Лавка ужасов (СИ)

Глава 9 САМОКАТ

Широко распахнув окно, Кирилл забирается на подоконник и, встав на самом краю, начинает жадно дышать. Его ноздри раздуваются, втягивая ни с чем не сравнимый летний московский воздух. Он любит смотреть на город из окна квартиры своей подруги.

Солнечная макушка ещё не скрылась за горизонтом, и в речных волнах резвятся последние оранжевые змейки. В густом пропаренном воздухе медленно плывут комочки тополиного пуха. По набережной неспешно катятся спичечные коробки автомобилей. В такое время людям некуда спешить, ведь завтра выходной, а значит, можно, наконец, расслабиться и передохнуть, хоть на сутки забыв о ежедневной безжалостной борьбе за существование. Ещё один день прошёл. Ещё одна окровавленная бусина надета на ожерелье под названием «Жизнь».

Кирилл переводит взгляд на стремительно теряющее цветовую насыщенность зелёное месиво парка. Наверняка под сенью этих деревьев кто-то сейчас встречает свою любовь.

Так же, как это случилось с ним.

Полгода прошло с тех пор, как эта волшебная, сотканная из эфира девушка подобрала его на парковой аллее. Пьяного и продрогшего. Одну за другой потерявшего Надежду, Веру и Любовь. Распевающего страшные песни, вращая между пальцами бритвенное лезвие. Успокоила и привела к себе домой, напоила горячим чаем и уложила в постель. Он шёл за ней, как сомнамбула, не думая ни о чём, кроме шипения белых котов.

Девушка легла рядом и долго ласкала кончиками пальцев его шею, живот и грудь. А он лежал, не смыкая глаз, и меньше всего думал о ней, — слишком громко шипели в его прошлом белые коты. Кирилл уснул лишь под утро, когда его спасительница видела десятый сон. А через час она разбудила его звоном чашек, запахом кофе, и музыкой в стиле джаз. Поздравила с началом совместной жизни и строго-настрого запретила выходить из квартиры. Как будто знала, что делать этого ему действительно нельзя. Так они и зажили вместе — эльфийская принцесса и странный парень со взглядом, обращённым вовнутрь.

От прежней жизни не осталось ничего. Воды Реки Забвения безмолвно приняли все его страхи и идиосинкразии. Её присутствие стало для него настоящим бальзамом, на корню убивавшим все проклятые вопросы. Только одно связывало его теперь с человеком, которым он был до выхода из Игры.

Полгода назад Кирилл мог вспороть свои вены в парке, спасаясь от невыносимой лёгкости бытия. Теперь, когда бушевавшие в груди чёрные волны утихли, позволив ему, наконец, вздохнуть свободно, он всё чаще думал о суициде со знаком «плюс». Моменты счастья, как нельзя лучше, подходят для расставания с жизнью. Ведь куда приятнее умирать, блаженно улыбаясь, чем с гримасой ненависти на лице. «Да, именно так. Не убегать от боли, а сделать своё счастье бессмертным, — думает он, стоя на самом краю. — Решиться на последний шаг ничего не стоит».

Именно в этом и заключается высший кайф для тех, кто готов на подобный шаг. В конечном счете, ничего не изменится. Игроки продолжают карабкаться вверх. Проигравшие бросаются вниз. Кирилл же наслаждается возможностью выбора. Ничто не мешает ему сигануть из окна, ведь он точно знает, — в конечном счёте, ничего не изменится. Так почему же он до сих пор не сделал этого? Почему продолжает жить?

Ответ: по той же самой причине.

Трудно поверить, что в такой вечер обычная московская квартира может на несколько часов превратиться в камеру пыток. А всё же, это произошло. Жертвой изощрённый издевательств стал Виталий Витальевич Вербин. Палача звали точно так же.

Вербин истязал Вербина, сидя перед установленным посреди гостиной большим старинным зеркалом. Он начал с тривиального поливания спиртом свежих надрезов на коже.

— Ты, сучонок, мне всё расскажешь! — приговаривал Вербин, поигрывая скальпелем и садистски ухмыляясь. — Это только начало, только вершина айсберга. У меня ещё много есть идей разных.

— Но я ничего не знаю, — кривясь от боли, испуганно произнёс Вербин. — Лучше тебе уйти. Клянусь, я тебя не выдам.

— Ишь ты, — удивился Вербин. — Он мне ещё условия ставит. Приятель, ты что, забыл, в каком мире живёшь? Здесь уж если ты встрял, то полной. Уйти-то я уйду, но не раньше, чем ты расколешься. П-понял, мудак?! — Вербин с размаху полоснул Вербина по животу. Вербин закричал.

— Ты визгани ещё, визгани, чёртов сын, — зло пробормотал Вербин. — Думаешь, мне больше заняться нечем? Настоятельно рекомендую тебе прямо сейчас всё рассказать. И свою участь облегчишь, и мне не придётся грех на душу брать.

— Ещё раз говорю, — сказал, отдышавшись, Вербин, — я ничего не знаю. Ничего, что могло бы тебя заинтересовать.

— Давай, заканчивай своё враньё. В противном случае, — профессиональным движением Вербин отрезал Вербину левый сосок, — я тебе и правый сосок отрежу.

Перестав кричать, Вербин послал в ухмыляющуюся вербинскую физиономию смачный плевок.

— Отсоси, гад! — прохрипел он. Вербин утёрся и отложил скальпель в сторону.

— Где ты хранишь швейные принадлежности? — спросил он.

— В серванте, на верхней полке, — озадаченно сказал Вербин. — Ты что, швы мне накладывать собрался? Так это в больницу надо.

— Размечтался! — хохотнул Вербин, — В больницу! Швы! Нет, дружок, я для тебя кое-что поинтереснее придумал. Не торопись с выводами. Скоро сам всё узнаешь.

— Ну надо же, какой крепкий! — удивление Вербина граничило с восхищением. Вербин не сдался, даже когда Вербин в сердцах рванул иглу слишком сильно, и ноготь, полностью отделившись от пальца, упал на ковёр у его ног. Ничего, кроме очередной порции исступлённых криков, от Вербина добиться не удалось.

Отставив иголку торчать в обнажённой мякоти, мучитель откинулся на спинку стула, заложил руки за голову и забарабанил пальцами по выбритому затылку.

— Что же мне с тобой делать? — задумчиво произнёс он. — Это, конечно, не последнее средство, но, всё же, довольно эффективное. А ты молчишь…

— Оставь… меня… в покое… — прошелестел Вербин. — Я… ничего… не знаю.

— Пожалуй, стоит обратиться к проверенному веками опыту инквизиции, — продолжал Вербин. — Эти ребята в чёрных капюшонах умели разговорить человека. Ты только представь, — их клиенты нередко сознавались, что состоят в связи с Дьяволом. С Дьяволом! Которого, как мы оба прекрасно знаем, не существует. Хотя, ты, наверное, уже начал сомневаться. Не стану тебя разубеждать. Как говорится, хоть горшком назови… Дальше помнишь? Вот именно, братец. Вот именно.

Вербин встал и пошёл на кухню. Вернулся, неся щипцы с зажатым в них раскалённым гвоздём.

Глаза Вербина расширились от ужаса. Он был готов провалиться сквозь землю, лишь бы не чувствовать жара, неумолимо приближавшегося к его плоти! Вербин нежно гладил гвоздём рану на груди Вербина. Не успевшая свернуться кровь с шипением испарялась. Гвоздь остыл, и Вербин снова пошёл на кухню, чтобы его прокалить. Вернувшись, он принялся за правый сосок Вербина и прожёг его до кости.

— Теперь скажешь?! — брызгая слюной, проорал он в лицо Вербину.

— Мне нечего сказать, — промычал тот. — Заклинаю тебя всем, что есть в этом мире святого, перестань меня истязать! Я действительно ничего не знаю!

— Сука, — Вербин с силой вогнал гвоздь в плечо Вербина. — Гвозди бы делать из этих людей. Ничего каламбурчик, а? Знаю, тебе сейчас не до смеха. Так и быть, я тебя пощекочу.

— Электричество — лучший друг человека, — сказал Вербин и выдернул провод из настольной лампы. Зачистив ножом контакты, он свил из медной проволоки две небольших петли и надел их на тестикулы Вербина. — Приготовься принять лучший в мире афродизиак. — Вербин сунул штепсель в розетку и нажал кнопку выключателя. Вербин взревел, как сотня проклятых демонов. Вербин выключил ток и выжидающе посмотрел на Вербина.

— Ну? — шёпотом произнёс он.

— Нет… нет… нет… — словно в бреду твердил Вербин. Палач досадливо цокнул языком и снова подал напряжение на яйца жертвы. На этот раз он наблюдал за мучениями Вербина на полминуты дольше.

— Неееет! Неееет! Нееееееееет! — орал Вербин, вцепившись в сидение.

— Не нравится, — резюмировал Вербин, отключая ток. — Не готов ещё нынешний средний класс к острым ощущениям будущего. Хочешь, чтобы я прекратил? Всё в твоих руках.

— Да что, чёрт возьми, тебе нужно?! — сквозь слёзы прокричал Вербин. — Деньги? Золото? Забирай! Всё забирай! Калекой меня сделал, скот…

— Дружок, да ты настоящих калек не видел, — возразил Вербин, нажав на кнопку. — Настоящие калеки, они знаешь, какие тихие, — Вербин утопил кнопку, наполнив кухню дикими воплями своей жертвы, — и грустные.

Глаза Вербина готовы были вылезти из орбит. Вены на его шее вздулись, лицо покраснело. А Вербин, сложив руки на груди, смотрел на него и улыбался, словно решил, не дожидаясь признания, угробить своего визави.

— Ну ладно, хватит с тебя, — сказал Вербин, когда из ушей Вербина хлынула кровь. Вынув штепсель, он наклонился, чтобы освободить от пут дымящиеся яички.

— Э, приятель, да ты, гляжу, обделался! — весело произнёс он, обнаружив между ног Вербина симметричную кучку бурого, с красными прожилками, кала. — Нет, не стесняйся, не отворачивайся. Как говорится, что естественно, то не безобразно. Правда? Ты ведь скажешь мне правду? На чём мы с тобой остановились?

— Пошёл… на хер… урод… — еле ворочая языком, промямлил Вербин.

— Далеко посылаешь, — нахмурился Вербин, — Не боишься, что я пойму тебя буквально? — взяв скальпель, он легонько коснулся им измазанного фекалиями сморщенного вербинского пениса, — Ещё ведь не всё потеряно.

Вербин коротко вскрикнул и задрожал всем телом.

— Дрожишь? Это хорошо. Значит, жить хочешь. А если хочешь, — расскажешь. Возможно, к тому времени это будешь не совсем ты, но расскажешь всё, как пить дать, — злобно прошипел Вербин, склонившись к самому лицу Вербина, — Это я тебе обещаю.

— Знаешь, а я тебя уважаю, — сказал Вербин, вытягивая из Вербина ручку туалетного вантуза. Из развороченного ануса хлынула кровь. — После такого даже я раскололся бы. А ты молчишь. Только знай, — я тебя дожму, не мытьём, так катаньем. Из этих рук ещё никто не вырывался. — Вербин потряс перед лицом Вербина жилистыми предплечьями, по локоть вымазанными в крови. Ответом ему был только слабый стон.

— Эй, да ты никак помирать собрался! — сочувственно произнёс Вербин. — Не надо, обожди, — пощупав пульс на шее у Вербина, Вербин удовлетворённо хмыкнул и пошёл в ванную. Вернулся он со стаканом воды, которую выплеснул в лицо Вербину. Вербин пришёл в себя. Вербин склонился к Вербину и взял его пальцами за подбородок.

— Последний шанс у тебя, — неестественно низким голосом произнёс он. — Ты немедленно всё расскажешь. Или… — ребром ладони Вербин провёл по горлу. — Ну?!

Уставившись в одну точку, Вербин обречённо молчал.

— Молчишь, падла?! — Вербин в ярости начал наносить Вербину удар за ударом. Бил, куда придётся, в полную силу. Вербин не пытался защититься. Он уже не чувствовал боли, и мысли его были очень далеко, на карнавале в Рио-де-Жанейро.

Вдруг что-то взорвалось в мозгу Вербина. Захрипев, он начал заваливаться набок. Поймал собственный взгляд в зеркале и в этом взгляде увидел ВСЁ.

«Поздно, — умирая, подумал Вербин. — Слишком поздно».

Вселенная не только страннее, чем мы её себе представляем, она даже страннее, чем мы можем её себе представить. Кирилл знает это наверняка, поскольку своими глазами видел то, чего не может быть, бывал в местах, не обозначенных на карте, и знает слова, которых нет ни в одном из языков мира. Знает он и то, в поисках какого дикого откровения замучил сам себя до смерти странный человек из окна напротив. Знает, но никому не скажет. Его ведь никто и не спросит. Мир забыл о его существовании, и это ему чертовски нравится. Достаточно и того, что у него есть эльфийская принцесса, кофе и подоконник. Несметные сокровища, обожание толпы, всемирная слава — красивые, но слишком простые игрушки. Они давно ему не нужны.

Выслушав историю о гибельном самоистязании, Ангелина несколько минут потрясенно молчала. Было заметно — этот рассказ произвел на нее гораздо более сильное впечатление, чем все предыдущие.

— Что это? — спросила девушка, собравшись, наконец, с мыслями. — Я имею в виду — о чем была эта история? Она не похожа на все остальные — нет никаких монстров, вампиров, демонов… Но мне почему-то кажется, что эта игра, о которой шла речь в начале, — самое страшное, что только может быть.

— Ты почти права, моя дорогая, — глухо промолвил Эйнари. — Эта игра называется «Гнойная Забава», и она действительно беспредельно ужасна.

— Гнойная Забава? — глаза готессы сверкнули огнем уже не страха, а любопытства. — А я ведь слышала об этом раньше!

— Да, ты упоминала ее в день, когда впервые пришла сюда, — кивнул хозяин лавки. — Хотел бы я знать, кто это бросается такими словечками в своем обычном кругу…

— Кажется, о Забаве говорил какой-то парень из готической тусовки, — задумчиво произнесла Ангелина. — Хотя, я не уверена в этом — очень уж много с кем общаюсь.

— Ох уж, эти готы, — усмехнулся Тойвонен. — Интересно, знал ли он сам, о чем говорил?

— Мне это неизвестно, — пожала плечами готесса. — А что, это такая очень уж запретная тема? Или сильно замаскированная?

— Как я уже говорил, никто не в силах запретить людям губить свои жизни, — промолвил финн, подергав себя за бороду. — Их можно лишь попробовать удержать от этого. Что же до маскировки… пожалуй, да. Просто так в эту систему не попадешь. Нужно либо очень стремиться к ней, либо… стать ее жертвой.

— А в чем же суть? И почему такое гнусное название?

— Название точно отображает смысл происходящего в игре. Если человек стал одним из ее участников, он должен начать причинять страдания другим людям. Но не всем, а только избранным жертвам. Унижать, насиловать, истязать. Идеальной целью каждого «сета» является доведение до самоубийства. Но есть и еще кое-что. Игроки считают, что из уст предельно истерзанного морально или физически человека может однажды прозвучать некое откровение, способное кардинально изменить жизнь того, кто его услышит. Именно с этой целью замучил себя Виталий Вербин.

— Жуть какая. И что, много людей играет в эту мерзость?

— Много, — кивнул Эйнари. — В каждом крупном городе мира есть свой штаб и тотализатор. А также несколько баров, где кучкуются игроки. Последних, разумеется, можно встретить не только в мегаполисах…

— И что… каждый из нас может стать жертвой этой игры? — голос Ангелины дрогнул.

— Теоретически — да. Если в ближайшее окружение затешется один из игроков. Они стараются выбирать жертвы среди самых близких людей. Чаще всего — среди друзей или родственников.

— Но почему?! — воскликнула Ангелина. — Это же невероятно жестоко!

— Невероятная жестокость является одним из главных условий игры, — сказал Тойвонен. — Это во-первых. А во-вторых — так для них и удобней и безопаснее. Всегда знаешь, где найти нужного человека, и далеко не сразу он догадается, какую угрозу ты на самом деле для него представляешь. Мой знакомый Кирилл стал однажды одной из жертв Забавы. Ему удалось одержать верх над игроком, что взял его в оборот. Согласно правилам, после этого Кирилл должен был занять его место. Обычно из бывших жертв получаются еще более беспощадные игроки…

— Какой кошмар, — прошептала девушка.

— Правда, Кирилл довольно скоро одумался и вышел из игры, — добавил Эйнари. — Но жажда мести всему живому была в нем очень сильна.

— Я не могу поверить, — сцепив ладони и нервно перебирая пальцами, произнесла Ангелина. — Эти монстры ходят с нами по одним улицам, ездят в одних вагонах, питаются в одних и тех же кафе… Они же ведь намного страшнее, чем демоны и вампиры, у них вообще нету права на то, чтобы жить!

— Ты снова права, девочка моя, — кивая, молвил Эйнари. — Вся скверна в мире — от людей. И даже те ее ростки, что, вроде бы, никак не связаны с нашими соплеменниками, имеют в своей основе волю одного из нас. Знаешь, наверное, завтра нам стоит чуть-чуть отвлечься. Хочешь, я расскажу тебе не страшную, а смешную историю? Я знаю несколько. И они тоже связаны с миром сверхъестественного.

— Ну уж нет, — отрезала Ангелина. — Давай поступим наоборот. Завтра ты расскажешь мне еще более страшную и шокирующую историю. Идти — так уж до конца.

— Ты уверена, что хочешь этого? — уточнил Тойвонен.

— Да, — кивнула девушка. — Хочу. Я не трусиха.