«Управляемый хаос» и образование СССР

VII. Выход из Гражданской войны и образование СССР

Выход из Гражданской войны был сопряжен со множеством трудностей, в различных национальных регионах он имел свою специфику, они по-разному и в разное время выходили из вооруженных конфликтов.

В 1920 году произошли восстания на территориях, только что занятых красными.

В мае-июне в Гяндже восстали солдаты советизируемой азербайджанской армии, которую большевики пытались интегрировать в Красную армию и использовать в конфликтах с Грузией и Арменией. Противостоящие друг другу силы использовали артиллерию, для подавления восстания красные перебросили несколько бронепоездов; в результате этих боев город был почти полностью разрушен.

В том же году произошло новое восстание терских казаков, возмущенных тем, что советские власти вновь заставили их покинуть несколько станиц, занятых горцами. Восстание это, угрожавшее связи с только что присоединенным Азербайджаном, было жестоко подавлено, при этом большевики пользовались поддержкой чеченцев, заселивших покинутые станицы: «Горцы в этот момент оказались, к стыду казаков, более достойными гражданами России», — утверждал Сталин, обращаясь к съезду народов Терской области. Впрочем, союзника было сложно контролировать: «Горцы поняли это так, что теперь можно терских казаков безнаказанно обижать, можно их грабить, отнимать скот, бесчестить женщин», — признавал нарком.[55]

И вчерашний союзник превращался в противника. Началось восстание в Дагестане и Чечне (1920—1921). Повстанцы получали поддержку из Грузии. Красные войска, использовавшие броневики и артиллерию, несли немалые потери. В 1924—1925 годах произошло новое восстание в Чечне, при подавлении которого также использовалась авиация. Успокоение в этом регионе было относительным, горцы сохраняли немало оружия, а попытки его изъять приводили лишь к новым конфликтам (в Чечне к 1926 году было изъято более 25 тысяч винтовок; в Дагестане, по оценкам чекистов, на руках у населения находилось до 100 тысяч стволов).[56] В феврале 1921 года, в то время когда советские войска уже наступали в Грузии, в Армении началось восстание, большевики потеряли контроль над Ереваном и некоторыми районами этой страны; он был восстановлен лишь в апреле.

Советизация Грузии также сопровождалась восстаниями: так уже в 1921 году произошли восстания в Сванетии, Кахетии и Хевсуретии. Они были подавлены, но некоторые повстанцы продолжали партизанскую войну до 1924 года, когда в Грузии вспыхнуло новое масштабное восстание, при подавлении которого также использовались артиллерия и авиация.

В ноябре 1921 — феврале 1922 года происходило восстание в Карелии, поддержанное финскими добровольцами.

С 1921-го по 1925 год происходили восстания в Якутии.

Напряженной была и советско-польская граница, антибольшевистские отряды заходили на советскую территорию, а большевистские партийные организации и спецслужбы поддерживали партизан, активно действовавших на территории Польши до 1925 года.

Продолжалась война и в Средней Азии. В конце 1921 года басмачи захватили Душанбе, который они удерживали несколько месяцев. Лишь в 1926-м Туркестанский фронт, последний красный фронт Гражданской войны, был преобразован в Среднеазиатский военный округ. Это не означало, что военные действия в этом регионе полностью прекратились, но они приобретали качественно иной характер.

На этом основании упоминавшийся уже британский историк Джонатан Смил делает вывод о том, что «российские» гражданские войны завершились в 1926 году, после ликвидации этого последнего фронта. С этим выводом можно не соглашаться, но бесспорно одно: в начале 1920-х, во время образования СССР, многие жители различных территорий бывшей Российской империи не ощущали наступления мира.

Восстания в национальных регионах были особенно опасны ввиду того, что бо`льшая их часть происходила вблизи границ Российской империи. Это позволяло, как мы уже видели, получать внешнюю помощь. К тому же ситуация на этих территориях содержала риск интернационализации конфликтов, чего большевистское руководство всячески стремилось избежать.

Вооруженное сопротивление Красная армия и советские спецслужбы подавляли с большой жестокостью, но умиротворить национальные территории одной только силой было нельзя, сложнейшие кризисы требовали и политических решений. В некоторых ситуациях, когда сопротивление большевикам сопровождалось этническими конфликтами, большевики, как мы видели, оказывали поддержку одной из сторон. Это напоминало традиционную политику многих империй, которые властвовали, разделяя. Но большевики применяли и особые приемы властвования через разделение, которые традиционные империи использовать не могли. Сопротивление в национальных регионах они описывали, используя дискурсы классовой борьбы и гражданской войны. Противник маркировался как классовый враг, ответственность за сопротивление возлагалось на «реакционные» группы — на «национальную буржуазию», на «местных феодалов». Большевики по возможности использовали местные национальные вооруженные формирования и всегда опирались на местных коммунистов. Если же численность большевиков в регионах была удручающе мала, то они стремились большевизировать националистов, вовлекая их в партию.

Но у местных коммунистов, у старых и новых большевиков были свои интересы, а для успешного подавления врагов им нужно было больше ресурсов, больше прав принимать быстрые решения на местах. Неудивительно, что как раз в это время в районах, охваченных восстаниями, создаются национальные автономии — Дагестанская (январь 1921 года), Горская (январь 1921 года[57]), Якутская (апрель 1922 года). Без наличия этих автономий подавлять восстания было бы труднее.

Еще более деликатной была ситуация в так называемых «союзных» республиках. Советские республики Украины и Белоруссии формально не были частями РСФСР, но в условиях Гражданской войны они заключали союзные договоры, объединяли различные ведомства, прежде всего армию и транспорт. Подобная ситуация воспринималась многими как вре´менная, вызванная чрезвычайными условиями Гражданской войны. Некоторые же белорусские (и особенно украинские) коммунисты, считали, как мы уже видели, что следует сохранять независимые государства.

В годы Гражданской войны инициативу создания «союзных республик» (Украина, Белоруссия, Эстония, Латвия, Литва) иногда проявляли местные коммунисты, но национальные компартии не всегда охотно шли на это: «…политическая конъюнктура — против нашего желания — сделала нас независимою республикою», — отмечал лидер латышских большевиков П. Стучка. Часто первый шаг по созданию «союзных» республик делала Москва, преодолевая сопротивление национальных партийных работников, которые долгие годы боролись с «буржуазным национализмом» и выступали за вхождение своих республик в РСФСР. Видный деятель литовской компартии В. Мицкевич-Капсукас отмечал: «…нас забрасывали письмами. Центр требовал объявления независимости».[58] Чем же руководствовались Ленин и другие партийные лидеры, побуждавшие создавать отдельные республики? Они играли роль своеобразного «буфера» между РСФСР и враждебными государствами, дабы избежать непосредственного столкновения с последними». Видный деятель партии большевиков А. Иоффе так разъяснял белорусским коммунистам позицию партийного руководства: «Чтобы не повторять прежних ошибок, когда нам непосредственно приходилось вести борьбу с германским империализмом, мы в ЦК решили Советскую Россию отделить буферами от Европы. Но чтобы это не был барьер, отделяющий нас. Он должен [сдерживать] империалистический натиск, который будет, чтобы этот натиск находил преграду и ослабил бы силу».[59] Проект создания «договорных» республик преследовал и другие цели: проще было бы противодействовать тем, кто обвинял большевиков в воссоздании империи. К тому же такой тип отношений с государственными образованиями был более приспособлен к планам распространения мировой революций: так, казалось бы, проще будет интегрировать и те территории, которые не были ранее частью империи. Во всяком случае очевидно одно: концепция «союзных республик» была связана с ситуацией различных войн, которые в то время вела Советская Республика.

После начала советизации Азербайджана Сталин охарактеризовал модель государственного устройства так: «Советская автономия не есть нечто застывшее и раз навсегда данное, она допускает самые разнообразные формы и степени своего развития. От узкой, административной автономии (немцы Поволжья, чуваши, карелы) она переходит к более широкой, политической автономии (башкиры, татары Поволжья, киргизы), от широкой, политической автономии — к еще более расширенной ее форме (Украина, Туркестан), наконец, от украинского типа автономии — к высшей форме автономии, к договорным отношениям (Азербайджан)».[60] Вряд ли украинские коммунисты согласились бы с такой иерархией. С другой стороны, некоторые партийные работники вообще отрицали сложившиеся принципы национально-государственного устройства; Сталин в том же тексте признавал: «Некоторые товарищи смотрят на автономные республики в России и вообще на советскую автономию как на вре´менное, хотя и необходимое зло, которое нельзя было не допустить ввиду некоторых обстоятельств, но с которым нужно бороться, чтобы со временем устранить его».[61]

Непростая и очень динамичная ситуация, оценивавшаяся по-разному видными партийными работниками, стала еще более сложной после советизации Закавказья. У стран региона был уже двухлетний опыт существования независимых государств, они пытались играть роль субъектов международного права; особенно успешно в этом отношении действовала Грузия, которая незадолго до советской оккупации, в мае 1920 года, была официально признана РСФСР. Кавказские коммунисты, придя к власти, нередко подчеркивали свой особый статус, стремились сохранить контроль над рядом ведомств, вступая даже в конфликт с Москвой. Они порой настаивали на сохранении своих денежных систем, требуя при этом финансовой поддержки от РСФСР. Со своей стороны, и большевистские руководители указывали на особое положение республик Закавказья, а некоторые подписанные с ними соглашения публиковались в сборниках международных договоров, заключенных РСФСР с иностранными государствами.

Действия грузинских, украинских и иных коммунистов нельзя объяснить только обычным стремлением любых политиков иметь больше власти. Им приходилось учитывать и настроения местного населения, прежде всего национальной интеллигенции, для которой даже кратковременный опыт проживания в независимом государстве был очень важен. Для противостояния восстаниям и иным видам подрывной деятельности большевикам следовало представить убедительные и серьезные национальные проекты, приемлемые для потенциальных союзников в различных регионах. Если НЭП создавал условия для подрыва социальной базы крестьянских восстаний в русских регионах, то в регионах национальных этого было недостаточно: местные коммунисты должны были корректировать и свою национальную политику.

Русские большевики вступали в диалог со «сменовеховством» и заигрывали с идеями великодержавного патриотизма, а коммунисты национальных регионов разрабатывали свои приемы культивирования национального патриотизма и привлечения национальной интеллигенции. Украинское «поворотництво» иногда называли «украинском сменовеховством». Внешне это движение действительно напоминало русский аналог: в украинской эмиграции возникли напряженные дискуссии об отношении к советской Украине, некоторые эмигранты вернулись на родину, а многие интеллигенты, остававшиеся на Украине, стали сотрудничать с местными коммунистами, что позволяло им осуществлять важные культурные, образовательные и научные проекты. Но идеологические программы «сменовеховства» и «поворотниц­тва» были просто несовместимы друг с другом.

В 1923 году, выступая на XII съезде партии, Х. Раковский, румынский социалист болгарского происхождения, ставший во время Гражданской войны главой правительства советской Украины, с тревогой говорил о непродуманных попытках решить национальный вопрос: «Это один из тех вопросов, который — это нужно на партийном съезде открыто и честно сказать — сулит гражданскую войну, если мы по отношению к нему не проявим необходимой чуткости и необходимого понимания».[62] Для таких опасений были основания: в это время выдвигались, например, планы районирования страны, предлагавшиеся экономистами и инженерами, они пользовались поддержкой некоторых советских органов власти. При реализации одного из таких планов, обсуждавшихся в 1921—1922 годах, территория советской Украины была бы разделена на индустриальную Южную горнопромышленную и Юго-Западную сельскохозяйственную области.[63] Такого рода технократические проекты соответствовали большевистскому пафосу «рационального» и «научного» использования производительных сил и их развития, но они совершенно игнорировали все предшествующие проекты национально-государственного строительства, которые с трудом согласовывали коммунисты национальных регионов. Украинские коммунисты, например, могли отчаянно спорить относительно прав республик и планов украинизации, но планы раздела страны, формально считавшейся независимой, отрицали все.

Из большой Гражданской войны большевики выходили с трудом. Новый политический курс вырабатывался в ходе напряженных дискуссий, на которые влияла вооруженная борьба, продолжающаяся во многих регионах. Гражданский мир участники событий представляли себе по-разному. Если НЭП называли «крестьянским Брестом», считали его вынужденной и, по мнению многих большевиков, вре´менной уступкой крестьянству, то образование СССР также было важным компромиссом, который нередко воспринимался как временный и вынужденный. Различные группы коммунистов по-разному относились к договору об образовании СССР: одни считали уступки центра республикам чрезмерными, другие — недостаточными. Соответственно, создатели СССР весьма по-разному представляли себе пути дальнейшего развития Союза, что проявлялось затем и в дискуссиях о конституции СССР: влиятельные белорусские, грузинские и украинские коммунисты требовали предоставления бо`льших прав республикам. Началось преследование «национал-уклонистов» разного толка; среди них был и Х. Раковский, потерявший в 1923 году пост главы украинского правительства за свои требования существенно увеличить полномочия республик. Видный татарский коммунист М. Султан-Галиев, игравший большую роль в определении советской национальной политики в годы Гражданской войны, был даже арестован в 1923 году, его обвиняли — среди прочего — в связях с Валидовым. Но вместе с тем борьба шла и с русским «великодержавным шовинизмом», проводилась политика «коренизации кадров», что проявлялось в «украинизации», «белорусизации», «узбекизации» и т. п. Подобная политика предоставления преференций разным этническим группам проводилась не только на территориях союзных республик, но и в РСФСР.[64]

В определении условий заключения политических компромиссов в национальных регионах местные коммунисты не везде и не всегда были послушными марионетками Москвы. Да и сами коммунисты менялись во время Гражданской войны, партия становилась все более милитаризованной и жестокой, но вместе с тем она изживала радикальную и оптимистичную бескомпромиссность начального этапа революции; в начале 1920-х партийные деятели постоянно напоминали друг другу о том, что ситуация весьма отличается от 1918 года. У большевиков разных регионов был свой опыт борьбы во время Гражданской войны, и частью его был опыт налаживания отношений с национальными движениями, с национальной интеллигенцией, генерирующей различные национальные проекты, с местным крестьянством, которое находилось на разных стадиях осознания своей этнической принадлежности. Иногда же союзы заключались в годы Гражданской войны с местными полевыми командирами и даже с традиционными элитами — старейшинами, лидерами племен и родов, влиятельными исламскими авторитетами. У коммунистов национальных регионов были свои сценарии институционализации этих союзов, что проявлялось в различных проектах национально-государственного строительства на местах и в масштабах всей постимперской территории.

Коммунисты разных республик проводили политику, которая бы укрепляла их власть на местах, а это невозможно было сделать, лишь послушно выполняя директивы, в обилии поступавшие из Москвы. Порой даже посланцы центра, осознав ситуацию на местах, даже игнорировали эти распоряжения. Иногда они действовали как «централизаторы»: известно, например, что Сталин и Орджоникидзе, проводя советизацию Закавказья, не выполняли распоряжения Ленина, который призывал к проведению более осторожной политики в регионе, прежде всего по отношению к Грузии. В других же случаях они смягчали и корректировали распоряжения Москвы. А в Дагестане некоторые коммунисты предпочитали действовать не силой, а переговорами (учитывая местные традиции, они заключали соглашения о нейтралитете, перемирия и «мирные договоры» с религиозными авторитетами и старейшинами высокогорных аулов, которые гордились — с большим или меньшим основанием — тем, что на их землю никогда не ступала нога русского солдата).[65] Такая кавказская дипломатия приносила не меньше успехов, чем использование авиации и артиллерии.

Порой даже жестокое сопротивление, с которым сталкивались коммунисты на местах, могло стать ресурсом для умелых политиков: они получали возможность требовать от центра помощи и уступок, обещая успех при условии их получения.

Советский Союз никак нельзя назвать итогом реализации давней партийной программы, на которую определяющее воздействие оказала марксистская теория. Предшествующие дискуссии, разумеется, влияли на принимаемые решения и на язык, с помощью которого эти решения оформлялись, но практическая деятельность коммунистов скорее противоречила их собственной программе, чем отражала ее. Это была импровизация, необходимая для завершения того сложного комплекса вооруженных конфликтов, разного характера и разного уровня, который мы — очень неточно — именуем российской Гражданской войной. И опыт этих конфликтов влиял и на процесс создания СССР, и на ту форму, которую он принял.

При всех разногласиях по отношению к тактике борьбы и к форме государственного устройства на постимперском пространстве по одному важному вопросу у большевиков разного толка было согласие: партия должна была оставаться правящей и централизованной. Любые попытки федерализации компартии решительно пресекались, ибо они угрожали ее власти. Именно это и было основным элементом советской политической системы — системы, сложившейся в годы Гражданской войны.