«С» - значит сыщик

26

Было 4.42, когда я подъехала ко входу на Маунт Калвари, второй раз за день. Длинная линия эвкалиптовых деревьев отбрасывала тонкие тени на дорогу. Я проехала через них, как через серию ворот, поднимаясь по холму. Свернула налево, на стоянку возле офиса и припарковалась у фонтана. Ярко-оранжевые золотые рыбки стремительно проносились между темно-зелеными нитями водорослей. Я заперла машину. Высокие резные двери в часовню были открыты. Я прошла мимо двойного ряда с образцами надгробных плит. Трудно сказать, что бы я предпочла с первого взгляда. Дошла до офиса и вошла через стеклянную дверь. Там никого не было, за стойкой было пусто, если не считать аккуратной стопки открыток с изображением крематория. Интересно, кому можно послать такую?

Я обнаружила скромное объявление с предложением нажать на кнопку, присоединенное к прибору размером с электрический открыватель для писем. Я нажала. Как по волшебству, из-за угла появилась женщина. Я не была знакома с правилами кладбищенской этики, поэтому, конечно, солгала.

— Здравствуйте. Не могли бы вы мне помочь?

Судя по выражению лица женщины, она хотела попросить меня о том же. Ей было за сорок, одета в аккуратную офисную одежду: серое шерстяное платье с белым воротничком. Я щеголяла в своих обычных джинсах и теннисках.

— Я надеюсь, — ответила она.

Она придерживала свое осуждение, в надежде, что я богата и имею кучу умерших родственников, которые нуждаются в роскошных похоронах.

— Здесь похоронена моя тетушка, и я хочу узнать дату ее смерти. Моя мама находится в доме престарелых, и она переживает, потому что не может вспомнить. Вы не могли бы проверить?

— Если вы назовете мне имя.

— Имя Энн. Фамилия Бронфен.

— Минутку.

Она исчезла. Трудно было представить, как она найдет информацию. Может, все занесено в компьютер? Или в папках в шкафу? Если дата и место смерти не совпадет с тем, что рассказал Бронфен, я собиралась копать глубже и попробовать раздобыть свидетельство о смерти. Возможно, придется звонить в Аризону, в Тусон, но я чувствовала, что знаю, что на самом деле случилось с Энн.

Она вернулась очень быстро, с белой карточкой, которую вручила мне. Там было написано немного, но все по существу. Я впитывала напечатанную информацию.

Фамилия Чапман. Имя Энн. Девичья фамилия Бронфен. Возраст сорок лет. Дата рождения 5 января 1900. Пол женский. Цвет кожи белый. Место рождения Санта-Тереза, Калифорния.

Место смерти Тусон, Аризона.

Ах. Дата смерти 8 января 1940 года. Это уже интересно.

Дата погребения 12 января 1940. Место, выделенное для распорядителя похорон, было оставлено пустым, но номер участка и номер делянки были заполнены.

— Что это значит? — спросила я, показывая на нижнюю строчку, где от руки, черными чернилами было вписано слово «кенотафий».

— Это памятная плита для кого-то, кто фактически здесь не похоронен.

— Не похоронена? Где же она?

Женщина взяла карточку.

— Здесь написано, что она умерла в Тусоне, Аризона. Наверное, она похоронена там.

— Не понимаю. Какой смысл?

— Бронфены могли захотеть оставить память о ней в фамильном захоронении. Иногда это хорошее чувство, знать, что все вместе.

— Но откуда вы знаете, что эта женщина действительно умерла?

Она уставилась на меня.

— Не умерла?

— Да. Разве вы не требуете никаких доказательств? Могу я просто прийти, заполнить карточку и купить кому-то могильную плиту?

— Это вряд ли так просто, — ответила она, — но, да, в сущности…

Она пустилась в объяснения подробностей, но я уже направилась к выходу.

Я подъехала к дому Бронфенов в состоянии сдержанного воодушевления. Все, что мне было нужно, это подтверждение рассказа Бронфена, и вот, у меня возникла другая версия. Может быть, Агнес Грей и Энн Бронфен действительно были одним и тем же человеком.

Я припарковала «порше» и вышла. В первый раз никто не подглядывал из-за шторы, когда я заходила в калитку. Я поднялась на крыльцо и позвонила. Подождала. Прошло несколько минут. Я подошла к перилам и посмотрела на заднюю часть участка. В дальнем конце подъездной дорожки был гараж на одну машину. К нему был присоединен сарайчик для инструментов и темно-зеленый сарай для рассады с большим красивым висячим замком, висящим на петле в открытом виде.

Я услышала, как позади меня открылась дверь.

— О, добрый день. Это вы, мистер Бронфен? — спросила я, поворачиваясь.

Человек в дверях оказался кем-то другим, хрупким старичком, излучавшим нерешительность. Он был тощим и сутулым, с узкими плечами, пальцы изогнуты от артрита.

На нем была застиранная фланелевая рубашка, вытертая на локтях, и пара штанов, которые доходили ему до середины груди.

— Его нет. Вам придется зайти еще.

Его голос был скрипучим и дрожащим.

— Вы не знаете, когда он вернется?

— Где-то через час. Вы как раз с ним разминулись.

— Ой, как плохо. Я из строительной фирмы, — сказала я фальшивым теплым голосом.

— Думаю, мистер Бронфен хочет сделать пристройку к сараю на заднем дворе. Он просил меня взглянуть. Может, мне просто сходить туда и посмотреть, что к чему?

— Делайте, как вам удобней, — сказал он, и закрыл дверь.

С бьющимся сердцем я пересекла двор, понимая, что мое время будет ограничено. Патрику Бронфену не понравится, что я сую нос в его дела, но, если я потороплюсь, он ни о чем не узнает.

Сарай был небрежно поставлен на цементный фундамент, который делал что-то вроде зигзага между гаражом и домом. Это выглядело как работы, выполненные без разрешения и не по правилам. Учитывая уклон заднего двора и подпорную стенку на границе участка, Бронфену нужно было пригласить целую бригаду инженеров, прежде чем открыть первый мешок с цементом.

Я вытащила из петли болтающийся замок и вошла. Сарай был, наверное, три на четыре метра, там пахло землей, торфяным мхом, глиной, смешанными с запахом удобрений.

Окон не было, и уровень освещения упал более, чем наполовину. Я огляделась во мраке в поисках выключателя, но, видимо, в сарае не было электропроводки. Я рылась в сумке, пока не нашла фонарик, и посветила вокруг. Луч осветил большое количество крючков на стене, на которых висели садовые инструменты. У стены стояла газонокосилка. Там был двухметровый рабочий стол, с поверхностью, уставленной глиняными горшками, совками, заваленной просыпанной землей и пустыми пакетиками от семян. Под столом я увидела дыру в подгнившем дереве, где обшивка была сдвинута в сторону.

Справа был продолговатый деревянный ларь с крышкой на петлях, высотой до колена, похожий на хранилище инструментов. Квадрат свежевырезанной фанеры был прибит к одному концу. Сверху были навалены большие пластиковые мешки с мульчей и удобрениями. Один из мешков был порван, и дорожка мульчи высыпалась на потрескавшийся цементный пол. Следы показывали, что ларь протаскивали вперед, а потом вернули назад. Я подумала о содранных пальцах и поломанных ногтях Агнес.

Подняла голову и сказала «Эй!», просто чтобы проверить уровень звука. Звук был приглушенным, будто его поглотили тени. Поробовала еше раз. «Эй?» Никакого эха.

Сомневаюсь, что звук достигал более двух метров за пределами сарая. Если бы я похитила наполовину слабоумную старушку, это было бы прекрасным местом, чтобы держать ее, пока я не решу, что делать дальше.

Я установила фонарик на столе и начала снимать с ларя десятикилограммовые мешки, складывая их в сторонку. Очистив крышку, я подняла ее и заглянула внутрь. Пусто.

Я взяла фонарик и осмотрела шершавую внутреннюю поверхность. Пространство было размером с гроб и сделано так небрежно, что воздух мог легко проходить внутрь и поддерживать жизнь, хотя бы какое-то время. Я водила фонариком из угла в угол, но никаких доказательств, что в ларе кто-то лежал, не было. Я закрыла крышку и уложила мешки на место. Ползая на четвереньках, я обследовала пространство вокруг ларя. Ничего. Я никогда не смогу доказать, что Агнес Грей была здесь.

Собираясь встать, я вдруг почувствовала неприятный запах, сладковатый и затхлый. От подсознательного узнавания волосы на загривке встали дыбом. Мой рот перекосило от отвращения. Это был запах дохлой белки, застрявшей в трубе, гниющих остатков крысы, оставленных кошкой на крыльце, какого-то создания, которое будет ароматизировать ваши ночи, пока не завершится естественный процесс разложения. Боже. Откуда он идет?

Я поднялась на колени и поползла вдоль стола, пока не нашла совок. Снова нырнула под стол, проводя пальцами по цементному полу. Цемент был пористым, размягченным с годами, рыхлым. Я нашла участок с наиболее раскрошившимся раствором и начала копать совком. Выключила фонарик и работала наощупь, используя обе руки. Под твердой поверхностью оказалось что-то похожее на влажный песок, как будто туда проникли грунтовые воды, размывая цемент. Запах стал сильнее. Там было что-то мертвое.

Я снова включила фонарик, копая вправо, где были видны две горизонтальные трещины.

Поробовала долбить цемент, больше повреждая совок, чем продвигаясь. Я опять встала, оглядывая стол, в поисках более эффективного инструмента. Заметила на крючке мотыгу с короткой ручкой. Поползла назад к своей маленькой шахте и начала работать всерьез. Я производила столько шума, что опасалась, что соседи начнут жаловаться. Большой кусок цемента отвалился. Я выгребла немного обломков и почувствовала какое-то сопротивление, то ли корни, то ли арматуру. Снова включила фонарик.

— О, черт…

Я смотрела на косточку человеческого пальца. Попятилась на четвереньках и врезалась в газонокосилку. Втянула воздух сквозь зубы. Боль в ушибленном локте была неплохим отвлечением, учитывая обстоятельства. Я выключила фонарик и поднялась на ноги. Загородила дыру мешком мульчи и забрала свою сумку.

Всхлипывая, я выскочила из дверей, повесила замок на место и устремилась прочь от сарая.

Какое-то время я могла только дрожать, хлопая себя по рукам, чтобы восстановить кровообращение. Ходила по кругу, пытаясь сообразить, что мне делать. Глубоко дышала.

Боже, это было отвратительно.

Судя по тому, что я успела разглядеть, кость пролежала там много лет. Запах не мог исходить от нее, но что же там было еще? В угасающем свете дня казалось, что зигзагообразный фундамент светится. Кто-то добавлял пристройки, время от времени.

Сначала первый сарайчик был присоединен к гаражу, потом сарай для рассады был пристроен к нему. От стены сарая отходила площадка, где были сложены дрова.

Если считать, что Энн Бронфен стала Агнес Грей, то тело должно принадлежать Шейле.

Бронфен заявлял, что его жена сбежала с Айрин, но я не верила ни одному его слову.

Я содрогнулась всем телом, подумав о пальце. Никакой плоти не осталось. Я помотала головой и сделала два глубоких вдоха, отключая свою чувствительность. Где-то здесь должны быть другие ответы.

Я вернулась к входной двери и постучала. Подождала, горячо надеясь, что Бронфен еще не вернулся. Наконец, старичок прошаркал к двери и открыл ее. Мне пришлось прокашляться, чтобы заговорить более-менее нормальным голосом.

— Снова я. Можно зайти и подождать мистера Бронфена?

Старик приложил к губам шишковатый палец, обдумывая мою просьбу. В конце концов, он кивнул и заковылял по коридору. Я последовала за ним, быстро взглянув на часы. Я пробыла в сарае двадцать минут. У меня еще было много времени, если только я пойму, что искать.

Старичок дохромал до гостиной.

— Вы можете посидеть здесь. Меня зовут Эрни.

— Приятно познакомиться, Эрни. Куда поехал мистер Бронфен? Он что-нибудь говорил?

— Нет. Не думаю. Наверное, он скоро придет.

— Хороший дом, — сказала я, оглядывая гостиную.

Опять я вру. Дом был убогий и пропах вареной капустой и записанными штанами. Мебель, похоже, стояла здесь с начала столетия. Когда-то белые занавески висели жалкими клочками. Обои в коридоре, с рисунком из фиалок, распространялись во всех направлениях.

Клотильде повезло, что ее сюда не приняли.

Слева лестница вела на второй этаж. Мне была видна столовая с декоративными тарелками на стене. Я направилась в заднюю часть дома, пройдя мимо дверцы, которая, наверное, вела в маленькую кладовку под лестницей. Напротив была дверь в подвал.

— Где здесь кухня? Мне нужно вымыть руки.

Но я разговаривала сама с собой — Эрни прошаркал в гостиную, совершенно забыв обо мне.

Кухня была прототипом «до того» для любого журнала домашнего ремонта.

Стойки с треснутой плиткой, черные и белые плитки на полу, коричневое дерево, раковина в пятнах и протекающий кран. Кто-то, в небрежной попытке обновления, покрыл обои современным виниловым эквивалентом: бледно-зеленые овощи и фрукты, перемешанные с белыми и желтыми ромашками. Возле плинтуса полоски винила закручивались вверх.

Я заглянула в кухонную кладовку. Полки были заняты огромными банками с кукурузой и горошком. Я зашла внутрь и стояла, глядя на кухню из полузакрытой двери.

Айрин Бронфен было четыре, когда ее увезли. Я присела на корточки, мои глаза оказались на уровне дверной ручки. Я вернулась в коридор. Дверца в кладовку под лестницей была заперта. Может быть, Айрин любила там играть. Я присела, глядя в сторону кухни. С этой точки не очень хорошо видно.

Убийства, очень часто, домашние дела. Алкоголь является фактором больше, чем в шестидесяти процентах. Тридцать процентов орудий убийства в этих случаях — кухонные ножи, которые существовали еще до изобретения пороха и не нуждаются в регистрации.

По своему удобству кухня — любимое место для преступления страсти в наши дни.

Вы можете сидеть там со своими любимыми, доставать пиво из холодильника, добавлять лед в скотч. Когда ваша супруга или супруг делают слишком умное замечание, ставки могут возрастать до тех пор, пока вы не потянетесь за ножом и не выиграете спор.

Я прошла через кухню. В задней части дома была небольшая внутренняя веранда, где стояла древняя стиральная машина. Водогрей тоже был там, слишком маленький, чтобы предоставлять достаточное количество горячей воды для жильцов.

Айрин в четыре года была где-то в этом доме. Могу поспорить, что она играла с чайным сервизом. Что она говорила? Что краска текла по стене и испортила все фиалки.

Я подумала о ее фобиях: пыль, пауки, закрытые пространства. Я стояла в дверях, глядя через кухню в коридор. Обои в кухне заменили, но потолок не тронули. Должно было быть время, когда все было одинаковым. Я проверила плинтус около места, где когда-то стоял ящик для льда. В стене над ним была маленькая дверца наружу, через которую доставляли лед. Следующая секция стены была ровной, от пола, до потолка. Я обратила свое внимание на место, где виниловые обои внизу отставали от стены. Я наклонилась и отогнула кончик. Под ними были обои с розочками. Под этим слоем снова были обои с фиалками. Я ухватилась за край виниловых обоев и дернула вверх. Полоска издала чмокающий звук, отрываясь от стены, вместе с частью обоев с розами.

Стали видны потеки ржавого цвета, тускло-коричневые ручьи, протекающие через поля фиалок, коричневые брызги, впитавшиеся в бумагу и в штукатурку под ней. Кровь хлестала фонтаном, растекалась высоко по стене, проникала всюду. Попытки смыть ее не помогли и второй слой обоев был наклеен поверх первого. Потом третий. Интересно, позволяет ли современная технология доказать связь между кровью здесь и телом, похороненным под фундаментом?

Лотти ушла первой. Ее смерть, наверное, признали естественной, если она похоронена вместе с остальными. Эмили должна была быть следующей, ее голова была «разбита падающими кирпичами». А потом — Шейла, с историей для прикрытия ее исчезновения. Это должно было быть убийство, которое видели Агнес и Айрин. Бронфен, наверное, придумал историю, что она сбежала. Сомневаюсь, что остались какие-нибудь соседи, которые могут подтвердить последовательность событий. Или вспомнить, что Бронфен говорил им тогда.

Какую-нибудь благовидную историю, чтобы объяснить исчезновение.

Агнес была в изгнании много лет, защищая Айрин. Интересно, что заставило ее вернуться в дом? Возможно, после сорока с лишним лет, она думала, что опасность миновала?

Какими бы ни были ее мотивы, она сейчас мертва тоже. И Патрик, дорогой братишка Патрик, единственный, кто остался.

Я услышала, как хлопнула входная дверь.