«Управляемый хаос» и образование СССР

V. Гражданская война или гражданские войны?

В советской историографии Гражданская война описывалась прежде всего как классовый конфликт. Имперское измерение гигантского и сложнейшего комплекса вооруженных конфликтов, разворачивающихся на огромных территориях Евразии, нередко недооценивалось историками. Сейчас же — вследствие так называемого «имперского поворота» — некоторые исследователи предлагают описывать Российскую революцию как революцию «имперскую» или даже как «Великую имперскую революцию».[39] Другие уделяют особое внимание процессам «деколонизации», запущенным Первой мировой войной.[40] Иные историки предпочитают говорить не об одной Гражданской войне, а о гражданских войнах. Упоминавшийся уже британский исследователь Джонатан Смил, например, пишет о «российских» гражданских войнах, включая в их перечень и вооруженные конфликты между различными государственными образованиями, возникшими на территории бывшей Российской империи. Нельзя отрицать, что важнейшим из этих конфликтов было противостояние красных и белых, но часть из этих конфликтов не имела непосредственного отношения собственно к нему.

К тому же слова «белые» и «красные» нельзя употреблять как точные определения. И красные, и белые имели множество оттенков. Одни силы, именовавшиеся «белыми» в большевистской пропаганде, не использовали это слово для самоназвания, а другие вообще вели борьбу против Совета народных комиссаров под красным флагом, а иногда и под большевистскими лозунгами: это было присуще многим крестьянским и красноармейским восстаниям. Нередко «красные» сражались с «красными», порой крестьянские восстания направленные против «коммунистов», поддерживали «большевиков», иногда же «хорошему» Ленину противопоставлялся «плохой» Троцкий.[41] Да и противостояние красных и белых, как мы уже неоднократно видели, не было единственным вооруженным конфликтом на пространстве распадавшейся Российской империи: столкновения между различными сословными, этническими и религиозными группами, а также исключающие друг друга проекты национального строительства, проявлявшееся в создании новых национальных государственных образований, оказывали воздействие на войну белых и красных и, в свою очередь, испытывали ее влияние.

На территорию Закавказья, например, Красная армия, опиравшаяся на местных коммунистов, вступила в 1920 году. По решению Москвы были советизированы Азербайджан, а затем и Армения, терпевшая в это время поражения от турок. Хотя Грузия была более успешна в строительстве национального государства, но и она не могла долго сопротивляться советским войскам и была ими оккупирована в 1921 году.

Но и до прихода Красной армии регион не был мирным. В 1918 году турецкие войска возобновили военные действия, прерванные Брестским миром, что привело к появлению независимых государств — Грузии, быстро переориентировавшейся на Германию, Азербайджана, пользовавшегося поддержкой Османской империи, и Армении, фактически лишенной союзников и оказавшейся в наиболее сложном положении. Это не остановило наступление турок, которые с помощью азербайджанцев и других мусульман региона заняли Баку и стали наступать в Дагестане.[42] Окончание Первой мировой войны в ноябре положило конец прямому продвижению Османской империи, но это не принесло мира в Закавказье; не помогло и прибытие в регион контингентов британских войск. Этнографическая карта Кавказа была столь сложной, что даже опытные, компетентные и терпеливые дипломаты вряд ли могли препятствовать вооруженным столкновениям, к тому же полевые командиры на местах могли выступать и в роли самостоятельных политических акторов, корректирующих планы строителей независимых государств. Началась армяно-грузинская война, которая принесла победу Грузии, возобновились армяно-азербайджанские конфликты — в них не было победителей. Грузинские войска вели военные действия в Южной Осетии и Абхазии, а в Сочинском округе, как уже отмечалось, начались боевые столкновения грузин с белой Добровольческой армией. В 1920 году началась армяно-турецкая война, которую в Турции описывают как часть войны за независимость (одновременно турецкие войска сражались и с греческой армией). Война закончилась победой Турции; Армения напрасно надеялась на помощь держав, победивших в Мировой войне, последние не были готовы своими вооруженными силами гарантировать соблюдение уже подписанного ими Севрского мирного договора, который мог бы значительно увеличить армянские территории. Кемалистская Турция, бросавшая вызов созданной победителями Версальской системе, становилась геополитическим союзником советской России, которая оказывала Анкаре помощь. Впрочем, это не исключало столкновений с союзниками: Красная армия, занявшая с боями большую часть Грузии, пришла на помощь тем грузинским войскам, которые обороняли от турок Батум, и, в отличие от Карса и Ардагана, эта область не вошла в Турцию.[43]

Многочисленные конфликты на Кавказе создавали предпосылки для большевизации региона. К тому же и советизированные Азербайджан, Армения и Грузия имели первоначально статус независимых республик, и часть местных коммунистов искренне хотела этот статус сохранить.[44]

В действиях многих акторов переплетались национальные, социальные и политические мотивы. Латыши, например, представляли собой наиболее большевизированную этническую группу на территории, контролируемой большевиками: хотя в РКП(б) в 1922 году было всего 9,5 тысяч латышей, что составляло примерно лишь 2,5 % от общего числа членов партии, но на каждую тысячу латышей приходилось 78 партийцев, то есть почти 8 % латышей, находившихся на советской территории, имели партийные билеты. Довольно много было членов партии среди литовцев, поляков и эстонцев — соответственно 32, 16 и 11 на каждую тысячу. Большую часть членов партии составляли великороссы — 72 %, но они составляли лишь доли процента от общей численности этой этнической группы — 0,38 %.[45] Можно объяснить революционность поляков и прибалтов тем, что среди них был велик процент промышленных рабочих, эвакуированных вглубь империи в 1915 году, во время германского наступления (только из Риги было вывезено 150 предприятий). Часть эвакуированных и беженцев была революционно настроена и ранее, а для других желание примкнуть к правящей партии, в руководящих органах которой находилось немало их земляков, была тактикой выживания в чужой, иногда враждебной среде. Но и на этом фоне латыши особенно выделяются.

Особенно важна была роль латышских стрелков, полки которых были сформированы еще в 1915 году. Они обеспечивали захват власти на Северном фронте, наиболее близком к Петрограду, они участвовали в разгоне Учредительного собрания, они охраняли Кремль, когда там разместилось большевистское руководство, они подавляли выступление левых эсеров в июле 1918 года, они сражались на Восточном фронте, они упорно пытались установить советскую власть в Прибалтике, они сыграли решающую роль в разгроме Деникина, они штурмовали Перекоп. В большевистской пропаганде, а потом и в советской историографии латышские стрелки описывались как отважные, дисциплинированные и убежденные интернационалисты, представляющие собой авангард мировой революции.

Действительность была более сложной. В стихотворении латвийского поэта Александра Чака описывалась временная остановка латышских стрелков, возвращавшихся с врангелевского фронта, в провинциальном российском городе. Городские большевики встречают стрелков как героев, но внезапно местный чекист видит на штабном вагоне эшелона среди множества красных флагов небольшой красно-бело-красный латвийский флаг. Он гневно обличает это проявление буржуазного национализма, что в свою очередь вызывает ответную острую реакцию стрелков, которые угрожают бдительному чекисту самосудом. Они ясно дают понять, что участие в Гражданской войне было для них борьбой за независимую Латвию: победа белых такой сценарий совершенно бы исключала.[46] Художественное произведение не всегда является надежным источником, к тому же в межвоенной Латвии именно такой образ латышских стрелков был востребован, подобная версия устраивала и власти, и многих ветеранов.

И все же весьма вероятно, что такой эпизод действительно имел место. Большая часть стрелков, переживших Гражданскую войну, вернулась в Латвию. Там некоторые из них вступили в военизированную национальную организацию.

Многие люди, которые воспринимались как стопроцентные красные, по сути были союзниками большевиков, преследующими свои цели и в тех случаях, когда они использовали коммунистическую риторику.

Борьба белых и красных имела свою специфику в казачьих районах, в которых казаки вовсе не составляли большинства населения. Здесь нередко политический выбор определялся конфликтом поколений: молодые фронтовики-казаки выступали против стариков, представителей традиционной власти. Но часто этот выбор зависел от сословной принадлежности: для не казачьего населения областей красные порой казались естественными союзниками, первоначально даже бывало, что села иногородних встречали красногвардейцев торжественным крестным ходом, что приводило в замешательство комиссаров отрядов.

Борьба в регионе подпитывалась и тем, что казаки часто владели землей, которую арендовали у них иногородние, во время революции последние требовали передела. Такого рода конфликт можно было интерпретировать как классовый, хотя такая характеристика и была неточной; нередко весьма зажиточные иногородние, которых в иной ситуации окрестили бы «буржуями», оказывались в лагере противников казаков и белых. Казаки и иногордние, казалось, принадлежали к разным мирам, межсословные браки, например, были редки. Этот конфликт имел и этническое измерение: среди иногородних было немало выходцев из малороссийских губерний; казаки считали, что они воюют прежде всего с «хохлами», а украинские коммунисты проводили мобилизацию, призывая к войне с донскими казаками; они полагали, что именно такие лозунги найдут отклик. В некоторых же донских округах арендодателями земли были калмыки-казаки, а арендаторами — русские и украинские иногородние. Переплетение имущественных, сословных и этнических конфликтов придавало войне особенно жестокий характер, это был порой вопрос жизни и смерти не только для военнослужащих, но и для членов их семей. Неудивительно, что лучшие соединения красной кавалерии возникли на основе партизанских отрядов, созданных в этих местах. Неудивительно, что и многие казаки-калмыки вместе с семьями бежали из региона, когда его покидали белые…[47]