«Подводный волк» Гитлера. Вода тверже стали

Глава 35 40 МИНУТ ЛИЧНОГО ВРЕМЕНИ ФЮРЕРА

При всех несомненных минусах тюремная камера — это место, где можно выспаться. И тихо здесь, как на подводной лодке. Только компрессор не молотит. Это пугает. Кажется, что лодке уже больше никогда не всплыть. От этой тишины просыпаешься переполненным ужасом. Ответственность… Да. Она самая… Больше всего я пугаюсь именно за них, за ребят. Это я виноват в том, что лодка не всплывет, что компрессор никогда не заработает… Но открываю глаза, вижу растрескавшуюся известку на потолке и понимаю, что с лодкой и с командой все в порядке.

«Так, ну хорошо, давайте разберемся, что я сделал не так? Разбил рыло этому уроду при ребенке? А так ли уж это на самом деле плохо, как представляет Анна? Ну разбил, а что прикажете делать, когда дома у тебя (и у него!) сидит какой-то левый мужик, пьяный как свинья и задает отцу вопрос: „Кто ты?“ Естественно, мужчина, если он нормальный мужчина, должен дать в рыло. Ну немножко промахнулся. Увечить он никого не хотел. Достаточно было просто сломать нос, например, или рассечь бровь… Это вообще безопасно, а крови — море. Так что для Ади это как раз урок. Урок правильного мужского поведения. Канарис совсем людей своих распустил. Главное, выглядит он как? Это что — военнослужащий?» — внутренне негодовал Ройтер.

В замке начал шевелиться стальной штырь ключа. В общем, да, ничего хорошего сейчас не произойдет. Ладно, будем готовы. Опыт борьбы с партизанами у нас уже есть.

Зрелище, которое предстало перед заключенным Ройтером, немало его удивило. На пороге стоял не кто-нибудь, а сам начальник тюрьмы в сопровождении двух офицеров. Перепуганный, бледный как полотно, в руках он держал документы и личное оружие Ройтера.

— Герр Ройтер, — сбиваясь, заговорил начальник тюрьмы. — Герр Ройтер. Мы приносим вам наши глубокие извинения. Произошла досадная ошибка. По личному распоряжению фюрера мы… вынуждены освободить вас из-под стражи. Еще раз извините.

— Извинения принимаются, — ответил Ройтер, проверяя свой «вальтер». Все патроны на месте. — Я могу идти?

— Да. Не могу более вас задерживать.

О как! Интересно, а если его сейчас попросить за пивом сбегать, сбегает? Чудны дела твои, Господи! Но Ройтер не верил в чудеса. Что так могло напугать начальника тюрьмы? Допустим, личный звонок фюрера. Ну, да, согласен — повод испугаться. Он в этой ситуации получается крайний. Ни за что. Но если его, Ройтера, пинком в минуту выкинули из тюрьмы, то что-то должно последовать дальше. Ведь ситуация не «рассосалась» вслед за звонком фюрера. И следующим номером этой программы фюрер уже позвонит Ройтеру. И что сказать? Извините, мой фюрер, я не слышал звонка?

Он некоторое время стоял в недоумении у ворот тюрьмы и не понимал, что делать. Еще час назад было все понятно. Сейчас — ничего. В любом случае — уйти и побыстрее отсюда надо.

— Эй, морячок! — услышал он за спиной. — Что-то далековато от моря закинула тебя служба!

— Рёстлер!

Пол-улицы перегородил шикарный «Хорьх» с флажком СС. На заднем сиденье развалился бывший представитель партии в 1-й флотилии. Он был в генеральском кителе, опять же, без погон.

— Ну, дорогой мой, — Рёстлер торопливо выплевывал слова. — Ты родился даже не в рубашке. Ты родился в водолазном костюме. Вчера Демански-старший узнал про инцидент и прям с ходу ринулся к фюреру. Фюрер — представь себе — вспомнил тебя! У него еще был Йозеф, и он тоже высказался в том смысле, что тебя надо беречь и ты национальное культурное достояние Германии. Представляешь? Фюрер вызвал Канариса. И ввалил ему по первое число. Йозеф говорит, никогда таким Канариса не видел. В общем, где-то минут 40 фюрер занимался лично тобой. Представляешь? Ну а дальше по цепочке… В общем, наши силы на востоке пополнились еще тремя офицерами Абвера.

— А что с этим? Ну…

— Не бери в голову. Скажем так, лучше, чем могло бы быть. И главное… Ха-ха-ха! Этот придурок, оказывается, знаешь, за чем приходил к твоей Анне? Ну? Угадывай?

— Да не знаю я… говорит, школьный друг…

— А это вообще анекдот. У него неважное зрение. Врачи посоветовали операцию. Вот он приходил занять денег на нее! Ха-ха-ха! А ты ему сделал бесплатно!!! Представляешь?

— Вот после всего этого я начал задумываться, за что же меня настолько не любит Бог? Что я ему сделал? А он глумится, он просто глумится!!!

— Не… Ты, не прав. То, что произошло вчера — тебе очень повезло. А то, что произошло третьего дня?

— Ну… бывает… Но не было бы того случая — тобой бы не занялся фюрер. Сорок минут его личного времени наверное стоят трех суток твоего. А? Это над адмиралом Бог поглумился. Вот только одно хочу тебе сказать. Ты нажил себе такого врага, что не дай бог!

— Кого это?

— Канариса. Думаешь, он простит тебе? А возможностей отомстить за вчерашний позор у него достаточно. Ты — флот, он армейская разведка… Он — адмирал, ты — оберлейтенант. Так что надо искать защиту. Срочно!

— У кого?

— У того, — передразнил Рёстлер. — У того, кто власть имеет. Значит так, слушай внимательно, мы прямо сейчас поедем к рейхсфюреру и сделаем ему предложение, от которого он не в состоянии будет отказаться.

— Что за предложение?

— Тебе нужно вступить в СС. Сейчас обсуждается вопрос о создании морских частей специального назначения. Дёниц сопротивляется (пока), он, понятное дело, не хочет отдавать своих людей под чужое руководство, но тебя он, думаю, отдаст. Тем более у тебя уже такой опыт сотрудничества с Майером есть. Ты же хочешь получить новые возможности, новое оружие. Новые карьерные перспективы! Для тебя это сразу прыжок через ступеньку.

— А ребята?

— А они автоматически войдут в состав этой боевой единицы. Считай, что это твой штурмбанн. Как раз 50 человек.

— А они пойдут?

— Ну кто командир? Убеди, поведи за собой, — он хитро прищурился. — Сотрудничество со спецслужбами государства является почетной обязанностью граждан. — И уже серьезно: — Пойми, это нужно родине. Мы близки к созданию нового, совершенно беспрецедентного оружия. Нам нужны такие парни, как ты. Вас, конечно, нужно поднатаскать, но костяк есть, традиции есть, опыт есть, а все остальное придет само собой. Но учти — проект совершенно секретный. Вы должны будете исчезнуть из нормальной жизни. Ну… во всяком случае до конца войны…

Интересно, почему он сказал не «до победы»?

Гиммлер встал из-за стола и направился к посетителям. Он, как показалось Ройтеру, чем-то походил на учителя географии в школе, где он учился. Вечно смущенный, погруженный в свои мысли, так же неуверенно протягивавший узкую ладонь для приветствия.

— Я поднял ваше досье, — заговорил он, сверкнув пенсне, чем-то очень похожим на тот оптический прибор, который Ройтер вывел из строя третьего дня. — Действительно, ваш тоннаж, даже не столько тоннаж, сколько количество побед, не может не впечатлять. Ваш друг уверяет меня, что вы действительно действуете особым каким-то образом. А можете рассказать поподробнее, насколько то, что вы видели, повлияло на окончательный результат?

— В 40-м году я воспользовался одной такой «подсказкой» и принял решение, результатом которого стало успешное уничтожение конвоя британцев. Наверное, если бы эти «видения» можно было вызывать произвольно — эффективность бы несомненно повысилась.

— Вот группа Майера, насколько я понимаю, и работает над этим как раз. Вы готовы уделять этому больше внимания? Вернее сказать, все ваше внимание.

Гиммлер многозначительно посмотрел на Рёстлера.

— Разумеется, рейхсфюрер, я солдат, а солдат выполняет приказы, — отчеканил Ройтер.

— Здесь мало слепого повиновения. Мы подходим к той черте, где требуется убежденность истинного борца, воля и разум настоящего тевтонца. С какого года вы в партии?

— С сорок второго.

— У вас еще все впереди.

Рейхсфюрер встал напротив Ройтера, внимательно посмотрел на него и взял за плечи.

— Да поможет вам Бог! Хайль Гитлер!

— Хайль Гитлер!

— У меня тут есть вопросик… — вкрадчиво начал Гиммлер, когда Ройтер, отсалютовав, покинул кабинет. — Ганс, вот, смотри: «…обозвал зама по тылу „тыловой крысой“ и „ублюдком“, после чего нанес 8 ударов по разным частям тела, используя пресс-папье»… — прочитал он и сверкнул на Рёстлера своим пенсне. — Психопат какой-то, честное слово. Тебя это не смущает?

— Ага, а ты перед этим читал? Он ему посоветовал тела ребят выкинуть в залив. У него, видите ли, не нашлось двух гробов. И я скажу «ублюдок» и «крыса тыловая».

— Как это?

— Ну там написано без эпитетов, а было оно на самом деле так. У Ройтера появились первые убитые. Он их отказался хоронить в море — привез в базу. Хоронить — нужны гробы. А зам по тылу ему не дал, говорит: не положено. Инструкция — на моряков, которые погибли в море, — гробов не предусмотрено. Ройтер говорит: куда же мне их теперь деть? А этот — да хоть в залив! Этого козла надо было отдать под трибунал, а не просто пожурить, как это сделали… Парни погибли, защищая родину и фюрера, а этот доски экономит, сука! Я уже не говорю об идеологической стороне вопроса. Обустройство могилы героя — это вопрос партийной работы.

— Ну понимаю я… — протянул рейхсфюрер, — но как-то… А где же железная выдержка? Достоинство офицера…

— Генрих, вот ты мне скажи, ну какая, к черту, выдержка? Разве можно родину защищать бесстрастно? Достоинство… Ну? Вот у нас все достоинство и сохраняют. Вон на Восточном фронте что творится. Где воля к победе? Где порыв? Где страсть? Считают, что лучше сдаться в плен, чем пулю себе в лоб пустить… А этот (он махнул рукой на дверь) в плен не сдастся. И своим не даст. «Чтобы было кому на земле вам указывать путь»[125] — это про таких, как он! Ну скажи, мог бы «рассудительный» какой-нибудь угнать у «томми» баркас? (Была же возможность, полностью соблюдая «достоинство», как ты говоришь, сдаться в плен.) А «Бисмарк»? Преследовать английский линкор с одной торпедой в аппарате? А Гибралтар? Ну, нельзя службу родине воспринимать как механическое исполнение приказов и инструкций. Фюрер говорит, к нации надо относиться, как к женщине, и он прав, это гениальная формула. Отношения с женщиной — это страсть, экстаз, а не только рутинное исполнение супружеских обязанностей.

Рейхсфюрер поднял глаза на Рёстлера и медленно средним пальцем поправил пенсне. Взгляд его был долгим и тяжелым.

— Да вон возьми хоть последнюю историю. Один влюбленный идиот сорвал целую операцию Абвера. А сохранял бы достоинство? Сделал бы нас Канарис.

— Вас, Ганс, ва-а-ас. Это же ваше направление. Ты, друг мой, прощелкал такую историю, а этот «влюбленный идиот», как ты говоришь, спас твою задницу. Не появись он там как черт из табакерки, сейчас бы не адмирал, а вы с Кальтенбруннером вазелином закупались.

Рёстлер развел руками:

— Генрих, ну это ж тебе не свиней спаривать! Кстати, обрати внимание — у него там двойня была…[126]

— Да, я отметил… И Демански-младший тоже да… нет, я не ставлю под сомнение. Решение принято. Считай, что я просто твое мнение хотел услышать. Вот я, например, не могу дать гарантию, что он с нами.

— Ну как я тебе могу такую гарантию дать? Неуправляемость не исключена ни у кого. Но этот, по крайней мере, понятен. Мотивы — примитивны, любит женщину — любит родину, как это Бэкон что-то такое говорил: «Нация начинается с семьи». Это гомиками управлять сложно: вечно не знаешь, куда они в следующий раз дернутся… а тут… Ты, кстати, повнимательней с этой голубой компанией, ну Фрич[127] там и его друзья эти. Они вот, чует мое сердце, себя вот-вот проявят…

— Слушай, Ганс, — раздраженно прервал его Гиммлер, — тебе чем поручено заниматься? Вот и делай то, что делаешь. А советы давать, знаешь, охотников море. Вот только отвечать потом никто из советчиков не стремится.

— Ладно, молчу, молчу… Так что, парню заказывать мундир гауптштурмфюрера?

— Да, — коротко ответил Гиммлер и ловко зашвырнул карандаш в фарфоровый стакан, стоящий на столе. И кивнул Рёстлеру, мол, ты так не можешь. Гулкий высокий звук отдался коротким эхом.

Мундир гауптштурмфюрера цур зее не произвел впечатления на Анну, чего, в общем-то, и следовало ожидать. Ну что ж, не впервой. В таких случаях следует найти хорошую пивную, а дальше видно будет. Жаль, мотоцикл остался в Бресте. А Винтер уже уехал. Ничего, доберемся мы и до Бреста.

— О, герр гауптштурмфюрер! Пожалуйста, милости просим к нам, — защебетала владелица пивной, в которую он зашел наугад. Как и положено подобной даме, она знала толк в воинских званиях и разбиралась в проблемах, которые посещают героических ребят вдали от линии фронта. Но Ройтер ничего сейчас не хотел. Приключений на ближайшее обозримое будущее было более чем достаточно. И вместо группы веселых офицеров-танкистов с девицами подсел к уединившемуся в углу летчику.

— Простите, — вдруг начал летчик, — судя по пристежке, вы подводник, вы, наверное, сейчас возвращаетесь к месту базирования?

— Да, вы правы, именно так я и собирался поступить.

— Скажите, а где ваша база? Во Франции?

— Герр оберлейтенант, ну вы же понимаете, что это закрытая информация.

— Да, извините, я просто хотел вас попросить, если вдруг будете проезжать мимо Шербурга, не могли бы вы передать письмо…

— Знаете, я не уверен, что проеду именно мимо Шербурга… Хотя это место мне хорошо знакомо.

— Да? Ой, как замечательно. В таком случае, возможно, вы знаете местный гарнизонный госпиталь.

— Пожалуй, да, и довольно неплохо. Я лишь недавно оттуда выписался. А почему вы не хотите воспользоваться почтой, например?

— Да вы знаете, это долгая история… Наш полк завтра отправляется под Белгород, никто не знает, что будет дальше, а мне бы хотелось передать письмо одной девушке. Но, понимаете, я хочу быть уверенным, что она его получила. А по почте никогда не поймешь, доставлено ли оно, а уж тем более прочитано ли… А когда передаешь из рук в руки…

— Вы — берлинец?

Оберлейтенант кивнул.

— Говорят, берлинцам никогда не угодишь, — рассмеялся Ройтер. — Ладно, давайте ваше письмо, я не обещаю, что я сделаю это по дороге в базу, но на следующий день после приезда в базу я совершу туда небольшую прогулку. Есть у меня там… одно дело. Кому нужно передать письмо?

— Я сейчас все расскажу, — засуетился оберлейтенант и начал искать заветный конверт у себя по карманам. — Вот, может быть, вы ее даже знаете, если были в госпитале. Это чудесная девушка. Такая милая и простая. Зовут Марта. Медсестра.

«Что?» — Ройтер хорошо помнил, чему учил его Рёстлер: «Никогда не перебивай! Выслушай собеседника полностью, может, и вопросов задавать не надо будет…»

— Красивая, наверное…

— Вы знаете, да, потрясающе красивая, — у оберлейтенанта загорелись глаза. — Красивая фигура…

Ну Ройтер уже понял, о ком идет речь. «Красивая фигура», это, положим, преувеличение, или эвфемизм, употребленный при незнакомом человеке. Правильнее сказать «большие сиськи», все-таки красивая фигура предполагает некие идеальные пропорции, которых, впрочем, в реальной жизни не встречается. Только у статуй античных. А с ними того… ну неудобно… холодные и жесткие.

— Вот, — наконец оберлейтенант нашел что искал. На стол бухнулся пухлый пакет, а на него упала симпатичная открытка желтоватого картона с видом Курфюрстендамм. — Нет, это вот мне, — он подобрал открытку и спрятал, — а это вот вам. Передадите?

— Обещаю… Толстый пакет… Наверное, вам есть много что рассказать ей.

— Да, много, мы тогда не поняли друг друга, да и ребята говорили… ладно, неважно… А потом она прислала записку. Такую печальную записку. Вот… — Он снова вынул из кармана то, что только что туда так судорожно прятал. Открытка перекувырнулась тыльной стороной, и Ройтер увидел, как старательным ученическим почерком на картоне было выведено:

«Мне было с тобой очень, очень, очень хорошо, но вместе мы быть не можем. Не ищи меня. Это причинит только боль.

Спасибо, что ты был. Прости».

В углу неровно приклеились две шестипфенниговые марки «Присоединение Австрии» Ein Volk, ein Reich, ein Fuehrer.

— Мне потом ребята говорили — не бери в голову, она так со всеми крутит. Я не верю. Я вернусь в Шербург, обязательно ее найду.

— Герр оберлейтенант, скажите, а когда вы выписались из госпиталя.

— В начале апреля. Раз — два — три… Да! Три месяца прошло.

«Ка-а-а-кое говно!» — наверное, он должен был бы закричать нечто подобное и обхватить голову руками. Но не закричал. Как он, с его опытом и знанием женщин, мог так глупо влипнуть. Он-то считал те недели откровением, прекрасным даром богов, дыханием ангелов, которое по случайному стечению обстоятельств не задержалось в его судьбе, а лишь пронеслось над ней, оставив чудесные сны воспоминаний, а это были пошлые выкрутасы дешевой шлюшки, которая даже марки оптом покупает, чтобы такие письма писать… Такого Эрика, и та себе не позволяет… Хельмут, ты просто дебил! Ты недостоин ни орденов, ни звания, ни полученного образования… ты не достоин отвечать за жизни 50 человек! О, боже, боже! Этот несчастный оберлейтенант, наверное, умрет от горя, если я ему сейчас достану такую же… Да и нужно мне это? Дуэль с этим оберлейтенантом…

— Как вас зовут, камрад?

— Теодор Каулитц.

— Обещаю вам, герр Каулитц, ваше письмо я доставлю. Более того, я лично прослежу за тем, чтобы оно не отправилось в помойное ведерко, а было прочтено адресатом.