«З» - значит злоба

Глава 11

В десять часов утра в понедельник я получила звонок, который должен был явиться предупреждением. Оглядываясь назад, я вижу, что с этого момента неприятности начали накапливаться с невероятной скоростью.

Я вышла поздно и как раз закрывала калитку, когда услышала телефонный звонок в своей квартире. Я быстро развернулась, протрусила по дорожке и завернула за угол. Отперла дверь, распахнула ее второпях, отбросила в сторону куртку и сумку. Я схватила трубку на четвертом звонке, наполовину ожидая ошибку или рыночный опрос, после того, как я приложила столько усилий.

— Алло?

— Кинси. Это Донован.

— А, привет! Как дела? Уф! Извините, мне надо отдышаться. Я уже вышла и мне пришлось бежать к телефону.

Видимо, он был не в настроении для веселой болтовни. Он сразу перешел к делу.

— Вы общались с прессой?

Я не ожидала, что он начнет обсуждать такую тему в такой час, да и в любой другой. Я ощущала лохматый вопросительный знак над своей головой, пока пыталась понять, о чем он собственно, говорит.

— Конечно нет. На какую тему?

— Нам позвонили из «Диспэтч» около часа назад. Кто-то сообщил репортеру о возвращении Гая.

— Правда? Это странно. Зачем?

Я знаю, что «Санта-Тереза Диспэтч» иногда ищет темы, заслуживающие внимания, для местных новостей, но возвращение Гая не казалось сенсацией. Кому какое дело, кроме семьи?

— Они думают, что народ это заинтересует. Скандал в богатой семье. Вы знаете курс, я уверен. Бедный ремонтный рабочий из Марселлы вдруг узнает, что он миллионер и возвращается домой за деньгами. Это лучше, чем лотерея, учитывая личную историю Гая, как вы прекрасно знаете.

— Что вы имеете в виду, как я прекрасно знаю? Я никогда не говорила прессе ни слова. Я бы не стала этого делать.

— Кто еще знал об этом? Никто из семьи не стал бы обнародовать такую историю. Это деликатная тема. Последнее, что нам нужно, это публичность. Мы пытаемся наладить хоть какое-то взаимопонимание, а телефон не перестает звонить.

— Не понимаю. Кто звонит?

— Кто только ни звонит, — сказал он раздраженно.

— От местных газет до «Л.А. Таймс». Думаю, одна из радиостанций тоже прослышала об этом. Все пойдет по проводам, и мы глазом моргнуть не успеем, как увидим у дверей шесть групп репортеров с камерами.

— Донован, я клянусь. Если кто-то проболтался, то это не я.

— Ну, кто-то это сделал, и вы единственная, кому это выгодно.

— Мне? Какой в этом смысл? Какая мне выгода от истории о Гае?

— Репортер, который звонил, упомянул вас по имени. Он знал, что вас наняли и интересовался, как вам удалось найти Гая после стольких лет. Он был настолько мил, что рассказал, что собирается разыгрывать эту карту: «Местный частный детектив находит наследника, пропавшего восемнадцать лет назад». Для вас это лучшая реклама.

— Донован, перестаньте. Это просто смешно. Я никогда не болтаю о делах клиентов, ни при каких обстоятельствах. Мне не нужна реклама. У меня и так полно работы.

Это было не совсем правдой, но ему не нужно было об этом знать. Главным было то, что я никогда не дала бы прессе информацию о клиенте. У меня была репутация, чтобы защищать.

Кроме этических принципов, это не та профессия, где вы хотите стать известным. Большинство работающих детективов ведут скромную жизнь. Анонимность всегда предпочтительна, особенно, если вам приходится, как мне, иногда использовать маленькие хитрости и уловки. Если вы представляетесь как работник, снимающий показания счетчиков, или курьер из цветочного магазина, вам не нужно, чтобы публика была осведомлена о вашей реальной личности.

— Подумайте, Донован. Если б я действительно рассказала ему эту историю, зачем ему расспрашивать вас о моих методах? Он бы уже все знал, так зачем спрашивать вас?

— Ну, может вы и правы, разве что, он искал подтверждения.

— Ой, перестаньте. Это уже притянуто за уши.

— Это просто подозрение, что вы с этого что-то имеете.

— Что за репортер? Вы у него спрашивали, откуда он получил информацию?

— Я не успел.

— Ну, давайте я ему позвоню. Почему бы нам не спросить его? Это может быть что-то простое или очевидное, когда вы услышите. Вы помните его имя?

— Катцен-что-то, но я не думаю, что это умно с вашей стороны, разговаривать с ним.

— Катценбах. Я знаю Джеффри. Он хороший парень.

Донован продолжал гнуть свое, не желая отступать.

— Говорю вам, не надо. Я не хочу, чтобы вы говорили с ним о чем-либо. Хватит. Если я узнаю, что вы за этим стоите, я вас засужу, — заявил он и бросил трубку.

«Пошел ты», которое я предложила, поступило с опозданием на полсекунды, что, впрочем, не имело значения.

В минуту, когда он оборвал связь, мой адреналин подскочил, во рту пересохло, и я чувствовала, как сердце стучит в ушах. Мне хотелось протестовать, но я видела, как это выглядит с его точки зрения. Он был прав насчет факта, что я была единственной за пределами семьи, кто знал о том, что происходит. Более или менее, подумала я, остановившись, чтобы поправить себя.

Мирна могла проинформировать газетчиков, однако трудно себе представить, зачем бы она это сделала. И, конечно, Питер и Винни знали о том, что происходит, но, опять же, почему бы любой из них захотел это обнародовать?

Мне очень хотелось снять трубку и позвонить Катценбаху, но предостережение Донована до сих пор звучало в ушах. Я боялась, что, если войду в контакт, репортер начнет вытягивать из меня информацию. Любой комментарий, который я сделаю, может быть процитирован, и тогда моя репутация будет несомненно разрушена.

Смутно я подумала, не мог ли сам Гай проинформировать газету. Это выглядело маловероятным, но не невозможным, и я даже смогла проследить определенную хитрую логику, если это был он. Если тема его унаследования станет известна всем, братьям будет очень трудно его обмануть. Проблема была в том, что Гай никогда не демонстрировал особого интереса к деньгам и определенно не был озабочен защитой своей доли. Мог ли он быть таким хитрым манипулятором, как заявляла его семья?

Я подхватила куртку и сумку и вышла снова. Старалась стряхнуть с себя тревогу, пока шла к машине, которую припарковала за полквартала. Убедить Малеков в моей невиновности было невозможно. Обвиненная в вероломстве, я начинала чувствовать себя виноватой, как будто бы действительно предала доверие семьи. Бедный Гай. После того, как я все отрицала, они, наверное, накинутся на него.

Когда я доехала до центра, мне удалось отвлечься, раздумывая, смогу ли я найти место для парковки в разумной удаленности от здания Лонни Кингмана. Я попробовала двигаться по спирали, как при обследовании места преступления, начиная с внутренней точки и продолжая в наружном направлении. Если ничего не подвернется, я всегда смогу использовать общественную стоянку, которая находится в трех кварталах.

Совершая второй круг, я увидела перед зданием фургон. Дверца с пассажирской стороны скользнула вбок и вышел человек с кинокамерой. Худая блондинка, которая ведет шестичасовые новости, спрыгнула с переднего сиденья и стала изучать номера домов, сверяя с адресом в своей записной книжке. Подъезжая сзади, я не видела логотип на боку фургона, но сверху у него была антенна, выглядевшая достаточно круто, чтобы получать сообщения из космоса. О, черт.

Проезжая мимо, я заметила KEST-TV, написанное сбоку. Я поборола желание умчаться прочь, когда женщина посмотрела в моем направлении. Я посмотрела налево, поворачивая к зданию через дорогу. Весело помахала кому-то, появившемуся из офиса Дина Виттера. Может, пресса примет меня за путешествующего олигарха, который хочет вложить деньги.

Я продолжала ехать, не сводя глаз с зеркала заднего вида, когда оператор и журналистка вошли в здание.

И что теперь? Мне не нравилась идея прятаться в кустах, как перебежчик. Может, у меня паранойя, и группа собралась снимать кого-то другого. Я проехала несколько кварталов, пока не заметила на углу телефон-автомат. Вышла из машины, опустила четвертак, и набрала номер Лонни. Он, наверное, был в суде, потому что трубку взяла Ида Рут, думая, что это он.

— Да, сэр?

— Ида Рут, это Кинси. Меня искала телевизионная группа?

— Не думаю, но я здесь, за своим столом. Сейчас спрошу у Алисон.

Она поставила меня в режим ожидания, потом вернулась.

— Они ждут тебя в приемной. Что происходит?

— Долго объяснять. Ты можешь от них избавиться?

— Ну, мы можем выставить их отсюда, но не можем запретить торчать на улице у входа. Прости за любопытство, но что ты натворила?

— Ничего, клянусь. Я совершенно невинна.

— Правильно, дорогая. Вот и держись этой версии.

— Ида Рут, я серьезно. Дело вот в чем.

Я быстро объяснила ситуацию и услышала ее кудахтанье в ответ.

— О, господи. На твоем месте я бы спряталась. Они не могут остаться надолго. Если скажешь, куда тебе позвонить, я сообщу, когда они уйдут.

— Я не уверена, где буду. Перезвоню попозже.

Я повесила трубку и оглядела угол улицы напротив. Там был бар, который казался открытым. Я видела мигающий неоновый свет в окне. Пока я наблюдала, мужчина в переднике открыл дверь и закрепил ее держателем. Я могла бы посидеть там, попивая пиво и вдыхая табачный дым, пока решу, что делать. С другой стороны, если подумать, я ничего не сделала, так почему веду себя как беглец? Я порылась на дне сумки и выудила еще один четвертак. Позвонила в «Диспэтч» и попросила Джеффри Катценбаха. Я не очень хорошо его знаю, но пару раз имела с ним дело. Ему немного за пятьдесят, и его карьере мешал его аппетит к кокаину и опиоидам. Он всегда был умницей, если вам удавалось поймать его с утра, но в течение дня иметь с ним дело становилось труднее. К ночи он еще функционировал, но его суждения иногда были ошибочными и он не всегда помнил свои обещания. Два года назад от него ушла жена, и последнее, что я слышала, он наконец исправился, с помощью Анонимных Наркоманов. Гай Малек не единственный, кто совершил личную трансформацию.

Дозвонившись до Катценбаха, я представилась, и мы обменялись обычными приветствиями, прежде, чем перейти к делу.

— Джеффри, это не для записи. Малеки мои клиенты, и я не могу позволить, чтобы меня цитировали.

— Почему? Что за проблема?

— Никакой проблемы. Донован расстроился, потому что думает, что я позвонила тебе и испортила семейное воссоединение.

— Жаль это слышать.

— Откуда ты об этом узнал? Или это конфеденциальный источник?

— Ничего конфеденциального. Прошлым вечером, когда я пришел, на моем столе лежало письмо. Мы всегда просим подписчиков связываться с нами, если они узнают об истории, о которой мы можем не знать. Обычно это банальные или дурацкие вещи, но эта привлекла мое внимание.

— Кто прислал письмо?

— Некто, по имени Макс Аутвэйт, с адресом по улице Коннектикут в Колгейте. Он думал, что эта история привлечет наше внимание.

— Как он узнал об этом?

— Самому интересно. Он говорит так, как будто знает их много лет. В основном, в письме говорится, что был проведен поиск, и сын Бадера Малека Гай был найден после восемнадцатилетнего отсутствия. Это правда, не так ли? Скажи, если я ошибаюсь, и я съем свои жокейские трусы.

— Это правда, и что?

— Ничего. Как он говорит, этот парень работал уборщиком в каком-то захолустном городке, и вдруг узнал, что унаследовал пять миллионов. Как часто такое происходит? Он подумал, что общественности будет интересно. Я подумал, что это звучит многообещающе и позвонил Малекам. Номер есть в телефонной книге, никакой детективной работы не потребовалось.

Поговорил с миссис Малек, как ее, Кристи, и она все подтвердила, даже до того, как я добрался до Донована. Вот и все, если, конечно, я ничего не пропустил.

— И я была упомянута по имени?

— Точно. И это одна из причин, по которой я поверил, что это правда. Я пытался позвонить тебе вчера вечером, но услышал только автоответчик. Не стал оставлять сообщение. Подумал, что ты поехала помогать им праздновать. Как ты нашла парня? В письме говорится, что ты вышла на него через Управление автотранспорта..

— Не могу поверить. Кто он такой и откуда берет информацию?

— Откуда я знаю? Он ведет себя так, как будто он друг семьи. Ты сама с ним никогда не говорила?

— Джеффри, прекрати. Я не затем звонила, чтобы ты выкачивал из меня информацию. Я пытаюсь убедить Малеков, что я никому ничего не говорила.

— Очень плохо. Ты могла бы сообщить детали. Я хотел встретиться с Аутвэйтом, а он не существует. В телефонной книге нет никакого Аутвэйта. И такого номера дома на Коннектикут авеню тоже нет. Я попробовал еще пару возможностей и кончил ничем. Не то чтобы это имело значение, если история правдива. Я получил подтверждение от семьи.

— Как насчет Л.А. Таймс? Откуда они об этом прослышали?

— Оттуда же, откуда мы. Аутвэйт прислал им весточку. Это была скромная неделя для новостей, а мы всегда в поиске интересных для народа сюжетов. Этот лучше, чем котенок, упавший в колодец. Я подумал, что это заслуживает внимания, тем более, что ты была упомянута.

— Лучше бы ты сначала проверил факты вместе со мной.

— Почему? В чем проблема?

— Никакой проблемы, — сказала я раздраженно. — Я просто думаю, что семья заслуживает немного личного времени, перед тем, как весь мир влезет в их дела.

Кстати, Джеффри, я слышу, как ты печатаешь, с самого начала нашего разговора. Я же сказала, это не для записи.

— Почему? Это прекрасная история. Это замечательная фантазия. Что такое с Малеками? Из-за чего они расстроились? Мы поместили заметку на первой странице, когда Бадер Малек умер. Он был важной общественной фигурой, и они были счастливы получить некролог.

Что там за тайные делишки насчет Гая? Они пытаются лишить его наследства, или что?

Я закатила глаза. Парень не может не выуживать информацию.

— Слушай, друг, я так же не имею понятия, как и ты. Как насчет письма? Что с ним случилось?

— Оно лежит прямо здесь.

— Можешь сделать мне копию? Придется проделать долгий путь, чтобы восстановить доверие. Чувствую себя дурой, защищаясь, но мне надо сохранить свою репутацию.

— Конечно. Не вижу, почему нет. Нас интересуют перспективы Гая, если ты сможешь его уговорить.

— Я не торгуюсь — но сделаю, что смогу.

— Чудесно. Какой у тебя номер факса?

Я дала Джеффри номер факса в офисе Лонни Кингмана, и он обещал прислать письмо.

Если я найду Макса Аутвэйта, Джеффри хочет с ним поговорить. Вполне честно. Я сказала, что постараюсь. Мне ничего не стоит заявить о своем условном сотрудничестве. Я постаралась не очень сильно рассыпаться в благодарностях.

Не то чтобы я планировала отнести письмо прямо к Доновану, но мне было интересно его содержание, и вообще, имело смысл сохранить его у себя.

В каком-то плане, Катценбах мог вытянуть что-то из меня, в обмен, но сейчас все было в порядке. Мне не верилось, что Гай согласится на интервью, но, может быть, он меня удивит.

Я вернулась в машину и поехала на общественную стоянку. Оттуда дошла пешком до офиса.

Перед входом не было телевизионного фургона. Я зашла в здание через неприметную дверь, за углом от главного входа. Где-то на обочине сознания крутилась мысль, что, возможно, это Беннет или Джек послали письмо в газету. Я не видела, что бы это дало любому из них, но кто-то был заинтересован, чтобы возвращение Гая попало в выпуски новостей, и этот кто-то знал больше, чем мне бы хотелось. Я снова ощутила беспокойство. Мне не верилось, что кто-то влез в компьютер Дарси Паско. Надеюсь, у нее не будет неприятностей из-за моей просьбы.

Я проверила факс в офисе Лонни и нашла письмо Макса Аутвэйта. Направилась к себе, читая на ходу.

Я заметила, что держу письмо за уголки, чтобы не смазать отпечатки, глупая предосторожность, учитывая, что это не оригинал. Письмо было аккуратно напечатано, без видимых исправлений и зачеркнутых слов. Конечно, там были ошибки, (включая мою фамилию), чрезмерное употребление запятых, тенденция к вызову сочувствия, и чрезмерное употребление восклицательных знаков, но в любом случае, намерения отправителя казались безобидными. Кроме информирования прессы о том, что никого не касалось, я не видела попытки вмешательства в жизнь Гая Малека.

Максимилиан (или Максин) Аутвэйт, видимо, думает, что подписчики «Санта-Тереза Диспэтч» будут тронуты этой историей о том, как плохой мальчик стал хорошим и получил награду! Аутвэйт, кажется, говорит от чистого сердца, и не видно никакого зловещего следа, чтобы не поверить его (или ее) энтузиазму. Так что же происходит?

Я отложила письмо в сторону, крутясь на своем кресле и поглядывая на него краем глаза.

Как «женщина-детектив» я ощущала себя смутно задетой. Мне не нравилась интимная подробность деталей и я не могла понять мотив. Тон был бесхитростный, но маневр эффективный. Вдруг, личные дела Гая Малека приобрели публичную аудиторию.

Я положила письмо в папку Малеков и мысленно перевернула, чтобы обдумывать дальше.

Я провела остаток утра в суде, занимаясь другими делами. Обычно я работаю над пятнадцатью-двадцатью делами одновременно. Не все из них срочные и не все требуют моего внимания в одно и то же время. Я делаю несколько проверок прошлой деятельности людей для исследовательской фирмы в Колгейте. Я также проверяю несколько потенциальных работников и заметаю следы для пары небольших бизнесов. Иногда делаю работу для адвоката по разводам. Даже не будучи виноватым, супруг может скрывать свои счета или прятать такие предметы общей собственности, как машины, яхты, самолеты и маленькие дети.

Есть что-то успокаивающее в утре, проведенном, продираясь через свидетельства о браке или о смерти, в поисках генеалогических связей, или в дне, посвященном изучению завещаний, документов по передаче собственности и уплате налогов.

Иногда я не могу поверить своей удаче, работать по профессии, где мне платят за раскапывание вещей, которые люди предпочитают держать при себе.

Изучение бумаг не требует от детектива ношения кобуры и бронежилета, но результаты могут быть не менее опасными, чем перестрелки или погони.

В понедельник утром моим заданием было проверить финансовые заявки, сделанные в проспекте компании. Местному бизнесмену предложили вложить пятьдесят тысяч долларов в нечто, выглядевшее как многообещающий коммерческий проект. В течение часа я выяснила, что один из двух партнеров объявил личное банкротство, а другого ожидало шесть дел в суде. Попутно я провела предварительные поиски Макса Аутвэйта, начав с регистраций для голосования и продолжив списками местных налогоплательщиков.

Перешла через дорогу, в общественную библиотеку, и попытала счастья в справочном отделе. Никакого Аутвэйта не числилось в телефонных и других городских справочниках за последние шесть лет. Это ничего не значило, кроме того, что «Макс Аутвэйт», видимо, был псевдонимом, но, при определенных обстоятельствах, я могу сделать некоторые выводы.

Если бы мне понадобилось привлечь внимание местной прессы, я бы предположительно могла использовать фальшивое имя и несуществующий адрес. Я могла бы быть известной персоной, не желающей, чтобы меня связывали с данной темой. Я могла бы быть членом семьи, желающим навлечь на Гая неприятности, но не желающим нести ответственность.

Написание такого письма не было преступлением, но я могла бы все равно чувствовать вину и не хотеть отвечать за последствия.

На обед я купила сэндвич и колу в автомате и расположилась на газоне за зданием суда.

День был жарким, верхушки деревьев шевелил сухой ветер из пустыни. Вечнозеленые кусты, посаженные близко к улице, дрожали на ветру, распространяя смолистый запах.

Я откинулась назад на локтях и подставила лицо солнцу. Не могу сказать, что я спала, но создавала хорошее впечатление этого. В час я поднялась и вернулась в офис, где начала печатать свои находки по делам, над которыми работала. Такая жизнь у частного детектива в наши дни. Я провожу больше времени, практикуясь на пишущей машинке Смит-Корона, чем на Смит-Вессоне.