«З» - значит злоба

Глава 1

Роберт Диц вернулся в мою жизнь в среду, 8 января. Я запомнила дату потому что это был день рождения Элвиса Пресли, и одна из местных радиостанций объявила, что следующие двадцать четыре часа будет транслировать все песни, которые он когда-либо пел.

В шесть утра мое радио вострубило, исполняя на полной громкости «Heartbreak Hotel». Я прихлопнула ладошкой кнопку выключения и, как обычно, выкатилась из кровати. Натянула спортивный костюм, готовясь к пробежке. Почистила зубы, плеснула водой в лицо и потрусила вниз по винтовой лесенке. Заперла за собой дверь и вышла на улицу, где сделала положенную растяжку, опершись о столб калитки.

День обещал быть странным, включая пугающий обед с Ташей Ховард, одной из моих недавно обнаруженных двоюродных сестер. Пробежка была единственным способом хоть как-то успокоиться. Я направилась к велосипедной дорожке, которая шла параллельно пляжу.

Ох уж этот январь. Праздники оставили чувство усталости, а наступление нового года вызвало многословную внутреннюю дискуссию о смысле жизни. Я обычно не особенно обращаю внимание на течение времени, но в этом году, по какой-то причине, хорошенько посмотрела на себя. Кто я, собственно, такая в системе вещей, и какой от меня прок?

Для справки, меня зовут Кинси Миллоун, пол женский, не замужем, тридцать пять лет, единственная владелица и сотрудница частного бюро расследований Кинси Миллоун, которое находится в южной Калифорнии, в городе Санта- Тереза.

Я училась в полицейской академии и отработала два года в отделении полиции Санта- Терезы, пока не вмешалась жизнь, что уже совсем другая история, которую я не собираюсь рассказывать (пока). Последние десять лет я зарабатываю на жизнь как частный детектив.

Иногда я вижу себя благородным борцом со злом, во имя закона и порядка. В другие дни я допускаю возможность того, что темные силы захватывают территорию.

Не то чтобы это все происходило сознательно. Большая часть размышлений варилась на уровне, который я едва различала. Я не проводила каждый день в состоянии непрерывного отчаяния, заламывая руки и разрывая одежды. Я думаю, что испытывала легкую форму депрессии, вызванную (возможно) тем фактом, что была зима, и запасы солнечного света в Калифорнии были ограничены.

Я начинала свою карьеру, расследуя поджоги и несчастные случаи для страховой компании «Калифорния Фиделити». Год назад мои отношения с КФ пришли к внезапному и постыдному концу, и сейчас я разделяю площадь с юридической фирмой Кингмана и Ивса, берясь почти за любую работу, чтобы свести концы с концами. У меня есть лицензия и полная страховка. У меня есть двадцать пять тысяч в банке, что позволяет мне роскошь отвергнуть неподходящего клиента. Я еще никогда никому не отказывала, но серьезно об этом подумывала.

Таша Ховард, вышеупомянутая двоюродная сестра, позвонила, чтобы предложить мне работу, хотя детали этой работы еще не были обозначены. Таша — юрист, занимается завещаниями и собственностью, работает на юридическую фирму с офисами в Сан- Франциско и Ломпоке, который находится в часе езды к северу от Санта- Терезы. Я так поняла, что она делит свое время поровну между ними двумя.

Работа меня обычно интересует, но мы с Ташей совершенно не близки, и я подозревала, что она использует бизнес как приманку, чтобы потихоньку втереться в мою жизнь.

Случилось так, что ее первый звонок пришелся на день после Нового года. Это позволило мне уклониться, заявив, что я еще на каникулах. Когда она позвонила снова, 7 января, это застало меня врасплох. Я была в офисе, посередине серьезного процесса раскладывания пасьянса, когда телефон зазвонил.

— Привет, Кинси. Это Таша. Я решила позвонить тебе еще раз. Я не вовремя?

— Все в порядке.

Я скосила глаза к переносице и представила, что затыкаю себе глотку пальцем. Конечно, она не могла этого видеть. Положила красную восьмерку на черную девятку и перевернула последние три карты. Ничего не получалось.

— Как дела? — спросила я, наверное, спустя микросекунду.

— Все хорошо, спасибо. А у тебя?

— Нормально. Господи, ты прочла мои мысли. Я как раз сняла трубку. Делала звонки все утро, и ты была следующей в списке.

Я часто использую слово «господи», когда вру без зазрения совести.

— Приятно слышать, — сказала она. — А я думала, что ты меня избегаешь.

Я засмеялась. Ха. Ха. Ха. — Вовсе нет.

Я собиралась отвертеться, но она взяла быка за рога. Оставшись без убедительных отмазок, я отодвинула карты и начала черкать в блокноте. Написала слово БЛЕВОТА и придала каждой букве объем.

Таша спросила: — Какое у тебя расписание на завтра? Сможем мы встретиться на час? Я все равно буду в Санта- Терезе, и мы можем пообедать вместе.

— Наверно смогу, — сказала я с осторожностью. — О какой работе идет речь?

— Лучше обсудим это при встрече. В двенадцать тебе подойдет?

— Звучит нормально.

— Прекрасно. Я закажу столик. «У Эмили на пляже». Увидимся там, — сказала она и со щелчком исчезла.

Я повесила трубку, отложила ручку и положила голову на стол. Какая я идиотка. Таша должна была знать, что я не хочу ее видеть, но у меня не хватило смелости это сказать.

Она меня выручила пару месяцев назад и, хотя я вернула деньги, я до сих пор чувствовала, что должна ей.

Может быть, я ее вежливо выслушаю, прежде чем отвергнуть ее предложение. У меня действительно есть другая работа в процессе. Я должна обеспечить две явки в суд для показаний под присягой в гражданском деле для адвоката со второго этажа в нашем здании.

Днем я вышла и потратила тридцать пять баксов (плюс чаевые) на приличную салонную стрижку. Обычно я использую маникюрные ножницы для своей непослушной шевелюры каждые шесть недель. Моя техника состоит в отстригании любой пряди волос, которая торчит. Должно быть, я чувствовала себя неуверенно, потому что обычно мне не приходит в голову платить деньги за то, что я прекрасно делаю сама. Конечно, мне говорили, что моя прическа выглядит как щенячья задница, но что в этом плохого?

Утро 8 января неизбежно наступило, и я нарезала по велосипедной дорожке, как будто за мной неслась стая собак. Обычно я использую пробежку, чтобы окончательно проснуться, обращаю внимание на погоду и на встречные формы жизни на берегу.

В это утро я была деловой, суровой, почти злобной в энергии, которую вкладывала в бег.

После пробежки, проделав утренние процедуры, я не пошла в офис, а осталась дома. Оплатила несколько счетов, навела порядок на столе, сунула белье в стиральную машину и поговорила немного со своим домохозяином Генри Питтсом, пока поедала его три свежеиспеченные булочки. Не то чтобы я нервничала.

Как обычно, когда вы ждете чего-то неприятного, кажется что стрелки часов прыгают сразу на десять минут. В следующий момент я стояла у зеркала в ванной, накладывая уцененную косметику, переживая вместе с Элвисом, который пел «It's now or never». Песня напомнила мне мои дни в старших классах, не самое приятное воспоминание, но все же забавное.

В те дни я знала о макияже не больше, чем сейчас.

Пришли мысли о новом наряде, но тут я провела черту, натянув обычные джинсы, водолазку, твидовый пиджак и ботинки. У меня есть платье, но я не хотела трепать его ради подобного события. Посмотрела на часы. 11.55. «У Эмили» недалеко, пять минут пешком.

Если повезет, меня собьет грузовик при переходе улицы.

Когда я пришла, почти все столики были заняты. В Санта — Терезе пляжные рестораны, в основном, зарабатывают в летний туристский сезон, когда мотели и дешевые гостиницы на берегу заполнены до отказа. После Дня Труда (первый понедельник сентября, прим. перев.) толпы уменьшаются до тех пор, пока город снова не принадлежит его жителям.

Но «У Эмили на пляже» — самый популярный из местных ресторанов, и непохоже, чтобы он страдал от приливов и отливов посторонней публики.

Таша, должно быть, приехала из Ломпока, потому что шикарный красный «понтиак», с тщеславным номером ТАША Х был припаркован у тротуара. В детективных делах это называется уликой. Кроме того, лететь из Ломпока — это больше неудобств, чем оно стоит.

Я вошла в ресторан и обозрела столики. У меня не было настроения для стычки, и я старалась держаться открытой для возможностей. Каких — понятия не имею.

Я увидела Ташу через арку, до того, как она заметила меня. Она сидела в небольшом помещении, отделенном от главного зала. Эмили посадила ее у окна, за столик на двоих.

Она смотрела в окно, на детскую площадку в маленьком парке через улицу.

Бассейн был закрыт, осушенный на зиму, голубой круг, который выглядел сейчас как посадочная площадка для летающей тарелки. Двое ребятишек карабкались на горку, их мать сидела на низкой бетонной ограде с сигаретой в руке. Позади нее виднелись голые мачты яхт, стоявших в заливе. День был солнечный и холодный, облака неслись по голубому небу, оставленные штормом, который прошел к югу от нас.

К Таше подошел официант, они кратко посовещались, и она взяла у него меню. Я видела, что она сообщила, что ждет кого-то еще. Он отошел, и она начала внимательно изучать обеденные возможности.

Вообще-то, я никогда раньше не видела Ташу, но встречалась с ее сестрой Лизой позапрошлым летом. Я была поражена, что мы с Лизой так похожи. Таша была сделана из того же генетического материала, хотя она была на три года старше и выглядела более внушительно. На ней был серый шерстяной костюм с белой шелковой подкладкой, которая виднелась в глубоком V-образном вырезе жакета.

Ее темные волосы, со светлым мелированием, были зачесаны назад и закреплены на затылке стильным черным шифоновым бантом. Единственным украшением была пара крупных золотых серег, которые поблескивали, когда она двигалась. Поскольку она занималась делами собственности, у нее, наверное, нечасто были возможности для страстных речей в суде, но она все равно выглядела достаточно устрашающе. Я уже решила привести свои дела в порядок.

Таша заметила меня, и я увидела, как ее лицо оживилось, когда она отметила наше сходство.

Может быть, у всех двоюродных сестер Кинси одинаковые черты лица.

Я подняла руку в приветствии и направилась к ее столику. Уселась напротив нее и поставила сумку на пол.

— Привет, Таша.

Какое-то время мы изучали друг друга. В школе, на уроках биологии, я изучала Менделевы фиолетовые и белые цветы горошка, скрещивание и полученное «потомство».

Вблизи я заметила, что у Таши темные глаза, в то время как мои — зеленоватые, а ее нос выглядит как мой, до того, как был дважды сломан. Видеть ее было, как будто неожиданно поймать в зеркале собственное отражение, образ и странный и знакомый. Я и не я.

Таша прервала молчание.

— Как странно. Лиза говорила, что мы похожи, но я и не думала, что настолько.

— Думаю, нет сомнений, что мы родственники. А другие сестры? Они тоже похожи на нас?

— Вариации на тему. Когда мы с Пэм росли, нас часто путали.

Пэм была сестрой между Ташей и Лизой.

— Пэм уже родила?

— Несколько месяцев назад. Девочку. Какая неожиданность! — сказала она сухо.

Ее тон был ироническим, но я не поняла шутку. Она почувствовала незаданный вопрос и мимолетно улыбнулась в ответ.

— Все женщины Кинси рожают девочек. Я думала, ты знаешь.

Я помотала головой.

— Пэм назвала ее Корнелией, чтобы подлизаться к Бабушке. Боюсь, что большинство из нас этим грешит, время от времени.

Корнелия Ла Гранд — девичья фамилия моей бабушки Бертон Кинси. Судя по тому, что мне говорили, она управляла семьей, как деспот. Она была щедра в отношении денег, но только если ты пляшешь под ее дудку — причина, по которой семья так демонстративно игнорировала меня и мою тетю Джин в течение двадцати девяти лет.

Тетя Джин, которая растила меня с пятилетнего возраста, работала машинисткой в страховой компании Калифорния Фиделити, компании, которая в конце концов наняла (и уволила) меня. У нее была скромная зарплата, и у нас никогда не было много денег.

Мы всегда жили в передвижных домах, трейлерах, как их потом стали называть — бастионах маленького пространства, которое я до сих пор предпочитаю. В то же время, даже тогда, я поняла, что другие люди считают трейлеры чем-то низкого пошиба. Не знаю, почему.

Тетя Джин учила меня никогда ни к кому не подлизываться. Чего она не сказала, так это, что у нас имеются родственники, к которым стоит подлизаться.

Таша, должно быть, поняв, в какую чащу завели меня ее ремарки, сменила тему.

— Давай, разберемся с обедом, а потом я объясню тебе ситуацию.

Мы прошли процедуру заказывания и поедания обеда, разговаривая только о несущественных вещах. Когда наши тарелки убрали, Таша перешла к делу, сразу сменив тон.

— У нас есть клиенты в Санта — Терезе. Они оказались в ситуации, которая может заинтересовать тебя. Ты знаешь Малеков? Они владельцы Малек Констракшн.

— Я не знаю их лично, но имя мне знакомо.

Я видела в разных местах города логотип их компании, белый восьмиугольник, с красным контуром бетономешалки в середине. Все их грузовики были ярко-красного цвета и бросались в глаза.

Таша продолжала.

— Эта компания занимается песком и гравием. Мистер Малек недавно умер, и наша фирма представляет его наследство.

Подошел официант и налил нам кофе. Таша взяла пакетик сахара, надавив на край со всех сторон, прежде, чем оторвать уголок.

— Бадер Малек купил карьер гравия в 1943. Не знаю, сколько он заплатил тогда, но сейчас он стоит целое состояние. Ты знаешь что-нибудь про гравий?

— Ничегошеньки.

— Я тоже не знала, до этого дела. Гравийный карьер обычно не приносит большого дохода из года в год, но вышло так, что за последние тридцать лет природоохранные и землепользовательные законы сделали очень трудным открытие новых карьеров.

В этой части Калифорнии их просто очень мало. Если ты владеешь гравийным карьером в своем районе, и строительство на подъеме — как в настоящий момент- его цена поднимается от скромной в сороковых до настоящего сокровища в 1980-х. Зависит, конечно от того, как велики запасы гравия и каково качество этих запасов. Получилось, что этот находится в идеальной зоне, и запасов хватит, наверное, еще на сто пятьдесят лет. Поскольку никто другой сейчас не может получить разрешение… ну, ты поняла, я уверена.

— Кто бы мог подумать?

— Вот именно, — ответила она и продолжила. — С гравием, ты хочешь быть ближе к месту, где идет строительство, потому что главные затраты — на транспортировку. Это одно из подводных течений состояния, о котором ты сам точно не знаешь, даже если оно твое.

В любом случае, Бадер Малек был настоящее динамо и умножал прибыть, развивая свой бизнес во всех направлениях. Малек Констракшн сейчас на третьем месте в штате. И она до сих пор находится во владении семьи. Одна из немногих, должна сказать.

— Так в чем проблема?

— Скоро я до этого дойду, но должна рассказать еще немного. У Бадера и его жены Роны — четверо сыновей, как серия, все с промежутком два года. Донован, Гай, Беннет и Джек.

Доновану сейчас лет сорок пять, а Джеку, наверное, тридцать девять.

Донован — самый лучший, типичный первенец, спокойный, ответственный, достиг больше всех. Его жена, Кристина, училась вместе со мной в колледже, поэтому я и оказалась вовлечена в это дело. Второй сын, Гай, оказался позором семьи. Остальные двое — ни то, ни се. Ни рыба, ни мясо, по крайней мере, по словам Кристи.

— Они работают в компании?

— Нет, но Донован все равно оплачивает все их счета. Беннет называет себя «антрепренером», что означает, он тратит кучу денег каждый год на неудачные бизнес-проекты. Сейчас он пытается заняться ресторанным делом. Они с парой партнеров открывают что-то в Грантии. Вот как теряют деньги. Нужно быть чокнутым.

Джек занят игрой в гольф. Я думаю, что у него хватит способностей, чтобы стать профессионалом, но недостаточно, чтобы жить на это.

В любом случае, возвращаясь в шестидесятые, это был Гай, кто курил травку и вызывал скандалы. Он считал, что его отец — капиталистический сукин сын, и говорил это ему при любой возможности. Предполагаю, что Гай попал в довольно неприятную переделку — мы говорим об уголовщине- и Бадер, в конце концов, выгнал его. Как утверждает Донован, его отец выдал Гаю кучу денег, десять тысяч наличными, его долю, тогда еще скромного, семейного состояния. Бадер велел парню убираться и не приходить назад. Гай Малек исчез, и с тех пор его никто не видел.

Это было в марте 1968. Ему было тогда двадцать шесть, значит сейчас должно быть сорок три. Мне кажется, его уход никого не опечалил. Возможно, это было облегчением, после того, через что он заставил пройти семью. Рона умерла на два месяца раньше, в январе того же года, и Бадер отправился к своему адвокату с намерением переписать завещание.

Ты знаешь, как это делается: «Причина того, что я ничего не оставляю в этом завещании моему сыну Гаю заключается не в недостатке любви и привязанности с моей стороны, а просто в том, что я содержал его всю свою жизнь и чувствую, что этого содержания более, чем достаточно и т. д и т. п». Правда в том, что Гай стоил ему много денег, и ему это надоело.

Итак, занавес закрывается, занавес открывается. В 1981 году адвокат Бадера умирает от сердечного приступа, и все документы Бадера возвращаются к нему.

Я вмешалась:

— Извини. Это всегда так делается? Я думала, что документы остаются в собственности адвоката.

— Зависит от адвоката. Может быть, Бадер настоял. Я точно не знаю. Предполагаю, что он был силой, с которой считались. Тогда он уже был болен раком, от которого и умер. Еще у него был инсульт, вызванный всей этой химеотерапией. В таком состоянии он, наверное, не хотел возиться с поисками нового адвоката. Видимо, с его точки зрения, его дела пребывали в порядке, а что он делал со своими деньгами, никого не касалось.

— Ой-е-ей. — Я не знала, чем кончится дело, но чувствовала, что ничем хорошим.

— Вот именно, ой-е-ей. Когда Бадер умер две недели назад, Донован просмотрел его бумаги.

Единственное завещание, которое он нашал, Бадер и Рона подписали в 1965 году.

— Что случилось с позднейшим завещанием?

— Никто не знает. Может быть, адвокат написал черновик, и Бадер взял его домой просмотреть. Он мог передумать. Или подписал и решил уничтожить его позже. Факт в том, что его нет.

— Так он умер без завещания?

— Нет, нет. У нас есть его раннее завещание, которое было подписано в 1965 году, до того, как Гай растворился во тьме.

Оно подписано и оформлено как положено, что значит, если никто не опротестует, Гай Малек является наследником, и ему причитается четвертая часть состояния его отца.

— Донован будет протестовать?

— Не он меня беспокоит. Завещание 1965 года дает ему контроль над семейным бизнесом, так что в любом случае он будет в шоколаде.

Это Беннет поднимает шум насчет опротестования завещания, но у него нет никаких доказательств того, что позднейшее завещание существовало. В любом случае, это все может быть зря. Если Гая Малека сбил грузовик, или он умер от передозировки много лет назад, тогда нет никаких проблем, если только он не обзавелся собственными детьми.

— Все усложняется, — сказала я. — О какой сумме мы говорим?

— Мы все еще над этим работаем. Собственность сейчас оценивается примерно в сорок миллионов долларов. Конечно, большой кусок достанется государству. Налоги от пятидесяти до пятидесяти пяти процентов. К счастью, спасибо Бадеру, у компании очень мало долгов, поэтому у Донована будет возможность брать кредиты.

Кроме того, выплата налогов может быть отсрочена, согласно секции 6166 Налогового кодекса, так как Малек Констракшн составляет больше 35 % от общего состояния.

Возможно, мы найдем оценщиков, которые оценят собственность пониже, а потом будем надеяться, что налоговая служба не будет возражать, если на аудите появится более высокая цена.

Отвечая на твой вопрос, скажу, что мальчики, наверное, получат по пять миллионов баксов каждый. Гаю очень повезло.

— Только никто не знает, где он.

— Это точно.

Я немного подумала.

— Это должно было быть шоком для братьев — узнать, что Гаю причитается такая же доля наследства.

Таша пожала плечами.

— У меня была возможность поговорить только с Донованом, и он кажется вполне благодушным на этот счет. Он будет действовать как администратор. В пятницу я отдаю завещание в суд на утверждение. Донован просил меня не торопиться из-за Беннета, который все еще убежден, что позднейшее завещание обнаружится.

Пока что имеет смысл попробовать найти Гая Малека. Я подумала, что мы можем нанять для поисков тебя, если захочешь.

— Конечно, — быстро ответила я. Ломаться не было смысла. Дело в том, что я люблю разыскивать пропавших людей, да и обстоятельства были интригующими. В этом деле реальность пяти миллионов должна облегчить мою работу.

— Какая информация у нас есть о Гае? — спросила я.

— Тебе нужно поговорить с Малеками. Они тебе все расскажут.

Она нацарапала что-то на обороте визитной карточки, которую передала мне.

— Это рабочий телефон Донована. Я написала домашний адрес и домашний телефон на обороте. Конечно, все «мальчики», кроме Гая, до сих пор живут вместе в доме Малеков.

Я изучила записи и не узнала адрес.

— Это в городе, или нет? Никогда не слышала.

— Это в пределах города. Наверху, на холмах.

— Я позвоню им сегодня днем.