра к поступлению в колледж, где есть отделение для таких вот больных. Хуторецкий не ограничивает свои контакты только с больным юношей. Помогает и его семье, выхлопотал для них более просторную квартиру.

"Мы так подружились за эти два года, что мне хочется поддержать каждое Сашино желание, — говорит Хуторецкий. — Сейчас он мечтает о туристической поездке по стране". Но туристские автобусы не берут больных на коляске. Организация "Мейдстоун Фондейшн" ищет теперь туристскую компанию, которая согласилась бы взять в поездку человека на вилчере.

Второй подопечный Ефима одессит Игорь — эпилептик. Поведение его непредсказуемо. Вдруг теряет сознание, падает. То впадает в мрачное состояние духа, то вроде бы жаждет общения. Но постепенно их с Ефимом уроки английского языка, поездки в парк, где Игорь беседует со своими сверстниками, сделали молодого человека более общительным и открытым. Это обстоятельство подтвердила и специальная комиссия, которая каждый год проверяет, как сказывается на больных общение с пожилыми добровольцами.

С Игорем Ефим Хуторецкий проводит первую половину дня, с Александром — послеобеденное время. "Я счастлив, что у меня есть такая работа, — говорит он. — Я был в отчаянии, когда добравшись до Нью-Йорка, понял: все мои знания, весь опыт инженера-строителя здесь никому не нужны. Сегодня же мысль о том, что каждый мой день кому-то полезен, что я не нахлебник, а нормальный член американского общества — меня бодрит, придаёт смысл моему существованию".

В прошлом учительница, москвичка, а ныне доброволец Ирина Каменкович обратила моё внимание на деталь своей работы, которую, возможно, и не предвидели творцы программы помощи юным инвалидам. "Мы сблизились с подопечными семьями, став при этом как бы членами этих семей. И не только членами, но и лицами, подчас готовыми принимать ответственные решения в жизни подопечных." Ирина уже несколько лет заботится о Евгении, молодом человеке, страдающем церебральным параличом, и о его одинокой маме. Квартира у семьи была скверная и Ирина принялась добиваться для них лучшего жилья. Трёхкомнатную квартиру для калеки власти согласились дать, но в районе не совсем спокойном. Маму Жени это испугало. Она заметалась, соседи отговаривали её от переезда. Но победила в споре Ирина. Она не только поселила мать с больным сыном в отличную квартиру, специально оборудованную для такого рода инвалидов, но и приняла на себя все заботы по переезду, установке телевизора, телефона и т. д. Динамичная Ирина купила мебель, установила жалюзи на окнах. Тогда же она выхлопотала для Жени электрическую коляску. "Работы потребовалось много, но я испытала и огромную радость от сознания своей необходимости этим людям, которые стали мне за это время такими близкими".

Я полушутя заметил своей собеседнице, что столь продуктивных тружеников не встречал не только среди добровольцев, но и среди людей, получающих хорошую зарплату. Ирина Каменкович ответила, что какую-никакую стипендию она и её коллеги по "Мейдстоун Фондейшн" всё-таки получают. Данкин добился того, что власти штата Нью-Йорк платят добровольцам двести долларов в месяц, плюс дают деньги на проезд и на ежедневный завтрак в кафе. "Это конечно забавная "ставка", — улыбается бывшая учительница, но я полагаю, что она не меньше той, что я получала в своей московской школе". Ирина рассказала, что её взрослый работающий сын предложил ей те же три сотни с тем, чтобы она бросила свою добровольческую деятельность. Мать с сыном не согласилась. "Мне важно, что я кому-то нужна", — прокомментировала она свой отказ.

Эта мысль снова и снова всплывала во всех моих беседах с добровольцами: преподавателем английского Раисой Шмелевич, с бывшим инженером Леонидом Бланком и инженером Львом Даянаевым. Никто из них не жаловался на трудности своей не совсем обычной работы. Хотя добровольцам полагается проводить в семье своего подопечного всего два часа, но вместе с переездами посещение двух семей занимает почти весь день. "Порядок нашей работы определяет не администрация, а сама жизнь, — заметила по этому поводу Раиса Шмилевич. — Сегодня это два часа, а завтра я нужна семье на целый день." Так оно и случилось, когда заболела и попала в больницу мать Раиной подопечной. Дочь попросила учительницу побыть как можно дольше у постели матери. Та не отказала и в результате утомилась, да так, что и сама потеряла сознание там же в больнице. И тем не менее Шмилевич не собирается прерывать свою деятельность воспитателя и учителя. Её особенно радует, что её подопечные, несмотря на свои психологические расстройства, неплохо усваивают английский. А с одним из них, с Анатолием, она уже свободно может общаться на языке приютившей их страны.

Конечно, есть у добровольцев из "Мейдстоун Фондейшн" проблемы пока ещё неразрешимые. Так, отцы и матери юных калек нередко задаются грустным вопросом, что будет с их детьми, когда родители постареют и уже не смогут обиходить младших. Сын Данкина Вайтсайда уже помещен до конца своих дней в Дом для умственно отсталых. Но попасть в такие учреждения непросто, требуется выстоять в очереди несколько лет. Данкин, однако, призывает родителей не беспокоиться, он и его организация приложат все силы для того, чтобы опекаемые ими больные дети и впредь не остались без приюта.

Но, если уж говорить откровенно, то президента "Мейдстоун Фондейшн" и его коллег более всего беспокоит другая проблема. Число русскоязычных в Нью-Йорке за последние годы резко возросло. Соответственно растет и число семей с неполноценными детьми. Их сейчас уже около двухсот. Отцам и матерям в таких семьях приходится нелегко. Они ищут организацию, которая помогла бы им. Люди наслышаны о "Мейдстоун Фондейшн", о добровольцах и просят, чтобы и им прислали пожилого, доброжелательного и заботливого человека.

Таких просьб становится с каждым днём всё больше и больше, а средств на расширение российской программы по сути нет. Где их взять? В русскоязычной колонии Нью-Йорка немало обеспеченных людей. Но россияне наши не спешат делать добро. И тем не менее хочется верить: доброе начинание Данкина Вайтсайда, обращенное на помощь нашим больным детям и их измученным родителям, всё-таки не умрёт, не задохнётся от безденежья. Найдутся люди, которые пожелают поддержать это благородное начинание. Не упустите случая, дорогой соотечественник, оказаться добрым человеком. Вспомните девиз доктора Гааза: ТОРОПИТЕСЬ ДЕЛАТЬ ДОБРО!

P.S. На тот случай, если вам действительно захочется протянуть руку помощи этой организации, запишите её адрес:

MAIDSTONE FONDATION

1225 Broadway (9 Floor)

New York, NY 10001

Phone: (212) 889-5760

Пост Скриптум. Завершая эту книгу на пороге нового столетия, я снова позвонил Данкину Вайтсайду. Глава "Мейдстоун Фондейшн" порадовал меня: дело его жизни не заглохло. Более того, сотрудники Фонда сегодня в той или иной степени обслуживают уже около ста русскоязычных семей с больными детьми. Добровольцы помогают новоприезжим родителям находить для своих детей специальные школы, госпитали и т. д. Сейчас Данкин захвачен новой идеей. Он готовится создать в Нью-Йорке дом для русскоговорящих инвалидов. Штатные власти, убедившись в том, насколько добросовестно и успешно работает группа Вайтсайда, обещают материально поддержать добрую идею. Как видим, двести лет спустя, заветы доктора Гааза остаются достаточно жизнеспособными.

2. Улица меняет название

В апреле 1997 года в небольшом украинском городке Мукачево (Закарпатье) произошло не совсем обычное событие. На одной из улиц собралось несколько десятков, а может быть, и сотен жителей, и мэр города сделал публичное заявление: "С сегодняшнего дня улица Пионерская меняет своё название. Она будет именоваться….." И тут прозвучало имя, очевидно, хорошо знакомое присутствующим: толпа разразилась аплодисментами и приветственными кликами. Зазвучала музыка. Перед участниками митинга выступило несколько городских старожилов. Они с искренней симпатией говорили о человеке, чьё имя отныне украсит таблички на домах бывшей Пионерской. Зовут его Шандор Пак. Человек этот тут родился и прожил семьдесят лет. На той же улице жили его деды и прадеды, родители и братья. Тут же родились дети Шандора. Двадцать лет назад семья Пак переселилась в Америку. Но и после эмиграции они не забывали родной город, материально поддерживали горожан, принимали активное участие в местной жизни. Мэр города разъяснил: "Улица переименована по многочисленным просьбам горожан и общественных организаций. Это знак нашей благодарности и глубокого уважения Шандору Паку".

Позволю себе маленькое отступление. Когда в Советском союзе посмертно вспоминали таких эмигрантов, как певец Шаляпин, композитор Рахманинов или изобретатель телевидения Зворыкин, называли их именами улицы и площади российских городов, в этом не было ничего странного. "Возвращая" таким образом великих покойников на родину, советские власти самодовольно подчёркивали: "А всё-таки они наши". Но того, что произошло 8 апреля 1997 года в Мукачево, на территории бывшего СССР, никогда ещё не бывало. Человек, в чью честь переименована улица, отнюдь не был мировой знаменитостью. В прошлом специалист по ремонту автомобилей, он сегодня скромный американский пенсионер. Возвращаться на Украину не собирается. Венгр по национальности, он даже пребывает в оппозиции к сегодняшней Украине, считая, что исторически Закарпатье — территория венгерская. И тем не менее улица в Мукачево названа именем Шандора Пака. Почему?

Примерно за полгода до описанного выше события я побывал в Мукачево. Опросил два десятка коренных жителей нынешней и прошлой жизни города. Интересовался и семьей Пак. Со мной, как с американцем, люди разговаривали довольно свободно. После того, как советские войска захватили эту принадлежавшую Венгрии территорию, уровень жизни в Закарпатье непрерывно падает. И совсем уж мучительной жизнь горожан стала после возникновения в 1991 году независимой Украины. Людям сегодня стало негде работать и заработать: фабрики и заводы стоят. Старикам месяцами не выплачивают пенсию. Нет электричества, топлива, в трагическом состоянии пребывает местное здравоохранение. Люди бегут из Мукачево. Ничего нет удивительного, что покинула город и семья Паков.

При воспоминании о Шандоре и его русской жене Наталье Петровне лица моих собеседников неизменно теплели. Люди вспоминали, каким трудягой с юных лет был Шандор. Как добросовестно тридцать лет в одном учреждении работала его жена-бухгалтер. Всё, что добыто этой семьей, было результатом их фантастического трудолюбия. ГБ разрушило и разграбило небольшое семейное предприятие трёх братьев Пак и ни за что ни про что бросило их в лагерь. Нынешние приезды членов этой семьи в Мукачево из Америки — подарок для многих здешних жителей. Главное занятие Паков по приезде на родину — накормить голодных, поддержать старых и больных земляков в их нелёгких обстоятельствах.

Вернувшись в Нью-Йорк, я продолжал беседы с людьми, знающими Шандора. И прежде всего с его женой. Наталье Петровне есть что рассказать о своём муже, вместе с которым прожито более шестидесяти лет. Дочь российских дворян-эмигрантов, бежавших от большевиков в Чехословакию, она училась в Пражском университете, когда туда приехал по делам своего предприятия молодой венгр Пак. Год был 1937-й. Человек с на редкость умными руками, он приехал в Прагу осваивать машину по резке камня. Собирался, кроме своей, автомобильноперевозочной компании завести ещё одну по производству каменных надгробий. "Он мне сразу понравился, — вспоминает Наталья Петровна. — Я почувствовала в нём доброту, порядочность." Тридцатидвухлетнему венгру русская девушка тоже пришлась по душе. О браке поначалу и не мечтали: Наташа-студентка только что перешла на второй курс. Но после той встречи возникла бурная, продолжавшаяся два года переписка по-немецки. Другого общего языка у молодых не было. Чтобы лучше понимать содержание писем любимого, студентке пришлось взять курс немецкого. Любовь тем не менее крепла. "Шандор вёл себя в высшей степени благородно, — вспоминает Наталья Петровна. — Довольно состоятельный предприниматель, он никогда не говорил о своих успехах, старался всячески помогать мне, бедной студентке. Когда я пожаловалась в одном письме, что мёрзну в хозяйкиной квартире, он немедленно послал мне чудесное голландское одеяло".

Расписались они в Мукачево в 1939-м. Поселились на той же Пионерской улице, которая называлась тогда "Сорочья гора", по-венгерски Саркагеть. Брак не одобрила ни венгерская, ни русская семья. "Что за пара, где ни он, ни она не имеют общего языка?" — вздыхала мать Натальи. Но русская жена уже через год полностью освоила венгерский. Присматриваясь к жизни родителей Шандора, научилась готовить национальные блюда, создала в квартире обстановку, к которой привык её муж. Одна из особенностей семьи Паков, как заметила Наталья Петровна, страсть одаривать близких и знакомых. Черта эта не чужда была и русской супруге. Наталья Петровна вспоминает: "Когда мне было шесть лет, мы шли с мамой по улице чешского городка. Первая мировая война оставила в Европе множество просящих милостыню инвалидов. Я дёрнула маму за руку: "Смотри, там человек без ноги, дай ему денежку”. Мама говорит: "У нас осталась одна крона на хлеб". А я продолжала твердить: "Мама, ведь у тебя две ноги, а у него одна". Этот аргумент сразил маму. Она отдала нищему последнюю крону и мы остались вечером без хлеба…".

Да, юных супругов объединяло многое. И в том числе отношение к страдающим людям. Когда немцы захватили Закарпатье, то местных евреев — учителей, врачей — погнали в лагерь, на кирпичный завод. Их ждали там голод и работа на износ. Шандор немедленно стал покупать продукты и привозить их домой, где Наталья Петровна готовила пищу для евреев-лагерников. Затем на своём грузовике он возил еду в лагерь, благо охрана немецкая поначалу была не слишком строга.

Приход советской армии принёс семье Пак значительно более серьёзные переживания. Шандора, как хорошего мастера-автомобилиста, сначала заставили бесплатно ремонтировать машины "победителей", а потом вместе со всеми местными венграми отправили в советские лагеря. Следующие два года Наталья Петровна металась по советским инстанциям, доказывая с документами в руках, что муж её не был членом никаких партий, не служил ни в какой армии и вообще был далёк от какой бы то ни было политики. В конце концов ей удалось вытащить еле живого Шандора из лагеря, расположенного в Грузии.

О тех давних событиях рассказывает приезжая из Грузии Нина Георгиевна Кучуашвили. Её отец в 1946-м работал сантехником в лагерном госпитале. Там, до последней степени истощённые, лежали Шандор и два его брата. "Папа был отзывчивым человеком, — рассказывает Нина Георгиевна. — Но мы жили бедно, в семье было семь дочек. Но если кому-то надо было помочь, папа кусочек даст своим детям и два-три куска нуждающимся. Очевидно, Паки были наиболее истощёнными в то время, потому что отец и мама стали приносить им еду и тем спасли их от голодной смерти".

Нина Георгиевна достаёт из сумочки почтовую открытку, помеченную 3 сентября 1946 года. Открытку эту её семья получила в Тбилиси после того, как братья Пак вернулись в Мукачево. "Мы, слава Богу, дома и наши семьи в полном здравии. Часто вас вспоминаем и рассказываем о вас нашим семьям. Мы не забудем того хорошего, что вы для нас сделали. Шлём вам маленький подарок — 300 рублей для ваших детей. Купите им от нашего имени, что они захотят".

Нина Кучуашвили продолжает: "Когда мы получили этот подарок, папу вызвали в КГБ и запретили переписываться с Паками. Угрожали — арестуем. Папа очень переживал, но писать в Мукачево побоялся. Прошло двадцать лет. Времена помягчали и Паки разыскали нас снова. Их младший сын Имре приехал в Тбилиси, привёз нам деньги и приглашение приехать в Америку. С этого времени Паки стали помогать мне и моим сестрам. Сегодня, через пятьдесят лет после всего того, что случилось в лагерном госпитале, я гостья Шандора и Натальи Пак. Вот уже месяц живу у них возле Нью-Йорка. Они меня нежат, засыпают подарками".

Выезд Паков из Советского союза не был случайностью. "У меня всегда была неприязнь к советскому режиму, — говорит Наталья Петровна. — Я всегда считала его преступным и подлым." У Шандора к политическим мотивам добавлялись чувства национальные. Сначала семья сделал попытку выбраться в Чехословакию. Как известно, законный выезд на Запад из страны социализма был невозможен. Наталье Петровне пришлось писать в автобиографии, что её отец — чех. Но когда заявление на выезд подали все три брата Пак, местный партийный вождь заявил: "Не выпустим, вы специалисты, а нам специалисты нужны".

Потом братья Пак стали оформлять бумаги на выезд в Венгрию. Кагебешники пригрозили: "Заберите свои документы, иначе поедете не в Венгрию, а совсем в другую сторону." Более удачливыми оказались дети Шандора и Натальи Петровны. В полном соответствии с советским беззаконием дочь Таня и сын Имре выехали из страны, воспользовавшись фиктивным браком. У третьего сына Александра отняли паспорт уже после того, как он получил все разрешения. Аргумент всё тот же: "Инженер? Инженеры нам нужны. Не отпустим." Старшее поколение Паков начало изготовлять в своей мастерской каменные надгробья. Публике работа умелых мастеров понравилась. Посыпались заказы. ГБ тут как тут: "Капиталистическое производство? Пресечем.” Наталья Петровна вспоминает: "Шёл год 1976-й. Милиционеры опечатали мастерскую, отключили в доме электричество, воду, телефон. Мы вынуждены были ходить в уборную к соседям. Вырваться из Советского союза удалось лишь в середине 1977 года".

Американскую жизнь семья начинала по схеме общеизвестной. Наталья Петровна служила в старческом доме — кухарка, уборщица. Шандор в том же заведении, как механик, надзирал за электричеством, водопроводом. Потом несколько лет ухаживали за старушкой, которую взяли к себе в дом. Все сэкономленные деньги отдавали младшему сыну Имре, который заканчивал университет. Но уже в самом начале американского бытия Шандор начал терзаться мыслью о необходимости помогать тем, кто остался там. Кое-какие гроши семья даже в те годы посылала на родину. А с 1987 года (перестройка!) начали летом навещать Мукачево. Материальное положение семьи к этому времени укрепилось: Имре стал предпринимателем. Отправляясь из Америки на родину, загружали чемоданы кучей подарков. Но уже в 1988-м году Имре, ставший к этому времени во главе собственной компании, предложил отцу основать фонд постоянной помощи неимущим мукачевцам, Фонд Шандора Пака. Составляли список пожилых, одиноких, бедных. Их набралось 80 человек. Создали правление Фонда, назначили секретаря, нашли достойного доверия человека, чтобы ведал финансами. Так восемьдесят подопечных Шандора Пака стали ежемесячно получать сумму, которая заметно облегчала их убогую жизнь. Появляясь в Мукачеве, Наталья Петровна обходит теперь все восемьдесят адресов, чтобы узнать, как живут люди, получают ли всё, что им положено. Идёт она по домам не с пустыми руками. С утра заезжает на рынок, закупает кур, масло, овощи. Эти покупки дополняются американскими подарками: чаем, кофе, пачками сахара.

Кроме тех, кого поддерживает Фонд Шандора Пака, есть в городе "Клуб пенсионеров". Эти помоложе и не так одиноки, но и для них Паки закупают в Венгрии и Белоруссии картофель и подсолнечное масло, так что в летне-осеннюю пору число опекаемых достигает порой трёхсот человек. Всё, что относится к помощи землякам, к родному городу, вызывает у старшего Пака, как я заметил, повышенную эмоциональность. Дочка Таня вспоминает: "Завела я как-то дома разговор о музыкальном искусстве. Область мне близкая, я пианистка. И вдруг папа с обидой в голосе прерывает меня: "Ну о чём ты говоришь? Какая музыка, когда картошка в Мукачеве не уродилась!" Узнав же. что их семейные пожертвования кого-то выручили, спасли, принесли кому-то из земляков радость, Шандор с гордостью цитирует строки из венгерского национального гимна, что-то вроде: "Тот, кто здесь родился, да скончает здесь же свои дни". Живя в Америке, основатель фонда мысленно всегда ощущает себя гражданином Закарпатья, Мукачева.

Я встречал в Мукачеве немало людей, обогретых Паками. Рассказанные ими истории — одна трагичнее другой. В послевоенную пору в Мукачеве расстреляли безо всяких причин скромного человека, лесного инженера. Осталась жена с двумя крохотными детьми, учительница местной школы. Схватили и её: "антисоветская пропаганда!" В учительской она неосторожно заметила, что вот в газете пишут, что сахара везде достаточно, а её дети уже забыли, как он выглядит, этот сахар. Отсидела десять лет. Дети её забыли за это время полностью, а старший не пожелал даже признавать. Помощь Паков позволяет сегодня этой одинокой старухе с изуродованной судьбой не бедствовать, чувствовать себя человеком….

Другая встреча. У пятидесятилетней матери пятнадцатилетняя разбитая параличом дочь. И никого больше. Дочь неподвижна, психика на уровне восьмимесячной. Квартира маленькая. Необходим ремонт: надо расширить дверь в ванную, чтобы можно было бы ввозить туда больную девочку на коляске. Денег на ремонт у матери нет. И опять выручила семья Пак. Ещё одна ситуация: молодая, красивая, интеллигентная пара. С тем, что их высшее образование никому сегодня не нужно, супруги уже примирились. Труднее примириться с тем, что молодая женщина не способна рожать. Врачи говорят о необходимости операции. Но в Закарпатье о такой операции и мечтать не приходится: медицина в развале, да и денег у молодых на больницу и хирурга нет. И снова — Паки. Они дают средства на поездку в Будапешт, где живёт их внучка. Она не только примет у себя приезжую из Мукачево, но и договорится обо всём с медиками. Поездка эта пока лишь в проекте, но жители города знают: если Шандор и его жена что-то обещали — сомневаться в исполнении их обещания не приходится.

Можно без конца рассказывать, что делает и что уже сделало это удивительное семейство, одержимое стремлением помогать людям. В последний свой приезд, например, Наталья Петровна навестила несколько знакомых врачей и, зная, как нелегко им сегодня существовать, не вступая ни в какие дебаты, оставила в каждом доме конверт с солидной суммой в долларах. А вот благодеяние из другой сферы. Паки купили в Мукачево двухэтажный вместительный дом, будущий центр культурной жизни местных жителей. В городе его уже прозвали "Дом Паков". Здесь будут проходить собрания юных скаутов, тут смогут общаться старики-пенсионеры. А недавно семья приобрела за 9000 долларов трактор и отправила его в венгерскую расположенную в Румынии деревню. Венгры живут там бедно, так что трактор и оплаченный из Мукачево тракторист должны помочь местным крестьянам укрепить своё хозяйство.

Я начинал свой очерк с вопроса, ради чего всё-таки руководство города переименовало улицу Пионерскую, назвав её именем Шандора Пака? Полагаю, что приведённые факты кое-что объяснили. Завершая в апреле 1997 г. свою речь о новом названии улицы, мэр-украинец заметил: "Это знак нашей благодарности и уважения Шандору Паку.” За уважение, как говорится, спасибо. Но вот что мне открылось: семья, тратящая на нужды соотечественников множество сил, времени и денег, делает это отнюдь не ради благодарственных слов. Более того, Паки относятся к словесным восторгам по своему адресу довольно сдержанно. Наталья Петровна в одной из наших бесед заметила: "Я не люблю, когда меня благодарят. Ёжусь от слишком сладких словес. Мой принцип — дать человеку то, в чём он нуждается, и тут же забыть об этом эпизоде. Шандор такой же." Запомнилось ещё одно замечание этой сильной русской женщины. Главную ценность человека Наталья Петровна, по её словам, видит в трёх чертах характера: в любви к родителям, в трудолюбии и в широте натуры. "Человек, который жмотничает, давится из-за копейки, для меня не человек. Все эти три качества я и нашла у Шандора. Если бы сегодня мне предстояло избирать себе мужа, я избрала бы только его.” Эти слова прозвучали в нашей беседе незадолго до 12 мая 1997 года, когда семья Пак в полном составе собралась, чтобы отметить 90-летие Шандора Пака и 80-летие его жены.

3. С РОССИЕЙ В СЕРДЦЕ

Отношение к оставленной нами родине среди эмигрантов весьма различно. Хотя, попав в Америку, мы стали писать это слово с маленькой буквы, многие навещают страну своего рождения по два и более раза в году. Воздух отечества не потерял для них, видимо, своей прелести. Есть у меня, однако, приятель, который твёрдо решил туда больше никогда не ездить. Слишком крепко засела в его памяти история о том, как его травили кагебешники, как предлагали на выбор Сибирь и Израиль. Но есть и такие, кто прошлые обиды в эмиграции позабыли. Так в начале горбачевской "весны" в 1987-89 годах в Москву кинулись некоторые наши писатели-диссиденты. Они были уверены, что обновленная Михаилом Сергеевичем Россия воздаст им аплодисментами за их оппозиционную деятельность 60-х — 70-х годов. Насколько я слышал, аплодисменты оказались более чем сдержанными и длились недолго. Более естественно выглядят те одесситы, харьковчане и киевляне, что отправляются в города своего рождения прежде всего для того, чтобы продемонстрировать там шикарные американские шубы и рассказать землякам, какой великолепный дом приобрели они в окрестностях Нью-Йорка. Разумеется, кого-то на родину влечёт вполне естественное желание повидать близких и родных. Ну, этот вариант в комментариях не нуждается.

Мне, однако, ни разу не удалось услышать от членов нашей, так называемой третьей волны эмиграции, что их поездки в родные края продиктованы просто любовью, любовью к России. Подозреваю, что если бы такая мысль была высказана в компании моих ньюйоркских знакомых, она вызвала бы у присутствующих только удивление и иронические улыбки. Для нас, людей, как правило, рациональных, такая абстрактная любовь представляется смешновато-глуповатой. И тем не менее мне довелось недавно повидать человека, для которого Россия, родина — слова, вызывающие искреннее любовное чувство.

Хотя он родился далеко от России и впервые встал на российскую почву в возрасте за шестьдесят, все его интересы обращены прежде всего к этой стране. Гражданин Америки, он не только стремится узнать как можно больше о России, но постоянно ищет, чем и как практически помочь ей. В частности, он старается разъяснять беды и страдания русского народа иностранцам. Его устремления не остаются в Америке незамеченными. Несколько дней назад Георгий Григорьевич Вербицкий (так зовут моего нового знакомого), специалист-компьютерщик высокого класса, а ныне пенсионер, получил за свои просветительские труды своеобразную награду. Американское общество филателистов вручило ему медаль за освоение новой, прежде никем не разрабатываемой области филателии. Такие награды даются крайне редко и считаются знаком высокого уважения к филателисту. Григорий Григорьевич действительно привёз на филателистическую выставку неподалёку от Филадельфии уникальную коллекцию. Он продемонстрировал собрание почтовых открыток, которые в 1942–1945 годах из немецких трудовых лагерей посылали домой его русские соотечественники. Таких мучеников было во время войны немало. Если в 1942 году гитлеровская Германия на насильственных работах использовала 1700 тысяч человек, то в 1944-м — уже 7 миллионов, из них 3 миллиона — граждане Советского союза. Люди эти работали по 10–12 часов в день, голодали, мёрзли, их избивали, а подчас и расстреливали. Но в какой-то момент гитлеровцы "смилостивились" и рабам, завезённым из России, разрешили переписываться с родными, точнее — посылать два раза в месяц небольшую специально для этого отпечатанную открытку. Вербицкий — первый, кто полвека спустя собрал более сотни таких почтовых отправлений с портретом фюрера и штемпелями гитлеровской цензуры. Его коллекция открыла страшную и до сих пор малоизвестную картину жизни миллионов россиян — русских, украинцев, белорусов, которые вошли в историю под именем остарбайтперов.

На отдельном стенде собиратель-филателист поместил свою только что опубликованную по-русски и по-английски книгу на ту же тему, "Почта остарбайтеров Второй мировой войны” (Издательство "Эрмитаж”, 1996 г.). "Цель этой книги, — пишет автор, — сохранить воспоминания и данные об остарбайтерах по документам и переписке того времени. Весточки, которые мы читаем, коротки и не витиеваты. Писала их в большинстве случаев молодёжь, многие из них — дети школьного возраста, захваченные в рабочий плен немцами." "Это моя попытка осветить малоисследованный уголок истории российского народа, — пояснил мне при встрече Георгий Вербицкий. — Я ищу, чем можно быть полезным России, что я, пожилой американский пенсионер, могу сделать для неё."

Мы беседуем с Георгием Григорьевичем в его доме, расположенном в городе Бингемтоне (штат Нью Йорк). Дом весь проникнут подчёркнутой русскостью хозяев. Куда ни глянешь — самовары, русские тарелки на стенах, матрёшки, расписные деревянные миски и ложки. На полках русские книги, на столе хозяина свежие номера российских журналов: "Новый часовой", "Новая и новейшая история", "Российская провинция", "Русское прошлое", "Россия в XXI столетии". Корни привязанности ко всему отечественному уходят у моего знакомого в глубину десятилетий. Отец Георгия — белый офицер-артиллерист, после Гражданской войны оказался в Югославии. Там же родился его сын. Хотя семья прожила в Югославском королевстве более двадцать лет, Вербицкий-старший отказался принять подданство приютившей его страны. Он чувствовал себя русским и только русским. В семье никогда не остывала надежда на крушение коммунизма и на возвращение белой эмиграции домой. История, увы, сложилась иначе: Вербицким, как и тысячам других белоэмигрантов, пришлось бежать от наступающей Красной армии в Германию. В Мюнхене национальные чувства Вербицкого-младшего подкрепила православная церковь и основанная священником о. Александром Киселёвым русская гимназия "Милосердный самарянин". "Не давали нам забыть о нашем происхождении и немцы, — вспоминает Георгий Георгиевич. — Более всего они ненавидели евреев и цыган, третьими в этом списке шли мы — русские. Из-за этого нам приходилось в беженских лагерях жить крайне обособленными группами".

В Америку перебрались в конце сороковых. Никаких велферов и других форм "социализма" (выражение моего собеседника) как первая, так и вторая эмиграции не знали. На хлеб зарабатывали в качестве рабочих на лимонных и апельсиновых плантациях во Флориде. Тем не менее к 1954 году молодой Вербицкий окончил колледж и стал инженером-электронщиком. То была пора рождения новой индустрии — компьютерной. Юношу приняла на работу ныне знаменитая фирма Ай Би Эм (Интернешнл Бизнес Машин Корпорейшн — IBM). Служебную карьеру русского инженера в АйБиЭм иначе, как блестящей, не назовешь. Тому свидетельство — целая стена в его кабинете, увешанная благодарственными грамотами. Он сделал более сотни изобретений и усовершенствований и ушёл на пенсию в качестве главы большого отдела с бюджетом в сто миллионов долларов. Приглашают его крупнейшие компьютерные компании для консультации и по сей день.

Я заметил в характере моего знакомого стремление сохранять строго неизменный ритм жизни. Он тридцать пять лет проработал в одной фирме. Все эти годы отказывался от переезда в другой город, даже на более выгодную должность. В отличие от динамичных американцев, он уже треть века живёт в одном и том же доме. Столь же неизменными остаются его симпатии к православной церкви и мечты о России, разумеется, о России без коммунистов. "До тех пор, пока существовал Советский Союз, я не хотел даже приближаться к границам этой страны, — говорит хозяин дома. — Зато теперь бываю там по два и более раза в году. Рад любому поводу, чтобы отправиться туда".

Главный "повод", помогающий Георгию Григорьевичу снова и снова посещать Россию, выглядит несколько необычно. Ещё во времена президента Рейгана город Бингемтон, где живёт Вербицкий, объявил себя побратимом города Боровичи Новгородской области. В те годы мой собеседник относился к этой политической акции весьма скептически. Но после крушения СССР стал одним из самых активных участников общения двух городов. Сегодня между Боровичами и Бингемтоном идёт постоянный обмен школьниками, студентами. Когда в Америку приезжают русские гости, Георгий Георгиевич и его жена Лидия Александровна поселяют их у себя в доме.

Но главный подарок, который получили Боровичи от своего американского побратима, — основанный в их городе бизнес-колледж. Вербицкий и ещё четыре местных американца были не только инициаторами этого учебного заведения, но и пожертвовали немалую сумму на его создание. Сегодня Георгий Григорьевич считает эту свою инициативу и связанные с ней расходы вполне разумными. Он убеждён: России, входящей в новый этап своей истории, нужны школы, где бы студентов обучали прежде всего менеджменту (управленческой деятельности) и маркетингу (исследованию и организации рынка сбыта). Именно этих знаний более всего не хватает обществу, три четверти века прожившему под прессом приказов и команд сверху. Обучать российскую молодёжь дважды в год на несколько недель ездит группа американских профессоров. Георгий Григорьевич сопровождает их в качестве переводчика, но он и сам читает в Боровичах несколько курсов. Своим наиболее важным долгом он считает объяснить тамошним юношам и девушкам, как делать расчёты.

— Не слишком ли велика разница между экономической обстановкой в России и в Америке? — осведомился я. — Сможет ли выпускник колледжа применить полученные от вас знания в условиях своей родины?

— Разница огромная, если не сказать гигантская. Вот лишь один пример. Средний американец материально благополучен прежде всего потому, что в стране нашей есть кредит. Без кредита не купишь дом, машину, не дашь своим детям высшего образования. В России кредит тоже появился, но дают его лишь на год. А вернуть надо за этот год ни много ни мало 180 процентов от полученной суммы. Почти вдвое больше! В Америке даже мафия таких денег не требует.

Георгий Григорьевич с огорчением перечислил мне много и других примеров отставания российской экономики и, тем не менее, он не оставляет надежды создать в России слой молодых специалистов, образованных по-американски. Ради этого он и другие основатели колледжа ищут средства на его поддержание. В 1996 году удалось получить на это доброе дело в одной гуманитарной американской организации 60 тысяч долларов. Что будет в будущем — неизвестно, но мой собеседник готов в лепёшку расшибиться ради поддержания своего детища в далёкой Новгородской области.

"Я был очень наивен, когда впервые поехал в Россию, — признаётся он, — поездки эти меня многому научили. Я расстался с романтикой. Ясно вижу, что для того, чтобы ушла наконец, вся та гадость, которая за 75 лет накопилась в мозгах и душах русских людей, нужны десятилетия. Выздоровление российского общества потребует не менее одного, а то и двух человеческих поколений." Грустная интонация, которая явственно слышится в речи моего собеседника связана прежде всего с тем, что он почти не видит вокруг себя русских эмигрантов, готовых продолжить его дело. "Я один из последних людей, кому дорога Россия. Эмиграция, первая и вторая, вымирают. А после нас подать помощь родине будет некому. Мои дети — американцы, они плохо говорят по-русски, а главное, им чужды мои национальные чувства. Примерно тоже самое Георгий Григорьевич наблюдает в других семьях, чьи предки прибыли в Америку после 1917-го и после 1945 года.

— А как вы, дитя первой эмиграции, относитесь к эмиграции третьей, к тем, кто начал прибывать в Соединённые Штаты из России после семидесятого года?

— У меня мало знакомых среди новоприезжих. Когда я был большим начальником в своей фирме, то устроил нескольких к себе на работу. Для этого пришлось учить бывших советских инженеров некоторым тонкостям здешних порядков. Но в конце концов с моей помощью они заняли неплохие должности. Сегодня меня огорчает количество преступлений в среде новоприбывших. В наше время я не помню, чтобы русская фамилия склонялась в американской прессе как фамилия уголовника.

Политическая позиция Вербицкого демократична. Он не монархист, не сторонник какой-либо жёсткой политической структуры. В то же время его возмущает вялость и бездействие московских властей. "Когда я езжу по деревням России и гляжу как живёт мужик — плакать хочется. А в Москве уже десять лет не могут принять закон о земле, самый важный, может быть, решающий, закон, чьё назначение — накормить страну." Но поучать своих единокровных этот русский американец тоже не считает нужным. "Я много беседую со студентами, рассказываю им о себе, об американской жизни. Среди них много умных, дельных парней, но нынешняя обстановка связывает им руки. Моё дело показать им, что есть и другие варианты жизни. Напоминаю, в частности, о земстве — российском общественном самоуправлении, введенном в 60-е годы прошлого столетия, вскоре после освобождения крестьян. Мечтаю дожить до того времени, когда по всей России восстановится земство, местная выборная власть, заботящаяся о школах, медицинской помощи, поддержке земледелия и о многом другом, что так необходимо провинции".

Боюсь, что мечтания моего увлечённого российской историей собеседника едва ли реальны. Но что достоверно, так это поразительная просвещённость его в делах российских. И ещё: знания свои он стремится закрепить в каких-то реальных формах. В частности, Вербицкий собрал богатую коллекцию почтовых марок, выпущенных сто лет назад столь дорогими его сердцу земствами. Другая его коллекция марок, охватывающая 1917–1921 годы, опять-таки немало сообщает об этой трагической эпохе в жизни России. Сегодня в его контактах с Россией возникла ещё одна сторона. Издав на свои деньги книгу о трагической судьбе остарбайтеров, Георгий Георгиевич бесплатно отправляет часть тиража в Россию. Оказывается, на родине нашей до сих пор публикуют статьи и книги, искажающие правду о рабах немецких трудовых лагерей. Там до сих пор утверждают, что этих несчастных родина встретила любовью и лаской, в то время как в действительности остарбайтеры из гитлеровского лагеря, как правило, попадали в лагерь кагебешный.

Я ещё раз оглядываю гостиную и столовую дома Вербицких. Снова бросается в глаза подчёркнутая русскость обстановки: икона Георгия Победоносца, флажок, выпущенный к 225-летию Боровичей, книги о генерале Власове и самовары, самовары, большие и малые. Вербицкий улавливает мой удивлённый взгляд. "Меня тянет туда всё, — восклицает он. — Тянет наш колледж, студенты, ситуация политическая и просто возможность поговорить с русскими людьми. Тянет!” Я верю ему. Вполне обеспеченный американец, специалист высокого класса, глава большой вполне благополучной семьи он, тем не менее, всем сердцем и душой устремлен за океан, на Восток. Да, он родился в Югославии. И тем не менее я готов согласиться, когда этот страстный русофил восклицает: "МОЯ РОДИНА — РОССИЯ!"

4. Рука кормящего

Журналисту-публицисту приходится постоянно искать новых героев, новые ситуации для своих очерков. Этим непростым делом я и занимаюсь. Но есть у меня несколько героев, к которым я неравнодушен. Меня снова и снова тянет вернуться к ним, написать об их новых успехах. Мои любимцы — люди, как правило, творческие, из породы тех, кем Америка поистине может гордиться. Это прежде всего житель Брайтона талантливый музыкант Гриша Магаршак. Концерты этого школьника мы слушали в Карнеги Холле и других столь же солидных залах Нью-Йорка. В свои 12 с половиной лет он уже был членом Союза композиторов Соединённых Штатов. Не могу скрыть своего восхищения и перед другим своим героем — Александром Калиной. Блистательный учёный-изобретатель, чьи открытия реализуются сейчас во многих странах мира, он также превратился ныне в процветающего бизнесмена. Но особенно тёплые чувства вызывает у меня Игорь Леонидович Новосильцов, российский дворянин, среди предков которого — жена А.С.Пушкина, Наталья Гончарова. Меня восхищает, разумеется, не происхождение, а поразительная активность этого старца. В возрасте 86 лет он за одно лето проехал на своей машине 20 тысяч миль, собирая средства на только что основанное им общество "Сеятель". Идея новой организации предельно проста: Игорь Леонидович призвал русских, живущих в Америке, помочь своим соотечественникам в России. И не одноразовой денежной подачкой, а постоянной поддержкой российских земледельцев семенами и сельскохозяйственной техникой.

Для меня главная ценность этого проекта состоит в том, что русский иммигрант, покинувший родину 75 лет назад, не потерял внутренней связи со страной своего рождения и очень точно установил, кому именно сегодня могла бы пойти на пользу его помощь. Руководитель "Сеятеля" уразумел, что колхозам и совхозам помогать уже бесполезно. В хозяйствах тамошних никто всерьёз работать не хочет и не станет. Новосильцов вычислил, однако, ту сравнительно небольшую группу населения, которой помощь из-за океана не только нужна, но и необходима. Он и его сотрудники направили контейнеры с семенами и сельскохозяйственной техникой в российские монастыри, которые в недавнее время приобрели не только право на существование, но и участки земли под посевы. Другая категория его подопечных — советские офицеры, массово увольняемые из армии. Многие из них, семейные люди, в одночасье лишившиеся жилья и службы, с радостью подхватили идею стать земледельцами. Присылаемый из Америки обществом "Сеятель" посевной материал делает мечты этих людей вполне реальными.

После очередной поездки американского гражданина Новосильцова в Россию (1995 год) я попросил Игоря Леонидовича поделиться впечатлениями. Вот что я узнал тогда.

С большой родиной всё ясно — Россия. Именно её покинула семья Новосильцовых в 1920 году. "Малой родиной" Игорь Леонидович именует Калугу, где довелось ему родиться, и окрестные города и сёла, где родились и были похоронены многие поколения его предков. Туда и отправился он на пороге своего дня рождения. "Шёл я по городу и удивлялся самому себе: за три четверти века разлуки Калуга не стала для меня чужой. Сыскал дом, где родился, где жила семья отца. Узнал и ту церковь, где ребёнком впервые принял причастие. В день своего девяностолетия 7 сентября там же выстоял литургию, причастился. Епископ калужский пригласил американского гостя пообедать у него. Так вдвоём скромно и отметил дату — девяносто лет".

"В те дни и в том месте мне особенно остро вспомнилось всё то, что имело отношение к нашему роду, известному на Руси с XIV столетия. Хранятся доныне указы, в которых царь Иван Грозный назначал бояр Новосильцовых на высокие должности. Николай Новосильцов, вдохновитель реформ первых лет царствования Александра Первого, автор проекта Конституции. Не забыл я и своего отца, офицера, окончившего юридическую академию и ставшего в 33 года членом Государственной Думы".

Исторические воспоминания ещё более обострились, когда в воскресенье 10 сентября Игоря Новосильцова привезли в посёлок Полотняный завод. Из этих мест шла линия предков матери Игоря Леонидовича — Гончаровых. Ну да, тех самых, что в начале XVIII столетия основали тут две фабрики, производящие корабельные паруса и писчую бумагу. Те самые Гончаровы, из семьи которых вышла и жена А. С. Пушкина Наталья. Они прямые предки моего сегодняшнего собеседника. В Полотняном Заводе родились и похоронены его двоюродные братья и сестры, их дети. Тут в небольшом заводском посёлке и состоялась основная часть празднования дня рождения Игоря Новосильцова. Из Москвы приехали многочисленные потомки Гончаровых, пели племяннику "Многая Лета", епископ Калужский держал приветственную речь, разъяснял гостям, что такое общество "Сеятель" и кто таков председатель этой организации. Встреча с "малой родиной" взволновала и порадовала приезжего. Тем не менее в одно из самых родных мест он всё-таки не поехал. Новосильцов-отец владел наследственным имением Карцево близ города Мещевска. Но, как удалось узнать, барский дом со множеством пристроек был местными мужиками разрушен до основания, а огромный фруктовый сад вырублен. От имения ничего не осталось.

Но, как ни приятно было навестить родные места, поездка Новосильцова имела совсем другое назначение. "За первые четыре года существования "Сеятеля" мы отправили в Россию семян и сельскохозяйственной техники на два миллиона долларов, — рассказывает он. — Все эти деньги были пожертвованы русскими эмигрантами "первой" и "второй" волн.

Я поехал, чтобы проверить, действительно ли доходят наши дары тем, для кого они были предназначены." Объезд многих монастырей и встреча с офицерами-отставниками убедила его, что отправляемые из Америки семена и техника доходят без потерь.

Проложить путь американским подаркам к российским земледельцам было непросто. Только добравшись до вершин московской власти, Игорь Леонидович смог добиться распоряжения, что контейнеры, отправляемые из Нью-Йорка, российские таможенники вскрывать не станут и облагать налогами американские дары не будут. Уговор этот российская сторона пока соблюдает. Наглухо запечатанный в Америке контейнер идёт в Москву в Даниловский монастырь, там его распечатывают и распределяют семена и сельскохозяйственную технику по строго составленному списку.

Главная проблема: извлечь пакетики семян из мешков и ящиков, распределить их и разослать по хозяйствам. В каждой коробке тысяча пакетиков, в каждом мешке — 2800, фасоль, кукуруза, свёкла, морковь, лук и т. д. Их надо пропорционально рассортировать, чтобы каждый получатель имел вдоволь всего. Работа нелёгкая, на месяцы. И никакой оплаты за неё не полагается. Игорь Леонидович ездил искать добровольцев. С удовлетворением заявляет, что нашёл. Другая цель поездки: уточнить, в чём особенно нуждаются российские земледельцы. "Разъезжая по Московской, Калужской и Псковской областям, я заметил, что на дорогах становится всё больше повозок, запряжённых лошадьми. Появились лошади и в монастырях. Бензин дорог, его не хватает, так что в деревнях начинают разводить коней. А коли вернулись к "лошадиному веку", то и нас просят присылать как можно больше "лошадиной техники", то есть плуги, бороны, соответствующую упряжку." "Но где же найти в сегодняшней Америке технику XIX столетия? В музеях?" — изумился я. Оказывается, и в США есть люди, которые и по сей день не расстались с плугом и бороной. Это эмиши. (Эмиши или менониты — религиозная группа протестантов, поселившаяся в Америке в XVII веке. Основное занятие — земледелие и ручное мастерство. По религиозным соображениям эмиши отказываются от современной техники: телефонов, телевизоров, автомобилей и сельскохозяйственных машин: тракторов, сеялок, косилок.) "Я намерен обратиться к ним с письмом, объяснить обстановку в России и уверен, эти трудовые, честные люди не откажутся продать, а может быть и подарить что-то из своей "лошажьей техники".

Как я уже говорил, Игорь Леонидович до сих пор направлял свою помощь монастырям и тем группам уволенных из армии русских офицеров, которым, чтобы прокормить свою семью, остаётся лишь обратиться к земледелию. Но очередная поездка убедила его в том, что есть в России и третья категория людей, готовых взяться за плуг. Это русские люди, бегущие из бывших республик Советского союза. Недоброжелательная к "инородцам" национальная политика Среднеазиатских и Кавказских республик заставляет славян перебираться в Российскую федерацию. В основном это люди с образованием. "Заехал я в одно хозяйство, а там все доярки — учительницы, приехавшие из Средней Азии. Они бы, разумеется, охотнее учили детей, но на зарплату учителя не проживёшь, — рассказывает Игорь Леонидович. — Ситуация оказывается ещё более абсурдной, если добавить, что в московских школах не хватает 4000 учителей". Доярки-учительницы — лишь малая часть российских интеллектуалов, которые, мало на что надеясь, готовы, не откладывая, превратиться в фермеров. Председатель общества "Сеятель" собирает имена и адреса таких людей, чтобы к будущей весне снабдить их необходимым количеством семян овощей и какой-нибудь элементарной сельскохозяйственной техникой.

— А как дела у офицеров-отставников, которые вроде бы тоже склоняются к земледелию?

— Таких становится всё больше. Особенно в Крыму. Подавляющая часть офицеров флота хотят остаться на юге страны. Пенсии военной на жизнь недостаточно, так что многие всё более тяготеют к идее коллективного фермерства.

В Москву для встречи с Новосильцовым таких моряков-земледелов приехало несколько групп. Они уже взяли в аренду под Херсоном сто гектаров земли, засеяли их присланными из Америки семенами овощей и неплохо заработали. "Я верю, что таких хозяев будет становиться всё больше и мы готовы им всячески помогать", — комментирует Игорь Леонидович. Интересно, что вновь созданная флотская фирма в благодарность за помощь американского земляка наименовала себя тоже "Сеятелем". Таблички с таким названием стоят на их полях.

Откровенно говоря, я не столько даже удивляюсь поездкам Новосильцова по России, сколько тому, как он справляется с огромной почтой, которая навалилась на него за последние годы. "Американский дядюшка" привлекает своей широкой натурой и дарами самую различную публику. Пишут ему священники, епископы, государственные чиновники, колхозники. И кто только не пишет. Игоря Леонидовича, однако, количество просителей не беспокоит. Отвечает всем. Хочет слышать голоса тех, кто действительно заинтересован в выздоровлении российского земледелия. Очередная поездка ещё более расширила количество письменных и устных контактов главы общества "Сеятель". Этому способствовали, в частности, выступления Новосильцова по московскому радио и телевидению. Особенно расположилась к американскому гостю программа российского телевидения "Крестьянский вопрос". Сотрудники этой программы даже сняли короткометражный фильм о приезжем, а в будущем планируют сделать полнометражный фильм о деятельности "Сеятеля" и его создателя. Работа телевизионщиков, правда, не всегда радует Игоря Леонидовича. Во время одного выступления они назвали его "графом", после чего на адрес телевидения пошли письма с обращением: "Господин граф", "Товарищ граф", "Ваше превосходительство" и т. д.

Интерес телевизионщиков и радиожурналистов к приезжему, кроме прочего, объясняется ещё и тем, что в свои почтенные годы Новосильцов остаётся великолепным оратором. Я убедился в этом, прослушав и просмотрев посвященный ему фильм. Радует ухо добротный русский язык героя фильма, его способность говорить четко и по делу. Его любимая тема, — как России вернуться к тому уровню земледелия, когда русским зерном кормилась не только Европа, но и Америка. Да, было такое незадолго до первой мировой войны…. Потомок калужского помещика, Новосильцов-сын достаточно хорошо знает, что можно было бы сделать сегодня, чтобы пробудить у граждан самый серьёзный интерес к земледелию.

Контакты с людьми, особенно с теми, кому "Сеятель” уже помог, доставляют особенную радость приезжему. Да и как не радоваться, попадая в знаменитую Оптину пустынь или в женский монастырь Шамордино, если тебе говорят: "Вашими овощами будем сыты всю зиму. Поглядите, какие запасы мы сделали!" Или, например, сотрудники историко-библиографического музея Павла Флоренского (Флоренский Павел Александрович, 1882–1937, выдающийся русский учёный, религиозный деятель; арестован в 1928 году, расстрелян 8 декабря 1937 года) присылают письмо: "Сердечно благодарим Вас и Ваших сотрудников за присланные дары…. Иной сеет, а иной жнет, но их ждет общая награда на Небесах. Ваши семена взойдут не только на Российской земле, но и в наших сердцах. И что может быть дороже этого пред Господом и его людьми".

Сельский священник, каким его нам чаще всего изображали советские литераторы и пропагандисты-антирелигиозники, представлялся, как правило, этаким серым малограмотным мужичком. Но вот письмо, полученное Новосильцовым из деревенской церкви, расположенной в районе Ярославля. "Получив через добрых людей превосходные семена из Вашего фонда, мы были приятно удивлены, отметив про себя, что оказывается не все русские в Америке проявляют заботу лишь исключительно о своём счёте в банке…. В стиле работы Вашего фонда нас также поразила оригинальность подхода к разрешению проблемы помощи своим соотечественникам-единоверцам. Распространяя семена в России, Ваш фонд, уважаемый Игорь Леонидович, так сказать, убивает двух зайцев сразу, а именно: при минимуме занимаемой площади и массе транспортируемых семян, добросовестный земледелец может получить многие десятки килограммов сельскохозяйственных продуктов. Это во-первых. А во-вторых, благотворительная помощь в виде семян подвигает человека к активной деятельности, а не к пассивному ожиданию "манны небесной", поощряет честного труженика и отфильтровывает лентяя".

Своё отнюдь неглупое и небезграмотное письмо деревенский священник завершает грустным, но достаточно убедительным пассажем. "Ведь вся надежда у простого русского человека сейчас только на Бога и на землю-кормилицу; от правительства ждать хорошего разучились и разуверились, поэтому помощь православного "Сеятеля” весьма и весьма своевременна".

Письма, письма…. Ассоциация фермерских хозяйств (есть сегодня и такая! — М.П.) Ульяновского района Калужской области, пострадавших от катастрофы на Чернобыльской АЭС, сердечно благодарит за гуманитарную помощь в виде семенного материала. "Выражаем глубокое уважение Президенту Фонда г-ну Новосильцову. Восхищаемся его истинно русским патриотизмом и подвижничеством." "Троицко-Сергиевская Лавра благодарит за получение семян. Они оказались крайне нужны для хозяйства Лавры и относящихся к Лавре скитов." "Это всё истинная правда, — комментирует Игорь Леонидович, — Сергиевская Лавра, так сказать, столица русского православия (бывший Загорск), место, где ежедневно готовят обед более чем на две тысячи человек. Там большое число монастырских обитателей, семинаристов, учащихся духовной академии и просто прихожан. Так что овощи, выращенные из наших семян, им нужны буквально позарез."

А вот ещё одно письмо-благодарность. Монашенки Свято-Андрониевского женского монастыря сообщают, что в знак благодарности преподносят председателю общества "Сеятель" икону Казанской Божьей Матери. Но, разумеется, большинство пишущих что-то просят, рассказывают о том, в каком ужасном положении после семидесяти пяти лет советской власти оказались церкви, монастыри, как трудно живётся вчерашнему колхознику, уволенному из армии офицеру. Новосильцов тут же записывает в тетрадь адреса нуждающихся. На сегодня "Сеятель" отправляет свои дары по 170 адресам.

Оказались среди облагодетельствованных "Сеятелем" и учёные. Игорь Леонидович созвонился с несколькими научными центрами в пригородах Москвы, и в том числе со знаменитым Пущино. Тамошний священник сообщил, что часть семян передал научным сотрудникам, которые буквально голодают. Кто покрупней и с учёной степенью — норовят удрать за границу, а, так сказать, среднее лабораторное звено решительно не знает, чем кормить свои семьи. То же самое сообщил из посёлка Борок Ярославской области, где не по дням, а по часам пустеет научный центр Академии сельскохозяйственных наук. Новосильцов записал и эти адреса. Когда поплывёт через океан очередной контейнер со всякого рода подарками, найдётся в нём место и для учёной публики.

Мой собеседник конечно же знает себе цену. Личность он во всех отношениях незаурядная. Но та повышенная истеричность, с которой его подают российские газеты, радио и телевидение, вызывает у него ироничную улыбку. "Они делают из меня фигуру." И действительно, спрос на американского гостя в Москве был беспредельный. Его приглашали в Общество русских художников, которое роздало многим сотням своих членов прибывшие из Америки семена; звали на открытие Дома Учёных, на церковные праздники. С ним охотно беседовал у себя в квартире на Тверской Александр Солженицын, писатель Игорь Солоухин. Им, судя по всему, симпатичны русские чувства приезжего эмигранта. Игорь Леонидович не спорит: "Я русский патриот и тем горжусь". Но жизнь, проведённая на Западе, позволяет ему видеть нынешнюю ситуацию в России более объективно, чем она видится некоторым тамошним общественным деятелям и в том числе Солоухину. Писатель-монархист считает, что все проблемы России будут разрешены, как только страна посадит на трон очередного Романова. Российский дворянин Новосильцов относится к монархии значительно более сдержанно. Да и взгляды Александра Исаевича Солженицына он разделяет далеко не полностью. "Попадались мне на родине и другие люди, те, что спрашивали: "А зачем вам вся эта возня с "Сеятелем"? Вы карьеру делаете?" — вспоминает Игорь Леонидович. — "Какая же карьера в 90 лет, — смеялся я в ответ. — Если что и делаю, то лишь для того, чтобы дать шанс моему народу выжить…".

Я гляжу на этого рослого интересного мужчину, слушаю его богатый интонациями голос и снова, в который уж раз, удивляюсь отпущенной ему энергии. В России его занимали отнюдь не только дела "Сеятеля". Он с энтузиазмом воспринял тот факт, что там стремительно нарастает интерес общества к вере в Господа. За последние годы в стране возникло 15 тысяч новых храмов. Священников повсеместно не хватает. "Едва местным энтузиастам удаётся возвести крышу и смастерить хотя бы из фанеры подобие иконостаса, люди приходят на литургию. И так по всей стране." В Пушкинских горах его обеспокоило состояние могилы великого поэта. Она явно разрушается. Новосильцов приложил немало сил, чтобы привлечь к этой проблеме и местное и московское начальство. И кое-чего добился.

Не оставляют его раздумья и о дальнейших путях страны. "Ужасает зрелище пустых деревень, незасеянных полей”. Покидая советскую Россию подростком, сын помещика видел и запомнил совсем другие деревни. Я спросил его: "Вы ощущаете обиду за то, что Россия сделала с вами и вашей семьей?" — "Обиды нет, есть горечь. Мне даны от Бога кое-какие способности, может быть, даже таланты. Горько думать о том, что пришлось раскидать их по множеству стран от Чехословакии до Аргентины и Соединённых Штатов, вместо того, чтобы они послужили моему народу. Вот о чём я переживаю…". Игорь Леонидович верит: Россия, российская экономика возродятся. За счёт чего? "За счёт того, что народ одумается, начнёт работать. Страну может спасти лишь напряжённый, сознательный и созидательный труд, а не массовая спекуляция." Я далеко не во всём согласен с моим собеседником. Но главное в нём не суждения и рассуждения, а стремление, не откладывая, разрешить каждую возникшую проблему. Возвращаясь в Америку, Игорь Леонидович каждый раз спешит объехать страну и выступить с отчётом перед российской эмиграцией, населяющей восточное побережье от Бостона до Вашингтона. "Я должен дать этим людям отчёт, ведь они поддерживают наш "Сеятель" своими деньгами." Затем, после короткого отдыха, он спешит также объехать на машине колонии на западном побережье, в районе Сан Франциско. Он снова и снова с гордостью повторяет, что по масштабам другой такой организации в русской иммигрантской среде нет. Более тысячи соотечественников постоянно подтверждают пожертвованиями своё членство в "Сеятеле". Новосильцов, однако, спешит добавить, что хотя сторонников у "Сеятеля" немало, практическую работу по отправке контейнеров и т. д. несёт в основном семья его личных друзей — Людмилы Дмитриевны и Ростислава Марковича Гаркуша. Без них ему одному со всеми этими "посевами" справиться не удалось бы.

Я осторожно осведомляюсь, не вступает ли суперактивная деятельность моего собеседника в конфликт с его возрастом. "Мой возраст мне только помогает, — последовал ответ. — Узнав о моих летах, даже чиновники советские мне в чём-то уступают. Один из них, сделав очередной жест вежливости, заметил: "Вы жмете на меня, как слон. Но вы больше, чем слон, вы — мамонт." О своём здоровье Игорь Леонидович говорить не любит. Но одна проблема его всё-таки беспокоит. "Я не бессмертен. Ищу, кто бы мог сменить меня на председательском посту. Но оказалось, что найти замену не так-то просто. То есть людей, готовых хоть завтра стать во главе "Сеятеля", вполне достаточно. Но беседа наша спотыкается, как правило, на одном и том же месте. "Вы ездите собирать средства для вашего фонда на свои деньги?” — спрашивают меня. "Да, — отвечаю, — на свои." "А в Россию?" — "Тоже на свои." — "И никакой зарплаты не получаете?" — "Нет." Почему-то после такого рода диалога я обнаруживаю в глазах моих слушателей унылое равнодушие. На этом наш разговор замирает".

Романтик? Да, несомненно. Но романтик-деятель, вызывающий своим романтизмом благодарность и добрые чувства сотен наших земляков. Вот что в письме к Новосильцову писал весьма известный в российской столице священник Дмитрий Дудко. "Дорогой Игорь Леонидович! Приветствую Ваш приезд из-за рубежа в Россию, благодарю от лица русского народа за Вашу помощь, и особенно благодарю за то, что Вы сеете у нас те семена, которые у нас похитили другие. Дай Бог, чтобы выросли те плоды, от которых бы питались и друзья и враги, и не было бы ни мнимых друзей, ни озлобленных врагов, а были бы все братья…. Храни Вас Бог на многие лета. 18 сентября 1995 года."

5. Посев продолжается

Да, продолжается. Я уже однажды писал об этом удивительном явлении иммигрантской общественной жизни. Восемь лет назад, человек тогда уже сильно не молодой, Игорь Леонидович Новосильцов, один из тех, кого мы привыкли относить ко "второй" иммиграции, затеял помогать земледельцам России. Рядовой иммигрант, не богач и не предприниматель, он создал сообщество таких же рядовых, которое назвал "Сеятель" и стал на деньги этого единения отправлять в Россию контейнеры с семенами огородных культур. За эти годы президент "Сеятеля” уже четыре раза побывал на родине и даже отметил там своё девяностолетие. Поговорить с Новосильцовым о судьбе "Сеятеля" в последние годы мне, однако, не удалось, он живёт в Санкт-Петербурге (Флорида) и приехать в Нью-Йорк не смог. Побеседовать согласилась Людмила Дмитриевна Гаркуша, которую сам президент именует не иначе как своей правой рукой. Счастливое знакомство этих двух людей стоит отдельного рассказа.

Десять лет назад, вернувшись из первой за 70 лет поездки в Россию, Игорь Леонидович навестил друзей, живущих в окрестностях Нью-Йорка. Зашёл помолиться в православный русский храм. После службы поделился с несколькими соотечественниками впечатлениями от своей поездки. Рассказал, как часами, не отрываясь, стоял у окна поезда, пересекавшего Россию, наблюдая пустые, незасеянные поля, запущенные, полуразрушенные деревни. В городах видел множество нищих. Сын разорённого в годы революции калужского помещика весьма выразительно нарисовал ситуацию, завершившую десятилетия колхозно-совхозного большевизма. Нет, он не язвил и не злорадствовал, а наоборот, просил слушателей поразмыслить над тем, как можно было бы отсюда, из Америки, помочь бедствующим землякам. Высказал при этом вполне практичную мысль, что помогать колхозам и совхозам бессмысленно. Теперь в России появился другой тип земледельца — монастыри, получившие участки для посева. Кроме того, сбиваются в земледельческие коммуны увольняемые из армии офицеры. Готовы осесть на землю и многие тысячи русских людей, вынужденных покинуть бывшие национальные республики. Вот им бы и следовало отгружать семена сельскохозяйственных культур. Для них это станет подлинным спасением.

С наибольшим интересом отнеслась к идеям Новосильцова пожилая семья Гаркушей. Людмила Дмитриевна и Ростислав Маркович пригласили приезжего к себе в гости. За чаем выяснилось, что, будучи школьником, Гаркуша-муж учился в одном классе с женой Новосильцова. Но значительно более сблизило две семьи другое обстоятельство. Игорь Леонидович развивал мысль о том, как практически вовлечь в помощь российским земледельцам наибольшее число иммигрантов. Для этого следовало бы посетить в Америке как можно больше городов и посёлков, заселённых русскими, выступить перед ними и рассказать о трагическом положении земледелия на родине. Созданный таким образом Фонд послужил бы для закупки семян и их отправки бедствующим соотечественникам. Но как обнаружить районы, наиболее заселённые русскими? И тут оказалось, что Людмила Дмитриевна в качестве руководителя туристских групп уже возила по стране приезжих из СССР, заинтересованных во встречах с иммигрантами "первой и "второй" волн. В том случае, если Игорь Леонидович действительно собирается предпринять такое путешествие, Гаркуша-жена готова снабдить его детальной картой расселения "наших" по территориям Соединённых Штатов.

Восьмидесятишестилетний Новосильцов такой рейд в двадцать тысяч миль по стране совершил. Карта, составленная Людмилой Дмитриевной, ему сильно помогла. После многочисленных выступлений удалось Игорю Леонидовичу заинтересовать несколько сот соотечественников, загоревшихся идеей "Сеятеля" и готовых материально поддерживать фонд, причём не одноразово, а постоянно, из года в год. С того и пошло теснейшее сотрудничество супругов с президентом фонда. Ныне супруги ведают закупкой, погрузкой и отправкой за океан контейнеров с семенами. Они же занимаются сбором и учётом финансов Фонда. Они же переписываются и переругиваются с чиновниками американскими и заокеанскими. Заняты они до предела, так что договориться о встрече мне с этой трудовой парой долго не удавалось. По забавному стечению обстоятельств Гаркуша-жена приехала для беседы со мной в Нью-Йорк как раз в день рождения Игоря Леонидовича, 7 сентября. На наши телефонные поздравления девяносточетырёхлетний президент ответил неизменно бодрым голосом с красивыми интонациями: да, жив, хотя и не слишком здоров, работает, верит, что добрая воля Господа не оставит его и впредь.

Начиная разговор наш, Людмила Дмитриевна выложила на стол кучу бумаг: финансовые отчёты, переписку на английском и русском языках, многочисленные прибывающие из России письма-просьбы и послания благодарственные. "Сеятель" функционирует, семена отправляются ныне в 170 адресов. Но, как это ни покажется странным, препятствий на пути американских доброжелателей с каждым годом становится всё больше. В какой-то момент вашингтонские чиновники запротестовали против отправки семян в страны Прибалтики. Почему? Непонятно. Потом Москва заявила, что прежде, чем доставлять земледельцам американские подарки, все сто шестьдесят видов семян надлежит два года испытывать на российских опытных станциях, а оплачивать этот контроль должны те, кому семена предназначены. Речь шла о тысячах долларов! Налицо явное вымогательство. Но почему-то особенно недоброжелательно восприняла американские контейнеры Украина. "Даже когда я звонила в Киев и пыталась вести деловые переговоры по-русски, — рассказывает Людмила Дмитриевна, — мне отвечали грубостью: нам не нужны ваши подачки". И это на Украине, где по нашим сведениям, множество людей буквально голодает". С американцами другие проблемы. Хотя перевозку семян в Россию Государственный департамент оплачивает как гуманитарную акцию, но при этом ставятся строгие правила, чтобы контейнер не только был набит до отказа, но и стоил не менее определённой суммы. И ещё: отчёт о полученных семенах должен прибыть от получателя не позже, чем через месяц после отправки из США. А как поспеть, если идут контейнеры и в Армению, и в Молдавию, и в Западную Сибирь, не говоря уже об Украине, куда приходится в обход местных властей отправлять семена через Белоруссию? Из-за всей этой бюрократической войны дары "Сеятеля" в прошлом году не поспели к посевной….

И тем не менее "Сеятель" не сдаётся. Уже послано в Россию несколько маленьких тракторов, а также сеялки, культиваторы и другая ручная сельскохозяйственная техника. Когда в контейнерах оказывается свободное место, "Сеятель" одаривает россиян дополнительными подарками. То пошлют два десятка новых ортопедических туфель, то мешки с макаронами. Но главным грузом по-прежнему остаются семена. На сегодня (конец 1999 года) на родину нашу отправлено 638 тысяч пакетов с семенами. Если даже оценить стоимость пакета в один доллар, то перед нами подарок в две трети миллиона. А всего, за годы существования "Сеятеля", земледельцы России получили одного только посевного материала без малого на шесть миллионов американских долларов!

Листаю письма от тех, кто уже получил от "Сеятеля" семена. Откликнулись с благодарностью руководители десятков монастырей и церквей, духовных училищ, благотворительных заведений, демобилизованные военнослужащие. География переписки фантастическая: пишут из республики Коми и из Архангельской области, из Молдавии, Армении, Приднепровья, Прибалтики и даже острова Сахалин. Объектами помощи оказываются самые различные по общественному положению люди. "Низкий поклон Вам с благодарностью и восхищением, — пишет доцент Инженерно-Строительной Академии в Днепропетровске Виталий Беспалько, — Ваша деятельность оживляет угасшую надежду, просветляет душу, укрепляет дух и веру в Человека." Беспалько — далеко не единственный научный работник, кто получил в эти трудные для российской науки годы спасительную посылку. Откликнулись и сотрудники Новосибирского научного городка и учёная публика из Академического городка Борок и многие другие.

В юности Игорь Леонидович окончил кадетский корпус и вот, три четверти столетия спустя, ему напомнил об этом его, позволю себе его так назвать, советский "коллега”, выпускник Кавказского Суворовского училища Сидоров. Суворовец выразил свои чувства в стихах:

Не может пожаловаться руководитель "Сеятеля” и на невнимание российской прессы: газеты, радио и телевидение неоднократно заявляли о благородном характере его Фонда. Журналисты, правда, не всегда проявляли профессиональную точность, именуя Президента "превосходительством" и даже "графом". Но это уже мелочи. Зато Патриарх Московский и всея Руси в знак внимания к русскому американцу наградил его золотой медалью, на обратной стороне которой значится: "За труды во славу Святой Церкви". Новосильцов, однако, как мне кажется, в своей деятельности за Церковь не цепляется. Из его уст чаще слышишь слова: "русские", "Русский", "Россия". Он прежде всего помышляет о том, чтобы помочь единокровным землякам.

А как обстоят в Фонде дела финансовые? Людмила Дмитриевна рассказывает: "В конце года я рассылаю семьсот писем-отчётов нашим соотечественникам, живущим в Америке и других странах. Это подробный отчёт, в котором сообщаю обо всех наших расходах и приходах; о том, какой суммой мы располагаем для закупки семян и скольких земледельцев в этом году мы одарили. В тех же письмах-отчётах мы призываем членов нашего единения выполнять взятый ими на себя долг. Реагируют люди, разумеется, по-разному. Кто-то ежегодно в срок вносит оговорённую сумму, а другие растягивают выплату, присылая по 5-10-20 долларов. Но в целом большинство из тех, кто обещал поддержать "Сеятель" почти десять лет назад, своё слово держат, российских земляков не подводят".

— А та российская публика, что начала пребывать в Америку в семидесятые-девяностые годы, те, кого именуют "третьей волной эмиграции", тоже принимают участие в вашем добром деле?

— Нет, в списках Фонда ни одного члена "третьей” волны нет. Я даже не уверена, знают ли эти люди и хотят ли знать о существовании "Сеятеля".

На прощанье я спросил Людмилу Дмитриевну Гаркушу, что она с мужем и Президент думают о будущем своего Фонда. Очевидно, помощь российским земледельцам будет необходима ещё не один год. Не следует ли основателям "Сеятеля" подумать о будущей смене?

"Мы с мужем и Игорь Леонидович постоянно возвращаемся к этой теме, — признаётся моя собеседница. — Мы ведь люди, мягко выражаясь, немолодые. Людей, вроде бы желавших занять освободившееся "президентское кресло", тоже немало. Но как только мы сообщаем им, что никаких доходов от своей общественной деятельности не получаем, собеседники наши быстро линяют. Что касается меня, то я считаю: "Сеятель" должен продолжаться таким, каким его начали, или вообще перестать существовать".

Предсказывать будущее этой организации не берусь. Хочется лишь пожелать руководителям этого уникального единения как можно дольше сохранять ту поразительную энергию, которую они проявляли все эти годы. Похоже, что сдаваться они пока ещё не собираются. Кто-то из журналистов спросил Новосильцова, рационально ли ему тратить жизнь на поддержку нескольких сот российских земледельцев в то время, когда бедствуют сегодня миллионы деревенских людей России. Игоря Леонидовича вопрос не смутил. "Главное для меня — труд. — ответил он. — Работать на благо ближних всегда своевременно. Работать для своих никогда не стыдно и не несвоевременно. Нам, русским, приходилось много работать в эмиграции, чтобы выжить, но мы не забывали при этом и о помощи больным и старым. Отец мой однажды сказал: "Запомни, Игорь, и с мешком (сумой нищенской — М.П.) на плече я всё равно — барин".

Похоже, что эти слова, более чем полувековой давности и сегодня не потеряли своего значения для сына калужского помещика….

Октябрь 1999 г., Нью-Йорк