«Злой гений» Порт-Артура

Глава 20

— Знаете, Александр Викторович, я очень внимательно познакомился с запиской покойного контр-адмирала Моласа, — интонация в голосе наместника Фоку сразу не понравилась, но он продолжал сидеть напротив адмирала с каменным лицом, на котором ни один мускул не дрогнул. Что будет дальше, предугадать было сложно, но судя по глазам адмирала, разговор предстоит очень сложный. И, как сказал ему один начальник полувеком позже, с большими шитыми звездами на погонах, украшенных сверху гербом, «со всеми втекающими и вытекающими обстоятельствами».

Тогда он осознал в полной мере, что стать генералом для него будет проблематично, зато подполковником запросто. Так что мысленно Фок приготовился к худшему.

— Очень познавательная записка, особенно для меня, — фыркнул Алексеев. — Такое мне даже в голову бы не пришло, и тем более погибшему Моласу — пусть даже начальнику штаба у самого Степана Осиповича. Да и вице-адмиралу Макарову такие мысли не приходили, иначе бы он меня рапортами завалил. Беспокойный был, — Алексеев вздохнул, причем без фальши, хотя всем было известно, что неприязнь между ними была стойкая.

— Ваш поручик по Адмиралтейству вообще сказочный персонаж. Держать такого на корабле для любого капитана риск немыслимый — тупица редкостный, или сам что-нибудь испортит, либо сделает так, что потом корабль на ремонт ставить придется. Да уж, истина на этот случай имеется — заставь дурака богу молиться — он и лоб разобьет!

Алексеев фыркнул снова, ухмыльнулся, а вот Фоку стало не до смеха. Насчет умственных качеств поручика он и сам не заблуждался, ему нужен был просто писарь и громоотвод, или дымовая завеса попросту, да и расчет ставил на то, что интеллектуальные способности сего офицера никто проверять не станет. И ошибся!

— Поговорил с ним — он ведь сам уверовал, что эти мысли к нему в голову пришли, аж в небесах воспарил от гордыни, которая ведь смертный грех. Теперь на Камчатку отплывет, там вреда большого не причинит — я ему на прощание «на и отвяжись» дал, без мечей, правда, их заслужить надобно. Ушел от меня счастливым.

Адмирал фыркнул снова, а Фок мысленно загрустил. Не об офицере, что получил орден Станислава 3-й степени, самую низкую награду, ниже некуда. Даже «клюква» у военной братии почиталась на порядок больше — все же знак ордена святой Анны 4-й степени крепился к холодному оружию вместе с красным темляком. А надпись «за храбрость» сама красноречиво говорила о том, за что было сделано пожалование.

— А потому у меня возник закономерный вопрос — кто же настоящий автор записки? Надеюсь, вы поможете мне обрести правильный ответ?

Фок пожал плечами — крыть было нечем, но и сознаваться нельзя, пока ситуация не прояснилась, расставив все точки над «И». Однако адмирал Алексеев не вспылил на его молчание, наоборот, расплылся в улыбке, которую даже роскошная борода не укрыла — сама доброта, в которую не верилось, потому что причин на то не имелось. Три шитых орла на золотых погонах, да значимый пост наместника Его Императорского Величества говорили о том, что умением мастерски плести интриги и при этом думать, Евгений Иванович не обделен от природы.

Как сказал один герой — «старик изрядная сволочь»!

— Видите ли, Александр Викторович, сон это видение, сам переживал такое, видел красочные картинки, почти как настоящие. Исчезают они, как просыпаешься и порой вспоминаешь с трудом, что привиделось. Своего рода мираж, но вполне ощутимый. Вы понимаете, о чем я?!

Фок кивнул, пока не зная, куда зайдет разговор, но в его душе росло напряжение. Алексеев положил ладонь на записку, и этот жест о многом сказал генералу, и он подготовился к шторму.

— Сон есть видение, а тут знание, которое дается долгими годами службы и учебы. И думаю, вы мне без труда сможете рассказать то, о чем я имею смутные догадки. Что вы знаете о японском флоте?!

Вопрос был задан в лоб, и Александр Викторович понял, что наступил решающий момент. Скрывать знания не стоило, и он негромко начал говорить, видя, как с каждым его словом Алексеев впадает в какую-то странную задумчивость, но слушает очень внимательно.

— Под флагом Того шесть броненосцев английской постройки, вполне однотипных четыре — «Микаса», «Асахи», «Сикисима» и «Хатсусе». Вторые два чуть постарше и не такие совершенные — «Фудзи» и «Ясима». Плюс два броненосных крейсера итальянской постройки под флагом Мису — «Ниссин» и «Кассуга». Маневренная база на островах Эллиот, и в любой момент могут подойти два броненосных крейсера английской постройки, возможно «Асама» и «Токива». Остальные четыре корабля под флагом Камимуры в Цусимском проливе сторожат наши Владивостокские крейсера. О прочих говорить нет смысла — могу перечислить, да и приблизительные тактико-технические характеристики назвать. Только зачем?!

— Да, вы правы, Александр Викторович, действительно незачем, — Алексеев вздохнул, лицо осунулось. — Половина офицеров эскадры даже при помощи «Джейна» продолжает оставаться в неведении. Про острова Эллиот знаю, еще покойный адмирал Макаров туда миноносцы посылал. А потому задам свой вопрос снова — откуда у вас эти знания?!

— Вы хотите ими воспользоваться, Евгений Иванович?! Только учтите — дар есть проклятие, и одно от другого неотделимо, — Александр Викторович усмехнулся, в голову неожиданно пришла мысль, и память тут же услужливо подсказала — за месяц до эксперимента его буквально пичкали всевозможными данными об идущей сейчас войне.

— Тогда послушайте, раз хотите — 30 июля, ровно через три месяца, императрица Александра Федоровна родит цесаревича Алексея.

— Наследника престола после четырех дочерей?! Слава богу…

— Не торопитесь, Евгений Иванович — помните, дар есть проклятие. Дело в том, что «гессенская муха», — Фок сознательно назвал царицу оскорбительным прозвищем, услышав которое Алексеев дернулся, — является переносчиком крайне опасного наследственного заболевания, носителями которого являются исключительно женщины — они им не болеют. Но рожденные ими мальчики обречены! У них несвертываемость крови, гемофилия — об этой болезни знают немногие врачи, и средств лечения от нее просто нет! Любой порез ведет к смерти, обычный синяк может стать причиной гибели — а разве дети не падают?!

Лицо Алексеева побледнело, но Фок видел его глаза, и понял — ему поверили, причем в каждое слово — ибо в глазах наместника застыл нескрываемый ужас. И несколько спокойнее добавил:

— Кайзер Вильгельм прекрасно знал о том, потому и поспособствовал браку. И каково будет нашему царю, когда он узнает, что сын смертельно болен, а все пять дочерей являются переносчиками опасного заболевания, и никто не захочет иметь от них сыновей?! Это расплата за то, что Николай женился по любви — монархи не имеют право на чувства, и должны руководствоваться исключительно интересами державы. Я говорил о проклятии, и, поверьте, так оно и обстоит!

Наместник застонал, обхватил голову ладонями. Потом поднял на Фока очумелый взгляд — в нем была чудовищная смесь отчаяния, горя и надежды. И это немного тронуло душу Александра Викторовича, но голос продолжал звучать спокойно, даже с показным равнодушием.

— Не жалейте венценосца, Евгений Иванович. Вас оклевещут и опозорят, а либеральная пресса навесит всех «собак» за позорное поражение в этой войне. Выгонят в отставку, и все знакомые отшатнуться от вас, как от прокаженного, то император не поддержит, наоборот — в угоду «общественному мнению» даже не даст вам прощальной аудиенции, выбросит ленту Александра Невского, как шелудивой собаке кость.

Фок говорил, пристально смотря на наместника — тот снова побледнел, но поверил опять, по глазам было видно. Адмирал имел реальное представление о предмете и о петербургских нравах «высшего света», так что в такое к себе отношение живо примерил.

— А ведь вашей вины не было ни капли. Вы всеми способами настаивали на деблокировании Порт-Артура, о том, чтобы попытаться дать японцам отпор, даже приказывали Куропаткину. А тот, желая дать японцам «золотой мост», делал все так, чтобы виновными оказывались именно вы. Прикажет командиру корпуса дать бой, а потом сразу отходить под «напором превосходящих сил противника». Армия устала от цепи этих отступлений с боями, которые делались именно от вашего имени как главнокомандующего. А Куропаткин постоянно писал в Петербург, что все поражения оттого, что «сухопутный адмирал» лезет не в свое дело, и как только его уберут, то армия под его командование живо очистит от японцев Маньчжурию. И добился своего, не понимая, что теперь сам станет «козлом отпущения».

Фок пожал плечами, и посмотрел на задыхающегося наместника — тот из бледного стал багровым, и пытался глотнуть воздуха, как рыба, вытащенная на берег. С трудом прохрипел:

— Старая сволочь! Ну, Куропаткин…

Алексей Викторович мысленно усмехнулся — «можно подумать, что ты сволочь молодая, сам тот еще интриган!»

Но ничего не сказал — к чему слова. Алексеев с трудом отдышался и негромко произнес:

— Кто ты? Ты не генерал Фок, у тебя разговор иной и интонации. Ты в его личине просто. Ты бес?!

Александр Викторович спокойно перекрестился и расстегнул ворот кителя, показывая серебряный крестик на груди. Алексеев цепко схватил его за руку, в голосе прозвучала отчаянная надежда.

— Значит, не бес?! Это хорошо. Расскажи про себя… нет, постой. Про войну рассказывай — душа горит, говори, ничего не утаивая.

— Это долгий разговор…

— А нам уже не нужно торопиться — ночь долгая!