«Мы — там и здесь» [Разговоры с российскими эмигрантами в Америке]

1. Соседи по квартире?

Я эмигрант со стажем: двадцать с лишним лет живу в Америке, а точнее — в "столице мира" Нью-Йорке. Живу — не жалуюсь. Что-то в эмиграции потерял, что-то приобрёл. Потерял лучшее в мире метро и худшую в мире цензуру, лишился обдирного хлеба, дома творчества в Коктебеле и необходимость писать слово "родина" с большой буквы. Кое-что приобрёл. Например, американское гражданство, ломаный английский язык, концерты в Карнеги-Холл, привычку отдавать рубашки в китайскую прачечную и по любому поводу произносить "сорри”. Есть, однако, в нашей эмигрантской жизни одно обстоятельство, смысл которого понять мне никак не удаётся. Мы, новая, или так называемая "третья” волна эмиграции, те, кто приехал сюда за последние тридцать лет, живём рядом с другой русскоговорящей колонией, члены которой именуются "первой" и "второй" волной. Они добрались до Соединённых Штатов вскоре после Октябрьского переворота 1917 года или после Второй мировой войны. Так вот, между старыми и новыми россиянами в массе нет никакой связи. Мы почти ничего не знаем о них, они не интересуются нами. С обеих сторон я наблюдаю подозрительность и недоверие. Мы для них — "советские”, они для многих членов "третьей" волны — "белогвардейцы" и, конечно же, антисемиты.

Время от времени я беру интервью у наших "соседей". Люди как люди. Есть умные и глупые, интеллектуалы и серая публика, добрые и не очень. Антисемитизма у своих собеседников не замечал. Может быть, кто-то кого-то не любит. Но обществ, где все любят всех, как показывает мой журналистский опыт, не так уж и много. Зато беседы со "старыми русскими" приносят, как правило, много интересной, прежде мне неведомой информации. Я не всегда разделяю их взгляды, но в споры не ввязываюсь: у них свой мир, своя судьба. Тем не менее, чтобы лучше понять корни нашего "разночтения”, я опросил недавно шесть общественных деятелей "первой" эмиграции. Вот краткое описание того, что мне довелось от них услышать.

Первое знакомство — князь Алексей Павлович Щербатов. Этот крупный, я бы даже сказал, величественный господин пользуется среди "старых русских" особым почтением. И не только потому, что он князь. Наибольшее уважение вызывает то обстоятельство, что историк Щербатов, три десятка лет читавший лекции в американских университетах, кроме прочего, является крупнейшим знатоком российской генеалогии, той исторической дисциплины, что занимается изучением родов, установлением родственных связей, происхождением отдельных лиц. Он покинул Россию в день своего рождения, когда ему исполнилось десять лет. Сейчас ему без малого 90. Вот уже треть столетия Щербатов возглавляет Русское дворянское объединение Америки и Канады.

Мы беседуем в комнате, где книжные полки до потолка уставлены томами по истории российских дворянских родов. Оказывается, на исходе XX столетия вопрос о принадлежности к тому или иному роду по-прежнему волнует людей во всём мире. "Я получаю сотни писем из России и стран Европы, из Южной и Северной Америки, — говорит Алексей Павлович, — рассеянные по миру соотечественники интересуются, кто их предки, каково их происхождение." Пишут нередко и авантюристы, носители фальшивых титулов. Щербатов не стесняется разоблачать таких обманщиков. Забавно, но среди претендентов на высокие титулы оказываются подчас и члены "третьей" волны, "беженцы".

Биография князя Щербатова выглядит довольно пёстро. После бегства в двадцатом с белой армией из Крыма семья Щербатовых два года провела в Константинополе: ждали вестей от оставшихся в России родных. Выяснилось: восьмидесятилетняя бабушка была расстреляна по личному приказу Троцкого. Погибли от рук коммунистов и другие родственники. Но жизнь шла своим чередом: гимназия в Софии (Болгария), Университет в Брюсселе (Бельгия). Переезд в 1938 году в Америку. Служба в армии США. "Я мог бы сделать неплохую армейскую карьеру, — говорит Щербатов, но американцев раздражало то обстоятельство, что я с юных лет принадлежал к Центру борьбы с коммунизмом. Они же пытались во что бы то ни стало сохранять мир со Сталиным.

"Каковы цель и назначение возглавляемого вами Русского дворянского объединения?" — поинтересовался я. "В том, чтобы члены его ни на минуту не забывали свою родину, — ответил князь. — Для этого служат наши собрания, выходивший до недавнего времени "Бюллетень", а также лекции об оставленной нами стране." Общественно-политические взгляды моего собеседника для него вполне естественны: он монархист и противник распада империи (СССР).

Более подробно рассказал о характере и каждодневной жизни объединения дворян Америки секретарь организации Игорь Владимирович Васильев. "Мы — организация не политическая. И это не случайно. Не ввязываемся в политические свары, чтобы не рассориться между собой. Предпочитаем сохранять единство и помогать нуждающимся русским людям. Моё дело — собирать деньги и раздавать их." Основной источник доходов российских дворян в Нью-Йорке — ежегодный бал с очень дорогими билетами. Бал приносит объединению от десяти до двадцати тысяч долларов. Желающих провести вечер в обществе русских князей и графов в нашем городе, оказывается, сколько угодно. Покупают билеты в основном американцы. Их на балах бывает до девяноста процентов. Представлена на этих балах и "третья" волна. Наши преуспевшие "беженцы" не останавливаются перед тем, чтобы приобрести билетик за 150–180 долларов. Собранные деньги предназначены в первую очередь для помощи русским студентам, которые избрали для обучения богословский факультет. Деньги идут бедным российским вдовам (не обязательно дворянского происхождения), а также направляются в приюты Москвы и в монастыри Санкт-Петербурга. Секретарь объединения гордится своей организацией, но весьма скептически относится к подобному же объединению дворян в Москве. Поначалу в Московское объединение допускались лишь люди, готовые документально подтвердить своё происхождение. Но теперь москвичи решили создавать собственные дворянские книги и объявлять дворянами всех "достойных и заслуженных". Результаты не замедлили сказаться: московское дворянское объединение сегодня раздулось до пяти тысяч членов! Ньюйоркцы грустно иронизируют: в их Объединение входит всего лишь восемьдесят человек, да и в лучшие времена дворян настоящих тут насчитывалось не более ста пятидесяти….

Беседы со "старыми русскими" убеждают: эта национальная группа эмиграции в общественном отношении действительно показала себя на редкость активной. В Нью-Йорке и его окрестностях функционирует сегодня более десяти объединений и организаций. К сожалению, время не щадит "старых". Особенно жестоко обошлось оно с галлиполийцами. Боюсь, что мало кто из наших читателей помнит тот трагический эпизод российской истории, который датируется 1920-21 годами. Тогда, осенью двадцатого, из Севастополя, Евпатории, Ялты и Керчи почти одновременно двинулись к турецкому берегу 126 больших и малых судов. Корабли увозили 136 тысяч вооружённых воинов армии генерала Врангеля. Этим людям пришлось провести ужасную зиму в продуваемых палатках, на полуголодном пайке. Особенно мучительным оказался тот год для тех, кто поселился около турецкого городка Галлиполи. Но вместе с тем общие переживания сблизили этих русских. Они почувствовали себя связанными в единое братство. Возникло "Общество галлиполийцев”.

Мне довелось повидать в Нью-Йорке последнего руководителя американской ветви этой организации. Владимиру Петровичу Крюкову, перенесшему тот мучительный год в Турции, сегодня 96 лет. Тем не менее выглядит он на редкость прочным и здоровым. Прошёл Крюков тот же путь, что и остальные его собратья: работал на железной дороге в Югославии, потом восемнадцать лет на заводе в Америке. Семью создать не удалось, всю жизнь — один. Единственная душевная опора — собратья по Галлиполи. Владимир Петрович демонстрирует свой портрет в мундире корниловской армии и чёрный крестик на груди в память пребывания русской армии на чужбине. Нежно поглаживая значок семидесятипятилетней давности, он вспоминает тогдашнюю речь генерала Кутепова: "Вы целый год несли крест, — сказал тогда генерал, впоследствии убитый сталинскими кагебешниками, — теперь этот крест несите на груди. Объедините вокруг этого креста русских людей, несите честно русское имя…".

Монархизм, желание видеть Россию империей, возглавляемым единовластным императором, главная политическая идея, которую высказывают мои собеседники. Петр Николаевич Колтыпин, именующий себя Начальником Всероссийского имперского союза, пожалуй, наиболее страстная личность среди тех, с кем мне пришлось беседовать. Его главное занятие — просвещать российское общество, внедрять в сознание современников мысль о неизбежности и необходимости Человека на Троне. Ради этого члены имперского союза разыскали и на свои деньги издали вышедшую в самом начале столетия книгу Льва Тихомирова "Монархическая государственность". С той же целью Союз десятилетиями засылал на родину серии книжек, обращенных к русскому рабочему, русскому интеллигенту. Пропагандистскими книжками, однако, деятельность монархистов не завершается. Петр Николаевич с гордостью рассказывает о наиболее удачных акциях своего Союза. Им, например, удалось сорвать празднование в здании ООН 50-летия Октябрьской революции. Когда в Штаты приехал Брежнев, члены Союза купили в Нью-Йорк Таймс половину газетной полосы с тем, чтобы объяснить американцам простую истину: всерьёз разговаривать с коммунистами столь же абсурдно, как с гитлеровцами.

Сегодня деятельность Союза монархистов перенесена в основном на территорию России. Там возникли свои отряды поборников монархии. Русские американцы навещают их. Петр Николаевич уже трижды побывал в Москве, Петербурге и Екатеринбурге. В городе, где была расстреляна царская семья, монархистов значительно больше, чем в столице. По мнению Колтыпина ныне мы присутствуем при оздоровлении нации. Но пока массы ещё не осознали, что царская власть была бы наиболее благодетельной для народа. Так, например, законодательство российское, формировавшееся веками, во много раз совершеннее нынешних законов. Да и землю крестьянам давно уже следовало бы вернуть, что непременно сделал бы единовластный монарх.

Задаю Колтыпину последний вопрос: "Что можно сказать о наших монархистах, рассеянных по свету? Какова их политическая активность?" — "Увы, — констатирует Петр Николаевич, — когда-то понятие "имперец" горячо привлекало живущих в зарубежье земляков. Сегодня же нас за пределами России осталось не более двух тысяч. Наши дети и внуки, как правило, равнодушны к идеалам отцов и дедов. Надежда только на Россию. Но массового энтузиазма по поводу монархии нет и там…".

Председатель Объединения кадетских корпусов Дмитрий Васильевич Горбенко смотрит на будущее имперской идеи более оптимистично. Его организация состоит из мужчин в возрасте за семьдесят. Много лет назад в Югославии и Париже эти люди окончили кадетские корпуса — привилегированные военные училища. Сегодняшний оптимизм стариков зиждется на том, что в России после 1991 года тоже начали создаваться подобные учебные заведения, их там теперь столько же, сколько было при последнем царе — 29. Старые кадеты-эмигранты с надеждой взирают на юных, видя в них свою смену. И это не абстрактные мечтания. Старые кадеты постоянно ездят на родину, сидят на уроках, наблюдают за строевыми занятиями. У них возникли личные контакты с тамошними генералами и полковниками. Все эти контакты направлены на то, чтобы, по словам Горбенко, приблизить сегодняшних кадет к идеалам кадет прошлого. "Мы хотим воспитать в душах этих ребят православную веру, любовь к России. Кое-что нам удаётся: во многих училищах введён, как учебный предмет, Закон Божий. Прошлое России кадеты изучают не по советским учебникам, а по книгам дореволюционных историков”.

Но нью-йоркские кадеты и на этом не останавливаются. Ежегодно они посылают в российские военные училища темы для сочинений по русской истории. Что-нибудь вроде "Куликовская битва", "Дмитрий Донской", "Реформы Александра Второго" и т. д. Представитель Объединения кадетов в Москве генерал Чувакин отбирает лучшие работы и отправляет их специально созданной для этой цели комиссии в Нью-Йорке. Здесь из присланных работ отбирают три самых выдающихся, после чего юный автор получает из Америки денежный подарок. Председатель Объединения кадет верит: именно они, эти мальчики в форме повернут в свой час историю России в желательном для народа направлении. Завершая беседу, Горбенко продемонстрировал прикрепленный к пиджаку крест Александра Невского — знак, отличающий кадет, в какой бы стране они ни жили. "Более всего я ценю в нашей организации чувство единения, наше братство, — говорит Дмитрий Васильевич. — Мы даже приобрели на Новодевичьем кладбище участок для своих. В строю стояли вместе, вместе будем и лежать…".

Та же забота о русских детях, которым в будущем предстоит вернуть России её исторический образ православной империи, видится мне и в активной деятельности Софьи Сергеевны Куломзиной, возглавляющей Комитет "Духовные книги для России". Встретиться лично с г-жой Куломзиной мне не удалось. Но в телефонной беседе дама эта, отметившая недавно девяностотрёхлетие, достаточно четко рассказала о принципах своей организации. Она пишет и засылает в Москву издания, которые должны помочь верующим родителям объяснить детям суть православия. Москвичи сотнями экземпляров бесплатно получают такие книги г-жи Куломзиной, как "Наша церковь и наши дети", "Рассказы о святых", "Молитвослов для детей" и другие в том же роде. Но откуда же Софья Сергеевна, человек отнюдь не богатый, берёт средства на свою издательскую деятельность? "Мы дважды в год оповещаем окрестные церкви и верующую публику о том, сколько новых книг мы успели напечатать, отправить, распространить, — рассказывает г-жа Куломзина. — Нам верят, люди откликаются. На очередное наше обращение в ноябре прошлого года ответили пожертвованиями сотни людей. Мы получили одиннадцать тысяч долларов".

— Чего же вы ждете от своей деятельности, что мальчики и девочки, взращенные на такого рода книгах, в будущем преобразуют Россию?

— Я не политик и не предсказатель. Меня интересует лишь каждый отдельный человечек, который возьмёт в руки мои книги, прочитает, обдумает их и тем духовно обогатит себя. Разве этого недостаточно?

…Я перечитал записи шести интервью, взятых у "старых русских". Комментировать не стану. Но мне кажется, что теперь я начинаю лучше понимать причину, по которой "третья" и "первая" волны российской эмиграции в Америке не находят общего языка. А вы, уважаемый читатель, что думаете по этому поводу?

2. Русские и в Америке русские

Всякий раз, когда в Нью-Йорке я попадаю в общество пожилых интеллигентных эмигрантов, разговоры наши неизменно соскальзывают на одну и ту же стезю. Собеседники жалуются на то, что в своём преклонном возрасте не могут одолеть английский. Из-за этого Америка остаётся для них непостижимой, до конца не понятной. Они не посещают кино и театра, не понимают большей части того, что видят на экране американского телевизора. От родной российской культуры оторвались, а до американской не дотянуться. "Мы загнаны в тёмный чулан, — драматически воскликнул на одном таком сборище пожилой учитель-москвич. — Российская дверь захлопнулась, а американскую нам вовек не открыть."

За всеми этими стенаниями я угадываю не только грусть эмигранта по утерянной русской культуре, но и тоску интеллектуалов по так называемым "разговорам на кухне". В оставленной нами стране такого рода сидения, где участники поносили Хрущёва-Брежнева, передавали друг другу запретные рукописи и тихонько напевали песни Высоцкого, Галича и Окуджавы, когда-то составляли немалую часть нашей духовной жизни. Именно этого, как мне кажется, не хватает в Америке пожилым русскоязычным новоприезжим. Создавать свои собственные культурные, общественные и политические объединения мы не очень-то умеем, в результате возникает тот самый "чулан", из которого вроде бы и выхода нет.

Я такого рода жалобы не поддерживаю. И не потому, что владею английским. Мой английский слаб. И тем не менее на одиночество не жалуюсь. Ибо с первых дней обрёл добрых знакомых среди так называемых "старых русских", тех, кого судьба забросила на американский берег полсотни лет назад и даже раньше. Никогда не забуду встреч с писателями и поэтами, ныне покойными: Василием Яновским, Иваном Елагиным, Родионом Берёзовым. Находил я интересных собеседников среди сотрудников радио "Свобода", в Русском институте Колумбийского университета. Постепенно удалось дознаться, что в Нью-Йорке функционирует добрый десяток русских научных, культурных, религиозных и национальных организаций. Профессиональное любопытство и тяготение ко всему русскому побудило меня разыскать руководителей этих объединений. Приятной неожиданностью было узнать, что в Нью-Йорке уже полвека существует Русская академическая группа (РАГ), три десятка лет выпускающая солидные тома своих "Записок". Получив на днях 28-й том, я обнаружил в нём множество интересных статей и в том числе блистательную работу о Достоевском моего друга профессора Арона Каценелинбойгена. Познакомиться с многими членами Академической группы пока ещё не удалось, но общение с Председателем РАГ профессором Надеждой Жернаковой вызвало у меня глубокое уважение к содружеству русских исследователей.

Я далеко не во всём соглашусь с собеседниками, прожившую в Америке большую часть своей жизни. Но меня привлекает в них упорство, с которым они сохраняют русскую культуру, русскую политическую мысль. Один из тех, кто прибыв в Америку задолго до нас, не растворился в ней и, более того, сберёг свои российские идеалы — Петр Николаевич Будзилович.

Мы с ним, как выяснилось, почти ровесники. Юность наша совпала с началом войны. Жестокая эпоха изрядно отыгралась на нас. Я побывал в ленинградской блокаде, а потом на фронте. Его, уроженца Гомеля, немцы угнали в Германию в качестве "остарбайтера". После войны я, нищий и бездомный, пытался прорваться в профессиональные журналисты. Петр, сидя в лагерях Ди-Пи, всячески крутился, чтобы союзники, не дай Бог, не вернули его в СССР. В конце концов каждый из нас к своей цели пробился. Петр Николаевич стал американским инженером и видным общественным деятелем, я — советским литератором, в тайне писавшим запретные книги. Жизнь за полвека склепала каждого из нас на свой лад. Мы — разные. В частности, по-разному относимся к вопросу о своей национальной принадлежности. Нелёгкий эмигрантский путь вызвал у Будзиловича повышенные национальные чувства. В разговоре он снова и снова возвращается к своей русскости. У меня многочисленные неприятности, связанные со сталинским и послесталинским государственным антисемитизмом, обострённых еврейских чувств почему-то не вызвали. Даже угрозы кагебешников, выдворявших меня из страны, не побудили ехать в Израиль.

К национальным чувствам Петра Николаевича я отношусь с уважением. Для него это не пустые слова. В частности, Будзилович с группой таких же страстных националистов основал в США сообщество земляков — Конгресс русских американцев (КРА). Объединение это отметило недавно четверть века своего существования. Создание такой организации — дело вполне рациональное. В США насчитывается два миллиона этнических русских. Кто-то же должен представлять и защищать их интересы. Такого же мнения держатся, очевидно, и власти страны. Борьбу Будзиловича в поддержку прав своей этнической группы они отметили высокой государственной наградой: медалью почёта "Эллис Айленд". И всё-таки в политических взглядах земляка приемлимо мне далеко не всё. Петр Николаевич несколько раз в нашем разговоре повторил слова "русофобы", "русофобия". Ненавистниками русских эмигрантов выступают, по его мнению, леваки-профессора американских университетов, которые постоянно смешивают понятия "русский" и "советский”. Профессора эти, а следом за ними американские журналисты и кое-кто из политиков, годами проводят в своих лекциях, статьях и выступлениях идею о нераздельности истории дореволюционной России и нынешней советской политики. У широкой публики такого рода речи создают представление, что русский народ в целом и коммунисты — одно и то же. Это они, русские, угнетают остальные народы, населяющие Россию.

Для русских, поселившихся после войны в США, наиболее болезненно прозвучал закон 86–90 о порабощенных народах (1959 г.). В том законе были перечислены все народы, попавшие под пресс коммунистического режима… кроме русского. Получалось, что русские — народ-злодей, поработивший несколько сот национальностей, но сам от коммунизма абсолютно не пострадавший. Основатели Конгресса русских американцев (КРА) как одну из важнейших целей своей организации поставили не допускать впредь публичного смешения понятий "русские" и "коммунисты". Позднее возникла необходимость бороться и против укоренившегося в здешней прессе оскорбительного выражения "русская мафия".

В этой акции русских, защищающих свои национальные чувства, мне всё видится справедливым, кроме терминов "русофоб" и "русофобия". Да не обидятся на меня творцы КРА, но я должен со всей откровенностью сказать им: никакой русофобии за двадцать лет жизни в Америке я не замечал. Нет её. Общество здешнее в массе своей ни к русофобии, ни к антисемитизму, ни к каким другим национальным "фобиям" не склонно. А смешение понятий "русские" и "коммунисты" происходило из-за банальной непросвещённости американцев во всём том, что касается России, её истории и культуры. Кстати, Президент Рейган, принимая в декабре 1988 года делегацию КРА в связи с тысячелетием Крещения Руси, публично признал несовместимость понятий "русский" и "советский". К этому времени, очевидно, Президенту его помощники кое-что об "империи зла” разъяснили…

Главная ценность Конгресса русских американцев видится мне в том, что в 30 городах страны, где КРА имеет свои отделы, русские постоянно просвещают местное население относительно реального лица России и роли русских в истории Соединённых Штатов. Для этого служат выставки, выступления наших перед американцами. К двухсотлетию США на Западном побережье была создана выставка портретов выдающихся русских землепроходцев, русских воинов, воевавших на стороне Америки, учёных и деятелей культуры, внёсших немалый вклад в созидание и процветание этой страны. Роль русских в культурной жизни Америки не уменьшается и ныне. Об этом свидетельствует, в частности, русско-американская палата славы — система наград, которые время от времени вручаются нашим выдающимся соотечественникам, живущим в США. Сегодня широкой американской публике уже ведомы такие почтенные имена, как "отец телевидения" Владимир Зворыкин, основательница Толстовского фонда Александра Толстая, Нобелевский лауреат экономист Василий Леонтьев, директор национального симфонического оркестра США Мстислав Растропович, выдающийся художник-портретист Михаил Вербов и многие другие… Той же цели — просвещению и информации — служат издания КРА на русском и английском языках. В одном из таких изданий, излагающем историю рождения Конгресса русских американцев, я обнаружил многозначительную фразу: "Русская этническая группа ныне вынесена на карту Америки, о ней стало известно в Белом доме, в Госдепертаменте, о ней знают законодатели…".

Это не пустая похвальба. Нынешний директор Вашингтонского представительства КРА Людмила Фостер уточняет: "Мы поддерживаем рабочую связь с конгрессменами, сенаторами, правительственными и неправительственными организациями. Мы снабжаем их информацией по русскому, российскому и даже некоторым советским вопросам. Сухощавая, в высшей степени динамичная, Людмила Фостер — человек, идеально подходящий для своей должности. Позади у неё почти полвека жизни в Соединённых Штатах, полтора десятка лет работы на радио "Голос Америки" и ещё сколько-то в правительственных учреждениях. Беседа с ней оставила у меня ощущение, что в столице нет сколько-нибудь приметной личности, с которой Фостер не была бы в деловых контактах. Вот лишь несколько примеров её напористой деятельности. Недавно она вместе с Будзиловичем вручила высокопоставленному правительственному чиновнику из Комитета по иностранным сношениям при Президенте США весьма решительно составленное заявление. Хотя власти в Москве переименовали ежегодный коммунистический праздник 7 Ноября в "День примирения", но руководство КРА видит в этой трагической дате лишь "День памяти жертв коммунизма" и призывает Вашингтон публично осудить коммунизм, как в своё время был осужден гитлеровский нацизм. Это заявление не прошло бесследно: 7 ноября 1997 года оно опубликовано в "Журнале Конгресса США". В другом случае вашингтонский представитель КРА обратилась в Совет при Президенте по расовым вопросам. Она представила документ, сообщающий о ряде шовинистических выпадов против этнических русских в США.

Можно соглашаться или не соглашаться с политической линией КРА, но представитель этой организации не пропускает ни одной возможности высказать властям свою точку зрения, особенно если это имеет отношение к русским. Недавно Фостер присутствовала на слушаниях Хельсинкской комиссии Конгресса США, когда там обсуждался российский законопроект о свободе совести. Не пропустила она и дебаты в Конгрессе по поводу международной преступности. Как утверждают свидетели, присутствие её даже побудило докладчиков более корректно высказываться об уголовниках-уроженцах России.

Всех акций, предпринимаемых КРА в Америке, не перечислить. Руководство организации вручает стипендии молодым студентам, которые, живя в Соединённых Штатах, серьёзно занимаются русской литературой и историей России. КРА выпускает толстый журнал "Русский американец" и ежеквартальный информационный бюллетень на русском и английском языках. "Русские бойцы” продолжают воевать против закона 86–90. Они уже добились, что текст закона в ежегодных декларациях президента страны не оглашается, но не теряют надежду со временем и вовсе провалить этот возмущающий их государственный документ. И ещё и ещё….

Организации подобные Конгрессу русских американцев ставят своей целью (и это вполне естественно) прежде всего заботу о своих членах и защиту своих идей. Но КРА не цепляется за интересы сугубо эгоистичные. Уже при основании общества было решено по мере возможности помогать жителям России, поддерживать соотечественников духовно и материально. В соответствии с этим принципом американские русские в течение пяти лет посылали на родину весьма солидные подарки. Они отправили за это время 250 морских контейнеров с продуктами питания, одеждой, обувью, медикаментами. Проект "Морской мост в Россию" прервался из-за того лишь, что российские таможенники стали разворовывать русско-американские дары. Возмущённые американские власти перестали оплачивать транспортировку контейнеров. Сейчас, однако, КРА ведёт переговоры с тем, чтобы проект этот снова ожил.

А вот и другой, не менее благородный проект Конгресса русских американцев. В городке Нерехта, неподалёку от Костромы, благодаря материальной помощи и заботам членов КРА летом 1996 года был открыт приют для бездомных мальчиков в возрасте от 4-х до 9-ти лет. Сейчас в том же городке создаётся приют для девочек. Вот уже четвёртый год как русские американцы помогают также живущим в России слепым детям. В Петербург, в медицинский центр, где под наблюдением врачей находится 150 маленьких слепцов, уже отправлено несколько тысяч долларов. Туда же члены КРА продолжают посылать продуктовые посылки. Продолжая ту же линию, КРА создал для группы особо нуждающихся жителей России ежемесячное пособие. Их подопечные получают при этом десять долларов. По американским стандартам деньги невелики, но живущим в нищете обитателям Российской Федерации "пенсия" эта служит изрядным подспорьем. Беспокоит руководителей КРА и судьба сельских церквей в России. Сотни таких храмов полуразрушены и нуждаются в срочном ремонте. Русские американцы не жалеют средств и на это доброе дело.

Слушая обо всех подобных расходах и заботах, я не удержался и спросил Будзиловича и Фостер, какова политическая и финансовая активность их "армии". В ответ на этот "бестактный" вопрос (о деньгах вроде бы спрашивать не полагается) оба мои собеседника тяжело вздохнули. Оказывается, всю ту общественную деятельность, о которой сказано выше, осуществляет лишь малая часть русских, несколько тысяч из двух миллионов. "Большинство наших соотечественников в Америке настолько ушло в быт, посвятив своё время "хорошей жизни", что их не трогают ни судьбы Америки, ни дела российские, ни положение нашего конгресса, — призналась Людмила Фостер. — Нелегко бывает собрать даже крайне скромные членские взносы…".

Ответ Петра Будзиловича прозвучал ещё более горько. Да, среди членов КРА есть, конечно, благородные и широкие натуры, одаривающие КРА своей поддержкой. Некоторые из них даже завещают организации своё наследство. Но таких предельно мало. "Когда я подхожу к земляку и приглашаю его участвовать в нашей общей борьбе, то чаще всего слышу примерно следующее: "Я работаю на заводе, никто меня не обижает, мне не с кем воевать и не за что." Общую пассивность русских Петр Николаевич объясняет отсутствием у них эмигрантского опыта. Русские в массе своей не жили за границей. Евреи, которые столетиями и тысячелетиями мечутся по чужим странам, понимают: в единении сила. Если не тянуть с единоверцами общую лямку — пропадёшь. Мы этого пока не уразумели…".

Тема эта снова всплыла, когда я задал Будзиловичу последний вопрос: "Как объяснить, что в Конгрессе Соединённых Штатов среди сенаторов и конгрессменов нет ни одного этнического русского?" — "Русские по традиции политически пассивны, — с явным огорчением откликнулся Петр Николаевич. — Нам трудно оторвать себя от наших собственных сугубо национальных болей, а чаще от своих личных, семейных и служебных проблем. Между тем, для того, чтобы американские избиратели подхватили и подняли на вершины власти некую личность, личность эта должна привлечь людей общепринятыми, общечеловеческими идеалами. Армяне и евреи оказались в Конгрессе США не потому, что твердили о своей национальной принадлежности. Они подхватили общеамериканские идеалы и защищают эти идеалы на виду всего народа. Национальные чувства они оставляют для домашнего общения…".

Я с интересом и пониманием выслушал этот откровенный монолог главы КРА. Похоже, что за четверть века пребывания в этой организации её нынешний руководитель глубоко постиг суть русского характера.

…Как, вероятно, поняли наши читатели, описанный выше Конгресс русских американцев, как и другие подобные организации, не представляется автору идеальным. И тем не менее этот союз земляков несёт в себе немало доброго и разумного. Для кого-то он может стать даже ДОМОМ, местом, где освобождаешься от ощущения, что ты одинокий иностранец. Был бы рад, если бы мой рассказ побудил новоприезжих соотечественников расширить круг своих эмигрантских знакомств, заглянуть в одно из тех русскоязычных объединений, что возникли задолго до нас. Знакомьтесь, друзья, прислушайтесь к разговорам на родном языке. И помните старую истину: "там, где состоялось знакомство, там не исключена и дружба".

3. Спор поколений

Когда переваливаешь за семьдесят, то у своих собеседников в возрасте тридцати-сорока лет всё чаще замечаешь скептические взгляды, иронические улыбки. Дескать, говори, говори, старик, всё это дела давно минувших дней, сегодня так не носят. Речь не идёт о неуважении, а тем более о грубости молодёжи к старшему. Просто следующее поколение считает наши взгляды устарелыми уже по одному тому, что они сформировались полвека назад. Я не препираюсь с молодыми и не спешу в угоду им обновлять своё видение мира. В душе считаю, что оппонентам моим не хватает жизненного опыта. Даст Бог, подрастут, тогда……

Но вот недавно совершенно неожиданно я сам оказался в роли юнца. Интервью давал мне 93-летний старец. Рассказ его о своей жизни был полон резких поворотов, конфликтов и неожиданных решений. Я слушал его и думал, что я бы сделал всё не так, активнее конфликтовал бы и реже уступал своим врагам. Вернувшись после той встречи в Нью-Йорк и перечитывая магнитофонные записи беседы с человеком, который годился мне в отцы, я оказался в положении тех самых молодых, о которых сказано выше. Ещё раз уразумел, что понять взгляды другого поколения нелегко, а принять их подчас и вовсе невозможно.

Я поехал в другой город знакомиться с Николаем Александровичем Троицким (год рождения 1903) после того, как узнал: этот крестьянский сын, архитектор по образованию, сидевший в советских тюрьмах и немецких лагерях, ближайший сотрудник генерала Власова и страстный противник большевизма недавно отправил свой накопленный за многие годы архив в Москву. Тамошние специалисты оценили эти бумаги, как чрезвычайно ценное собрание материалов, открывающих судьбу семи миллионов россиян, захваченных немцами в годы Второй мировой войны, а также неизвестные доселе подробности о так называемой "второй”, послевоенной эмиграции. Архив Троицкого охотно и даже за хорошие деньги соглашались приобрести американские университеты. Он же в качестве своего духовного наследника избрал Государственный Архив Российской Федерации (ГАРФ), учреждение, где десятилетиями в строжайшей тайне и недосягаемости хранилась под надзором КГБ правда о реальной истории страны. Почему?

Таких "почему" за три дня, пока мы беседовали с Николаем Александровичем в городке Вестал (штат Нью-Йорк), накопилось множество. Постепенно судьба отправленного в Москву архива отступила на второй план. Возник значительно более серьёзный вопрос: как этому рослому, почти двухметровому, не согнувшемуся в свои 93 года русскому мужчине удалось выжить после всех передряг, выпавших на его долю.

Троицкий слеп. Зрение потерял ещё лет 12 назад. Но с памятью всё в порядке: помнит сотни фактов, цитат, эпизодов шестидесяти — и семидесятилетней давности. А главное, запомнил во всех деталях те наиболее резкие повороты судьбы, которые вроде бы должны были погубить его, но закончились спасением. Детство прошло в семье деревенского дьякона под Симбирском. Шестеро детей. Бедность. Как и другие мужики, семья дьякона пахала свой земельный надел, сеяла, убирала. Николай дважды в детстве и юности чуть не умер от голода. Тем не менее среднее образование получил, а затем и политехникум одолел. Чтобы прорваться к высшему образованию при большевиках сыну дьякона пришлось сменить фамилию. Троицким (от слова "Троица") советскому студенту быть не подобало. Менять фамилию в течение жизни пришлось четыре раза, иначе бы не спастись. Он не упрямился, менял.

Троицкий не скрывает и другую особенность своего характера: он всегда, особенно в советскую пору, умел заводить доверительные отношения с людьми, занимающими высокое положение. Это, несомненно, продвигало его карьеру. Высокопоставленный советский чиновник, друг наркома просвещения Бубнова и сестра поэта Маяковского продвинули его, в частности, на должность Учёного секретаря Московского архитектурного общества, а потом сделали заместителем Учёного секретаря Академии архитектуры. На должностях такого рода приходилось исполнять, как он сам выражается, "чёрную работу", чёрную — в смысле нечистую. Сталин в эту пору — начало тридцатых — начал активно душить независимость творческой интеллигенции. Литераторов загнали в единый и неделимый Союз писателей, то же самое сделали с художниками и архитекторами. Со своей почтенной должности молодой Троицкий подавал команды, которые, в частности, лишали российских архитекторов права за независимость при созидании театральных зданий. Все театры должны были быть отныне многоместны, предельно скромны, дёшевы и пригодны для проведения политических массовых акций. "Я признаю, всё то, что я делал в те годы, оборачивалось гонениями на отечественную архитектуру, на театр, на искусство России, — признаётся мой собеседник. — Я этого не осознавал. Из меня сделали исполнителя всего того, что хотела большевистская власть".

Массовые аресты конца тридцатых не обошли и скромного "исполнителя". В Пятом особом отделе ГПУ его били плетью. После удара по голове мраморным пресс-папье он потерял сознание. На одном из допросов ему плеснули в лицо чернила. Пришёл в камеру, все начали смеяться. Кто-то вспомнил строку из Вертинского: "Лиловый негр вам подаёт пальто". Николай Александрович утверждает, что все эти издевательства и побои его не озлобили. "Во мне сказывалась материнская, крестьянская кровь (дед и бабка были ещё крепостными): "Ну что ж, пороли, били и что с того?" В какой-то момент он даже нашёл у поровшего его плетью русского парня какие-то привлекательные черты. "Бедняга, его совратили." Спасла Троицкого по существу случайность: Сталин сменил наркома Ежова на Берию. Кровопийца номер два предпринял для начала "малую реабилитацию", выпустил из тюрем и лагерей, где томились сотни тысяч ни в чём неповинных, пару тысяч человек. Троицкий оказался в их числе. Выйдя на свободу, молодой архитектор получил ещё один удар: испугавшись ареста, жена предала мужа, развелась с ним.

Борцом у себя на родине мой собеседник никогда не был. Его общественные поступки, как и у миллионов других, определял прежде всего страх. Когда в начале войны в Москве опять начались массовые аресты, Троицкий в страхе бросился добровольцем в армию. Застенки ОГПУ-НКВД вызывали больший ужас, чем опасности, связанные с войной. Фронт, впрочем, не порадовал. Кровавые бои под Вязьмой. Окружение. Восемнадцать суток метания по голодным и холодным октябрьским лесам. В конце концов Троицкого схватил немецкий патруль. Таков был очередной жестокий поворот его судьбы. И не только его. В ту осень в плену у немцев оказались четыре советских армии, 663 тысячи человек. Захваченных погнали в сторону Смоленска. Шли неделю, военнопленных не кормили. Тех, кто ослабевал, пристреливали. Троицкий выдержал. Потом полтора года в лагере. За это время вымерло не менее двадцати тысяч россиян. Здоровяк Николай вынес и это. Но жизнь лагерная испытывала не только тело, но и душу. Приятель Борис, скрывающий своё еврейство, тайно сообщил Николаю, что ночью предстоит бегство из лагеря семидесяти заключённых. "Ты с нами?" — "Нет, не побегу." В душе взыграл старый страх. Он не ждал ничего доброго от немцев, но и возвращение в мир НКВД не сулило ничего хорошего. В лагере уже знали: Сталин приказал всех попавших в плен считать предателями….

Чем кончился тот побег для его участников, Троицкий не знает, но зато во всех подробностях помнит события, происшедшие после того. Его взяли из лагеря и привезли в Сосновку, в штаб немецкой армии. Привели пред очи гитлеровского генерала, который напрямик предложил пленнику принять участие в антисоветской пропаганде. Столь же откровенно генерал попросил Николая Александровича высказать свои политические взгляды.

"Я сказал ему, что прежде всего — русский, — вспоминает Троицкий, — с советской системой ничего общего не имею. С другой стороны, мы, жертвы сталинского режима, думали, что немецкая армия придёт в нашу страну, как армия-освободительница, а вы нас уничтожаете…". Логика русского, очевидно, генерала удовлетворила. Покладистому и достаточно грамотному парню поручили возглавить выходившую в Витебске, а затем в Двинске пропагандистскую газету "За Родину". А чтобы оставшимся в СССР родственникам нового редактора не доставлять лишних неприятностей, немцы дали ему новую фамилию — Нарейкис. Так состоялась вторая смена фамилии.

В этом месте интервью наше споткнулось. Спотыкались мы и прежде, но на этот раз ушибло меня особенно больно. Как известно, интервью состоит из задаваемых вопросов и получаемых ответов. Но всякий раз, когда я пытался что-то уточнить, Николай Александрович раздражался. "Вы сбиваете мою мысль, — рубил он. — Помолчите!” Признаюсь, ничего подобного со мной за пятьдесят лет профессиональной деятельности не происходило. Случалось, что люди отказывались давать интервью. Я не спорил. Это их право. Но если тебя приглашают приехать из другого города, принимают в своём доме и соглашаются дать интервью, такие капризы вроде бы неуместны. Тем не менее Николай Александрович каждый мой вопрос воспринимал с раздражением. Особенно бурное негодование вызвал вопрос о том, почему немцы вытащили из лагеря именно его? "Они узнали, что вы отказались от побега? Или вы сами высказали им своё расположение и согласились на сотрудничество?" Ответа на эти очень важные для меня вопросы я так и не получил. Пришлось смириться и продолжать общение, так сказать, одностороннее.

В 1944 году мой собеседник окончил немецкую пропагандистскую школу. Выпускникам присуждали при этом воинские звания и отправляли в лагеря, где томились советские военнопленные. Пропагандистам полагалось перевоспитывать соотечественников, делать их врагами советского режима. Троицкого в лагерь не послали. Вместо этого он получил назначение на пост доверенного лица генерала А.А. Власова. Тесное общение со знаменитым захваченным в плен советским генералом, основателем русской освободительной армии (РОА) определило всю дальнейшую судьбу Троицкого в годы войны и позднее. Как своему доверенному лицу Власов поручил ему сначала возглавить газету "Доброволец" с тем, чтобы изменить тенденцию этого немецкого пропагандистского издания. Газета, по заданию Власова, должна была стать более русской, пронизанной русским духом. Это нелёгкое задание (немцы раздражённо реагировали даже на само слово "русский") Николай Александрович тем не менее выполнил. Власов оценил умение своего порученца ладить с людьми (как с русскими, так и с немцами) и стал давать ему одно за другим столь же деликатные задания. "Я всё выполнял, хотя случалось буквально ходить по лезвию бритвы. Если бы я в чём-то промахнулся, меня никто не спас бы, и в том числе Власов. Ведь вся армия пропагандистов находилась в руках Розенберга и эсэсовцев”.

Когда в середине 1944 года Власов и его окружение начали опять-таки по указанию немцев основывать Русскую освободительную армию, именно Троицкий написал первоначальный текст Манифеста, разъясняющего цели и задачи РОА. Документ этот впоследствии дорабатывался, но в целом все идеи власовского порученца сохранились. "В манифесте не было ни слова об антисемитизме, — говорит автор исторического документа. — Мы лишь призывали тех, кто был готов встать под наши знамена, бороться за Россию без большевиков и эксплуататоров (капиталистов)".

При воспоминании о Власове голос Николая Александровича явно смягчается: "Это был умный, тактичный и волевой человек." Троицкий с удовлетворением напоминает, что его шеф, как и он, был из крестьян, получил духовное образование. "У Власова был религиозный взгляд на мир. Он пришёл к выводу, что Советский союз — не его родина, это страна, захваченная пришедшими со стороны людьми. СССР — дьяволиада, направленная против народа России," — говорит Троицкий. Мой собеседник исповедует ту же идею: народ российский к советскому строю непричастен. Он (народ) лишь жертва, а носители марксизма-ленинизма — люди извне. "Советский союз — не моя родина," — снова и снова повторяет бывший власовец. Чтобы не раздражать его, я отказался от обсуждения этой чуждой мне идеи. Вспомнил мысль, высказанную в начале этого очерка: людям разных поколений понять друг друга трудно, а подчас и невозможно.

После разгрома гитлеризма моему собеседнику пришлось годами скрываться и снова менять свою фамилию. Живя в Мюнхене, он стал Борисом Яковлевым, эмигрантом из Югославии. Этот очередной поворот его жизни был самым страшным. Советских граждан хватали прямо на улицах города и отправляли на Восток. В соответствии с Ялтинским соглашением, подписанным Сталиным, Рузвельтом и Черчиллем, русских депортировали "на родину". Большинство из них при этом прямиком попадало из гитлеровских лагерей в сталинские. Попади Николай Александрович в этот поток, живым ему из него не выбраться. Но обошлось. Не схватили.

Очередной виток жизни моего героя связан с новой вспыхнувшей в Европе войной, с "войной холодной". К концу сороковых годов союзники постигли захватнические планы Кремля и приступили к обороне. В частности, они пригрели оставшихся в Европе русских, готовых политически противостоять большевистским идеям. Наиболее известные в эмиграции фигуры, такие как Керенский, Мальгунов, Кромиади и другие призвали соотечественников к объединению в организацию, которая получила название "Союз борьбы за освобождение народа России". Троицкий был одним из самых активных творцов СБОНР и его избрали председателем союза. Послевоенные немцы и американцы положительно восприняли политическую активность русских эмигрантов. Положительно отнеслись они и к созданию в Мюнхене русской библиотеки, а затем к возникновению в те же годы (1950) Института по изучению истории и культуры СССР. В течение нескольких лет Николай Александрович, основатель Института, оставался директором этого исследовательского, а по сути антибольшевистского центра. В Институте велись серьёзные исследования советской действительности, проводились международные научные конференции, печатались труды советологов. Активность этого научного учреждения несомненно свидетельствует о таланте и энергии директора. Но успех такого рода деятельности в годы "холодной войны" прежде всего подогревала конфронтация стран Запада со Сталиным. Американцы не жалели средств на политико-разоблачительные акции, а директор Института, как обычно, ни с кем не конфликтуя, вполне добросовестно вёл своё детище.

Смерть Сталина нарушила ритм отношений Запада и Востока. Американцы возмечтали о том, чтобы смягчить конфронтацию с коммунистами, слишком уж дорого обходилась им гонка вооружений. А немецкий канцлер Аденауэр сделал попытку смягчить отношения с Советским союзом в надежде, что удастся вернуть домой загнанных в советские лагеря немецких военнопленных. Новая политика Запада не лучшим образом сказалась на судьбе Троицкого. В 1955 году он под фамилией Яковлев опубликовал книгу "Концентрационные лагеря СССР". Появление такого труда за много лет до книг Солженицына вызвало взрыв всеобщего интереса. Но вмешались некие силы и книга-бестселлер, которую следовало бы издать миллионными тиражами, исчезла с полок книжных магазинов. Сработал механизм "большой политики". Та же политика вторглась в деятельность Института в Мюнхене. Троицкому пришлось покинуть директорский кабинет и переехать в Америку. Так завершился ещё один жизненный цикл этого долгожителя. "Яковлев”, автор книги о советских лагерях, на пороге шестидесятилетия превратился в американского гражданина Троицкого.

Американскую часть бытия моего героя тоже лёгкой не назовешь. Пожилому человеку пришлось заново изучать иностранный язык, учиться в университете, осваивать новую профессию библиотекаря-библиографа. Все эти испытания Троицкий выдержал с достоинством. Кстати, приняли его на работу в Корнельский университет в качестве библиографа на должность, которую до него занимал знаменитый писатель Набоков. Новый американец, переселившись из Европы, не утратил способности спокойно, без сопротивления, врастать в образ жизни той страны и эпохи, в которой оказывался. Так было в Москве в 30-х, в немецком лагере, в обществе эсэсовцев, в качестве директора Мюнхенского института и студента Колумбийского университета. Не эта ли способность к абсолютному душевному равновесию и продлевает в первую очередь нашу жизнь?

Насколько я понял характер моего собеседника, Николай Александрович считает себя лицом историческим, героем без страха и упрёка. Он охотно и уверенно просвещает окружающих, сохраняя власовский взгляд на мир. По-прежнему убеждён, что виноваты в бедах России "чужие дяди". "Наши дяди" ни в чём не виноваты. Они лишь жертвы трагических обстоятельств. Философия, что ни говори, удобная….

Новый виток жизни обогатила и облегчила Троицкому его замечательная жена Вера Григорьевна. Она тоже прошла нелёгкие испытания в немецких лагерях, но сохранила спокойный и разумный взгляд на мир. Насколько я мог понять за три дня, проведённые в доме Троицких, Вера Григорьевна относится к той наиболее разумной категории супруг, которые, не препираясь и не воюя, ведут свой семейный корабль наиболее верным и наиболее безопасным путём. При всём том она имеет на всё своё собственное мнение. В частности, не одобряет решение мужа передать свой архив в Москву. Но вместе с тем жена с уважением говорит о той черте мужа, что зовётся историческое чувство. Да, он вложил в собирание и сохранение исторически ценных бумаг много сил, многим рисковал и за одно это достоин уважения. Но с советской публикой дело лучше не иметь. Об этом Вера Григорьевна знает по собственному жизненному опыту….

Так чем же всё-таки руководствовался Николай Александрович, отправляя за океан, возможно, самую дорогую ценность своей жизни — двадцать ящиков бумаг, четыре тысячи архивных единиц? Можно, конечно, свалить всё на честолюбие и тщеславие. Черты эти нередко толкают нас на недостойные, а то и глупые поступки. Но не хотелось бы так упрощать немаловажный эпизод культурной жизни России. Сам владелец архива говорит о своём желании просветить российский народ. Ну, что ж, его понять можно. Но боюсь, что в этом внешне благородном поступке таится ещё кое-что. Не скрыт ли тут элемент нашего врождённого советского рабства? Нас с детства учили писать слово "родина" с большой буквы. Долбили: всё, что на благо этой самой родине — то и хорошо. Так не она ли, запавшая в глубину сознания идейка побудила моего собеседника переправить свой подарок из города Вестал в город Москву? Буду рад, если откликаясь на этот очерк, читатели наши, принадлежащие к разным поколениям эмиграции, поспорят и убедят меня в моей ошибке. Но пока, как я писал выше, менять свою точку зрения у меня причин нет.

4. А нужен ли русский язык в Америке?

То, что дети нашей эмиграции в массе своей очень скоро по приезде теряют русский язык — истина, которую нет нужды доказывать. Социологи даже статистические цифры на этот счёт неоднократно публиковали. Да что там статистика! Любая бабушка вам расскажет, как неохотно её внучка объясняется с ней по-русски и какой ломаный язык у её внука. А в некоторых семьях контакты между старшими и младшими рвутся на языковом уровне полностью. Почему-то у живущих рядом со мной испанцев ничего подобного не происходит, а у нас вот так….

Я сделал несколько попыток понять позицию российских родителей касательно языка своих потомков. Спрашивал, не хотят ли они, чтобы в первые год-два по приезде их дети учились бы в русскоязычных классах, чтобы не отставать от коренных американцев в школьных предметах. Интересовался, читают ли они своим малышам русские книжки? Сохраняется ли язык оставленной родины в семейном общении? Большинство опрошенных пап и мам высказались в том смысле, что сохранять русский язык, живя в Америке — блажь. Дедушки и бабушки пусть читают русские газеты и слушают русское радио, поскольку им ничего другого не остаётся. А молодым — зачем он нужен? Им ведь карьеру предстоит делать американскую, а не русскую. Да и кому вообще в Америке надобен русский язык?

Я не учитель жизни и не мое дело наставлять взрослых людей, как им вести себя в своей собственной семье. Хочу лишь рассказать о нескольких встречах с теми россиянами, для которых русский язык вот уже много десятков лет остаётся неизменной ценностью. Они нашли ему применение в Соединённых Штатах. И неплохое. В основном, это люди "первой" и "второй" эмиграции, их дети и внуки. Беседы с ними убедили меня в том, что кое-какую ценность русский язык в Америке всё-таки представляет….

С переводчиком Президента Соединённых Штатов мы встретились в Вашингтоне. Мой собеседник оказался личным переводчиком Клинтона. И не только Клинтона. За годы службы в Госдепартаменте (Министерство иностранных дел США) Дмитрий Михайлович Заречняк переводил с английского на русский речи и беседы многих Президентов и Вице-президентов, Государственных секретарей и сенаторов. "Перевод с русского на английский и наоборот — не просто моя профессия, — говорит он, — это моя жизнь." И действительно, проведя в обществе Дмитрия Михайловича два с половиной часа, я убедился, насколько горячо захвачен своим делом этот русский человек.

Дитя первой послереволюционной эмиграции, он родился в Чехословакии и ребёнком привезён был в Америку. Семейным языком дедушки и бабушки, отца и матери все эти годы оставался русский. Страстные антикоммунисты, они вместе с тем чтили всё связанное с культурой России. Мать Дмитрия получила в Америке докторскую степень за исследование творчества А.Чехова. Отец стал университетским профессором, специалистом по русской лингвистике. "Наш дом был буквально наводнён русскими книгами, — вспоминает Дмитрий. — Я с детства читал классиков взахлёб. "Окончив школу, юный Заречняк избрал было в качестве будущей профессии математику, но очень скоро разочаровался и перешёл на филологический факультет университета. Он считает, что от математики его уберегли два прочитанных за те годы романа: "Преступление и наказание" и "Анна Каренина". Филолога из него, правда, не вышло. Зато по счастливому обстоятельству, в 1971 году, когда начали улучшаться советско-американские отношения, Дмитрий получил работу в Госдепартаменте переводчиком. И вскоре понял — это как раз то, что ему надо.

В Россию попал он первый раз в 1971-м, когда ему было 26 лет. Сопровождал американскую делегацию, ехавшую обсуждать проблемы космических полётов. Из-за различия московского и вашингтонского времени проснулся ночью, не мог уснуть и на рассвете вышел из гостиницы. Оказался на Красной площади. С удивлением увидел, что в этот ранний час люди куда-то бегут. Оказывается, с четырёх до семи утра здесь выстраивается очередь в мавзолей Ленина. После семи милиция в очередь уже не допускает. Дмитрия, как иностранца, всё-таки впустили. Это вызвало негодование в толпе опоздавших. "Пустите меня, — кричала одна женщина. — Там впереди мой муж стоит! Я советская гражданка, а меня не пускают! Почему этих поганых иностранцев пускают, а нас — нет?!" "Как ни странно, — вспоминает сегодня Дмитрий, — но эти грубые выкрики меня не обидели, а наоборот, растрогали. Я был счастлив, что я в Москве, вокруг звучит русская речь, стоят русские люди. Расчувствовался так, что даже слезу уронил…". Это гордое ощущение своей русскости навещало его и потом. Но сегодня, после почти четверти века постоянных контактов с российской публикой, эмоции такого рода несколько поутихли. Для этого есть достаточно причин.

Профессия переводчика, пребывающего в государственных "верхах”, — своеобразная, длящаяся всю жизнь школа. Изучать приходится не столько язык (с языком, как русским, так и английским, у него проблем нет), сколько особенности двух на редкость несхожих национальных характеров. Американская и русская реакция на слово, жест, шутку поразительно различны. Российская реакция, как заметил за эти годы Дмитрий, в значительной степени отражает засевший в душу, порой даже не осознанный страх. Именно он, страх, постоянно заставляет советских граждан хитрить, вертеться, лгать и умалчивать. После четвертьвековой службы и не менее двухсот поездок в Россию переводчик из Вашингтона эту особенность своих единокровных улавливает безошибочно.

Один из первых уроков такого рода Заречняк получил в самом начале своей карьеры. Осенью 1971 года было объявлено, что весной следующего года Президент США (Никсон) впервые после окончания Второй мировой войны отправится с визитом в Советский союз. Советник Президента по национальной безопасности Киссинджер в те же дни случайно познакомился с Евгением Евтушенко. Он решил, что советский поэт может подсказать Президенту, как произвести положительное впечатление на кремлёвцев, а также на российскую интеллигенцию. Были назначены дата и час встречи Никсона и Евтушенко. Дмитрия вызвали переводить. Они с Евтушенко пришли в Белый дом несколько раньше срока. Разговорились. "Где вы работаете?" — спросил поэт. "В Госдепертаменте", — ответил переводчик. "А в посольстве Советского союза не работаете?" "Это было бы трудно совместить”, — пошутил Дмитрий. Он понял: поэт побаивается встретить в переводчике двойного агента.

Вошёл Никсон, и Евтушенко с ходу начал разъяснять ему, как себя вести в Кремле, как и чем можно расположить к себе российскую интеллигенцию. Он пытался изобразить из себя политического оппозиционера, критиковал Брежнева и его окружение. "Беседа продолжалась час, — вспоминает Дмитрий. — Меня, откровенно говоря, речи российского гостя удивили. Президент слушал внимательно, но вопросов почти не задавал. Поблагодарил, и мы разошлись. На прощание, однако, Евтушенко произнёс ещё одну фразу, которую я помню дословно и не забуду до конца своих дней. "Дима, если вы работаете на КГБ, то знайте: всё то, что я говорил — это на благо Родины." Слово "родина” произнёс он явно с большой буквы".

Очевидно, "заботой о благе родины" руководствовался и посетивший Америку министр здравоохранения СССР Борис Петровский. "Я сопровождал его в поездках, переводил его выступления, — рассказывает Дмитрий. — Многое из того, что он рассказывал американским слушателям, для меня было сомнительным. Но однажды он попросту соврал. Это было в резервации индейцев племени Наваху. Министра спросили, играют ли женщины сколько-нибудь заметную роль в советской медицине. Петровский стал подробно объяснять, что женщин-врачей на его родине значительно больше, чем мужчин. И это происходит потому, что в Советском союзе женщина имеет особенно широкие возможности избирать себе профессию по вкусу. "А на руководящих медицинских постах сохраняется такая же пропорция?" — спросил другой слушатель. "О, да, конечно!", — воскликнул министр." Заречняк уже неплохо к этому времени знал детали советской жизни и понял, что министр врет. Переводить враньё — занятие не самое приятное, но у переводчика другого выхода нет…

Советский страшок явственно вылез и в разговорах американского переводчика с известными советскими поэтами Наровчатовым и Лукониным. Эти двое в обществе переводчицы Фриды Лурье прибыли в Соединённые штаты в начале 70-х в порядке "культурного обмена”. Дмитрий целый месяц возил их по стране, переводил во время встреч с американцами. За это время переводчик и русские стихотворцы сблизились и даже подружились. Поэты любили выпить. Особенно Наровчатов. Когда вернулись в Вашингтон, Наровчатов на прощанье хватил лишнего и в присутствии остальных соотечественников пустился в откровенность: "Слушай, Дима, мы тебя полюбили, мы тебе доверяем…. Я тебе признаюсь: когда мы выезжали из Москвы, нам в ЦК сказали……". Договорить фразу до конца Наровчатов не успел, Луконин и Лурье с расширившимися от ужаса глазами кинулись к нему и только что не заткнули ему рот. "Я сделал вид, что ничего в этой сцене не понял, — смеется Заречняк, — но эти "интеллектуалы", судя по всему, уехали домой изрядно напуганными. Ещё бы, чуть не проболтались…".

В разные годы Дмитрий переводил для Никсона, Картера, Рейгана, Буша, Клинтона. Президенты, по его словам, по отношению к нему проявляли себя, как правило, людьми корректными. Одни запоминали имя переводчика, другие нет, но это его мало беспокоило. Интереснее было наблюдать их, так сказать, личностный облик. Рейган был человеком чётких взглядов. Коммунизм, права человека, вера в Бога были для него не пустыми понятиями. То, во что он верил — он верил, что не любил — то не любил. Он не позволял себе отказываться от своих принципов ради сиюминутных политических выгод. Но в советско-американских отношениях гораздо лучше Рейгана разбирался Буш. По-разному относились Президенты и к текстам своих выступлений, которые им готовили специалисты. Рейган читал речи по заранее составленным текстам, ничего в них не меняя. Клинтон, наоборот, имеет обыкновение менять текст своих выступлений. Он продолжает заниматься поправками до последней минуты. Для переводчика такая манера создаёт повышенное напряжённость. Если текст заготовлен заранее, переводчик имеет время и возможность его отшлифовать, сделать в переводе более гладким и даже более красивым. За минуту до выступления такую работу уже не сделаешь.

Мой собеседник не скрывает: быть переводчиком на таких "высотах" — дело непростое. Переводчик Президента постоянно испытывает на своей работе напряжение и даже волнение. Да и как не волноваться, если очередная встреча Президента с высокими гостями происходит на лужайке Белого дома под надзором множества телевизионных камер, и твой перевод слышат миллионы людей во всём мире? Элемент напряжённости возникает и от мысли, что ты призван способствовать беседе политически чрезвычайно важной. Такой, например, была встреча Рейгана с Горбачевым в Женеве, первая встреча руководителей двух великих держав после почти двадцатилетнего перерыва. "Вечером перед этой встречей, ложась спать, я горячо молил Господа, чтобы он простил меня, если завтра я допущу какую-нибудь ошибку, — вспоминает Дмитрий. — Слава Богу, никаких ошибок в тот день не случилось".

Но, хоть и не часто, такие непредвиденные неприятности в работе высококвалифицированного переводчика происходят. Так случилось, когда с группой американских сенаторов Заречняк отправился в Ленинград на открытие памятника жертвам блокады. Глава американской делегации в своей речи использовал слово GRAVE, что означает общая могила. Дмитрий же по созвучию перевёл это английское слово как ГРОБ. "Какой гроб?! — возмущёно заорал ленинградский партийный вождь товарищ Романов. — Там никаких гробов нет!" Он был прав. Пришлось извиняться.

От точности перевода речи высокопоставленных персон зависит многое, даже взаимоотношения держав между собой. Готовясь к переводу первой примирительной речи Рейгана и Горбачева, Дмитрий обратил внимание на то, что американский Президент в фразе о взаимоотношениях США и СССР использовал слово ADVERSARY, означающее ВРАГ, СОПЕРНИК, ПРОТИВНИК. Звучало это слово в контексте речи слишком резко, с вызовом. Но в то же время термином этим можно воспользоваться, говоря о двух шахматистах, ведущих борьбу на шахматной доске. В последний момент, размышляя над текстом, который ему вот-вот предстояло перевести, Дмитрий нашёл подходящий аналог слову ADVERSARY. Он перевёл его как КОНКУРЕНТЫ. Такой перевод сохранял подлинность текста и в то же время смягчал его. Позднее Заречняк прочитал в газете статью американского корреспондента, который в Москве слушал выступление Рейгана по телевиденью. Рядом с ним находился советский гражданин, знающий английский. Корреспондент был не на шутку встревожен, услышав из уст Рейгана слово ADVERSARY. Но в следующую секунду переводчик, передавший этот термин, как "конкурент”, успокоил его.

Да, переводчику постоянно приходится крутить мозгами, чтобы случаем не внести недоразумение или непонимание в разговоры высокопоставленных лиц. Проблемы возникают подчас почти неразрешимые. Как известно, в английском языке нет принятого в русском разделения на ВЫ и ТЫ. Оба слова сливаются у американцев в достаточно деликатное YOU. Но вот, переводя идущую по телефону беседу Клинтона и Ельцина, Дмитрий заметил, что Президент США называет своего собеседника просто "Борис", как бы приглашая перейти на "ты". Как переводить? Поддержать эту доброжелательную тенденцию американца или сохранить полагающуюся в таких случаях деликатность и нейтральность? Владеющий русским языком советник Президента Таубет посоветовал переводчику впредь подчёркивать близость двух президентов и переводить так, будто оба говорят друг другу "ты”.

Трудности, возникающие перед переводчиком "в верхах", непредсказуемы. В 1985 году группа, состоявшая из восьми американских сенаторов, прибыла в Москву для встречи с Горбачевым. Сенаторы поочерёдно выступали перед московским вождём. Дмитрий записывал их речи (у него своя система записей, в которой основные мысли говорящего излагаются краткими и чёткими символами), потом начал переводить. "Гляжу на Горбачева, он на меня. И вдруг перебивает: "Вы откуда родом?" Я остановился, не знаю, что делать, продолжать ли перевод или вступать в беседу с Михаилом Сергеевичем на постороннюю тему. Меня выручил советский переводчик Суходрев, он ответил, что мой отец уроженец Закарпатья. Горбачев, будто позабыв, что нас слушают сенаторы, начал вспоминать, что вот во время войны в тех местах погиб его отец. И ещё, ещё…. В конце концов я перестал реагировать на его воспоминания и вернулся к переводу сенаторских речей. Горбачев не обиделся. Более того, десять лет спустя, в конце 1995-го на встрече, где присутствовали Буш, Рейган, Горбачев и Миттеран, Михаил Сергеевич проявил к переводчику Заречняку подчёркнутое внимание, даже имя его вспомнил.

О русских коллегах Дмитрий говорит тепло. Их профессиональный уровень считает очень высоким. Особенно восхищает его переводчик Суходрев, который переводил кремлёвских вождей чуть ли не с хрущёвских времён. В Лондоне говорит Суходрев с британским акцентом, в Вашингтоне с американским. Он и по-человечески дружелюбен. Таков же, по мнению Дмитрия, и сменивший Суходрева Павел Пащенко. Симпатии моего собеседника к российским коллегам связаны ещё с тем, что в России ошибки людей этой профессии вызывают значительно более резкую реакцию начальства, чем в Америке. "Им труднее живётся, чем нам,” — говорит Заречняк. Он вспоминает в этой связи эпизод, возникший в Вене ещё в брежневские времена. Один сотрудник, переводя на английский язык речь советского крупного чиновника Замятина, допустил несколько оговорок. Ему тут же прилюдно начальство сделало выговор. На следующий день, встретив коллегу, Дмитрий выразил ему по этому поводу сочувствие. Русский махнул рукой: "Спасибо, пока всё в порядке. Я утром встал, выпил кофе, сижу жду. Но нет, никто арестовывать меня не пришёл. А это уже неплохо…".

Положение американского переводчика по сравнению с российским действительно выглядит намного более устойчивым, но завидовать ему не стоит. Трудовая жизнь Дмитрия Михайловича, при всём его высоком положении, отнюдь не легка. Он не любит жаловаться, но в его рассказе несколько раз мелькало упоминание о физической усталости и ночах без сна. Из-за разницы во времени ему многократно приходилось начинать рабочий день в Москве, проспав всего три-четыре часа. Нелегки и самолётные метания через океан. Дмитрий полушутя даже заметил, что постоянные перелёты эти — причина ранней седины в его бороде. Да и сам процесс перевода, длящийся подчас часами, выматывает силы. И хотя рабочий день Заречняка заканчивается официально в пять вечера, в служебном кабинете приходится то и дело задерживаться значительно позже. Так, перед началом войны в Персидском заливе, Горбачев в надежде уговорить американского Президента закончить конфликт мирно, принялся звонить в Белый дом среди ночи.

Случается, служебные звонки донимают Заречняка и в его собственной квартире. Так было, когда на советском корабле, плывшем по Тихому океану вблизи американских берегов, не смогла разродиться пассажирка. Капитан корабля через военных вступил в радиоконтакт с Государственным департаментом в Вашингтоне. На восточном побережье уже наступила полночь. Русская и американская стороны долго не могли понять друг друга. Тогда подняли с постели Заречняка и Дмитрий объяснил капитану, что именно следует делать, когда с берега прилетит госпитальный вертолёт и опустит на палубу сетку, в которую надлежит поместить несчастную роженицу. Вмешательство переводчика позволило обеим сторонам разрешить возникшую проблему наилучшим образом.

Завершая беседу, я спросил, радует ли Дмитрия его известность. Ведь его постоянно видят на телевизионных экранах миллионы людей в России и Америке. "Я люблю свою работу, — ответил он, — люблю создавать мост между людьми любого социального и политического уровня. Лучше всего работается, когда меня вообще не замечают. И в том числе те, кого я в этот момент перевожу. Я счастлив, когда удаётся создать атмосферу, при которой люди, думающие и говорящие на разных языках, забывают о своём различии и ведут беседу, не замечая присутствия переводчика. Вот это и есть мой идеал. А телевизионная и газетная известность меня не интересуют. По характеру своему я предпочитаю оставаться незаметным".

Заречняк лишь один из множества наших соотечественников в Америке, кому хорошее знание русского языка (и одновременно английского) помогло обрести весьма солидную профессию. Таких в стране сотни, если не тысячи. Чтобы представить себе общую картину изучения и использования русского в Соединённых Штатах, я обратился за разъяснением к профессорам Надежде Алексеевне Жернаковой (штат Нью Йорк) и Степану Петровичу Судакову (Вашингтон). Преподавание русского — их профессия, которой каждый из них посвятил более двадцати лет. И вот что они рассказали.

"Университеты — не единственный тип учебного заведения, где изучают русский, — сообщил Судаков. — Свои языковые школы имеет и Государственный департамент США и ряд других министерств. В одной из таких школ готовят, в частности, членов "Корпуса мира”. Речь идёт о людях, которые из соображений нравственного порядка готовы отправиться в страны с отсталой экономикой, чтобы помочь тамошнему населению поднять его сельское хозяйство, улучшить преподавание в школах и т. д. Сейчас всё больше членов "Корпуса мира" готовы ехать помогать России и бывшим советским республикам. Но особенно важную роль в массовом изучении языка России играет, по словам профессора Судакова, военная школа иностранных языков в Монтерее (Калифорния). В годы "холодной войны" там готовили военных "слухачей”, тех, кто должен был подслушивать переговоры военных лётчиков и связистов. Сейчас, когда военная и политическая напряжённость между двумя великими державами сошла на нет, школа в Монтерее продолжает обучать американских солдат русскому языку, но уже для других целей. Теперешние выпускники школы обязаны не только слышать и понимать русскую речь, но и говорить.

Русскоязычные представители постоянно приезжают ныне в Соединённые Штаты, чтобы обсудить такие вопросы, как, например, организация наёмной армии. На территории бывшего СССР серьёзно обсуждается идея превращения армии призывной в армию вольнонаёмную, подобную американской. Представители России приезжают также перенять у американцев их систему службы в армии духовных лиц: пасторов, священников. В бывшей коммунистической антирелигиозной стране уже не прочь ввести в полках вместо комиссаров деятелей церкви. Есть и другие проблемы, для обсуждения которых американским военным необходимо изрядное число русскоговорящих специалистов. В частности, нужны инспекторы, которые посещают атомные городки России в связи с уничтожением там атомных боеголовок. Учат в Монтерее весьма активно: занятия в течение года идут по шесть часов в день. Но, по мнению профессора Судакова, главное следствие монтерейского обучения проявляет себя значительно позже, после того, как отслужившие в армии молодые люди возвращаются домой. Им приходится тогда решать, какую именно профессию избрать и какое получить высшее образование. "И вот тут-то, — говорит профессор Судаков, — многие из них вспоминают о своём полученном в прошлом курсе русского языка и избирают университет, где можно получить уже серьёзное знание русского. Это довольно распространённый вариант. В результате на сегодня половина профессоров русского языка в Америке — это те самые люди, что в юности окончили школу в Монтерее.

Как видим, пульс русскоязычной жизни в Америке бьётся значительно живее, чем может показаться с первого взгляда. Надежда Алексеевна Жернакова рассказывает о всеамериканских профессиональных объединениях учёных славистов и преподавателей. Их несколько. Языковеды и литературоведы входят в Американскую ассоциацию учителей славянских и восточно-европейских языков (AATSEEL). Другое, значительно более крупное по числу членов, объединение известно как Американская организация исследователей в области славистики (AAASS). Она собрала под свою "крышу" не только знатоков русской литературы и языка, но также специалистов в области российской истории, экономики, философии. Ежегодно в ноябре на конференцию AAASS съезжаются сотни специалистов.

Но ближе всего Надежде Алексеевне то объединение, которое она, как Председатель или Президент, возглавляет вот уже четырнадцать лет. "Русская академическая группа США” невелика, в ней всего лишь 130 членов. Но эти магистры и доктора наук — люди, как правило, весьма просвещённые и в своём деле опытные. Они имеют опубликованные исследования и немалый стаж преподавания в университетах. Основная цель "Академической группы", возникшей в 1948 году — помочь учёным-славистам Америки в их научных исканиях, в издании их трудов, в поддержании постоянных профессиональных контактов. Для этого служат ежегодные симпозиумы, а также издание весьма солидного по толщине и содержанию ежегодника "Записки русской Академической группы США”.

Рождение и уже более чем полувековая жизнь "Академической группы" говорит о многом. Некоторые члены её получили образование ещё в Европе, а кое-кто и в СССР. Среди них немало серьёзных учёных, выброшенных с родины войной. Говоря о своей судьбе, эти люди могли бы с полным правом повторить стишок, принадлежавший перу поэта-сибиряка, жившего в Китае и умершего в Бразилии Валерия Перелешина:

Но при всём неблагополучии их жизни люди эти, добравшись до Америки, нашли в себе силы разыскать друг друга, объединиться, найти аудитории для своих выступлений и издания, в которых стали публиковаться. Всё это сделало их в конце концов частью американской науки и культуры, частью вполне уважаемой. Президентами этой организации в разные годы были такие заметные личности, как бывший ректор Киевского университета философ Е. В. Спекторский, бывший ректор Московского университета зоолог М. Н. Новиков, бывший проректор Петроградского университета правовед А. А. Боголепов. Все эти "бывшие" нашли своё достойное место в Америке, став преподавателями наиболее известных университетов. Их неотделимость от русского языка и культуры нашла отражение в 26 томах "Записок". Листаешь эти выпущенные в Америке по-русски 400-500-страничные издания и диву даёшься, насколько авторы статей, воспоминаний, литературных анализов сохранили свою русскость, преданность своим корням. "Записки” — подлинная энциклопедия русской литературы и культуры. Ряд томов посвящены творчеству классиков от Пушкина до Ахматовой, другие — русской религиозной и философской мысли, русскому искусству. Последние по времени тома посвящены творчеству писателей-эмигрантов, публиковавших свои произведения в Париже, Харбине, Америке и даже Бразилии и Аргентине. "К сожалению, — говорит профессор Жернакова, — в наших ежегодниках очень мало материалов, представленных эмигрантами так называемой "третьей волны". Между тем, среди них немало серьёзных и заметных своими трудами славистов-преподавателей, которых мы были бы рады видеть в составе "Академической группы" и в качестве авторов. Но, увы, интереса к единению с нами эти люди не проявляют. Между тем, мы — эмигранты "первой и второй волн" — племя уходящее, хотелось бы видеть в рядах Академической группы тех, кто продолжит наше дело".

Надежда Алексеевна с удовлетворением отмечает, однако, что интерес к её группе и к "Запискам" постоянно возрастает в нынешней России. Тамошние библиотеки приобретают подборки изданных в Америке томов, а некоторые авторы-учёные Москвы и Петербурга начали присылать в ежегодник свои труды. Надежда Алексеевна признаётся, что выпускать "Записки" нелегко и недёшево. Публикация 500 экземпляров обходится её организации в 10000 долларов. Подготовка новых томов тем не менее продолжается. "Прекращать это издание в наши планы не входит." Пока финансовый фундамент "Записок" достаточно прочен. Его поддерживают членские взносы и многолетние пожертвования двух русских фондов. Председатель "Академической группы" верит, что доброе дело, которым занимается она и её коллеги — поддержка русской культуры в изгнании (или, если хотите, в послании) — продолжится впредь и привлечёт к себе новые поколения людей, неравнодушных ко всему русскому.

Как исследователь, профессор Жернакова более всего интересуется творчеством писателей XIX века. В частности, несколько её работ посвящены Достоевскому. В Америке, как я заметил, наибольшее внимание литературоведов-славистов привлекает именно эта фигура. Но оказывается, Достоевский — любимый объект исследования не только в Соединённых Штатах. На международной конференции, проходившей летом 1955 года в Австрии зд пять дней было прочитано… 120 докладов о творчестве Достоевского.

Мой вашингтонский собеседник Степан Петрович Судаков — один из самых давних и, может быть, самых страстных знатоков и учителей русского в этой стране. Его сегодняшняя работа требует особой строгости и ответственности. Ему, в частности, поручено контролировать группу американских майоров и подполковников, которые круглосуточно дежурят на так называемой "горячей линии" — на линии факсов, соединяющих Президента США с Президентом Российской Федерации. Переговоры между главами двух великих держав при переводе не должны быть затуманены ни одним неточным словом или предложением. Вот об этом и печётся Степан Судаков. Биография этого языковеда и языкознавца высшей категории необычна. Ещё до большевистского переворота 1917 года семья его оказалась в Китае. Отец-врач служил в Российском посольстве. Степан родился в Пекине. В детстве с приятелями во дворе общался по-китайски, но в доме мать, отец, бабушка и няня общались только по-русски. Когда подрос, мать стала учить его французскому языку, а отец — английскому. Одновременно несколько лет к мальчику ежедневно приходил учитель русского языка и литературы. Со всеми этими языковыми богатствами юный Судаков прибыл в 1938 году в Америку. Делал попытки получить высшее техническое образование и инженерную профессию, но интерес к языкам взял в конце концов верх. Двадцать два года Судаков профессорствовал в университете. Но, уйдя в отставку, не бросил любимое дело: надзирает ныне над теми, кто работает на "горячей линии” Москва-Вашингтон.

Вторая моя собеседница Надежда Алексеевна Жернакова тоже родилась за пределами России. Родители её бежали от большевиков в Бельгию. Но и брюссельское происхождение не помешало Надежде Жернаковой великолепно сохранить язык предков. Причина та же, что и у Судакова: в доме дети слышали всегда русскую речь, им не разрешалось в разговорах с близкими переходить' на иностранные языки. Надежда Алексеевна благодарна своей семье за проявленную строгость. Должность университетского профессора и достойное положение председателя научного сообщества обрела она прежде всего благодаря сохранению в семье родного языка.

Я мог бы рассказать ещё о многих и многих русских семьях в Америке, которые, сохранив язык предков, тем самым расширили свои возможности в этой стране. Такая перспектива сохраняется и сегодня. Об этом убеждённо говорит Степан Судаков: "Если в прошлом выпускники военно-языковой школы в Монтерее, отслужив, становились университетскими преподавателями, то в ближайшем будущем я предвижу новый вариант. Выпускники Монтерея, завершив военную службу, пойдут в университеты постигать теперь уже бизнес. Это даст Америке новый поток предпринимателей высокого класса. Бизнесмены со знанием русского сумеют послужить не только себе, но и торгово-промышленным отношениям двух наших держав".

То, что говорит профессор Судаков, относится прежде всего к урождённым англоязычным американцам. Дополнительное знание русского их, несомненно, обогатит. Но детям российских эмигрантов достигнуть того же, а может быть, и большего успеха, ещё легче. Для этого надо лишь не терять того, что является их будущим богатством — русский язык.

ПОСТ СКРИПТУМ. Когда очерк был уже завершен, мне в руки попалась книга американского исследователя Ричарда Брехта "Русский язык в Америке". Изданная Научным центром иностранных языков при Университете Джонса Хопкинса, она вышла в 1995 году. И вот что, в частности, удалось из неё узнать.

— Курс русского языка читается в 552-х университетах и колледжах Соединённых Штатов. К сожалению, студентов, берущих этот курс, сегодня мало — всего 1500 человек.

— В 290 университетах и колледжах идёт подготовка специалистов, желающих получить учёную степень по славистике, истории России, лингвистике и русской литературе.

— В школах страны русский язык изучают 16000 юных американцев.

— Хотя в разные годы интерес к русскому языку менялся, но и сегодня русскоязычные специалисты используются в десяти министерствах и других государственных учреждениях США. Спрос на такого рода двуязычных специалистов имеется и во многих частных компаниях, ведущих деловые отношения с Россией и её бывшими республиками.