«От ордена осталось только имя...». Судьба и смерть немецких рыцарей в Прибалтике

Заключение

С гибелью Немецкого ордена завершается сюжет, которому посвящена наша книга. Остальные события борьбы за Прибалтику во второй половине XVI в.: датско-шведская война 1563–1570 гг., русско-литовская война 1561–1570 гг., «Московская», или «Баториева война» 1578–1582 гг., русско-шведские войны последней четверти XVI в. — остаются за пределами данной книги. В XIX в. историком H. М. Карамзиным они были объединены в единую «Ливонскую войну» Ивана Грозного, длившуюся 25 лет (самую длительную в русской истории, за исключением Кавказской войны 1817–1864 гг.).[246]

Современники думали иначе. Они не знали никакой 25-летней Ливонской войны. И для Немецкого ордена, и для польского короля Сигизмунда II Августа, и для царя Ивана Грозного 1561–1562 гг. были фактическим рубежом, когда Ливония была разбита, уничтожена и разделена между соседями, а орден прекратил свое существование. Дальше начнется то, что историк В. В. Пенской назвал «войнами за ливонское наследство»,[247] а А. И. Филюшкин — Балтийскими войнами второй половины XVI в.[248] Это уже тема отдельного исследования, особого разговора и других книг.

В заключение необходимо остановиться на одном вопросе, с которым в общественном сознании прочно ассоциируется война Ивана Грозного за Прибалтику. С XIX в., с H. М. Карамзина, существует убеждение, что Иван Васильевич затеял Ливонскую войну для прорыва России к Балтийскому морю. Этот ложный стереотип опровергается простым взглядом на карту — как известно, России в XV–XVI вв. принадлежало устье Невы и все южное побережье Финского залива от Невы до Наровы. Напомним, что в 1492 г. Иван III основывает Ивангород напротив Нарвы на русских прибалтийских землях, и ни о каком выходе к морю вопрос не стоит. Этот выход есть. Россия утрачивает его только после Смуты, по Столбовскому миру 1617 г. Приписывание Ивану Грозному стремления прорыва к вожделенным морским берегам — одно из необычайно живучих заблуждений отечественных историков. Даже в школьную программу был включен вопрос о цели Ливонской войны как войны за выход к морю.

Но если не из-за моря, то из-за чего Россия ввязалась в ливонский конфликт? Ведь если брать аспекты конфессионализации, противостояния католиков и протестантов, ордена и епископов, Пруссии и Ливонии (причем Пруссия явно хотела утянуть Ливонию с собой в орденскую могилу) и т. д. — это совсем не русская война. России в 1550-е гг. в Ливонии совершенно нечего было делать, она слабо разбиралась в происходящих событиях, не понимала религиозных и международных процессов. Русские власти постоянно разыгрывали какие-то ясные только им самим партии (чего стоят история о «неисправлении» ливонцев в 1550–1551 гг. или актуализация вопроса о никому не ведомой и никогда не собиравшейся «юрьевской дани» в 1554 г.). Зачем Иван Грозный в ноябре 1557 г. велел составить грамоту об объявлении войны Ливонскому ордену, а в январе 1558 г. отдал приказ о нападении?

На этот вопрос возможны два ответа. Первый — Россия оказалась подчинена стечению обстоятельств, была вовлечена в конфликт цепью событий и логикой истории. Одно малозначительное обстоятельство влекло за собой другое, потом третье, четвертое, события нарастали как снежный ком — и вот Россия зачем-то воюет уже не только с Ливонией (которой уже вроде бы и не существует), а с Великим княжеством Литовским и Королевством Польским, потом со Швецией, потом с наемниками со всей Европы, собранными в армию короля Речи Посполитой Стефана Батория и т. д. То есть русские первоначально пытались решить локальные задачи вроде принуждения Ливонии к уплате дани или к захвату контроля над грузопотоками нарвской торговли. Но при этом они оказались вовлечены в более глобальные исторические процессы. В результате — общее поражение в войне с Европой в конце XVI в.

Второй вариант — предположить, что за действиями России стояли глобальные и далекоидущие замыслы, а само нападение на Ливонию — часть масштабного стратегического плана Ивана Грозного. Поскольку выход к морю у России был, поиск пути на Балтику к таковым стратегиям отнести нельзя, более вероятным представляется желание наживы, захвата ливонской торговли и ее обращения на службу русским. Ведь, несмотря на наличие выхода к морю, этот выход представлял собой голое, пустынное побережье без портов и торговых факторий. Порты и фактории были в соседней Ливонии, и чем строить свои, а потом уговаривать европейских купцов туда плыть, проще было «прийти на готовенькое». Просто захватить и обратить в свою пользу всю систему ливонской транзитной торговли. В какой-то степени это получилось в третьей четверти XVI в. (феномен «нарвского плавания»). Но так ли это?

Проблема поиска ответа на вопрос, зачем Россия вмешалась в ливонский конфликт, в том, что этот ответ очень трудно найти в источниках. Объяснения в русских летописях и посольских документах причин нападения на Ливонию слишком просты, чтобы историки могли в них поверить, а не заподозрить тайную подоплеку. Первый документ, имеющий непосредственное отношение к вмешательству России в ливонский конфликт, — грамота об объявлении войны ордену, датируемая ноябрем 1557 г.[249] Она была доставлена в Нарву 24 января 1558 г. и переведена на немецкий язык.[250] Если обобщать, то для России причиной войны в официальной грамоте об ее объявлении названо несоблюдение Ливонией договора 1554 г.: неплатеж дани, притеснения русских купцов, погромы православных церквей («Церкви руские и концы все и гридни и земли церковные очистити, и отдати нашим купцом часа того, а гостем нашим и купцом торговати с ливонскими людми и с заморцы всякими тавары без вывета на всякой товар, опричь воску да сала и пансыреи»). Ливонцы объявлены клятвопреступниками: целовали крест, что исправятся, а не исправились. Вот их Бог и наказал государевым походом, сами виноваты.

Из других документов такого рода известен хранившийся в Ревельском архиве перевод русской грамоты с рассказом о причинах войны, датируемый 1558 г.[251] В грамоте говорится о разорении русских концов в Дерпте, Риге и Ревеле, разрушении церквей (на месте монастыря под Ревелем поставили пушечный двор, а вместо храмов во всех городах — «паракели», в немецких аналогичных текстах — Cloaken und Rackereyen — живодерни, отхожие места). Дань русских князей «исстари» была возложена на Дерпт, а ее не платили. Далее говорится, что ливонцы подписали договор и взяли на себя обязательства во всем «исправитца», а не исправились, церкви и концы не вернули, дань не заплатили и т. д. Документ интересен тем, что в нем прямо сказано: если бы ливонцы заплатили дань, войны бы не было. А пока идет карательная акция, которая будет остановлена, как только произойдет выплата и ливонцы раскаются в остальных прегрешениях.

Как русские посольские службы объясняли нападение на Ливонию перед представителями других стран? Впервые такое объяснение для дипломатов Великого княжества Литовского содержалось в наказе послу Р. В. Алферьеву в 1558 г. К сожалению, посольская книга испорчена (вырван лист), и мы можем прочесть только начало: «…а послал государь наш на Ливонскую землю рать свою за многие их неправды, людей торговым обиды делали многие, а церкви..»[252]

Литовскому посольству В. Тишкевича в марте 1559 г. было велено передать в Вильно следующее объяснение причин нападения на Ливонию: преступления против православных церквей, неплатеж дани и «непослушание», при исправлении которых боевые действия тут же прекратятся.

В апреле 1559 г. на переговорах с датскими послами русские дипломаты озвучили несколько неожиданный мотив нападения на Ливонию. Иван Грозный использовал очень популярный в его идеологии тезис о своем «малолетстве» как причине многих бед. Царь говорит, что он вступил на престол в три года, и, воспользовавшись его младенческим возрастом, многие «неприятели пограничные» напали на Россию, а вот ливонцы перестали платить дань. В Риге и Дерпте были разорены русские церкви, в Риге и Ревеле у московитов отобраны «гридни и палаты» и отданы ливонцам, из православных церквей сделаны конюшни. Когда Иван IV «вошел в возраст», он сперва расправился за подобные преступления с казанцами, затем пытался договориться с ливонцами, но они не пожелали ничего слушать. В результате государь просто вынужден наказать своих неверных подданных.[253]

В наказе русскому гонцу в Литву Р. Пивову в июне 1559 г. был повторен тезис о наказании Ливонии за неплатеж дани.[254] На переговорах с литовским послом М. Володкевичем в январе 1560 г. ливонцы были объявлены «данщиками» со времен Ярослава Мудрого. Россия не может допустить, чтобы ее должники так себя вели, не считались с ее интересами.

В послании Ивана IV к императору Священной Римской империи Фердинанду от 24 февраля 1560 г. причины войны расположены несколько в другой последовательности. Первой причиной объявлена «война за веру» — ливонцы «русские церкви обратили в оружейные склады и живодерни, иконы… сожгли и обесчестили». Второй — притеснения русским купцам в ливонских городах — недопуск их к складам, улицам и т. д. (морская торговля не упоминается). Третьей назван неплатеж дани. Иван IV неоднократно пытался урегулировать проблемы путем переговоров, но «сердце их, как фараоново, пребывало окаменелым». За это они должны быть наказаны «мечом и огнем, и это не его (царя) вина, а собственная вина ливонцев».[255]

Ливонцы утвердили свою верность клятвами, но нарушили их. Они сделали из православных церквей конюшни и места для человеческих экскрементов (loca excrementorum humanum). Иван IV увещевал отступников, но безуспешно, потому что сердце их закоснело, как сердце фараона, как сказано в Писании: «Ожесточу фараоново сердце, да проявлюсь в нем». И поэтому ливонцы «терпят ныне за своевольство свое от огня и меча, не по желанию нашему, а по собственному умышлению, как гласит пророк: "Возложи уста свои на небо и язык прейде в землю"».[256]

Майский 1560 г. поход русских войск в Ливонию получил в посольских кругах следующую аргументацию: «…за их многие неправды и за порушение крестианскые веры и за позжение образов Божиих и святых всех и за всех их неисправленье перед государем и за то, что королю многие городки позакладывал и поздавал и сам х королю ездил и со всею землею прикладывался и против государевой рати помочь емлет и из заморья наймует».[257]

На русско-датских переговорах в Москве в июне-июле 1562 г. Ливония объявлялась перед датчанами русской вотчиной уже с Владимира Крестителя и «его сына Ярослава», а поселившиеся там «немецкие люди римского закону» «почали бита челом русским государям, чтобы им позволили держать» «бискупов и капланов» от римского папы. Отсюда и пошло первое лукавство, закончившееся неплатежом дани, с которым разобрался сам Александр Невский.[258] На переговорах 1563 г. звучал этот же тезис о победах Александра Невского: «…ино великий государь Александр Храбрый на них послал огнь и меч свой, и николи та земля неотступна была от наших прародителей, даж доиде по коленству до мстителя неправдам деда нашего, великого государя Ивана, и до блаженые памяти отца нашего великого государя Василья, закосненым прародителствия землям обретателя, даж доиде и до нас смиренных».[259]

С точки зрения многих современных историков, подобные объяснения причин нападения на Ливонию — лукавые и примитивные. Россия обманывала иностранных дипломатов и пыталась выставить свою агрессию в выгодном свете. А тайные причины не попали ни в один текст XVI в. и раскрыты только в книгах историков XIX–XX вв. Они лучше современников Ивана Грозного знают, зачем царь напал на Ливонию!

Заметим, что эти причины историки выводили из своей современности, из витавших в воздухе идей. H. М. Карамзин экстраполировал на время Ивана Грозного идеологию Петра I, утверждая, что Грозный «домогался Ливонии… чтобы славно предупредить великое дело Петра, иметь море и гавани для купеческих и государственных сношений России с Европою». Отсюда и концепция Ливонской войны как войны за выход к Балтийскому морю. Карамзина совершенно не смущало, что при Иване Грозном Россия этот выход и так имела, а вот при Петре нет.

Поводом к войне, по мнению ряда историков, выступала нужда России в «цивилизаторе», которую она готова удовлетворить даже военным путем. Ливония блокировала контакты русских с европейцами, поэтому ее якобы и надо было уничтожить. Наиболее оригинальна здесь точка зрения С. Ф. Платонова, который писал, что особую роль в притоке с Запада на Русь культурных людей сыграла Ливонская война, а именно — массовые переселения пленных немцев в глубь России.[260]

Таким образом, Ивану Грозному приписывается весьма оригинальный подход: я тебя завоевал, пленил, поработил и сослал в земли незнаемые, а ты меня теперь цивилизуй! Впрочем, эта концепция была поддержана и западными историками, в частности, В. Урбаном, который вообще считал захват ливонского населения одной из главных целей Ивана IV в войну: царь хотел таким образом заполучить для России как можно больше специалистов-цивилизаторов.[261]

Происхождение данной концепции связано с популярной идеей об убежденности в готовности и, главное, желании России приобщиться к духовным и культурным ценностям Запада. Но в России эта идея появляется в XVIII–XIX вв. и расцветает в конце XX в. Нет ни малейших оснований приписывать ее Ивану Грозному и тем более считать причиной вторжения в Ливонию.

Кроме вышеназванных причин, некоторые историки выводят русское вторжение в Ливонию из сущности «Московии» как «государства-агрессора». Иными словами, Россия напала, потому что не могла не напасть, в этом будто бы ее характер и главная черта — порабощать безвинные соседние государства. Например, екатеринбургский исследователь А. А. Шапран считает, что захватом Ливонии Иван Грозный удовлетворял свою «страсть к завоеваниям». Этим он «полностью игнорировал» интересы своих людей, которые были принесены в жертву неверно понимаемым интересам государства. Войну он трактует как «главную политическую ошибку московского правительства», а Ливонская война объясняется как «одна из величайших военных авантюр мировой истории, которая полностью провалилась».[262]

Все подобные построения имеют два принципиальных недостатка. Во-первых, историки смотрят на прошлое, не пытаясь понять его. Они судят историю своей страны с высот своего времени, применяя к нему современные идеологемы и штампы политической пропаганды. Это может производить впечатление на читателей, но науки здесь нет. Во-вторых, ни в одном русском источнике XVI в. таких целей войны не сформулировано. Историки здесь додумывают за Ивана Грозного и его соратников. Так или иначе, мы должны идти от источников, и если предлагать гипотезы о скрытых причинах войны за Ливонию — то они тоже должны опираться на источники, а не на абстрактные логические или идеологические построения.

Пока у нас нет оснований не доверять мотивации нападения на Ливонию, изложенной в русских источниках. Война начиналась как карательная акция против «неисправившихся» ливонцев, а после взятия Нарвы превратилась в банальную для XVI в. войну за добычу и трофеи. Русские явно надеялись и на экономическую выгоду от взятия под свой контроль ливонской торговли, но здесь интерес был не стратегический («прорываемся к морю и становимся морской торговой державой»), а утилитарный, прагматичный («ливонцы хорошо наживаются на торговле, и мы тоже хотим это делать»). Применительно к событиям 1558–1561 гг. нет никаких оснований видеть здесь более глубокую и тем более геополитическую подоплеку.

В первой половине XVI в. Немецкий орден в Ливонии столкнулся не только с внешними, но и с внутренними вызовами. Ключевую роль сыграли сословия Ливонии, интересы которых оказались слишком разнополярны. Бюргерство в городах (Ревель, Дерпт, Рига) имело крупный вес во многом в силу экономический роли в регионе, а в случае с Ригой также политической, ввиду членства города с 40-х гг. в Шмалькальденском союзе. Рыцарство сумело сохранить ведущие позиции в провинции и остаться опорой ордена в военно-политическом аспекте. Важную роль здесь играли родственные связи светского дворянства с орденской братией, формировавшие настоящий олигархический союз элиты в Ливонии. Отсутствие у духовно-рыцарской корпорации привычной династической стратегии компенсировалось созданием многочисленной клиентелы из числа светских родственников, испомещенных во владениях ордена.

Кризис середины XVI в. был во многом предопределен комплексом внешних проблем. Огромную роль здесь играло влияние соседней Пруссии и вмешательство во внутриливонские дела со стороны Альбрехта Бранденбург-Ансбахского. Результатом стало разрушение хрупкого внутреннего компромисса сословий, что привело к Эзельской распре, «войне коадъюторов» и в конечном итоге открыло путь Ливонской войне. Успешную стратегию сохранения духовно-рыцарского сообщества как самостоятельной силы в условиях перемен выработать так и не удалось, хотя шансы для этого были. Секуляризация орденских владений прошла по прусскому, уже знакомому и отработанному варианту. Ливонский магистр принял протестантизм и стал светским правителем. Однако в Ливонии не удалось создать подобие прусской модели при сохранении ведущей роли за бывшим орденским лидером: герцогство Курляндское и Семигальское последнего ландмайстера Готтхарда Кетлера не могло равняться по своему влиянию прусскому герцогству Гогенцоллернов.

Судьба Ливонии в гораздо большей степени была связана с происходящим в европейских дворах, городах и соборах, чем с Москвой. История Ливонии — это прежде всего история германского мира, история балтийского мира, история западного христианства и феномена духовно-рыцарских орденов, и в конечном счете — история Реформации и ее результатов. Русские земли, Новгород и Псков, и затем Россия, несомненно, сыграли в ней свою роль, но это была роль только одного из многих других факторов ливонской истории.

Россия была в Прибалтике только одним из многих политических игроков, которые в XVI в. стали делить «ливонское наследство» (Пруссия, Польша, Литва, Дания, Швеция, Священная Римская империя). Причем в данном сонме государств она играла далеко не главную роль. При этом Ливония выступает как пограничная зона контакта и конфликта цивилизации и культуры Запада с Россией, полигон первой войны России и Европы. Этим и крайне интересен данный конфликт, потому что он был первым масштабным столкновением этих двух грандиозных геополитических сил, от которых до сих пор зависит судьба человечества.