«Злой гений» Порт-Артура

Глава 27

Сознания Фок не потерял, хрипел и матерился, а покойники делать этого не могут. Александр Викторович с трудом поднялся на ноги, начиная осознавать, что произошло. В боевую рубку попал шестидюймовый снаряд, причем в одно из уязвимых мест — в смотровую щель, на стыке броневой плиты в девять дюймов и наскоро состыкованного с ней листового железа. Хорошо, что амбразуры успели заделать до ширины ладони, а «грибообразные» козырьки убрали. Фок знал по описанию боевых действий, что они «прекрасно» отражали осколки взорвавшегося на броне снаряда. Отправляя куски раскаленной стали или чугуна внутрь боевой рубки через широченные смотровые щели. Да еще откровенно повезло — если бы это был двенадцатидюймовый снаряд, то все были бы уже покойниками, причем в полностью «разобранном» виде, с перемешанными кусками человеческой плоти.

Но и этот снаряд весом в три пуда сотворил немало нехороших дел — железо из амбразуры вынесло, и оно прошлось по рубке. Хорошо, что юный мичман и здоровенный матрос за его спиной приняли на себя большую часть металла, хотя опознать тела было трудно — сплошная мешанина истерзанных кусков, словно их мясницким топором разделывали.

Фок слишком много видел подобных картин смерти — в последней нет ничего героического или возвышенного,одна лишь неприглядная картина. Война это не процесс зачина человеческой жизни, о котором слагают оды или пишут картины, где на первом плане жутко привлекательная живая женская плоть, зачастую обнаженная.

Нет, этот процесс имеет обратную направленность, в которой любым способом эту самую человеческую жизнь насильственно прерывают. Что сейчас и произошло в рубке — двоих в клочья, а еще троим, как минимум, если и повезло, то ненадолго — «сломанные» тела говорили о том, что они не жильцы на этом свете. У военного, который повидал смерть в тысячах обличий, глаз в таких случаях, как говорят, «набит».

— Николай Оттович, ты жив?!

Первым делом Фок склонился над командиром броненосца — и хотя говорят, что все равны, но оказывать первую помощь следует старшим офицерам, особенно легкораненым. Ибо они командуют на поле боя, и от надлежащего управления зависит итог схватки с врагом. Будет ли победа или поражение, и цена этого — «малой кровью» или жуткими потерями. Вот такая нехитрая военная философия, которая постигается только в сугубо прикладном плане, и где нет места «заумностям», которые так любят гражданские в повседневной жизни.

— И…

От хлестких пощечин Эссен пришел в себя и первым делом выругался. До этого Фок уже понял, что командир «Севастополя» не ранен, а просто потерял сознание от контузии. И сейчас смотрел в замутненные глаза моряка — вроде ничего страшного, приходил в себя Николай Оттович быстро. Так что через пару минут снова примет на себя командование.

— Так, лейтенант, совсем хреново?!

Вопрос был без надобности — судя по пузырящейся на губах крови, офицеру пробило грудь. Медлить было нельзя — легкое могло «схлопнуться» в любую секунду, пневмоторакс и в будущие времена страшная штука. И Фок действовал быстро — рванул окровавленный китель, да так что пуговицы полетели, распахнул.

Затем засунул пальцы под обшлаг собственного кителя — там со времен Хасана у него всегда был прикреплен к руке стилет в ножнах. Обзавелся он таким и здесь, и лезвие наточил на совесть. Так что располосовал рубашку в одно мгновение — а дальше знал, что делать, благо семь лет, с 1938 по 1945 год постоянно с ранениями сталкивался, опыт оказания первой помощи имелся изрядный. Да и дядька трудился фельдшером, и многому научил, вот только он выбрал военное ремесло, и не пожалел ни разу.

Хорошо, что у моряков в карманах были свертки бинтов, точно такой же ему выдал врач броненосца — так что на флоте об ИПП уже имели представление, в отличие от армии, и сложившуюся ситуацию следовало исправлять к лучшему.

Наложил тампон на входное отверстие, откуда прорывался воздух, матерясь и чертыхаясь, стянул грудь бинтом. Занялся следующим «пациентом» — им оказался кондуктор с широким «старшинским» галуном вдоль погона. Он зажимал ладонью руку у согнутого локтя — из-под пальцев обильно сочилась алая кровь.

— Понимаешь, что к чему. Если бы не согнул руку, и не зажал ладонью, уже бы истек кровью, как тот дурень с ногою, — фыркнул Фок, кивнув на лежащего рядом матроса, под которым натекла большая лужа крови. Жгут из скатанного полотна наложил быстро, закрутил, используя рукоять стилета. Прикреплять записку с указанием времени было глупо — вряд ли корабельные врачи скрепят сосуды, скорее просто оттяпают руку. Но хоть жить останется, получит «Егория» и пенсию от царя-батюшки.

В рубке стало многолюдно — вбежали матросы, за ними старший офицер с погонами капитана 2-го ранга. Однако Фок не обращал на них внимания, а занимался делом, тихо радуясь, что хоть чем-то может принести пользу. И приступил к рулевому, который рухнул на палубу, как только его сменили у штурвала. Три осколочных ранения в бедро, плечо и грудь — с последним осколком повезло, застрял под кожей на ребрах, Фок его просто выдернул — зазубренный кусочек металла. Стянул полотном раны, как только мог крепко, остановив кровотечение, ему уже помогал матрос.

— Хватай под руки, я за ноги — и понесли, пока он жив. Веди, сусанин, где тут у вас лазарет не знаю?!

— Есть, ваше превосходительство!

Подхватив безвольное тело под ноги, Фок при выходе из рубки оглянулся — Эссен уже пришел в себя, стоял на ногах и что-то громко кричал в переговорную трубу. С телефонами в эти времена как-то не очень, «экономят» на связи чиновники, как им без этого, хотя радиостанции на военных кораблях уже установили.

Оказавшись снаружи, Фок сразу же пожалел, что покинул боевую рубку. Внизу стреляла башня шестидюймовых пушек — из правого ствола вылетел длинный язык пламени. Броненосец местами горел, матросы тушили пожары из шлангов, суетились, матерились, судя по жестам, орали непонятно что — все звуки глушила стрельба собственных пушек и разрывы вражеских снарядов. Осколки барабанили по железу надстроек, и не только — матрос, несший рулевого, вскрикнул и свалился. Фок рухнул следом, не удержав ношу — предплечье правой, и так травмированной руки, взорвалось болью, от которой искры из глаз посыпались.

— Твою мать!

Фок рванулся и только сейчас сообразил, что в мясо вошел какой-то железный штырек — трап был раздолбан, ступеньки скрючены и разорваны, металл причудливо искривился.

— Не свезло парню…

Матрос лежал в беспамятстве, на нем задергался рулевой. И Фок занялся перевязкой, достав из кармана рулон ткани, именуемый бинтом, но на таковой из его времени совсем не похожий. Перевязал парню голову, какая-то железка содрала со лба здоровенный клок кожи — весь в крови измазался. Внимания на звякающие осколки он уже не обращал, привык.

— Ваше превосходительство, на вас кровь?! Давайте мы вас в лазарет отнесем?!

Откуда-то появился мичман в разорванной и окровавленной тужурке, за ним выскочили матросы, тут же подхватив раненых. Фок недовольно пробурчал, такой финал ему был не нужен. Сидеть в утробе броненосца и не знать что происходит — страшная нервотрепка. А если корабль перевернется, то вылезти наружу станет невозможно.

— Пустяки, и не такое бывало. Лучше этих бедолаг отнесите — перевязал их, как только мог, но им лекарь нужен. А мне лучше в рубку обратно вернутся, бой ведь продолжается.

Генерал посмотрел в сторону вражеских кораблей — пусть и далековато, но было хорошо видно, что «Хатсусе» из игры выбыл. Броненосец сильно накренился, казалось что вот-вот и перевернется. Огромные стволы, торчащие из больших башен, были задраны на максимальный уровень возвышения, но на самом деле шли параллельно морской глади. Да и ход у искалеченного корабля полностью пропал — а ведь раньше броненосец полз довольно резво, если возможно такое словосочетание.

Неожиданно эти пушки выстрелили — снаряды полетели на «Севастополь», вот только короткий оказался их полет, взорвались, ударившись о воду, на середине пути. Но именно этот залп стал самоубийственным в прямом смысле. «Хатсусе» повалился на борт, и медленно перевернулся — зрелище было запоминающееся.

— Так его!

— Ура!

Древний русский победный клич пронесся над палубой — матросы ликовали, матерились и прыгали от радости. А Фок, с трудом оторвавшись от зрелища, поспешил вернуться в рубку…