«Управляемый хаос» и образование СССР

III. Начало Гражданской войны

Читатели, учившиеся в советских школах, помнят, как вопрос о начале Гражданской войны трактовался в учебниках той поры. Возникновение вой­ны связывалось с мятежом чехословацкого корпуса в мае—июне 1918 года. Выступление испытанного в боях и хорошо организованного войскового соединения было поддержано странами Антанты; чехословаки и их российские союзники захватили огромную территорию от Волги до Владивостока. Состав российских союзников чехословаков был пестрым: в борьбе с большевиками участвовали умеренные социалисты и монархисты, сторонники создания национальных автономий и их противники, боровшиеся за «единую и неделимую Россию».

Подобная датировка времени начала Гражданской войны несла и идеологическую нагрузку: ответственность за ее возникновения возлагалась на «международный империализм»; причиной Гражданской войны была империалистическая интервенция (эта интерпретация событий заметна уже и в большевистской пропаганде того времени). Неудивительно, что в Советской исторической энциклопедии отсутствовала большая статья «Гражданская война», но зато имелась обстоятельная статья, посвященная иностранной военной интервенции и гражданской войне.[14] Такая концепция была полезна и для обобщенного описания самых разнообразных вооруженных конфликтов на постимперской территории: все они объяснялись действиями империалистических держав, осуществлявших комбинированные походы против Советской России.

Но не только коммунистическая идеология, влиявшая и на участников событий, и на исследователей, заставляла советских историков обращать особое внимание на этот хронологический рубеж. С мая-июня 1918 года Гражданская война охватила огромные территории, а отдельные очаги разных по своему характеру конфликтов, иногда большие, иногда тлеющие, слились в громадный пожар междоусобной борьбы. Во многом это было следствием массовых крестьянских и казачьих антибольшевистских восстаний, которые были вызваны введением продовольственной диктатуры и репрессивной политикой большевиков. В этих восстаниях участвовали и представители различных национальных групп, которые, как правило, выдвигали лозунги автономии.

Кроме того, война с лета 1918 года приобретает иной характер. Ранее и большевики, и их временные союзники (анархисты, максималисты, левые эсеры), и их противники опирались преимущественно на отряды добровольцев. Теперь же речь шла о «фронтовой войне», победу все чаще обеспечивали регулярные войска, создававшиеся в результате мобилизаций. Конечная победа определялась тем, кто быстрее и эффективнее мобилизует ресурсы подконтрольных территорий. Наряду с прочими факторами играла тут свою роль и мобилизация этничности.

Вместе с тем уже и в советское время некоторые авторитетные историки связывали начало Гражданской войны с событиями октября—ноября 1917 года.[15] Действительно, если в одних регионах приход большевиков и их союзников к власти был сравнительно мирным, то в иных случаях имели место малые (сравнительно малые) гражданские войны. Достаточно вспомнить обстрел Кремля большевистской артиллерией, вооруженную борьбу в казачьих районах, создание Добровольческой армии на Дону. Усилилась и дезинтеграция империи: лидеры одних национальных регионов вступили в борьбу с большевиками, другие же не желали допустить втягивания своих территорий в Гражданскую войну. Так, кавказские политики обосновывали необходимость дистанцирования от России, а потом и провозглашения независимости Закавказья, стремлением не допустить в регион смуту, бушующую на севере[16], хотя в действительности большую роль играли и другие факторы, в том числе и давление на них Османской империи, стремившейся оторвать Кавказ от России.

Нельзя не вспомнить и войну, начатую в декабре 1917 года Советом народных комиссаров против украинской Центральной рады. Немалая часть современных украинских историков предпочитает не использовать термин «гражданская война», они пишут о «большевистско-украинской войне», являвшейся частью «украинской революции», но существует и иное мнение. Невозможно отрицать, что в ходе этой вооруженной борьбы украинцы сражались с украинцами, причем в рядах противников Центральной рады были не одни только большевики — так, огромную роль в борьбе с ней играли левые эсеры и анархисты, достаточно вспомнить Нестора Махно и Марусю Никифорову. Недаром даже представители Центральной рады в то время писали о «братоубийственной войне», спровоцированной большевиками.[17] В свою очередь вооруженные отряды противников Центральной рады, отступавшие под давлением германских и австрийских войск на территорию России, способствовали брутализации, милитаризации и эскалации конфликтов в сравнительно спокойных доселе пограничных регионах, в которых местные силы пытались сохранять хоть какой-то гражданский мир. Воздействие этих украинских партизанских отрядов на ход Гражданской войны в русских губерниях трудно переоценить.[18] Впрочем, некоторые историки видят истоки российской Гражданской войны уже в августе-сентябре 1917 года. В это время и большевики, и конституционные демократы в целом склонялись к тому, что политические проблемы следует решать силовым, вооруженным путем; лагерь сторонников компромисса стремительно таял. Можно согласиться с утверждением английского исследователя С. Смита: Временное правительство потеряло власть еще до того момента, когда большевики ее захватили, а Гражданская война нарастала уже со времени дела Корнилова, которое переживалось современниками как уже начавшаяся Гражданская война.[19] Начиная с сентября некоторые Советы и созданные ими комитеты захватывали власть на местах, игнорируя Временное правительство и его представителей. Власть Керенского выглядела слабой и неэффективной даже в Петрограде: там на глазах росла преступность, а в провинции поднималась волна погромов, среди которых выделялись погромы «пьяные» — их участники громили винные склады и заводы. Погромами сопровождалось и аграрное движение, при этом конфликты крестьян с помещиками и одних групп крестьян с другими переплетались с этническими и сословными конфликтами.[20]

Особую опасность эти конфликты представляли на Кавказе, где обострились противоречия между армянами и мусульманами, между горцами и казаками. Конфликт на рынке Грозного в мае 1917 года перерос в вооруженные столкновения. Горцы нападали на нефтяные промыслы и казачьи станицы, на железнодорожные поезда, а казаки обстреливали аулы из артиллерии… Под влиянием тревожных вестей, поступавших с Северного Кавказа, целые соединения Кавказского фронта уходили из действующей армии, чтобы принять участие в борьбе против горцев.[21] Историки обычно указывают на роль аграрного вопроса в разложении фронта: солдаты тянулись домой, опасаясь, что землю разделят без них. Но и этнические конфликты порой побуждали фронтовиков думать о скорейшем возвращении на родину.

Сами по себе отдельные конфликты, даже очень острые, вовсе не обязательно переросли бы в гражданскую войну, но таких конфликтов было много, а порой они лишь усиливали друг друга.

Не меньшую опасность, чем такие конфликты, представляли для Временного правительства укрепляющиеся структуры власти в национальных регионах. Особую обеспокоенность вызывали у его министров Финляндия и Украина.

Великое княжество Финляндское было автономной частью Российской империи, оно имело свои законы, свою денежную единицу, свой парламент, свое правительство. Самодержец всероссийский был для финнов конституционным монархом. Правда, права Финляндии царским правительством урезались, но после Февральской революции они были восстановлены. Для финских политиков этого уже было недостаточно, они требовали большей власти, большей степени свободы. Ситуация осложнялась и тем, что Финляндия была буквально набита российскими войсками, прикрывавшими Петроград, а Гельсингфорс являлся главной базой Балтийского флота. Февральская революция в Финляндии не была мирной, немало офицеров, прежде всего морских, были убиты. Это предопределило особую политическую радикализацию военнослужащих местных гарнизонов, недаром Ленин, планируя восстание в Петрограде, рассматривал их как важнейший ресурс. Все это переплеталось с социальным конфликтом внутри финского общества: социал-демократы и профсоюзы, предъявляя требования местной буржуазии, опирались на поддержку воинственных российских солдат и матросов, дисциплина которых, впрочем, падала. Это подталкивало и осторожную деловую элиту Финляндии к отделению от России. Историки пишут о процессах «многомерной радикализации» Финляндии, контроль над которой Временное правительство потеряло еще до своего свержения. Дредноуты и крейсера Балтийского флота, гарнизоны русских крепостей попросту отказывались выполнять распоряжения Керенского еще до прихода большевиков к власти, и их невозможно было использовать для борьбы с финским сепаратизмом.[22] Большевики, придя к власти, признали независимость Финляндии, правда, они надеялись, что местные революционеры захватят власть, опираясь на российские войска. В начале 1918 года началась гражданская война в Финляндии, в которой красные финны были побеждены белыми, действовавшими в союзе с германскими войсками.

Не меньше хлопот Керенскому доставляли и власти в Киеве. К осени Временное правительство фактически уже признало автономию Украины, но Центральная рада наращивала свои требования к Петрограду. Сепаратисты в раде были тогда в меньшинстве, доминировал лозунг провозглашения федеративного устройства России, в этом отношении Центральная рада даже пыталась выступать в качестве лидера всех национальных движений России, собрав их съезд в Киеве (любопытно, что при этом указывалось на историческую роль Киева в создании общероссийской государственности). Но федерация понималась различными участниками политического процесса по-разному, нередко речь фактически шла о преобразовании России в конфедерацию, члены которой могли бы иметь свои военные формирования. Лидеры украинских социалистов, возглавлявшие Центральную раду, бросили вызов власти Временного правительства, вступив в союз с местными большевиками, фактически использовав последних в качестве тарана во время борьбы в Киеве, а затем захватили власть в регионе. Это, как мы уже видели, не предотвратило распространение внутренней войны на украинские территории.

Как видим, и до октября 1917 года трещины разной величины и глубины становились все виднее на политической карте России, однако потребовалось время, чтобы они превратились в непроходимые пропасти.

Некоторые историки относят начало междоусобицы даже к более раннему времени. Британский исследователь Джонатан Смил датирует начало «российских гражданских войн»… 1916 годом.[23] Если стать на эту точку зрения, то не революция предшествовала Гражданской войне, а Гражданская война — революции.

Такая интерпретация выглядит намеренно эпатирующей, но у исследователя есть серьезные аргументы. В 1916 году на территории современных государств Средней Азии произошло восстание, вернее было бы даже говорить о нескольких восстаниях, имевших и разный ритм, и разные глубинные причины.[24] Непосредственным поводом стала мобилизация азиатских «туземцев» на тыловые работы. Большинство российских мусульман не подлежали призыву на военную службу, они считались для этого недостаточно надежными. Исключение составляли татары и башкиры, ранее всех интегрированные в империю (башкиры долгое время составляли своего рода военное сословие, наподобие казаков). Указ о мобилизации на тыловые работы был одним из самых непродуманных решений в российской истории — а в истории нашего отечества таких решений было немало. Неумелая реализация этого указа лишь усугубляла это положение, мобилизация сопровождалась плохой организацией и всевозможными коррупционными действиями и русской администрации, и местных элит, «решавших вопрос» за взятки.

В разных районах неприятие указа накладывалось на местные конфликты. Территория региона была объектом колонизации; сначала возникли казачьи станицы, затем появились села русских и украинских переселенцев. Кто-то из них официально получал землю, кто-то действовал методом самозахвата. В любом случае страдали интересы местного населения, терявшего сельскохозяйственные угодья и традиционные места кочевий. Политика колонизации расширилась во времена П. А. Столыпина, который желал и уменьшить земельный голод в центре империи, и усилить русское присутствие на ее окраинах. Это была политическая бомба замедленного действия: при любом кризисе в регионе противоречия между «туземцами» и «колонизаторами» неизбежно обострились бы. Мобилизация же придала в 1916 году конфликту форму силового противостояния.

Кое-где волнения переросли в восстания, особенно острыми они были на территориях нынешнего Казахстана и Киргизии. Отряды повстанцев, которыми иногда руководили представители традиционных элит, громили казачьи станицы, села и деревни переселенцев. Восставшие часто не щадили мирное население, грабили и насиловали, обращали в рабство. Тысячи людей были убиты. Но ответная реакция была еще более жестокой — регулярные войска, казаки и вооруженное властями крестьянское ополчение нападали на «туземцев», не делая исключения и для тех, кто не участвовал в восстании. У киргизов и казахов отбирали земли и скот, а сотни тысяч людей вынуждены были бежать, спасая свою жизнь, в Китай, где они оказались в ужаснейшем положении. Никто точно не знает общее число жертв, некоторые историки говорят о миллионе погибших, что, скорее всего, является преувеличением, но масштаб катастрофы был во всяком случае огромным. Некоторые же полевые командиры повстанцев продолжали борьбу до Февральской революции, когда Временное правительство объявило амнистию восставшим.

Новые власти отнесли причины восстания к грехам «старого режима» и призвали народы региона к дружной работе на благо новой России, но туркестанцы с тревогой ждали неизбежных катастроф. Даже программа демократизации, объявленная революцией, пугала европейских жителей азиатских территорий: было ясно, что они окажутся в явном меньшинстве. Неудивительно, что русские солдаты туркестанских полков, находившиеся на фронте, горевали, узнав об отречении Николая II: они имели все основания опасаться за жизнь и благополучие своих семей.[25] Сложнейший рисунок вооруженных конфликтов в регионе в 1917—1918 годах определялся не только политическим и классовым, но и этническим и религиозным составом населения. Так, например, лозунг «Земля крестьянам» мог в Азии означать — земля российским крестьянам. Неудивительно, что современники (включая и часть видных большевиков), а затем и некоторые историки именовали события в Туркестане «колониальной революцией»: лозунги антиимпериалистической борьбы фактически использовались для консервации некоторых дореволюционных порядков.[26]

Подобная интерпретация все-таки упрощает картину борьбы: представителей одной и той же этнической группы можно было встретить в противостоящих друг другу лагерях. Да и ситуация была очень нестабильной: вчерашний союзник оказывался противником, а враг превращался в союзника. Ополчение, состоящее из русских и украинских крестьян, например, сначала было опорой красного Ташкента, а затем оказалось в стане его врагов. Часто же выбор союзников определялся желанием выжить, что обусловливалось возможностью контролировать и распределять продовольствие, которого в крае катастрофически не хватало. Туркестанские большевики, долгое время отрезанные от центра страны фронтами Гражданской войны, несмотря на серьезные внутренние конфликты и многочисленные ошибки, умели вовремя находить временных союзников, также боровшихся за выживание. Это были то местные армяне (небольшая, но хорошо организованная и вооруженная община, чувствовавшая себя незащищенной в мусульманском окружении); то австрийские и немецкие военнопленные, для которых дорога домой была закрыта фронтами Гражданской войны; то некоторые полевые командиры басмачей, которые враждовали с иными главарями отрядов (поводов для такой вражды было предостаточно: узбеки враждовали с киргизами, туркмены — с узбеками, кочевники — с земледельцами, горцы — с жителями долин, мусульманские реформаторы — с традиционалистами, панисламисты — с пантюркистами, сторонники бухарского эмира — с его противниками…).

Краткая характеристика ситуации в Туркестане позволяет поставить и другой вопрос: что определило исход того сложнейшего комплекса конфликтов, который мы именуем Гражданской войной?